*День двадцать пять*
А будем ли мы счастливы?
Но ведь расстояние для
настоящей любви-ничто.
Нет ничего труднее, чем переживать мгновения-пусть это будут минуты, часы, недели или месяца и годы, без любимого человека. Ведь когда ты наконец находишь того самого, родственную душу, отпускать уж точно не захочется. Человек, страшно любящий, пойдёт по пятам, отдаваясь на произвол судьбы. Никто и ничего не сможет вразумить потерявшего голову, опьяненного острым чувством необходимости трепетно держать возлюбленного под боком. Это чувство прожигает до глубин серой души, тоскующей только по нём. Нет ничего хуже, когда человек, в котором ты жизненно нуждаешься, уходит, лишь обняв на прощанье. Пусть не навсегда, а лишь на короткий период, но стоит лишь покинуть его, как сердце рвётся обратно, накрепко впиваясь пальцами в глотку. Не выпуская из головы нежные руки, крепко сжимавшие его напоследок, он было провалился в сон, как ненавистная трель звонка прорезала слух своей резкостью. Кого занесло посреди ночи?! Гостей он не ждал, да и видеть кого-то в таком потрёпанном виде не имел ни малейшего желания. Битый час он лежал, заливаясь душащими слезами. Лицо покраснело, глаза опухли, все ещё сочась неприятной влагой, на голове не пойми что. Будто его только что избили, изнасиловали и готовятся прикончить. Пересилив собственное недовольство, он поднял свою тушу с постели и поплёлся к двери. Скрип позвонков собственной шеи, что занемела от долгого пребывания в одной позе, разнесся гулким хрустом. Перебарывая желание свалиться на пол, не глядя даже на человека, что продолжал трезвонить, он распахнул дверь. Он был бы рад видеть даже маньяка или мошенника, лишь бы кто-нибудь разбавил его одиночество. А лучше пусть его грохнут-уж слишком было паршиво на душе. Глаза закрывались, а разум мутнел с каждой секундой. Тело тяжелело, ноги становились похожими на вату, что так и грозила растаять. Огромная футболка, которую он не менял с той самой ночи у Хена вот уже шесть дней, свисала, открывая вид на острую ключицу и плечо с выпирающей костяшкой. Она пахла им. Приятные, еле уловимые нотки парфюма, старых книг, зачитанных до дыр, кондиционера для белья, мяты и подвальной сырости кружили голову. Все, абсолютно все напоминало о нем отголосками прошедших мгновений, дней и ночей. Сбивая с ног, на него налетел маленький белкоподобный парень, запрыгивая сверху, от чего тот успел только ахнуть. Он в прямом смысле чуть не свалился, как руки раскинулись в непонимании, только стоило ему разглядеть нарушителя покоя. Челка его неприятно липла к щекам, по коим струйками стекали крупные капли, сформировавшиеся из обиды, злости и горечи происходящего внутри. Парень и в общих чертах выглядел ни граммом лучше его самого: руки трясутся, ноги подкашиваются, зареванное лицо, синяки под глазами, в руке полупустая бутылка с непонятным содержимым. Он совершенно точно разбит, чем сейчас так походит на младшего. — Эй, Боже, ты что творишь? Что случилось? Зачем пришёл? — вопросы, крутящиеся в голове, оставались без ответов. Парень попытался стряхнуть его с себя, но тот лишь крепче обвился за шею и талию младшего ногами и руками. — Да что у тебя за повадки. Обезьяна с лицом белки. За что мне это? — Феликс кое-как донёс его до спальни и усадил на кровать. Тот ревел, не унимаясь. Голова шла кругом от невнятных, душераздирающих воплей. Оставалось только расходовать на него салфетки, стирая безобразные слёзы с помутневших очей. — Феееелииикс, прости меня… Хенджин улетел, а я… я не должен был вот так врываться, но он… Минхо не люююбит меня. — старший откинулся назад, ловя затылком мятую подушку. — Сегодня наша годовщина, а он… он даже не вспооомнил. Ненавижу этого ублюдка. А я так ждал! Да я ради него… я даже растянулся, чтоб не тратить время попусту, а он… — Стой, Джисон, хватит, пожалуй с меня подробностей. Ты же в стельку пьян. Ложись и поспи. — Феликс, будучи в таком же подавленном состоянии, совершенно не знал с чего бы старшему идти именно к нему, да