Статистка

— «… И если у одного травмы, а у другого тонкая душевная организация, то сидели бы оба дома», — главная сплетница сборной, брызгая слюной, пересказывает вчерашнюю встречу за закрытыми дверьми. Президент не выбирала выражения после провальной мужской произвольной, из-за которой отрыв сборной Японии увеличился еще на два очка. В автобусе, направляющемся в Столичный дворец спорта, главных виновников нет, остались дома думать над своими прокатами. Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно. Костя, еще позавчера бывший, если не героем, то надежным союзником тоже попал под раздачу: какая разница, кто там что преодолевает, если один принес команде семь баллов, а второй и того меньше — шесть. Я не могу удержаться и захожу на новостной портал. Перекошенные лица во время осечек стали кликбейтом для статей. Жалости среди болельщиков тоже больше нет. Объявив главными надеждами и спасителями мужской одиночки, публика быстро разочаровалась, поняв, что золото может уйти другим. Впрочем, меня привлекает не это. Покупаюсь на желтушное «Только шоу и больше ничего — Поляков угробил восходящую звезду фигурного катания», чтобы выцепить грязи и порадовать Охламонова. Вечного соперника моего тренера поймали в микст-зоне после вчерашнего провала. Видео запускается с задержкой, зато интервью без лишних разглагольствований сразу к делу. — Александр Дмитриевич, хотим спросить про ваших учеников. — Конечно, — надувается, как индюк, явно обрадовавшись, что не задают вопрос про выступление мужчин. — Как дела у Влада Сабурова? После травмы колена его давно не видно. Мы соскучились по одному из лидеров юниорской сборной на соревнованиях. — Ну, кхе-кхе, — Мелкие глазки Полякова бегают туда-сюда. — Сразу скажу, что я был против, мы уже хотели его снимать с того финала Гран-При, было обострение старой травмы. Но его мама так настаивала, и он так упрашивал… Сейчас Влад восстанавливается, пока не прыгает. Вы обязательно увидите его в моем шоу «Звезды Александра Полякова», приходите, ждем! Придем, ждите. Сам главный консультант мужской сборной тоже затаился вместе со своими «подопечными» в недрах Олимпийской деревни и на арену не явился. Боюсь, Федерацию не удовлетворит его работа на Играх, и следующий сезон у учеников его академии будет скуден на грибы. В парах спокойно, нет высосанных из пальца драм танцев и женской одиночки, никто не посыпает голову пеплом как в мужской. Сердца стучат спокойно и ровно, даже с уважением к соперникам у всех кроме меня, ожидающей танцы. Злость на Леру совсем прошла. От спички, чиркнутой о бок коробки, осталась одна обуглившаяся головка. Пока катают наши Даша и Сережа, я тысячу раз вскакиваю и сажусь, верчу в руках флаг, расстегиваю и застегиваю олимпийку. Андрей усаживает меня, нежно гладит по спине. — Не волнуйся так, Ален, — он прекрасно знает, что мне все равно на то, что сейчас происходит в парах. — Четверной подкрут китайцам ничего не даст, наши должны выиграть. Это опасный и, по сути, бесполезный в парном элемент. Риск зашкаливает, а разница в баллах между ним и тройным — пшик… Вот видишь, десятка у нас, а ты переживала. Я знаю, что он вчера все видел, а он знает, что я делаю все это назло ему. В эту игру играют двое и следующий шаг за ним, но сейчас… Нет, он не будет играть по-крупному на Олимпиаде, а к оскорблениям и тычкам я слишком привыкла. Лицо Леры бледное и прозрачное как сам лед, а во взгляде вся решительность мира. Она сжимает Макара, и его мягкие руки только чудом не ломаются под натиском ее железных пальцев. Объявляют, что разминка закончена. Толпа собирается у калитки, оставляя на катке только китайцев, катающих первыми. Лера резко тормозит, снимая лезвием тонкий верхний слой льда, а потом ожесточенно надевает на коньки жесткие чехлы. То, что происходит на льду проходит мимо меня, я вслушиваюсь только в оценки и комментарии сокомандников, а мой взгляд прикован только к ней. Лера ходит под трибунами, словно бык на корриде, только и ждущий вырваться на арену. Они выступают последними, но она готова начать в любую секунду. «Либо обламывает крылья, либо окрыляет» становится у нее «либо помогаешь, либо мешаешь». И она точно не хочет нам мешать, только мы сравняли счет. Я плохо осведомлена в ее биографии, но, по-видимому, в ней сидят амбиции бывшей одиночницы. Лера расстегивает форменную олимпийку, заставляя меня еще раз задуматься, собственно, зачем я сдалась Макару. Ее платье перешили после Чемпионата Европы, укоротили и что-то еще, что я не сразу замечаю, но это подмечает присоединившаяся к нам Даша. — Повезло вам, танцовщицам. И волосы распущенные, и сетку вонючую, чтобы телеса