Республика Франция, пригород Парижа, Место крушения воздушного лайнера “Крылья Гавриила”, декабрь, 1923 год.
– Можно спросить, Елизавета Павловна? – Анастасия Николаевна тихонько присела рядом со мной. Ни дать ни взять старшеклассница, пришедшая поговорить про мальчиков со старшей подругой или учительницей. Я затушила сигарету, памятуя про то, что царевна скорее всего в ожидании – да и невежливо курить при августейших особах, как мне казалось – и кивнула: – Я к вашим услугам. По крайней мере пока не приедет мой брат на пути и я не поспешу переодеться, – Торгильс, помимо координации наземной части сил, должен был еще привезти с собой смену одежды для всех, кто поедет сегодня к Алтарю Дев: если будет время, решили мы, идти по лесу в вечерних нарядах будет затруднительно для всех, кроме Александра и эту помеху следовало устранить. Время было и поэтому сейчас я ждала Торигльса. И с куда большим нетерпением, чем предполагала вчера: как бы я хорошо ни переносила холод, какой бы мягкой не была французская зима, но все-таки вечернее платье, открывающее зимнему холоду руки, которые не могли согреться порванными перчатками, грудь и горло, служило мне плохую службу. Даже моя накидка, найденная после того, как закончился осмотр лайнера на предмет возгораний, переставала справляться. Впрочем, внутри судна было чуть теплее. Даже в его столовой с выбитым окном. Именно там меня и подловила царевна, пока я высматривала машину Торгильса среди прочих, прибывающих по заснеженной дороге, вблизи которой мы так удачно окончили свой полет. – Что сделал Александр Георгиевич, чтобы вы стали ему помогать? – она сделала страшные глаза, – он вам… угрожал? Я издала невольный смешок: – Он мне в жизни не угрожал. Только указывал на то, какие последствия возымеют мои действия. Иногда последствия были неприятными. Но так-то он… мой крестный. Мы были в ссоре, но, когда он обратился за помощью, я не смогла отказать. Зову австрийской короны, вывернувшись, смогла бы, а ему – нет. В том числе потому, что, кроме него у меня никого не было долгие годы. Когда-то он, следуя христианскому долгу, стал моим Вергилием. И это спасло мне и жизнь, и честь. А я всегда плачу долги. Особенно, если задолжала кому-то, кого искренне люблю, – то, что начиналось как уже привычная, сказанная за эти месяцы много раз речь, закончилось неожиданно искренне для меня. Я нашла взглядом Александра. Тот улыбался, разговаривая с каким-то мужчиной, смутно мне знакомым, но я никак не могла понять, кто же это и почему я его знаю. – Любите? Этого? – наморщила носик царевна, – Нет-нет, я понимаю, что не так, как я… Федора, но все равно мне кажется, что любить его это какой-то вздор. – Так вашего мужа на самом деле зовут Федор, – улыбнулась я, воспользовавшись возможностью перевести тему, – Можно я задам встречный вопрос? – Задавайте, – царевна махнула рукой. Жест вроде был простым, но именно в нем стала заметна царственность девушки, с которой я говорила. Я вдруг вспомнила, что беседую не с очередной потеряшкой, а с царевной, которая на моей родине погибла, а здесь успела сбежать под венец. Но даже без этого исторического казуса я почувствовала себя странно говоря так с царственной особой. Никогда раньше мне не приходилось находится в таком высоком обществе. Оробеть я себе не дала: поздно. – Оно того стоило? – спросила я, пытливо глядя на царевну. – Что – оно? – не поняла та. – Побег. Тайный брак. Его последствия. Он кивнула: – Я бы сделала это еще раз. И сделаю! Если меня будут пытаться заставить развестись и отдать ребенка, – хоть голос был у царевны очень юный, но интонации, полные упрямства, были под стать куда как более взрослой и жесткой даме. О, она еще даст прикурить всем. Особенно, если решит выйти за пределы детской. А она решит. Я была в этом уверена, – А что насчет вас? – Если вы про то, стоила ли погоня за вами того, то еще не знаю, – я закуталась в накидку поплотнее, – Но некоторые вещи приходится делать не потому что они могут “того стоить” или доставят удовольствие, а потому что по-другому нельзя. Даже если велико искушение поступить иначе. Александр Георгиевич пришел просить меня об услуге. Сказал, что вы пропали. А я знаю, что юная девушка, особенно которая росла в золотых горницах, пусть даже и повидавшая мир за их пределами в девятьсот семнадцатом, не выживет на улице. Это если побег. А если похищение… Не в моих правилах оставлять женщин в беде. И не в моих правилах оставлять без помощи своих без веской причины. А еще я знаю, какое горе обрушивается на семьи, когда пропадает их близкий. Я работаю в поиске пропавших. Я видела это много раз. И, думаю, еще столько же увижу, – я помолчала, а потом продолжила, – Да, был королевский Зов, но я – демонолог. Я бы нашла повод возразить ему. Но не своему крестному. Потому что я стараюсь держать свою сторону. Хотя… – я помолчала, – забудьте. Не мне вас осуждать за то, что вы предпочли эдемские яблоки здравому смыслу. – Держать свою сторону? – приподняла брови царевна, выхватив центральную мысль моей речи, но не поняв ее до конца. Я пожала плечами: – Империя может рухнуть в любой момент и я не стану ее оплакивать. Во мне нет той собачьей верности Короне, которая ведет собой Александра Георгиевича. Но я пойду в пекло Ада, чтобы помочь кому-то из своих, – я встала, увидев Торгильса с сумкой, идущего к разбитому иллюминатору, который мы использовали сейчас как дверь, – я не осуждаю то, что вы сбежали из-под венца: эта традиция совершенно пещерная и должна умереть. Но вы не стали держать свою сторону. И я не про интересы государства, а про то, что вы не подумали о том, что испытает ваша семья, узнав о вашей смерти. И вот это уже неприятно, – а оглянулась на притихшую царевну и задала еще один вопрос, важный для следствия, но который вряд ли кто-то решится озвучить, когда царевну доставят в посольство, – чья была идея побега? – Григория Ефимовича, – тихо ответила царевна, – Он сказал, что иначе Алекс меня запрет навечно в монастыре, а Федю Александр Георгиевич сгубит… в своем ведомстве. Я не стала ее убеждать, что ничего такого бы не произошло. Лучше многих из живых я знала: Александр может сгубить кого угодно в стенах своего дома, если будет необходимость, и никто об этом не узнает. А уж мальчишка, который склоняет царевну к мезальянсу, вполне мог бы войти в особняк левой руки главы Охранного отделения и больше никогда не выйти, а его имя просто добавилось бы в записочки, которые длинным списком подавал Александр за упокой души. Впрочем, то, что это говорил Распутин, зная