Свободный ганзейский город Бремен, октябрь, 1923 год.
Вопрос звучал по-русски. Времени на принятия решения не было. Веер легенд, которые я использовала за последние десять лет стремительно развернулся в моей голове: важно было угадать, что обо мне знает говорящий. И знает ли что-то вообще. Язык давал понять – он пришел либо по моему следу, либо по следу Александра. В обоих случаях я могла быть узнана. Выпутаться шанса не было: я уже сейчас понимала, что дело закончиться почти наверняка потасовкой. – Я не знаю вашего языка, – медленно, стараясь четко произносить звуки, как это делала говоря с кем-то, кто плохо знает известные мне языки произнесла я по-немецки, решив, что лучше сыграть в дурочку, чем выболтать лишнее. Это я усвоила еще с детства. – Чего ты там лапочешь? – упор в затылок стал сильнее. Я начала втягивать носом воздух, как будто бы сдерживала слезы. Сердце же билось как бешенное по-настоящему: на таком расстоянии между мной и дулом даже щит не подставить и смерть, если у него дернется палец на спусковом крючке или кончиться терпение, будет неизбежно. Надо было что-то предпринять. Надо было разорвать контакт с дулом. Тогда заклинание окажется быстрее пули. Но до этого… Я подняла руки с раскрытыми ладонями вверх. – Не убивайте. Пожалуйста, – проблеяла я все так же на немецком. Я, полагая, что тот, кто стоит за мной понятия не имеет, что со мной делать, если я даже не знаю языка, на котором он говорил, выгадывала этим время, надеясь за него придумать решение. Пока же я старалась вести себя как положено в таких ситуациях: тревожным воспоминанием из прошлой жизни всплыли все разборы захватов заложников, которые я когда-то смотрела в Сети. Сейчас было важно не делать лишних движений и вести себя хорошо. Но самое главное – разорвать дистанцию, чтобы заклинание оказалось все-таки быстрее пули. Где же Нюх? Именно сейчас он был мне нужен как никогда. Судорожно вдохнув, я сделала то, что не делала, кажется, ни разу за время нашего с ним работы. Одними губами, беззвучно я произнесла его Имя. И почти сразу почувствовала его незримое присутствие. От этого стало гораздо спокойнее, несмотря на то, что по какой-то своей причине вмешиваться он не спешил. Это значило одно – пока что я в относительной безопасности. Хотя верилось в это, когда на затылок давил ствол, с трудом. Рука визитера дернула меня наверх за плечо платья. Послышался треск ниток. Я послушно встала, поморщившись: опять шить. Ствол сместился к лопаткам и толкнул меня вперед. Я, взяв трость, не торопясь пошла вперед, тяжело опираясь на нее, хотя в этом не было иной нужды, кроме как ввести нападавшего в заблуждение, создать иллюзию моей безобидности и необходимости трости. А еще выгадать еще времени. Но вместо решения, в голове роились худшие варианты ближайшего будущего. Если он сейчас выстрелит, то пуля заденет позвоночник почти наверняка. Это будет немногим лучше выстрела в голову. А возможно и хуже потому как смерть будет дольше, унизительнее и мучительнее. Хотя, если меня быстро найдут, то будут шансы, что целители поставят меня на ноги. Но найдут ли меня быстро, вот в чем вопрос? Разве что слуги. Почему Нюх не вмешивается?.. Хорошо, однако, было то, что теперь я стояла. Тратить силы все еще было нежелательно, конечно, но уже риск ввергнуть себя снова в бездну бессилия были минимальны. Я теперь могла многое, хоть и с оглядкой. Сделав два шага чуть быстрее, чтобы дать пространство щиту, который, я развернула почти вплотную к себе по принципу плаща. Если он выстрелит, что я получу синяк, а пуля уйдет рикошетом… куда-то. Тот же зонтик, только пуленепробиваемый. Теперь можно попытаться заговорить зубы. Я повернулась к визитеру, ожидая увидеть кого-то вроде Карла – головореза даже на вид. Но там стоял паренек едва ли старше лет двадцати. Даже юношеская сыпь на лице еще не прошла, хотя это могло быть просто хронической болезнью. Юноша был бледен и напряжен. Дуло пистолета – надо же, действительно пистолет, а не палка! – ходило туда-сюда, выдавая усталость и неопытность. Похоже, это был его первый раз и я невольно даже его