Статистка

Мы сидим в холодной комнате одни, ожидая, пока придут допинг-офицеры. Других спортсменов, или хотя бы какого-то персонала поблизости нет, словно нас оградили от всего мира. Только огоньки камер краснеют в углах над потолком. Они появляются спустя десять долгих минут: два офицера, мужчина и женщина, по одному для меня и Андрея, президент Федерации и член МОК. Нам протягивают ручки и протоколы для заполнения. Офицеры диктуют дату, место и время, Федорова стеклянными глазами рассматривает плитку на стене, прислонившись спиной к выступающему подоконнику, — Идемте, — офицер приоткрывает дверь в туалет, пропуская Андрея вперед. Слышно лишь потрескивание ламп, и слабое журчание за стеной. Андрей выходит из туалета, отряхивая влажные руки. На волосах еще свежая укладка, на руке сияют мои блестки, их так просто не отмыть. Он присаживается, откидывается на спинку и прикрывает глаза. Все, как всегда, только президент Федерации, как тень, наблюдающая за нами, возвращает меня в жуткую реальность. Долго тужусь, но не могу сходить в туалет. Пить не разрешено, ничего не разрешено. За недолгое время я успела наговорить столько, что, будь на месте Федоровой, посадила бы нас на цепь, но она чуть более лояльна. — Сидеть в номерах и не сметь подавать носу до обнародования проб. Никаких звонков, интервью или иных комментариев, — президент Федерации достает из сумки складной зонт и нажимает на кнопку. Ручка выезжает, черная нейлоновая ткань, натянутая на спицы, раскрывается куполом. Минивэн с тонированными стеклами подгоняют прямо к крыльцу. Федорова раскрытым зонтом загораживает наши лица от вспышек камер. Даже сейчас фигурка не может удержаться от ненужной драмы, заставляя меня чувствовать героиней посредственного зарубежного боевика. На следующее утро она приходит ко мне в номер вместе с плюгавеньким мужчиной в дорогом сером костюме, словно снятым с чужого плеча. Они располагаются на креслах у окна, я присаживаюсь на кровать. — Алена, познакомься. Максим Викторович, ваш юрист. — Мы должны пригласить Андрея, — бормочу я. Президент властно останавливает меня рукой. — В этом нет необходимости. Максим, приступайте. — WADA обнародовала результаты проб Ларионова. Кардиолаксан, о котором говорила Алена, не был обнаружен в крови партнера. Мне кажется, что я ослышалась. — Но я сама видела, — страх снова начинает наваливаться меня. Горло спирает спазмом. Комок, застрявший в где-то посреди гортани, не дает мне сглотнуть. — Пробы чистые. Обе пробы чистые, в них нет следов запрещенных веществ, —повторяет он. Юрист листает папку с бумагами, вытягивает листок и отдает его мне. Я тупо пялюсь на лист, не в силах прочитать, что там. Максим Викторович двумя пальцами вытягивает у меня его и убирает обратно. Он переглядывается с Федоровой и получив одобрительный кивок, достает ноутбук и подключает видео. — Смотрите, — он поворачивает ко мне экран. — Запись с камеры видеонаблюдения в вашем корпусе. Понедельник, 20:37, Андрей заходит в ваш номер, заметьте, вы впускаете его спокойно. Он пробыл там около получаса, может чуть меньше, и вышел также абсолютно спокойным. Пошел к автомату, купил водички. На следующий день прекрасно откатал программу, радовался чистому прокату, улыбался на подиуме. До этого вас не раз замечали на прогулках, во всех интервью вы оба рассказывали, как у вас все прекрасно. Худшее, что мы слышали о нем, так это то, что он требователен и излишне прямолинеен. Но не думаю, что это настолько ужасно в мире профессионального спорта. Были у него, конечно, и старые грешки, но так и вы не святая. И вот, никакого скандала не было, соседи ничего не слышали. Следов никаких препаратов нет, отпечатков нет. Проба чистая. Что-то не сходится, — он говорит мягко и снисходительно. — Алена, вы натура