Поезд Тимишоара-Крелен, Октябрь, 1923 года.
– Я придумала. Мы сидели в гостиной дипломатического вагона, куда нам подали ужин. От вагона-ресторана в этот раз было решено отказаться. И не только потому что наши разговоры с прошлого раза, когда мы тут сидели стали более секретными и требовали особой приватности, но и потому, что я экономила любые крупицы сил, ведя себя почти как человек. Даже обезболивала себя пилюлями сомнительной безопасности, но отлично работающими, что было сейчас куда важнее. Кризис прошел около полудня и теперь я, перестав ощущать себя нищей прокаженной с пятерки пентаклей, повеселела и смогла подумать о делах. Александр, подвинув мне стул, сел напротив и только тогда спросил: – Что вы придумали? – Виру. – Слушаю, – он стал сразу действительно серьезным. Нахмурился. Между бровей залегла складка. – Если ничего не выйдет и я действительно лишусь силы, то на вас я возлагаю поиск мне научной ставки, выплату мне пожизненной пенсии и компенсацию всех расходов, включая найм квартиры и слуг – без Нюха мне понадобиться минимум трое, как я днем посчитала, – в этот момент вошел Карл и фыркнул, услышав про слуг, но я даже не повела бровью. Александр ничего не сказал и только кивнул. Я продолжила, – Если же все будет хорошо и мое останется моим, то я хочу, чтобы вы меня отвели на бал. Самый впечатляющий, какой вы сможете позволить для меня. Почему вы улыбаетесь? Александр действительно подозрительно повеселел к тому моменту, как я собрилась закончить говорить: лицо его разгладилась, в уголках губ приталиась улыбка, а в глазах появилось что-то одновременно коварное и веселое. – Потому что, моя дорогая, вы не сможете достойно показать себя на Императорском балу без должной подготовки. А это значит, что минимум год вы проведете в Петрограде. Под моей крышей. Это не может не вызывать у меня самые приятные переживания. Карл, – он повернулся к ликантропу, – вас я тоже приглашаю испробовать моего гостеприимства. Я сделала жест, призывая Карла наклониться ко мне и шепнула громко на ухо: – Оно у него как у графа Дракулы. Но невест у него нет и приходится работать за четверых. Впрочем, справляется он отменно. Карл хохотнул. Александр улыбнулся необычно широко, показав немного клыки: – В отличие от героя этой посредственной книги, у меня есть слуги. И нет привычки питаться за счет гостей, кроме тех, кто посещает мой дом против своей воли, разумеется, – он хлопнул в ладоши, – Я полностью согласен с вашими условиями, Лизхен, и признаю их справедливыми. Все будет так, как вы сейчас пожелали. Я оставлю распоряжения на случай моей гибели. – О чем вообще речь? – Вмешался Карл. – Я выступил поручителем в одном контракте, – без прежнего воодушевления ответил Александр, – И, к сожалению, его условия создают угрозу… – Того, что я лишусь магии и стану обычным человеком, – мрачно закончила я. – Боюсь, что дело не только в магии, – покачал головой Александр, – Все гораздо серьезнее. Лизхен рискует душой. Потеря магии – это следствие потери души для магов. Неприятное, но не главное последствие моей недальновидности. – Так вот, в чем заключался проеб, когда ты считал, что вороненок подохла! – Яспер. – Да-да, кровосос? – Карл звучал почти глумливо. – Хватит, – подняла я ладонь, – У меня сейчас не хватает сил умиляться вашим перепалкам. Да, у Александра случились дурные некроманты. Целых трое. И он был уверен, что я мертва некоторое время. И успел за него вступить в сделку. А потом случилось то самое мое донесение. В общем, неловко вышло. Но прежде чем паниковать мне надо посмотреть контракт, чем я займусь по приезде в Бремен. – Если нам надо в Бремен, то зачем мы едем в Крелен? – Карл устал ждать, пока я начну есть и занялся своей порцией из-за чего его речь стала не совсем четкой. – Потому что у Бременского гнезда в целом и у герра Беккера в частности есть конфликт с Петроградским гнедом в целом и дарителем Александра, и, как следствие, самим Александром, в частности, – объяснила я, – поэтому в Крелене мы разделимся: Александр поедет в особняк своего дарителя, а мы – в Бремен, где я попробую договориться о въезде, нахождении и охоте Александра в городе. Я уже договорилась о том, чтобы в Крелене нас встретили. – У вас в Бремене есть друзья? – приподнял брови Александр. – Вроде того.Германская Империя, Крелен, Октябрь, 1923 год.
