Румыния, 1916 год.
Дом был пуст. Это стало ясно, когда я отвела Цезаря к нему и позаботилась должным образом. После этого, несмотря на то, что больше всего на свете мне хотелось снять с себя осточертевшее платье и корсет, который от долгой носки начал существенно мешаться, я обошла дом, ища Фосса, чтобы доложиться о своем возвращении. Но его не было ни в самом доме, ни в его башне. По крайней мере, двери были заперты, а так он делал только если уходил из дома. Это было странно: его отлучки всегда случались по ночам, а в это время он уже даже просыпался. Но я слишком устала. Я спустилась в котельную и, показав бесам, что к чему, велела натаскать воды до отметки, а сама пошла к себе. Чувствовала я себя странно. Все вокруг казалось каким-то иллюзорным. То и дело хваталась искать телефон почти сразу вспоминая, что никакого телефона у меня в руках не было с моего появления в этом мире. Если не считать, конечно, тех допотопных стационарных звонилок. Но все равно тянуло рассказать обо всем своим подругам, поставить музыку, подкаст, включить ролик. И каждый раз я возвращалась к напоминанию, что никаких подкастов и роликов в моей жизни больше нет. И не будет. Потом круг повторялся. И снова. И снова. Когда бесы закончили с котлом, я поручила их заботам свои платья, а сама пошла готовить все для ванны. Разместиться я решила, раз уж Фосса нет, с размахом. Положить поперек ванны доску, на которую я могла поставить тарелки с едой и чашку, подготовить трубку, зажечь свечи – после такого приключения мне требовалось расслабиться и набраться сил. А я уже знала, что нет целительнее и быстродейственнее средства для мага восполнить свои силы, чем ванна с кое-какими травами. Можно, конечно, их и просто заварить да выпить, но зачем, если торопиться некуда? Так я и провела какое-то время. Одного из бесов я посадила читать мне вслух, пока я лежала в ванной, остальные занимались моей одеждой. И это было для меня настоящим благословением. Потом я вылезла и отправилась сидеть в гостиную в халате поверх ночной рубашке. Там я поставила музыку на патефоне и послала за чаем. За окном стояли темные зимние сумерки, но это ни о чем не говорила: дни близ Йоля короткие. Фосса дома, как будто бы, все еще не было. Это было странно, но думать об этом не хотелось. Большой мальчик, не пропадет. А если п пропадет, то какая мне беда? Последняя мысль царапнула, цепляя, как цепляет беспорядок в вещах, созданный вмешательством другого: ничего не пропало, а осадочек остался. Но меня отвлекли: бес принес чай. Стоило мне закончить с ней и отставить чашку, как меня потянуло в сон. Приключение явно не прошло бесследно и вымотало меня до крайности. Я завернулась в халат поплотнее, растянулась на диване и отключилась. Проснулась я глубокой ночью. За окном стояла тьма, а к окнам жался, как мне сначала показалось, густой туман. Прислонившись к окну лбом, я поняла – это снег. Стена снега. – Пол-четвертого ночи, госпожа, – тихо сказал один из бесов. Я кивнула. – Идите отдыхать. Три спальни на втором этаже в вашем распоряжении, но громить ничего нельзя, – велела я. Бесы пропали, как будто бы их и не было. Я прислонилась к стене. Я дрожала. Ноги были ватными. Во рту был поганый привкус. Несмотря на то, что чувствовала себя я крайне паршиво, я не могла не заметить, что такое со мной уже было. Тогда я тоже спала в гостиной. Могла ли я пропустить что-то в комнате, что вызывало такой эффект? Но засыпала я тут и до этого однажды и все было нормально. Что же не так? С этой мыслью, я пошла к себе, чтобы забрать трубку и трость: нога адски болела из-за погоды и, если по дому ходить без нее я еще могла себе позволить, то вот, как я хотела, выйти на заднее крыльцо покурить, без нее я не могла. Ночь была темной. Снег чуть поредел, но продолжал идти. Я поежилась от холода: стоять вот так, пусть и в теплом, но халате, было глупостью, но одеваться желания тоже не было. Одна только мысль о всех этих юбках, корсете, сорочках вызывала у меня усталость. В первый раз за боги знают сколько лет мне захотелось достать из дивана футболку и шорты, объявив их новым писком моды. Я даже развернулась, чтобы это сделать, прежде, чем вспомнила: и диван, и футболка, и шорты остались в совсем другой Москве, куда я не могу попасть. По крайней мере сейчас. Поэтому я осталась под навесом, выдыхая в метель дым и смотря в ночь полуприкрытыми глазами. Руки начали коченеть и я засобиралась в дом, но краем глаза что-то заметила. Какое-то движение. Первая мысль была “Витовт!”, а потом я увидела два желтых огонька, слишком низко движущиеся для глаз человека. Я не считала свою