Статистка

Не оставаться наедине. Не оставлять рядом с собой свободное место в автобусе. Не брать незнакомые номера. Не дать понять, какая из комнат в отеле моя. Каждый раз, когда я закрывала глаза, видела его. Представляла, как уменьшу до минимума наше взаимодействие. Ви-зу-а-ли-зи-ро-ва-ла, как многотонная конструкция загорается в воздухе и на страшной скорости летит вниз в степи Монголии. Парашютов хватает на всех, кроме одного пассажира. Смотрела в Интернете, только крошечная доля самолётов разбивается, расстраивалась, что статистика работает не в мою пользу. Лежала, раскинув ноги и руки, надеясь, что раскрытие чар сработает. Когда играешь в дуру, жить чуть легче. На утренней тренировке глаза слипаются, тело тяжелое словно после марафона. Андрей бодр, но это бодрость человека, выпившего десять литров энергетика. Голос громче, выше, в нем звучит вымученное возбуждение. Зрачки расширены, движения ломанные, дерганные. Бодрость пополам с нервозностью. Наши Кристина и Призрак — это сонная муха и комар под спидами. Но я смотрела фильм, к нашему счастью из своих ролей мы не сильно выбиваемся. — Н-ночь увлекательная была? — речь новоиспечённого серебряного призера Игр сбивается и буквы наскакивают друг на друга. — Бери пример с партнера. Он удивительно бодр и весел. Макар заклеивает мозоли пластырем и ничем не отличается от себя обычного. Я морщусь. — Андрей, пожалуйста. Он прав и не прав одновременно. Мне больше не приходится скучать по вечерам. Макар проскальзывает в мою комнату, или я крадусь в его номер. Он убирает прядь мне за ухо, как герой любовных романов. — Тебе же хорошо, Алёна? — банальная фраза из его уст звучит… неплохо. Достаточно, чтобы убить время. Но я боюсь, что он захочет большего. Я замечаю, как быстро под носом отрастает колючие усики, обнаруживаю скол на зубе, а веснушки внезапно оказываются широкими забитыми порами. Как быстро теряет очарование человек, стоит ему только показать свою симпатию ко мне. И я боюсь, что рано или поздно он нанесет мне ответный удар. Пожелает выяснить «что между нами», сделать нас парой и достоянием общественность. Захочет, чтобы я в конечном итоге стала примерной девушкой. Моя «уникальность», возможно, хорошая в новинку, но, когда пелена спадет, и она станет рутиной, ему захочется сбежать. Макар разминает мои кости после тренировки, забывая о существовании Леры. Он искрится придуманной любовью, помещает моё фото с аккредитации на алтарь. Делает из меня статую свободы и анархистку одновременно. Мне жалко его, но недостаточно, чтобы перестать удовлетворять свое эго. Мне хорошо с ним, насколько может быть хорошо с тем, чьему слову ни капли не веришь. Поэтому я нахожу неожиданное убежище. — Ну, рассказывай, — сестра Андрея поудобнее устраивается в кресле, на фоне играют мультики. Когда я услышала эту фразу в первый раз, то сделала вид, что не расслышала. Во второй — разозлилась. В третий — начала рассказывать. Я болтаю о планах, делюсь свежими сплетнями, рассказываю о своих неудавшихся кулинарных шедеврах. Она живо подключается, где-то соглашается, где-то спорит. Мы просто проводим время, болтая обо всем и ни о чем. И всё же, когда экран темнеет, я остаюсь наедине с тем, что никому не могу рассказать. Он прилетает за сутки до короткой. «С корабля на бал» — шутят все, а хореограф только и рад быть в центре внимания. За бортиком занимает место рядом с Лидочкой. Сжимает полными пальцами мою салфетницу, прижимается губами к чехлам после удачного прогона программы, но со мной почти не говорит. Андрей слушает его, словно впитывая кожей каждое слово. Конечно, такой опытный, уважаемый господин и такой ответственный, волевой спортсмен не могли не сойтись. — Мой человек, — сообщает хореограф тренерам, — поставлю им ещё много программ. У меня нет сил сопротивляться. По крайнем мере мне хочется так думать. Хлопаю дверью раздевалки и начинаю стаскивать с себя одежду. Распухшие пальцы и ступни ощущают холодный пол, леггинсы с размаха влетают в спортивную сумку, липкий топ застревает, когда я пытаюсь его стянуть. Я хочу выбежать на пустую арену и орать, чтобы мой голос раздавался эхом, пока не начнет саднить в глотке. Но нам нужно ехать на жеребьевку. — Алёна, ваш кошелёк, — миловидная кореянка указывает пол. Ли