***
— Что Вы, я ничего не крал! — как можно убедительнее заверяет Тарталья, поднимая руки на уровне груди в оборонительном жесте. Да и как тут не поднять, когда находишься под прицелом, пусть и воображаемого оружия? — Тогда как — и главное зачем — Вы попали в защищённое лучшей системой безопасности хранилище ценностей? — одну руку Чжун Ли оставляет вытянутой вперёд со сложенными в «пистолет» пальцами, другой держит распечатанный сценарий. — Заблудился, с кем не бывает! — наглейшая ложь откровенно читается в нервном постукивании стопы по полу. — В три часа ночи? — Прошу, уберите пистолет, он меня нервирует, — Тарталья указывает на наставленный на себя «пистолет». — Верните колье на место, — нажим в этом низком, сильном голосе отдаётся некстати возникшими мурашками под кожей. Чайлд мигом бы исполнил всё, что угодно, сказанное Чжун Ли так, если бы это было... в других условиях. Телохранитель делает шаг навстречу. Охнув, Тарталья заливается нервным хихиканьем, оглядывается по сторонам и шумно втягивает в себя воздух, когда в конце концов его прижимают к стене гостиной. Раз в десятый. Но всё равно... Волнительно. Сексуально. О чём он думает?! — Ну, ладненько, — говорит он подскочившим на пару тонов выше голосом, когда Чжун Ли проходится лёгкими, почти несерьёзными хлопками по его одежде, совершая «обыск», и выуживает воображаемое колье. — Что же тогда это такое? — скользнув глазами со сценарию, спрашивает Чжун Ли твёрдо, даже угрожающе. Не будь всё это игрой, Тарталье стоило бы опасаться. Чайлд играет секундную потерянность, после чего взгляд его вспыхивает интересом к персонажу перед собой. Не таким, будто ему любопытно, а загадочным, соблазняющим. — Послушайте, Джессика, — глаза секундно фокусируются на месте, где обычно носят бейдж, и возвращаются обратно, к лицу. — Вы же Джессика, верно? — Да. А Вы — вор. «Наглый, самодовольный лжец. Вас нужно проучить.» — так и хочется услышать от него следом. Но этого нет в сценарии. Тарталья смеётся с ужимками, отгоняя от себя пошлые мысли. — Да я не к тому! Вот Вы, такая красивая девушка, — он медленно и аккуратно делает вид, что забирает украшение у телохранителя, не разрывая зрительного контакта, — работаете среди всех этих дорогих безделушек… Неужели Вам никогда не хотелось… примерить? Применяя очарование во взгляде, он прикладывает «колье» к шее Чжун Ли и подаётся вперёд так, что их лица становятся совсем близко. Игнорировать это уже куда легче — первые пару раз он и вовсе сбивался то от нахлынувшей неловкости, то от пробравшего смеха. — Эта штучка может стать Вашей, — шепчет он в чужие губы, — если позволите украсть здесь всё, включая Вас. Они смотрят друг на друга несколько долгих секунд, прежде чем Чайлд смаргивает этот гипнотический зрительный контакт и с облегчением объявляет уже совсем другим голосом: — Да, оно! Атмосфера меняется моментально. Заметно расслабляясь, Чжун Ли отодвигается на пару шагов, обмахиваясь листками сценария и шумно втягивая в себя воздух, пока Тарталья по-ребячески делает оборот вокруг своей оси на носке и плюхается в кресло. — По-моему, это лучший вариант, больше я даже не знаю… Они репетировали без перерыва не менее двух часов, что теперь даёт о себе знать тяжестью в голове и теле. — Согласен, остановитесь на нём, — присев на спинку дивана, Чжун Ли откладывает сценарий, который ему больше не понадобится, на подлокотник. Уже немного разморенный комфортом мягкого кресла, Тарталья качает коленкой из стороны в сторону, глядя на телохранителя. И улыбается. — Тебе идёт роль Джессики. — Благодарю, — добрый смешок умасливает ещё сильнее. — Серьёзно, репетировать диалоги самому иногда ужас как бесит, — возмущается Тарталья, сползший в кресле ещё ниже. — Без пауз, без зрительного контакта. В общем, я рад, что ты согласился. — Это был интересный опыт. Вспоминая озадаченное выражение лица Чжун Ли на просьбу помочь с репетицией, а после его вскинутые вверх густые брови при беглом прочтении сцены, Чайлд хихикает в душе — до того это было забавно. Почти