не обнажить, вставлять не обязательно. И эти цепочки…. Цепочки блин! Как бы они с меня слетели в выбросе. Я не могу оторвать от взгляда от Леры. Золотые цепочки вместо бретелей, кажутся непомерно тяжелыми на ее исхудавшем теле. И все же оно светится невероятной силой и невероятной женственностью. Блеск черного шелка, короткие волосы, волнами обрамляющее круглое лицо. И хотя они будут катать танго из Мистер и Миссис Смит, для меня она Дейзи из Великого Гэтсби, а я словно американский миллионер очарована ей. — Десятку за перформанс сразу же дали бы. — Да тут бы хоть бы двоечку накинули, — Даша упирается взглядом в свою грудь, а я возвращаюсь к Лере. С первых секунд проката Макар теряется на ее фоне, отдавая минуту славы полностью своей партнерше. И дело не в нарядах, на нем и просто белая рубашка, черные брюки и галстук бабочка на шее — мужские костюмы не блещут разнообразием. Он талантлив, хорош собой, уверенно владеет коньком, но в нем нет Лериного надрыва. Наверно, чтобы быть по настоящему выдающимся фигуристом нужно быть помешанным на своем деле. Этого нет во мне и Макаре, но это есть в Лере. И в Андрее. Но в один момент Хомячки начинают лажать. Допустив одну заминку, дальше едет к чертям собачим вся программа. — Бодренько, быстренько, — находят за что похвалить тренеры. Они не видят мелкой грязи, даже будучи профессионалами дела. Все же танцы слишком щепетильный вид, понятный далеко не всем. Они едут поперек музыки, ни о каком «бодренько-быстренько» не идет речи. — И все, что у них есть, технический максимум на данный момент — они показывают, — влезает со своим экспертным мнением все же пробравшийся за каким-то хером Поляков. Закройте рты, без вас тошно. Кидаю взгляд на табло, осталось еще полторы минуты. Слишком много ответственности, слишком длинные полторы минуты. Зубец конька цепляется за лед при выходе с поддержки, от чего Лера теряет равновесие и упирается ладонью об лед. Стон разносится по стадиону. Степ-аут. Грубая ошибка, которую не скрыть за «бодренько-быстренько». Тренер морщит лицо и отворачивается. — Получилось на разминке, а в прокате опять двадцать пять, — Лидочка всплескивает руками. Лера сидит оглушенная в Kiss&Cry. Она отодвигает от себя Макара, пытающегося закрыть ее от камер. Моя соперница спокойна настолько, насколько может быть в такой ситуации. Взгляд устремлен вниз на ноги и коньки, те самые ноги в тех самых коньках, которые лишают нас победы. Нет, не только они нагрязнили, но что им дадут ошибки соперников? Помимо нас еще есть и другие назначенки ранга пониже, которым также нарисуют баллы и закроют глаза на недочеты. И все же в танцах не падают. То, что они принесут команде копейки, Лера знает это еще до объявления оценок. Их ставят последними среди всех дуэтов. Их несчастные шесть очков дают огромную фору японцам, взявшим в танцах первое место. И если парней все ругают по привычке, понимая, что это не тот вид, в котором мы сильны, то с танцами совсем другая ситуация. В танцах не падают и не запинаются, упасть — значит показать себя спортсменом низшего класса, не просто проиграть, а опозориться. Я вылезаю из бокса и направляюсь под трибуны в след за Лерой и Макаром. Чей-нибудь телефончик наверняка снимает меня, и я получу бонусные очки от болельщиков за поддержку соперников, но иду туда не за этим. Хочу похлопать Макара по плечу, но он притягивает меня к себе. Пытаюсь вызвать в себе что-то, но мне лишь неловко. Лера стоит, уставившись в стену, ожидая пока ее партнер отпустит меня. — Извини, — Я сама отодвигаю Макара. Подходящих слов нет. Пусть так. Просто и в лоб. Щеки Леры закусаны, на месте впадин, которые когда-то были округлостями, теперь дыры. Ноздри расширяются и сужаются от втягиваемого воздуха. Её глаза недоумевающе вспыхивают. — О чём ты? — О том, что произошло тогда в зале. — А, — Лера прикрывает глаза и хлопает ладонью по широкому лбу. — Точно, — Она издаёт тихий смешок, а затем всхлипывает. — Ну и пофиг, справлюсь, —спохватывается она и морщится. — Забей, никаких травм ты мне не нанесла. Мою нежную душу тоже не поранила. А вот Лиза… — Лера мнется. — Давай не будем её пока трогать, — я мягко останавливаю Леру. — Уверена, что к ней лезть сейчас не надо. И тебе нужно думать только о себе. Лера обхватывает себя руками и шумно выдыхает. — Вообще… Оставьте меня, пожалуйста, одну. Мы выполняем ее просьбу. Теперь надежда не то, что на победу Арины — японке нужно закопать себя для того, чтобы мы выиграли. Мана выглядит спокойной и сосредоточенной. Перед тем как оглашают ее имя, она стоит, повернувшись спиной к тренеру, а та сжимает ее плечи в знак ободрения. Я вижу очередное