Ехать в Бремен было, конечно, моей идеей. Дело было не только в том, что на момент отъезда из Тимишоары царевна уже несколько дней, судя по карте, перемещалась по Бремену и, даже если ее оттуда увезут к нашему приезду, все равно был шанс что-то узнать чисто “мирскими” методами, расспросив людей. Но и в том, что я чувствовала себя откровенно плохо. В Бремене же меня ждала помощь, которую нельзя было получить ни в одном из Колледжей. При этом, какие бы сложности не создавало мое истощение, его планировалось использовать как прикрытие, чтобы объяснить, почему Александр, едва получив новость о возвращении царевны, не спешит в Псков. Ни Александр, ни я не верили в то, что это не самозванка. Кроме того, его отъезд значил бы невозможность благополучно разрешить ситуацию, которая была создана сделкой – времени бы могло хватить для того, чтобы явиться к Алтарю Слез в назначенное время, но не для того, чтобы найти Распутина. Поэтому теперь Александр ждал официального требования о возвращении, чтобы сообщить о том, что он, следуя своему христианскому долгу, просто не может оставить магису в беспомощном положении – это вправду было против Заповедей Крови и могло бы дать время, пока Синод и Гнездо не сообщат ему Прощение за нарушение этого долга и не предпишут вернуться одному или с магисой. Вся эта бюрократия требовала времени, за которое, как мы надеялись, либо раскроют самозванку, либо мы найдем настоящую царевну. Едва выйдя из вагона я заозиралась, пока не увидела как, махая мне рукой, к нам пружинистой походкой идет Торгильс. Несмотря на свое имя, в котором как будто бы уверенно читалось имя Громовержца, он скорее походил на Локи: жилистый, рыжий с хитроватой улыбкой на губах. По своему обыкновению он был одет в темно-зеленый костюм, который, как я знала, выглядел аккуратно только усилиями его камердинера. – Carpe Noctem, – он сделал особый жест рукой, почти н заметный со стороны. – Carpe Noctem, – я повторила его жест. После чего мы оба подняли правые рукава, обнажая татуировки на предплечьях: заключенные в круг меру, венец, меч и череп. На близость друг к другу они отреагировали привычным, едва ощутимым теплом, которое исчезло стоило нам опустить рукава. Спрятав татуировки, мы соединили печатки перстней. Чары, как шестеренки, вошли в пазы и отдачей показали каждому из нас – перстни, как и татуировки подлинные. – Иди и смотри, – улыбнулся Торгильс, – Ты пришла взять мир с земли. – Иди и смотри, – кивнула я, – Конь твой блед. Только после этого мы обнялись, будучи полностью уверенными, что перед нами не самозванец под личиной друга: допустив один раз подобную ошибку, мы сделали все, чтобы больше у нее не было шанса повториться. – Не ожидал тебя увидеть так быстро, – он взял меня под руку и пошел неспешно по перрону. Я мельком оглянулась, чтобы удостовериться, что Карл и Александр идут следом за нами, – Ты же вроде бы даже слышать не хотела, чтобы из Праги выбраться, а тут мало того, что ко мне приехала так еще и писала из – подумать только – Тимишоары! Я даже не знал, что такой город есть. И еще вызвала меня сюда! Неужто есть проблемы с тем, чтобы приехать сразу в Бремен? – Есть, – я остановилась и сделала шаг к мужчинам – Но прежде, чем мы о них поговорим, позвольте я представлю вас друг другу. Господа, Торгильс Гуннарсон, некромант Черной кафедры Карлового Университета и мой дорогой друг, что мне как брат. Торгильс, Ноксум Александр Троякий, мой крестный. Герр Карл Фосс, мой телохранитель. Они пожали друг другу руки, после Торгильс повернулся ко мне. Его улыбка стала шире и хитрее: – Они твои любовники. – Да, – не стала отпираться я, – Но с чего ты взял? – Фабьен, Ринальдо, Кристиан… – начал перечислять Торгильс и я почувствовала, как у мне начинают гореть уши. Зараза! – Не думаю… – попыталась остановить его я. – Патрик, Клод, Томаш… – Гадес, – с легкой угрозой попыталась остановить его я, но это никогда не имело успеха. – Ну и, конечно, Мишель. Но это всегда был особый разговор. И все они, черт возьми, одинаковые: высокие как Хлидскьяльв, темноволосые и никак не младше сорока на вид. Похоже, теперь я увидел оригинал. А герр Фосс был, очевидно, тем мужчиной на фото в твоей гостиной, -- Торгильс как будто не замечал, что я не знаю, куда прятать глаза, чтобы не видеть как там на его речь реагируют мои спутники, хотя я прекрасно знала: он все видел и просто не мог упустить шанс узнать, настолько ли мне важно мнение моих спутников -- черта с два я бы смутилась, если бы они были интрижкой. Узнав все, что хотел Торгильс перешел снова к тому, с чего мы начали, не дав развить тему моих отношений, -- Но вернемся к проблемам. Что не так? – Ноксум Александр из Петроградского гнезда. А еще его даритель сэр Аарон