Семь вечеров в декабре

— Представляешь, проебал поезд, — голос в трубке почти смеется, но Арсению в этом смехе слышится не веселость, а нотки близкой злости. — На Ленинградке пробка, простоял в ней сорок минут, — Антон затягивается сигаретой и шумно выдыхает в динамик дым, — а когда приехал на вокзал — увидел только жопу этого Сапсана и все. Ну не пиздец? — Пиздец, — соглашается Арсений, который не знал, что Антон вообще собирается в Питер. — Ты надолго хотел? Я же послезавтра сам в Москву. — Вместе бы и поехали, — Антон бессильно вздыхает, и Арс почти видит, как он устало трет переносицу. — К тебе курьер не приходил? — Какой курьер? — Обычный. Тебе имя надо назвать? — Ты что-то заказал? — не понимает Арсений. — Доставка из сексшопа, вам три хуя, вот, распишитесь, — язвит Антон. — Простой курьер с доставкой. — Никто ко мне не приходил. Ты цветы заказал или что? — Нахуя тебе цветы? — И я вот думаю, нахуя они мне. — Ну и все, — рычит Антон и опять выдыхает дым в трубку. — На следующий поезд не успеваешь? — спрашивает Арс, рассеянно водя пальцем по столу. — Билетов нет. Только за полтос в бизнес-класс. Я вот оцениваю, насколько мажор. — Не настолько, Шаст, — осаживает его Арсений. — Не успел и хрен с ним, я послезавтра приеду. — Да и что, что приедешь, мы же все равно не… — В мой отель пускают гостей. — Да знаю, — отзывается Антон без энтузиазма. — Я же просто сегодня хотел, потому что завтра бы целый день проторчали, и елку бы эту… — Елку? — перебивает Арс. — Бля. — Мне сейчас курьер должен принести елку? — возмущается Арсений. — Нет. — Шаст. — Что? — невинно переспрашивает Антон. — Елку? — Ну ты же хотел елку, — голос Антона полон невозмутимости, — я заказал. Думал приеду и поставим там, не знаю. — Господи, Антон, — Арсений не выдерживает и смеется. — Ты там что ли… Договорить мешает звонок в домофон. Арс обрывает себя на половине слова и, слушая сопение Антона в телефоне, идет к двери. — Курьер, да? — спрашивает Антон с деланным воодушевлением. — Я тебе ее в жопу засуну, когда ты приедешь, — беззлобно угрожает ему Арсений и открывает дверь. Долгое время никто по лестнице не поднимается, а потом на площадке сначала появляется переплетенная сеткой еловая макушка, а затем и сама елка, которую тащит тяжело дышащий курьер. — Вот вам доставочка, — он ставит елку на пол. — Куда ее? — На кухню пусть несет, — подсказывает Антон в трубку. — Там в углу как раз место. — Да вот тут пока оставьте, — Арсений шире открывает дверь и отходит в сторону. — Сейчас, подождите, там еще пакетик, — сообщает курьер и уносится вниз по лестнице. — Что в пакетике, Антон? — с угрозой спрашивает Арсений. — Это не магазин елки и хуи, Арс, — успокаивает Антон. — Я еще там мишуры всякой заказал. И подставку, чтобы стояла. — И добавляет с любопытством: — Красивая? — Она огромная! — восклицает Арсений, разглядывая елку и касаясь пальцем одной из веток. — И колючая. — Ничего не огромная. Ростом с Сережу. — Ты ее так выбирал? — Ну там были и два метра, но я подумал, что это высоковато, — с готовностью отвечает Антон. — Эта где-то полтора. Всего-то тебе по грудь. — Весь коридор, кстати, в иголках. Антон вздыхает, изображая сочувствие: — Придется подмести. Курьер возвращается с бумажным пакетом и нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пока Арсений расписывается за полученную елку, а потом жизнерадостно прощается: — С наступающим! — И вас также, — рассеянно отвечает Арсений и добавляет в трубку: — Вот теперь я злюсь, что ты пропустил поезд. — То есть пока не было елки, я тебе там был не нужен? — драматично спрашивает Антон. — Это не елка, Шаст, — Арсений включает свет в коридоре и осматривает дерево, — это какой-то монстр. Она правда огромная. — На картинке непонятно было. Она знаешь как называется? — Как? — Ель американская голубая. — Это намек? — Арсений прикусывает нижнюю губу, сдерживая смех. — Самый прямой! — бодро откликается Антон. — И самое смешное знаешь что? — Что? — все-таки смеется Арсений. — Я в другом