Вернуться в никогда

You were my sun You were my earth But you didn't know all the ways I loved you, no Tommee Profitt — Cry me a river Вокруг было слишком шумно. Шорохи, шуршание и звуки всевозможных движений вторили бесконечным ударам гонга в висках Гермионы, и она со стоном попробовала открыть глаза. Тщетно. Налившиеся раскаленным свинцом веки попросту отказывались повиноваться, оставаясь на своем прежнем месте и вызывая тем самым новую волну раздражения от этого не совсем приятного факта. Желание не только услышать, но и в точности рассмотреть все, что происходило вокруг, буквально сжирало Грейнджер изнутри, и она предприняла еще одну отчаянную попытку вернуть себе зрение. Которая, конечно же, в равной степени, что и предыдущая, принесла только разочарование. — Ставь это сюда. Мерлин, кажется, она когда-то уже слышала этот громкий, насквозь пропитанный высокомерием мужской голос. Причем Гермиона была уверена наверняка, что разговаривала с незнакомцем не единожды. Но сейчас, когда ее органы чувств были в полнейшем раздрае, она никак не могла сосредоточиться на фактах, что накладывались один на другой и почти жужжали в воспаленном сознании. Черт. Ведь ответ на этот вопрос явно был совершенно очевидным, практически как… — Забини, ты что, совсем идиот? Империо! Внутри Грейнджер все резко оборвалось, когда до нее донесся тихий стон друга, наполненный такими болью и отчаянием, что от этого с силой закружилась голова. Воспоминания о произошедшем, почти как яркие картинки в калейдоскопе, замаячили с невероятной скоростью, попеременно сменяя друг друга. Драко. Дом у моря. Носитель. Фамильяр. Блейз. Он сказал, что настало время платить по счетам. — Вальмонт-младший, — сухими губами прошептала Гермиона, запоздало пробуя пошевелить конечностями. Но и это, вполне ожидаемо, ей не удалось. Странно, она совсем не ощущала на теле присутствия веревок или кандалов, но отчего-то ни одна попытка движения не принесла ей успеха. Может быть, этот ублюдок Орланд наложил на нее волшебные путы? — Доброе утро, мисс Грейнджер. Вижу, вы уже пришли в себя. Дернувшись оттого, что в глаза неожиданно ударил непривычно яркий свет, Гермиона болезненно застонала и принялась быстро-быстро моргать, надеясь хоть как-то увлажнить резко пересохшую слизистую. Она с огромным трудом заставила себя сфокусировать взгляд и начала судорожно осматриваться по сторонам, чтобы захватить как можно больше даже самых неприметных деталей. Все же вернуть себе ясное сознание, что не затуманено всей этой пеленой фамильяров и связи, было довольно приятно — Грейнджер наконец оказалась способна четко оценить окружающую обстановку и примерно прикинуть, какие у нее шансы на то, чтобы атаковать. Ну или вырваться. Совершенно никаких. Вокруг было недостаточно светло из-за всего двух небольших факелов, но это все равно позволило ей разглядеть помещение, в котором ее держали, но Гермиона никак не могла понять, где именно находилась. Странный, сильно сужающийся к центру конусообразный потолок плавно переходил прямиком в стены, густо исписанные какими-то письменами, что становились непривычно широкими ближе к полу. В воздухе пахло чем-то непонятным, и почему-то первое, что пришло Гермионе на ум при особо глубоком вдохе, был специальный бальзамирующий состав, который ей довелось изучать на курсах авроров. Все это смешивалось с устойчивыми запахами пыли и грязи, которые, казалось, лежали тут уже несколько тысяч лет — настолько густой привкус они оставляли на языке при дыхании. Все свободное пространство ощущалось пустым и безликим, но Грейнджер удалось рассмотреть странные артефакты, что были в хаотичном порядке расставлены в непосредственной близости от странной бетонной платформы, рядом с которой и лежала сама Гермиона. На первый взгляд казалось, словно это какой-то весьма причудливый стол, выполненный из цельного куска камня, но когда Грейнджер смогла увидеть на нем непонятные письмена и рисунки, до нее тут же дошло, что все не так просто. Это явно было что-то ритуальное. Что-то, принадлежащее самой истории и несшее в себе нечто зловещее и пахнущее могильной плитой. Мерлин. Это что, предназначалось ей? — Как