Это ты? Я не верю Я не верю, прошло двадцать лет Двадцать лет, мне сказали Мне сказали, что ты умерла
Сегодня у Миши болела голова, по-особенному противно болела, не оставляя и шанса на спокойный дневной сон. В этот день у него должен был быть концерт, обычный рядовой концерт, после которого он как обычно пообщается с фанатами, а потом поедет домой отдыхать. Быть может, его даже встретит Оля, накормит ужином и как-нибудь еще порадует. Горшенёва это, признаться честно, уже мало волновало. Вся его жизнь в последнее время стала обыденной, вещи, которые некогда приносили удовольствие, теперь казались бессмысленной тратой времени. Совладав наконец с желанием уснуть, Горшок нехотя встал с кровати. Где-то в комнате была аптечка. Помнится, Оля доставала её из платяного шкафа в углу, с одной из верхних полок. Миша ума не мог приложить — зачем его невысокой жёнушке прятать вещи на самый верх, забираться же не удобно? Добравшись до шкафа, Миша оглядел стопки аккуратно сложенных футболок и подписанные витиеватым почерком коробки с разной мелочевкой. В одной из таких коробок и лежали лекарства. В связи с плотной работой над новыми постановками и регулярной концертно-гастрольной деятельностью, Миша совсем редко бывал дома. Возможно, именно поэтому его отношения с женой и дочерьми были натянуты похлеще гитарных струн, а может, наоборот, он просто скрывался от проблем за горами аппаратуры и бумаг. Как бы то ни было, шкаф в собственной комнате теперь представлял Горшку собой ни что иное, как неизведанные и весьма обширные территории. Перебирая коробки, Миша в скоре понял, что подписи на них едва ли совпадают с содержимым. Видимо, Оля уже давно отпустила идею «умной» организации пространства и скидывала всё куда-попало, лишь бы лежало красиво. В одной из картонок, к огромному удивлению Горшка, нашлись князевские тетради и другие интересные для чтения и просмотра бумажки. На некоторых пожелтевших листках красовались мишины детские рисунки, какие-то стишки. Сердце мужчины пропустило удар, в груди отозвалось какое-то приятное чувство, мандраж. Даже головная боль, казалось, отступила. Перебирая содержимое коробки, Миша дошел до альбомов. Их он пересматривать не любил, слишком много теней прошлого запечатлено было на снимках. Быть может ему не стоило их так избегать?Фотоальбом
снимки за
1997-1999
Дрожащей рукой Горшенёв перелистнул пару-тройку шуршащих плёнкой страниц. Как он и ожидал, смотреть на фотографии было тяжело: где-то он был в обнимку со счастливой Анфисой, где-то держал за руку Сашку Вознесенскую. Последнюю, пожалуй, было больнее всего вспоминать. Их короткое, но такое необычное приключение заняло в сердце Миши особое место. Он по сей день был готов отдать всё на свете за одну лишь возможность окунуться в омут тех прекрасных дней. И он был готов отдать еще больше за то, чтобы подруга его не умирала такой бессмысленной смертью, он отдал бы все чтобы исполнить своё обещание и научить её играть на треклятой гитаре. Непослушной рукой он достал фотографию из альбома. На мгновение Мише показалось, что его обдало тем самым лёгким июльским ветерком, который скрывался все эти годы за гладью снимка. Сквозь время, прямо с поверхности кадра на него смотрели блестящие тёмные глаза. Такие живые, улыбающиеся, они приковывали к себе всё внимание, не давали отвести взгляд. Миша сглотнул подступивший к горлу ком. Нежно, будто бы девушка со снимка могла почувствовать его прикосновение, провёл пальцами по румяной щеке. Он так любил это делать, а она, Саша Вознесенская, сразу заливалась, озаряя все вокруг своей улыбкой. Даже после её ухода он не ощущал, что его путеводная звезда погасла. Напротив, она будто бы засияла с новой силой.«Теперь она озаряет не нашу маленькую квартирку, а всю вселенную»