его отношения с Александром, наводило на мысль, что по крайней мере часть из сказанного не соответствовало действительности. И стоит об этом аргументе Распутина рассказать обязательно самому Александру. Не для того, чтобы узнать, правда это или нет, но для того, чтобы тот обладал всей полнотой информации. От необходимости ответа меня избавил Торгильс подошедший к нам и, похоже, уже осведомленный о том, с кем я веду беседу поклонился сначала царевне и только после совместил перстни со мной. – Торгильс Гуннарссон, – представила я его царевне, – по-русски он не говорит, но прекрасно знает немецкий и французский. Он мой брат на пути и мы оба принадлежим к Черной Кафедре Карлова Университета в Праге, являясь учениками герра Люциана Розенкрейца, – и перешла на немецкий, повернувшись к нему, – Торгильс, это Ее Высочество Анастасия, русская Великая Княжна. И я хочу оставить ее твоим заботам пока я переодеваюсь. Если не возражаешь, конечно. – Почту за честь, – он явно держался в таком обществе куда увереннее меня, ощущавшей колоссальную разницу между приемами аристократии средней руки и обществом сестры императора. Боги, как я вообще оказалась в такой ситуации?.. – Но сначала, – отложив панику на потом, обратилась я к Торгильсу, – позволь тебя на пару слов? – Прошу прощения, – извинился он перед царевной и мы отошли чуть в сторону, глядя в сторону Анастасии Николаевны, чтобы успеть, если что-то пойдет не так. – Что там? – спросила я Торгильса тихо по-чешски, оберегая разговор от лишних ушей и кивая за пределы лайнера. То, что скорее всего не все происходящее следовало оглашать в полный голос я отлично понимала – Своим чередом, – так же ответил Торгильс, – Габи у целителей. Ее собираются везти домой: шутка ли вселиться без подготовки в эту махину! Ей, кончно, нужна помощь их семейного целителя, который умеет с таким справляться. Но она в своем уме. Уже все всем рассказала. Только сил встать нет и трясет постоянно. Жалуется на головную боль. Но так всегда, сама знаешь. Я кивнула. Знала я и то, что нам сказочно повезло, что лайнер был почти тезкой с Габи. Иначе бы все могло пройти куда хуже: вселиться в предмет бесконечно от нее далекий Габи могла, но оказывалась в нем исключительно беспомощным наблюдателем, который лишь самую малость мог влиять на происходящее. В лучшем случае мы бы тогда дотянули бы только до черты города и рухнули бы на жилые дома. – Твой… крестный обсуждает ситуацию с главой дипмиссии, но я не вслушивался. Мужа, – он кивнул на царевну, – допрашивают, но довольно вежливо. Косматый ваш все еще спит: ты превзошла саму себя – даже золото еще не истончило твою магию! Остальных не видел. Думаю,что Энцо и почтенный господин Фосс нашли местечко потеплее и там отсыпаются. – К слову, – встрепенулась я, – а ты не знаешь, где ассистентка Энцо? При нем была юная барышня меньше месяца назад, а сейчас нет. – А он тебе не сказал? – приподнял брови Торгильс, – он выменял ее на того носферату из Возлюбленных. Временно, конечно. Они согласились отпустить его искупать вину службой только с “доплатой” в виде юной синьорины, которая должна им какие-то записи вести. Но это же Энцо. Он согласился, а сам отправил ту не столько работать, сколько “собирать материал”, как он это называет. Барышня, как ты говоришь, там интересная и не простая. Не пропадет. А теперь иди переодевайся, а то скоро будешь похожа на кукол нашего “пана Жижека”, – и вручил мне сумку. Я не стала выискивать каюту. Мне нужна была просто любое помещение, где температура воздуха была если не плюсовой, то хотя бы не сильно ниже нуля. Более всего мне не терпелось снять с себя промерзшее до сорочки платье и одеться во что-то более уютное и теплое. Мягкое. Удобное. Например, в свое ритуальное облачение и плащ – именно их должен был привезти с собой Торгильс. Впереди меня с видимой беззаботностью семенил в собачьей форме Нюх. Но только видимой. Он вдруг резко остановился, а я, ведомая чутьем, развернулась, бросая сумку к стене узкого коридора. Передо мной стоял тот самый офицер, спрашивавший меня так бестактно про ногу. В руке его был револьвер, дуло которого было направлено мне в грудь. Первой мыслью было: “Как он вообще здесь оказался?!”, но она тут же пропала, уступив место другой: “Что делать?”. Коридор был узким и длинным, освещенным только тусклыми аварийными лампами. В поисках любой открытой двери я ушла довольно далеко вглубь так что мы здесь были, можно сказать, одни. Одно слово – и Нюх, конечно, обезвредит этого человека. В третий раз он осечки не допустит. Теперь мы были готовы к тому, что я могу стать мишенью. И все же мужчина не стрелял. Что же он хочет сделать в таком случае? Захват заложника? Я сложила руки на трости: – Чем обязана? – человек не может подолгу держать пистолет наизготовку. Если потянуть время, то может обойтись без немедленных жертв, а мужчину выйдет допросить. – А ты меня не помнишь, да? – зло спросил мужчина, – Румыния, тысяча девятьсот семнадцатый год ничего не говорит? – Если вы по поводу герра Клауса, то с ним мы уже вопрос решили, – отрезала я, мимолетом удивившись тому, как буднично, почти равнодушно звучу. То, что мешало мне спать по ночам годами, заставляя мыслить себя будущей серийной убийцей превратилось меньше, чем за три месяца превратилось просто в “вопрос”, который уже “решили”. – Я все думал, – начал мужчина, надвигаясь на меня и зажимая меня к стене. Я это ему позволила, зная, что ему за спину неслышной тенью скользнул Нюх, – Ты это или не ты, – мужчина перешел на русский, – Еще тогда, в Румынии, я подумал – Моисей Соломонович не мог расстаться со своей тростью. Нравилась она ему без удержу. Говорил: либо ее снимут с моего бездыханного тела, либо подарю своему сыну. А тут такая оказия: совсем недавно его убили в Вене и вместе с тем пропала секретарша газеты, которой он управлял. А потом мы видим девушку, очень похожую на ту секретаршу с его тростью. А теперь ты, даже не подумав сменить мужика и избавиться от трости, рассекаешь по центру Европы! Это точно ты! И ты отдашь мне эту чертову трость! – он тыкал дулом мне чуть не в лицо и мне приходилось прилагать очень много усилий, чтобы держать себя в руках и не сорваться раньше времени. Теперь я его, пожалуй, узнала. Только летную форму надо было сменить на австрийскую и вот уже перед нами один из тех офицеров, которых Карл пригласил на ужин. Вот уж не думала, что тот вечер будет мне аукаться так долго! Что угодно, но не тот ужин! Но теперь я узнала достаточно. И даже немного больше необходимого. Я аккуратно сменила