упираясь подбородком в грудь, Тарталья смотрит исподлобья внезапно разгоревшимся игривым взглядом. — Джессика, — томно произносит он. Ступор, отразившийся на лице телохранителя всего на долю секунды, достоин ещё одного почётного места в копилке воспоминаний. К сожалению или к счастью, тот быстро берёт себя в руки. — Пора готовить обед, — Чжун Ли притворяется, что не видит и не слышит его, отправляясь в сторону кухни. Каков подлец! — Ну куда же ты? А как же… Как же сцена с поцелуем?! — трагически вопрошает Тарталья, жестикулируя поднятой вверх рукой. — Там нет слов, — несмотря на то, что Чайлд не видит его лица, по интонации он знает точно — Чжун Ли улыбается.***
Приблизившись неумолимо стремительно, настал день прослушивания. Местом проведения была выбрана не типичная студия, а кабинет офиса кинокомпании, в котором помимо записи на камеру актёрскую игру должен оценивать лично основной состав создателей фильма. Знал ли Чайлд, соглашаясь на это, какие именно люди входят в этот список? Если бы… Если бы он вообще задумывался о работе как следует. Даже имея немалый опыт в кастингах, Тарталья нервничает. Зал ожидания — уже не тесные коридоры с рядами кресел по бокам, как в поликлинике, а роскошная, как и всё внутреннее наполнение здания, комната в холодных тонах с комфортабельными диванами. На стенах красуются картины с абстрактными разводами краски, на белом столе с ножками необычной формы радушно выложены закуски и фрукты и стоят пять бутылок воды — ровно столько, сколько кандидатов на главную роль. Сидя на диване рядом с Чжун Ли, Тарталья периодически поднимает глаза от сценария на экране телефона, рассматривая своих соперников. На диване напротив бегает сосредоточенным взглядом по распечатанному тексту красноволосый парень. Чайлд знает его по нескольким другим проектам, но никак не может вспомнить имя. Многим тот нравится из-за своей внешности, потому только из-за такого соперника, как он, уже можно нервничать. Глухо вздыхая, Чайлд переводит взгляд левее: один диван заняли сразу двое неизвестных ему молодых людей: один расслабленно полусидит, но даже в таком положении его подкачанная фигура выглядит внушительно — Тарталье до него ещё пыхтеть и пыхтеть в тренажёрном зале; второй же часто подходит к столику с закусками посреди комнаты и кажется очень высоким, выше Тартальи как минимум на голову. Четвёртый претендент — блондин с красивым типажом лица — не может усидеть на месте, то пересекая комнату туда-сюда, то выходит в коридор разговаривать по телефону, тон его очень недовольный, но весьма артистичный. Самокопание, видимо, достигло апогея и отражается на лице, что уже рядом сидящий Чжун Ли не выдерживает и, понизив голос, произносит: — Вы здесь лучше всех, и Ваша актёрская игра замечательна. Просто помните об этом. Тарталья благодарит рваным кивком, не задерживая взгляда на лице со сведёнными к переносице бровями, стараясь скорее спрятать его в телефоне. Стоит свернуть окно со сценарием, который давно выучен наизусть, как на глаза попадается диалог с Розалиной. Её последнее «Задержусь» вызывает только очередной мысленный вздох. Не то что бы у них были тёплые отношения, порой она могла его вывести из себя одной только фразой, но с момента похищения в обществе Розалины и Чжун Ли он чувствовал себя наиболее защищённым, может, потому что ближе никого не было, а может потому что им он больше всего доверял. Поддаваясь сентиментальным мыслям, за сменой положения тела Чайлд прячет попытку быть физически ближе к Чжун Ли, что даже немного удаётся. Тепло чужого бедра действует успокаивающе. Тарталья в очередной раз ловит себя на мысли, как ему не хватает Чжун Ли, даже будучи буквально рядом с ним. Будь его воля, он бы прилепился к нему намертво в желании утолить потребность в прикосновениях привычных в отношениях нормальных пар, таких, где подтекст не только сексуальный. Но Чайлд не позволяет подобным мыслям роиться в голове долго, боясь прикипеть к этой фантазии и потерять то, что не сбудется. Он подаётся