реакцию хорошей, но здесь я успела увернуться как раз вовремя, чтобы огромный волк промахнулся, прыгнув на заднее крыльцо. Но теперь у меня была другая проблема: он стоял прямо перед дверью, а я, уронив в снег трубку едва ли не скатилась по лестнице вниз. Домашние туфли, подол ночной рубашки, край халата – все мгновенно намокло и стало холодным. Входная, главная, дверь заперта изнутри – я сама ее запирала. Я оглянулась по сторонам. Оставалась только конюшня и я уже хотела бежать к ней, хотя бы попытавшись спастись, когда волк выпрямился, став пугающе похожим на человека. Только в волчьей шкуре и с волчьей же головой. – Ликантроп!.. – сипло выдохнула я. Мои ноги как будто бы приросли к земле, но только до тех пор, пока оборотень не оскалился. Я побежала. Он меня, конечно, поймал. Я пыталась замерзшими пальцами открыть конюшню, но меня развернули и практически впечатали в стену когтистые лапы. Морда оказалась слишком близко к моему лицу. Голова закружилась, от ужаса меня замутило. Ускользающие сознание цеплялось за одну мысль: “Разве конь не должен ржать из-за близости волка?” В себя меня привел холод под рукой. Трость! Схватив ее, я с размаху, какой позволяло мое положение ударила оборотня сбоку по морде. Тот взвыл. На снег упали темные капли, а я, не дожидаясь продолжения, рванула к дому. Форы оказалось достаточно, чтобы я заперла за собой заднюю дверь как раз перед тем, как она стала сотрясаться под чужими ударами. Едва дыша, я подошла к окну и выглянула в него. И почти сразу встретилась с горящими желтыми глазами. Сделав несколько медленных шагов прочь от задней двери, я снова сорвалась на бег. Надо было проверить главную дверь. Та оказалась заперта, как я и думала. Рядом с ней я сползла на пол и стала хлопать себя по карманам. Надо было позвонить Александру Георгиевичу. Он точно знает, что делать в такой ситуации. А потом расплакалась. Нет никакого телефона. Нельзя позвонить никому. Я одна здесь, посреди румынской глуши в чертовом тысяча девятьсот шестнадцатом году. В скольких-то километрах от нас фронт. Утром я приехала после чертового фрагмента из “Константина”, где главная роль почему-то была у меня, а теперь я сижу одна в чужом доме и за стеной ходит огромный, сука, оборотень. То есть даже если Фосс решит сейчас вернуться, то его, скорее всего, эта тварь и сожрет благополучно. Почему я не могла, как в книжках, жить в красивом домике и чтобы мне каждый день дарили красивые платья и все мои проблемы заключались в том, чтобы выбрать между двумя красавчиками? Почему вместо этого я в таком дерьме? На черта мне этот дар, если я им даже пользоваться толком не умею? Так я и рыдала, сбросив мокрые туфли и подобрав под себя ноги. Рыдала до хрипоты, до боли в глазах. Пока не выбилась из сил. Потом встала и пошла, как была босая, на кухню. Там я умылась ледяной водой и, растопив плиту, поставила чайник. За окном было тихо. Спать не то, чтобы не хотелось… Я поняла, что просто не смогу сейчас уснуть. Посидев с минуту без единой мысли глядя в окно, я встала и пошла к себе. Лучше бы мне одеться на тот случай, если придется оборонять дом от ликантропа. Да и в сыром ходить зимой в доме, где действительно тепло было только в моей комнате – дурная затея. Что бы там со мной не происходило, надо жить дальше и простуда мне в этом не поможет. Меня затягивала яма апатии и от того, чтобы просто лечь, отперев обе двери, чтобы этот волк меня сожрал, меня удерживала только воля и постоянный повтор себе одной мысли: это тоже пройдет, это состояние временно. Я нуждалась в помощи, но помочь могла себе только сама. Когда я вернулась на кухню, уже полностью одетая, чайник кипел вовсю. На ощупь я взяла с полки ситечко, проливая через которое я заваривала травы на одну себя и какую-то банку с полки, где стояли разные, составленные мной и доамной Магдой, сборы. Мне не было важно, что выпить сейчас. Просто надо было чем-то себя занять, пока не придет рассвет. Кухню я подсветила бледным цветком света, повесив его между шкафами над столиком, куда я ставила посуду во время готовки, чтобы его не было видно от окна особо. Так, ломая глаза в полутьме, я заварила себе чай, после чего, погасив свет, я подошла к окну, чтобы посмотреть, не ходит ли по саду ликантроп. Но нет. Даже следы его нельзя было разглядеть в темноте ночи. Да и снег их, должно быть, завалил. Вкус чая показался мне каким-то неприятно знакомым. Что-то с этим вкусом было не так, подумала я, на ватных ногах доходя до стула и садясь на него. Недопитую чашку я отставила подальше, чтобы не смахнуть. Разбудил меня грохот. Кто-то стучал в заднюю дверь