руки на трости так, что теперь она лежала в левой ладони, чтобы правой вытащить из складок юбки нож. Мужчина был слишком занят своей речью – он продолжал что-то говорить – чтобы заметить это. Как и то, как я резко поднимаю трость вверх, выбивая из его руки револьвер – тот все-таки стреляет, пуля несколько раз рикошетит о металл, застревая в итоге в деревянной панеле – и приставляю к его горлу нож, толкнув нападавшего прямо в объятья Нюха, которые смыкаются не хуже оков: – Хочешь убивать – убивай, а не трепись, – сказала я, всматриваясь в лицо. И правда, он. Если, конечно, моя память со мной не шутит, – Нюх, придержи его, пока я переодеваюсь. Потом отдадим его на допрос, – сказав это, я делаю пару шагов к сумке, когда темнота за нападавшим произносит: – С твоего позволения, Джек, я не соглашусь. – Почему это? – приподняла я брови, развернувшись. Я ощутила, как Нюх развернул над нами купол тишины, мешавший посторонним нас подслушать. – Он слишком много знает. И про Румынию, и про Вену. И про трость. Я замерла. Я так привыкла за последние недели к тому, что это все – больше не тайна, что забыла о том, что это не тайна только для близкого круга лиц. Для всех остальных по крайней мере Вена должна была по-прежнему остаться не связанной со мной историей. А для этого надо было заставить замолчать тех, кто слишком много знал и слишком сильно хотел поделиться этим знанием с миром. Я сглотнула. – Я знаю только один способ… – начал Нюх, но нападавший рассмеялся: – Ты не сделаешь этого! Женщины не убивают обдуманно. – В самом деле? – его неверие неожиданно прибавило мне решимости. Глаза мои сузились, – Ты действительно думаешь, что после того, как я убила Урицкого в Вене, то тебя убить я не смогу? – Там как мясник поработал! Ты была явно не в себе. Сейчас не сдюжишь. Убить человека – это воля нужна, а какая у бабы воля? – еще громче и глумливее засмеялся мужчина, прекратив попытки вырваться из хватки Нюха. – Нюх, – я перешла на латынь, – Ты понимаешь, чего он добивается? Нюх кивнул. Мы оба понимали, что мужчина что-то знал и хотел унести свою тайну в могилу. Я опять находилась в тошнотворной двойке мечей: либо я принимаю решение об убийстве, либо я обреку его на другую участь. И пусть в обоих случаях марать руки буду я не сама, но “убьет их, Хозяйка, ваш приказ”. С минуту я молчала, разглядывая мужчину. И стояла бы так и дальше, но тянуть больше было нельзя. У меня еще были дела на эту ночь. – Есть участь, – снова перешла я на русский, решившись, – что хуже смерти. И ты ее познаешь. Нюх, позаботься о нем, предполагая, что он нам еще пригодиться для вразумительной беседы. – С удовольствием, госпожа, – и, когда бес говорил это, в его голосе звучало непривычное мне хищное удовольствие. Как будто бы он давно ждал чего-то такого. Когда я сходила с борта “Крыльев” уже одетая более подходящим образом, меня окликнули. Я обернулась и увидела идущую ко мне царевну, которую все еще сопровождал Торгильс. Вид у него был заметно более утомленный, чем, когда я его оставляла. – Что угодно Вашему Высочеству? – спросила я с вежливой улыбкой, наконец начав вспоминать, как принято себя вести в таком обществе. – Я хотела спросить… – она замялась, – Не станете ли вы крестной моему ребенку? Я открыла рот, чтобы ответить. И тут же закрыла, беспомощно переведя взгляд на Торгильса. Но разговор шел на русском и тот не понял ни слова. Что и показал жестами. Так я оказалась один на один с очень деликатным вопросом. – Это большая честь, – начала осторожно я, пытаясь придумать, как аккуратно объяснить, что я вообще не могу быть ничьей крестной и при этом не раскрыть второй по значимости свой секрет. И не обидеть сестру императора отказом, – Но хороша ли эта идея? Я, все же, демонолог. И моя репутация не безупречна: я, как минимум, состою во внебрачной связи с мужчиной и это самая безобидная часть моих грехов. Боюсь, что если такой человек как я, окажется в настолько близком окружении сестры императора, то я могу стать для общества вторым Распутиным, а мне бы хотелось этого по возможности избежать. И это не считая того, что я положением в обществе не вышла. – Ваш крестный тоже не безупречен, но он все равно ваш крестный, – возразила Анастасия Николаевна. Мне показалось, что она едва сдерживается, чтобы не топнуть ногой. – Но и я не августейшая особа, – покачала я головой. – Вы можете пожениться с вашим мужчиной, а остальное неважно, – нашлась царевна. Ох, лучше бы Карл этого бы не слышал. – Я уже была один раз в браке и овдовела, – вздохнула я, – Более я брака не желаю. Кроме того, я, с некоторых пор, придерживаюсь убеждения, что брак для женщины – это западня, которая лишает ее свободы распоряжаться собой. И я буду его придерживаться до того момента, пока не станут возможны свободные разводы по желанию женщины. Вы уверены, что хотите… эээ… кумой, – я с трудом вспомнила, кем же приходится крестная мать родной, – еще и суфражистку? – я улыбнулась. – Времена меняются, – неожиданно серьезно сказала царевна, – Если мы хотим выжить, не став окончательно красивой декорацией, как в Британии, нам понадобиться свежая кровь при дворе, новые голоса, которые невежливо будет затыкать. Леша со мной согласен и одобрит такую крестную. И тут я поняла. Это не жест симпатии или бунта. Это шаг. Она увидела во мне принципы и решила их развернуть на пользу всей семье. Я не готова хранить верность Короне, но если я стану крестной ее ребенка, то благополучие семьи этого ребенка станет для меня неизбежно важным. А семья – это не только родители. А, значит, по крайней мере пока не умрут внуки этого дитя, я буду на их стороне. Не такая уж она наивная, как мне казалось сначала. – А вам палец в рот не клади, – одобрительно кивнула я, – Мне надо посоветоваться с Александром Георгиевичем и моим деканом. Если они одобрят… – А зачем с деканом? – полюбопытствовала царевна. – Он знает, чем я занята как маг, – “а еще проконсультирует насчет оккультного значения в этом обряде того, что я не крещенная” – И скажет, допустимо ли с такой практикой в принципе становиться крестной. Все же демонологи никогда не были добрыми христианами, а это, насколько мне известно, важно в таком вопросе, – я бросила взгляд на часы, чудом выжившие в бою, – Прошу прощения, Ваше Высочество, ночь близка, а мне до полуночи надо успеть в еще одно место. Оставлю вас. Я раскланялась с ней и с Торгильсом, который коротко пожелал мне удачи на прощание и пошла к уже ждавшим меня Александру и Карлу. В машине за их спинами все еще спал Распутин.Республика Франция, Пригород Парижа, Алтарь Дев, Декабрь, 1923 года.