вперёд, чтобы встать, не пересекаясь взглядом с другими актёрами, забирает предназначенную для него бутылку воды и возвращается на место — прежнее место, подальше от Чжун Ли. Просто потому что отодвинуться ни с того ни с сего было бы слишком заметно. Сбоку лишь слышно шуршание рукавов костюмной ткани, но Тарталья туда специально не смотрит. А время на стрелках часов над дверью ползёт безжалостно медленно. Это сродни психологическому насилию — пригласить актёров к одному часу, чтобы проверить на прочность. Кандидаты скрываются за дверью кабинета, кажется, на вечность, а когда выходят, то по их лицам ничего нельзя понять. Очередь Чайлда — последняя. Когда четвёртый парень выходит из кабинета, Тарталья, накрутивший себя обо всём на свете, тут же подскакивает с места, хотя кандидатов вызывают не сразу — видимо, создателям нужно пару минут на обсуждение актёра. Блондин проходит мимо него, одаривая высокомерным взглядом, немного манерно, и его телефон снова начинает звонить. Хорошо ли он отыграл, совершенно непонятно. Так и не дождавшись появления Розалины, Тарталья проходит в кабинет, когда его вызывают, напоследок соприкоснувшись смазанным взглядом с Чжун Ли. От нервов подрагивают кончики пальцев и пересохло в горле, но это состояние остаётся лишь проигнорировать — актёрское искусство требует концентрации. Он здоровается, сперва глядя и на свою потенциальную партнёршу, и на сидящих перед ним кинобоссов рассеянно, и только спустя несколько мгновений адаптации картинка становится чётче, и он может различить лица. Сидящие за столом и в креслах, расслабленно потягивающие напитки из бокалов или отвлекающиеся на телефон, они смотрят незаинтересованно и устало, но один из них не отрывает от Тартальи цепкого взгляда холодных глаз. При осознании, кто перед ним, Чайлд чувствует как ледяная смесь страха и отвращения спускается по горлу, перехватывая дыханье, обволакивает внутренности, провоцируя рвотные позывы. «Иди к папочке…» — эхом отдаётся в голове воспоминание о низком железном голосе, старающимся казаться добрым. Он не встречался с этим мужчиной уже довольно давно и не встречался бы ещё столько же, хотя обязан ему взлётом карьеры. «Хороший мальчик, старательный. Посмотри на меня, детка.» У мужчины седые волосы по плечи, зализанные назад, и аккуратная, ровно стриженная борода. «Я назову тебя Чайлд Тарталья. Как тебе этот псевдоним?» Теперь понятно, почему Розалина собиралась приехать, — мужчина по имени Пьеро владеет её агентством, а теперь ещё и… не последний человек в кинокомпании? Дурак... какой же он дурак, ну почему не проверяет информацию? Резкий кашель со стороны стола возвращает в реальность, ещё бы — наверняка уже несколько секунд он тупо пялится на присутствующих. — Мистер Тарталья, это Ваша пара на сегодня, — сообщает режиссёр — единственное знакомое лицо в комнате помимо Пьеро. Лично они ещё не встречались, но такого человека грех не знать, когда крутишься в сфере кино. — А, да, извиняюсь. Рад познакомиться, — давая себе мысленного пинка, Чайлд тут же обращается к девушке, стоящей рядом в ожидании проб. — Люмин, — представляется она, сдержанно улыбаясь. Он улыбается тоже, а в мозгу ярко мигает мысль о том, что хочется убежать. Ощущение дискомфорта давит на макушку, сковывает тело. — Сцену с колье, пожалуйста, — режиссёр выпрямляется в кресле и даже чуть наклоняется вперёд, готовый следить за актёрской игрой. Что может быть хуже? По вине внезапной неприятной встречи сценарий напрочь вылетел из головы. Чайлд неловко улыбается, отходя на отмеченную позицию к высокой тумбе, на которой лежит реквизит — колье, наверняка бижутерия. Следует сигнал по включению камеры и хлопушка. Сперва он делает вид, что крадёт украшение, и когда девушка подходит ближе, «замечая» его, замирает и быстро прячет колье в задний карман джинс. — Стоять на месте, и верните украденное! — грозный девичий голос разносится по комнате, а дуло пистолета направляется в сторону Чайлда. — Что Вы, я не крал, я… — Тарталья начинает было текст, но