Румыния, 1917 год.
– Нет, Карл, так не пойдет, – сказала я выползая из-под рамы, на которой лежал наш образец №57, – там шестерня не прокручивается нормально. Ее заедает каждый второй раз и приходится ее досылать вручную. Но сама она отдельно крутиться нормально. Проблема где-то выше и это уж посмотри ты. Тебе там ближе. Февральское солнце светило сквозь высокие окна лаборатории и ее наполовину застекленную крышу. В помещении объективно было адски холодно, но я, разогретая работой, сняла куртку и бросила ее на стул, садясь поверх нее. Уже который день мы бились над чудовищным творением из плоти и металла, смелости идеи которого позавидовал бы доктор Франкенштейн и то, что это было отнюдь не первый экземпляр дела не упрощало никак. Карл запустил руку в грудь созданию. Какое-то время что-то там двигал, а потом, вынув ладонь, испачканную слизью и машинной смазкой, замер, глядя в окно. – Ты права, – наконец, сказал он, – Надо посмотреть: если это плохо обточенная деталь, но мы это поправим быстро, но если ремень нужно менять, то мы с этим образцом застряли до конца месяца. Залезь, а? Ты посмотришь со светлячком своим, а я покручу. Так мы и сделали. – Ремень, – заключила я, вылезая снова наружу и гася свет, – так что убирай его на холод, а я запишу в список еще и его. Вытерев руки я пошла к доске, висевшей рядом с дверью и записала на ней мелом очередной пункт в список покупок. С ними становилось все сложнее: фронт неумолимо придвигался и я то и дело спрашивала у Карла, что мы будем делать, когда окажемся им поглощены. Карл переводил разговор, но хмурился так, что я не могла не понять, что он тоже думает об этом. – С другой стороны, если прижмет, можно будет его просто поправлять перед каждым запуском, – сказал Карл, погрузив тело с рамы на каталку и задвинув его в своего рода холодильник, глубокий шкаф, зачарованный на поддержание минусовой температуры. – Ты еще питание им сделай от розетки, чтобы твои боевые роботы могли действовать строго вокруг дома, а потом, оторвавшись от земли, подняли его в воздух и унесли отсюда нахрен как пятьдесят семь чудовищных воздушных шариков. – Язва, – сказал Карл ласково, подойдя и целуя меня в висок. – Просто идея дурацкая, а я не ела уже лишних полчаса, – улыбаясь краешком губ, ответила я, – Так не пойдет. Обед пролетариям! – И десятичасовой рабочий день. – Восьми. Но у тебя и так прогрессивное производство: ты на квалифицированную работу взял женщину. Так что ты и так новатор и бунтарь. Не буду требовать от тебя многого. Только обед. – Опять же сегодня твои эти готовили? – Ну тут выбирай: либо я готовлю и тогда ты тут один, либо они готовят, но зато я работаю здесь. И то и другое никак. – Ты же говорила, что в твоем мире женщины совмещают дом с работой. – Те, кто успешно это совмещают во-первых при первой возможности нанимают домработницу, а во-вторых чаще всего не топят плиту дровами и углем, – хмыкнула я и резко развернулась к окну, – смотри-смотри, настоящий дирижабль! Я подбежала поближе и вытянула голову. По небу плыл невероятно огромный дирижабль, едва не задевая гондолой верхушки деревьев. По крайней мере мне так казалось. Мне приходилось видеть дирижабли и в Петербурге, и в Вене, но там они шли на несоизмеримо большей высоте да и времени особо смотреть на них у меня не было. Вблизи же посмотреть на них мне не доводилось: причальные мачты находились так далеко от тех мест, где мне приходилось бывать, что времени и возможности к ним сбегать у меня не было никакой. Как же я хотела хотя бы разок на таком прокатиться! – И правда, – сказал Карл и мой восторг сразу смыло: настолько напряженным был его голос, – Прости, что испортил тебе твою детскую радость от этой игрушки, но ты же понимаешь, что он сюда не для развлечения пришел? Эйфория от вида дирижабля не пропустила ко мне в голову вообще не единой мысли, но теперь, когда я остыла, оставалось только кивнуть: – Переброска войск или воздушный бой. Карл кивнул, встав рядом: – Думаю, что когда мы выйдем на крыльцо, то увидим еще множество таких разными гербами на бортах. – Не станут же они бомбить деревню! – Специально – не думаю, но случайность есть случайность – от нее нет защиты. Идем обедать, – Карл отошел, нажал на кнопку боковой панели и окно стал