со всей силы. Чувствовала я себя не лучше, чем ночью, когда проснулась, но адреналин, хлынувший в кровь, заставил забыть об этом. Я подорвалась и практически вывалилась в коридор. Выглянув в окно, я увидела Фосса, его плащ – окно было низким по его росту, хотя и как раз на мой. – Штокингер! – ревел он, – Открывай! Иначе!.. Я не стала дослушивать. – Андреа, твою ж, где тебя носит? – он вошел вместе с порывом снега и холодом. Я поспешила закрыть дверь. Что-то было не так, – Дрыхла небось? Времени за полдень, а жрать небось нечего. Носило незнамо где, а теперь еще ждать, пока ты будешь кашеварить. Что-то. Было. Не. Так. – Прошу прощения, домнуле Фосс, – я сделала книксен и поторопилась в кладовку. Когда я вернулась с продуктами, Фосс сидела на стуле, который до этого занимала я и вертел в руках чашку, оставленную мной ночью. Шляпа его лежала на столе, а через всю левую сторону лица, от виска до челюсти, шел ужасающего вида порез. – Я схожу за аптечкой, – сказала я, кладя продукты на столик, – Где ж вы так, домнуле? – Да так, – отмахнулся неопределенно он, – К черту аптечку. Лучше дай пожрать. – Ну уж нет. Знаете, что будет, если такую рану не обработать? – Уж получше тебя, дорогуша. – Тогда не будьте ребенком и не мешайте мне делать дело. Я сходила за аптечкой. Набор там был не особо велик: водка вместо антисептика, бинты, нарезанные мной же из старых простыней, градусник и мои таблетки от давления и боли. Фосса упросила сесть порезом к окну, чтобы мне было видно, что я делаю. Выглядело все так, как будто лучше бы это и вовсе зашить, но меня воротило от одной мысли, что придется выполнять шов не на макете специальными иглами, а на живом человеке – швейной иглой. – Вам бы слугу-мужчину, – между делом сказала я, промывая порез, – А то нехорошо, что я все делаю. – Что, уже утомилась? – хмыкнул он. Я почти мстительно обработала края раны кусочком ткани, смоченным водкой. Фосс поморщился, но промолчал. – Не капризничайте, домнуле, -- все равно сказала я, как будто бы все же сказал о том, что ему больно, -- Нет, но следить за вашим гардеробом и так далее прилично было бы все-таки мужчине. – Ты это говоришь так, как будто надеешься, что я тебя отпущу и тебе понадобиться твоя репутация, – хмыкнул он. Я кашлянула, осматривая полученный результат. Теперь, при свете дня и с близкого расстояния я поняла, что не все морщины на его лице – морщины. Большая часть была бледными шрамами, оживающими от движения лица и падения света. Ему шло. Я отвела взгляд. – Я не прямо эксперт, – медленно сказала я, – но, кажется, понадобится моя швейная шкатулка: порез довольно глубокий для лица, а повязку тут не наложить, – мои глаза скользили по кухне только чтобы не встречаться с Фоссом, который был сейчас слишком близко, из-за чего я отчаянно краснела. От неподходящих в этот момент мыслей меня отвлекла какая-то неправильность обстановки кухни. Что-то было не так. Но что? Шкаф, дверь, вешалка с моим пальто и его плащом, моя трость, еще один шкаф столик… Стоп. Трость осталась снаружи. Я точно это помню. В дом я заходила без нее. Он, конечно, мог ее подобрать, пока шел, но если бы не знал, что случилось, то, наверняка бы позубоскалил бы над тем, что я разбрасываюсь вещами, так ведь? Я перевела взгляд на Фосса и сделала полшага – все, что мне оставалось – к окну. С этого расстояния рана Фосса обрела смысл. Медный, в форме птичьей головы, набалдашник трости. Ликантроп, чей вид не выносит меди, как мой – золота. – Я схожу за шкатулкой, – еще раз сказала я, стараясь медленно дышать. Лучше бы не показывать, что я все поняла. Лучше бы не показывать! Как я могла не догадаться раньше? Как я не подумала? Я обошла Фосса и пошла из кухни, но дверь передо мной захлопнулась с такой силой, что я вздрогнула. Каждый из Искаженных владел от рождения в своем качестве некой способностью, талантом. Мне достался огонь. А Фоссу, выходит, телекинез. Что там насчет ситуации хуже некуда? – Куда торопиться, пташка? Мы ведь еще толком не поговорили, м? – сказал Фосс у меня за спиной. Я повернулась. Он стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост и медленно двигался на меня. Какое-то время мы так и ходили по кухне: он наступал, я – пятилась. Первый страх прошел и я думала только том, успею ли я вытащить нож кузнеца из складок юбки или нет, если Фосс решит от игры в кошки-мышки перейти к более активным действиям. А потом я уперлась спиной в стену между окном, у которого с недавних пор -- и теперь так некстати -- стоял стол и шкафом. Фосс стоял в трех шагах от меня, сложив руки на груди. – Что, язык проглотила, пташка? – почти