запинается, осознав, что перепутал слова местами. Горечь поражения больно бьёт по самооценке. Чтобы так глупо запнуться на первой же фразе? Он же не новичок, в конце то концов! Чайлд пробегает взглядом по лицам присутствующих. Все они смотрят на него с немым осуждением… Или ему только кажется? Им вообще интересно? — Прошу прощения! Мы можем начать заново? — харизма в стрессе работать отказывается, но он надеется, что хотя бы звучит дружелюбно. Режиссёр переглядывается с остальными. Поймав взгляд Пьеро, всё-таки кивает. — Ладно. Ещё раз. Тарталья использует несколько секунд форы, чтобы прийти в себя. Лучшее, что сейчас можно сделать — абстрагироваться от окружающих и вспомнить репетицию сцены с Чжун Ли. Образ телохранителя на миг охватывает тело фантомным прикосновением, успокаивая, придавая уверенности. На второй раз получается. Он выдаёт всё, как на репетиции, по крайней мере, очень старается. Все мельчайшие изменения мимики, характер микродвижений, тонкости интонаций — он просто обязан был их продемонстрировать, если не ради себя, то ради Чжун Ли, который самоотверженно ему помогал. По окончании сцены слышны одобрительные похмыкивания боссов и мычание. — Спасибо, мистер Чайлд, — в прищуре режиссёра считывается подобие довольства. — И вам. И тебе, — улыбается Тарталья партнёрше, на самом деле радуясь, что прослушивание закончилось. На седого мужчину за столом он намеренно не смотрит. Боссы встают со своих мест, красноречиво намекая об окончании прослушивания, а Чайлду большего и не требуется, он тоже делает шаг к двери, как голос, до этого живший лишь в воспоминаниях, его останавливает. — Мистер Чайлд, задержитесь. Нужно кое-что обсудить. Тарталья замирает на месте. Припечатанный, примёрзший к полу, он чувствует, как на коже проступают мурашки. Он даже не оборачивается на Пьеро, не отвечает и не реагирует, просто стоит на месте, холодея телом и сердцем с каждой секундой. Наверняка, это выглядит подозрительно, но всем окружающим совершенно плевать. Актриса на роль «Джессики» прощается и уходит. Ассистент сворачивает оборудование. Важные шишки киноиндустрии пожимают друг другу руки, перекидываясь напоследок парой фраз о фильме и увиденных кандидатах, и покидают кабинет один за одним. В проём открывающейся двери не видно Чжун Ли. Может, если бы он смог встретиться с ним взглядом, тот бы всё понял? Рядом с ним он всегда чувствовал себя под защитой, и нет сомнений в том, что Чжун Ли спас бы его, увёл под важным предлогом или даже прибег к более жёстким методам, но... Страх последствий сильнее страха перед неприятными вещами, которые уже случались. Потому Тарталья так и стоит столбом, пока дверь не закрывается, отрезая близкую возможность побега. Судорожный вдох. Воздуха кажется больше, чем лёгкие могут позволить. Удушье сковывает горло. Рваный выдох. Вот они и наедине. — Приятно вновь тебя видеть вживую, — глубоким низким голосом произносят тонкие губы. — Да, а… Спасибо, — совершенно потерянный, Чайлд заставляет себя повернуться и смотреть на мужчину, хотя всё внутри него сильно противится этому. Он не хочет касаться его даже взглядом. Пьеро поднимается из-за стола, демонстрируя белый костюм с голубой рубашкой и серебряными, наверняка стоящими кучи денег украшениями. Несмотря на седину, он выглядит крепким и грозным — Чайлд никогда не рисковал вступить с ним в конфронтацию что словесно, что физически. — Я слежу за твоими успехами, — узловатые пальцы, хорошо знакомые Тарталье, зачем-то приводят в порядок все лежащие на столе вещи, подвигая так, чтобы те лежали ровно. — У тебя действительно есть талант и потенциал, а людям по ту сторону экрана нравится на тебя смотреть. Почти не дыша, Чайлд наблюдает за неспешно передвигающимся по кабинету собеседником, словно ожидая нападения. А бояться стоит — он знает прекрасно, с каким исходом закончится охота. — Эта роль очень тебе подойдёт, — продолжает Пьеро, опускаясь в кресло у книжных полок, где до этого сидел кто-то из его коллег, — только вот… Что-то ты сегодня