Маршалл. И, при этом, мне необходимо, чтобы он въехал в Бремен. Я хочу аудиенцию у герра Беккера. Это можно будет устроить? – О, – Торгильс замолчал, а потом кивнул, – Тогда ясно, зачем тебе две машины. Да, аудиенцию устроить будет не только можно, думаю, но и нужно: у него после первого оммажа уже побывали все из наших, кроме тебя. И не по одному разу. Но, сама понимаешь, начинать общение с такого прошения… – У нас нет выхода, – покачала я головой, – У меня нет выбора. Меня вызвали. – Как скучно я живу… – вздохнул Торгильс и махнул рукой, – Сюда, господа, нас ждут. – А в чем вообще сложность просто провезти его в город, скажем, в багажнике? И чего они не поделили с этим местным главным? – спросил Карл, кое-как встискиваясь на заднее сиденье. – Я все еще здесь, Яспер, – заметил Александр садясь рядом куда как более изящно. Я заняла место спереди, рядом с Торгильсом, который в этот раз вел машину сам, и мы выехали в сторону Бремена, – Все дело в сложном переплетении отношений между Гнездами, а также разногласиями религиозного толка между моим дарителем и герром Беккером: у них разошлись взгляды на те процессы, которые инициировал Мартин Лютер. – Это когда было-то? – зеркало заднего вида дало мне возможность посмотреть, как хмурится Карл, пытаясь вспомнить, о чем вообще говорит Александр. – В шестнадцатом веке, – ответила вместо Александра я, – После убийства Фомы Беккета Ватикан призвал носферату из духовенства покинуть Британские острова, а Генрих Восьмой… – Давай это ты мне потом как-нибудь на ночь расскажешь, а? – перебил меня Карл, по которому было видно, что нить хитросплетений влияния прошлого на наше путешествие от него ускользает и он уже запутался, – Кровосос наш тут причем? И почему за него заступаться должна непременно ты? – Если с герром Беккером отправить на разговор вас, Яспер, то, боюсь, в городе сможет остаться одна фрау Левандовская. Которая не в состоянии вести поиски с должной интенсивностью и без ваших похорон, герр Фосс, – не без язвительности ответил Александр, криво улыбаясь. – К слову, сын ведь за отца не в ответе же, – я вдруг поняла, что ничего не знаю о том, почему именно Александру нельзя въезжать в город, –. Вы же не можете быть объявлены персоной нон-грата из-за дарителя. Или все из-за принадлежности к Петроградскому гнезду? – полюбопытствовала я. – Боюсь, что и моя вина тоже в том есть, – помолчав ответил Александр, – У нас с герром Беккером была одна встреча, когда я еще не был удостоен дара и выступал в качестве золоченой длани своего будущего дарителя, – поймав взгляд Карла, он пояснил, – Золоченная длань – это те, кто могут ходить под солнцем без неудобств и выполняют некоторые поручения носферату, – и вернулся к теме, – встреча эта прошла не вполне удачно: я был слишком молод, обладая всеми изъянами этого возраста, и плохо понимал особенности такого рода встреч. После чего я получил личный запрет на въезд до изменения сути. После же моя принадлежность к Петроградскому гнезду и то, кто передал мне дар продлили, по сути, запрет. Формально дело, конечно, в Гнезде, но все понимают, что дело в Аароне и в неприятном впечатлении обо мне. – Ситуация очень сложная, – заключил Торгильс, – Эрида, ты уверена, что стоит вообще в это ввязываться? – Все равно будет невежливо во очередной раз приехать в Бремен и пренебречь визитом к его патриарху, – покачала я головой, – В прошлый раз пришлось прислать извинения и отговориться дурным самочувствием после охоты. Но во второй раз так делать уже нельзя. – И тебе придется между делом ввернуть то, что у тебя есть прошение такого толка… Встречу устроить несложно, хотя на быстроту рассчитывать не стоит – даже моя экономка, при всей ее любви к тебе, не выражала готовности дома принять тебя так быстро. Что уж говорить о патриархе? – У нас есть время. Все равно я сейчас не в лучшей форме и мне нужна твоя помощь. Особая помощь. – Черт бы тебя побрал, Эрида, – пробормотал Торгильс, – Во что еще ты ввязалась?Свободный ганзейский город Бремен, октябрь, 1923 года