ещё и не просто на чай… Он определенно ждёт, чтобы его утешили. А кто тогда утешит Феликса? На что он вообще рассчитывал? Он открывает дверь, а на пороге стоит Хенджин, разодетый в костюм, с букетом роз и кольцом в красной бархатной коробочке. Из его уст льются нежные слова желания связать их жизни до конца дней, а губы младшего уже раскрываются для положительного ответа…, как перед глазами снова появляется беличье взволнованное лицо. Каких глупостей он себе понапридумал. Джисон сидел рядом, обхватив веснушчатые щёки своими ладонями. Он непрерывно и обеспокоенно тряс его, пытаясь привести в чувство. Взволнованный взгляд метался по застывшему в неестественном выражении лицу, стеклянным глазам. Необходимость помочь нуждающемуся в этом распаляла беспокойство. — Эй, Феликсик, ты в порядке? — пальцы забегали по созвездиям веснушек, словно собираясь пересчитать их. Джисон перепугался не на шутку, да так, что даже и думать забыл про Минхо. Немного неуверенно, в силу их не слишком близких отношений, он слегка приобнял младшего за дрожащие плечи. Такие непонятные касания, что отзывались шоковым состоянием, были слишком необходимы, чтобы от них отказываться. Притягивая того, который вроде бы и не собирался противиться таким нелепым объятиям, он укладывает пепельную макушку себе на грудь. — Тише, тише, я знаю, что мы не очень близки, но я правда хочу помочь. Мы можем быть друзьями, если хочешь. — медленно поглаживая и перебирая пряди волос, он потянул его в глубины небольшой кровати, застеленной любимыми темными простынями Хенджина. За то долгое время, что он, подобно самому безумному сталкеру, следил, выкраивая возможность поговорить и познакомиться… За тот ничтожно малый период, что они фактически вместе, за те мгновения, проведённые наедине, а также в компании хороших и не очень людей… Он выучил абсолютно все, но только лишь то, что старший сам ему открыл. Ему оставалось лишь читать, читать, словно распахнутую настежь книгу. И Ликс делал это: он знал о нем все-от черного цвета, который ему до чертиков нравился своей таинственностью, вплоть до любимого сорта чая, что продаётся лишь в одном магазинчике. Сколько ещё предстоит узнать-никто не знал. Но Феликс-он не дурак, хотя и глупцу будет ясно, что из той самой книги вырвано несколько листов, контекст которых немаловажен и коими делиться не положено даже с самыми близкими людьми. — Почему, Джисон, почему он такой… такой скрытный. Он даже не рассказал мне о своей матери. Лучший друг должен знать. — разворачиваясь лицом к старшему, медленно лупающему глазами, он оказался совсем вплотную, заглядывая в разъезжающиеся под градусом глаза. — Я просто хочу понять его. — Он никогда никому по-настоящему не открывался. И знаешь, как мне удавалось оставаться с ним все это время? Вот так просто. Не имея ни малейшего понятия о том, что у него на сердце и на уме. Видишь ли, Джинни умеет скрывать свои чувства. Ничего хорошего не выйдет, если попытаешься вынудить его делиться своими переживаниями. Мы можем просто быть рядом в трудную минуту. Это все… весь мой секрет. — Феликс лишь молча слушал, пристально смотря в блестящие глаза старшего. — Он был лишён даже возможности выговориться родителям, привык терпеть и держать все в себе. А однажды осознал, что и сам вырос. Но в душе остался просто обиженным на окружающих ребенком. Так как же понять его чувства и мысли? Даже родителям трудно понять своих детей, а он и вовсе рос один. Подожди ещё немного и, быть может, он поведает тебе свою историю. Слышать такие глубокие слова от человека, пьяно несущего полный бред несколько минут назад, было, как минимум странно. Но недаром ведь говорят: "Что у пьяного на языке-то у трезвого на уме." Трезвый человек способен контролировать свои чувства и слова, способен побороть недовольства, которые возникают в процессе общения. Алкоголь притупляет чувства и развязывает язык. То, что трезвому человеку кажется неудобным говорить, пьяному высказать-нет проблем. Всё, что накопилось в душе, выливается