Румыния, 1916 год.
– Его надо похоронить немедленно, – заявил цыган, похоже годами постарше Фосса, по крайней мере внешне. Говорил он гортанно. И повторял эти слова уже который раз стоя перед нами с отцом Марком. – Немедленно не получится, – возразил отец Марк, – самое раннее завтра. – Он уже как неделю мертвый! Нельзя так! – Да кто ж вас просил его неделю, как Хуана Безумная своего мужа, таскать его по округе, – не выдержала я. Разговор вышел на боги знают какой круг и начал меня не то, чтобы утомлять. Раздражать. К тому же на пятки наступала необходимость ехать к Фоссу и все ему объяснять, а внутри меня плескались какие-то травы доамны Магды, из-за которых сонливость ушла и слабость в теле не так уж и ощущалась. Но то, что вчера я проснулась тряпочкой, а потом всю ночь не спала, чувствовалось очень и очень хорошо. А мне перед возвращением к Фоссу хотелось еще осмотреть тело, желая найти в нем ключ к тому, почему этот мертвец встал. – Такова была его последняя воля. Витовт сказал, что хочет так, мы так и сделали, но сколько можно-то! Похороните его! – сказал мужчина, глядя, правда, все равно на отца Марка. – Похороним, но завтра, – твердо сказал отец Марк, – Надо убедиться, что это не он вчера к нам приходил. Я открыла было рот, но встретилась с предостерегающим взглядом священника. Мы до сих пор не сказали им про вчерашний визит мертвеца, желая избежать споров. В их результате цыгане могли увезти покойника и потом ищи-свищи его. Но теперь это стало аргументом, высказанным, правда, очень аккуратно. Я и так могла сказать, что это он. Но отец Марк решил смягчить ситуацию и завернул информацию в ткань предположения. – Он, может, и был тем еще подлецом, но чтоб встать, – покачал головой цыган, поглядывая на улицу через открытые двери церкви, – Ладно! Но завтра похороните. – Я бы хотела осмотреть тело, – тихо сказала я и, поймав взгляд цыгана, развела руками, – Такова процедура в случае подозрения на неупокой. Никаких повреждений телу причиняться не будет. – Это должен делать мужчина, в таком случае, – нахмурился цыган. – Из магов-мужчин тут только наш кузнец, а он не имеет никакого представления о такого рода бедах, – возразил отец Марк, – Доамна Штокингер – почтенная вдова. В ином случае она бы могла омывать тело и прибирать его для похорон. Не вижу причин, почему осмотр не может провести она. – А где твой муж раз ты вдова? Что с ним случилось? – спросил цыган, в первый раз действительно обращаясь ко мне Я кивнула в сторону, откуда мы слышали отдаленные пока что взрывы: – Война. – Отец Марк, – окликнула я священника, стоявшего у окна, пока я, подсвечивая себе заклинанием, осматривала тело, уже поставленное в церкви, – А не посмотрите? – Не думаю, что от меня будет прок… – начал он и осекся встретившись взглядом с мертвецом. Глаза того были абсолютно черными и я не могла вспомнить, чтобы такой эффект встречался где-то, кроме сериалов. – Это то, что я думаю? – тихо спросила я, – Он… заключил Сделку? – Похоже на то, – кивнул священник, – Я не видел таких тел сам, но мой наставник рассказывал об этом. Тогда неудивительно, что он встал: Сделка называется как одна из вероятных причин. – Но ведь для этого нужна специальная литература, где описаны методы, а ее не так просто достать. Книгопечатание, конечно, в свое время сделало эти тома доступнее, но, в конечном итоге, маги нашли способ уменьшить утечки и сделать этот раздел демонологии действительно тайным: чтобы призвать демона не надо было быть магом. Достаточно было выполнить инструкции. А уже у демона можно было купить пару-другую фокусов и имитацию Следа Искажения. И это имело свои последствия. Мы с отцом Марком перевернули тело и обнажили низ спины мертвеца. Там красовался крохотный свиной хвост. Та самая имитация. У настоящих искаженных След никогда не затрагивал так называемую телесную полноту. Никаких лишних и недостающих деталей. У тебя могло не быть тени, ты мог чуть светиться или быть полупрозрачным, тело могло иметь