пожалела: первое задание всегда самое нервное. Было видно, что он не исключение. Я было открыла рот, чтобы начать его уговаривать опустить пистолет, когда уловила едва ощутимое движение. Плащ рассыпался. Я оказалась слишком самонадеянна, ожидая, что сразу после тяжелой потери сил такое плотное и объемное заклинание продержиться долго. И растерянность на моем лице в этот момент оказалась первой настоящей эмоцией, которую я показала при нем. Это в мой план не входило! Что ж, отступать все равно уже некуда. – У меня нет при себе денег, – продолжила я говорить по-немецки. Я подозревала, что немецкого юноша скорее всего не знает вовсе. Не выглядел он никак на кого-то, чьи родители имели возможность обучить ребенка, по крайней мере этого, языкам. Сколько ему было в Революцию? Четырнадцать? Какой же ребенок! Но сейчас этот ребенок направлял на меня оружие. И тут не понять: не убил он меня потому что не хотел или потому что убить человека не так-то просто. По крайней мере в первый раз. И я, уже не зная зачем, как будто бы на всякий случай продолжала вести себя так, как будто он знал немецкий или хотя бы немного его понимал. И как будто бы я была не я, а просто какая-то девица, которую взяли в заложники, – Но скоро придет мой друг и у него они, думаю, вполне есть! – Хватит лопатать на своем! Других языков, что ли, не разучила? – и ухватившись за пистолет второй рукой показал им вперед – По-нормальному говори. И иди давай! Вперед! – он махнул пистолетом в бок, в сторону двери, до которой было уже, на самом деле, рукой подать: сад был, в общем-то, крошечным, другого город не мог позволить, не здесь. О, а он пистолет, похоже, первый раз в жизни держит в руках! Руки его дрожали и пистолет ходил ходуном. Мне чудилось напряжение во всем его корпусе, а плечи и предплечья уже, похоже, одеревенели. У меня и то хватка увереннее! Хотя тут, наверняка, сказалось то оружие – не пушинка. Руки от него устают. А переживания только все ухудшают. Но поможет ли это мне это? – Ты чего там копаешься? – послышался голос из-за забора. – Да тут какая-то девица и ни бельмеса по-нашему не понимает, все на своем лапочет, а ее в дом надо загнать! – парень отвернулся, продолжая тыкать в меня дулом пистолета. Я сделала медленный шаг назад. Затем второй. Садовая дверь была все ближе. – Девица? Какая еще девица? – к прутьям сада прижалось лицо какого-то другого мужчина. В голосе его слышалось непонимание, – Да это та сука! Все она понимает! Стреляй в нее! Раздался выстрел. Но было поздно. Еще на слове “сука” я сорвала шаль и бросила ее на парня, сбив ему прицел и без того гуляющий туда-сюда, и перекрыв зрение, а сама побежала в дом, благодаря богов, что юбка была сегодня не такой уж длинной. Захлопнула за собой дверь, я задвинула щеколду и, подперев ручку двери стулом, стала судорожно рыться в карманах: я точно помнила, что, когда мужчины уходили, положила их в платье. Не столько для дела, сколько как символ хозяйки. И ключ от садовой двери на кольце точно должен был быть. – Нюх, входная дверь! – крикнула я , вытряхивая из карманов все, что в них вообще было, – И ставни тоже на тебе! И слуги! Их надо было убрать в безопасное место, – Никаких случайных жертв! Только заперев дверь, я поняла, что парень с пистолетом окзался куда медленнее Карла и время между тем, как щелкнул замок, а дверь с косяком оплелись охранными чарами, вшитыми в сами стены дома еще когда его строили, и тем, как на дверь обрушился первый удар показалось мне вечностью, за которую я успела отдать первые необходимые приказы. По всему дому захлопали ставни. Ночь и так была слабо освещена фонарями, а теперь первый этаж и вовсе погрузился во мрак. Я замерла перед дверью, сжимая в руках трость. Сейчас они будут пытаться вышибить дверь. Это у них не выйдет – дом рассчитан на это. Его стены, укрепленные магией, выдержат многое. Но только то, с чем были знакомы строители, сопротивление чему они закладывали в стены. – Замок они смогут отстрелить, – сказала я тихо. Нюх возник рядом. Я его не видела, но чувствовала. – Если поймут, как, – с тихим смешком ответил