Дания, пригород Копенгагена, Октябрь, 1923 год.
– Слушай, а можно подружкин совет? – мы неторопливо ехали по грунтовой дороге. Впереди замаячили те самые сомнительные места, но до них еще было довольно далеко. – А мы уже подружки? – жестко усмехнулась Лаура и я мысленно себя обругала: конечно, какая мне она мне подружка! Я замолчала, глядя перед собой, но Лаура вдруг засмеялась: – Ну у тебя и лицо! В жизни не видела, чтоб так быстро в гранитную статую кто-то обращался от одной фразы! Ладно, мы и правда не сказать, что подруги, но раз Люц твой декан, то я считай, что-то вроде тетки тебе. Что за совет? Я выдохнула. – Дело в “мальчиках”. – Ну конечно. – Понимаешь, – я повернулась к ней, – у нас с ними долгая история. С каждым. Но по отдельности. На одного я работала по молодости лет, на другого, в общем-то, тоже, но с ним мы чуть не поженились в итоге. И вот, спустя лет шесть они появляются в один день… – А еще у тебя был и так муж. – Да, погиб под Верденом, – кивнула я, благополучно забыв, что Лаура может знать про никогда не существовавшего мужа, но быстро сориентировавшись, – Но муж был между ними, так сказать. – Он, похоже, беспокоит тебя меньше всего в этом всем. – Он умер, – сказала я холодно, показывая смесь скорби и обиды, – я ему говорила, что такому как он на войне делать нечего. Призовут, говорила, тогда и пойдешь. Но он все равно пошел добровольцем. А я не смогла его даже похоронить. Его-то опознали только по жетону. Он оставил меня посреди войны одну. Я выполняю свой христианский долг, поминая его в положенные дни, но прощать его за эту его выходку и класть свою жизнь… – Остынь-остынь, – Лаура подняла руки, – Я поняла. Опять мужик сделал глупость, а женщине пришлось разгребать. Итак, мальчики. Ты хочешь узнать мое мнение, кого из них выбрать? – Не совсем, – я помолчала, – дело в том, что похоже мое сердце может вместить одновременно больше, чем одного. И мне от этого… как-то не по себе. – Да уж… – Лаура замолчала. Какое-то время мы ехали в тишине. Наконец, она остановила лошадь и, достав карту, стала с ней сверяться, между делом снова заговорив, – Мне всегда было интересно: почему османским султанам дозволены гаремы из многих женщин, но женщине не дозволено иметь свой гарем? Да, можно сказать, что это вопрос чистоты линии наследования. Но если вопрос о деторождении не стоит? Я не способна к этому вовсе. Твои мальчики тебе ребенка зачать тоже не могут. Следовательно, этот вопрос снимается. Так почему же тебе, блистательной магисе, не брать все, что тебе предлагает жизнь? Или они против? – Я не знаю, – сказала я честно и от этого стало сразу легче, – Мы… В общем с момента воссоединения прошло не больше двух недель и мы все время в мыле. Не было времени поговорить, – и добавила, после короткой паузы, – Да и боюсь я. – Того, что откажутся? – Лаура по-прежнему изучала карту, даже не глядя в мою сторону. – Того, что согласятся, – я достала портсигар, но так и не закурила, – У меня таких отношений еще не было. Я могу не справиться, – имея в виду то, насколько такие отношения, должно быть, сложны для душевного равновесия. Но Лаура поняла мои слова по-своему: – А ты их принимай по очереди, а не одновременно! – ее смех на пустой утренней дороги звучал очень громко и звонко, – Я тоже по молодости как-то опасалась излишнего столпотворения в спальне, но потом приноровилась. Я кашлянула, ощущая, что сказанное ей было явно лишней для меня информаций: – Про одновременно я даже не думала, если честно. Я скорее про то, что нужно же им обоим уделить внимание и… – Ты не барышень вокруг себя собираешь, – отрезала Лаура, – Это они тебе внимание должны уделять, заслуживать твою благосклонность и следить за тем, чтобы другому слишком много расположения не досталось. Сами разберуться между собой, не маленькие. А ты заведи себе бальную книжечку, чтобы не запутаться, – вздохнув она добавила, убирая карту, – Я действительно немало лет живу и знаю, что люди из века в век образуют подобные союзы. Со временем это перестанет отличаться от любого другого брака или распадется. Если ты расположена к тому, чтобы не просто трахаться с ними обоими, а стать