узор, волосы быть экзотического цвета или зрачки быть странной формы, но никаких крыльев, хвостов, третьих глаз, недостающих пальцев и так далее. Все это – прерогатива нечистой силы, нежити, тех, кто с ними связался и генетических аномалий – Не обязательна литература. Он мог обратиться к кому-то знающему или просто страстно пожелать. Горячая душа – отрада дьявольскому отродью. Оттого я и призываю всех к добродетели умеренности, – после молчания сказал отец Марк. – И есть знающие в округе? – Могут и быть. Такие вещи могут передаваться от матери к дочери и отца к сыну устно еще со времен, когда это было более доступным и открытым или быть выведенным личными исследованиями. Но он цыган, а, значит, мог и в городе кого-то найти даже с образованием. – Я не уверена, но, кажется же, это не законно. – Доамна Штокингер, посмотрите вокруг: идет война. Закон утрачивает вес в такие времена. И не сбрасывайте со счетов страстность натуры. – Мне сложно это понять, – и осеклась, вспомнив Вену, – Впрочем, неважно. Главное, чтобы демоны не терлись рядом: моих знаний хватило на него, но высшая демонология… – Вам она не понадобиться, я уверен. – Отец Марк! Там к вам из Старых вод! – вбежал в церковь Тадеу, – Говорят, ехать надо прям щас! – и тут он увидел меня и гроб, – Ой. Ситуация из сложной стала сразу хуже некуда. Отцу Марку пришлось уехать. На прощание он сказал, что, конечно, мертвец не должен выйти из церкви, но кто знает, насколько он отъелся и достаточно ли крепок порог. Неплохо бы остаться на ночь и не дать ему выйти, если он не обернется до темноты. В этом не было прямой просьбы ко мне, но я понимала, что, кроме меня, этим заняться просто некому. Это понимали мы оба. Самым скользким моментом всей затеи был визит к Фоссу. Как же я пожалела в тот момент, что нельзя просто ему отправить сообщение и выключить телефон. Уведомить, а не просить разрешения. Но мне все равно надо было переодеться во что-то более практичное. И нужны были кое-какие инструменты. А все это было в доме Фосса. Если повезет, то он у себя и я смогу ограничиться запиской и не тратить времени на уговоры: его и так было слишком мало.. Но мне не повезло. Он был на кухне. Рассказывала я ему обо всем, опустив правда подробности стычки с мертвецом, переодеваясь в рабочее платье и перекалывая волосы так, чтобы ни прядки не выбивалось, а сама прическа не причинила мне вреда, если я ударюсь головой о стену. В тот момент я даже не допускала мысли, что он может меня не пустить. Договорив, я вышла из комнаты с сумкой на плече и собираясь идти обратно: световой день короток, а мне еще предстояло подготовить церковь к обороне, но Фосс встал стеной в коридоре, скрестив руки на груди. Он был так высок и мощно сложен, что стена из него вышла действительно неплохая. – Вы хотите меня не пустить? – спросила я. За моей спиной была дверь черного хода и спрашивала я только для прояснения ситуации. – Нет, – он осмотрел меня с ног до головы и протянул ко мне руку. Я дернулась, напрягаясь, но он всего лишь развязал шарф и снял его, – Это будет мешать. Возьмешь Цезаря и топор. – Ц-цезаря? С конем у меня были сложные отношения. Тот как будто запомнил знакомство и теперь недолюбливал. Выяснилось это, когда Фосс принялся меня, несмотря на все сопротивление с моей стороны, граничащее с саботажем, учить меня держаться в седле: стоило Фоссу, отвернуться, Цезарь норовил меня, похоже, сбросить. И Фосс об этом знал. – Вы собираетесь ехать со мной? – уточнила я на всякий случай. С одной стороны, еще чего не хватало. С другой вдвоем-то мы как-нибудь одну ночь сладим с мертвецом. – Нет. Поедешь одна. На Цезаре. – Он меня сбросит и затопчет! – воскликнула я, сама удивившись своей импульсивности. Я Цезаря любила не больше, чем он меня.. – Не дури. Ничего он тебе не сделает. Зато успеешь вовремя. Удивительно, но Цезарь действительно меня не сбросил. И я действительно успела вовремя. Я знала мало об удержании мертвецов на одном месте. Самым моим надежным источником