глумливо, очевидно ощущая свое превосходство спросил он. – Вчера в саду… Это были вы, – наконец, хрипло сказала я. – Не говори это так, как будто бы только сейчас поняла, что я ликантроп, – он выложил на стол из кармана мою трубку. Ту самую, которую я выронила ночью. От этого становилось только больше не по себе. – Я только сейчас и поняла. В моем мире нет оборотней! – сорвалась на крик я, стараясь не смотреть на трубку и не вспоминать жуткую волчью морду хорошо если в десятке сантиметров от меня. – Что за манеры? – пожурил меня Фосс, – Не надо было отпускать тебя общаться с этими деревенщинами. Они плохо на тебя влияют. От этих его слов во мне вдруг поднялся такой гнев, что мне показалось, что из легких к голове поднялся огромный огненный шар, застивший мне глаза. – Какого дьявола вы решили меня так напугать?! А если бы я вас убила?! Думайте хотя бы волчьей головой, если в человечьей опилки как у игрушечного мишки! – Убила бы? Не смеши меня. Ты драпала как овечка. Такие не убивают. Зато таких, – он наклонился вплотную к моему лицу, оперевшись рукой на стол. Теперь я снова смотрела ему в глаза, неестественно желтые, горящие, – дьявольски приятно поймать и поступить по своему разумению. Нож я выхватила быстрее, чем подумала об этом и вбила его в стол наугад, чуть-чуть не задев средний палец Фосса. Тот отстранился. На лице его возникла тень недоумения. Я вытащила нож и направила его в сторону ликантропа: – Говорят, это в первом убийстве может быть спонтанность, – тихо заговорила я, надвигаясь на Фосса, – А потом человек начинает поступать более обдуманно, более жестоко, более тщательно. И вообще второе убийство проходит уже проще. Из уважения к вашей игре в барина, я вас предупрежу. Один раз. Я уже убивала. Именно поэтому я сейчас стою здесь. И я готова убить снова, если потребуется. И вас в том числе. Так что давайте не будем проверять то, способна ли я к убийству, что скажите? – В этот момент уже он уперся спиной в стену между вешалкой и шкафом. Напуганным он не выглядел, но и не улыбался больше с превосходством. В его глазах было что-то другое, более вязкое, тянущее за собой, горячащее. Фосс молчал. – Приму это за согласие, – сказала я и отошла к столу, чтобы не увязнуть в его взгляде. Меня трясло. Положив нож на столешницу, я закрыла аптечку и поставила ее на подоконник, куда до этого отставила чашку. Раз он оборотень, то ему действительно не нужно ничего. Даже нанесенная медью рана затянется к вечеру, в худшем случае -- к утру. Вот же ж не было печали! Ликантроп! Первый ликантроп в этом мире, с которым я познакомилась. О боги. – И как бы ты это сделала? – вдруг нарушил тишину Фосс. Я подняла на него вопросительный взгляд, – Убила бы меня. Как бы ты меня убила? Я оперлась на стол, все еще глядя на него, а потом сказала: – Мышьяк. Его несложно достать: крысиный яд находится в свободной продаже. Это может занять время, точно я не знаю сколько – хорошо я знакома только с воздействием на организм таллия – но само по себе средство должно сработать даже в отношении обо… ликантропа. Вопрос в количестве. К тому же для него, как и для других ядов тяжелых металлов не нужны познания в ботанике, с которой я не особо дружу. – Думаешь, я не пойму, что с едой что-то не то? – Вы целый день ели мою горелую стряпню и слова мне не сказали. А гарь, как и специи или сладость, скорее всего хорошо замаскируют посторонние привкусы. – Допустим. А если не удастся достать крысиный яд? В деревне нет грызунов, как и в моем доме. Возникнут вопросы. На тебя могут донести мне и тебе ой как не поздоровится тогда. – Действительно, – согласилась я, – попытка у меня одна. В таком случае, пока вы будете, как убитый, спать после ваших прогулок, войду к вам и придушу вас подушкой, оседлав поверх рук и бедер. Это не настолько тяжело, как кажется. Взгляд Фосса стал еще тяжелее, но не от гнева. В воздухе возникло напряжение, похожее на то, что возникло во время разговора у его платяного шкафа. И странное дело – я не была загнана в угол теперь, но ощущения были такие же. Но в приятном смысле. – Хорошая мысль, но я могу прийти в себя в любой момент и, боюсь, оправдаться тебе будет сложно, – он сложил руки на груди, ухмыляясь, – Вижу, решимости тебе не занимать, но вот идеи – одна за одной – все тухлые. – А вы меня хотите подвести к какой-то мысли, которая особенно мила вашему сердцу, да? – Я подхватила со стола нож, – Хорошо! Вот еще одна. Во время вашей отлучки я достану несколько прочных цепей и веревок – это несложно, они лежат в хозяйственной постройке в конце сада рядом с уборной – и, опять-таки дождусь