Первые полчаса поездки прошли в тишине. Я пила чай из термоса, пытаясь согреться, Нюх, по чьим губами блуждала мечтательная улыбка, был за рулем, Карл и Александр сидели сзади по обе стороны от Распутина и тихо о чем-то беседовали по-французски. Карл был единственным, кто не сменил, по сути, одежды и смотрелся теперь немного странно в явно вечерней рубашке, поверх которой был надет его бессменный потрепанный плащ, который скрывал то, что рубашка серьезно пострадала в бою. Из-за этого создавалось ощущение, что он ограбил какого-то пижона. Наконец, я отложила термос и сказала то, что вертелось у меня на языке все эти полчаса. – Я не знаю, что делать. – В каком смысле, вороненок? – спросил Карл, доставая сигареты, – Ты ритуал забыла, что ли? Или не знаешь его? Тогда чего мы едем? – Да нет, – я помолчала, – Ритуал я знаю, – еще одна пауза, – Просто царевне я все двигала мысль о том, как важна верность своей стороне и я не знаю, как теперь поступить, чтобы быть последовательной. На чьей я стороне? – На нашей, – подал голос Александр, – Но какие у вас варианты? – Контракт составлен небрежно. Вполне возможно, что демон-патрон довольно слаб и я смогу… его убить? Таким образом, я освобожу Распутина от уплаты долга и останусь на стороне магов, – я помолчала. Никто меня н перебивал. Я продолжила, глядя перед собой, – Но в то же время мой долг, как демонолога, который хочет и дальше вести свои дела с Адом, проследить за выполнение контракта, раз уж возник такой разговор. И я не знаю, что делать. – А что скажет ваш бес? – я не видела Александра, но была уверена, что он перевел взгляд на Нюха. – Мое мнение тоже не лишено ангажированности, – после короткой паузы ответил Нюх, – и потому я не стану его высказывать. Слуга, к тому же, не может решать за госпожу. Я прислонилась головой к окну. Как же правильно будет поступить?.. Впрочем, думая об этом, я уже знала ответ. Я ведь уже все давно решила. Алтарь Дев был куда как в более удручающем состоянии, чем Алтарь Волков. Статуи были частично разбиты, несколько и вовсе отсутствовали, оставив после себя только пустые постаменты. К тому же нам пришлось поплутать в его поисках: золотая пуля фрау Клаус пробила карту как раз там, где был изображен он. Все это сильно усложняло дело. Но, все же, мы его что-то менять мы не могли и приходилось обходиться тем, что мы имели. У первых статуй Карл грубо, как мешок с картошкой, посадил на землю все еще спящего Распутина. Я же, подойдя к алтарю, бросила сумку под ноги и достала из нее договор. Положив его на камень я посмотрела на Александра: – Мне нужно, чтобы вы назначили меня вашим поверенным. Тогда я смогу получить доступ к Имени, указанному в договоре и призвать демона. – Что для этого нужно? – он подошел к алтарю и встал напротив меня. – Чтобы вы сказали об этом, пока я вкушаю от вашей крови. Это быстрее и проще, чем если вы сейчас будете писать об этом расписку. Александр хмыкнул и, достав нож, рассек ладонь. Я знала, какова на вкус человеческая кровь: на родине мне доводилось пробовать и свою, и чужую кровь. И потому я могла сказать точно – кровь Александра была одновременно похожа, и не похожа на нее. Мне чудился в ней привкус смородины. Оторваться от раны оказалось неожиданно сложно, но я сделала это и подняв взгляд на Александра увидела в его взгляде нечто незнакомое мне, новое. Я тряхнула головой и раскрыла ладонь над договором: – Откройся мне, – приказала я.. Строчки расступились, пропуская в себя Имя демона. И я не удержалась, порывисто втянув воздух: я знала, кто это. – Что-то не так? – спросил Александр напряженно. – В некоторой степени, – качнула я головой, – Нюх, подай чашу, нож, мел и перечень. Александр, Карл, отведите Распутина за край Алтаря: мне надо растопить снег и высушить камень. Когда на площадке осталось я одна, я подняла руки, выпуская их них огонь. Тот быстро растопил лед и снег, а после высушил камень, нагрев его. – Наша проблема, – начала я, подходя к Нюху, который держал уже все необходимые мне инструменты, – в том, что наш инфернальный партнер предпочитает откликаться на зов в январе и августе. А еще днем. Как видите, у нас декабрь и ночь, – говоря это, я зажгла огонь в уцелевших чашах, которые держали скульптуры дев, – но выбора у нас нет. Думаю, для вызова по договору он сделает исключение и откликнеться. Ну и, конечно, теперь и речи не шло о том, чтобы убить демона. Этого, пожалуй, чтобы убить нужен меч Архангела Михаила, а не кинжал Гильдии. Хотя я и без этого отказалась от этого варианта. Ради кого-то из Carpe Noctem или герра Розенкройца я бы еще могла бы пойти на такое самоубийство. Но не ради Распутина. – А этот хрен может еще и не откликнуться? – недовольно спросил Карл, – Если я просто так тащил его сюда… – он не законил. Карл был, очевидно, не восторге от происходящего: именно ему пришлось после боя с големами тащить на себе тушу Распутина, который был не меньше самого Карла. Да еще и ночью. – То я разрешу выбить из Распутина все дерьмо. Более того – с удовольствием поучаствую в этом, – сказала я и повернулась к ним спиной, чтобы вычертить на камнях печать демона. Из двух зол – вышивки и ручного вычерчивания – я предпочитала первое. Но с собой у меня был только малый круг, который не годился для того, кого мне предстояло призвать. И я была даже немного рада этому: необходимая кропотливая работа успокаивала и гасила волнение, которое так мешало во время призыва. Особенно такого призыва. Когда все манипуляции были закончены, я встала в трех шагах от круга и произнесла тем самым, особым, тоном, который я использовала во время призывов и изгнаний: – Kaymen vefa Foras. Какое-то время ничего не происходило. Потом линии печати начали разгораться фиолетовым и внутри появился высокий мускулистый мужчина. Он как будто бы приближался к нам входя в печать издалека и, наконец, остановился, возвышаясь даже над Карлом. Я склонилась в протокольном реверансе: – Приветствую Могущественного Губернатора и властителя двадцати девяти Легионов, блистательного Фораса. – Поднимись и назови себя, – прогремел он. – Меня называют Джек, – сказала я, повинуясь, – и я поверенная поручителя вашего договора с мастером Григорием. Мне было поручено призвать вас и проследить за передачей оплаты в установленные сроки. – А что ж он сам этого не сделал? – Форас истаял в объемах, став, пожалуй, ниже Карла, которому я сделала знак рукой. Тот подтащил Распутина в границы скульптур и отступил назад на шаг. – Мастер Григорий? Он не горел