в этом плане служил Гоголь. Почему я не могла оказаться в другой его повести? Почему не “Ночь перед Рождеством”, а “Вий”? С другой стороны, где-то внутри меня расцветало небывалое воодушевление: о таком раньше я могла только читать или смотреть. Теперь же это было моей жизнью. Не восхитительно ли? Нарисовав перед входом круг, так, чтобы его радиус был примерно полтора моих роста и, таким образом, заблокировав дверь окончательно, я устроилась с ним со всем возможным комфортом, разложив перед собой нехитрый инвентарь: соль, иглы, перец, Псалтырь и нож. Последний я то и дело брала в руки, чтобы рассмотреть. Перед тем, как идти в церковь, я зашла к кузнецу, чтобы спросить, не готов ли он меня подменить завтра, если отец Марк не появиться. Тот отказался, но дал мне тонкий клинок в узких кожаных ножнах. Лезвие его горело тусклым, но чистым красным светом, источником которого были изящные узоры. В них угадывались знакомые мне знаки, которые делали сталь опасной для тех, против кого обычное оружие безвредно. По словам кузнеца, его отец выковал его по приказу Фосса лет семь назад. Тому зачем-то нужен был нож, которым можно было заколоть нежить и нечисть, а не только людей. За заказом он не явился, но мне мог пригодиться. – Будешь Жало, – прошептала я, улыбаясь собственной шутке. За своей спиной я положила топор, прикрыв его сумкой, а в часовой карман жилета убрала мел, чтобы подновлять круг, если понадобиться. За окном стремительно темнело. Я зажгла магический свет и открыла Псалтирь. Момент приближался и мне было дурно от одной мысли, что сидеть так придется до рассвета. В белом свете заклинания и голубоватом свечении, наполненного магией, круга убранство церкви выглядело жутковатым и заброшенным. Как будто тут никого не бывало и никто не служил уже долгие годы. Гроб посреди этого запустения только усиливал это ощущение. Время шло. Окончательно стемнело. И только тогда со стороны гроба послышался какой-то звук. Скрип. Наконец, мертвец сел. Я замерла и достала последний инструмент. Зеркальце. Смотреть напрямую на мертвеца, рискуя встретиться с ним взглядом и стать видимой для него, я не хотела. Но зеркало лишало взгляд силы, делая его не прямым. И в его отражении я видела, как мертвец вылезает из гроба и осматривается, ходит вдоль стен, а потом упирается в границу круга. – Ведьма! – прошипел он, – Думаешь, что сдюжишь? Круг – это так примитивно! Ничему получше не научилась? Хотя, чего ожидать от бродяжки? Молчать. Не отвечать ему. Положив нож, сияющий нездешним светом, на колени я взяла в руки Псалтирь и начала тихо читать вслух, начиная с первого. Все мое христианство заключалось в том, что когда-то меня хотели крестить в родном мире и якобы крестили здесь, но что-то было неправильное в том, чтобы обращаться к своим богам в христианской церкви и потому я читала строки, которые мне были знакомы весьма отдаленно. Мертвец же, тем временем, продолжал осыпать меня оскорблениями. – Шлюха! Я знала, знала таких мужчин. Не имея понимания, как очаровать даму и начать с ней общение через приятные слова, они пытались вывести на разговор оскорблениями: ведь мало кто оставит унижение без ответа. Этакие школяры, дергающие девочек за косички, которые выросли, но так и не повзрослели. – Никчемная тупица! Этот был тоже из таких. По крайней мере со мной. И хорошо, что он меня не слышал и не видел за сиянием круга. Читать вслух в такой обстановке и так было проблемой, а уж если бы он обращался бы напрямую ко мне… Я знала это. Мне приходилось через это проходить дома. И так сложно было не обнажить слабины, не показать, что он нашел брешь в моих доспехах. Не ответить. Продолжать обновлять круг, вливая в него капли силы. Я отчаянно экономила свою магию, не зная своих возможностей в полной мере и того, долго ли мне придется стоять эту вахту, скоро ли приедет отец Марк и, похоронив этого мертвеца, освободит меня. – Пустышка! А пока я продолжала читать вслух. Ночь, кажется, перевалила за полночь по моим