В город мы прибыли с соблюдением, по моему настоянию, невероятной секретности. После того, как мы завезли Александра в дом его дарителя, я, вместо того, чтобы поехать вместе с Карлом и Торгильсом на машине, оседалала Нюха дамским седлом, надела амазонку и почти прогулочным шагом поехала следом за машиной. Я хотела, чтобы они прибыли раньше меня и наши с Карлом личности связывались минимально. Моя идея была в том, что Карла могли запомнить как спутника Александра. Как и меня в моем рабочем амплуа. Но наши противники знали меня только по описаниям практически наверняка. А это значило, что я еще могла быть темной лошадкой, если сделать вид, что я и та эмансипе – две разные женщины. Торгильс в этом споре занял мою сторону и это решило все. Я поехала в Бремен сама, уповая на то, чтобы дождь, который шел все чаще, не застал меня в дороге: я и так оказалась одета слишком легко для такой эскапады. Промокнуть при этом мне хотелось бы меньше всего. несмотря на отсутствия рисков простуды. Вечер после мы провели за разговором с Торгильсом, во время которого мы с Карлом кратко и без подробностей, которые были тайной Короны, рассказали о наших злоключениях, трех новых редакцией поискового заклинания и моего опустошения. С рассвета началось мое лечение, которое, по отработанному плану Торгильса, должно было занять пять суток и имело три этапа, первый из которых был самым нудным: очищающие ванны, при приеме которых рекомендовалось спать и охотно следовала этому совету потому как входить ко мне в это время мог только Торгильс, а он сидеть целыми днями со мной и развлекать мой беспокойный разум не мог: мой визит не останавливал его службу при дворе герра Беккера, благодаря которой только я и могла надеяться на аудиенцию у патриарха. Второй, заключающий, день ванн перевалил через середину по моим ощущениям, когда в ритуальную залу, где посреди круга обозначенного свечами в воде сидела я, потерявшая всякий вкус и запаху трав, вошел без стука Торгильс, впустив на короткий миг в темноту комнаты дневной свет: – Есть две новости, как ты любишь говорить, – сказал он, садясь на подоконник забранного плотными ставнями окна и доставая из кармана очередного модного костюма – на этот раз сшитого из бордовой китайской ткани с узорами – флягу. Алкоголя в ней быть не могло, но без зелий у Торгильса точно не обошлось: если из меня за время учебы вышел недурной вторичный артефактор, то из него – замечательный зельевар. – Начни с плохой, – я устроилась поудобнее, хотя мне уже было неудобно в любой позе. Я буквально считала минуты до того момента как свечи догорят и я смогу выйти. К тому же невероятно хотелось есть. – Их одну без другой не изложишь, – звучал Торгильс довольно мрачно, – это будет частный визит, но в ратуше. Но есть еще одна, получше. Я мученически прикрыла глаза, жалея, что я не Марат. С одной стороны, это значило, что я смогу попросить за Александра, но с другой стороны было в этом формате собрано все самое худшее для меня сейчас: минимум свидетелей, которые могут вмешаться и прикрыть меня, почти лишенную магии, сочетался с тем, что я должна буду явиться во всем блеске и могуществе. И даже тусклость сияния взгляда нельзя будет оправдать приличиями. Тут наоборот требовалось взаимная максимальная демонстрация статусов и положений: ведь рядом не будет никого, кто мог бы сгладить ситуацию своими познаниями. Торгильс знал все это тоже. – А что за новость получше? – Через две ночи, считая эту, на третью он согласен тебя принять через час после того, как солнце полностью сядет. – Он прямо-таки жаждет меня увидеть. – Ты, как ты любишь говорить, действительно темная лошадка. Реже всех бываешь здесь. И реже всех бываешь у него. Думаю, тебе придется несладко. – Особенно с моими просьбами. – Зато мы почти успеем завершить лечение. Октябрь в Бремене был холодным. Кроме того все два дня, которые я ожидала аудиенции шел дождь, который сделал погоду промозглой. Я любила такую погоду, но обычно в нее я надевала плотное пальто или наблюдала за ней с чашкой чая из окна. В самом худшем случае я прочесывала окраины Праги в поиске пропавших, что тоже порядком разогревало. В этот раз я ехала неторопливо по улицам Бремена верхом на Нюхе, который по случаю аудиенции патриарха отрастил себе рога и переместил глаза: обычно конь из него выходил вполне обычный, но теперь его глаза располагались спереди. Как у хищника. Он знал, как играть в эту игру получше меня и именно поэтому этим вечером он достал с благоговейным видом и мою парадную мантию, вышитую металлическими нитями и походившую скорее жилет, заканчивашийся в середине голени с жесткими короткими “крыльями”, выступавшими над плечами, и кушак к ней. Более торжественно я могла одеться только на прием к монаршей особе или Папе Римскому. Сейчас же все в моем образе должно было говорить, кто я, откуда и подчеркивать то, что я осознаю почет и славу избранности, которой меня отметил Господь. Поэтому Нюх с видимым удовольствием принял противоестественный для земного создания облик, показывая мою