закрывать тяжелый металлический занавес, в обычное время защищавший эту часть башни от непогоды и птиц. За обедом мы молчали. Карл провел на кухню радио, но сегодня оно ловило только помехи и ликантроп от этого хмурился, но динамик не выключал. Настроение у него было, похоже, куда мрачнее, чем у меня, но опасениями он не делился и от этого я чувствовала себя ребенком, который чувствует тревогу взрослых, но не понимает ее природы. И я, в итоге, ерзала и без аппетита размазывала обед по тарелке. – Вот что, – сказал, наконец, Карл, – у нас нет возможности хоть как-то защититься в случае чего, но свет теперь по ночам включай только при плотно закрытых ставнях. Ночью, еще и сверху, не видно, что тут никаких полезных мишений и пусть лучше думают, что здесь вообще ничего нет. – Днем-то все видно. – Днем видно и то, что это не военный лагерь. Тут не поспоришь. Я кивнула. Вот и ответ на вопрос, что мы будем делать, если фронт подберется вплотную. Ничего. Хотя я это и сама знала, если быть честной. Что мы могли сделать? Выпустить боевых роботов Карла? Так их ведь чуть больше полусотни. Какими бы они замечательными не были, а все равно этого слишком мало, если уже быть объективной. Да и их замечательность для меня была вопросом дискуссионным. Я хотела верить, что у Карла был план на этот счет, но плана у него, очевидно, не было. Как и у меня. Оставалось действовать по обстоятельствам. Молчание прервал стук в парадную дверь. Мы переглянулись: деревенские сюда приходили очень редко. Только привезти заказ или если происходило что-то невероятное, требующие нашего вмешательства и при этом срочное, что не могло подождать моего обычного дня визита: после Йоля Карл негласно передал всю коммуникацию с деревней мне не только на уровне обеспечения, но и на остальных. Это было ожидаемо: а Рождественскую службу мы вместе не только приехали, но и стояли спереди, а потом под руку вышли. С тех пор в деревне меня стали звать доамна Фосс, хотя настоящего венчания для нас никто не проводил. Тем не менее изменение в природе наших отношений они уловили очень точно. Бывала я в деревне часто, минимум раз в неделю, и договориться со мной или посоветоваться было проще, чем в любые времена с Карлом. Так я оказалась вовлечена в решение хозяйственных и социальных проблем деревни на роли не то советника, не то стороннего судьи. Но ко мне, если приходили в дом, то заходили с кухонного крыльца, потому что поблизости с ним всегда можно было кого-то найти: либо меня, либо бесов. С главного ходили к Карлу и произошло это ровно один раз. – Гостей мы, вроде, не ждем, – медленно сказал Карл, вставая. Он подобрался и я невольно залюбовалась тем, как ему это шло. Эта красота на пару вдохов даже уняло мою тревогу, которая воспряла с новой силой, когда Карл вышел из кухни и я осталась одна. Долго сидеть я не смогла и, взяв трость, я мягкими шагами пошла к холлу. Карл стоял опершись одним предплечьем на косяк двери, а другим – на саму дверь и довольно громко говорил по-немецки. – Да давно уж. Места здесь загляденье: речка вон там отличная. Летом купаться самое то. В город, если надо, то можно обернуться засветло. Летом опять же да верхом. В общем, не жалуюсь, – ему что-то ответили и он покачал головой, – отвоевал я уже свое, сынок. Уж лет двадцать как. В мои годы даже ликантропу надобно на покой, – ему опять что-то сказали и он хохотнул, – Ну так седина в бороду, бес в ребро. Кое-что еще могу, – еще одна пауза, – Ну так темные деревенщины, чего с них взять? Вел он себя вроде бы не угрожающе, даже дружелюбно, я видела как ладонь, которая пряталась за дверью стала лапой. Интересно, конечно, почему в деревне он был почти хтонически грозен, когда осенью меня забирал, а сейчас вел себя даже не сварливо? Очень интересно. – А, уговорили! Проходите, погрейтесь. Жена как раз обед приготовила. Не бог весть что, да и маловато выйдет, но что есть, то есть. Андреа! Дорогуша! А накрой еще на пятерых! А обождите в гостиной пока, а? Будьте друзьями. Голос Карла стал ближе, к нему прибавились другие мужские голоса, и я укрылась за стеной, чтобы меня из холла не было видно. Вскоре в бывшую людскую вошел Карл, прикрыв за собой дверь. – Что это значит? – тихо спросила я, – Ты же не любишь гостей! – Потом