настроение, дорогая? — Вальмонт-младший склонился к ее лицу и с ехидной улыбкой прищурился, очевидно рассмотрев в нем медленно нарастающий ужас, который Гермиона тщетно пыталась замаскировать. — Надеюсь, вы любите Египет. Ведь мы в Каире, в самом его сердце. — И что же мы тут делаем? — она старалась держаться дерзко, чтобы ни в коем случае не показывать, насколько ее выбивала из колеи вся ситуация, но это было слишком сложно. — Приехали в незапланированный отпуск? Тогда почему не взяли с собой моего носителя? Орланд внезапно громко рассмеялся, слегка запрокинув голову, и этот звук отозвался почти животным отчаянием где-то за ребрами Грейнджер. Ее собеседник явно чувствовал себя истинным хозяином положения, и это ни при каких раскладах не могло принести ничего хорошего. Скорее совсем наоборот. — Ты такая дура, — выплюнул Вальмонт-младший, совершенно не скрывая своего презрения. — Думаешь, я не понял, что между вами нет никакой связи? — С чего ты это взял? — Сыворотка правды, приготовленная по старинному рецепту моей семьи, развязала язык помощнику Малфоя за несколько секунд, — Орланд горделиво расправил плечи. — Так что я знаю все. Шумно сглотнув, Гермиона практически приказывала себе ни в коем случае не измениться в лице. Вальмонт-младший, судя по всему, позволил себе довольствоваться информацией из уст Джереми, который, очевидно, знал только то, что ему было дозволено знать. Значит, никто даже и не догадывается о том, что та связь, что образовалась между ней и Драко, вполне себе настоящая. Пусть и созданная совсем не так, как полагалось обычаям и законам носителей. Самое главное, что сейчас это было преимуществом, и Грейнджер должна им воспользоваться. Вот только как? — Зачем я здесь? — процедила она, снова предприняв попытку пошевелить конечностями. Руки ужасно затекли, и неудобная поза постепенно начала причинять почти физический дискомфорт. — Ты хочешь отомстить Драко за то, что он наказал тебя тогда? Твое раздутое эго не вынесло факта, что Малфой сделал это с тобой из-за меня? — Мерлин, да ведь совсем ничего о нем не знаешь, — с фальшивым сочувствием покачал головой Орланд. — Даже не подозреваешь, в какую именно ситуацию он тебя втянул. — Ну так просвети меня, — зло бросила Гермиона. — Потому что без аргументов все твои слова не больше, чем пустой звук. Она знала, что каждая ее фраза была приправлена внушительной порцией риска. Местами даже не совсем оправданного. Но никак не могла заставить себя остановиться. Если уж этот идиот и решил, что должен запутать ей мозг своими лживыми обвинениями в пользу Драко, то пусть хотя бы постарается сделать их максимально правдоподобными. — Я даже не знаю, с чего начать, моя дорогая, — задумчиво протянул Вальмонт-младший, уперевшись бедрами в монумент. — Может быть, с того, что твой друг не простой носитель. — А кто же он? Господь Бог? — Верховный. Грейнджер коротко хмыкнула, затем еще раз, и еще. А после, не выдержав, разразилась громким смехом. Он почти моментально отразился от каждого угла скрытого в полумраке помещения и прошелся продолжительным эхом по всему телу Гермионы. Она все смеялась. И смеялась. И смеялась. И не смогла остановиться до тех пор, пока в легких не закончился кислород — и ей пришлось жадно сделать длинный вдох. Какой сюр. — Ты сейчас серьезно? — с трудом отдышавшись, пробормотала она. — Пытаешься убедить меня, что Драко может с легкостью свернуть тебе шею, даже не пошевелив пальцем, и поэтому ты решил, что будет крайне весело украсть меня у него из-под носа? Заставить это сделать его лучшего друга? Под Империусом? Внутри нее тут же все затряслось, едва она вспомнила о Блейзе, и Гермиона тут же начала судорожно скользить взглядом вокруг, ища его. Она обнаружила Забини, стоящим у самого дальнего угла помещения, с идеально ровной спиной и покрытыми дымкой тумана глазами. Он явно не понимал ничего из того, что происходило прямо сейчас, и находился под влиянием заклинания, которое диктовало ему один-единственный условный рефлекс. Беспрекословное подчинение. У этих гребаных носителей и правда был некий пунктик на рабстве. — Думаешь, я поверю, что ты настолько возомнил себя