рассеян. Взгляд из-под бровей, словно покрытых инеем, не сулит ничего хорошего. — Подойди, налей мне выпить. Сердце проваливается куда-то вниз. Тарталья напоминает себе, что нужно дышать, когда взгляд в повиновении уже цепляется за бутылку. Он может не выполнять приказ, может сослаться на усталость, на здоровье и на дела, может попроситься в туалет и позвать Чжун Ли... Но он ничего из этого не делает, послушно приближаясь на ватных ногах к столу и подливая в пустой стакан виски из стоящей рядом бутылки. Протянутая рука приглашает к себе. На автомате Чайлд подходит к Пьеро, вкладывает в большую раскрытую ладонь стакан, и его сердце отбивает секунды до следующей фразы мужчины. — Так что случилось? — его свободная рука ложится на ногу Чайлда сзади и поглаживает участок от колена до ягодицы, лжезаботливо, псевдоутешающе. — Нервы, — голос чудом удаётся держать ровным, как и выражение лица, пока от желудка к горлу подступает волна неприязни к происходящему, и к человеку рядом лично. — Как жаль. Другие кандидаты были довольно собраны, сделали всё с одного дубля, — Пьеро отпивает из стакана и смотрит, смотрит в глаза со снисходительной улыбкой на губах, пока рука пульсирующе сжимает ногу под ягодицей. — Может, я бы мог поговорить с коллегами насчёт тебя. От прикосновений с каждой секундой внутри нарастает желание вырваться, но Чайлд сдерживается — поздно рвать когти, когда уже угодил ногой в самый настоящий капкан. — Это на Ваше усмотрение, — он заставляет уголки губ быть приподнятыми. Ему удавалось избегать начальника несколько лет, а сейчас он так глупо попался… — Чайлд, — говорит Пьеро с особой, пронизывающей интонацией, которая способна покрыть всё существо Тартальи фантомной корочкой льда, — садись к папочке на коленки. Вдох. Выдох. Воздух в кабинете... такой тяжёлый, что приходится прилагать усилие, чтобы просто дышать. От озвученного предложения нельзя отказаться. Нельзя, если он хочет продолжать получать роли и, быть может, получить и эту. Так работает шоу-бизнес — влиятельные люди могут как подарить, так и разрушить карьеру. Когда-то этот мужчина заметил Чайлда на яхте, куда он, совсем наивный, приехал работать «моделью», и только оказавшись отрезанным от суши на одном судне с такими же парнями и девушками и богатыми мужчинами, приехавшими для приятного общения, понял, что к чему. Если бы Пьеро тогда не подошёл к нему, чем бы Тарталья сейчас занимался? Был бы он кинозвездой Чайлдом Тартальей или бедным Аяксом, скитающимся по прослушиваниям в массовку? Ему нужно быть благодарным. Ему нужно… Произнести лишь одну фразу. Когда-то он был так ей выдрессирован, так почему же это сейчас так сложно? Воспоминания об унижениях и принуждении табуном проносятся в голове и застревают комом в горле. Пьеро смотрит выжидающе. Его терпение лучше не испытывать. Два. Слова. Ком приходится сглотнуть. — Да, папочка. И вновь Тарталья принимает правила этой нечестной, совершенно отвратительной игры. Развернувшись, он садится на одно из предложенных колен Пьеро, упираясь взглядом в закрытую дверь, прямо за которой его ждёт человек, в которого он влюблён. — Такой послушный мальчик, — шепчет Пьеро в самое ухо, пока свободная от стакана рука без зазрения совести скользит по телу Чайлда, останавливаясь, чтобы чуть сжать или погладить. Тарталья сидит спокойно, благодаря, что его потухший взгляд не видно — играть ещё и лицом сейчас он бы не выдержал. А раньше выдерживал. В первый раз было страшно. Шокирующе. В первый раз он замер и не смог отказать. Не смог оттолкнуть, убрать руки, не возмутился, ничего не сделал против. Он замер и сделал вид, что ничего странного не происходит, что не его заставляют делать разные грязные вещи, что не его телом буквально пользуются. Его реакция на домогательства была выгодна для карьеры и невыгодна для психики — молча согласиться. — Сделай папочке хорошо, детка, — ладонь накрывает руку Тартальи и ведёт назад, останавливая на паху. Намёк очевидный, кричащий. Чайлд не глупый — всё понимает и начинает