все объясню. Накрой в столовой на скорую руку, а я пока башню запру. – Я не хочу оставаться одна с ними! Кто это вообще? – Австрийские младшие офицеры, если я правильно помню знаки различия и форму. Позови своих этих, а я скоро. – Стой! – ухватила я его за рукав, – Какая я жена? – Почтенная, – не задумываясь сказал он, – Хорошая немецкая хозяйка. Я кивнула. Карл вышел. Я понятия не имела, что он вкладывает в это свое "почтенная", но зато я могла вложить в него кое-что сама. По крайней мере ясно, что не надо играть запуганную девицу. – Нюх, – позвала я одного из бесов, – А стань овчаркой? Я разлила суп по тарелкам. Вышло и правда немного: готовить-то я его сказала на двоих да на три дня. Теперь все расписание готовки сломалось. За столом, кроме Карла сидело еще пять мужчин в австрийской форме. Хорошо хоть не в русской и что среди этих людей не было моих знакомых. Было бы неловко встретить коллег по охранке в румынской глуши. Говорили они исключительно с Карлом после того, как рассыпались передо мной в приличной доле комплиментов. Я, закончив с подачей, села на свое место, поставив рядом трость. У ног свернулся Нюх. Он оставлял впечатление дружелюбнейшего пса и мне было спокойнее от знания, что это не так. Напряжения за столом не было, но чутье, к которому меня так старательно приучал прислушиваться Александр Георгиевич, било в набат. Что-то мне в этих людях не нравилось, хотя вели они себя прилично. Не в том же дело, в самом деле, что Карл вдруг обнаружил в себе манеры, с которыми было бы не стыдно показаться в обществе более взыскательном, чем мое. Я вообще его не узнавала. Куда-то исчез и грубый, властный, не знающий отказов хозяин, и увлеченный, погруженный в работу механик, и несколько неотесанный, но аккуратный партнер. На другом конце стола сидел болтун и весельчак, притворно боявшийся строгой жены, немного одичавший в глуши, но явно знавший, что такое общество. Мне даже показалось, что он получает удовольствие от общения с этими людьми. И это было чертовски странно. Карл много раз повторял мне, что мы – не люди. Мы – лучше них. И вел всегда с ними соответствующе. Теперь-то что изменилось? За этим всем я слишком поздно заметила, что один из гостей уже долго смотрит на мою трость. – Фрау Фосс, – обратился он ко мне, поймав мой взгляд, – еще раз простите нас за вторжение и за то, что вам пришлось так хлопотать ради нас. Могу я надеяться, что трость вам нужна только ради изящества? – Какие хлопоты, что вы. У нас гости редки и они нам в радость, правда, дорогой? – обратилась я к Карлу, надеясь перевести тему. Тот энергично закивал: – Андреа – дама городская, тут буквально чахла от одиночества и отсутствия развлечений. Вы – прямо глоток свежего воздуха. – Он преувеличивает. Его общества мне достаточно сполна. Он отличный собеседник и внимательный слушатель. К слову, мы планируем ставить теплицу вскоре: хочу попробовать себя в садоводстве. Не могу дождаться, когда мы вместе начнем возделывать наш сад, к чему нас призывает Писание, – я мечтательно зажмурилась. – Вы не думайте только, что она набожная, – засмеялся Карл, – Она та еще еретичка. С отцом Марком вечно спорит о чем-то, хотя ему всяко виднее. – Я спорю с ним о том, как Пасху отмечать будем. Мне хотелось бы что-то вроде небольшого фестиваля, а отец Марк не желает мне в этом помогать. – И все-таки, – вмешался тот, что ко мне обратился раньше, – Как же так вышло, что такая образованная молодая женщина оказалась здесь? Да еще в такой неудачный момент! Тем более, если у вас есть необходимость в трости… Я напряглась -- что ему до трости? -- но виду не подала, вместо этого согнав с лица воодушевления и отвернувшись к окну. – Мой муж… первый муж, Ганс, погиб при Вердене: по крайней мере оттуда пришло письмо его командира. Сюда я приехала, помня, что он всегда просил меня на гнев отвечать любовью. Я приехала учить чужих детей… Раз уж не смогла стать матерью своим. Встреча с Карлом буквально вернула меня к жизни. Ганс, я уверена, теперь может спать спокойно, зная, что я в надежных руках и обо мне есть кому позаботиться, – я достала из рукава платок и промокнула несуществующие слезы. – Дорогая… – Карл было встал, чтобы подойти ко мне, но я остановила его жестом. За столом повисла