Плоть

Уже привычно Эймонд сел на шею Вхагар спереди от седла и прижался к ней всем телом, тяжело дыша. Его кости ломило, под кожей, по ощущениям, гуляло драконье пламя. Раньше охота не ощущалась для него так удушающе. Раньше он мог даже не замечать ее, вовсе не зная, что с ним происходит. Он испытывал неясные мутные желания чаще прикасаться к себе, и в костях у него всегда вибрировала неуемная энергия. Но всякий раз все эти ощущения приглушались, стоило потратить несколько часов на фехтование, полеты или езду на лошади. Но сейчас, он чувствовал, это не поможет. У него часто и неровно колотилось сердце, словно призывая срочно куда-то бежать, но бежать было некуда. Покалывало кончики пальцев. Сидеть в седле, разведя ноги, было просто невозможно. Вхагар под ним была приятно теплой и умиротворенной. Эймонд изо всех сил старался эту умиротворенность в себя впитать, но ему это не удавалось. Он говорил себе, что не собирается вновь ложиться под хозяев замка так скоро, но его не собиралось спрашивать даже собственное тело. Эта неизбежность его злила, но к этому моменту, после одних родов, после года, проведенного на Драконьем Камне, уже как-то вымученно и без особого огня. Злость эта была как будто бы скорее по привычке. И тогда Эймонду подумалось, что, раз уж все это неизбежно, то пусть хотя бы будет неизбежно на его условиях. Поэтому в спальню Рейниры и Деймона — они, что казалось ему еще одной дикостью, к которой он так и не привык, делили одни покои постоянно — он пришел тем же вечером, не дожидаясь приглашения. Эймонд чувствовал себя так, словно заболел, налетавшись на Вхагар в шторм. Ломило кости, голова ощущалась тяжелой и горячей. Одежда казалась тяжелой, а ткань раздражающе терлась о кожу. Рейнира и Деймон уже готовились ко сну, когда он пришел, и так и застыл у дверей. Запахи обоих nūmo заставляли колени дрожать. — Мы не ждали тебя сегодня, — проворковала Рейнира, под руку отводя его к постели. Ее прикосновения обжигали. Эймонд едва стоял на ногах — между ними было жарко и мокро, желание пульсировало в такт с пульсом. Он слышал, как тяжело nūmo дышат — из-за него — и покрывался мурашками. — А следовало, — сказал он. Во рту было слишком много слюны. Раздеваясь, Эймонд заметил, что Деймон потянулся к знакомо пахнущей склянке, которую Деймон с Рейнирой использовали в прошлый раз. Прошел почти год, а Эймонд до сих пор хорошо помнил, как страшно у него вело голову от этого вещества, и как тяжело было потом отходить, словно он много-много пил, а потом не мог протрезветь еще несколько дней, и еще столько же не мог отойти от похмелья. — Нет, — сказал он, скинув с себя плащ, под которым больше ничего не было. — Не надо этого. Я хочу вас и так. Деймон покачал головой, но приподнял бутылек с маслом и разведенным в нем веществом, так и не капнув себе на кожу. — Дело не в этом, — сказал он. — Мы с Рейнирой оба nūmo. Это нужно, чтобы мы не передрались из-за тебя. Эймонд сглотнул, окинув их обоих взглядом. Рейнира часто неглубоко дышала. У Деймона были потемневшие глаза. Нельзя было сказать, что в комнате было жарко, но Эймонда жгло. Он прищурился и слегка откинулся назад, заводя руки за спину, чтобы на них упереться, запрокинул голову, показывая метки на горле, смотря на своих nūmo из-под ресниц. — Ну, если вы оба меня хотите, — он облизал губы, чувствуя, как кожа покрывается мурашками не то от холода, не то от потяжелевших физически ощутимых взглядов, — вам придется друг с другом договариваться. У Деймона дрогнул уголок губ, словно для него это была очередная игра. Рейнира подалась к Эймонду первая, и Деймон это позволил. Он стоял, пока не приближаясь, и смотрел, слегка склонив голову набок. Они с Эймондом смотрели друг