нежнейшее, словно безе, платье в лучших традициях японских портних. Программа сразу читается, рюши, кружева и поросячий розовый просто визжат о том, что это будет лирика, на которой я усну. Уже прошла первая половина программы, все чисто и уверенно, но каскады еще не прыгнуты. Значит, это не ошибка, она и не собиралась прыгать в начале, все они перенесены в бонусную часть. Я оглядываю команду: впились в крошечную фигуристку словно хищники, в голове только одна мысль — «Упади». Я неосознанно ловлю себя на такой же, как вдруг осознаю, что Мана уже обошла конкуренток. Кто там был? Китаянка, которая на каждом прыжке по пол оборота не докрутила? Американка, сдвоившая каскады? Даже если Мана сейчас ляжет на лед и начнет крутить нижний брейк, девять баллов она гарантировано принесет. Но вместо него она уверенно прыгает флип-тулуп. Пытаюсь мысленно подсчитать: шестьдесят три плюс девять равно семьдесят два, если Арина выиграет… Когда Арина выиграет… Нам все равно не хватит трех очков. Они сидят, сложив руки на коленях, Ману целуют тренеры в обе щеки. Заставляют встать и помахать зрителям. Арина выйдет и откатает программу, которая перекроет одной только базовой стоимостью. И этого не хватит. Они уже выиграли, Япония сменила ноль на единицу в строке «золото» медального зачёта. Я пытаюсь заглянуть в лица команды: понимают ли они это, или это я, плохой математик, неверно насчитала? Понимают. Я абсолютно спокойна, когда Арина приземляет два тройных тулупа, впервые делает каскад из тройного акселя и тройного риттбергера. Я отстраненно наблюдаю, как на лед летят десятки, а то и сотни игрушек, большая часть из которых рыжие мордастые коты. Мы уже сидим в Kiss&Cry и ожидаем рекорда. Личного, мирового, Олимпийского — Арина не дрогнула, не подвела команду. Сможет ли она восстановиться и выдать еще два таких же сильных проката? Выступление в личных соревнованиях было поставлено под угрозу, чтобы мы набрали максимальное количество баллов. То, что Пекин будет первой и единственной Арининой Олимпиадой, к сожалению, все знают. Но за рекорды лишние баллы не накинут, а 10, максимума, нам мало. И команда сидит, не зная, как ей сказать, как извиниться. Мне кажется, что все свои переживания оставила на танцах, но одна мелочь выбивает меня из колеи. Я обращаю внимание на салфетницу, которую Арина сжимает в руках, и у меня перехватывает дух. Она точная копия моей. Это не может быть простым совпадением — вторую такую нельзя просто так купить, её сшила на заказ мамина знакомая. Рыжая кошка с белым пятном на ухе и с одним прищуренным глазом — наша Маркиза, ушедшая пару лет назад. Кем бы я ни была для самой себя, как бы я ни относилась к этому цирку, для нее я любимая спортсменка, образец для подражания. И если кому-то и нужно сейчас поддержать и смягчить разочарование, то это мне. — Арина, ты умница, ты молодец, — я наклоняюсь к ней и обнимаю. Я разворачиваю ее лицом к себе. — Арина, послушай. То, что ты сейчас сделала было невероятно, ты вписала себя навсегда в историю. Я горжусь тобой и верю, что в личке все будет еще лучше… — Спасибо, спасибо, — бормочет Арина, не веря своему счастью. Тренер одергивает ее и шепчет на ухо. — Не хватит? Как не хватит? — улыбка сползает с лица девочки. Вот и всё. Японцы кланяются, поздравляют нас с серебром, канадцев с бронзой. Мы проиграли, но я чувствую, что на этом командном турнире приобрела нечто большее, чем статус Олимпийской чемпионки. Никто и не думает ругать Леру, даже Андрей молчит. Если ему что-то и не нравится, он это ни словом, ни намеком это не показывает. Это спорт, как бы заезжено не звучало, но и лед и правда скользкий. Ее в отличие от меня нельзя обвинить в лени и немотивированности. Думаю, что он испытывает к ней что-то отдаленно напоминающее уважение. Лера ведёт себя безукоризненно: улыбается в камеру, прижимает плюшевую игрушку к груди, аплодирует японцам. Завтра все начнётся заново. Андрей встречает меня рядом с женской раздевалкой, когда мы собираемся возвращаться в отель. — Делай что хочешь, но не в открытую. Не забывай, как долго мы выстраивали наш образ. Будешь с ним спать, — Андрей презрительно усмехается, — помни, что беременность на ранних сроках — это неплохой легальный допинг. — Если я куда-то и пойду, то делать Лидочке уколы. — Ей сейчас что-то колят? — Андрей напрягается, словно подсчитывая в уме что-то. — Кардиолаксан, — я удивляюсь его неосведомленности. Мы-то все в команде знаем, что Лидочка сидит на препаратах. — Побежишь за ним в аптеку? — он не прекращает расспросы. — Аптека у меня в номере, — отвечаю я ему, и мы молчим все оставшуюся дорогу до прибытия в Олимпийскую деревню.