без задержки, не взирая на последствия. Вот так бестолково лёжа, бессмысленно глядя в потолок, выискивая глубину смысла в мелочах, они провели несколько часов. На фоне играла незамысловатая музыка, доносящаяся из динамиков телефона старшего, отлично выводящая из собственных дум. В комнате было бы совсем душно, если бы не настежь открытое окно, с которым Феликс не расставался с самого начала апреля. Считается, что все преподнесения судьбы-это весьма бредовые понятия, которым верить нельзя. Но что же делать в том случае, когда двоих свела, можно сказать, общая проблема? Оба так отчаянно пытались отвлечься, что не заметили, как нашли утишение друг в друге. Время перевалило за полночь, жутко клонило в сон, но навязчивые мысли не давали покоя. Хотелось выкинуть из головы абсолютно все, но тёплые руки, сжимающие в оковах до хруста костей, не хотели уходить. Три недели… Три недели он не будет видеть эти темные, как смоль глаза, не будет чувствовать нежных прикосновений, жарких поцелуев, настойчивых рук на своей талии. Мысли об этом сроке отдавались гулкой пульсацией в виске. А он ещё даже не звонил. Этого звонка Феликс ждёт, как единственный шанс выжить, за который он всеми способами будет хвататься, борясь с мучительно-тянувшимися днями. Ждал, как желанный глоток воды в песчаной пустыне, который непременно облегчит страдания. На ноутбуке Феликса, так безжалостно оккупированном старшим, играла какая-то сопливая дорама, которые младший терпеть не мог. То Джисон, забывшись, увлечённо наблюдал за сюжетом, вероятно примеряя роль главной героини на себя. То смаргивая вновь выступившие слёзы, вжимался в Ликса всем телом. До чего же у него все просто. Завалился в чужой дом посреди ночи, начал искусно затирать бредни о неразделенной, безжалостной любви, лежит с ним в обнимку, явно ища поддержки и плачется в жилетку, будто он-единственный в этой комнате, кому нужна помощь. Бывают же люди… Миновал очередной час, разум мутнел от одной лишь мысли о том, что было так важно и не утратило своего значения. Гребаный звонок, чтоб его! Уютная квартирка Феликса с появлением в его жизни Хенджина стала похожа на самый настоящий проходной двор. Что за ночные визиты? Звонить перестали, после чего начался стук с неимоверной силой. Теперь Феликс был неуверен, что находится в безопасности в собственных же покоях. Джисон, начавший медленно, но стремительно усыпать под заунывные мелодии дорам, подскочил, как ошпаренный. Сонный взгляд разъезжался, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то. — Без паники! Я тебя спасу, Феликсик, звони в полицию. Хенджин мне голову открутит, если с тобой что-то случится. — громким шепотом протянул старший, вызывая первую за долгое время, полуулыбку на лице веснушчатого. Нет, он не боялся. Вдруг кто дверью ошибся, всякое ведь бывает. Джисон, все ещё плохо соображающий от количества выпитого, настойчиво вскочил на ноги, грозя рухнуть на месте. Он вцепился в прикроватную тумбочку. Недолго помявшись на одном месте, Хан заприметил лучший, как ему показалось, предмет самообороны. Он схватил недопитую бутылку бурбона, принесённую с собой, и медленными шагами поплёлся ко входу. Феликс лишь тихо посмеивался, затыкая себе рот, дабы не испортить боевой настрой своего новоиспеченного друга. Крадясь на носочках под непрекращающийся настойчивый стук, он сносил все на своём пути в силу нетрезвого состояния. Феликс медленно следовал за ним, лишь бы тот не вляпался ни во что. Джисон, полный решительности и алкоголя в крови, подходит к двери и… начинает стучать в ответ. Не отдавая отчёт собственным действиям, он выстукивает какой-то незамысловатый ритм, плывя вниз по металлической поверхности двери. — Джисон, я знаю, что это ты. Открывай немедленно. — за дверью послышалось недовольное шипение. Словно ледяной водой окатили с головы до ног. — Сони, я тебя весь вечер искал. — тон человека за дверью сменился на более ласковый. Феликс подошёл, обходя сидящего на полу стороной. Он провернул замок один раз, как