неуязвимым? — презрительно выплюнула Гермиона. — Ты слишком печешься о своей шкуре. Я видела это тогда. Видела, как ты почти обделался, когда Драко всего лишь наказал тебя, следуя вашим же законам. Так что прекрати этот цирк и… Она резко замолчала, уловив стремительно нарастающее бешенство в глазах Орланда, и непроизвольно задержала дыхание. Он выглядел настолько свирепо, что лишь одному Мерлину было известно, по какой причине еще не бросился на нее и не растерзал в клочья. На мелкие части. До праха. Чтобы потом собственноручно развеять тот с самой высокой пирамиды. Пирамида. Осознание ворвалось в разум Гермионы подобно порыву штормового ветра и моментально расставило мысли в только одному ему нужном порядке. Причудливая, слегка изогнутая форма помещения, в котором они находились, напоминала конус. Или пирамиду. Милый Мерлин… Неужели Вальмонт настолько обезумел, что решил в порыве разъедающей вены мести сделать из Грейнджер мумию, лишь бы насолить Драко? Тогда он еще более сумасшедший, чем она предполагала. Совершенно безумный. — Ты маленькая ничтожная пешка в моем мире, — буквально выдавил из себя Вальмонт-младший, слегка наклонившись вперед в сторону Гермионы. — Тебе выпала огромная честь заглянуть за завесу тайны, что открывается исключительно избранным, и ты думаешь, что стала особенной? Нет, дорогая, ты все еще маленькая глупая шлюшка, которая способна молча кивать и вставать на колени с открытым ртом тогда, когда это может понадобиться. Он на секунду замолчал, переводя дыхание, что значительно сбилось от нервного возбуждения, которое слишком открыто скользило по его лицу, и Гермионе на миг показалось, что Орланд специально затягивал паузу. Видимо, он старался напустить на свою речь еще больше ненужной мишуры. Показушник. Даже в такой ситуации он пытался придать себе максимум возможной важности. Доказать, что только он держал все под неусыпным контролем. — Я не понимаю, почему Малфой выбрал именно тебя, — наконец продолжил он, сменив выражение гнева на прежнюю гнилую ухмылку, — но по какой-то неведомой мне причине он готов сделать многое ради твоей хорошенькой мордашки, — Орланд хмыкнул. — Идиот. — Я все еще не услышала ни единого связного аргумента, что мог бы доказать, что Драко является вашим Верховным, — собрав в кулак непонятно откуда взявшиеся силы и смелость, процедила Гермиона. — Пока это всего лишь хождения вокруг да около и… — Смотри. Грейнджер почувствовала, как ее голова внезапно запрокинулась назад так стремительно, словно в лицо ударил мощный поток ветра. Внутри все закружилось в танце темной, совершенно скользкой и ледяной на ощупь магии, которую Гермиона буквально пропустила сквозь свое тело, вынудив кровь стать на несколько градусов холоднее. Затем окружающий мир, словно по щелчку, погрузился в кромешную тьму, и Грейнджер дернулась от страха, выставив ладони перед собой. Удивительно, но в этот раз у нее спокойно получилось пошевелиться, и она с радостью вновь двинула руками перед своим лицом, но к собственному ужасу не увидела и тени от этого действия. — Что происходит? — пробормотала она и растерянно замерла, поняв, что голос ей не принадлежал. Он был грубым и словно сильно охрипшим, как всегда бывает во время простуды или продолжительного крика. И что-то мерзкое, резко тянущее сердце вниз ехидно прошептало ей, что в этом случае имел место быть второй вариант развития событий. — Ты просил совет, Орланд. На правах Верховного носителя, я решил тебе его предоставить. Гермиона забыла, как дышать, услышав голос Драко чуть поодаль от себя, и, резко развернувшись, увидела, как он возвышался над ней с привычной ледяной ухмылкой на лице. В его взгляде невозможно было уловить абсолютно ничего, кроме бьющейся в фиолетовом шторме вихре магии, и Грейнджер буквально ощущала ее силу на кончике своего языка. Она была настолько мощной, что от этого горло будто сжимала чья-то когтистая лапа, постепенно ужесточая хватку так, чтобы в трахею попадало как можно меньше кислорода. И это лишь сильнее наполняло все тело ужасом и каким-то первобытным страхом. Страхом смерти. Гермиона слышала ее смрадное дыхание где-то около уха и знала, что она