С Новым годом, бастард!

Люк очнулся, но, в целях безопасности, решил не открывать глаза. Ведь Эймонд мог стоять рядом с ножом в руке, чтобы вырезать племяннику глаз, едва тот придёт в себя. Почему Эймонд не мог сделать этого раньше? Потому что этот одноглазый ублюдок просто с ума сходит от счастья, когда видит страдания других, а также обожает элемент неожиданности. По крайней мере, так думал Люцерис. Веларион обнаружил, что его руки связаны над головой, а он сам лежит на чем-то твёрдом и дурнопахнущим. Скорее всего — на той самой, с позволения сказать, кровати, которая стояла в комнате. Все тело связанного принца ломило, казалось чужим… Что-то явно было не так. Возможно, виной всему алкоголь, выпитый за праздничным столом, а, может быть, тот камень действительно на него как-то подействовал. Люк чуть-чуть приоткрыл веки. Эймонда рядом не было. И лишь открыв глаза полностью, Люцерис увидел стоящего у окна дядю. Ещё не рассвело. И Эймонд Таргариен задумчиво смотрел в ночное небо. Люк схватился левой рукой за правое запястье, показавшееся ему неприлично тонким, чтобы снять верёвку, но завязано было слишком туго. Тоже самое он попытался сделать правой рукой, но снова безуспешно. Однако, его возня привлекла внимание Эймонда. — О, малыш бастард открыл глазки, — змеино улыбаясь, произнёс он, повернувшись к Люку, — или вернее сказать «малышка». — Что ты несёшь? — сквозь зубы процедил Люцерис и не поверил своим ушам. Это был не его голос. — Что ты… — начал он снова, уже громче, и осекся. Из его рта доносился откровенно женский голос. Даже в детстве, до того, как голос Люцериса стал ломаться, его голос не звучал столь тонко и мелодично. Эймонд подошёл ближе, заглядывая в глаза племяннику. — Ты понимаешь, что всё это не входило в мои планы, и я понятия не имею, как с этим теперь разбираться, — он все ещё улыбался, хотя в его тоне не было ни нотки веселья. — Развяжи меня, — не слушая, потребовал Люк, тряся связанными руками, — и объясни, что ты со мной сделал. — Я? Это ты припёрся сюда среди ночи, хотя тебя не звали, — возмутился одноглазый, откидывая с высокого лба длинную белую прядь, — у меня были планы на брата. — Джекейриса? Он вообще тут непричем, он… — Моего брата, идиот! — начал выходить из себя Эймонд, — Эйгона. Этот камень должен был обратить его. — Обратить? Во что? — шепотом спросил Люк, не понимая, хочет ли он знать ответ на этот вопрос. Но, кажется, он уже начал итак всё понимать. — Сам посмотри, — усмехнулся одноглазый. Люцерис немного приподнял голову, осматривая свое тело. Но он не увидел хвоста, щупалец или козлиных ног. Вроде бы ничего особо не изменилось. Но всё же, было что-то не то. — И что я должен был увидеть? — хмурясь, спросил он. Он перестал бояться Эймонда, по крайней мере сейчас, и хотел скорее отправиться в свои покои. Эймонд Таргариен присел на край кровати и приблизился настолько, что Люк мог рассмотреть мелкие синие вкрапления в лиловой радужке глаза. — У тебя на месте оба глаза, бастард, а ты слеп. Не хочешь видеть, тогда придётся почувствовать, — с этими словами Эймонд положил ладонь на грудь Люка и, как ни странно, сжал ее. Волна горячего пламени прокатилась по всему телу Велариона, задержавшись внизу живота. Его дыхание участилось. — Что ты сделал? — тяжело дыша, спросил он. — Тебе понравилось? Хочешь ещё, — на этот раз рука Эймонда скользнула по впалому животу Люка и остановилась на промежности. Длинные пальцы нежно погладили там, где ещё совсем недавно было мужское достоинство. Но Веларион уже не мог думать куда оно делось. Его спина выгнулась от внезапного порыва вожделения и Люк застонал. — Ох, оказывается, ты такой чувствительный, — одними губами улыбнулся Эймонд и нежно поцеловал Люка, не переставая ласкать его обновлённое тело