двоемужницей, то придется с ними это обсудить. Ответила я не сразу, переваривая сказанное. Конечно, Лаура предлагала довольно консервативную модель отношений, но, очевидно, Троякий и Фосс тоже ожидают скорее реализацию именно такой модели или максимально близкой к ней. Следовательно, внести свои ценности в нее я смогу очень ограниченно, а совет Лауры имеет смысл. Ответ, однако, выдавить из себя это было ничуть не проще, чем поговорить с ними. – Я стесняюсь, – наконец, сказала я, – Вдруг они решат, что я… эээ… – Распутная шлюха, ненасытная блудница вавилонская и так далее? О да. Существуют же, наверняка, у обоих какие-то красные линии, которые нельзя пересекать и, вполне возможно, что отношения с ними обоими к таким линиям как раз и относятся. Но я не могла отрицать то, что я все больше привыкаю к их обществу заново, а это, обязательно, повлечет за собой закономерный исход: болезненное переживания влечения к обоим. И вот тут их, очень даже консервативные по моим меркам взгляды, могут продиктовать вполне закономерные в их картине мира ярлыки. – Вроде того, – и добавила, для полноты картины, – Один из них… довольно религиозен. – Но не настолько, чтобы отказаться от того, чтобы трахнуть подчиненную, не женившись на ней? – Лаура выгнула бровь, – Забудь, это пиздеж. Я видела действительно религиозных людей, которые даже мысли такой не допускают. Считай его скорее эстетом-теологом, который упивается чувством стыда за неправильность своего поведения. Я абсолютно уверена, что они оба могли в своей жизни проходить этап, когда в их постели бывало несколько персон. И вряд ли они считали себя распутными. А если заикнуться, то рекомендую послать их к черту и после завершения этого твоего поиска поехать в Мюнхен: у меня есть для тебя далеко не парочка неженатых демонологов и не только, которым понравиться молодая магиса, прекрасно держащаяся верхом. Туман начался как-то неожиданно. Его как будто налили в стакан и за пару шагов до той стены, за которой он начинался, Лаура остановила лошадь и спешилась. Я сделала то же самое, хотя мне помогал из седла спуститься Нюх, появившийся рядом по моему зову. Ангел Лауры оставил нас еще при выезде из города, обещав ждать в небольшой заброшенной церквушки, которая вызвала у меня неизъяснимое отторжение. – Джек, – тихо сказал он, поставив меня на землю, – я туда не пойду без очень веской причины и не проси. – А тебе туда идти и не надо, – Лаура подвела лошадь к нему и вложила в руки беса повод, – останешься здесь, будешь коней сторожить. – Джек? – бес перевел взгляд на меня, держа повод коня Лауры двумя пальцами, как будто не знал, что лучше – послушаться или отбросить. – Лаура, – я сухо улыбнулась ей вежливой, но совершенно искусственной улыбкой, – Нюх – мой бес. И приказы ему отдаю я. И я бы не хотела ссориться с тобой из-за таких пустяков. Лаура тоже улыбнулась – ее улыбка была хоть и мрачной, но довольной – и кивнула, забирая у Нюха повод, чтобы намотать его на ветку ближайшего дерева. Нюх забрал у меня повод моей лошади и подал мне сумку. В молчании мы с Лаурой вошли в туман. К моему удивлению, несмотря на то, что в самом воздухе тут чувствовалось что-то специфическое, неправильное и угрожающие, тем не менее меня это успокаивало, вызывая ощущения узнавания и своего рода возвращения домой.: – Тут довольно неплохо, – сказала я, сделав несколько глубоких вдохов. Воздух тут был чистый и пах влажной землей, прелыми листьями и холодом. После долгих лет в городах с их трубами заводов и фабрик, не знающих еще экологических инициатив, это было чистым наслаждением. – А, ты из этих, – Лаура достала свой портсигар и закурила. Дым пах чем-то сладковатым до приторности. И это был абсолютно точно не табак. – Из кого? – я отошла подальше, подозревая Лауру в употреблении опиума и не желая ни приобщаться к ней, ни портить себе ощущение от прекрасного чистого осеннего лесного воздуха. Почаще выбираться на природу, что ли? – Из тех, которые… Слушай, а в церковь нормально ходишь? – Нормально хожу. И к причастию, и к исповеди. И “Отче наш” могу прочитать, – я потерла переносицу под очками, а потом и вовсе их сняла, как