ощущениям, когда цыган начал биться в круг. Сначала он водил по преграде пальцами, пытаясь перейти от оскорблений к увещеваниям и обещаниям. – Мы же можем так славно поладить, славно провести время… – твердил он, глядя в стену круга, ища мой взгляд и не находя его. А потом начал молча бить в преграду кулаками. Я видела, как от каждого удара на его руках остаются следы, похожие на ожоги, но он продолжал и продолжал, кривясь от боли и грязно скврнословя. Только в этот момент я поняла, в какой все-таки опасной ситуации я оказалась и испугалась по-настоящему. Но отвага заключается не в бесстрашии, а в готовности идти дальше, несмотря на страх. И я продолжала читать, пока цыган срывался на крик, силясь обрушить круг. Под утро голос мой охрип – питья я с собой, во избежании конфузов и неприятностей не брала – и рассвет я встретила полностью без сил и эмоций. Даже вид цыгана, лежащего в гробу мирно, как настоящий покойник, не вызывал у меня не удовлетворения, ни облегчения. Я надеялась только на то, что днем приедет отец Марк и это все перестанет быть моей проблемой. Но он не приехал. Начало второй ночи вышло таким же, как и в первую. За тем лишь исключением, что я больше не волновалась. За день, хорошо поев и вздремнув, я успокоилась и пришла к идее, что это все – вообще не моя проблема. Упокоить мертвеца я могла одним способом – отрубив ему голову и, за этим, выполнив полный список фольклорных рекомендаций. Но я не должна его упокаивать. Я должна его удержать. А это вообще другой разговор. Так, за световой день, жутковатое приключение превратилось в рутину. А рутина не может вызывать тревогу. Я снова раскрыла Псалтирь и стала читать из нее. Цыган вылез из гроба и стал браниться как одержимый. Все, как вчера. Мне даже не нужно было зеркало, чтобы понимать, где он и что делает. А потом церковь огласил жуткий скрежет. Я подняла глаза на цыгана, забыв о зеркале и замерла, оцепенев. Тело мертвеца стало ломаться, скручиваться и вытягиваться, выбрасывая снопы искр. Вместо кожи теперь в холодном магическом свете круга блестела чешуя, а крылья, огромные крылья, так резко вышли из его спины, что сбили фрагменты убранства, которые с грохотом упали на пол. Тогда стало ясно, что попала я очень крепко. Раньше я думала, что вчера было опасно и страшно, но сегодня ситуация стала критической, усугубленной тем, что я была абсолютно не готова к ней. Одно дело читать над мертвецом, другое – удерживать змея. О происходящем перед моими глазами я знала мало что, но достаточно, чтобы понять, что это. Превращение ходячего мертвеца в низшего демона. И это было совсем не то, на что я подписывалась. Я не знала, что делать с этим и как противостоять, но знала, что выпустить его из церкви нельзя никак. Не теперь. Я встала, стараясь дышать ровно и нервно облизывая губы. Воля побеждает все. И это победит тоже. Змей бился в границу круга с еще большим остервенением, чем вчера, когда он был просто ходячим мертвецом. Но укрепленная с помощью ножа, она оставалась нерушимой. У змея было лицо цыгана и его голос, который затекал в уши сладкой водой. Слова его прилипали к мыслям и путали их. Различить и запомнить, что же он говорил не выходило, как и противостоять им с изяществом и не теряя достоинства. Я кричала и читала молитвы на латыни, которые всплывали в памяти охотнее других и смешивались с воззваниям к моим богам, таким привычным, что давали глоток покоя среди нанизывающего меня на свои пики ужаса. Которому нельзя было давать воли: я знала, что именно потакание страху делает человека уязвимым перед такими существами. Всю себя я обратила лишь в то, чтобы ползать по полу, обновляя границу круга и удержать себя от того, чтобы выскочить из церкви вовсе. За спиной ведь дверь. Я могу выйти. Могу. Но не буду. Будучи в худшем из своих кошмаров, на этой мысли я зафиксировала сознание и за нее держалась, пытаясь отстраниться, передохнуть, от общества змея. Я могу уйти. Но не уйду. Потому что такова моя воля. А воля – сильнее