бес, – что будешь делать? Пожалуй, сейчас я поняла, почему Нюх не вмешался: слишком был велик риск упустить или подставить меня под атаку второго. – Понятия не имею, – я помолчала, – Сколько их всего? Двое? – Трое, – бес, наконец, обрел плоть, встав рядом со мной, чуть ближе к двери. Он тоже смотрел в ее сторону, – Последний только что вошел в сад: ему открыли калитку, заросшую виноградом Было слышно, как мужчины пытались высадить дверь. Я, наблюдая за этим как будто со стороны, как будто бы происходящее не несло мне никакой опасности, стояла в трех метрах от двери, в узком темном коридоре той части дома, что стояла здесь еще со времен Лютера, и невидящим взглядам смотрела во мрак перед собой. Я ощущала себя не здесь. Мне казалось мне, при этом, что я снова сижу перед герром Беккером в его кабинете и смотрю на шахматную доску, пытаясь увидеть ход, который позволит, если не свести партию к ничьей, то хотя бы продлить ее. И никак не могу отделаться от ощущения, что ход очевидный для всех, кто играет долго. Но не для меня. Ускользая от меня в мыслях скользила какая-то идея. Пришлось прикрыть глаза, чтобы ничего не мешало смотреть внутрь себя. Чтобы ничто не мешало поймать идею за хвост. Идею, к которой я уже обращалась недавно.Тимишоара, Румыния, Октябрь, 1923 год.
Слова Александра прозвучали над столом негромко и мы даже не сразу поняли, что он вообще сказал. Услышали, но не вникли. Сначала продолжили говорить даже друг с другом по инерции. И только потом замолчали. – Что-что-что? – наконец, спросила я, разрушая тяжелую, повисшую над нашим столиком тишину. В памяти возникла карта и я никак, как ни старалась, не могла вспомнить, чтобы в районе Пскова зажглась хотя бы статичная точка, обозначавшая бы вотив. Но был вообще Псков на нашей карте? Этого я тоже вспомнить не могла. А что, если его там не было? Что, если это еще одна моя ошибка? – Царевна нашлась. В Пскове. Таковы сообщения моей агентуры в стране. Думаю, что теперь вопрос времени, когда меня отзовут обратно в Петроград, – сказал Александр, аккуратно закрывая дневник, вложив в нее закладку, – При том, думаю, времени довольно скорого. – И в это верите? – спросила я тихо, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно. Но все равно мне казалось, что этот вопрос звучит как обвинение. Верит ли он, что я опять ошиблась? – Нет. Я думаю, что ваши расчеты вернее, несмотря на то, что прошлые попытки оказались не вполне точными, – успокоил мою тревогу Александр, – Но, вынужден сообщить, что прямого приказа, если Алексей Николаевич потребует, я ослушиться не смогу и мне придется вернуться в Петроград или поехать сразу в Псков. Но ваш Зов с моим присутствием не связан, хочу заметить. Вы можете продолжать настоящие поиски царевны, чтобы потом соединиться где-то, где условимся. – Да брехня все это! – Карл раздраженно грохнул кулаком по столику. Вышло шумно, на него обернулись люди, – Кто потащит украденную девицу туда, где ее легко найти? А если она беглянка, то в этом еще меньше смысла: на кой сбегать из подвала на чердак? Все было так. Я положила подбородок на руки и уставилась вдаль. Нужен был план. Не обязательно хороший, но позволяющий задержать Александра здесь, с нами. Мне казалось, что отпустить его в Россию было тем же самым, как отпустить друга по дворовым играм попить воды домой – назад он выйдет тогда, когда будет слишком поздно. – У тебя, вороненок, такой взгляд сейчас… – нагнулся ко мне Карл, вырывая из размышлений, в которые я ушла, похоже, слишком глубоко.. – Давайте флирт на потом оставим, – отмахнулась я, выпрямляясь. – Это не флирт, – хмыкнул он, – Я вижу, что ты что-то задумала. – Да, – кивнула я, вдруг поняв, что хочу предложить, – Я думаю, что либо шах сдохнет, либо ишак. Помните этот анекдот? – я точно помнила, что обоим, когда-то, его рассказывала, объясняя свой подход к некоторым вопросам. – И как же вы надеетесь тянуть время против царя? – поинтересовался Александр, – Да, Алексей Николаевич молод, но не глуп и окружен людьми тоже отнюдь не глупыми. Эффективность этого сценария не выглядит действительно высокой. – О, я в этом вопросе мастерица! Профессионально тяну время, используя все возможности, – и перегнувшись к Александру через стол, почти заговорчески, тихо, спросила, улыбаясь, – Знаете, какой мой любимый метод свести шахматную партию в ничью? – Какой? – не без любопытства спросил он, смеряя меня взглядом. От этого казалось, что он и вовсе видит меня в первый раз. – Предложить противнику бесконечно топтаться вместе со мной на одних и тех же клетках, пока ему это не надоест и он не предложит разойтись ни с чем, – Я выпрямилась, – Мы сделаем что-то похожее.