городе, и поэтому ты ничего мне не сделаешь. *** С елкой Арсений возится до самой ночи. Исколов все руки переносит ее в кухню и вытаскивает из пакета кособокую пластиковую подставку, пытаясь дерево в нее примостить. Слишком толстый ствол в подставку помещаться не хочет, и Арсений, приглушая все возможные в этой ситуации шутки Антона, который непременно бы их сейчас озвучивал, немного стачивает ствол ножом, все-таки закрепляя елку в подставке. Он разрезает удерживающую ветви сетку, наблюдает, как елка постепенно распушается, и посылает Антону фотографию. Сначала самой елки, потом — для сравнения — себя рядом с елкой, которая ему чуть ниже плеча, потом себя с ножом. Просто так, чтобы боялся. Елка занимает половину кухни, но, уже распушившуюся и вдвойне колючую, передвигать ее в комнату бессмысленно. К тому же, думает Арсений, на кухне они с Антоном все равно чаще всего, так что держать ее в комнате было бы бесполезной растратой елки, которая действительно красивая, а еще пахнет морозом, лесом и смолой. Он засиживается на кухне допоздна. Читает книгу, но иногда на елку поглядывает и сам себе улыбается. Улыбку вызывает совсем не дерево в пластиковой подставке, а Антон, который теперь с этой елкой прочно ассоциируется и каждый раз, стоит на нее посмотреть, вспоминается. Арсений на елку смотрит и думает, что Антон похожие вещи делает постоянно, легко и без лишних рассуждений. Арсений сболтнул про елку — Антон придумал, что елку можно ему прислать и прислал. Наверное долго даже не выбирал: увидел голубую ель, посмеялся и заказал. Легко. Десять минут, чтобы найти, и столько же, чтобы выбрать и заказать, а у Арсения теперь елка на кухне — стоит, в свете гирлянды иголками поблескивает и заставляет по Антону тянуще скучать. Арсений зажимает пальцем страницу в книге, бездумно смотрит на отливающие мягким голубым цветом ветки и вязнет в каком-то давно забытом ощущении праздника и тепла. Удивляется, что Антон даже из Москвы умудрился до него дотянуться и заразить непонятно откуда берущейся веселостью, очередным маленьким жестом в который раз к себе привязать — хотя казалось бы, куда еще крепче. Арсений и так привязан за все конечности на пару десятков морских узлов. Но Антон будто не замечает, как сильно в него влюблены, и продолжает с наивной непосредственностью влюблять. В Питер рвется в каждый свободный день, Арсения слушает, про елки запоминает, а потом же еще и приезжает, приходит — веселый, замерзший или жутко замученный — и к Арсению тянется, веревочками от чайных пакетиков ручки на кружках обматывает, болтает обо всем подряд, про неинтересные дела слушает с интересом, а потом еще и прикасается так, что Арса по кровати размывает, оставляя лужей подтаявшего снега. Арсений себе от всего этого позволяет расплываться только когда остается один, надеясь, что Антон такой сильной влюбленности не заметит. Ему постоянно кажется, что однажды он вдруг скажет слишком много или спросит о чем-то слишком реальном — и Антона из происходящего выдернет, заставит заметить, что Арсений в его жизнь действительно никак не вписывается. Никаким боком. Что Арс в ней трехметровая елка в квартире с потолками два сорок. Арсению кажется, что любое неосторожное слово или вопрос — и с Антона наваждение вдруг спадет и он исчезнет. Перестанет смотреть, говорить, приезжать и просто станет Антоном Шастуном из их общих проектов. Друг и коллега. И больше никто. Поэтому Арсений, как бы сильно иногда в темной кухне, пока Антон курит, не хотелось со спины подойти и спросить — Шаст, а мы — что? А зачем тебе Ира, Шаст? А может к черту эту Москву? А может просто не уезжай, Шаст? Может останься? — никогда ничего не спрашивает. Но все равно боится однажды не сдержаться и одним неосторожным вопросом открыть Антону глаза и случайно все испортить. С елкой на кухне Арсений засиживается до часу ночи, изредка все-таки возвращаясь к книге, а потом идет спать, закутываясь в одеяло и раскидываясь по центру пустой кровати. Ночью он просыпается внезапно, не сразу