страха. И чем больше времени я проводила в круге, тем, неожиданно, мне становилось спокойнее. Голос змея становился просто голосом, снова слишком гладким, чтобы будоражить мою кровь. Только его вид по-прежнему не оставлял меня равнодушной. Выглядел он жутко. Спустя годы, увидев множество куда как более мерзких вещей, я все равно не забуду именно этого змея и именно он будет приходить в мои кошмары. К счастью, только в психологическом смысле. Но тогда я просто лежала, свернувшись на полу как ребенок в утробе матери, и слушала удары змея о границу круга и как эти удары отдаются в моем теле, подобно тому, если бы круг стал частью меня. Ощущала я себя так, как будто бы меня пытали всю ночь и этой боли стало так много, что я перестала ощущать себя и свое тело, мыслями оказавшись далеко и от церкви, и от Румынии. Образы, которые возникали перед моим мысленным взором были мутными и смазанными. За ней, за этой болью, я даже не поняла, что змей исчез. Медленно сев, я сощурилась на окна церкви. За ними серел рассвет. Мертвец лежал в гробу и ничего не указывало на то, что от человека у него осталась только оболочка. Когда я утром вышла из дверей церкви, то первым делом меня вырвало желчью. Не потеряла я сознание только чудом. – У нас таких называют збурэтор, – сказала доамна Магда, ставя передо мной еду. Аппетита не было. Меня трясло. Но мне надо было поесть и поспать. Отец Марк так и не вернулся и это значило, что мне скорее всего предстояла еще одна ночь в церкви, – летающий змей, который ходит к горячим натурой девушкам и вдовам. – У нас тоже такие есть, я слышала, – вяло отозвалась я, забыв про свою “немецкую” легенду от усталости. К счастью, похоже, нестыковка прошла незамеченной. Как же все-таки хорошо, что на четвертом курсе между историей стран Африки и Введением в фольклор я выбрала второе. Только поэтому этот образ как-то отозвался в моей памяти. Но дальше воспоминания о том, как выглядел лист конспекта продвинуться не вышло, – Но ведь скольких он должен был загубить, чтобы вылупиться так быстро… – Это уже не имело никакого отношения к тому, что я слышала в родном мире. Зато в ход пошли знания из местных книг. – Немало, думаю. Я кивнула. И тут же подумала, что доамна Магда не так уж проста: знать про то, что трансформация – следствие высасывания мертвецом сил из живых – это прерогатива обладателей специфического образования. Но что с ним делать в глухой румынской деревне?.. Эта мысль появилась и исчезла под гнетом усталости и текущей, более важной проблемы. Збурэтор – что-то вроде инкуба. Но инкубы – они высшие демоны, порожденные таковыми. Збурэтор – низший, демоном ставший и, оттого, более слабый, нуждающийся в пропитании постоянно. Я, конечно, могла просто удерживать его до возвращения отца Марка, но кто сказал, что отец Марк лучше в этом разбирается? То, что он старше и рукоположен еще ничего значит. Отрубить голову змею звучит, конечно, неплохо. Только вот раньше надо было рубить. Теперь это разрушит оболочку и удержать его будет невозможно. Так было написано в книгах. Змей, змей, змей… Что же против него помогает?.. Формула невозможного уже не сработала. Нужно что-то еще. Утешало меня одно: он пытался, раз за разом, убедить меня в том, что я не справлюсь. А это значило, что он видел во мне угрозу. Во мне было средство против него. Надо было только понять, что это и применить его, а пока… – А у вас нет, случайно, чертополоха? – спросила я, принимаясь за еду, – Думаю, он мне будет очень кстати. Отец Марк снова не вернулся и я опять пошла, когда начало смеркаться, к церкви. Это все начинало меня выматывать. Немочь, с которой я проснулась утром в воскресенье, начала аукаться мерзким привкусом во рту и слабостью в теле. Мне нестерпимо хотелось курить, но времени на трубку не было. Пришлось идти так. Единственное, что меня успокаивало тем вечером – это то, что я сейчас нахожусь практически в пространстве сказки. А это значило, что и тут может сработать троекратность. И, если