тишина, которую разрушил другой офицер, встав с поднятым бокалом: – Выпьем за павших. В том числе за герра…? – он вопросительно посмотрел на меня. Я встретилась с ним взглядом, тоже вставая, вслед за остальными, опираясь на трость: – Штокингера. – За герра Штокингера, – кивнул он. Мы выпили и снова сели. – Вам не стоило вставать, – завел шарманку первый, – если вас беспокоят ноги. – Это на погоду. Дело идет к весне, становится слишком сыро и холодно. – Как хорошо, что у вас такая удобная трость. Да что ж он заладил-то? – Да, очень удобная. – Где вам удалось такую купить? Мой отец не отказался бы от такой вещицы. Изящная, но, надо думать, прочная? – Да, весьма. Я легко ломаю вещи, но не ее. – И как зовут мастера, ее создавшего? – Я, к сожалению, не знаю. Купила с рук в Бухаресте, когда прошла сломалась, в лавке старьевщика. Она показалась мне удачным дополнением к моим платьям а-ля носферату. – Да? Очень жаль. Я видел подобную работу, кажется, но не думаю, что этот человек ее бы продал, тем более старьевщику. Я занервничала и опустила руку под стол, чтобы погладить псевдо-пса. Он, может и не был, настоящим, но шерсть у него была даже лучше, чем у живых собак: мягкая и приятная на ощупь. Бес знал, как мне услужить. Я покачала головой, после короткого молчания: – Это могут быть работы одного мастера, только и всего. Или тот человек и правда ее продал. Времена такие, что приходиться идти на ужасные меры. Я, чтобы доехать сюда, продала свою скрипку. До сих пор мне сниться, как я на ней играю. – И все-таки… – Да что ты, Рихард! Ну продал твой знакомец трость, а ее купила очаровательная фрау! Плохо что ли? -- вмешался один из офицеров, до этого разговоре о трости не участвовавший. На его лице читалось явное раздражение фиксацией коллеги на тростях. – Да нет, не плохо. Очень даже хорошо. Если встречу его – скажу, что его вещь в хороших руках. Он порадуется. После этого разговор снова перешел в более спокойное русло. Говорили о новостях, которые сюда не доходили, о том, что из-за того, что австрийцы глушат радиосвязь противника не работает и обычное радио, а потом про погоду, весну и посевы. Я поддерживала беседу и думала о том, что Александр Георгиевич мной бы гордился потому как вела я себя, на мой взгляд, более, чем безупречно, учитывая то, что меня бросили в эту роль внезапно и без предупреждения. Наконец, гости ушли и, едва закрылась за ними дверь, я в ярости бросила об стену уродливую вазочку с сухоцветами, которую поставила на стол для полноты картины: – Какого дьявола это все было?! Какого хрена ты их сюда пригласил и вел себя как пузатый мещанин-подкаблучник?! – Тише-тише, вороненок, – примирительно сказал Карл, седлая по своей привычке, стул. Меньше, чем за минуту, которая прошла, пока он возвращался от входной двери в столовую, он стал прежним, но меня было уже не остановить: план питания коту под хвост! Гости без предупреждения! Я была не готова сегодня общаться с посторонними людьми, разговор вышел напряженный и усталость вылилась в напитанное гневом раздражение, – Ты же сама меня просила не трогать могилы на деревенском кладбище, а нам нужен материал для новых образцов. Солдаты вполне подойдут. – Для этого не обязательно разыгрывать тут радушного хозяина! Или ты против деревенских да меня грозный стоишь, а как пришли пятеро вояк, так все? -- едко спросила я. – Обороты сбавь, – ощерился Карл, – всему свое время и все такое. Мне надо было узнать, где они квартируют и ты, похоже, это прослушала, но они буквально сказали, куда приходить, если нам будет нужна помощь. Они слили нам свой штаб просто потому что приняли за соотечественников. Осталось посмотреть по карте и прикинуть, где они могут держать своих мертвецов, которых забрали с поля боя, но еще не похоронили, относительно этого самого штаба и наведаться туда. А чего они к этой твоей трости прицепились? Она преотличная и правда, но что с того? – Я этой тростью убила человека. Карл приподнял бровь, как будто говоря "и что?", и я, села, сложив руки на трости и положив на нее подбородок. Да, тут, конечно, требуются пояснения. Я и сама не сразу свою тревогу в слова облечь смогла не сразу. Тяжело вздохнув, я, наконец, добавила: – Трость была его. Того, кого я убила. И, похоже, тот офицер, был с тем человеком знаком. Ликантроп присвистнул: – Да ты коллекционер! – Хочешь, чтобы я еще раз тебя ею стукнула? Карл засмеялся. Я тоже улыбнулась, хотя мне было совсем не смешно. Спустя три дня я поехала в деревню, чтобы узнать как дела, поговорить с отцом Марком про демонологию и отдать список покупок Михаю. Пока я стояла в церкви и ждала, пока священник закончит с делами, у ее окна, не заметив меня, укрытую в тени, остановились те самые офицеры, которые обедали у нас. Разговор шел у них тихо, почти шепотом, но мне удалось кое-что из него понять. Говорили они на чистейшем русском.Чехия, 1923 год.