ненужные, – Лаура, я не одержимая. Был бы одержимой – герр Розенкрейц давно бы все заметил и пресек, м-м-м? – Я про другое… – отмахнулась Лаура, – Просто есть такие среди нас, которых хлебом не корми, дай в проклятом месте домик поставить и жить там среди нечисти и болот. Очень нужные и полезные люди, на самом деле. Просто они еще обычно и в церковь нормально не ходят. Не замечала ничего такого за собой? – Разве что сегодня утром, когда нас твой компаньон покидал. – Наверное, Артемис усилил контраст… – задумчиво произнесла Лаура, – но это к лучшему сейчас. – Почему? – Есть причины, – уклончиво ответила Лаура, – О, а вот и домик. Как тебе? – Как в “Доме у красных вод”, – ни минуты не раздумывая ответила я, глядя на белоснежный дом в окружении золота и багрянца осенних листьев. За ним и правда, как будто, текла река. По крайней мере, мне слышался тихий звук текущей воды. Пейзаж действительно напоминал широко известный в узких кругах эротический роман про вдову, поселившуюся в английской глуши и двух ее арендаторов – вампире и маге, в тексте которого не обошли вниманием ни клыки, ни веревки, ни довольно подробные описания других практик. Чем он, собственно, и пришелся мне когда-то по вкусу. – Некоторыми вещами, Касле, – назидательно сказала Лаура, направляясь в сторону дома, – надо заниматься, а не читать о них. А ты делаешь все наоборот, если до сих пор с мальчиками тянешь. – Я прошлые шесть лет не в целибате сидела, – возразила я. – Слушай, Люц рассказывал сколько ты пахала, – попыталась уличить меня в хвастовстве Лаура, – И это уж точно не меньше, чем в свое время пахала я. И у меня особо не было времени крутить романы, как бы я этоо ни хотела. Так что не обязательно… Я подняла ладонь, останавливая ее: – Студенты всегда найдут время на то, чтобы крепко выпить и славно погулять. А где выпивка и гулянки, там и разного рода связи. Особенно если гулять в нужных местах в подходящей компании, – я качнула головой и вернула Лауру к нашей работе, – тебе не кажется странным, что этот дом такой… чистый? В смысле, где грязь от дождей там или еще что-нибудь? Конечно, он должно быть, должен быть чище, чем городские дома, где всюду сажа. Но он был буквально белым. Как будто его только что покрасили, что не вязалось с осенними дождями, выбивавшими землю, брызги которой должны были покрывать низ дома. Должны были. Но не покрывали. – Возможно, хорошую краску взяли, над которой поколдовали славно. Но мне тоже глаз режет его белизна, – предположила Лаура, но движения ее стали еще более напряженными. – У тебя, надеюсь, есть ключи. Потому что я в окно не полезу, – моя попытка разрядить обстановку. – Если решишь присоединиться к Гильдии… – и ее попытка отвлечься. Впрочем, меня эти слова скорее рассердили: – Я не соберусь, – резко оборвала Лауру я, – Послушай, – я остановилась, повернувшись к ней, – Изгнание меня никогда не интересовало. У меня специализация совсем другая и взяла я ее не с потолка. Я не люблю приключения. Я люблю сидеть в тихом кабинете, в тепле и уюте, читать книжки и писать статьи. На поиске людей в Праге я работаю исключительно в ожидании места на Кафедре, которое позволит мне не просто жить, а жить хорошо. – Люц тебя и твоих приятелей не назвал бы любителями жить тихо и без приключений, – хмыкнула Лаура, показывая, что знает обо мне слишком много для случайного гонца. Очень интересно. – Это было все в исследовательских целях, – мне стоил усилий сохранить спокойствие, – А просто ради приключений к ним идти… Нет, спасибо, я предпочту есть свой второй завтрак в своей же уютной норе, а не лезть к дракону в пасть смеха ради. – Обычно после таких слов говорящий оказывается как раз-таки в непосредственной близости от дракона, – засмеялась Лаура. – Я уже. Ну так что там с ключами? – Есть у меня все. Я же нанята вполне гласно. Дом был небольшим. По сравнению с моей квартирой он, конечно, был огромен. Но объективно… Сколько здесь спален? Три? Четыре? И, надо думать, две гостиные. Довольно скромно. Почти как в Румынии. Только этот в значительно лучшем состоянии. Хоть сейчас заезжай. Мебель, хоть и была без чехлов, но пыли я не видела. Отсутствовал