приверженность древней традиции содержания помощного беса и подал мне совершенно не подходящие для верховой езды сапоги на высоком каблуке, чтобы было видно насколько я не нуждаюсь в практичных вещах, ведь в дамском седле меня держат не мои усилия или мастерство, а покорность беса, оберегающего меня от падения. У ратуши меня уже ждали одетые в гербовые ливреи слуги. Я заметила, что между ними возник сумбур: похоже, я оказалась слишком эксцентричной и у них не было приготовлено для меня ступеньки, но, остановившись у входа я махнула рукой и Нюх ловко вернул себе человеческое обличье, спустив меня на землю так, что я не касалась его ни мгновения вне его звериного вида. Высший пилотаж. В отражении дверей я видела, что он добавил себе звериных черт, приблизив себя к тому, как он выглядел вне условностей общества и моих желаний. – Фрау Левандовская, – чуть поклонился вышедший вперед старший, судя по ливрее слуга, – вас ожидают. Я кивнула и мы вошли в ратушу. Герр Беккер встретил меня в холле. Я подошла к носферату и преклонила колено, вкладывая свои ладони в его. – Отныне и вовеки, – От волнения мой голос чуть хрипел: я знала, что делать и что говорить, но все-таки приносить оммаж мне доводилось во второй раз и впервые – без присутствия моих друзей. – Отныне и пока такова воля Его. Мы расцеловались в щеки – церемонию принесения оммажа не обошла викторианская моралистичность – и носферату поднял меня с колена, выпуская, после мои ладони из своих. – Счастлив вас снова видеть, – Герр Беккер чем-то неуловимо напоминал горгулью Нотр-Дам де Пари, пусть и одетую в парадный, с небольшими вольностями, как у меня верховая юбка, костюм. Голос его был спокойным и счастья, о котором он говорил в нем, конечно, не было. Но не было и опасности, – Вы доставили мне невероятные страдания тем, что не смогли озарить мой дом своим присутствием в ваш прошлый визит. Надеюсь, ваше здоровье укрепилось? – Более чем. Благодарю за беспокойство, ноксум, – с подобающей вежливостью, но без подобострастности ответила я. – Превосходно, – он двинулся к лестнице на второй этаж, – Прошу за мной. Думаю, что вам будет интересно увидеть новую жемчужину моей коллекции гобеленов двенадцатого века. Его разместили в Дубовой галереии. – Более чем, – неподдельно оживилась я. В прошлый раз его коллекция, почти музейных масштабов, в которую входили не только гобелены, но и другие произведения искусства, меня, любительницу древности, покорила до глубины души. Больше покорила только концепция – никаких известных мастеров. Только недооцененнные, а лучше и вовсе – работы с утерянным авторством. Именно тогда, проводимая по лабиринтам ратуши после церемонии, я поняла, что было тысячу раз верно попросить именно его покровительства для нашего небольшого общества потому что мне импонировал его взгляд на историю. Теперь я думала поможет ли это покровительство хотя бы выровнять чаши весов, чтобы моя просьба была если не выполнена, то хотя бы выслушана? Гобелен действительно поражал воображение и своим масштабом, занимая всю немаленькую стену, и тонкостью работы. А еще невероятной сохранностью. На несколько мгновений я замерла перед ним, вглядываясь в детали и понимая, что меня поймали в одну из двух самых надежный ловушек. Вторая располагалась этажом выше и я пока не удостоилась доступа к ней: я знала, что герр Беккер обладал одной из лучших библиотечных коллекций посвященных Искаженным и не могла не мечтать однажды ознакомиться хотя бы с ее частью. Когда-то я могла бы лелеять надежду, что там есть рецепт пути домой. Теперь я была счастлива, что его там нет. – Невероятно, – на выдохе сказала я, – его сохранность просто невероятна. Его реставрировали? – Нет. Его создал один маг. Он попросил церковного убежища и настоятель сказал, что он сможет находиться в безопасности не обычные сорок дней, а столько сколько времени займет создание гобелена, которым можно будет усладить взор епископа, – в голосе герра Беккера не было, казалось бы обычного воодушевления коллекционера, презентующего новый экземпляр своего собрания. Только обыкновенная для него размеренность, которая, однако, как нельзя лучше подходила для рассказа о далеком прошлом, – Тот создал изображение всех событий из жизни Христа. Полагаю, это заняло не один год, но точно сказать нельзя: след этого мастера теряется после пометки в архивах о факте сдачи работы. Как бы вы хотели, чтобы сложилась его жизнь после? – Я думаю, что за это время все уже забыли о его преступлении. И ему удалось начать новую жизнь: такая работа