желанием явиться сюда, – сказала я с вежливой улыбкой, – и нам с ноксумом Александром пришлось ему его немного переубедить. Форас громогласно рассмеялся. С веток деревьев от его смеха осыпался снег и я покрылась холодным потом: если этот снег растает на еще теплых плитах, то демон может смазать границу печати и тогда все может пойти дурно. Но сам Губернатор внимания на риск разрушения печати не обратил внимания как будто. Это было удивительно: обычно при знакомстве с новым демоном ощущалось его неистовое желание вырваться на свободу. Этот, похоже, не ощущал веса печати и не метался в ее границах. Вместо этого он чуть пошевелил пальцами и Распутин завозился, просыпаясь. Я же ощутила, как мое заклинание… нет, не порвали. Его очень аккуратно распустили. Если бы я была слаба, то могла бы подхватить его нити и сплести его снова тут же. – Туго же ты его спеленала, поверенная Джек, – заметил Форас, наблюдая за Распутиным, не без одобрения в голосе. – Благодарю, – чуть поклонилась я, тоже наблюдая за магом. Наконец, он проснулся окончательно и заметался, пытаясь сбросить путы. Но сзади подошел Карл и положил магу руки на плечи. Хватка эта, я знала, была стальной. – Что ж, – Форас смотрел на Распутина, – договор подразумевал то, что ты окажешься здесь до истечения года после полноправного восшествия на престол того юноши. И тогда я смогу забрать твою душу. И этот момент настал. Пора, Григорий. – Да как-то?! – вазъярился маг, попытавшись разорвать свои путы, – Мы же с тобой по-другому хотели все обстряпать! – Это ты хотел по-другому. А как так вышло? Что ж, – Форас выпрямился, но все еще смотрел на связанного Распутина, – Во-первых, quid и quis – это разные слова. Именно на это я намекал, предлагая тебе помощь с составлением текста договора, а еще раньше – не брезговать помощью моего младшего брата в овладении языками. Во-вторых, я тебе множество раз говорил, что ты имеешь дело с серьезным противником, несмотря на ее юность. Но ты наивно и упрямо полагал, что ты, безбожник и самоучка без четкого пути, прошедший вершину своего могущества еще в прошлом столетии, справишься с набирающим силу демонологом, которой покровительствуют свыше и которую учили и учили сами демоны. Сколько раз я тебе предлагал пересмотреть условия, пригласив своего поручителя? Я был готов смягчить бремя долга для тебя в память о годах бок о бок, но ты все мечтал опрокинуть его, лишив этой женщины! И не послушал меня. Теперь пеняй на себя. – Но ведь мы можем пересмотреть условия сейчас! – глаза у Распутина стали совсем безумные, как будто страх, без сомнения, охвативший его, заменил ему все остальные эмоции, заполнив целиком. – Не можете, – вмешалась я, – прошу прощения, – я еще раз поклонилась Форасу, соблюдая приличия, – но, на правах поверенной по этому договору, я хотела бы внести некоторую ясность для этого мага, поручителем которого выступил мой клиент. Если позволите, – Форас махнул рукой. Во взгляде его читалось любопытство. Я повернулась к Распутину, – Ваш договор, Григорий Ефимович, представляет собой распространенный вид договора с отложенной оплатой. В таких случаях договор между выполнением условий по сделке и непосредственным моментом, после которого вступает в силу обязательства по оплате, является, в определенном смысле, фантомным и допускает корректировку обязательств, связанных с оплатой. Рассмотрим на простейшем учебном примере: женщина обещает своего первенца, полагая, что после родит еще, но после наступления беременности вскрываются обстоятельства, которые делают передачу первенца нежелательной – гибель отца, возможность рождения только одного ребенка, невозможность вынашивания. Если она обратиться к демону с требованием пересмотра условий договора, то у нее может получиться сохранить дитя, заменить оплату ввиду невозможности ее предоставления или сторговать помощь в рождении следующего ребенка, – я не стала вдаваться в подробности, что последнее часто приводило к тому, что демон видел свою помощь в собственном отцовстве. Сейчас это не имело значения. Я перевела дух и продолжила говорить, – Но если она дотянет до родоразрешения, то с первым вдохом ребенка обязательства вступают в силу. Так и в вашем случае. Вы могли пересмотреть условия договора до воцарения Алексея Николаевича без участия регента. После этого это становится невозможным. Наступила тишина. И в ней раздались хлопки: Форас мне аплодировал. Я почувствовала, что краснею, но постаралась хотя бы не допускать смущения в выражении моего лица. Почувствовав взгляд, я чуть повернула голову и увидела, что Карл тоже смотрит на меня и в его взгляде мне почудилось восхищение. Это было одновременно приятно и делало только хуже, потому что я покраснела еще сильнее. – Да какая разница! – Распутин попытался встать, но Карл ему не дал, удержав на камнях, – Мы же с тобой столько лет работали! Неужели какая-то девчонка стоит нашей связи? – Нашей, как ты выразился, связи стоит договор, который ты сам своей рукой и подписал и где сказано, что ты отдашь мне душу до истечения года после выполнения условия и сделаешь это здесь. И это выше всего остального, – говорил Форас жестко. Взгляд его стал и вовсе ледяным, – Вы, смертные, вечно думаете, что вы что-то большее для нас, чем муравьи в колесе времени и мните свою ценность большей, чем она есть на самом деле. Вы думаете, что связи могут попрать нормы этики и принципов в Сделках потому что они попирают их в ваших играх друг с другом. Но в Аду правила другие. Мы чтим нерушимость уз Договора и его Букву. Ты написал в нем то, что написал и мои руки были бы связаны даже желай я тебе помочь. Но я и не желаю, – Распутин хотел сказать что-то еще, но Форас поднял руку, – Довольно. Время на исходе. Пора. Демон перешагнул границу круга печати, как будто бы ее и не было. Я видела как по мере приближения Фораса стал отходить Карл, на лице которого я в первый раз заметила ужас, а следом ощутила этот ужас и сама, когда демон прошел мимо меня. В первый раз в жизни мне было настолько страшно, что я не могла пошевелиться. И потому была вынуждена смотреть, как Форас наклонился над Распутиным и их поглотила тьма. Мне показалось, что на мучительно-долгий миг они исчезли, а когда появились снова Распутин уже лежал на камнях бессильной тряпичной куклой и прерывисто дышал. Губы его были синими, а на одеянии сверкал в свете огня иней. Где они были?.. – Поверенная Джек, – обратился Форас ко мне, впившись в меня взглядом и заговорил громовым голосом, – Я подтверждаю, что договор полностью исполнен и оплачен. Более