на друга несколько секунд, пока Рейнира не надавила Эймонду на грудь, вынуждая улечься на постель спиной. Простыни оказались холодными. Эймонд вздрогнул, покрываясь мурашками, соски сразу же затвердели. Рейнира потянула ленты, за которых держалась повязка на глазу. Эймонд опустил веко, медленно дыша. Почувствовал, как ослаб узел, и повязка теперь просто лежала на коже. Почувствовал, как прохладные пальцы Рейниры бережно прошлись прикосновением по части шрама под глазом, пока не забрались под повязку и не отвели ее в сторону. Эймонд вздохнул. Пальцы Рейниры осторожно оглаживали его веки. — Jurnegon rȳ nyke, — прошептала она, и Эймонд посмотрел. На месте вырезанного глаза уже давно блестел драгоценный камень. Рейнира смотрела на него с улыбкой. Эймонд ощущал себя совсем голым, хотя, казалось, что обнаженнее ему уже не стать. Рейнира огладила его лицо, провела большим пальцем по шраму, оставленному ее сыном, взяла щеки Эймонда в ладони и сказала: — Iksā sīr gevie, valonqar. Он закрыл глаз и раскрыл губы, когда она его поцеловала. Потом Рейнира отстранилась и его поцеловал Деймон. И Эймонд не знал, к кому хочет тянуться больше. Рейнира целовала мягче, Деймон — напористее, но оба использовали зубы и кусались. Эймонд раньше избегал поцелуев, отворачивал лицо, делая вид, что ему противно. Сейчас ему казалось, что, если его перестанут целовать, он просто умрет. Он поднял руку, зарылся ладонью в волосы Деймона и сжал в кулаке. На пробу потянул, и Деймон негромко зашипел, но позволил ему это. Пока Деймон целовал его, Рейнира сдвинулась — Эймонд ощутил, как ее губы щекотно прошлись по его ребрам. Деймон отстранился, вывернулся из хватки Эймонда, как будто тот и не держал его вовсе, навис над ним, прижимая за руки к постели. Его внимательный голодный взгляд жег ему кожу. Деймон опустился ниже и коснулся губами его аккуратного шрама, а потом по коже мазнул горячий язык. Эймонд вздрогнул, а потом вздрогнул еще раз, ощутив, как пальцы Рейниры проскользнули внутрь него без всякого сопротивления. Лицо бросило в жар, щеки заалели. Эймонд свистяще выдохнул, пытаясь отвернуться, и дернулся всем телом, ощутив губы, мазнувшие по животу. Деймон сжал его крепче, пригвождая к месту. — Ñuha jorrāelagon lēkia kostagon daor tepagon aōha muña sȳz, — сказал он низким хриплым голосом, от которого по взмокшей спине расползались мурашки. — Yn iksan daor zirȳla, — Деймон теперь шептал ему в губы, задевая, но не касаясь. — Jaelan īlva riña naejot sagon vēttan isse jorrāelagon. Деймон поцеловал его с языком, одновременно с тем, как Рейнира взяла у него в рот, и Эймонд подавился, пытаясь не застонать и проваливаясь в этом, прогибаясь, зажмурился, кажется, прикусив Деймону язык. Тут же на горло легла тяжелая рука, сдавливая недостаточно, чтобы лишить его воздуха, но достаточно, чтобы ее было невозможно игнорировать. К своему стыду, огромному, не помещающемуся в груди, Эймонд понял, как ему этого мало. Охота в его теле ощущалась жарче пламени Вхагар. Рейнира ласкала его так совсем недолго, а потом они с Деймоном поменялись местами. Эймонду показалось, он услышал негромкий рык, когда они неловко столкнулись над ним лбами. Рейнира теперь прижалась теплыми губами к его груди. Она целовала неторопливо, слегка задевая зубами, ее дыхание щекотало ему кожу. А потом она сдвинулась, обхватила губами его правый сосок и слегка втянула щеки. Эймонд вздрогнул, негромко охнув. Теплые осторожные руки легли ему на грудь, слегка проминая. Молоко. Она пыталась попробовать его молоко. Эймонд покраснел гуще. Сильно закусил губу, чтобы не застонать. Деймон между его ног совсем этому не способствовал. Эймонд чувствовал горячий язык, проходящийся между складок, и это