ждет. Готовит свои холодные объятия. — Мистер Малфой, Верховный. — Грейнджер чувствовала, как тело, что ей не принадлежало, начало мелко трястись, а затем нечто вынудило ее резко упасть лицом в пол. Она тяжело сглотнула, поняв, что не может ничего с этим поделать. Все было чужим и совершенно ей не подчинялось. — Я не знал, что это вы, сэр. Мне так жаль. Так жаль. Смешок, насквозь пропитанный арктическим льдом и адским пламенем одновременно, вонзился в разум подобно раскаленному штырю и с остервенением провернулся там несколько раз, пока Гермиона проживала жизнь другого человека. Точнее, те ее мгновения, что остались в памяти слишком четко. Она не знала, какое именно чувство, бесцельно бродящее под кожей, пугало ее больше всего, но ясно понимала, что главенствующую позицию занимало нечто по-настоящему первобытное. Самый важный инстинкт, что появляется у любого живого существа с самого начала его жизнедеятельности, — выжить. Именно этого Гермиона — или тот человек, чью судьбу она сейчас повторяла, — желал больше всего на свете. Внезапно воздух вокруг заискрился, словно в нем бесконечно нарастали молнии, а затем нечто невидимое потянуло тело Грейнджер куда-то вверх. Она знала, что сопротивляться бесполезно. Чувствовала это так, будто это было само собой разумеющееся, и лишь постаралась максимально расслабиться, чтобы приготовиться к боли. Она не сомневалась, что будет больно. Именно это обещание было в голосе Драко. Отдавалось в каждом его слове и не оставляло других вариантов. Только. Боль. — Скажи спасибо, что я сохраню тебе жизнь. — Драко, — одними губами прошептала Гермиона, прекрасно понимая, что с чужого рта не сорвется ни единого звука, и закрыла глаза. Подчиняясь. Как он всегда хотел. — Сангвис. Она кричала. Так громко, что на миг ей показалось, что из-за отражающихся от стен гласных разорвет барабанные перепонки. Грейнджер целиком и полностью была соткана из невыносимой боли, что вплеталась в каждое нервное окончание и все нарастала, нарастала и нарастала. И в тот момент, когда Гермиона думала, что хуже уже быть не может, из нее бесформенным потоком хлынула кровь. Она, будто в насмешку, медленно стекала из пульсирующих разрезанных вен и падала прямиком на стоящего внизу Драко, каким-то удивительным образом исчезая у него под кожей. И последнее, что Грейнджер удалось уловить до мига, когда все закончилось, это лицо Малфоя. Холодное. Острое, как наточенный клинок. Это был совсем не тот человек, в котором она так отчаянно нуждалась. Это была сама Смерть в ее земном обличье. Безжалостная и жестокая. — Понравилось, что он со мной сделал? — с усмешкой спросил Вальмонт-младший, наблюдая за постепенным возвращением Гермионы в настоящее. — Могу повторить на бис, если… — Не нужно. Она закашлялась, ощутив небывалую сухость в горле, а затем поняла, что это было результатом ее собственного крика, который она дублировала в настоящем из-за видения. Черт. Насколько же это было ужасно тогда, для Орланда, если сейчас Грейнджер едва не сошла с ума всего лишь от репродукции той сцены путем магии? — Зря отказываешься, — Вальмонт-младший кивнул в сторону Забини. — Начинай подготовку. — Возможно, — натянуто улыбнулась Гермиона, с болью в сердце наблюдая за совершенно пустым выражением лица друга, который по чужой указке раскладывал что-то на монумент. — Как же ты решился пойти наперекор самому Верховному? Не боишься, что это… — Не боюсь, — Орланд горделиво хмыкнул и хлопнул в ладоши. — Потому что уже через полчаса я получу абсолютно все, чего пожелает моя душа. Внезапно раздался глухой щелчок, как от использования заклинаний, и Грейнджер на какое-то мгновение потеряла дар речи. Прямо перед ней словно из ниоткуда начали медленно проявляться очертания картин, за которыми Аврорат так отчаянно гонялся все это время. Три девушки, навечно запертые в рамах в своем наивысшем страхе, неторопливо проплыли мимо нее и зависли в воздухе, прямиком над монументом. Гермиона с ужасом рассматривала третью картину, которую до этого видела только в материалах дела, и чувствовала постепенно подступающую к горлу тошноту. Эта сестра практически ничем не отличалась от родственниц, так