ваш клиент не имеет никаких обязательств по нему и может идти с миром. – Да будет так, – произносить слова “замка” особой интонацией, когда язык с трудом шевелился, губы пересохли настолько, что трескались, а сама я опиралась на трость, чтобы не упасть, было сложно, но, судя по усмешке, скользнувшей по губам демона, у меня вышло. – Возможность свести с вами знакомство лично с лихвой окупила заключение этого договора, – сказал демон уже обычным голосом, – Думаю, мы с вами еще будем иметь удовольствие встретиться. – Не уверена, что оно будет взаимным, – сказала я. И похолодела. Вот это хамство! Как меня угораздило-то? Но демон только засмеялся: – Ценю честность! Особенно среди вашего брата! Но я бы на вашем месте пересмотрел отношение к такой возможности. – Почему? – спросила я, хмурясь. – Вы же хотите узнать, что произошло тогда в Вене, не так ли? – и, сказав это, прежде, чем я успела что-то ответить, Форас исчез. Безо всякого Слова освобождения. – Никогда бы не подумал, – сказал Карл, подойдя ко мне, – что ты можешь выглядеть так горячо, говоря про законы. Надо будет это тебе припомнить.Республика Франция, Париж, Дом Габриэль Сен-Жермен, Декабрь, 1923 года.
Распутина забрала машина посольства, прибывшая за нами следом. В ней, кроме посольских работников, я увидела Ричарда Блэка, с которым мы обменялись кивками, но на большее, похоже, ни у кого из нас сил уже не было. Приближалась полночь. Сочельник сменялся Рождеством. Обратно мы ехали молча. Я перебралась назад, сев между мужчинами, чтобы положить голову Карлу на плечо, но тот вместо этого приобнял меня, закутав в свой плащ. От тепла, которое меня окружило, под размеренный стук сердца Карла, я задремала, пока Александр что-то строчил в своем блокноте. Так я проспала до самого Парижа. У дома Габриэль я проснулась, но все равно ощущала слабость во всем теле: слишком много сложной и нервной магической работы выпало на один вечер. – Царевна с супругом доставлены в посольство. Григорий Ефимович находится там же, но, в отличие от Ее Высочества, под стражей – похоже Феликс Феликсович хочет довести начатое до конца и будет настаивать на том, что маг запудрил мозги бедной юной барышне, подстрекнул к побегу, а потом сам же его и организовал. Возникнут, конечно, вопросы о причинах, – Александр помог мне выйти из машины, пока Карл забирал из багажника наши сумки и что-то обсуждал с водителем Сен-Жерменов, – но я готов к этому разговору с Алексеем Николаевиче. Давно следовало, признаться, об этом поговорить. Я слушала это все в пол-уха и только спросила: – Феликс Феликсович… это Юсупов? – Да, – кивнул Александр, – Он с конца войны находится в Париже при посольстве. Так вот, что это был за смутно знакомый мужчина. Теперь все сходилось. К нам, тем временем, подошел Карл. Он подождал, пока Александр закончит говорить и, отдав Александру его сумку, сказал: – Я решил, чем хочу заниматься, – торжественно произнес он и дождавшись, пока мы на него вопросительно посмотрим, добавил, – Автомобили. И глаза его при этом так горели, что стало ясно: он действительно нашел себе новую цель. Теперь я могла спокойно выдохнуть, не волнуясь больше о его судьбе в случае нашего расставания.. Дверь дома нам открыл дворецкий. Он же передал мне два конверта: один с сургучной печатью Черной Кафедры, другой не был даже запечатан. Я начала с первого, чувствуя от него знакомую энергию и, пока вскрывала его, спросила: – А что молодая госпожа? Вернулась? Как ее здоровье? – Мадемуазель Габриэль были доставлены час назад и сейчас отдыхают у себя под присмотром мсье Жоржа, – ответил тот, – просили передать вам, чтобы вы не изволили волноваться и уделили внимание отдыху и своим близким, пока они восстанавливает силы. Я кивнула и справилась, наконец, с конвертом. Пробежавшись глазами по строчкам знакомого почерка, я ощутила прилив эйфории: – Мне дали место на Черной Кафедре! Теперь я не просто выпускница и ученица декана! – сил вдруг прибавилось. Только с получением этого письма я поняла, что все закончилось. Что я не погибну завтра в полночь. Какое же счастье! Теперь у меня было будущее. – А второе что? – спросил Карл, не читая передав протянутое мной формальное письмо герра Розенкрейца Александру. Я открыла конверт. В нем была небольшая карточка вроде визитки. “Мое слово тоже крепко. Мистер Среда” Вот все, что было там написано. На русском. – Черт возьми, – только и сказала я, вдруг поняв, с кем же я говорила перед гонками. Детали сложились в одну, очень стройную картину. И это стало последней каплей: ноги перестали меня держать, заставив рухнуть на руки Карлу. – Вы зря так разволновались, – Александр, сняв камзол и закатав рукава рубашки до локтя, стоял у шкафчика с солями для ванны и маслами что-то выбирая, пока я лежала в теплой воде, надеясь, что это поможет мне снять напряжение, скопившиеся в моем теле за последние месяцы и – особенно – за этот очень длинный день и не менее длинную ночь, и восполнить потраченные силы, – Насколько я понял, по изученным мной материалам, это поведение вполне в его духе. – Вам легко говорить, – меня все еще немного трясло. “Визитка” рассыпалась в пепел, едва выскользнув из моих рук, но я знала, что там написано. И то, как он подписался заставляло меня ощущать себя куда более странно, чем я могла бы, если бы речь шла только о божественном проявлении как таковом. “Мистер Среда”. Это можно было трактовать слишком многими способами, чтобы мой разум не начал очень быстро кипеть от этого, надеясь найти ответ сразу. Хотя я знала: ни о какой возможности найти ответ речи даже не шло. Это был ребус, решения которого могло и не быть вовсе. Потому что это мог быть не ребус, а шутка над слишком серьезной и впечатлительной маленькой вёльвой. – С одной стороны вы правы, с другой со мной играет злую шутку мое мнение о вас, – Александр, наконец, достал из шкафчика пару баночек и вернулся ко мне. Сев на каменный бортик, он опустил пальцы в воду, проверяя температуру, и, чуть подержав их там, кивнул. Только после этого добавил в воду соль. – Какое это еще такое мнение? – заинтересовалась я, порываясь сесть, но была остановлена прохладной ладонью: – Лежите спокойно, Бога ради, Лизхен. Вам на сегодня уже хватит резких движений. Вы везде успели, теперь расслабьтесь. Я легла обратно. Он был прав. Я везде успела. Больше торопиться было не только некуда, но и оказалось откровенно лишним: небольшой праздник для нас троих, который мы решили устроить, требовал куда больше времени на подготовку, чем хотелось бы: слугам нужно было принести