вашего сна. Хорошенько вас закреплю: я, знаете ли, неплохо умею связывать людей, а потом, – я уже стояла перед ним, достаточно близко, чтобы обозначить ножом свои движения, – сделаю на вашем торсе Y-образный разрез, какие делают на вскрытиях. Вы, конечно, проснетесь и начнете брыкаться, вам же больно, но я сяду сверху, чтобы увеличить массу кровати и не дать вам ее перевернуть, и начну медленно, не торопясь, изучать ваш внутренний мир, чтобы в финале повредить кишечник. Такое ранение не просто тяжёлое, оно весьма вероятно приведет к заражению крови, если вы еще не истечете ей к тому моменту. А сепсис убьет даже ликантропа. Довольны? Фосс с полминуты смотрел мне в глаза. Я тяжело дышала, чувствуя, что сейчас что-то произойдет. Как так вышло, что моя рука оказалась отведенной вниз и сжатой так, что нож выпал из пальцев, зазвенев по полу, я не поняла. Как и то, как я снова оказалась прижатой к стене. Мою опустевшую руку он завел за спину почти до боли, заставляя выгнуться и прижаться к нему. Наши лица оказались вплотную друг к другу. Мне стало жарко, а внизу живота расцветало нетерпение: я уже знала, к чему шло и хотела поскорее перейти к этому. Фосс же, дразня, медлил почти вечность. Острым когтем руки, ставшей почти лапой, он водил по моей щеке, не оставляя пореза, но заставляя замереть в его ожидании, прежде чем меня поцеловать. Жадно, нетерпеливо, не давая пространства, чтобы отстраниться, даже если бы я хотела. Его свободная рука шарила по моим волосам, пытаясь распустить прическу, вытащить из нее все шпильки, а потом он оторвался, выпуская мою руку и почти прорычал: – Убери это. Я поняла его без уточнений. Мы снова начали целоваться, а я попыталась распустить свою прическу, которая казалась такой простой, когда я ее делала, а теперь стала сложной как придворная прическа времен Короля-Солнца. Шпильки зазвенели по полу вслед за ножом. Волосы рассыпались по плечам и пальцы Фосса зарылись в них, чуть оттягивая мою голову назад.Чехия, 1923 год.
– Вот. А потом, уже у тебя в спальне, мы пили на брудершафт, – подвела итог я, – Самое важное в этой истории, в общем-то, это то, что я врезала ликантропу по морде стоя в тапочках и ночнушке на морозе. – Э, нет, вороненок, я хочу услышать все целиком. – Ты и сам ведь, наверняка, все помнишь. – Отлично помню! – хохотнул Карл, – но это не значит, что я не хочу услышать, как ты рассказываешь, как я тебя трахаю. Ну, раз уж ты мне не даешь действительно тебя трахнуть. А так могли бы даже спуститься вниз, если уж тебе так милы для этого дела столы. – Я бы стукнула тебя, но для этого вставать надо, – сказала я, складывая руки на груди. Не говорить же ему, но вместе с усталостью, которая стала одолевать меня все сильнее, во мне почему-то стало не то, чтобы крепнуть, но четче оформляться желание. Оно не было ярким, но я бы в жизни не приняла бы за что-то иное то, как мой взгляд цеплялся за его руки. Я любила его руки и то, что он умел ими делать. Во всех смыслах. – Лучше продолжи про то, что я там с тобой вытворил тогда, – его улыбка была по-кошачьи самодовольной. Ситуация стала сложной. С одной стороны, ничего особенного в том, чтобы рассказать любовнику о том, каким для меня был секс с ним много лет назад, наверное, не было. Это же не пересказ эротической фантазии, за которую мне стыдно. С другой стороны было что-то в этой идее такое, что делало ее не просто совместным воспоминанием, а новым опытом, несомненно, сексуального толка. Не сам секс, но нечто близкое к откровенному флирту. Готова ли я к последствиям? С другой стороны, притягательна была идея подразнить его воспоминанием и оставить дальше искать как снять возникшее внутреннее напряжение без меня. А оно, конечно, возникнет. Я его знала. – Ладно, – я встала, подошла к Карлу и остановилась в шаге от него, – Ладно, я продолжу. Но если ты после до конца ночи хотя бы раз намекнешь или скажешь прямо, что хочешь меня трахнуть, то я уйду. – Дорого берешь! – засмеялся он, – Но хорошо. С одним дополнением. Я приподняла брови. – Ты меня поцелуешь. – Не думаешь проторговаться? Я ведь могу решить, что лучше уж послушать твои соленые шуточки. – Слушай, вороненок, – он подался ко мне, – Я тебя вижу, дьявол тебя дери, насквозь. Если бы не твое упрямство и мой дебилизм, мы бы сейчас тут если и трепались, то после того, как вспомнили былое совсем в другой плоскости. Поэтому, нет, не боюсь. Просто позволяю нам обоим немного того, что мы хотим, но при этом так, чтобы ты не потеряла лицо в своих же глазах. Он был прав. Я вернулась на прежнее место.Румыния, 1916 год.