снизу послышалось невнятное мычание. Старший дернул его за штанину, за малым не стаскивая и без того телепающуюся ткань с худощавых бёдер. Тот лишь удивленно вскинул бровь вверх в недоумении. — Не открывай этому падонку! Он меня обидел! Не хочу его видеть. — пропыхтел бельчонок, пересиливая себя на подъем. Он отпихнул застывшего в непонимании Ликса в сторону и распахнул дверь. Раскрыв руки для объятий он поскакал к старшему — Минхоша, мой любимый, как же я рад, что ты пришёл. — он с силой затащил того в дом через порог, даже не спрашивая на то разрешения. Видимо совсем освоился, раз прямо на глазах у Феликса так развязно и без всякого стеснения целует своего хена. Последний же, ошарашено перевёл взгляд на блондина, пытаясь не сгореть от нахлынувшего стыда. Джисон, так крепко притягивающий рыжеватую макушку к себе, оторвался от искусанных губ. Со всей похабностью он провел языком по устам, сжатым в тонкую полосу, отчего у Феликса, наблюдавшего за этими двумя, находясь на грани срыва, пробежался неприятный холодок вдоль позвоночника. Выставить бы их обоих в подъезд, оставляя там для утех, до неприличного откровенных. Феликс стоял с распахнутым ртом, на что Джисон, подскакал к нему, заставляя вжаться спиной в стену. — Лиииксии, может ты хочешь прогуляться? Так просто не представляешь какая там прелестная погода! — младший удивленно заморгал, поражаясь наглости этого бесстыдника. Тот лишь подхватил его под локоть, в прямом смысле выпихивая за дверь его же квартиры. — Знаете что, вы… озабоченные придурки, не дай Бог вы будете трахаться на моей кровати. — младший противился двери, норовившей захлопнуться перед самым носом. Он подставил ногу, создавая импровизированную приграду. —Негодяй, стоять, я ещё не договорил!Вернусь через пару часов, не смейте мне свалить и бросить квартиру на распашку. На диване, кстати, тоже нельзя! В вашем распоряжении коврик у двери, только смотрите, собака Хенджина может захотеть к вам присоединиться. Он уже пару раз пытался меня изнасиловать, аккуратнее с ним. — Феликс окинул взглядом коридор, выискивая виновника и пригрозил ему пальцем. — Бесстыдник. Из-за угла выглядывала чёрная мордашка, дружелюбно виляя пушистым хвостом. — Ну оно и ясно, собака вся в хозяина. — Джисон подмигнул младшему и хлопнул наконец дверью, оставляя наедине того со своими мыслями. Пустил в дом несчастного, а в итоге сам оказался на улице.***
Легкий ветер обдувал замученное бледное лицо прохладой, ероша светлые волосы. Ноги плелись в неизвестном направлении, ведомые лишь интуитивно. Если бы пару месяцев назад ему сказали, что два еле знакомых ему человека припрутся к нему домой, поплачутся в плечо, а потом выволокут на улицу и будут трахаться в его комнате… Он прекрасно слышал куда эти двое пошли, стоило лишь входной двери захлопнуться. Он бы счёл человека, выдвинувшего эту безумную теорию, полным психом. Наушники, схваченные с комода в попыхах, тянулись под домашней футболкой, которую он не успел переодеть. Он ничего не успел. Ну и к черту все. Время неспешно плыло, оставляя за собой только пелену слез, рвущихся наружу, подстёгивающую вставить оба наушника. Забываясь в музыке, он шёл, лишь изредка выходя из состояния некого транса, кое она посылала. Делал он это лишь для того, чтобы не заблудиться. Ночные улицы казались чересчур неприветливыми и мрачными. Только лишь неоновые вывески отвлекали взор от серых улиц, освещённых тусклым светом. Конечности передвигались неумолимо-медленно, словно к ним приковали пару гирь. Жаркий воздух опалял лицо сухостью, перенося клубы пыли, летящие прямо в глаза. Но он не жаловался. Так хотя бы можно было спихнуть беспрерывно катящиеся по щекам слёзы на ту самую пыль. Автомобили проносились с несусветной скоростью, из-под колёс летели камни. Создавалось впечатление, что все, даже в самый поздний час пытаются угнаться за временем, коего у светловолосого было очень много. Ему некуда спешить, он знал, что будет больно, но чтобы настолько…* * *
День двадцать три.