все в мои покои, которые, как самые обширные, мы решили занять, а Карлу требовалось привести себя в порядок, отдохнуть и подтянуть свою механическую руку, которая, как выяснилось изрядно пострадала в бою. Александр же сначала помог Карлу с рукой, а потом, вернувшись ко мне, предложил помочь мне с ванной. Я подумала и отослала Нюха, велев ему заодно справится о здоровье Габриэль и осмотреть вечернее платье, чтобы заключить – можно ли его починить или нет. Мы с Александром остались одни. Если не считать слуг, которые за дверью тихо звенели посудой и переговаривались, стараясь не мешать мне. Об Александре они не знали и не должны были знать, поэтому говорили мы тоже негромко. – Так что за мнение? – повторила я вопрос. – Я, кажется, уже говорил о нем, – приподнял он брови, – Вы обладаете склонностью превращать любую мелочь в нечто колоссального масштаба. Но только дурную и пугающую. Ума не приложу откуда это в вас, учитывая ваше общее здравомыслие. – От мамы, – кисло улыбнулась я, сползая глубже в воду, – Это она так делала. К слову, раз мне дали место в Пражской Башни, я, выходит, не могу теперь вернуться в Петроград, да? – Я бы, конечно, в качестве выхода предложил вам перевод в Московскую Башню, – задумчиво произнес Александр, – но есть у меня ощущение, что вы бы не согласились, даже если бы туда на Черную Кафедру принимали женщин. – А туда не принимают женщин? – удивилась я. В первый раз я слышала, что магис как-то ограничивают в их правах. Тем более внутри сообщества. – Господин Брюс считает, что женщине не пристало заниматься Черными искусствами… и многими другими вещами, – со вздохом ответил Александр, – И берет их только на целительниц, прорицательниц и иллюзионисток. Поэтому все черные магисы в Империи получают степени за рубежом. И состоят при зарубежных Кафедрах, если состоят. Так что ваше положение не уникально. С нашей стороны не будет с этим проблем, я вас уверяю. Я кивнула. Разговор с герром Розенкройцем и без того предстоял длинным, а с этим всем он грозил стать и вовсе бесконечным. – Забудьте об этом сейчас, – несколько повелительным тоном сказал Александр, аккуратно разбирая мою прическу, – Лучше закройте глаза и позвольте мне о вас позаботиться должным образом. Я не стала спорить. Когда щелкнул замок комнаты, Александр повернул голову в сторону двери и кивнул: – Нам пора: это Карл, – и подал мне руку помогая выйти из воды. После ванны мне и правда стало лучше. Появился аппетит. Трясти перестало. Осмотрев меня, Александр заметил: – На вас рана от истинного металла так быстро заросла. Меня она мучала больше четверти года. Я бросила взгляд на шрам, от которого расходилась по коже паутина “трещин”. Не то, чтобы она начала мне нравится, но глядя на себя в зеркало сейчас я подумала, что она неплохо сочетается с моими татуировками и сединой в волосах. – Думаю, – сказала я, вспомнив разговор перед гонками, – это он мне помог, – и, чтобы снова не дать себе упасть в тревогу, спросила, – Вы не знаете, когда Карл научился такому тонкому телекинезу? На моей памяти у него он всегда отличался изящностью кувалды. Александр усмехнулся: – Пока вы были заняты поисками, Карл сходил с ума от безделья. Я нашел способ направить эту скуку в подходящее русло. И, думается мне, это была удачная ставка, – и подал мне расписной шелковый халат. Я замялась: – Полагаю, вы поторопились. Где-то здесь была сорочка и платье, – я обвела взглядом ванную ища их. – А вы не устали за сегодня от одежды? – наклонил он голову набок. Я, конечно, устала. И вечернее платье, и ритуальное одеяния были громоздкими тяжелыми комплектами, в которых удобно только первые часа четыре, а потом возникает ужасное желание снять их и остаться в одной сорочке. Но… – Мы будем не одни. – Там будет Карл. И, насколько мне известно, ничего неизведанного у вас показать ему шансов нет, как и смутить его. Или… – он сделал паузу, – Вас продолжает смущать наше общество? В точку. Он понял меня без слов. – Полно, – Александр развернул халат, предлагая мне его надеть, – Это не будет вас ни к чему обязывать, но позволит вам расслабиться чуть больше. А вам это сейчас нужнее, чем приличия. – Змей, – фыркнула я, но халат надела. Александр ловко убрал мои волосы длинной китайской шпилькой наверх и поцеловал за ухом, шепнув: – Вы даже не представляете насколько. Александр вывел меня в комнату, где нам навстречу поднялся Карл, тоже посвежевший, сбривший щетину и сменивший безнадежно испорченный вечерний костюм на свои обычные рубашку и брюки. Я хотела ему что-то сказать, в этот момент Александр набросил мне на шею тонкую цепочку. Я даже не заметила, когда он успел ее застегнуть. То, что она из золота я поняла мгновением позже, когда сила стала для меня ускользающе-далека, хотя и находилась как будто бы на кончиках пальцев. – Александр, – выдохнула я, поворачиваясь к нему. Объема золота было слишком мало, чтобы оставить значительные следы, но достаточно, чтобы низвести меня почти до человека. И это было пугающе. – Вы говорили, что соскучились по ошейнику, – Александр провел ладонью по моей щеке с нежностью, – И мы, с Карлом, подумали, что неплохо будет совместить два удовольствия: подобие ошейника и вашу беспомощность, которая вынудит вас сдаться на нашу милость и отдохнуть от груза ответственности, который я на вас так бесцеремонно взвалил осенью.. – Вы с Карлом?.. – Это была ловушка. От начала и до конца. Пока я это осознавала, Карл успел подойти ко мне и мягко завести руки за спину, связывая их. Боги, так вот, что они задумали! Это ли имела ввиду Габриэль в карете? Давно ли зрел этот план? Давно, почти сразу ответила я на собственный вопрос. С самого Бремена так уж точно. Все эти вопросы не были пустыми теориями. Это была подготовка. Как и совместный сон. Очень аккуратная подготовка. Слишком аккуратная для меня, теперь застигнутой врасплох тем, к чему все шло. Пугало меня скорее не сама перспектива, а ощущение, что я могу не справится и расстроить их. Видя панику в моих глазах, Александр снова наклонился, но в этот раз поцеловал в край губ и спросил: – Как насчет еще одного плода познания? Вы нам подали их достаточно. Позвольте теперь нам сделать то же самое. – Я не уверена, что это хорошая идея, – пробормотала я. Вместо ответа Карл, закончив с моими руками, притянул меня к себе, обняв поперек живота: – Это не просто хорошая идея, вороненок. Это охуительная идея. – И она тебе действительно нравится? – с недоверием спросила я. – А ты как думаешь? Стоял бы он, чугунная башка, тут, пожалуй, если бы не нравилась, если