понимая, что именно его разбудило, — и встречается глазами с улыбающимся Антоном, который в одежде лежит рядом и придавливает одеяло. — Как? — ошалело спрашивает Арсений сиплым ото сна шепотом. — Оказывается, — тоже шепчет Антон, — в Питер летают самолеты. И они никому не нужны из-за Сапсана, поэтому билеты за три часа до посадки почти бесплатные. — Ты серьезно прилетел? Антон ему все еще улыбается и, не придираясь к очевидному вопросу, отвечает: — Я настолько уже собрался, что как представил, что обратно домой поеду, даже нехорошо как-то стало. — Антон прикасается к его щеке холодными пальцами. Арсений под прикосновение подставляется, придвигаясь ближе. — А сколько времени? — Где-то три, — отвечает Антон. — Я посмотрел на елку, — шепчет он. — Не понимаю твоих претензий. На кухне пахнет как в лесу. — Я уже смирился, — отвечает Арсений, пытаясь сморгнуть сон. — Хорошая елка. — Ты не нарядил. — Тебя ждал. Антон улыбается и кратко его целует. На теплых ото сна губах поцелуй ощущается морозным и очень свежим. — Как же у тебя тут тепло, — бормочет Антон раздеваясь и залезая под одеяло. — И ты тоже теплый, — он прислоняется к нему ледяными ногами, и Арсений молчаливо терпит, потому что руками Антон скользит в волосы, надавливает на затылок и опять прижимает к своим губам. Арсений так и не успевает окончательно проснуться, поэтому все происходящее кажется тягучим эротическим сном. Все еще в вязкой дымке сна он приподнимает бедра, позволяя Антону стянуть с себя спортивные штаны, в которых, замерзнув, лег спать. Вздрагивает, когда Антон сжимает в кулаке его полувставший член, и потирается своим, уже твердым, о живот. Подставляет шею под влажные поцелуи, едва слышно вздыхая, и целует Антона в ответ очень мягко и медленно, снимая с его губ вкус двух или трех сигарет и улицы. Он поворачивается на другой бок, немного прогибаясь в спине, чувствует, как Антон его так же медленно и лениво, совершенно без спешки растягивает, долго оглаживая вход пальцем одной руки и мягко проводя другой по члену, и тепло дышит в чувствительное место за ухом, от чего по телу ползут приятные мурашки. Входит Антон тоже медленно, с растяжкой, позволяет принять в себя понемногу, а потом замирает, прижимая Арса очень крепко, скрестив руки на его груди, и дает привыкнуть. Арсений от такой близости тихо скулит и весь напрягается. — Арс, — почти рычит Антон ему в ухо, протягивая «р». Он начинает двигаться. Все еще медленно, не выходя до конца — и оттого безумно напряженно и жарко, очень близко и сумасшедше нежно. Арсений выгибается, тихо постанывая, и закидывает голову Антону на плечо, чувствует, как его скулу и щеку покрывают короткими влажными поцелуями. — Из-за того, что я в тебе так редко, — шепчет Антон, перемежая каждое слово легкими толчками, — меня никогда, — еще толчок, — не хватает, — толчок, — надолго. Я бы вообще из тебя не выходил если бы мог, — продолжает говорить Антон, и у Арсения от каждого слова, сказанного горячечным шепотом, мурашки по всему телу, от горла через спину и к члену. В ответ у него находятся только скатывающиеся с языка стоны, потому что Антон в постели говорит часто, а Арсений и слова сформировать не может, поэтому каждый толчок выбивает только хриплое поскуливание. Он подается навстречу еще одному, более крепкому движению и кончает, чувствуя, как сжимается, ощущая член внутри еще плотнее чем раньше — и задерживает дыхание, вслушиваясь в рваный и рычащий выдох Антона, который прижимает его очень крепко, ускоряется и через пару тягучих минут замирает, ненадолго оставаясь внутри. — Утром пойду в душ, — бормочет Антон и на секунду прижимает Арсения прежде чем отпустить. — Так заебался по тебе скучать, — говорит он еще тише, почти засыпая. Арсений мягко целует его в уголок губы и неохотно встает на слабые ноги. За пару минут принимает душ и спешно по холодному полу возвращается обратно в постель, забирается под одеяло, утыкаясь лбом в плечо Антона, который ворочается и, не просыпаясь, крепче прижимает его