запах затхлости, в котором смешивалась сырость и книжная пыль. – Когда съехали прошлые владельцы? – понизив голос спросила я. От обжитости дома мне казалось, что мы с Лаурой скорее воры, чем наемные специалисты. Это помимо того, что виделось мне в ней что-то противоестественное. Как будто мы попали на своего рода “Марию Селесту”. – С полгода назад. С тех пор дом открывался один раз, два месяца назад на просмотр, – тоже шепотом. Я кивнула, проходя в обширную гостиную первого этажа. Подойдя к столику, я коснулась чашек, стоящих на нем и тут же одернула руку, крикнув во весь голос, захваченная поднявшейся из неоткуда паникой: – Лаура! Чашки, наполненные больше, чем на половину, были вполне себе теплыми, а чай в них был отпитым, а не испарившимся. По крайней кругов на внутренней стороне не было и это не предвещало ничего хорошего. Лаура быстрым шагом в комнату, собранная и спокойная. Я указала на чашку. Она подошла. – И что тебе не… – коснувшись ее, замолчала. Если я могла только предполагать дурное, руководствуясь тем, что это выходило за рамки всякой нормальности, то Лаура явно узнала феномен, потому что он схватила меня за руку и потащила к двери без единого слова. Выйти мы, однако, не успели. Дверь захлопнулась аккурат перед тем, как Лаура шагнула за порог. – Насколько велика жопа, в которой мы оказались? – спросила я в наступившей тишине, чтобы понять права ли моя интуиция. – Думаю, мы действительно в пасти дракона, – подтвердила Лаура мои мысли и, развернувшись, взяла меня за плечи, – Слушай внимательно: я тебя вытащу. Насчет меня не беспокойся. Не нужно геройства и всего такого. Поэтому когда я скажу уходить… – Я уйду. Хорошо, – я не стала спорить. Наверное, Карл был бы в восторге, узнав, что я научилась уходить оттуда, где для меня слишком опасно, а не спорить, играя в жену декабриста. – Молодец. Так держать. Есть вопросы? – С чем мы имеем дело и как это убить? Всегда мечтала это сказать. – “Земли проклятых” – редкая аномалия, – сказала я, вытягиваясь в кресле. Торопиться нам было некуда. Мы застряли в этом милом рассвете, – тем более с темпоральной фиксацией. – Это и усложняет задачу, – Лаура ходила вдоль стеллажей. Мы заняли библиотеку скорее по привычке, чем из каких-то рациональных соображений. Теперь Лаура изучала собрание прошлых хозяев со скучающим и раздраженном лицом человека, которому в качестве чтения для отдыха предложили стопку комиксов вместо его любимого Достоевского, – Саму землю благословить не большая проблема. Странно, конечно, что земля тут вообще оказалась проклята. Это же не поле боя. – Я пессимистка и не удивлюсь, если мы в подвале дома найдем пару десятков скелетов. Полгода… Это, выходит, лето и весна. Думаю, что последний может быть еще даже не до конца разложился. – Глупости, – Лаура неопределенно махнула рукой, – Джек-Потрошитель – это ужасное исключение из природы. Вряд ли еще один такой завелся прямо здесь. В таком доме тем более. – Ты знаешь что-нибудь о Дарье Салтыковой? Русская дворянка такая была при… эээ… Екатерине? – Нет, – Лаура повернулась ко мне, – Что у тебя за увлечение Россией такое, м? – Я люблю изучать то, что связано с моими любовниками. В честь второго вон в седле научилась держаться. Ну так вот. Она была дворянкой и своих крестьян резала не хуже Эржбет Батори. – Выходит, это женская причуда, – хороший вывод. Но не верный. – Нет. Просто женщин приятнее обсуждать и смаковать подробности, – я подалась вперед, к Лауре, – как одна женщина причиняет боль другой. Столько возможностей нарисовать сугубо эротическую интерпретацию этого на радость читающим это благообразным мужчинам. Лаура встретилась со мной взглядом. Мы долго смотрели глаза в глаза, после чего почти одновременно отвернулись. Я уставилась в окно, продолжив говорить: – Это же не так сложно: дом стоит в глуши. Неподалеку церковь. Подаешь после службы нищему и намекаешь, что его ждет здесь горячий ужин и ночлег. Он приходит и ты делаешь с ним, что хочешь, – эта мысль зацепило другое воспоминание, которое я тоже присовокупила, – Или во время войны устраиваешь лазарет. И потихоньку изводишь пациентов. Прошло с конца