Черин маленькая, с идеально подведенными глазами, со здоровым румянцем, небрежно идеальным пучком. Она похожа на поп-певицу, случайно забежавшую из другого мира в наш клоповник. — Сенк ю, — подбираю с пола вещицу и закидываю его в сумку. У нее есть внешность, а у меня раздутые оценки, мы можем заставить друг друга почувствовать ничтожеством. В нашем соревновании, придуманном обществом и жадными спортивными чиновниками, ничья. Зал, в котором проводится жеребьевка, полон. Спортсмены расселись на офисные стулья, в ожидании своей судьбы. Камеры фиксируют сие действие, а уполномоченные персоны заполняют протокол. Позади них на экран выводится стартовый лист. Когда нас приглашают, я галантно беру Андрея под руку, и мы дефилируем через весь зал прямо к столам представителей ISU. Я знаю, что все ненавидят этот слащавый цирк, а кто-то по любому видел меня вместе с Макаром, но ради камер… Андрей любезно позволяет мне решить, под каким номером мы будем катать нашу короткую. Я просовываю руку в чёрный бархатный мешочек и пару раз перебираю находящиеся там шары с номерами. Андрей не отводит от меня глаз. Я еще два раза вращаю кистью, пока мой партнер оттягивает ворот плотно прилегающей водолазки. Моя тяжёлая рука вытаскивает поблескивающий лаковый шарик. — Двадцать три, — оглашают на весь зал. Нам катать последними. В дверь скребутся. Не звонят, не стучат, а именно скребутся. Топчутся на месте, поддергивают ручку двери, вздыхают, охают, разве что не хватаются за сердце. Когда я открываю, там (разумеется!) Лидочка. — Да… угу…., — она шепчется (болтает, злится) с кем-то по телефону, крепко прижав последнюю модельку к уху. — Не меня ищете? — я пропускаю ее к себе в номер. Старушка выглядит прекрасно. Она не в форме сборной, с которой мы за несколько недель уже срослись. На ней мягкая белая дубленка, из которой торчит ворот бежевого кашемирового свитера. Дорогая ткань плотно облегает полную шею. В ушах качаются крупные сережки-капли, артритные пальцы спрятаны в кожаных перчатках. — Ну вы прямо невеста. Откуда такая красота? — я тянусь к ней, но Лидочка отшатывается. — Подарок, — уклончиво отвечает она. — Я тут… По делу. Бедная, наверно надоели тебе мои болячки, никому не хочется с умирающей возиться, — Лидочка украдкой косит, проверяя мою реакцию. — Ни в коем случае, все всегда при мне — я присаживаюсь на корточки и открываю дверку тумбочки. — Снимите перчатки уже, Лидия Васильевна. Вам, наверно, жарко. — Аллергия у меня на что-то пошла, — хореограф прячет руки в карманах, — Все тело в волдырях, не хочу вас пугать. Я киваю старухе. Аллергия — это неприятно, а вечно больной Лидочке сейчас совсем несладко. — Вот ваш кардиолаксан, в целостности и сохранности. У меня, правда, одна штука, — Закрытая ампула и новый шприц в черном пакете засунуты в дальний угол, подальше от солнечных лучей и любопытных глаз клининга. — Вот и славно, — Лидочка облегченно улыбается, обнажая следы малиновой помады на передних коронках, — значит за рецептом бежать не нужно. А у меня как раз перед произвольной свои заканчиваются. Аленушка, укольчик сделаешь опять? — знакомый заискивающий взгляд устремляется на меня. — А потом вы как? — я прикидываю, сколько нам придется оставаться в Пекине после соревнований. — Потом мне привезут, — Лидочка успокаивает меня, — главное, что теперь у меня курс не прервется. В дверь снова стучат, резко, отрывисто. И снова не сложно догадаться кто это. — Вот, курс не прервется, а наш разговор вполне, — хореограф пододвигается поближе к тумбе. — Иди, поговори, я уберу пока. — До тебя не дозвонишься. Собирайся на допинг-контроль, — Андрей почти вытаскивает меня в коридор. — Подожди-подожди, ты куда меня так тянешь? — я упираюсь, и ему приходится отпустить. — Пять минут, я переоденусь и спущусь в фойе, — я закрываю перед ним дверь. — Лидия Васильевна, вы там как? — Одевайся пока, солнышко, я уже иду. У самого выхода Лидочка разворачивается, упираясь полной грудью мне в живот, поднимает свои поблекшие рыбьи глаза и беззвучно шевелит губами. Отодвинувшись, я облокачиваюсь рукой на косяк. — Последние наставления перед прокатом? Она долго не отвечает, словно я задала глубокий философский вопрос и наконец бормочет. — Что бы ни произошло, не принимай это близко к сердцу.