– Вот знаешь, я в этом мире начала отвыкать от ощущения “Все, мне крышка”: дома я такое перед каждым экзаменом или слушая на учебе список должников испытывала, а тут вроде ставки выше, но почему-то страшно не было, – сказала я, после короткой паузы, во время которой раскуривала очередную сигарету. От табака начинало потихоньку подташнивать, но больше занять себя было нечем, – Но в тот момент я именно так себя и ощутила. Отец Марк, вышедшей ко мне, даже сказал, что Витовт точно не встал и если он мне чудиться, то это рассудок со мной в игры играет: настолько хорошо на лице у меня читалось это все. Я согласилась. Не говорить же ему, но у меня в голове скачет веселый хоровод и вариантов, от кого именно эти господа: от Троякого или от большевиков. Венскую полицию я исключила сразу: вокруг война, никто не будет ехать в Румынию, чтобы меня арестовать. Но вот остальные... И вообще важно ли мне это, если меня все равно убьют? В общем, беседа тогда не задалась. Я скорее была заинтересована в том, чтобы с ними не пересечься, а то я опять с этой тростью несчастной… – И ничего мне не сказала, – с упреком сказал Карл. – Слушай, я напортачила – мне и разгребать, по-хорошему-то. – Все равно в итоге разгребали вместе. Да и то, что они фальшивые австрийцы нам надо было бы знать: вдруг они не свой лагерь нам слили и что мы бы тогда делали? А, пустое. Все равно этот план тогда не выгорел, а когда мы решили его реализовать все равно пришлось обновлять информацию. Я ссутулилась. Если про что-то я не хотела вспоминать об этом времени, то вот эту вот всю историю про большевиков, Урицкого и мой провал. Мне было за это все так стыдно. И за то, что я подвела Троякого, и за то, что, вместо того, чтобы честно признаться на следующий день при встрече со связным в этом, сбежала. И за то, что не сказала Карлу, что спалилась. Про то, что это могло нам помешать найти материал для его автоматонов я вообще не задумывалась ни тогда, ни потом. В конце концов, нам это действительно не пригодилось... Но вся эта история, все это воспоминание примерно такое же ужасное, как мой уход из меда, который чудом случился по моей воле, а не по неуспеваемости. Масштабы, конечно, не те, но и жизнь девочки-студентки и жизнь агента охранки – это очень разные вещи. То отчисление тогда было тоже катастрофой, которая, казалась перечеркнет мою жизнь. Но и тогда, и после ничего не произошло. Я продолжила жить. Только груз вины прибавился и стыда перед теми, кто в меня поверил. Дома это была вся моя медицинская династия, а здесь – Троякий. И всех я подвела и сбежала. А теперь еще ясно, что я чуть было не подвела тогда Карла и, возможно, чуть было не поставила под удар нас обоих: мало ли, что было на месте того якобы-лагера – Да ладно, – попытался перевести тему Карл, – Я в твоем возрасте лоханулся поболее: пошел в наемники потому что показалось, что это романтично. А не пошел бы, сейчас бы сидел в большом кожаном кресле и наставлял бы сына на путь истинный в вопросе торговли углем. – А вместо этого сидишь на стуле и слушаешь мой треп, – улыбнулась слабо я. – Если честно, мне это нравится куда как больше. – Подлиза. – Еще какой! Могу… – начал он, но сам же себя и оборвал, – Ай, я обещал держать себя в руках. Я повеселела и хлопнула в ладоши: – Хочу есть. – Будет сделано, госпожа, – по-шутовски поклонился он, вставая, – только идем в столовую тогда уж, а то тут разместиться негде. – Окно открой: пусть проветриться, пока мы говорим. -- А, то есть можно рассчитывать, что ты останешься тут спать? -- Посмотрим, сколько останется мне времени для этого. Карл открыл окно. Я, подхватив трость, пошла к двери.