войны года три. Как раз вызреть все могло. – Это уже совсем какие-то ужасы. Кто убьет пациента? Я не могла смеяться над ее своего рода наивностью. “Доктора Смерти” еще не начали греметь по миру и пройдет достаточно времени, когда мысль о том, что врач может намеренно убивать одного своего пациента за другим потеряет в дикости. Пока же идею серийного убийцы, тоже еще не существующую по сути, насколько мне известно, я уместила в одно предложение. – Есть люди, у которых Господь отнял разум и милосердие, – тихо сказала я. Мы замолчали. В холле часы пробили восемь утра. Единственное проявление хода времени здесь с того момента, как мы тут появились. Это значило только одно: скоро цикл аномалии подойдет к своему концу, отбросив место снова на час назад, в тот момент, когда мы сюда пришли. А финал цикла всегда должен был нести нечто особенное, событие, которое вынудило живых оставить это место в лучшем случае, а в худшем – убившее их. Я поднялась из кресла и подошла к окну. Туман к этому моменту чуть рассеялся, показав мелкую речку, которую я до этого слышала. Вид был очень приятный. Куда приятнее, чем в той румынской глуши. Так и тянуло сходить вниз, забрать чашку и допить ее за тем, кто ее допить не смог полгода назад. Интересно, как эти чашки поняли новые покупатели? Как вообще проходил просмотр проклятого дома? От этих мыслей меня отвлекла хлопнувшая с невероятным шумом входная дверь дверь. Мы с Лаурой переглянулись. Она вытащила пистолет, я – поудобнее перехватила трость. У выхода из библиотеки Лаура придержала меня за плечо и прошептала: – Я иду первой и прикрываю тебя. Не лезь в пекло. Я кивнула и пропустила ее вперед. Внизу на первом этаже стояла девушка, почти девочка. Одета она была небогато и даже эта эта одежда была сильно потрепанной и грязной. От прически были только следы. Девочка выглядела потерянной и бесповоротно мертвой. Никакой агрессии она не проявляла. Просто стояла, приложив руки к груди, как будто о чем-то прося и бесшумно шевелила безгубым ртом. Мы с Лаурой замерли, ожидая. Но ничего не происходило. Пока в дом не вошла еще одна девушка в платье, напоминавшим мою форму во время обучения в пансионе. За ней последовали другие. В основном молодые девушки лет, наверное, до двадцати. Но были и юноши, дети и несколько женщин более взрослых. Всего около двадцати человек. Все мертвые и стоявшие молча и неподвижно. Раны на телах большинства из них были страшными, но по большей части я не могла понять нанесены они чужой рукой или являются следствием разложения. – Давай-ка наверх, – предложила я, – они, думаю, никуда не денуться, а нам надо подумать, что делать. Лаура, чуть помедлив, кивнула. Мы вернулись наверх. – Я была права, – сказала я, хлопнув дверью и подвигая к ней кресло, чтобы не пустить сюда мертвецов, – Жившие здесь убивали людей. – Звучишь слишком довольно и жизнерадостно для таких выводов, – Лаура села на подоконник, мрачно достав свой портсигар и закурив, – и слишком знающе. И я не знаю, беспокоит меня или нравится. Скажи честно, чем ты там занималась до Праги, что знаешь толк в такого рода, – она качнула головой на дверь, – мразях? – Мечтала быть Шерлоком Холмсом или хотя бы доктором Уотсоном, – хмыкнула я. Вот это, конечно, я прокололась знатно. Надо было срочно выкручиваться, – А если серьезно, то я провел достаточно времени рядом с румынским фронтом, чтобы увидеть разного рода мразей, изучить их образ действий и то, что за ним следовало. А еще я ужасно люблю свою правоту. Есть идеи, что делать теперь? Перевести тему. Да, это будет хорошо. – Понятия не имею. Я за всю жизнь с таким не сталкивалась за пределами полей битв, а там всегда под рукой был некромант или хотя бы священник, – Лаура вздохнула. Теперь вдоль полок пустилась я, выискивая хоть какую-то подсказку. Но большинство книг было на датском или французском. – А ты не рукоположена? – спросила с надеждой я, смутно припоминая, что на родине в лютеранской церкви видела священниц. – Я же не носферату. Женщин, даже магис, рукополагают только в безнадежных или выдающихся случаях, – еще один вздох, – можно было бы их просто всех вырезать. Но я такого не