Он развернул меня и подсадив на стол чуть толкнул в плечо, чтобы я легла. Теперь он мог придерживать мои руки своей. Ладонь его была такой, что оба моих запястья, помещались в него чарующе легко. Вторая его рука, найдя край юбок, смяла их, задрав к талии. Я замерла, ожидая, когда его рука прекратит оглаживать мои бедра с внутренней стороны и остановится между ними, найдя разрез панталон. Я ожидала когда его пальцы коснуться клитора, проникнут внутрь. Все это время он неотрывно смотрел на меня и я видела в его взгляде самодовольство, когда я не сдержала облегченного вздоха ощутив его пальцы внутри. Я потянулась наверх, чтобы уже самой его поцеловать, но он резко приказал: – Лежать! – и, наклонившись к моему лицу, добавил, – Я не для того терпел черти сколько, чтобы не отыметь тебя, чтобы позволять тебе слишком многое сейчас. Ходишь тут вся такая строгая, правильная и делаешь вид, что не только не знаешь, что я тебя хочу трахнуть, но и сама об этом вообще не думаешь. Но теперь-то я порезвлюсь вволю. Я хотела было возразить, но одновременно с последними его словами, от которых внутри все сладко сжалось как будто это была не угроза, он коснулся еще и клитора. Это не только вышибло из головы мысли, но и парализовало волю. Слишком уж я оказалась наэлектризована в этот момент. Пальцы его внутри двигались так неторопливо, что это казалось мне каким-то издевательством, почти пыткой. Я кусала губы, привычно стараясь сохранить тишину и это изводило меня только сильнее. – Неприятно признавать очевидное, да? – по-своему понял мое поведение он, – а ведь можно было не выделываться, ожидая, пока я разложу тебя на столе, а самой еще раньше попросить, предложить, намекнуть, – на каждое слово он делал резкое и глубокое движение, но они не приносили облегчения, только сильнее распаляя. Он вынул пальцы. Так же медленно, как в начале ими двигал. – Пожалуйста, – едва слышно попросила я, ощущая, что вот-вот взорвусь от наполнявшего меня возбуждения. Слух, однако, у ликантропа был отменный. – Пожалуйста – что? – он провел руками по моим бокам и животу, поднялся ладонями к груди и обвел ее, не сжимая. Но все это приводило в движение ткань одежды, слишком грубую для моих напрягшихся сосков. Я закрыла глаза, чувствуя, как краснеют даже мои уши. Фосс слегка хлопнул меня по щеке, – Смотри мне в глаза и скажи, что – пожалуйста. Должна же ты заплатить за высокомерие, не так ли? – Пожалуйста… – я замялась, открыв глаза. Он смотрел на меня, положив одну руку на мой живот, а вторую на свой ремень. Это было чертовски сложно, но я прошептала, – Возьмите меня. – Хорошая девочка. Зазвенела пряжка ремня. Он подтянул меня за бедра к краю стола, и положил мои ноги себе на плечи. Томительное мгновение головка его члена только упиралась в меня, прежде чем он все так же неторопливо, как когда двигал пальцами, вошел. Я открыла рот в беззвучном стоне. – Я хочу тебя слышать, – сказал он, начиная двигаться, – Каждый раз. Каждый. Гребанный. Раз. Слышишь?! Движения его стали быстрее, резче, в чем-то – грубее. Было в них что-то злое и дикое, что изводило меня, заставляя сжимать край стола, терять себя в этих ощущениях. Забывшись, я потеряла контроль, и застонала. Сначала один раз, потом снова и снова. Каждый раз меня, как электрический разряд, накрывал стыд, но Фосс делал очередное резкое движение и возвращал меня в прежнее состояние, в котором имели значения две вещи: мое вожделение и мое удовольствие. И то, насколько меня смущало происходящее, только усиливало и то, и другое. Как и его ладонь, которая в какой-то момент легла на мое горло. Ему даже не пришлось обозначать нажим, чтобы я, утратившая к тому моменту всякое подобие самоконтроля, почувствовала знакомую легкую, парализующую дрожь в теле, распространяющуюся от паха до кончиков пальцев. Оргазм. Я замерла, тяжело дыша и приходя в себя. Фосс, спустя еще несколько резких толчков, догнал меня. Его взгляд скользил по моему лицу и телу, и был он таким, каким он, наверное, осматривал хорошо сделанную работу. Он успел только открыть рот, чтобы что-то сказать, когда я его опередила. – Еще, – тихо, но требовательно. – О, у пташки прорезался не только аппетит, но и командный тон. Что, изголодалась? – не издевка, а подколка. От которой я смутилась и покраснела снова. Фосс вышел и подал мне руку, помогая сесть: – Идем в спальню. Цепи у меня есть поближе, чем в сарае. Не терпится посмотреть, как они тебе. Я оперлась на его плечо. Мои губы растянулись в улыбке: – Не раньше, чем я посмотрю как они вам. Мы перешли в его спальню. Этот путь мог бы быть неловким из-за расстояния, но он то и дело останавливался, зажимая меня в