двигать ладонью, поглаживая бугорок поверх чужих брюк. Сзади слышно шумный вздох, а чуть позже очередной глоток виски. Тарталья концентрируется на рисунке на ковре, на автомате совершая одинаковые движения. Ради любви к кино, ради счастливых взглядов и слов фанатов... можно и потерпеть. Он уверен, что ещё не всё показал миру на экране, а для этого нужно не рубить на корню возможности. — Вытащи его, — следует новая просьба, прерывая тот внутренний шёпот. Тарталья оборачивается совсем немного и смотрит вниз, лишь чтобы расстегнуть ремень и ширинку брюк, а затем освобождает пока слегка увеличившийся в размерах и потвердевший член. За довольный выдох рядом хочется от души сжать ладонь, но как безвольный и продажный «послушный мальчик» Чайлд не собирается всерьёз этого делать. Вместо этого, зная, что нравится Пьеро, он быстро облизывает свою ладонь, прежде чем обхватить ствол рукой и начать скользить по нему. — Умница, ты у папочки такой хороший мальчик, — сыто шепчет Пьеро, притягивая ближе, практически прижимая боком к свой груди. Тарталья продолжает отворачивать лицо, чувствуя новую волну отвращения. Машинально двигая рукой, Чайлд боится того, что может последовать дальше. Бывало, когда его сразу заставляли брать в рот или трахали без долгих прелюдий, и сейчас его возможно спасёт лишь то, что место это — не гостиничный номер и не спальня, а за дверью ещё находятся люди. — Скучал по папочкиному члену? Тебе он нравится, детка? На горло давит ощущение, что он вот-вот расплачется. Тарталья зажмуривает глаза и медленно выдыхает, продолжая движения рукой. — Да, папочка, — фраза, отработанная за их давние встречи, записанная на подкорке. — Сладкий, — длинный кончик носа трётся об ушную раковину. Чайлд жмурится, втягивая носом вспревший воздух и проживая очередной эпизод ненависти к себе. Он ведь мог отказаться. Его не привязывали к креслу и не угрожали, он мог уйти. Пожертвовав ролью и репутацией, но сохранив остатки достоинства и честности перед… Чжун Ли. При мыслях о нём слёзы предательски подступают к глазам. Тарталья распахивает их широко, чтобы влага скорее высохла, и закидывает голову наверх, чтобы не капнуть вдруг на сипящего ему в ухо от наслаждения начальника. Он даже не знает, кто вызывает отвращение больше — этот старый извращенец, повёрнутый на дэдди-кинке, или он сам. Несколько коротких стуков в дверь заставляют сердце пропустить удар. Чайлд испуганно замирает. — Минутку! — громко и с нотками явного недовольства отвечает Пьеро, сгоняя с себя Тарталью, до одури радостного этому спасению. Чайлд поправляет одежду дрожащими пальцами, оставляя на ней мокрые следы, и подходит к двери вперёд хозяина кабинета, тоже на ходу приводящего себя в порядок. Когда тот открывает, на пороге стоит Розалина. Чайлд готов её расцеловать, хотя та вряд ли оценит. — Добрый вечер, прошу прощения. Я помешала? — она смотрит на Пьеро уважительно, совершенно игнорируя Тарталью. Стройную фигуру обтягивает красное платье-карандаш, а помада слишком напоминает ту, которой Чайлд оставлял поцелуи сперва на бумаге, а потом и на теле Чжун Ли. От этой мысли в животе трепетно рождается вспышка возбуждения, тут же гаснущая под чувством вины от происходящего несколько минут назад. — Синьора, душа моя, — тянет Пьеро, запуская её внутрь. — Не называй меня так, — в голосе Розалины можно различить игривый оттенок. В отличие от Чайлда, она Пьеро совсем не боится, и выглядит рядом с ним уверенной, как и со всеми другими. Пока эта парочка смотрит друг на друга, Чайлд понимает, что это лучший момент, чтобы удрать. — Ну, я тогда пойду? — с наиболее невинным лицом интересуется он, уже протискиваясь между ними в сторону дверного проёма. — Да, иди, — нехотя разрешает Пьеро, одаривая напоследок говорящим взглядом, а после кладёт ладонь на изящное плечо и закрывает дверь. Оказавшись в комнате ожидания, где, по ощущениям, в какой-то другой жизни он рассматривал своих соперников и переживал о том, что они все лучше его, Тарталья сразу натыкается на Чжун