люблю. Это лишит их посмертия и Спасения. Нужен другой выход. – И коза сыта, и капуста не тронута? – Ага. Но если к концу следующего цикла не найдем другой вариант, придется задействовать этот. Сидеть тут тоже сутками мы не можем. Я заметила, среди прочих, корешок со знакомым названием и выудила книгу с полки, которая, по счастью, была на немецком. Поискав нужное место, я подошла к Лауре: – Что ты знаешь о “Саге о людях с Песчаного берега”? – Выглядит так себе, – заключила Лаура, вернув мне книгу, – с чего ты вообще решила, что это должно сработать? Мало ли, что там в сагах пишут. Это все равно что верить в то, что написанное Овидием правда. – У тебя есть иные идеи? – я села напротив Лауры на подоконник и тоже закурила, – Слушай, в своих скитаниях мне доводилось видеть всякое и тогда у меня в руках были только бабкины сказки в качестве магического образования. Но они работали и весьма неплохо. Почему бы не попробовать? Вырезать их я всегда смогу. – А говорила, что не авантюристка, – губы Лауры растянулись в довольной улыбке, – Ладно! Мы попробуем. Что именно ты хочешь сделать? – Для начала найти “сувениры”, которые собирал убийца. Я уверена, что без них не обошлось. Огонь в камине горел вяло. Мне приходилось его неизменно поддерживать своим пирокинезом иначе он тух: безвременье аномалии сопротивлялось огню с невероятной силой поскольку он являл собой идеальный символ безжалостных перемен. Я не пожалела сил и все-таки призвала в аномалию Нюха – бес не знал языковых барьеров, а я вбила себе в голову, что найденный во время поисков “сувениров” дневник необходимо было прочитать. И теперь, пока я жгла вещицы, принадлежавшие покойникам, которые когда-то забрал их убийца, чтобы вспоминать о совершенном, Нюх переводил его заметки, укрепляя меня в мысли, что мой замысел может быть удачным. – … После пятой девушки, Ингрид, они стали приходить к порогу, – пропустив ненужное смакование убийств, перешел к интересному для нас Нюх, – И тогда стали умирать его домочадцы. Начиная с младенца. Болели они как английским потом, судя по описанным симптомам. – Английским потом? – я хмыкнула, – Ты что, застал Тюдоров что ли? – Я бывал в услужении, когда тот, кого вы зовете Карл Великий, еще не издал свой первый крик, покинув материнскую утробу, – не без надменности сказал Нюх. В этот момент мне почудилось от него дуновение чего-то древнего и очень опасного. Но, встретившись со мной взглядом, кивнул, разрушая то мимолетное видение, – Да, я застал Тюдоров. Мне продолжать? – Будь добр. – Всего семеро, вместе с женой, умерли. Он, при этом, вместо обращения к магам, которых избегал, вероятно понимая, что его дела раскроются, продолжил убивать. Записей тут становиться все больше об этом. Больше и чаще. Он становиться менее избирательным, похоже, если опираться на то, кого он описывает в роли своих жертв. – Ускорение, – кивнула я, – так оно и бывает. Лаура, дом продал вдовец или кто-то еще? – Вдовец, – кивнула Лаура, – новые владельцы сказали, что тот не мог находиться там, где умерла вся его семья за год. – И где он сейчас? – А черт знает. Я не узнавала. Зачем тебе это? – Таких как он останавливает только две вещи: изоляция и смерть. Если он жив… – я не закончила, но Лаура поняла все и без этого. – Я узнаю. Может быть, его можно как-то остановить. – Всегда можно устроить старый добрый несчастный случай со смертельным исходом, – задумчиво сказала я, отправляя в огонь очередной платок: их почему-то было особенно много. Возможно, у бедных девушек не было просто других сокровищ, которые мог бы забрать себе убийца. – Слушай, а твои мальчики знают, что ты такая кровожадная? – со смешком спросила Лаура, но ей явно было невесело. – О, – я широко улыбнулась, – они узнали об этом раньше всех. Закончив с “сувенирами”, мы все вместе вышли в холл, где по-прежнему стояли мертвецы. Вдовец так подробно описал их всех, что сопоставить большую часть из них с именами не составило сложности. Лаура, обладая ключами от дома и будучи нанятой хозяевами, а , следовательно, обладая здесь большей властью и правами, подходила к каждому из мертвецов и, называя по имени, “вчиняла им иск”: – Я, Лаура Люциус, – говорила она по-датски, но Нюх мне все переводил. Впрочем к пятой покойнице я уже начала узнавать слова, одинаковые для всех, – обвиняю тебя в том, что ты явилась после смерти к живым, чтобы их изводить, что противозаконно и противоестественно. Нюх зачитывал из дневника необходимые фрагменты, выступая как бы представителем свидетелей или кем-то вроде, а я, взяв роль судьи, раз за разом произносила, а слова мои переводил покойнице Нюх: – Вот изведи ты только убийцу своего и упокойся, то была бы ты в своем праве, а так я вынуждена признать тебя виновной по обоим пунктам. После чего покойница тяжело вздыхала и сказав на прощание что-то в укор неизвестно кому, уходила вглубь дома, к входу для слуг, который мы предусмотрительно отперли. Этот своего рода тинг длился непомерно долго. На конец остались домочадцы убийцы. – А натравить на него его семейку будет ведь незаконно? – уточнила я у Лауры, которая замерла, не подходя к ним. – Орден Плюща может выдвинуть обвинения, – кивнула Лаура, – Но скорее всего не будет, если правильно их к нему направить. К тому же… К тому же они должны еще узнать, что мертвецы не по своей воли к нему пришли и что они вообще приходили, – она постояла, немного, а потом обратилась к домочадцам по-датски. Нюх нагнулся к моему уху и стал тихо переводить, – В вашей гибели виновен виновен единственный из вашей семьи, кто выжил. Твой муж и ваш отец, – она кивнула сначала жене, а потом детям, – Совершите правосудие. Отомстите за себя и за них. Идите за ним. И заберите его дыхание. А после ступайте прочь, туда, куда положено идти мертвым. Аминь. Постояв немного, мать и дети, вышли не через дверь для прислуги, а через главную. Стоило им переступить порог, как снаружи стало резко темно, огонь в камине разгорелся, а часы пробили девять раз. – Все? – тихо спросила я, ослабляя галстук, который стал как-то слишком давить. – Для нас – да. Неплохо бы еще освятить тут все, но это уже будет задачей хозяев. Как и поиск тел, – Лаура встретилась со мной взглядом, кивнула, а после села прямо на пол и закурила, – Надо возвращаться. Весь день провозились. И хорошо, если только один день! – она попыталась встать, но неудачно. – Тебе надо отдохнуть, похоже, – я покачала головой, – помочь тебе добраться до дивана? – Думаю, было бы неплохо, – усмехнулась Лаура и я, отдав Нюху пальто и пиджак, подошла к ней. Артемис встретил нас у коней. Выглядел он настолько недовольным, насколько это, кажется, вообще возможно. По крайней мере Лауре повод бросил молча и сразу же исчез. Ту это как будто бы вообще не волновало. Она дождалась, пока Нюх подсадит меня в седло и обратиться в пса, а после вместе со мной прошептала над лошадью заклинание ночного видения и мы вместе тронулись в обратный путь. – А разве гнев, – я кивнула на то место, где весь день простояли кони, – не грех? – Не для ангела, – хмыкнула Лаура, – Для этих это рабочий инструмент. Иначе как им передавать нам Гнев Господень. Но Артемис скорее недоволен, чем злиться. Причем, в основном, на себя. Я уже не обращаю на это внимание, – чуть помолчав, она спросила, – Понравилось сегодня? – И да, и нет, – качнула головой я, напряженно хмурясь, – Предпочла, если бы эта поездка прошла без ходячих мертвецов. – Что, совсем-совсем? – Совсем-совсем. Это не первые мертвецы в моей жизни и, конечно, эти – лучше того, другого. Но все равно восторга у меня нет. Хотя я солгу, если скажу, что изгнания не вызывают у меня… – я поняла, что не помню ничего о том, знакомо ли этому времени понятие адреналина, – Карл это называет “видно, что идешь на добрую охоту”. Но по доброй воли на это идти, без острой необходимости… Благодарю покорно. – Мой муж тоже не понимал моей любви ко всему такому, – она печально вздохнула. О. Надо было что-то срочно сказать. Что-то подобающие. – Мои соболезнования, – наконец выдавила я. – Он пропал без вести в начале прошедшей войны, – пожала она плечами, – Так что я не уверена, что он мертв, но все равно спасибо, – Лаура еще немного помолчала, а потом широко улыбнулась, – Скажи, а на твою свадьбу ты меня позовешь? Тему тут переводить умела не только я. – Свадьбу? – я