не может быть создана без молитвы, а долгая молитва способствует благу души. Именно поэтому я считаю, что любое заключение лучше казни. – Моя сестра с вами бы не согласилась, хотя во многом другом вы нашли бы общий язык, – он двинулся дальше по галерее по направлению к теням, который отбрасывал огонь из камина, единственный источник света здесь, на стены, – Мастер Торгильс намекнул, и довольно прозрачно, что вы в городе не только из тоски по друзьям. Впрочем, я иного в эти осенние ночи от вас и не ожидал – мне сетовали, что вы покидаете Прагу без нужды только между Святым Николаем и Рождеством. – В этом году, боюсь, мне придется отказаться от подобных поездок, – покачала я головой, – Но повод радостный: меня призвала Корона. Моя оценка этого Зова была, конечно, другой, но герр Беккер был носферату той старой закалки, которая подразумевала, что выше долга служения Короне – только служение Богу. И я была уверена, что ему понравиться получение мной Зова. – И правда, отрадно. После того, как исполните свой долг, вы станете в еще большей степени будете желанной гостьей в моем доме. Впрочем, дела подождут – дурно было бы с моей стороны перейти сразу к ним, как будто желаю, чтобы вы поскорее меня покинули. Нет-нет-нет, – он замер перед камином, развернувшись ко мне. Огонь на его лицо отбрасывал инфернальные тени и блики, – Я хотел бы узнать от вас о новостях из Пражского Гнезда и то, что происходит в мире. Разделите со мной партию в шахматы? – Боюсь, что не смогу доставить вам удовольствие игрой… – попыталась соскочить я, уже понимая, правда, что это было не предложение, от которого можно отказаться. – Мне доставит удовольствие ваша компания, – он чуть склонил голову, – К тому же я уверен, что вы скромничаете: насколько мне известно в Доме тысячи свечей ноксы Фаустины все еще высоко ценятся хорошие шахматистки. – Весьма искусная работа, – когда мы вошли в кабинет герра Беккера, размерами не уступавшего кабинету Александра, фигуры уже были расставлены на доске. У кресла со стороны белых стояла низкая скамеечка для ног, намекая, что это место – для меня. Очевидно, партия была запланирована носферату, а не была спонтанной идеей. Хорошо это или плохо? Мне казалось, что скорее хорошо – партия подразумевала долгий разговор, а я совсем недавно опасалась, что меня вежливо попросят на выход едва я принесу оммаж. Я провела ладонью над фигурами, чувствуя холодок внезапной догадки, – Полагаю, мастером был замечательный ювелир. Это полноценное серебро? – Всего лишь серебрение, – поправил меня герр Беккер, – Однако, металлом не утратившим своих свойств. Если желаете, я заменю ваш комплект золочеными. Священные металлы, лишавшие нас сил и причиняющие боль. Сейчас, когда я была и так не в лучшей своей форме, контактировать с золотом мне было противопоказано, хотя бы чтобы не нарушить ход восстановления запланированный Торгильсом. Это перед Витовтом я могла храбриться, говоря, что я его и вся в золоте по стенке размажу. В реальности же я понимала, что играть золотыми фигурами будет больно, а мое восстановление во время партии будет напоминать зарядку телефона надломленным кабелем. Этого нельзя было допускать. – Буду благодарна, – кивнула я, занимая предложенное мне кресло. Герр Беккер потянул за шнур. Пришедшему человеку он передал указание насчет фигур и напитков, после чего сел напротив. Огонь из камина бросал блики на столик и на наши лица, заставляя переливаться металл и ограненные камни в наших перстнях. Я смотрела на доску, размышляя. Шахматистка из меня была кошмарная. Хотя и лучше, чем стрелок. Мне не хватало практики и терпения. А еще противников и времени. В Доме тысячи огней, закрытом клубе для девиц и дам, который держала нокса Фаустина, и правда ценили хороших шахматисток. Но еще там ценили всех магис и всех художниц. Я заслужила себе место в нем своим искажением и навыком анатомического рисунка. Но, несмотря на это, я училась там и шахматам и у меня сложились некоторые предпочтения, которые обо мне рассказывали, пожалуй, слишком много. Я не любила играть белыми, несмотря на принятую идею их преимущества. Игра белыми требовала инициировать ситуацию. Я же предпочитала скорее играть на чужом поле. Но возражать герру Беккеру я сочла дурным тоном, который мог создать мне дурную славу высокомерия и грубости. Все-таки носферату давал мне, пусть и иллюзорную, практически бесполезную для меня, фору, потакая менее опытному игроку. Я была не в том положении, чтобы разбрасываться его хорошим настроением и расположением ко