же транслируя ничем не прикрытый страх одним лишь фактом своего существования. Все те же разбросанные в беспорядке по плечам волосы. Все то же полуобнаженное тело. Искаженное мукой лицо и открытый в безмолвном крике рот вызывали рой ледяных мурашек по коже и заставляли кровь стыть в венах. И единственной разницей, что еще сильнее придавила ужасом Гермиону, были старательно закрытые ладонями уши. «Не слышу зла». — Где… — Грейнджер с трудом протолкнула по горлу слюну. — Где вы… — Где я взял третью картину, дорогая? — Вальмонт-младший громко засмеялся, запрокинув голову назад. — Это такой интересный вопрос. Я его ждал. Он подошел к ней совсем близко, присев на корточки, и Гермиона почти умерла от осознания, что все еще не может пошевелиться. Ее тело автоматически напряглось, как во время тренировки, а она сама невольно задержала дыхание, когда Орланд оказался рядом с ней. На его лице играло настолько очевидное самодовольное выражение, что Грейнджер едва не вырвало. Мерлин, он действительно неимоверно гордился всем тем, что натворил, а вспоминая слова Драко о том, что Вальмонт-младший слишком уж доверял своей силе носителя, то, судя по всему, сейчас его буквально распирало изнутри. Он на самом деле даже не думал о возможных последствиях. Действовал исключительно ради того, чтобы потешить собственное самолюбие. Сделать так, чтобы хорошо было именно ему. И плевать, каким способом. Годрик, ну что за иди… — Третью картину любезно предоставил наш уважаемый мистер Забини, — нараспев произнес Орланд, всматриваясь в лицо Грейнджер, а затем наклонился еще ближе, явно желая разглядеть каждую из ее эмоций. — А знаешь, где он ее достал? В квартире Малфоя. На какой-то миг Гермионе показалось, что некто невидимый выдавил из легких буквально весь воздух, оставив ее лежать на полу и задыхаться. В ушах густо нарастала пустота, что тянулась прямиком из сердца и целенаправленно шла в разум, туманя его. Пожирая, как смертоносный вирус. Вокруг внезапно стало слишком тихо, но Грейнджер едва не умерла от настойчивого звука, что напомнил ей в одночасье смесь пожарной сирены и истошного крика Банши. Он словно предупреждал, что все это лишь начало. Что дальше будет только хуже. Дальше будет больнее. И никакое заклятие Сангвиса с этим не сравнится. Ведь какой смысл в крови, если разбитое сердце больше никогда не сможет ее качать в вены? Мысли бежали вразброс, обгоняя друг друга будто на скачках, и Гермиона никак не могла угнаться хотя бы за какой-то из них. Все воспоминания, словно по мановению волшебной палочки, начали одновременно атаковать измученный разум и насильно вталкивали в него все новые и новые подробности, о которых она совсем забыла. И первое, что зажглось под невольно закрытыми от переизбытка эмоций веками, стали глаза Драко в момент, когда Грейнджер оказалась в лифте его пентхауса. Мерлин, и почему она сразу не увидела в них этого безжалостного, совершенно ни с чем не сравнимого голода? Тогда Гермиона наивно списала все на какую-то чушь, даже особо не разобравшись в вопросе, уже, видимо, будучи под влиянием зелья, но сейчас, когда голова была холодна как сталь, все казалось слишком очевидным. Малфой. Был. Другим. Вел себя иначе каждый раз, как только приходил к Грейнджер из своей квартиры. Черт. Неужели и правда картина влияла на него настолько разрушительно, что он не мог сдерживаться? И почему вообще заставляла Драко так поступать по отношению к Гермионе? Почему именно она? Чего Малфой хотел так сильно, что картина настолько извращала все то, к чему он имел хоть какое-то отношение? — Мне даже интересно, какое именно желание она исполняла Малфою, — хмыкнул Орланд, явно безумно довольный тем, что видел на лице Гермионы. — Но это не так важно. Ведь самое главное, что он был настолько глуп, что разрешил охране впускать в свое жилище всех друзей. Он громко расхохотался, лишний раз подтверждая, что сейчас единственное, чем он хотел заниматься, — это кичиться своими отвратительными поступками. Вальмонт-младший определенно гордился тем, что сделал, и желал рассказать об этом целому миру. — Признаться честно, — он встал на ноги и отошел к монументу, начав магией