озадаченно посмотрела на нее, – Никакой свадьбы не будет. – Почему? – она, было видно, расстроилась, – если ты с одним из них чуть не поженилась, то почему не пожениться сейчас? – Тогда мне было нечего терять, а брак мог хоть что-то дать, – я замолчала, вспомнив о том, что у меня, по легенде, был муж, – Я по такому принципу вышла замуж в первый раз. В конце концов, по сути, меня устраивало быть просто любовниками, но хотелось покоя. Ха! Теперь же мне есть, что терять. Ни одна здравомыслящая женщина, желающая сохранить свою независимость и имеющая средства к существованию в нынешние времена не согласится на брак. Тем более повторный. По крайней мере до тех пор, пока не будет возможность развестись по ее желанию, сохранив свое имущество без потерь. – Магиса-суфражистка? Неожиданно, – Лаура вскинула брови. Мне почудилось в ее голосе недовольство, – А твои мальчики знают о твоих коммунистических замашках. – Знают. А что плохого в том, чтобы быть суфражисткой? – Для обычной женщины – ничего. Даже хорошо, думаю. Но для Искаженной… Понимаешь, в этом нет никакого смысла. Ни одна из этих женщин не выйдет за наши права. С тех пор, как начали противопоставлять науку и магию, а умы начала будоражить идея всеобщего равенства, положение искаженных неизменно ухудшается. Мы буквально мешаем свести мир к изучению пробирок, в которых нет никакого рельефа. Я еще помню, как, когда я была совсем девочкой, меня почитали как маленькую святую просто из-за того, что я родилась магисой, но стоило отцу переехать с нами в город, как он сделал все, чтобы я была похожа на обычного ребенка и до последнего надеялся выдать меня замуж как человека. Его прогрессивности очень мешала моя инаковость, выделяющая меня среди прочих детей, – говорила Лаура пылко и зло. Я ее не перебивала, – И с тех пор лучше ничего не становиться. Только хуже. Ты не думала, почему так много искаженных вдруг решили, что не носить очки, которые гасят сияние глаз – это неприлично? Чего неприличного в том, чтобы показывать кто ты? И этого все больше. И никто, никто, не говорит об этом. Никто не вспоминает Библию, говоря о нас, чтобы, как раньше, говорить о нашем могуществе. Но все вспоминают, что мы призваны на службу людям Господом. Они с радостью будут пользоваться нашими услугами, но их тошнит от одной мысли, что мы можем быть с ними равными или даже совершеннее их. Они хотят баланса, который по их мнению, заключается в том, чтобы уравновесить наше, данное Богом могущество, унизительным положением слуги человеческой. Ты не представляешь, как я рада тому, что эта русская революция коммунистов провалилась. Иначе бы эти идеи обрели свою резиденцию. А это было бы начало конца. Я молчала. Не то, чтобы мне было нечего возразить, но и правоту Лауры я не могла не признать. Я наблюдала этот процесс все годы в Праге и понимала, что если так пойдет, то искаженные окажутся в одной лодке с евреями во все еще вероятной будущей войне. От этой мысли становилось не по себе. Еще больше, чем просто от мысли о том, свидетельницей чего мне, возможно, еще предстоит стать.Дания, Копенгаген, Октябрь, 1923 года.
В Копенгаген мы въехали уже после одиннадцати ночи. Распрощавшись с Лаурой, я поднялась в номер, где при одной тусклой керосиновой лампе сидел и курил Карл. – А, вот и наша искательница приключений, – с каким-то невероятным радушием и радостью сказал он, – Как все прошло? – Он здесь? – я кивнула на дверь Троякого, скидывая на пол сумку, пальто и пиджак. Вещи тут же подхватил Нюх и унес их в мою комнату. – Кровосос ушел, не дождавшись тебя, – ответил Карл и пояснил, – Жрать захотел. Я рухнула в кресло и, воспользовавшись отсутствием носферату, честно сказала: – Да пиздец, а не день. А ты что натворил? Он замер. – С чего ты взяла, что я что-то натворил? – Тон у тебя больно бодрый, – внимания, впрочем, заострять на этом не стала. Натворил и натворил, – Сколько меня не было? – Часов… э-э-э… десять? Двенадцать? Ну около того. – Меньше суток? – Меньше. – Хорошо. Мы еще помолчали. Он встал, чтобы дернуть в звонок для обслуги и повернулся ко мне и вдруг спросил: – А не хочешь за ужином поиграть в карты?