творческая, впечатлительная. Ну захотели вы к другому парню переметнуться, зачем же так с Андреем? Такая глупая ложь, которую вскрыть можно очень быстро. — Что за…? — я непонимающе смотрю на Федорову. — Вызывает сомнение адекватность суждений спортсменки, — подает голос президент, игнорируя меня, — Давайте сочтем, что это было состояние аффекта. Они лидеры сборной, находятся под большим давлением. Плюс личный фактор сработал, отношения голову совсем затуманили. Если нет следов допинга, значит они взяли медаль чистыми. — Алена, вы отрицаете, что намеревались подстроить допинг-дело и факт принятия запрещенного вещества вашим партнером? Помните, что мы действуем в рамках ваших интересов и будем защищать ваше честное имя, — они уставляются на меня, и в их глазах читается один единственный правильный ответ. Мои интересы уже пытались «защищать», я знаю, к чему это привело. И я знаю, к чему приводит желание сохранить «честное имя», чего бы это ни стоило. Я заставляла себя наедаться листом салата, уверяла себя, что деньги стоят того, занималась сексом, забывая липкие руки на своём теле. Я убедила себя, что все нормально и можно так жить. Будто смирилась, что я плохой человек, словно это хроническое заболевание, от которого нет лекарства. Завистливый, грубый, ведомый, плохой, но одновременно жертва, просто жертва обстоятельств, которая не может вести себя по-другому. Снежная королева выдавливает самую сладкую улыбку. На ее глазах разваливается тщательно сфабрикованный проект, ее топ-пара и прибавка к зарплате. Если рыба гниет с головы, то эту голову уже поедают черви. Гори пропадом обещанное долго и счастливо. Лена, прости меня, но на это не пойду даже ради тебя. — Нет, — качаю головой, — я в здравом уме и светлой памяти. Я признаюсь в том, что хотела сфабриковать допинг-дело против своего партнера. К этому привели десять лет психического и физического насилия с его стороны. «Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому», — пообещала мне президент Федерации, и свое обещание сдержала. Меня обвиняют в клевете и нарушении антидопингового законодательства. Скоро начнётся заседание суда, которому предшествовали месяцы бумажной волокиты. Мой адвокат, Надя, моя ровесница, закуривает и выпускает облачко дыма. Её нашла мама, ставшая экспертом по судебным делам, пока я была поглощена Играми. — Я ни на что не надеюсь, — я перехватываю сигарету, замечая недовольный мамин взгляд. — Им есть, что про меня сказать. Боюсь, что этого хватит для того, чтобы мы проиграли. — Ты была ребёнком, когда все началось, — возражает мама, прижимая меня к себе. — Если бы я только знала… — Спортсмены не проигрывают, — добавляет Надя. Она умалчивает, что они тоже непосредственно связаны со спортом. Я тушу бычок и прохожу в здание суда. Пока на улице грязь и слякоть, здесь душно и пыльно. Я стою у окна, когда ко мне подходит Лидочка. — Святослав… — я оборачиваюсь, ища знакомое лицо. — Святослав Юрьевич не придёт сюда, — отвечает она на мой вопрос. На ней новый твидовый костюм и шляпка в духе английской королевы. Лидочка приближается, тянется ко мне и целует в лоб. — Скоро все закончится, Алена. Мы проходим в зал. Сколько знакомых лиц, которых выдернули из привычной среды обитания и засунули в этот зоопарк. Они не знают, что им делать, оттягивают воротники рубашек, одергивают юбки и мечтают вернуться туда, где им просто и понятно, где тренировки занимают большую часть времени. Мои коллеги сохраняют нейтралитет: да, катались вместе, да, Алена с Андреем иногда ссорились, потом мирились. Им невыгодно влезать и защищать меня, всем есть, что терять. А может им и правда нечего сказать, мы, спортсмены, всегда сосредоточены на себе. Заседание движется неспешно, пока не приходит очередь Андрея. — Ваша честь, я