выводить на нем какие-то руны, — я был уверен, что картина у тебя. Мои источники никак не могли раскопать ее точное местоположение, а древнее заклинание поиска упорно выводило именно к твоему дому. Мне даже пришлось закрыть тебя в Азкабане, чтобы хорошенько допросить. Гермиона отчаянно хотела издать хотя бы звук, но вместо этого с губ слетали лишь жалкие хрипы. Возможно, это было что-то похожее на мольбу. Желание сделать так, чтобы Вальмонт-младший наконец заткнулся. Чтобы прекратил разрушать ее жизнь. Прекратил. Прекратил. Прекратил. Мерлин, пожалуйста. Грейнджер совсем не умела правильно возносить молитвы, но сейчас та, помимо ее воли, шла откуда-то из сердца. Та самая, что еще помогала оставаться в сознании после услышанного. Та, что еще поддерживала в ней огонь для желания бороться. Слабый. Почти потухший. Как и вера, с которой она подходила ко всему, что ее связывало с Драко. Ложь. Ложь. Ложь. Он каждый раз ей лгал. — И только потом я понял, что заклинание ошибалось, — Орланд повернулся к ней, широко улыбаясь. — Представляешь, какая досада? Я потерял из-за этого целую уйму времени. — Замолчи. Он округлил глаза в неподдельном удивлении и лишь хмыкнул, заметив, как искривились губы Гермионы. Ее пронзила самая настоящая физическая боль, когда она все же смогла выдавить из себя это слово, сразу же после сменившись безумной слабостью. У нее больше не было сил. Никаких. Она просто хотела, чтобы это все наконец закончилось. Хотела рвать этого ублюдка собственными руками до тех пор, пока из его легких не пойдет кровавая пена. Лишь бы он больше не произнес ни единого звука. — Как грубо, — усмехнулся Орланд и щелкнул пальцами. — Разве так себя ведут истинные леди? Поток магии из его ладони внезапно поднял Грейнджер с земли и опустил прямиком на монумент. Ее конечности вновь оказались надежно зафиксированы невидимыми путами, и она ощутила, как по венам вместе с разочарованием начал медленно течь страх. Черт. Одному Мерлину известно, что так настойчиво прятал в своих мыслях этот сумасшедший, падкий до власти ублюдок, и Гермиона не хотела себе это даже представлять. — Зачем я тебе? — она резко дернулась всем телом, но не сдвинулась ни на миллиметр. — Ты получил третью картину. Что тебе нужно от меня? — Мне нужно их активировать, — с готовностью, будто только и ждал этого вопроса, ответил Вальмонт. — Уверен, что ты прекрасно осведомлена об истории происхождения этих поистине завораживающих чудес, — он указал на висящие в воздухе картины. — Три сестры, что так самоотверженно пожертвовали свои жизни ради спасения отца. Не правда ли, это восхищает? — Ближе к делу, — процедила Грейнджер. — Избавь меня от своих извращенных эпитетов. — Какая дерзкая, — он покачал головой. — Нам ведь совершенно некуда торопиться, — Орланд взмахнул рукой, и спустя секунду у него в ладони появились лоскуты странной материи. — Но я вознагражу твою жажду знаний. Так вот, на самом деле сестриц было четыре, — он обошел монумент и встал так, чтобы оказаться прямиком у головы Гермионы, смотря на нее сверху вниз. — Не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле и… — Не совершаю зла, — еле шевеля губами, пробормотала Гермиона, вспомнив старинную японскую легенду о трех обезьянах. — Верно? Вальмонт-младший широко улыбнулся, явно довольный услышанным, а затем решительно завязал Гермионе глаза и вставил кляп в рот. Она отчаянно застонала, пытаясь вытолкнуть языком ворсистую ткань, но все было тщетно — магия прочно заняла свое место на ее теле. — Ты и правда очень умна, — донесся до нее из темноты голос Орланда. — Четвертая сестра, которую Смерть по ошибке или нарочно не привела на суд, является тем самым ключом, что собирает картины воедино, делая из них общую композицию. Она отпирает врата к магии, что древнее самого мира. Она дарит власть. Свободу. Дарит все. И теперь, чтобы призвать ее, согласно легенде, мне нужно принести жертву крови. — Грейнджер напряглась, услышав шорох рядом с собой, и вздрогнула, когда Вальмонт-младший продолжил говорить прямо в ее ушную раковину: — И это будешь ты. Просто потому, что я безумно хочу, чтобы Малфой хорошенько пострадал напоследок. Ведь