так, то эта ночь – последняя. Правда последней она могла стать вовсе не для мертвеца-змея. А для меня. В этот раз он не стал со мной особо говорить. – У тебя последний шанс, ведьма. Покорись и выживешь, – сказал он, вытекая из гроба. Именно сейчас я заметила, что он с каждой ночью становился все моложе. Сейчас он и вовсе выглядел юношей и это ужасно сочеталось с его жестким предложением. Я дернула плечом, забыв, что он меня не видит. Из церкви он не должен будет выйти в любом случае: снаружи над каждым проемом был закреплен чертополох и еще немного у меня было с собой. Правда я в упор не помнила, что с ним надо было делать. План, главным образом, заключался в том, чтобы дождаться утра. – Молчишь… Что ж, – он взмахнул рукой и я почувствовала чужое присутствие. Темнота в углах стала непроглядной. Стены скрылись за мраком, который поглядел на меня вдруг тысячью тысяч глаз. От ужаса я подавилась воздухом и закашлялась. Неужто сейчас и правда Вия позовет? А что тогда-то делать? Вскоре тьма, окружила круг, скрыв от меня цыгана. Мне показалось, что я оглохла и что меня сдавило. Да так, что я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Граница круга стала трещать под напором духов. Надо было что-то предпринять. Пришедшая идея казалась дурной, но других вариантов на ум не приходило. – Почему вы его слушаетесь? – спросила я. Не лучший момент для научного интереса, но мной руководил не он. Надо было отвлечь их внимание от давления на круг, чтобы укрепить его, – Если он вам пообещал меня, так представьте, много ли вам меня достанется, если вы все на меня наброситесь. – А нас не так уж много, – прошелестели духи в ответ. Отступив, они превратились в пятерых, чьи фигуры были как у мужчин, но черты лица были скорее женскими. Бесы. Мелкие неприкаянные бесы, не имеющие ни дома, ни дела. – Да даже если не много, то меня и того меньше, – развела я руками. – Он нам обещал еще. Всю-ю-ю деревню, – говорили бесы хором. – Обещать он может многое, а откуда у него власть, чтобы вам деревню отдать? Он вчера только родился, а родом не из этих мест вовсе. У деревни так-то хозяин есть, кстати. И рука у него ой какая тяжелая. А еще нет тени. Совсем как у меня. Переговоры! Я же всегда неплохо умела договариваться. Самое время узнать, работает ли это с бесами. – У тебя есть что-то лучше? – Что-то вкуснее? – Что-то приятнее? – Что-то надежнее? – Что-то роскошнее? – Служба мне, – сказала я, вытаскивая нож из меловой линии и тем разрушая круг. Теперь меня было видно. Опасный ход, но демонстрирующий мою уверенность в своем могуществе, – Я живая, во моей крови магия, у меня есть дом, где всегда найдется для вас работа. Не надо будет наедаться впрок до тошноты человечиной и сходить с ума от скуки под церковной крышей. Что скажите? Это было неплохое предложение для них: постоянное место, служба магу – это подняло бы их хотя бы в собственных глазах, а я получила бы не только выживание этой ночью, но и помощников по хозяйству, в которых так нуждалась. Но был тонкий момент: я не знала, действительно ли я могущественна или хуже посредственности. Если второе, то дела мои были плохи. И все же я решила рискнуть. Цыган, кажется, попытался прорваться ко мне и приказывать им, но бесы стали разом больше и выше, отгородив его от меня. Я же перед ними, если не считать чертополоха в кармане, была беззащитна после того, как погас круг, но тяжесть ножа в руке и сила, магия, которая, как будто бы кипела в моей крови давали мне ощущение неуязвимости. И бесы преклонили предо мной колено. Каждому я дала по капле крови из надрезанного пальца, приговаривая: – Не раб, но слуга, верный до преломления слова. И в ответ слышала шелест: – Верный как пес, бесперечный как раб. – И нарекаю я тебя… Я дала им имена. И “домашние” прозвища, а потом, махнув рукой, велела: – Верните ему человеческий облик и придержите его в гробу до похорон. На этом мои мучения закончились.Чехия, 1923 год.
