А если бы...

Они лежали вдвоем, она смотрела на потолок, а он, положив голову на ее грудь, прислушивался к ее дыханию. Вдруг он ощутил, как ее рука осторожно погладила его волосы. — Отто, я люблю тебя. Чтобы ни случилось дальше, я люблю тебя и всегда буду любить. Он испугался внезапной грусти, какого-то отчаяния в ее голосе. — Мария, крошка, все устроиться, вот увидишь. Я поговорю с твоим отцом, я не последний человек. У меня приличное происхождение. Вот увидишь. Я поговорю с ним прямо сейчас. — Отто, ты не понимаешь, мой отец быстрее согласится отдать меня за нищего сына старьевщицы Ханы, чем за тебя с твоей матерью графиней. — Нет, я не понимаю. Чем я хуже? Тем, что я не еврей? Ну, расскажи как мне им стать, расскажи Мария, я готов. — Отто, не говори глупости пожалуйста. Она видела, что он кипит от негодования, таким он ей нравился ещё больше. Завернувшись в простыню, она отправилась в ванную. Она больше не стеснялась молодого мужчины напротив. Она стала частью его, а он частью ее. Ведь не стесняется правая рука левой? Все ещё бурча себе под нос, он отправился за ней. Его взору открылось, как Мири изящно наклонившись пробует температуры воды. Его естество сразу отреагировало на увиденное. Стой так милая, сказал он ей внезапно охрипшим от желания голосом. Ее руки упёрлись в бортик ванны, груди, спелыми плодами свесились вниз. На этот раз Отто не сдержался, положив руки на талию, он взял ее сразу, одним рывком. Ее груди прыгали в такт его быстрым и резким движениям. Волны наслаждения накрывали ее с головой, и она боялась, что оторвется от берега навсегда, что не найдет дорогу обратно. — Отто, — вскрикнула она в своем желании, остаться на берегу, — Отто… Он понял, почувствовал, нагнувшись, он шепнул ей одно лишь слово: «Кричи» и прильнул к ее шее поцелуем. Потом они просто сидели в гостиной. Им не надо было слов, им не надо было планов. Смеркалось. Она вскинулась на часы. Он усмехнулся. — Боюсь, Ленни не придет сегодня. Мы с ней поменялись квартирами и, вероятно, сейчас они с Берти проверяют крепость кровати в моем номере в Захере. И да, милая, ключи у нее. Так что ночевать боюсь, тебе придется тут. Отто думал, что она начнет скандалить, объяснять, что ей нужно идти. Но та просто позвонила отцу и сказала, что останется у подруги, ей совсем неможется, а родни у нее нет. Аарон знал, что мама Ленни, фрау Рихманн живёт в Инсбруке. И поэтому нехотя, но согласился. Положив трубку, он наткнулся на тяжелый взгляд жены. Где Миралэ спросил она. — Осталась у своей подруги. — У той стриженной, как ее там, Ленни? взвилась Малка. — Аарон как ты не понимаешь, Миралэ нельзя водиться с этой гойкой. Аарон, остановись, послушай меня, — но Аарон не желал слушать, с возрастом жена стала очень брюзглива и все время жалела о том, что они уехали из Галиции и очутились в этом гнезде разврата, коим и не без основания виделась ей Вена. Отто хотел ее, как мужчина хочет женщину. Но еще больше он хотел заснуть рядом с родным человеком. Мать, верная своим замашкам, очень рано отняла его от груди, переселив на верхний этаж особняка вместе с гувернанткой, Труди. Труди заменила ему маму. Утешала, когда было больно, радовалась его радостям. Но она запрещала Труди спать с маленьким Отто в одной комнате. И он до сих пор помнит ощущение одиночества, которое накрывало его ночами. Родная мама навещала его строго по часу в день. И в этот час он больше стеснялся и боялся подойти к этой высокомерной женщине. С отцом было проще, но и у того не было времени. В одиннадцать он понял, что матери он безразличен, а с отцом он может сблизиться только через работу. Тогда Отто и стал ходить туда к отцу. Сначала на час-два в день после уроков. Потом на дольше. К моменту окончания реального лицея он стал его правой рукой. В отличие от сверстников, просиживающих на студенческих скамьях в университетах, он решил, что учиться можно на деле. К двадцати трем он стал управлять делами отца. Хейнрих мог оставить все на сына, но с Марией жизнь не сложилась, и он продолжал большую часть времени проводить в кабинете, который стал его убежищем. И спрятавшись за резными панелями своего убежища, Хейнрих Вайс пяти десятков лет от роду, не замечал, насколько одинок его сын. А Отто был счастлив. Не только оттого, что Мария стала его женщиной, а оттого, что он засыпал, просто обнимая ее. Впервые успешный промышленник Отто Вайс не чувствовал себя одиноким.