пальцами. Веларион жадно впился в алые губы Таргариена, оставляя укусы, засасывая его язык в свой рот. Подобной страсти он не испытывал никогда в жизни, будучи скромным юношей с Драконьего камня. Но… всегда хотел этого. Он ненавидел Эймонда всей душой, но также сильно он хотел прикасаться к этому человеку, перебирать его платиновые волосы, целовать в змеиную улыбку, овладеть крепким сильным телом. Эймонд же, в свою очередь, был крайне удивлён поведением племянника, да и своим собственным. Он всегда смотрел на него, как на что-то лишнее, на что-то, от чего хочется избавиться. «Бастард», — окрестил он Люка и так и называл его по сей день, испытывая удовольствие от запугиваний черноволосого отпрыска сестры. Но сейчас его тело предательски отзывалось на поцелуи и стоны Люка, даже голова, которая при любых обстоятельствах оставалась холодной, кружилась от возбуждения. — Эймонд, — прерывая поцелуй, прошептал Люцерис, — ты превратил меня в девушку? Вопрос прозвучал слишком внезапно. Одноглазый оторвался от племянника, будто его ударили плетью. И, достав нож, разрезал верёвку на запястьях Люка. Он молчал. Веларион, потерев затекшие руки, сел на кровати. Он все ещё думал о долгом поцелуе с Эймондом. Но и осознание реальности обрушивалось на него, как лавина в горах. Также молча, Люк стал снимать с себя одежду. Он стянул через голову рубашку, ногами сбросил обувь и стал снимать штаны. — Слушай, это сделал не я, а треклятый камень, который ты взял из коробки, — нарушил молчание Эймонд. Люк на секунду остановился, слушая дядю, но потом продолжил избавлять себя от одежды. Обнажившись полностью, Люцерис подошёл к зеркалу, в котором увидел очень красивую и стройную юную девушку. Если бы его сейчас увидел Визерис, то подумал бы, что перед ним его любимая дочь, только почему-то у неё короткие чёрные вьющиеся, от самых корней, волосы. Люк разглядывал каждую деталь своего нового тела: тонкие ключицы, покатые плечи, небольшую упругую грудь, тонкую талию, стройные ноги и тёмный треугольник между ног. — Ты прекрасна, — умозаключил Эймонд, подходя к девушке сзади. — Это… это навсегда? — спросил Люк, поворачиваясь лицом к одноглазому, — я останусь таким навсегда? — Я не знаю, бас… Люцерис, — ответил Эймонд и, взяв лицо Люка в ладони, снова поцеловал его в горячие пухлые губы.

***

— А где Люк? — обеспокоенно спросила Джекейриса Рейнира за завтраком. Утро после бала выдалось ясное, но отдавалось дикой головной болью для Джейса. Он лениво ковырял вилкой уже остывший омлет, глядя в никуда. Начинался очередной рыцарский турнир, в честь Нового года, о чем всех жителей и гостей Королевской Гавани, известили громкие трубы и колокола, звон которых до сих пор гудел в ушах. — Он, кажется, приболел, — ответил старший сын принцессы, — я к нему утром заходил, у него голоса вообще нет, только шепчет. Рейнира, резко встав из-за стола, отправилась в покои Люка, но по пути её встретил Эймонд. — Куда спешишь, сестрёнка? — К Люцерису. У тебя ко мне какое-то дело? — раздражённо ответила женщина. — О да, матушка хотела очень срочно с тобой поговорить на счет новогодних подарков и праздненства, так что твой бастард подождёт. Ярость начала закипать в Рейнире. Ей было все равно, что Эймонд её брат, он не имел никакого права оскорблять её и её детей, хоть и был прав. Ещё и приказ королевы явиться был так не вовремя. — А малыша Стронга я сам навещу, передам привет от тебя, — съязвил Эймонд. — Не смей прикасаться к моему сыну, — гневно бросила она, удаляясь. Одноглазый ухмыльнулся, вспоминая вчерашний вечер. Как он целовал Люцериса, гладя его обнажённое девичье тело. Как Люк закинул руки на шею Эймонда, прижимаясь к нему сильнее, зарылся пальцами в длинные волосы и тихо постанывал, сводя одноглазого с