Ли, видимо, стоявшего неподалёку. — Босс, — серьёзный голос приправлен щепоткой обеспокоенности. Чайлд смотрит мимо, стыдясь встретиться с Чжун Ли взглядом. — Всё в порядке? — Да, — Тарталья улыбается. Неискренне. — Пойдём. Он хочет сбежать, не в силах выдерживать внимательный взгляд, боясь, что Чжун Ли обмануть не удастся, потому без промедлений пересекает комнату, пока этот взгляд, вмиг догнавший его, не отрывается от его лица. — Думал, Вы выйдете вместе с остальными, — подозрительность стремительно забивает новый гвоздь в хрупкую маску притворства. — Да. Но такая штука, этот парень — мой начальник, и он попросил меня остаться ненадолго, обсудить некоторые дела, — Чайлд который раз за день играет непринуждённость, но, видимо, не всем плевать на его игру. — Вы странно выглядите. Что там случилось? — Чжун Ли не отступает, заглядывая в лицо. Их шаги гулко отдаются по наливному причудливыми узорами полу коридора, в котором сейчас не наблюдается ни души. — Ничего, — говорит Чайлд, и его голос предательски ломается в конце слова. Чжун Ли заставляет остановиться, обхватив плечи обеими ладонями и преграждая путь собой. Такие красивые янтарные глаза вновь возникают перед лицом. Жаль, смотреть в них сейчас просто невыносимо. — Что он с Вами сделал? — требовательный голос с примесью тревоги и зарождающейся злости отзывается внутренней дрожью и желанием сжаться до размера атома от чувства печали и собственной никчёмности. — Он к Вам прикасался? Язык не поворачивается соврать, но и правду сказать тоже слишком сложно, остаётся лишь молча уткнуть взгляд в пол. — Вот ублюдок, — гневно выплёвывает Чжун Ли, отпуская Чайлда и стремительно меняя траекторию движения. Зависнув в своих ощущениях, Тарталья не сразу соображает, что произошло, а когда до него доходит, глаза с ужасом распахиваются, и он срывается с места за телохранителем. — Стой! Не надо! — Я стоял. Как идиот, за дверью, пока он с Вами руки распускал, — почти что рычит Чжун Ли, не оборачиваясь. Он излучает настолько опасную тёмную ауру, что, кажется, только одной ей может убить. Волосы в его хвосте раскачиваются при каждом шаге. — Прошу, не нужно с ним связываться, — с чувством неизбежной катастрофы просит Чайлд, посылая умоляющий взгляд ему в спину. — Всё нормально, правда! Они возвращаются в такую же пустую комнату ожидания. Паника душит Тарталью, частично перекрывая доступ к кислороду. — Такое нельзя спускать. Я не поверю, что Вы один такой, к кому он приставал. И вы все молчите, потому что вам страшно за… — А НУ СТОЙ! Тяжелое дыхание надрывает грудную клетку. Чайлд зло смотрит на остановившегося в нескольких шагах от двери кабинета телохранителя. Чжун Ли медленно разворачивается лицом. — Решаешь за меня, как разрушишь мою карьеру? — Чайлд вцепляется в него взглядом, игнорируя возможность того, что из кабинета вот-вот выйдут проверить, что здесь происходит. — Ты что, забыл, кто ты такой? Ты просто телохранитель! В помещении воцаряется молчание, нарушаемое лишь возмущённым дыханием, с каждой секундой становящимся спокойнее и тише. Понимание, что он сказал, до Тартальи доходит постепенно, с меняющимся выражением лица Чжун Ли — от нахмуренных бровей и напряжённой челюсти до абсолютно спокойного лица, лишённого выражения. Смесь эмоций во взгляде исчезает. Он расслабляет сжатые кулаки и коротко кивает. — Действительно. Я забыл, — говорит он ровным, разбивающим сердце на кусочки голосом. — Прошу прощения, мистер Чайлд. Обращение, которое телохранитель использовал лишь раз — при их встрече — больно бьёт под дых. Отвернув голову в сторону, Тарталья кусает слизистую губ, ощущая обрушившееся на плечи чувство вины. Он облажался, в который раз. Хоть что-нибудь он вообще может сделать правильно? Мельком взглянув на то же отстранённое выражение лица Чжун Ли, Чайлд разворачивается к выходу. — Пойдём, — снова бросает он, теперь совершенно безжизненно. Направляясь к длинному коридору с наливным причудливыми узорами полом, он слышит лишь равномерные шаги, следующие за собой.