было жарко и мокро, и очень стыдно, но еще безумно хорошо. И мало. Ему нужно было что-то внутрь, что-то больше пальцев. Просить Эймонд не станет, как бы сильно у него ни кружилась голова. Запахи были такие густые, что воздуха, казалось, в комнате не осталось вовсе. В груди у Эймонда ныло, дышать было совсем нечем. Беспокойное сердце колотилось так, что он вздрагивал от каждого удара. Между ног было мокро и жарко, и у него стояло, а внутри было отвратительно пусто. Деймон поднял голову — губы и подбородок у него были мокрые — посмотрел на Рейниру и сказал: — Gūrogon zirȳla ēlī. Эймонд судорожно вздохнул. Рейнира передвинулась так, чтобы лечь ему между ног. Она заполнила Эймонда мягким осторожным движением. Он был достаточно возбужден, чтобы вообще не почувствовать боли. Пару первых движений вход слегка тянуло, но потом тело привыкло и раскрылось навстречу. Деймон растянулся на постели рядом с ним. Его горячая ладонь огладила Эймонду живот, поднялась выше, сжала грудь. Эймонд надсадно вздохнул, чуть запрокидывая голову. Деймон сразу же коснулся его щеки, вынуждая повернуть к себе голову, и поцеловал Эймонда. — Тебе идет быть таким послушным, — сказал он между прикосновениями. Эймонд почти укусил его за это, но Деймон, усмехнувшись, взял его рукой за горло, не давая двинуться. — Не дразни его, — сказала Рейнира тихо. Эймонду даже злиться не хотелось, потому что она вжалась в него до предела, вынуждая разведенные ноги едва-едва дрожать под коленями. — Почему нет? — спросил Деймон. Они с Эймондом смотрели друг на друга, а рука Деймона сжимала горло не больно, но с силой. Эймонд мог дышать, но приходилось прилагать усилие, чего ему делать не хотелось совершенно. У Деймона был совершенно лисий взгляд и такая же улыбка. В уголках губ проглядывала все же ласковость, которую Эймонд там раньше в свою сторону не видел (или не хотел замечать). — Issa bēvilagon naejot sagon rāpa lēda īlva ānogar, — ответила Рейнира. Эймонд опустил веко, запрокидывая голову. Деймон перестал так сильно давить на его горло рукой. Вместо этого он прижался к шее губами, облизывая и кусаясь. Когда он задевал оставленные им с Рейнирой метки, Эймонда брало легкой дрожью. Сносить все происходящее достойно и молча он просто не мог. Из горла рвались звуки, и их хотелось отпустить. Хотелось поверить, что все хорошо, и что так хорошо дальше и будет. Его касались с лаской, ему не причиняли боли. Все это не воспринималось так унизительно, как когда-то в первый раз. Прошло не так много времени, но, казалось, тот самый первый раз, когда он лег под них, был где-то в прошлой жизни. А теперь все было иначе. Рейнира повязала его, и они долго целовались. Потом ее место занял Деймон. Эймонд поймал себя на том, что придремал, пока лежал под ним — после первой вязки охота в теле ненадолго улеглась, оставив его выжатым и уставшим. И все происходящее ощущалось достаточно безопасно и тепло, чтобы он начал засыпать. В любом другом состоянии он бы возненавидел себя за это, но сейчас было слишком хорошо. Сейчас он сдавался своей природе, потому что просто не мог ей противиться — или он просто так утешал себя. Не так уж это и важно, на самом деле. Потому что, когда Деймон качнул бедрами, стоило узлу немного опасть, как Эймонд кончил снова — и на этот раз из члена выплеснулось немного прозрачной жидкости ему на вздрагивающий живот. Деймон так громко вдохнул и посмотрел на него черными глазами, пробормотав: — Так ты все-таки так можешь. После того, как они все слишком выбились из сил, чтобы продолжать, Эймонд тихо пробормотал: — А говорили, что передеретесь. Рейнира лежала у него на груди и иногда прихватывала сосок губами. Деймон грел его бок. Их не хотелось отталкивать.