когда я обрету эту силу, он станет первым, за кем я приду. Секунда, и Грейнджер поняла, что ее лишили слуха. Все вокруг погрузилось куда-то во тьму и стало пустым и холодным. Наверное, именно в такое место, согласно мифологии древнего Египта, и попадали истинные грешники. В небытие, где не было абсолютно ничего. Лишь непроходимая темнота, сквозь которую невозможно разглядеть собственных ладоней. Нельзя услышать звук своего дыхания. Где жил только страх. Гермиона лишь смогла почувствовать, как ладони, помимо ее воли, оказались на животе, и на миг задержала дыхание, внезапно ощутив слабую, почти неуловимую вибрацию в воздухе. Это было похоже на дуновение ветра, но все же оставалось чем-то не таким осязаемым. Как если бы что-то силой внушило бы Грейнджер это, а не дало в полной мере испытать на коже. С огромным трудом постаравшись максимально сосредоточиться, Гермиона вдруг четко поймала себя на мысли, что что-то неумолимо приближалось. Нечто мощное. Ужасное. И это что-то было так близко, что Грейнджер могла слышать, о чем оно думало. И все его мысли были исключительно о ней. Это был Драко. Он шел за ней. Внезапно все вокруг резко затряслось, как при сильном землетрясении, и Грейнджер к собственному удивлению обнаружила, как до нее начали постепенно доноситься звуки. Сперва еще очень слабо, будто через толщу воды, но все же Гермиона сумела постепенно разобрать какое-то тихое повизгивание, отдаленно напоминающее скуление собаки. Затем звуки стали нарастать все сильнее и сильнее и, наконец достигнув своего апогея, почти взорвали ее барабанные перепонки, ворвавшись внутрь подобно смертоносному урагану. И вот тогда Грейнджер поняла, что все то, что она слышала, не исходило от какого-то животного. Этот голос принадлежал Орланду. — Иди ко мне. Она дернулась, ощутив чье-то настойчивое прикосновение к предплечью, но все же позволила перевести себя в сидячее положение. Гермиона почти не шевелилась, пока с нее медленно снимали повязку, возвращая зрение, и даже не вздрогнула, наконец избавившись от кляпа. Было сложно, но она все же смогла сфокусировать взгляд на фигуре в фиолетовой мантии с низко надвинутым на лоб капюшоном, что стояла непозволительно близко, и, протянув ладонь вперед, аккуратно стянула плотную ткань, прекрасно зная, кого увидит перед собой. Она чувствовала его приближение. Знала наверняка, о чем он думал. И теперь это лишь пугало. Теперь это казалось неправильным. Теперь это пахло ложью. — Ты в порядке? — Драко мягко взял ее за подбородок, принявшись внимательно рассматривать лицо со всех сторон. — Этот ублюдок сделал тебе больно? — Не я. Ты, — раздался откуда-то сзади сдавленный стон. Гермиона слегка двинулась вперед корпусом, будто от удара, заметив лежащего в луже собственной крови Вальмонта, который уже явно балансировал на грани жизни и смерти. Его истерзанное тело больше напоминало какое-то непонятное месиво, и было совершенно очевидно, что на этом свете Орланда держало лишь желание напоследок причинить боль. Просто ради того, чтобы гребаное последнее слово оставалось за ним. Идиот. — Но мне жаль, что я не успел вспороть тебе брюхо и выпустить твои грязные кишки наружу, — он захрипел в попытке каркающего смешка. — Видимо, все же ты слишком хорошо сосешь, раз Малфой умудряется найти тебя буквально по запаху, дорогая. — Ошибаешься, дорогой, — старательно копируя его интонацию, процедила Гермиона и достала из кобуры на бедре пистолет. Наконец-то. — Просто Драко — мой носитель. Она почти не слышала звука выстрела, что раздался в воздухе подобно раскату грома, и обессиленно опустила руку. Отчаянно хотелось как можно скорее попасть в душ, чтобы смыть с себя запах этого пропахшего болью места. А еще каждое из полученных здесь воспоминаний, которые зудели так мерзко, что желание содрать с себя кожу буквально раздирало грудную клетку. Забыть. Стереть. — Ублюдок, — выплюнул Малфой, вновь поворачиваясь к ней. — Теперь его отцу предстоит отвечать перед советом. Я уже отправил Блейза за помощью, — он на миг замер, видимо считав по ее лицу, что что-то не так. — Гермиона, ты в порядке? — Твое желание… — почти растворившись в тишине