Свободный ганзейский город Бремен, Октябрь, 1923 год.
Вот оно! Я загнана в угол, но партию еще можно спасти. Свести к ничьей между нами, передав эту проблему тем, кто с ней сможет сладить лучше. Зная дом как свои пять пальцев. Видя в темноте ничуть не хуже Карла или Александра. Будучи магисой, которой служил бес. Будучи полной сил. И при этом сама же моя задача была в том, чтобы всего лишь продержаться достаточно долго, чтобы дождаться, когда в ратуше станет известно о происходящем и оттуда пришлют кого-нибудь для того, чтобы проверить дом. В ратуше, которую было видно из окон, выходящих на сад. А вовсе не в том, чтобы победить троих мужчин, пусть и людей. Из этого можно было что-то извлечь для пользы. В конце концов, я всегда была хороша в том, чтобы тянуть время. В этом была моя главная тактика, которую я всегда использовала, если не было лучших вариантов. И чаще всего оказывалась в ней успешна. – Я отказываюсь их убивать, – наконец, сказала я, – С меня довольно. Нюх наклонил голову набок, ожидая вывода или приказа. Лицо его сделалось похожим на маску и оттого стало совсем уж не похожим на человеческое. Даже рога и шерсть не так сильно выдавали в нем инфернальное, чем вот такое вот отсутствие всяких эмоций. – Не хочешь, но готова, – Нюх был прав. Мы оба знали об этом. В голосе его слышалось подобие нетерпения, – я годами ждал, когда ты обагришь и мои руки. Как я надеюсь, что дождался этого. Конечно. Для таких как он служба без приказа об убийстве – редкость. Но даже если все за меня сделает он, то убьет их все равно мой приказ. А я не хотела вносить в список погибших по моей вине новые имена. Не сейчас. – Нет, – все же ответила я казалось бы твердо, но Нюх продолжил гнуть свое, почти увещиая: – Тебе ничего не будет это стоить. Патриарх города будет только доволен тобой: мы оба знаем покусившийся на тех, кто находится под его протекцией – трупы. Первый выбрал смерть, когда приставил тебе к голове ту игрушку, второй – когда сказал убить тебя. Третий пока чист в этом, но, очевидно, это ненадолго. Он звучал очень разумно и соблазнительно. Мне даже захотелось с ним согласиться. – Нюх, – я развернулась к нему и постаралась вложить в голос всю жесткость, на которую только была способна, – Такова моя воля – по возможности сохранить им жизнь, – и добавила, – Не из милосердия, впрочем. Бес склонил голову в почтительном поклоне. Его желания и стремления были вторичны, если противоречили моей воли и мы оба это знали. – Я хочу, чтобы ты их хорошенько припугнул, когда они войдут, – продолжила я говорить, переводя тему, – Не сразу, а когда отойдут от двери метров на пять. Воспользуемся тем, что тут узкие и темные коридоры. Они окажуться в темноте. Слепые. Выгадаем время за счет этого. Увидишь любой источник света – потуши его. Наша задача… Я не договорила. Нападавшие отстрелили замок и ворвались в дом. Испугаться или устыдиться того, что все не то, что пошло не по плану, а этот план даже не удалось начать реализовывать, у меня не было возможности: стоя на лестнице, ведущей наверх, на второй этаж, я освещала мрак коридора изящным рисунком щита, перекрывающим путь ко мне. Я должна была ощущать, как сила утекает из меня, но вместо этого почему-то я ощущала небывалое свое могущество. Сила текла в меня ровным мерным потоком, хотя до вчерашнего дня это был ручеек, русло которого увеличивалось совсем по немногу. И все же тратила я их только на защиту, от которой рикошетили пули нападавших, отлетая куда-то в отделку дома. – Господа, – я