***

Они теперь чаще летали вместе, и иногда Рейнира присоединялась к ним. Но тогда Караксес то и дело отвлекался на Сиракс и становился более шумным, издавая весь спектр свистящих и чирикающих звуков, на который только была способна его длинная глотка. Вхагар оставалась невозмутимой. Еще реже можно было заметить маленькую крылатую собачонку — Люцерис на Арраксе держал большую дистанцию, когда Вхагар в небе была не одна, но если Эймонд поднимался с ней наедине, то Арракс (чаще даже без Люцериса) был тут как тут. Иногда Эймонд оставался с ними на ночь, обнаружив, что греться от человеческого тепла в холодной спальне куда приятнее, чем от грелки. Он быстро засыпал, убаюканный запахами, которые, несмотря на все происходившее, воспринимались теперь, как родные. От Деймона пахло горше и немного сильнее, и обнимал он крепко так, что вдохнуть тяжело. В Рейниру приятно было уткнуться холодным носом, чувствуя, как она бережно перебирает его волосы пальцами. В такие моменты Эймонд позволял себе малодушную мысль, что все не так плохо. Идея о том, чтобы провести вот так всю жизнь, по-прежнему приводила его в ужас. Но от нескольких ночей, проведенных в блаженном покое и тепле, без противоречий, рвущих его на части, хуже ему не сделается точно. — Я думаю, что он носит, — сказал Деймон, обращаясь к Рейнире и водя носом по коже Эймонда под челюстью. — Чувствуешь? Рейнира прижалась к нему тоже. Эймонд покрылся мурашками, почувствовав себя похищенным двумя огромными драконами, держащими его в своем гнезде. — Мм, — протянула Рейнира, принюхиваясь. Звук был такой громкий, что смущал. — Возможно. Эймонд попытался найти в себе привычную злобу, но у него почему-то не получилось. То ли ему было слишком лениво, то ли слишком хорошо лежать вот так в тепле и думать о своей жизни поменьше. — Да как вы вообще это чуете? — пробормотал он растерянно, смотря в потолок. — Ты начинаешь пахнуть чуть иначе, — отозвался Деймон серьезно, хотя ответа Эймонд и не ждал. — Более терпко. Так, что оторваться сложнее. Эймонд ничего не ответил. Вторая беременность прошла для него легче, чем первая. То ли дело было в том, что теперь он понимал, чего вообще ждать, то ли в том, что он смирился с происходящим. Хотя от мысли о последнем ему сразу же хотелось сбросить с себя эти золотые оковы, забраться на дракона и лететь в сторону Дорна в надежде, что если он покорит его в одиночку, то ребенок внутри него и то, чем его вынашивать, рассосется как-то само собой, и он вернется домой не как ānogar, а как воин. Но это были только несбыточные недомечты. В реальности же Эймонд ограничивался полетами на Вхагар, пока срок не стал таким, чтобы обозначился живот, который не скроешь и под слоями одежды, и прогулками в саду. Пару раз он еще пытался заставить Люцериса подраться с ним, но Люцерис смотрел на него с каким-то ужасом и всякий раз отвечал, что не будет драться с ним, пока Эймонд носит его брата или сестру. Драться с ним Люцерис отказывался, но пару раз присоединялся к прогулкам в саду или у моря. Эймонда это даже не злило. Он находил в этом какое-то странное сомнительное удовлетворение. Люцерис обычно молчал и не пытался его разговорить, но, если они и говорили, то о драконах. Грозовое Облако, вылупившийся всего через несколько дней после рождения хозяина, был еще таким же маленьким, как и сам Эйгон, третий своего имени. Эймонд видел его нечасто (он покрывался мурашками, думая «это мой сын» и примеряя на себя роль родителя, которую не исполнял, потому что родителем ему, по сути, и не был, он его только выносил и родил). Он никогда не интересовался, как он растет, но всякий раз, случайно увидев Эйгона в окружении нянек и служанок, удивлялся, потому что впервые Эймонд увидел его, когда он был страшненький, сморщенный и крошечный. Вторые роды прошли для него тоже, по ощущениям, легче, чем первые, хотя воспоминания о том, как мерзко все это было в первый раз, добавляли тревоги и нервозности. Родившегося мальчика назвали Визерисом. Имя выбирал не Эймонд несмотря на то, что Деймон предлагал ему назвать ребенка самому. Но имя Визерис было куда лучше, чем Эйгон, и скрежет зубов не вызывало. Почти. Ребенком Эймонд все так же не интересовался. Он вернулся к полетам и тренировкам с мечом почти сразу, как начал вновь твердо стоять на