мне. Фигуры заменили довольно быстро. Подле доски поставили по бокалу “Сангре”, алхимического вина, которое способны были поглощать и носферату, и все остальные. Больше ждать было нечего. Мне предстояло сделать первый ход. Особо долго я не думала, сделав то, что я делала всегда, ходя белыми: поставила пешку на g3. – Европа, – начала я, – выглядит как поднимающая голову после этой последней войны, но, думаю, что все эти блестки и игристое – это пир во время чумы. Скоро должны начать проявляться долгосрочные последствия войны и опьянение безопасной жизнью сойдет на нет перед суровостью реальности. – Суровостью реальности? – герр Беккер сделал свой ход и теперь мне пришлось одновременно думать над двумя ответами. О какой-то ситуации на доске пока говорить было рано и я сделала еще один ход без особого задела на будущие: – Думаю, что скоро станет ясно, что людские потери – не единственная проблема. Уже сейчас дорожает продовольствие. В том числе из-за того, что посевные площади и площади для выпаса скота сильно сокращены магическими аномалиями на местах сражений. Их количество феноменально, а новые образуются теперь гораздо проще. Как будто бы мир… научился их создавать, впитав столько смертей. И это не считая гектары и гектары минных полей. Грядет кризис. И страны бывшего Тройственного союза окажуться в самом тяжелом положении из-за репараций. – Эта проблема аномалий действительно такая серьезная? – еще один ход с его стороны, который уже создал какую-то картину, в которой я могла ориентироваться. Выглядела картина слишком хорошо и мне пришлось думать чуть дольше, чтобы предположить план герра Беккера и не попасть в ловушку. По крайней мере я надеялась, что у меня это получилось. Только сделав ход я ответила: – Я побывала за последний месяц в двух и могу сказать, положив руку на сердце, ситуация действительно крайне непростая. Боюсь, что магов, у которых есть квалификация для такой работы недостаточно. Потребуется переучивать имеющихся и менять полностью подход к тому, как обращаться с местами сражений. – Войны были всегда, – в отличие от меня герр Беккер не замолкал, ни обдумывая свой ход, ни делая его, – За века был выработан вполне понятный и эффективный порядок обращения с полями битв и мало какое из них становилось аномалией. – Мало на каком из них погибало столько людей, – возразила я прежде, чем замолчать, чтобы подумать над дальнейшими действиями. С каждым ходом я все больше включалась в игру и начинала думать наперед, – Ни для кого не секрет, что в эту войну техника шагнула так далеко, что тела многих погибших так и не были найдены. Их смерть была установлена по спискам и жетонам. В лучшем случае. Это создает сложности для отправления положенных обрядов. Кроме того существует множество других нюансов. – Похоже, для вас эта тема весьма важна, – теперь он тоже взял паузу, размышляя над ответным ходом мне, – Ваш Зов связан с исследованием аномалий? Будь я менее напряженной, то ответила бы, но игра не расслабляла и не разбалтывала меня. Скорее наоборот. Я давно не была такой собранной. – Не могу сказать, – я покачала головой, – Это не моя тайна. Но мой путь проходит через Бремен не случайно. – Стоит опасаться насчет спокойствия на улицах? – хороший вопрос. Я надеялась, что нет, но какие я могла дать гарантии? – Не думаю. Мы собираемся работать тихо, – ответ был достаточно уклончивый, не дающий особых обещаний, но обозначающий намерение. И то, что я действовала не в одиночестве. Такой способ подвести к разговору об Александре я выбрала. – У вас есть союзники, – не вопрос, но утверждение. – Скорее силовая поддержка. И напарник, – сделала еще один небольшой шаг в сторону сложного разговора я. Сейчас мне требовалось куда как больше терпения, чем для шахмат. По ощущениям это походило на первые интеракции с демонами. – В город вы приехали только с ликантропом. Полагаю, что он из потомков Каина и является той самой силовой поддержкой, – как будто размышляя, медленно сказал герр Беккер. Ход был его, но он не торопился его делать, бросив внимание на разговор со мной. Я могла бы предположить, что он раскусил мой план с раздельным прибытием и забеспокоиться, но больше склонялась к тому, что Торгильс решил быть честным с патроном и оттого оставалась спокойной, – Кто же ваш напарник? Вот он. Прямой вопрос. – Ноксум Александр Троякий. Он мой напарник. И крестный, – я встретилась взглядом с носферату. Повисло молчание. Разрушенное стуком фигуры о доску. Герр Беккер сделал ход, походя взяв одну из моих фигур. Теперь мне