выступал абсолютно чистым как на Олимпиаде, так и на всех предыдущих соревнованиях. Это подтверждено многочисленными отрицательными допинг пробами. Причины употребить запрещенный препарат абсурдны. Полнейший бред для спортсмена моего уровня пожертвовать главным стартом в карьере и ради чего? Чтобы извиниться за свое поведение? Я никогда не буду извиняться за то, что спортивные результаты у меня стоят превыше всего. Что касается остального… У меня замечательные отношения с моей мамой. Наш с Аленой успех — это во многом ее заслуга. Но она не связана со спортом на прямую, зачем марать ее имя, я не знаю. Возможно, Алене было достаточно того, что это мой родной человек. Что касается Лены… Моя сестра в прошлом прекрасная фигуристка, не завидовать ей было сложно, — на губах Андрея появляется смущенная улыбка. — Признаюсь, что с сестрой мы довольно редко взаимодействуем из-за того, что мы слишком разные. Но я прикладываю все усилия, чтобы это изменить. Как можно сказать настолько правду и одновременно настолько ложь? Надя накрывает мою ладонь своей. — Я в порядке, — одними губами отвечаю я. Слова Андрея никак меня не задевают. Они звучали настолько естественно, а происходящее настолько знакомо мне, что неожиданно для себя я даже успокаиваюсь. Хоть что-то вечно, почувствовав, что пахнет жареным Андрей без тени сомнений бросил меня. Но какого черта его проба чистая? Настает очередь свидетелей, вызывают Звонову Лидию Васильевну. Она, кряхтя, поднимается с места. Я замираю. — Я ничего не знала о том, что моя ученица оставила себе лекарства и собиралась их использовать. В нашей группе всегда была рабочая атмосфера, без излишних нежностей, но издевательства и взятки… Алена, — по щеке хореографа течет крокодилья слеза, — Как ты можешь такое говорить. Ладно, мы для тебя плохие, — она продолжает стенания, — но Дмитрия Николаевича ты за что? Какие домогательства, это невозможно! Она прикладывает платочек к уголку глаза. Ее руки морщинистые, старческие, но холеные, давно не знающие тяжелого труда. До безобразия белые, без единого пигментного пятна, без следа от недавнего тяжелого приступа аллергии. В голове мелькает глупая, ребячья зависть. Не так давно, заталкивая в себя все подряд в порыве переедания, я наелась меда, и меня обсыпало всю с ног до головы, а ее руки… В ушах начинает звенеть, я цепляюсь за край стола. Расспрос Андрея про препараты для сердечников, кожаные перчатки, проверка препарата у меня в номере. Он знал, что вкалывает пустышку и был уверен, что мой срыв был лишь вопросом времени. Тем вечером он был честен со мной только потому, что знал, что легко обратит это против меня. — Вы там были! Вы заменили препарат! — подскакиваю с места, порываясь содрать со старой твари ее овечью шкуру. Надя усаживает меня обратно. Лидочка охает и прижимает руку к груди. — Лидия Васильевна, ну нельзя так нервничать, вы пожилой человек! Садитесь пожалуйста, — Андрей аккуратно поддерживает ее за локоть и усаживает. — Святослав Юрьевич, вам есть, что добавить? — Я… Я во всем согласен со своей коллегой, — Охламонов не поднимает на меня голову. — Алена, вы признаете свою вину? Я встаю и поворачиваюсь к своей команде. — Андрей, Лидия Васильевна, многоуважаемый президент Федерации, было приятно быть под вашим чутким руководством эти десять лет. Желаю вам только всего наилучшего, — я громко хлопаю в полной тишине зала. — Почему ко мне никто не присоединяется? Это было… Как у нас говорят? Танцы на льду — это не про спорт, это про искусство. То, что проворачиваете вы на льду и вне его — это настоящее искусство! А вы, Святослав Юрьевич… — мой голос ломается. На нем шарф, связанный мной, и он стягивает его на моих глазах. Я не договариваю, сажусь и обращаюсь уже к судье. — Уважаемый суд, я признаю свою вину.