ума. Эймонд, не в силах больше сдерживать похоть, бросил Люка на кровать, больше напоминающую лавку, и начал раздеваться. Но Веларион был не готов к такому повороту событий. Он начал осознавать весь кошмар происходящий с ним. И ему стало невыносимо неловко от собственной наготы и страсти. — Нет, Эймонд, не надо, пожалуйста, — взмолился он, прикрывая руками голое тело. Таргариен вскинул изогнутую бровь. Глаза Люцериса наполнились слезами и этот взгляд… за него можно было убить…настолько чистый и невинный, что Эймонду стало невыносимо жалко своего племянника. Он позволил Люку одеться и уйти в свои покои, надеясь, что к утру чары волшебного камня рассеятся, и Люцерис снова станет собой. Но, встретив обеспокоенную Рейниру понял, что чуда не произошло. Придумав на ходу историю про приказ королевы, Эймонд поспешил в спальню Люка. Если правда о волшебном камне, который ему контрабандой из Эссоса, привез очень сомнительный торговец, вскроется, то королева будет очень недовольна. Да и принцесса Рейнира может потребовать компенсации или что-то в этом духе. Так говорил разум Эймонда, но сердце… сердце одноглазого предательски стучало, едва мысли касались Люцериса, и в памяти всплывал образ красивейшей во всем Вестеросе девушки с печальными оленьими глазами. Едва дверь спальни распахнулась, Люцерис, стоящий возле зеркала, со скоростью выпущенной стрелы, юркнул под одеяло. — Будь спокоен, малыш Стронг, это я, — сказал Эймонд, закрывая за собой дверь на замок. Люк высунулся из-под одеяла и недоверчиво посмотрел на дядю. — Я думал, мама идёт. — Развернул её на подходе. Если она увидит тебя такой, у меня могут быть проблемы, — прагматично заметил Эймонд. Исключая вчерашний вечер, эти двое никогда не оставались наедине. И если раньше это могло быть обусловлено обоюдной ненавистью, то сейчас они оба смущались. Особенно юный Люк. — Эймонд, — не глядя на одноглазого, начал Веларион, — вчера ты сказал, что камень предназначался Эйгону. Но… зачем ты хотел обратить его в женщину? Эймонд злобно рассмеялся: — Будто ты не знаешь, бастард! Вы с моим братцем с детства дружки-подружки! Ты знаешь какая он сволочь. Таргариен подошел к кровати Люцериса и, откинув одеяло, положил ладони на плечи племяннику: — Его следовало проучить. Своим поведением он позорит нашу семью и порочит невинных девушек. Таких, как ты сейчас. Его ладонь скользнула по ночной сорочке Люка, Эймонд змеино улыбался. — Слушай, вчера ночью я явно был не в себе, полагаю, как и ты, — задумчиво продолжил он, вставая с кровати, — возможно, дело в вине или в чарах камня… В любом случае, нам необходимо забыть то, что произошло, и постараться расколдовать тебя до того, как ты отправишься домой. — И как же это сделать? — насупился Люцерис, от чего его личико стало ещё милее, и Эймонд просто не мог оторвать от него взгляда. — Не знаю, я поговорю с мейстером, а тебе надо делать вид, что все в порядке и что ты по прежнему парень, — ответил Эймонд, — не забудь, вечером бал. — Я надену лучшее платье, — съязвила девушка, отворачиваясь. Одноглазый ухмыльнулся, покидая спальню Люцериса. Эймонд Таргариен направился в башню к мейстеру, постараться выяснить хоть что-то о свойствах камня, который называли «розовое зеркало». Его ум был холоден и рассчетлив, как всегда. Он спасал собственную шкуру и честь своей семьи. Но так ли он хотел этого? Да, он велел Люку забыть то, что произошло между ними вчера, но мог ли он сам это сделать? И почему этот бастард с такой страстью впился в его губы, будто мечтал об этом очень долго? И почему он сам отвечал ему, с упоением наслаждаясь такими сладкими стонами и податдивостью тела Люцериса? «Это всего лишь чары камня», — решил Эймонд, но то, что поведал ему мейстер, заставило Таргариена всерьёз задуматься…