ногах. Несколько раз он с огромным удовлетворением избил не только Люцериса, но и Джекейриса, и не единожды бился на мечах с Деймоном (не на тренировочных, а на настоящих, остро заточенных). Тот неизменно сводил все в пошлость и вызверивал Эймонда своими комментариями и поцелуями, а потом, посмеиваясь, отстранялся и говорил, что Рейнире не понравится, если они будут делать что-то вдвоем, в обход нее. В этот раз охота наступила у Эймонда раньше, чем в прошлый, восстановился он гораздо быстрее. Ощущалась она все так же жгуче, и все так же его не выпускали из постели пару дней. В этот раз Эймонд отказался лежать и просто принимать: он трогал в ответ, кусался и царапался, а потом даже, поддавшись несвойственному ему настроению, взял у Рейниры в рот и осторожно провел пальцами по ее промежности. Там, где у обычных мужчин была мошонка, у Рейниры раскрывались половые губы. Вообще, это было очень похоже на то, что было между ног у самого Эймонда. Он попробовал проникнуть в нее пальцами. Она его не остановила, только вздохнула громче и зарылась ладонью в его волосы. Не сжала, стала просто гладить. Два пальца вошли в нее просто, но неглубоко, всего наполовину, а дальше они упирались в стенку. Он попробовал надавить сильнее, но Рейнира недовольно вздохнула, слегка царапнув ему голову, и он послушно перестал давить. Потом охота прошла, и через еще две недели живот знакомо потянуло — так Эймонд понял, что в этот раз не забеременел. Две беды: беременность есть и беременности нет. Как же сильно он разозлился. Пришлось вспомнить про специальную одежду и тряпки, про характерный запах крови, совсем не похожий на тот, что ощущаешь, когда тренировочный бой заходит слишком далеко. И когда Деймон зашел к нему, явно намереваясь пригласить к ним сегодня вечером, Эймонд ощутил себя совсем несчастно. — Я не могу сейчас, — сказал он медленно. Грудь у него сперло, горло пережало. Ему казалось, Деймон может унюхать даже это. Тот приподнял брови. — Не могу, — повторил Эймонд с нажимом, лихорадочно пытаясь придумать причину, почему отказывает своему nūmo в том, на то, что тот может получить по безоговорочному праву. Деймон изменился в лице. — А, — сказал он совершенно спокойно. Эймонда придавило стыдом. Тот знал, знал, что с ним происходит, и с еще большей силой захотелось забиться в шкаф или спрятаться не то, чтоб под одеяла, а под кровать, и не выходить оттуда, пока это не кончится. — Болит? Эймонд ничего не ответил, слишком занятый тем, чтобы помнить вообще, как дышать. Горло пережало с такой силой, будто Деймон его душил, а не просто смотрел на него. — Все в порядке, — сказал Эймонд упрямо. Вообще-то болело. Выламывало. Даже после двух родов это все еще ощущалось как что-то, что не должно с ним происходить. Ему казалось, что у него внутри раскаленный шар размером с кулак. — Конечно, — Деймон совершенно ему не поверил. Он поднял руку и сделал характерный жест, как будто кого-то подманивал двумя пальцами. — Если хочешь, я мог бы… Эймонд вспыхнул. — Нет! — Это может помочь, — продолжил Деймон спокойно, не меняясь в лице. — Ты так расслабишься или скорее отвлечешься. — Обойдусь. Деймон прищурился и подался к нему близко-близко. На Эймонда дохнуло его запахом, а сам Деймон сделал глубокий вдох рядом с ним. Его глаза почернели, а выражение лица стало, как у пьяного. Эймонд был почти уверен, что Деймон сейчас наплюет на жесты доброй воли в виде ожидания его согласия, и возьмет его и так. — От тебя пахнет кровью, — сообщил он низким хриплым голосом. — Деймон, — ответил Эймонд, слегка удивленный (однако, приятно), что его, похоже, хотят, даже несмотря на то, что с ним происходит. — Иди нахуй. Деймон отстранился, весело улыбаясь. — Тогда хотя бы прикажи принести тебе грелку, — посоветовал он. — И травяной отвар. А потом его улыбка дрогнула, и Эймонд понял, что ничего хорошего сейчас не услышит: — Ты так долго носил наших с Рейнирой детей, что я уже и забыл, что вне беременности ты кровишь. Эймонд ничего не ответил. — Не смотри на меня так, — сказал Деймон. — Это ведь хорошо, что ты кровишь. Значит, ты здоров. Эймонд сдержанно втолкнул загустевший воздух в легкие, сжимая рукоять кинжала под полой плаща. Желание напасть и заставить кровить Деймона было так велико, что распирало ноющую грудь. Он сдержался каким-то чудом.