обратилась к ним по-немецки, когда увидела, что один за другим они убирали пистолеты, а тот, что был дальше прочих полез за пазуху, – Думаю, сейчас самое подходящее время для нас всех обсудить взаимные претензии. Они собирались перезарядиться. Я же присмотрелась к ковру: сейчас у меня должно было хватить сил, чтобы встряхнуть им и сбросить этих вниз. Только для этого нужна была минуточка покоя: маг, конечно, стоил многих людей в бою. Но только если готовился к этому годами. Я – не готовилась. И потому должна была проявить смекалку. – Мы знаем, что ты, сука, знаешь по-нашему! – этот голос я не знала. Похоже, это то новое лицо, которого в саду я еще не видела и не слышала, – Думаешь, если смылась и избаваилась от вещицы, то тебя никто и не признает? Внутри становилось муторно. Я была между Сциллой и Харибдой. Бремен давал мне шанс выбраться без убытков из этой истории – наше общество было под протекцией патриарха и это не только обязывало нас, но и давало нам определенные привилегии. И в то же время тут мне никак нельзя было раскрыть себя: вряд ли герр Беккер придет в восторг от новости, что одна из Всадников – русская шпионка в прошлом и, к тому же, убийца. Это связывало мне руки: есть вещи, которые стоит предоставить другим. Например, доказательство твоей вины. Несмотря на возрастающую во мне тревогу – они меня узнали! И даже на таком расстоянии! – я понимала: ни черта они не знают наверняка. В самом худшем случае у них есть фотокарточка из пансиона. Пусть годы меня мало тронули, но одежда меняет восприятие и чудо, что они вообще меня признали. В лучшем для меня случае – у них есть словесный портрет, составленный с чужих слов и под него подпадает невероятное количество женщин. У них на меня ничего нет. И не будет, если я себя не раскрою. Я собиралась молчать и дальше или вести свою линию, которую выбрала изначально, но ближайший ко мне нападавший повернулся ко мне спиной и зло сказал остальным: – Да что вы с ней миндальничаете! И тратите на нее силы! Она просто побрякушка при кровососе! Давайте сюда этот ваш “Аурум” и вся… – он не договорил. С каждым его словом во мне поднималось нечто забытое, темное, жесткое, отголосок которого я ощущала так часто в своей жизни. Жажда гнева. Наслаждение от возможности выпустить его наружу. “И дано было ему взять мир с земли” Наклонившись чуть вперед я, приподняв щит, схватила нападавшего и дернула его к себе, на ступеньку вверх, затаскивая его под щит не без помощи Нюха. Поднявшись выше ради своего удобства, я придавила тростью горло мужчине, усложняя ему дыхание. Теперь у меня был заложник. – Слишком много трепа, – сказала я по-русски. Я слишком устала скрываться. Я хотела ответов больше, чем сохранять свое инкогнито, – Слишком мало дела. Я уже поняла, что вы пришли к Александру Георгиевичу. Зачем? – Бешеная сука! – сплюнул на ковер один из тех, кто остался ниже. – Это я уже слышала. Ответы, господа, ответы! Иначе ваш друг задохнется и сделать я это успею даже если вы распылите на меня золото. Впрочем, свернуть шею ему – это тоже вариант. В призрачно-синем свете щита я видела, как лица нападавших исказились, но была причина в гневе или чем-то другом, я даже не стала всматриваться. – Для вас еще не все кончено. Ответите на вопросы и мы можем разойтись, сохранив вам жизнь, – для очистки совести соврала я, зная, что будет дальше. Я хорошо помнила, что эти люди не умеют останавливаться. Как и я. В воздухе блеснула металлическая взвесь. Молотый металл. Идея эта использовалась веками против Искаженных, но только в прошедшую войну она стала так популярна. И так незаконна после нее. Частички металла жгли кожу и, прилипая к ней, мешали заклинаниям. А еще они пробивались сквозь магические щиты. Я толкнула от себя заложника. Тот неловко оступившись, упал на своих подельников. Я перехватила трость поудобнее и, подхватив юбку, побежала вниз – второй этаж станет для меня ловушкой. Невероятной удачей было то, что сегодня я надела очки. Вот почему они вошли в моду у Искаженных, неуместно мелькнула мысль в моей голове. Дело не в приличиях. Металлическая взвесь