каком-то темном углу и целуя. Уже не так жадно и агрессивно. Теперь ему было некуда торопиться. У него мы разделись. Не торопясь и смакуя этот момент. Сняв с меня накорсетник, он посадил меня к себе на колени и какое-то время разглядывал мои татуировки, покрывающие кожу обеих рук от плеча до локтя. – Действительно, пташка, – хмыкнул он, наконец, поняв, что в узорах прячутся силуэты птиц. – Это Хугин и Мунин, вороны Одина. – Хороший выбор для мага, – сказал Фосс и, еще раз проведя по ним, принялся за сам корсет, расшнуровывая его куда как более бережно и умело, чем я от него ждала. И мы продолжили. За окном сгустились сумерки, когда Фосс задремал после какого-там по счету раунда. Меня, в дреме он придерживал рукой, но не особо сильно. Я выскользнула из-под нее и, накинув нижнюю сорочку, стала собирать вещи, чтобы уйти. – Куда ты собралась? – недовольно спросил Фосс. От неожиданности я прижала ткань к груди, чтобы не выронить, и повернулась к нему. – К себе? – не очень уверенно ответила я. – Зачем? – Фосс сел и почесал бороду, – Слушай, я понимаю, что нагрубил тебе и зря наехал: постоянно забываю, что ты, скажем так, не местная и все такое. Но, черт побери, не настолько же я тебя обидел, чтобы ты сбегала спать к себе. – Ну… э-э-э… – Я замялась, пытаясь сообразить, как, не вдаваясь в детали, объяснить свой прошлый опыт. – Обычно у меня не складывается так, чтобы я… В общем, обычно я уезжала к себе после. Так складывалось. Да и неуместно как-то, чтобы я у вас оставалась. Мне так кажется. – Уместно? – он засмеялся, – я только что тебя разве что в задниццу не отымел, а ты про уместность тут говоришь. – Ну вы-то… – И вот это выкать тоже бросай. Не хватало еще, чтобы моя женщина ко мне как к хрену с горы обращалась. – Во-первых, – сразу собралась с мыслями я, – не помню, чтобы хоть как-то указывала на то, что хочу, чтобы вот это, – я обвела рукой спальню, – не было разовой акцией. Так что ни о какой “вашей женщине” речи быть не может. А во-вторых, мы с вами на брудершафт не пили, чтобы я могла позволить себе саму идею более неформального общения. – Так. Ясно, – он встал и подошел к столу. Достав оттуда стопки, он поставил одну из них передо мной, – Я все думал, что ты просто прикидываешься синим чулком. зачем-то. Ну не знаю, проще тебе так или нравится тебе чисто дрочить в уголочке, а не трахаться с кем-то. Ан-нет, ты действительно синий чулок! Только симпатичная и голодная. Значит сейчас будем, как ты хочешь, пить на брудершафт, а потом пойдем спать. – Это все еще не будет значить, что я собираюсь с вами и дальше… продолжать в том же духе, – уточнила я, когда он вложил мне в руки полную стопку. – Слушай, вороненок, – Фосс тяжело оперся на стол одной рукой, держа стопку во второй, – я не против, чтобы ты проложила выделываться. Мне это даже нравится в чем-то. Но вот только я тогда с тобой церемониться, когда догоню не стану. Или в этом и есть твоя цель, м? Я покраснела, потому что это “догоню” мне чертовски понравилось. Он хмыкнул и стал объяснять, как пить на брудершафт. Метель за окном усиливалась. Наступал Йоль.Чехия, 1923 год.
Какое-то время стояла тишина. Пока я рассказывала про тот секс, я невольно задумалась о том, почему с Трояким я вела была куда как спокойнее и смелее. Нет, я, конечно, краснела и часто. Смущалась, была наполнена коктейлем из стыда, страха и возбуждения. Но тогда, с Карлом, я как будто бы снова скатилась в свои семнадцать лет, когда я уже знала, чего я хочу, но произнести это вслух было выше моих сил. И ведь дело не в Карле: буквально на следующий день ко мне вернулась прежняя я и наши отношения окончательно поменялись. – В те сутки, – ухватилась за мысль я, – со мной творилась какая-то ерунда. Мне постоянно казалось, что я в своем мире. Как будто бы эта история с мертвецом что-то во мне испортила. Сейчас я думаю, что Витовт мне напомнил того мудака, с которым я была в шестнадцать, а потом два года отходила по сути дела. И все это наложилось на новый стресс. В итоге ты тогда трахался одновременно со мной взрослой и мной-подростком в некотором смысле. Поэтому все вышло так, как вышло. Карл вдохнул: – Да со мной тоже, на самом деле. Нельзя так долго в шкуре бегать – дичаешь Вот и я, маленько… Ночью еще я попытался вернуться в дом, но ты все заперла. Молодец, конечно, но мне-то что делать? Ясен-красен, что ты сейчас либо забилась в самую дальнюю нору, либо на взводе: вон как мне по роже заехала, да и выла в доме не хуже моего. В общем, достучаться дело гиблое. Досидел до утра в конюшне, а утром стал стучать. Открыла ты не скоро. И все-то меня бесило: и то, что ты