Феликс, которого рвало на части от злости, остался стоять в стороне, глядя, как аловолосая бестия вьётся около старшего, без перерыва тараторя что-то невнятное. С каждым новым ответом, лицо Чонина сверкало разочарованием и плохо скрываемой обидой. Это не могло не радовать. Шансы проиграть лису в борьбе за судьбу постепенно приравнивались к нулю. Феликс лишь усмехался, видя мину, которая снилась ему в кошмарах, полную недоумения, находящуюся в метрах десяти от него. —Хен, я так долго искал тебя. В ту ночь ты просто позволил мне уйти с парнем, которого приволок светловолосый. Но он мне совершенно безразличен. И если ты думаешь, что у нас с ним что-то было-я рад опровергнуть твои переживания…— младший стал впритык к Хенджину, прижимая к подоконнику и не давая возможности ступить и шагу. Феликс, наблюдавший из далека заметно напрягся. Проворная рука было потянулась к лицу хена, но не успев привести в действие непонятных никому мотивов, была с силой отдернута и сжата неистовой хваткой. Хван отпихнул его в сторону, спокойно продолжая свой путь. Студенты, проходившие мимо, останавливались, исподтишка заглядываясь на разбушевавшуюся парочку. —Джинни, я соскучился по тебе, как насчёт того, чтобы сходить вечером в бар? Я угощаю. — красноволосый мелкими шажками семенил следом, еле поспевая за длинноногим. Наконец отойдя на приличное расстояние от эпицентра сборов всех обучающихся-столовой, старший заговорил: — Чонин, или как там тебя? Понимаешь, я настолько глубоко испытываю чувство безразличия и равнодушия к твоим речам, что сейчас блевану от твоей назойливости. — Хенджин показательно приставил два пальца к губам, изображая рвотный рефлекс. Он махал руками, пытаясь доходчиво объяснить, но Феликс, пытаясь вникнуть в суть происходящего, усмехнулся его нелепым действиям и был уже стопроцентно уверен в контексте их диалога. — Я очень прошу тебя, не заблуждайся. Между нами ничего быть не может, да и я через два дня улетаю. Ты слишком много думаешь, я целовал не тебя. Вот такой я засранец, представлял лишь его, а у тебя просто были подходящие губы. И то, на твоих горький вкус табака, а на его-ириски. — старший развернулся, миновав лиса, готового разреветься от досады и так упорно кричавшего что-то вслед. — Хен, зачем ты так? Я ведь влюбился в тебя с самой первой нашей встречи. Как мне теперь… — ну вот, скоро вся новостная лента будет заполнена теми самыми нелепыми фото, на коих Джин подлетает обратно, зажимая ладонью рот крикливому. Он только оправился от вылившейся на него славы с поступлением в этот чертов универ. Он точно не знал-может это пришла стадия принятия и все обсуждения отошли для него на задний, игнорируемый на ура, план. А может, интерес к его персоне просто угас, не оставив ничего, кроме прозвищ, что давали ему первокурсницы с помутневшими от влюбленности глазами. Но сейчас он волочет того по коридору, совершенно не задумываясь о последствиях. В голову ударила новая волна. Волна, поглощающая разум целиком и полностью, заставляя крик души рваться наружу. Все это было ошибкой, вероятно, самой глупой и необдуманной в его жизни. Феликс все так же стоит, упорно пялясь на двоих, стремительно приближающихся к нему. Снося девушек с ног, призывая расступиться, Хван тащил младшего прямо к месту назначения. Усадив красноволосого на близстоящую лавочку, будто боясь, что тот от увиденного грохнется куда-нибудь, он направился к Феликсу, что совсем ничего не понимал до определенного момента. — Что блять ты…— не успев закончить фразу, его притягивают за затылок, впиваясь собственными губами в его, распахнутые от удивления. «Хенджин, черт тебя дери, что ж ты творишь. Все смотрят.» — опрометчиво надеясь на некую силу мысли, он пытался донести до блондинистой башки все, что думает о его выходках. Но, тем не менее, отвечает на нелепый поцелуй, прекрасно видя вспышки камер, что так старательно скрывались визжащими девочками. Феликс не удивится, если проснётся и увидит множество постов с надписями "любовный треугольник", "старшекурсники с экономического и загадочный юноша", "я так и знала, что между ними что-то есть", "милашки" и тому подобное. Больше всего напрягал скулящий что-то себе под нос Чонин, которого крыло от развернувшегося зрелища. Было плевать, что их могут выпроводить отсюда по щелчку пальцев, на раз-два. Только губы, сминаемые в попытках показать кто и кому тут принадлежит, имели первостепенное значение. Вдоволь насытившись устами, что всегда будут напоминать ему своей сладостью ириску, прилипшую к небу и зубам, он оторвался. Феликс, ошарашено забегал взглядом вокруг, пытаясь понять, что только что произошло. Он видел толпу, собравшуюся, окольцовывая, видел десятки студентов-не видел он лишь Чонина.* * *