оседает на стеклах и сохраняет зрение. Вот почему очки носил Карл, далекий от моды. Один из нападавших, почти выбравшийся из-под тел своих подельников, схватил меня за ногу и я чуть не упала, но ладонь его быстро разжалась, а меня удержал Нюх. Я развернулась ко всем троим, которые медленно поднимались. Один из них достал пистолет и я поняла, что не знаю, успел он его перезарядить он или нет. – Фас! – крикнула я Нюху. Его не надо было просить дважды. Вскрик. Завязалась драка. Золото могло лишить меня доступа к магии, но не лишало ее самой и, следовательно, помощи Нюха. В конце концов, он только и ждал такой возможности. Ко мне же аппетит приходил в процессе. Места для трости было мало, но мне на руку играло то, что я сама ниже каждого из них. Узкий же коридор не давал взможности зайти ко мне за спину. Я толкнула нападавшего набалдашником в живот и тот, согнувшись, попятился, врезаясь в стену, которую там не должно было быть. Только подняв взгляд я поняла, что это Карл. За его спиной стояли Александр, Торгильс и полиция. Ладонь, которую Карл положил на плечо нападавшему казалось лежала спокойно и из ее хватки было легко вывернуться, но я знала – это не так. Другого зажал в углу Нюх, что-то нашептывая ему на ухо такой, от чего человек стал бледным как снег. Я не теряя времени подобрала оброненный кем-то из них пистолет и направила его на третьего. Партия была выиграна. – Кто это, моя дорогая? – спросил Александр, разглядывая визитеров. – Я думаю, что это к вам, – ответила я как можно спокойнее, думая о том, как удержать пистолет в руках ровно, не давая дулу гулять. Я не хотела выдать то, насколько меня трясло от постепенно спадающего ража драки. – В самом деле? – Он вгляделся в лицо того, что зажал Карл, – И правда. Господа и, – он чуть поклонился мне, – фрау Левандовская, позвольте представить вам Фому Сечева, – он посмотрел на двух других, – Аркадия Иванова и Василия Лабуду, – добавил он по-русски, – Рад вас видеть, господа. Мои люди уже устали вас выслеживать по всей империи. – Думаю, теперь, мистрис Кассандра, вы понимаете, почему я не был готов дозволить ноксуму Александру приезд в мой город, – новая встреча с герром Беккером проходила в гостиной его покоев ратуши. На диванах мы все, кроме Карла, стоящего за моей спиной, разместились вполне свободно, пока перед нами в отдельном кресле восседал герр Беккер, – Я не сомневался, что вместе с ним в город придет беда и, как видите, не ошибся. Однако, – он посмотрел на меня пристальнее, – эти люди утверждают, что знают вас и осыпают вас проклятиями за убийство некого человека, с которым они были, как я понял, дружны. И утверждают, что известно минимум три ваших имени и ни одно из них не Кассандра Левандовская. Я была готова к этому вопросу и все же в реальности он звучал хуже, чем я могла себе представить. В моих мыслях при этом разговоре не присутствовал Торгильс. Смотреть на него я избегала. – Ноксум Нил, я… – начала было говорить я, но герр Беккер поднял ладонь, останавливая меня: – Я хочу, чтобы вы уяснили одну вещь: у каждого в этой комнате свои тайны. И свои грехи. Вы и мастер Торгильс еще крайне молоды и не понимаете всего, но, как бы я ни был резко настроен в отношении ноксума Александра, мы оба, думаю, понимаем, что есть вещи, о которых не спрашивают в приличном обществе. И прошлое – одна из них. Как бы ни были тяжелы грехи вашего прошлого, важнее – их искупление, а не вечное порицание, – он сделал паузу, давая мне немного времени, чтобы я поняла о чем он говорит. Ощущались его слова как будто я пришла открывать дверь с тараном, а она оказалась не заперта. И я была оглушена этим чувством, – Что до имен, то я рад, что вы и в этом соблюдаете древнюю традицию вашего народа. И не стоит идти на поводу у людей, которые, как дети, не видят ничего за пределами своих жизней, – он встал и следом за ним встали мы все, – Тайны же всегда будут и будут копиться от года к году. Но вам стоит подумать над тем, нет ли тех, чья неосведомленность о них сослужит вам плохую службу, – он бросил взгляд на Торгильса и перевел снова на меня, – Надеюсь, эти