к себе. Утром Антон спит долго. Арсений специально его не будит: очень тихо выходит из спальни, прикрывая за собой дверь, и уносит с собой его телефон, чтобы никто не разбудил случайным звонком. Неспешно готовит завтрак, пьет крепкий кофе, рассматривает елку, выглядывает за окно и продолжает читать свою книгу. Антон просыпается ближе к часу дня и, потягиваясь и зевая, садится на подоконник. — Я вроде бы выспался, ты прикинь, — сообщает он Арсению и добавляет жизнерадостно: — И телефон потерял. — Вон он лежит, — Арс кивает на стул напротив. — Я забрал, чтобы тебя не разбудили. — Так, а что завтрак? — Антон за телефоном не идет, только благодарно улыбается и оглядывает пустую кухню голодным взглядом. — Мне тебе еще и завтрак готовить? — Арсений закрывает книгу, закидывает ногу на ногу и придирчиво Антона разглядывает. В утреннем снежном свете с заспанным лицом и в одних спортивных штанах Антон выглядит на кухне настолько уместным и правильным, что придирчивость во взгляде неконтролируемо мешается с такой прочной влюбленностью, которую не удается ни ослабить, ни скрыть. — Конечно, — подтверждает Антон и перехватывает взгляд. — За качественный секс. — Я же не знаю каким он будет. — Я про вчерашний. — А я про следующий. Какое-то время оба пытаются друг друга переглядеть, а потом одновременно улыбаются. — Что ты хочешь? — Арсений встает и подходит к холодильнику. — А что у тебя есть? — Вообще все. — Он разглядывает заставленные полки и захлопывает дверцу. — Я что-то обжился. — Хочу... — Антон задумывается, перебирая в голове еду. — Оладьи хочу. Умеешь? — Надо гуглить, — вздыхает Арсений. — Никогда не пек никакие оладьи. У меня в навыках омлет, яичница и бутерброды. — Специалист по яйцам, значит, — бормочет Антон и ойкает, когда Арсений щелкает его по носу. — Ну давай погуглим. — А сгущенка у тебя есть? — спрашивает Антон, пока Арсений, сверяясь с телефоном, вытаскивает из шкафчика муку и достает из холодильника кефир и яйца. — А то какие оладьи без сгущенки. — Был какой-то джем, — отвечает Арсений, сосредоточенно разбивая в миску с мукой яйцо. — Ну тогда ты пока пеки, а я… — Молоко сгустишь? — шутит Арс. — Ага, — Антон берет свой телефон и морщится от каких-то уведомлений. — А пока оно сгущается, закажу уже сгущенное. Что тут к тебе ездит? — Мы в центре, тут все ездит. Антон закатывает глаза на надменный тон и копается в телефоне. — И мандарины закажу. Тебе надо что-то? — он встает за его плечом, показывая телефон. — Разве что еще пару елок. Антон молча находит в доставке елки и демонстративно кидает две штуки в корзину. Арсений в ответ тоже молчит, только опускает два пальца в миску с мукой и яйцами и мстительно проводит этой смесью Антону по лбу. — Моими же оладьями? — возмущается Антон. — Ты все равно в душ собирался, — кивает Арсений. Он не помнит, когда в последний раз у них случался такой день, в который никто никуда не спешит, и с непривычки кажется, что времени у них очень много. Поэтому Арсений очень удивляется, когда после очередного душа подходит к курящему на кухне Антону, а часы на микроволновке показывают почти полночь. — Мы забыли про елку, — говорит Антон, туша сигарету. — Действительно забыли, — задумчиво соглашается Арсений. — А как так быстро день вообще прошел? — Сам не понимаю, — отзывается Антон из коридора и возвращается с пакетом. — Украсим? — Может все-таки сделаем это не всрато? — предлагает Арсений. — Мне на нее каждый день потом смотреть. — Тут из не всратого только гирлянда, — признается Антон, копаясь в пакете. — Просто ее тогда повешу и все. Он опутывает елку гирляндой, временами ругаясь на иголки, вставляет вилку в розетку, меняет режим на спокойный и отходит к Арсению, который протягивает ему кружку с чаем. — Ну вроде и хорошо, — неуверенно говорит Антон. — Неплохо, — соглашается Арсений. — С наступающим, что ли? — С наступающим, — улыбается Антон. Они опираются на подоконник, засматриваясь на мигающие лампочки, и не замечают, как за их плечами опять начинает идти снег.