подумать. – Я стесняюсь, – это был мой последний аргумент. Его подобие. И я уже знала, что ответит на это Александр: – Это самая прелестная часть нашей затеи. Они сели на диван, усадив меня в ноги. Затылок мой упирался в колено Карла, пока Александр выбирал одну из закусок, которые я должна была есть с его рук, облизывая, порой, пальцы под их пристальными взглядами. Карл почти сразу распустил мой пучок и наматывал их себе на пальцы, прядь за прядью. Напитки я тоже принимала из рук Александра. Между собой они говорили по-французски, пресекая любую мою попытку вклиниться в разговор. Тем, кто носит ошейник встревать в разговоры свободных непозволительно, и правда. В этом для меня что-то было. Что-то забытое, далекое и умиротворяющие. Успокаивающие. Расслабляющие. Пальцы Александра были холодными и почти не согревались моим языком, даже, когда я увлекалась, слизывая с них крошки. А увлекалась я чем дальше, тем сильнее. И, освободив свои пальцы в очередной раз, Александр приподнял ими мой подбородок: – Похоже, вас начал мучить иной голод. Нас, – он бросил взгляд на Карла, лица которого я видеть не могла, – тоже. Особенно моего друга. Доставьте ему удовольствие того же рода, что так стремились доставить сейчас мне. Я обернулась на Карла, чувствуя как горят мои уши и щеки. В его глазах не было ничего, кроме вожделения. Он не стал меня мучить, заставляя пытаться справится без рук с его одеждой. Впрочем, подумала я, вряд ли у него было много терпения для этого: плоть его была уже твердой, а первые прикосновения моих губ и языка заставили его порывисто выдохнуть, издав что-то вроде стона. Я решила его раздразнить, как я это делала в Румынии, действуя нарочито неторопливо, но, все же, связанной тут была я и потому терпеть долго Карл не стал, привычно зарывшись пальцами в мои волосы так, что я не могла высвободить голову, и стал помогать мне находиться в нужном его ритме и на нужной ему глубине, немного большей, чем была для меня удобной. И именно это заставило жар внизу живота расцвести и спуститься еще ниже, рождая настоящие нетерпение. Меня резко дернули назад и в мои губы скользнул Александр. Я хотела опустить взгляд или вовсе закрыть глаза, смущенная тем, насколько это было нетипично для нашей с ним связи, но Александр холодным повелительным тоном произнес: – Смотрите на меня. Я подчинилась, плавясь под его взглядом. Он удовлетворенно кивнул. Наигравшись со мной таким образом, он поднял меня, заставляя опереться плечами о его грудь. Теперь я стояла спиной к Карлу, который, задрав полы моего халата, сначала оглаживал мои бедра, а потом коснулся языком промежности. Вскоре к языку присоединились пальцы, но они касались вовсе не там, где я ожидала, а чуть выше, и были при этом влажными и прохладными, проникая внутрь. Я дернулась. – Что-то не так? – как бы невзначай спросил Александр, все это время наблюдавший за тем,что выражает мое лицо. – Карл, – не то позвала я, не то попыталась объяснить, “что не так“, – Я не уверена, что это разумно. Я… – Я объяснил ему, как следует себя вести, – остановил мою речь Александр, – А ваша подруга снабдила нас некоторыми средствами, которые облегчат задачу. Ну конечно. Впрочем, я тоже знала, что делать. Расслабившись, я доверилась пальцам Карла, которые аккуратно готовили меня к нему, прежде чем Александр буквально усадил меня на член Карла. Я сдавленно охнула: он все равно оказался для меня довольно велик и это причиняло пусть небольшую, но боль, которая, впрочем, только распалила меня. Как и то, что Александр стоял перед нами, глядя как, я, прижавшаяся спиной к груди Карла ничего не могу сделать ни с тем, как он развязывет мой халат, чтобы обвести пальцами затвердевшие соски, ни с тем, как эти же пальцы скользят вниз, к промежности, чтобы показать Александру то, насколько я увлажнилась. – Понимаешь, вороненок, – сказал Карл, начав неторопливо во мне двигаться, осваиваясь сам и давая привыкнуть к себе мне, – все никак не мог забыть, что так и не трахнул тебя в задницу. Вроде и перестал об этом думать уже об этом на какое-то время, но ты в сентябре напомнила и я уже не смог это выбросить из головы. Нравится? Я была слишком смущена своим удовольствием, чтобы ответить. Александр, вдоволь налюбовавшись нами, сделал шаг вперед, преодолев расстояние, которое нас разделяло, и тоже вошел в меня. Я вскрикнула. Настолько хорошо мне было. Но для полноты ощущений не хватало одной небольшой, но важной сейчас детали. – Кляп, – в моем голосе было слишком много мольбы. – О, хотите стать совсем уж бессловесной вещью, игрушкой для нашего увеселения? – спросил Александр, внимательно и с интересом разглядывая меня. Карл развернул к себе мою голову к себе и поцеловал, а потом, глядя мне в глаза ответил Александру за меня: – Думается мне, что кто-то просто шлюшка и двух членов ей мало. – Им платят за услуги. А мы этим пользуемся иначе, – Александр начал двигаться и делал это немилосердно жестко. Я застонала: – Пожалуйста… Они надо мной смилостивились. Кляпом послужил мой собственный галстук, сделав меня немой. Теперь все было на своих местах и я могла издавать только сдавленное мычание, когда металлическая ладонь Карла ложилась мне на шею, не столько сжимая ее, сколько своим весом сдавливая, а холодные пальцы Александра касались сосков, пока они вдвоем меня имели. – Кажется, кое-кто готов, – почти глумливо сказал Александр, когда я задрожала, кончая, и подтянул меня к себе, заглядывая в глаза. – А нас это должно ебать? – спросил Карл, продолжая в меня вбиваться. – Нет, – ответил Александр, – но я не смогу удержаться в этот раз. Остановись ненадолго, будь добр. Не хочу сломать нашу игрушку. Не так быстро, – и, едва Карл прекратил двигаться, отклонил мою голову вбок, открывая шею. Клыки вошли в кожу легко и болезненно, делая туман вожделения в моей голове только плотнее. Мне было так жарко. И так хотелось продолжения, но пальцы Карла, дразнящие мой клитор мне не помогали стравить напряжение. Наоборот, распаляли сильнее. Наконец, Александр оторвался от моего горла и, проведя пальцами по своим губам, чтобы стереть с них кровь, облизал их: – Превосходно. Продолжим. – Не стоит ли дать ей отдохнуть? - с сомнением спросил Карл, скользя ладонями по моему телу. Сидеть без поддержки мне и правда было сейчас тяжело. Александр какое-то время задумчиво смотрел на меня, а потом покачал головой: – Не будь так жесток к ней и не упускай момент. И время. Ночь уже стала убывать, а нам предстоит утолить ее голод в полной мере: ведь у фрау сегодня день рождения, не так ли?