– Именно так я получила домашних духов, которые стали помогать мне, в конечном итоге, поддерживать дом в приличном состоянии, – подвела итог я. Рассказ выдался скомканным, но я не могла, наверное, иначе. Я любила эту историю и не переносила ее одновременно, но без нее было нельзя никак, – Твои помощники вступили в игру значительно позже.. – Что с духами потом случилось, кстати? Уезжала ты с ними вроде, – как бы невзначай спросил Карл: он не особо любил моих бесов, но дальше слов его неудовольствие не заходило никогда. – Да ничего. Не захотели жить в городе и я их отпустила. Понятия не имею, где они, – пожала я плечами, – Все равно в квартире нам было бы слишком тесно, а дом нанимать я себе позволить не могу даже с нынешними деньгами. В общем, они в итоге его скрутили и положили в гроб. На рассвете приехал отец Марк и, послушав меня, отслужил по нему честь по чести, а я поехала домой. – Ты рассказала ему и про бесов тоже? – приподнял бровь Карл. – Ха! Нет, конечно. Ну то есть не совсем. Я рассказала, что они были, что мы договорились, а вот условия не стала раскрывать. Убедила только, что ему не о чем беспокоиться. – Убедила – это если бы беспокоится было о чем, а он был бы уверен, что не было, – хмыкнул Карл, я криво улыбнулась: – Ну как тебе сказать… Будь я менее моральна, то у него бы, возможно, было много проблем. Вообще еще были сами цыгане. Они были очень недовольны проволочками с похоронами, но их ко мне не подпускали деревенские все три дня. Я так и не узнала, как и кто это организовал, но увидела я в следующий раз их только на отпевании. Что там такое отец Марк сделал с этим цыганом, что он больше не встал, но факт остается фактом: эта история закончилась тем утром. Потом мне подали Цезаря и я поехала… поехала домой. Дальше произошел тот инцидент с твоим превращением и так далее. Все это можно пропустить и… Что? Что ты так на меня смотришь? – Ты понимаешь меня, дорогуша. – Да не о чем там рассказывать! Проходной эпизод ни о чем. – Ага-ага. Именно поэтому ты так не хочешь о нем говорить. – Послушай… – Всю ночь этим занимаюсь и хочу еще. – Есть более важные события… – Да ты никак покраснела! – Что? Нет! – я повернулась к зеркалу: действительно на щеках проступил румянец. Черт побери, – Наверное, тут просто душновато от того, как ты меня донимаешь глупостями. – Раз это такие глупости несущественные, то что ж ты так от них пытаешься откосить, м? – Ладно. Я пришла домой, тебя там не было. Я отдохнула хорошенько, а потом вечерочком вышла покурить. И тут вижу, волк идет прямо ко мне, – говорила я слишком быстро. То, что я торопилась было очевидно даже мне самой. Карл поднял руку, останавливая меня. – Эта игра мне начинает надоедать и мне начинает казаться, что ты не хочешь об этом всем говорить, потому что тебе неприятно вспоминать… о нас. Если так, то, конечно, все встает на свои места: и твое отрицание желаемого, и твое поведение сегодня в целом. А я, как ты знаешь, ненавижу давить на своих женщин всерьез, но… Я хлопнула ладонью по столу: – Довольно! Эти манипуляции – удел молодежи и мудаков. Не опускайся до них, будь добр. От того, что ты намекаешь на то, что я полтора года трахалась с тобой без удовольствия я даже не знаю, кого больше оскорбляет: меня или тебя. Еще одна такая и я уйду, не дожидаясь утра. – Ночью? – приподнял бровь Карл, – В ливень? – А что, предлагаешь сидеть и выслушивать гадости от тебя вместо этого? Карл поднял руки в примирительном жесте: – Звиняй, вороненок, был не прав. Просто я люблю вспоминать о той ночи и той дне. И меня задело, что ты не хочешь говорить о них. Я вздохнула: – День перевалил за середину, когда я подъехала к дому. В сумке у меня лежали гостинцы от деревенских и маленькая шкатулка, которую подарили мне цыгане за мою работу. Они были недовольны проволочками, но благодарны за то, что я позаботилась об их непутевом собрате. Еще они подарили мне невероятную ткань, но ее я оставила в деревне: мне обещали из нее сшить новое воскресное платье. В общем, мысли у меня были, в основном, о еде…