люди не причинили вам серьезного вреда. С моей стороны будут предприняты шаги для более серьезной защиты резиденции Carpe Noctem уже сейчас: я предполагал, что этим придется заняться в следующем десятилетии. – Благодарю вас за вашу заботу. Я не пострадала вовсе, – я сделала реверанс, необходимый, согласно этикету, в этой ситуации. Герр Беккер, конечно, был осведомлен о золотой взвеси и прислал придворного целителя для устранения последствий. Но мне об этом говорить было не положено. Не в этих обстоятельствах. Патриарх должен о таком узнавать другим образом. Герр Беккер кивнул. Теперь он обратил внимание на Александра: – Мои верные слегка развязали им языки, но, как сказала достопочтенная мистрис, эти господа явились к вам. И вам я их и отдаю в полную власть. Таков мой приговор. Вина их неоспорима, судьба их не нуждается в проведении полного процесса. – Насколько далеко я могу зайти? – уточнил Александр. В голосе не азарт, а сосредоточенность изучения границ дозволенного. Которые, впрочем, были вполне ясны всем, за исключением, пожалуй, Карла, которого ноксум воспринимал, похоже, скорее как мебель. Как и любого телохранителя, насколько я знала. Нападение на резиденцию ордена на земле покровителя ордена, угроза жизни магисе этого ордена, которая недавно укрепила оммаж, подтвердив этим свое положение внутри города… Я уже знала ответ и не хотела его слышать, но выхода у меня не было. – В Бремене нет запрета на смертную казнь, – произнес ровным голосом герр Беккер. Как будто бы речь шла не об убийстве, пусть и узаконенном. Таким тоном обычно говорят что-то вроде “У нас принято на Рождество пить грог”, – И не установлено, кого можно назначать палачом. Я могу вписать в документы любого из вас. Даже вас, мистрис. Не вздрогнуть от обращения не удается. …Я заношу нож над шеей. Резкое, глубокое движение из горла Клауса хлещет кровь, заливая нож, мою ладонь и манжету, падая на белый снег... Я моргнула, видение прошлого исчезает, оставляя после себя муть. – Благодарю за это предложение, но, если возможно, я откажусь, – взяв себя в руки, ответила я. По древнему праву, жизни этих людей действительно в большей степени принадлежат мне, чем Александру. И я знала, что им не выжить. Но прикладывать руку к этому я не хотела больше всего прочего в этот момент, – Я последовательная противница смертной казни для преступников, не имеющих серьезной опасности для общества. – Воистину, женщины нам даны, чтобы мы не забывались в своей жестокости и жажде крови, – улыбка герра Беккера была скупой, но это больше, чем он обычно себе позволяет, – Но, все же, сохранение им жизни – это невозможный вариант. – Тогда почему жизнь должна быть сохранена мне, если я – допустим, они говорят правду – тоже кого-то убила? – я спросила слишком пылко даже по моим меркам. Карл и Александр встревоженно посмотрели сначала на меня, потом перевели взгляд на герра Беккер. Вопрос, который бьется во мне со дня казни, которую я когда-то провела, вырывается наружу. – Потому что вы убили – если убили – не на моей земле и не кого-то, кто был под моей защитой, – моя пылкость сразу увязла в спокойном до равнодушии ответе герра Беккера, – Остальное меня уже не беспокоит. Или вы считаете, что кто-то из присутствующих здесь, кроме, возможно, вас и вашего брата в пути познания, не достоин алых перчаток душегуба? Уверяю вас, святых тут нет. А раз так, то и не мне вас судить, пока вы не совершили преступления на моей земле. Господь рассудит, когда придет час. До этого обвинения вам пусть выдвигают те, у кого есть власть судить вас за то, что вы, возможно, совершили. Но у меня такой власти нет. Оставим это. Каждой тайне – свой час. – Всему свое время и каждой вещи под небом? – приподняла я брови. – Которое может и не прийти, – чуть кивнул герр Беккер. Торгильс положил в багажник мой чемодан и захлопнул за ним дверцу. Отряхнув руки, он прислонился боком к машине, поглядывая на окна дома, за которыми мелькали силуэты моих спутников. Я встала рядом и, достав портсигар, закурила. Какое-то время мы стояли молча, потом Торгильс, наконец, заговорил: – Мы когда пришли к тому отелю, прождали порядком. Карл хорошо поработал, составил расписание прогулок девушки и мы знали, что она должна была выйти вот-вот. Но ничего не было. Стали решать, что делать. Ноксум Александр сказал, что всем вместе идти нельзя. Карл очень заметный. Я не знаю, кого искать. Он хотел пойти один, но в итоге мы пошли вдвоем. А Карл остался ждать нас в переулке. Портье сказал, что фрау с супругом сегодня выехали и передал нам записку, – Торгильс передал ее мне, – Она довольно объемная. Почерк не очень хороший и написана, к тому же, на русском. Ее читал ноксум. А, прочитав, переменился в лице и… Я знал, что носферату бывают быстрыми, но не знал, как это выглядит. Теперь знаю. Я его догнал уже в переулке, где был Карл. Я не знаю, о чем они говорили, но мы поспешили домой. У дверей буквально столкнулись лбами с полицией. Кто это был? – Коммунисты, – коротко ответила я, но потом решила, что это требует пояснения, – Александр имеет должность, которая подразумевает противодействие тем, кто угрожает короне. А они, сам знаешь, что в 1917-м устроили. Думаю, они пришли поэтому. Подробностями, узнанными на допросах, Александр еще не делился. Торгильс кивнул. Какое-то время мы стояли молча. Прощание выдавалось мрачным и муторным. Сказанное герром Беккером весело между нами вязкой стеной. – Если захочешь что-то рассказать мне или нам, то… Мы ведь друзья, помнишь? И даже больше, чем друзья, – наконец, сказал он. И я выдохнула. Я боялась, что он скажет совсем не это. Или не так. – А если это будет что-то очень нехорошее или мало возможное? – осторожно спросила я, желая прощупать почву. Потерять их троих будет для меня слишком больно. – Ты не безумица, мы это все знаем, – покачал он головой, – Я обещаю как твой друг и первый среди нас, что мы тебя не осудим и не откажемся от тебя. И поверим тебе. Но и молчание твое мы будем уважать как подобает. – Ты ведь даже не знаешь, о чем речь, – улыбка вышла горькой. – Зато я знаю тебя. Если будешь готова, мы соберемся и послушаем твою историю. И сохраним ее промеж нас до того срока, который определишь ты. Герр Беккер, конечно, прав: некоторые лучше раскрыть. Но прав он и в том, что не каждой тайне приходит время. Я помолчала, а потом махнула рукой Нюху, подзывая. Тот подошел к нам, на ходу перетекая в рыжего коня: – Я поеду. Будешь в Праге на Рождество? – Это твое дело быть в Праге по праздникам, – хмыкнул Торгильс, и, помолчав, добавил, – похоже, в этом году никто из нас Кафедру не почтит присутствием, да? – Похоже, что так, – мы вновь соединили перстни, – Иди и смотри. – Иди и смотри. Мы коротко обнялись и я села на Нюха. – Эрида! – окликнул меня Торгильс. – М? – я объехала его вокруг, чувствуя, как Нюху не терпиться пуститься вперед, и остановилась на прежнем месте, глядя на Торгильса. – Передавай там привет. – Обязательно, – кивнула я и, наконец, сорвалась с места. Глубокой ночью я ждала у дороге в условленном месте. Нюх спрятался и я была как будто одна посреди полей. Глядя на дорогу, в ту сторону, откуда должны были приехать Карл и Александр, я чувствовала себя неуютно и тревожно, но не могла понять от чего. Больше всего это походило на дурное предчувствие, но я никогда не была хороша в подобных прорицаниях и списывала все на то, что не может быть ничего уютного и спокойного в том, что я практически одна на многие километры дороги посреди ночи. Я даже не зажигала свет, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, как тех, у кого есть плоть, так и тех, у кого этой плоти не было. Наконец вдали мигнули фары и, вскоре, знакомая машина остановилась рядом со мной. Я наклонилась к окну передней пассажирской двери: – Не подбросите даму? В долгу не останусь! – старалась я говорить весело, чтобы не показать, как я устала и извелась ждать их здесь. – Раз не останитесь, то садитесь, – Александр чуть улыбнулся, перегибаясь через сиденье и открывая мне дверь, – развлечете небольшой беседой? – Непременно! – я захлопнула за собой дверь и мы поехали дальше. Так проходила еще одна ночь Самайна, которая догнала меня в этом мире.