засоня этакая, и то, что ты делаешь вид, что не знаешь, откуда у меня эта красота на лице да еще и опять слиться попыталась, едва захотела меня! Если честно, я не помню, что именно тогда говорил, но, вижу, нагрубил так, что ты до сих пор помнишь. – Я помню все несправедливые обвинения в мой адрес. Даже когда меня учительница в младшей школе поставила в угол за то, что я, якобы, стерку украла у одноклассницы. А я не крала. – У, злопамятный вороненок, – криво улыбнулся Карл. Я постучала по плечу, на котором был изображен Мунин, а потом развернулась к Карлу всем телом: – Объясни, наконец, что за тема с тем, что “я знаю, что ты меня хочешь и ты меня бесишь тем, что не понимаешь, что происходит”. Эти слова звучали бы говно говном, если бы ты не был прав и не намекал весь вечер, что все не так просто. Карл встал и прошелся по комнате, прежде, чем заговорить. – Я, – начал он, – не ученый, сама знаешь. Я всегда был скорее хорошим дельцом, чем солдатом, механиком или, скажем так, таксидермистом. Но о своем виде имею довольно хорошее представление, спасибо Ордену Авеля, приютившему меня, когда от меня, после встречи с МакКином отвернулись все, кто был жив. В Ордене мне объяснили, что у нас есть флюиды, мистический способ общения, связанный именно с... э-э-э... ухаживаниями. Механизм примерно такой: если мы кого-то хотим, то он начинает чувствовать этот интерес. В зависимости от восприимчивости и характера это может ощущаться более или менее интенсивно. И если в этот момент присутствует хотя бы небольшой собственный интерес, то он, за счет наших флюид, усиливается, делается более явным и для них. И для нас. Мы как бы чувствуем, отраженный сигнал. – А если интереса нет? – То это ощущается как выстрел мимо цели для нас. А те, на кого наше желание направлено ощущают отторжение и стараются дистанцироваться. Собственно поэтому и тогда, и сейчас я чувствую себя дебилом: вместо того, чтобы дать себе волю, занимаемся чем угодно другим. – Это мой сознательный выбор. – Сейчас. А тогда? – Тогда все было сложно. Ты, скажем прямо, не совсем в моем вкусе. Особенно, когда одет как бродяга. И нас, к тому же, отношения почти служебные. Портить их – себе дороже в моем положении. К тому же я на тот момент что-то вроде около полугода как в последний раз видела Троякого, который как раз очень в моем вкусе по всем параметрам, а я еще и была его любовницей. И он не говорил ни слова о том, что что я могу спать с кем-то, кроме него не по работе. В общем, я как-то даже не думала о том, что мне можно с тобой спать, даже если бы я хотела. Я не думала о тебе, не рассматривала как возможный интерес и, как следствие, просто игнорировала возникающее возбуждение, – я развела руками. – Что было тебе не так мне в тот день? Ты несколько раз сказала про это. – Ты себя вел иначе. Знаешь, когда-то я ходила в театральный кружок и там были всякие упражнения. Некоторые из них я проваливала с треском и мне пеняли на неестественность. Вот было что-то в твоем поведении такое же неестественное. И это очень сильно бросалось в глаза. – Лицедейство, три языка, оккультизм, стрельба из огнестрельного оружия, игра на музыкальных инструментах, танцы… Чем еще обычная славная девочка Андреа занималась в своем мирном славном детстве и юности в родном мире? К чему там тебя родители готовили? – Откровенно говоря, кроме языков и оккультизма остальное не продержалось и пары лет. А, еще музыкальная школа выдержала пять. Мама называла это “для общего развития”, но на самом деле просто хотела, чтобы я поменьше времени проводила дома, думаю. А так ты забыл про рисование и полтора года в меде. Я была удачной находкой для Троякого, если так подумать. Неожиданно вышло, что я из девочки, которая умеет много, но плохо оказалась хорошей заготовкой для агента. Не учли только, что я могу кого-то забить тростью до смерти. Мы помолчали. – Так или иначе, – заговорила я снова, – мы встретили Рождество. Прошел январь. Все это время мы провели друг с другом, знакомясь заново. Мне это время запомнилось, как состоящие из секса, сна и какой-то болтовни. Даже на кухню мы, кажется, почти не выходили: к счастью, бесы обеспечивали нам быт, пока мы почти полтора месяца были заняты друг другом. К концу января страсти подулеглись. Мы стали больше больше говорить, рассказывать истории о себе и своем прошлом. Я стала учиться у бесов использованию магии. Потом ты показал мне не только мастерскую, в которой я уже бывала, но и лабораторию. На Имболк я в первый раз вошла в нее и до сих пор не понимаю, восхищают меня твои разработки или ужасают. Мне кажется, что и то, и другое.