наше время
Ночь двадцать пятого дня
Воспоминания хлестали звонкими пощечинами, наплывая с новой силой. А что, если…? В глаза бросилась старая вывеска на обветшалом построении. Здравый смысл шептал не делать этого, но другая его сторона, занимающая большую часть, кричала: "Сделай это! Станет легче, обещаю. Ты так давно хотел этого." Переступив порог, все ещё мысленно взвешивая все за и против, он с нахлынувшей уверенностью в собственных действиях, вежливо поздоровался со старушкой, что сидела в небольшом кресле-качалке. Рыжий кот огромных размеров спрыгнул с ее коленей, подбегая к названному гостю. Огненная морда приветливо терлась о его ноги, а Феликс уже зажал рот рукой, дабы не начать чихать. Аллергия на кошачью шерсть, которая с самого детства преследовала его по пятам, не должна была начаться. Он особенно остро ненавидел те моменты прошлого, когда все его друзья подкармливали бездомных котиков, таща их к себе в дом, а ему только и оставалось наблюдать со стороны. В помещении пахло старостью, сыростью и чем-то химическим, на столе двадцатилетней, по видимому, давности стояло бесчисленное множество разноцветных баночек, что пестрили в глазах. Большое зеркало в пол стены отражало картины позади, на коих мирно покоился слой вековой пыли. Одиноко стоящее напротив кресло было наготове, не только для принятия клиентов, но и чтобы развалиться. — Бабуля, здравствуйте — проговорил Феликс несмело, достаточно громким, но дрожащим голосом. — я-яя, я бы хотел покрасить волосы… — женщина, укрытая вязаным пледом, все это время сидевшая в углу небольшой комнаты, подскочила на ноги и захромала в сторону юноши. — Здравствуй, здравствуй, милок. Божечки… — она подошла совсем вплотную и с силой, на кою только способна в силу лет, обхватила лицо парня, продолжавшего стоять столбом. — Какие ужасные волосы, ты что сам их красишь? А что это у тебя на лице?— Фел моментально схватился за нос, пытаясь оттереть невесть что. — Ой, кажется, почудилось-это была красота, но тебе никогда не удастся стереть ее со своего прелестного личика. Хороший мальчик, девчонки наверное толпами бегают. — старушка весело и очень по-доброму засмеялась и потрепала его за обе щеки. Феликсу же очень хотелось перенестись в будущее, где семидесятилетний он от души посмеётся с этой нелепицы. По-доброму улыбнувшись, Ликс присел в шаткое кресло, с которого скоро посыпется труха. Оно протяжно и жалобно заскрипело, призывая зажать уши. Пока ещё блондинистый парень поёжился и сморщил нос. Старушка забегала туда-сюда, очерчивая круги. Через полминуты поисков, она наконец склонилась над Феликсом со спины, обматывая его вдоль и поперёк пеньюаром, в котором он вот-вот утонет и задохнётся. — Ну что, милок, определился с цветом? — Феликс крутил в руках представленную женщиной палитру, где действительно было все. — Красный, вот этот! — глаза сверкнули опасным огоньком, предвкушая недовольное лицо Хенджина, который восхищался его пепельными волосами. Удивленно вскинув брови вверх, она пошагала к своему столику, придерживаясь за поясницу. Баночки замельтешили в руках старушки. Она перемешивала субстанции разной консистенции, а Феликс лишь завороженно, с небольшим опасением наблюдал за ее махинациями. Сам он этого никогда не делал, за его волосы отвечала знакомая матери, которая явно будет в бешенстве. Они убили столько времени, чтобы вывести чистый блонд, который вот-вот будет погублен алым, что начинает проявляться в мисочке, над которой старушка колдует уже добрые десять минут. Неимоверно клонило в сон, глаза закрывались, а колдунья уже окрасила половину его волос. Изредка поглядывая на экран мобильного, Феликс поддался нахлынувшей дремоте. Он уже не боялся, было абсолютно плевать. Ликс решился на это сам того не осознавая и путей отступления уже точно нет, все мосты сожжены. Остаётся только ждать…