помещения, прошептала она, смотря ему прямо в глаза. — Что за желание исполнила для тебя картина? Драко неосознанно сделал шаг назад, и она поняла, что он растерян. В его глазах было попросту невозможно прочесть хоть что-либо, и Грейнджер позволила своим ощущениям работать вместо зрения. Она знала. Чувствовала ответ на свой вопрос. Он был так близко, буквально на расстоянии вытянутой руки. Но ей безумно хотелось хотя бы раз услышать от Малфоя правду. Всю. Целиком. Гермиона еще раз проанализировала все то, что произошло сразу же, как только Орланд упомянул, где достал третью картину. Вновь вспомнила, насколько разительно менялось отношения Драко после того, как он бывал в своей квартире. Буквально видела снова его несдержанность и грубость в эти моменты. Как он был готов забраться к ней под кожу, лишь бы быть рядом. Лишь бы обладать. Может быть, конечно, все это было сейчас лишь результатом их связи, как носителя и фамильяра, и сама по себе Гермиона ни за что бы не уловила этой почти невидимой ниточки, но ей было плевать. Все это было лишь густым дымом под потолком, и ей до ужаса хотелось нащупать в этом тумане хоть что-то настоящее. Что-то, за что она могла бы уцепиться, чтобы не упасть в бездну. — Так случилось, что однажды ты коснулась меня, — тихо начал Драко, глядя будто куда-то сквозь нее. — Совершенно случайно, проходя мимо, провела самыми кончиками пальцев по моему предплечью, а затем просто смешалась с толпой. И я почувствовал, как мой серый и обычно безликий мир наконец начал обретать краски. Я увидел свет сквозь, как мне казалось, непроглядную тьму. И все это время после того прикосновения я пытался найти хоть кого-то, похожего на тебя. Но так и не смог. Больше никому не удалось зажечь мое потухшее солнце. — Это… — Гермиона почти не могла говорить от шока. — Когда это произошло? — Еще в школе, — Малфой с силой сжал ладони в кулаки. — Тогда я понял, что ты и есть сама жизнь. Что ты свет, к которому я так отчаянно тянулся все время своего существования. Но наши дороги, ожидаемо, разошлись, и я позволил себе отпустить тебя из своих мыслей. Хотя бы из них. — И когда у тебя появилась эта картина, ты… — Я вернулся в Лондон, потому что снова хотел попробовать на вкус жизнь, — голос Малфоя был тверд, но все равно едва заметно дрогнул на последнем слове. — Я знал, что ты станешь моим фамильяром после того зелья. Мне пришлось изменить рецепт, чтобы оно наверняка сработало, и у меня получилось. Ты должна была стать моей. Ведь именно это было моим самым сокровенным желанием, к которому меня толкала картина. Она нащупала его в моем сердце. Нашла, чтобы показать мне. Гермиону трясло. На языке вертелось столько вопросов, которые она так хотела задать, но почему-то губы совсем не слушались. И как бы она ни старалась ими шевелить, вместо звуков с них срывалось лишь отчаяние. Пустое. Холодное. Как ее собственное сердце, что почти остановилось от боли в грудной клетке. Неправильно. Неправильно. Неправильно. — Мне нужно идти, — с трудом выдавила она из себя, слезая с платформы. — Мне нужно… — Подожди, — Драко резко поймал ее за запястье, но Гермиона вырвала руку. — Куда ты? — Не трогай меня, — еле ворочая языком, процедила она. — Иначе следующую пулю я всажу тебе в лоб. И клянусь, Малфой, в этот раз я дойду до конца. Драко замер, чуть скривив губы, будто ему было больно, но все же не сдвинулся с места, послушно замирая. Все внутри Грейнджер дрожало, пока она в постепенно нарастающей панике искала выход из гробницы, сворачивая в ближайший проход. Ее ладони цеплялись за выступающие из стен блоки, царапая кожу и ломая ногти, но ей было совершенно плевать. Она хотела уйти. Хотела исчезнуть. Просто испариться из этого места. Из этой страны. С этой планеты. Куда угодно, лишь бы больше не дышать с Малфоем одним воздухом. Лишь только когда лицо обожгло порывом горячего воздуха, густо смешанного с песком, а в глаза ударил солнечный свет, Гермиона позволила себе глубоко вдохнуть. И почувствовать на щеках столь долгожданные соленые дорожки слез. Теперь у нее было все время мира, чтобы как следует оплакать то, что произошло. Чтобы забыть. Осталось только добраться домой.