казалось, что пауза была связана не с его желанием смирить страсти внутри себя, а с размышлением сделать это или дать мне еще пару ходов иллюзии моей состоятельности как игрока. – Вы об этом не говорили раньше, – я ожидала резкости в голосе носферату, но тот оставался таким же ровным, как гладь замерзшего озера. – Мы долгие годы были с ним в ссоре, – аккуратно подбирая слова, проговорила я. Мне нельзя было лгать напрямую. Только осторожно формулировками ввести в некоторое заблуждение герра Беккера, чтобы нельзя было меня в чем-то упрекнуть. Все как у демонов, – Только в прошлом году пришли к некоторому соглашению, а окончательно умягчили наши сердца лишь этой осенью. – И вы хотели бы, чтобы я позволил ему въехать в город, охотиться в моих угодьях и быть равным среди верных мне. И пришли об этом просить. Поистине вы – троянский конь, – у голосе был скорее мягкий, отеческий упрек, чем гнев или разочарование, – Или он умолчал о царящих промеж нас разногласиях? – Не умолчал, – покачала я головой, – И потому, несмотря на то, что мне было бы значительной поддержкой и опорой его присоединение ко мне в городе, тем не менее я пришла подтвердить свой оммаж вам. На то, что вы допустите моего крестного в город я не питаю надежды. – Неужто ваш крестный для вас будет большей опора, чем, допустим, мастер Торгильс? – тон герра Беккера стал почти увещевательным, выдав годы священнеческой работы, которая, безусловно, была у него за плечами. – Он не связан со мной делом Зова, – возразила и я и добавила, – Кроме того, для меня это шанс вновь сблизиться с тем, кто видел мои первые шаги в этом мире в той степени, которой должно быть. Ответил герр Беккер не сразу. – Из-за чего случилась ваша ссора? – голос снова стал ровным. Как будто это был вопрос, заданный из вежливости, а не из любопытства. Ход снова вернулся ко мне во всех смыслах. – Став для меня единственным родным, после того, как я потеряла всю семью, он показал себя довольно деспотичным в своей заботе обо мне, хотя и был прав по сути, – во второй раз я уже не чувствовала себя канатоходцем над пропастью, но и беспечности я тоже не ощущала. Жаль, что замаскировать запах зелья, успокаивающего пульс не вышло бы и пришлось идти на этот прием “чистой”, – Я его ослушалась и сбежала, а после того, когда в войну потеряла обретенный новый дом и овдовев, я не сочла возможным явиться к нему с раскаянием. Даже когда война закончилась. Но мы нашли в себе силы поговорить и простить друг друга. – Полагаю, что вы были очень юны тогда. – Весьма. Мой бунт не закончился трагедией только по Божьей милости и Его заступничеству, – я перекрестилась. – Аминь. – Аминь, – и добавила, – Полагаю, Он свел нас на этой дороге Зова, чтобы примирить в полной мере. – Пути Его неисповедимы, – он помолчал, – Расскажите о прошедших Пасхальных торжествах в Праге. Мастер Торгильс говорит, что вы прихожанка кафедрального собора и я знаю, что прошедший год был для него весьма знаменательным. Я кивнула: – Более чем. Собор Святых Вита, Вацлава и Войтеха можно поздравить с завершением почти тысячелетнего строительства. Дальше беседа шла абсолютно непримечательно. Я чувствовала, что герр Беккер поддается мне, не давая проиграть сразу, растягивая игру, чтобы она не закончилась раньше разговора, который шел, в сущности, ни о чем. Наконец, я оказалась разбита. Герр Беккер откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня пристально: – Для меня абсолютная загадка, как такой проходимец и повеса как Александр Троякий смог вырастить такую достойную и понимающую Слово магису. И как смог снискать благословение быть вам не чужим. Это требовало бы поощрения. Но, как вы, думаю, понимаете, все не может быть так просто. Спустя полчаса я вышла из дверей ратуши, чувствуя острое желание глотнуть чего-нибудь крепкого или хотя бы закурить. Но ни того, ни другого я сейчас себе позволить не могла. Мои пальцы так крепко сжимали трость, что я в какой-то момент забыла, что она у меня в руках, едва не выронив ее вовсе. Пульс мой был таким, что под него можно вероятно было танцевать финальную часть сиртаки, если немного постараться. Следовавший за мной в шаге Нюх чуть обогнал меня и мы с тем же изяществом снова стали конем и всадницей. – К Александру, – тихо сказала я. Я еще никогда так сильно не жалела, что пустить Нюха не шагом, а чем-то более быстрым я смогу только за пределами города, чтобы не испортить впечатлений о себе. Торгильс зря напоминал мне перед выходом, что у герра Беккера по всему городу глаза. Я и так это знала.