Вознесенская скурпулёзно перекладывала из конверта в конверт цветные купюры. В этом месяце бюджет был особенно чётко расписан, ведь добрая часть «свободных» денег были потрачены на концерт. На предстоящий концерт. В сотый раз всё посчитав, Саша наконец выпрямилась. Сегодня день исполнения мечт — она услышит самый пронзительный вокал вживую. Надежд на личную встречу с кумиром девушка не питала, да и побаивалась она таких мероприятий. Это ощущалось как встреча с очень старым другом, которого ты некогда знал «от» и «до», а теперь даже не можешь предположить как его дела. Не хотелось ей неловких разговоров и глупых вопросов. Пейзаж за окном уже стал душно-жёлтым, наступил вечер: тяжёлое желтое небо покрывало такие же желтые дома уходившие своими корнями в заснеженную золотом почву. Смог и огни бодрствующего города позволяли Саше созерцать подобные картины каждый день. Сейчас ей уже пора выходить. Накинув наспех полосатую отцовскую рубашку и заштопанные на коленке джинсы, девушка, находу застегивая куртку, побежала вниз по лестнице парадной. Ей нестерпимо хотелось прийти в числе первых, занять лучшее место в зале, прямо напротив Горшка. Хотелось кричать песни во всю глотку, трясти головой и просто почувствовать себя счастливой. Путь до концерт-холла занял не более получаса, поэтому, как и было рассчитано, Вознесенская пришла в числе первых. Небольшая группа людей, тем не менее, уже собралась у входа в здание: то и дело толкаясь, громко обсуждая всякую ерунду, молодые любители панк-рока отчего-то поглядывали украдкой за угол. Решив не испытывать судьбу и прекрасно понимая, что двери еще закрыты, Саша направилась в сторону толпы. Настроение было отличным, в полной мере располагающим к новым знакомствам. Всё-таки приходить на концерт веселее компанией, да и в продолжение вечера всей этой гурьбой можно отправиться пить у кого-нибудь на квартире. —Салют, народ,— шатенка резво махнула рукой, отчего сумка на её плече предательски забренчала— а чего вы за угол так пялитесь? —С той стороны должны приехать музыканты, если не ошибаюсь,— такой ответ показался Саше исчерпывающим. Как она сразу не догадалась? Конечно, все норовят сцапать автограф или пожать руку известному человеку. —А разве они не должны приезжать на саундчек заранее?— к разговору присоединился еще один безымянный голос,— Нет, за час конечно можно всё успеть, но это как-то странно… —Какая разница?— раздалось чьё-то раздражённое шипение,— вход всё равно ещё закрыт. Один хрен на улице мёрзнуть. В зале вмиг стало душно. Хоть никакая заветная машина и не приехала, всем ранним пташкам всё же посчастливилось попасть к самой сцене. Народ набегал с бешеной скоростью. Толкая друг-друга и весело бранясь, люди всех возрастов готовились хорошо провести вечер: у кого-то в руках плескалось пиво, а кто-то стоял с уже пустыми стаканами. Саша же свою стеклотару пока не доставала, планировала распить на перерыве. Свет резко потух. —Приве-е-е-ет петербуржцы! — во тьме раздался тот самый голос. Саша замерла, пыталась разглядеть силуэты в непроглядной черноте сцены, но безрезультатно, — Готовы к настоящему панк-року? Готовы, емае?! Предвкушая звон первых аккордов, толпа восторженно заулюлюкала. Зажглись прожектора, закружились в танце софиты. Наконец-то Вознесенская смогла увидеть своего кумира вживую: весьма статный мужчина с абсолютно счастливой улыбкой прыгал по сцене. Его тёмные волосы слегка тронула седина, на лбу то и дело появлялись мимические морщинки. Перехватывая микрофон из одной руки в другую, Миша самозабвенно исполнял свою любимую «Панику в селе». Разгоряченная толпа гудела где-то под сценой. По всему залу пушистым ковром стелились людские макушки, то поднимаясь, то опускаясь в ритм, они превращались в бушующее море. Горшок любил это море. Любил чувствовать, что все эти люди пришли не только оторваться под музыку, но и увидеть его. Да, они, чёрт возьми, пришли к нему, тянулись к нему, готовы были его восхвалять. Ему было важно чувствовать значимость своего дела, его собственную значимость. Песни сменялись одна за другой. Бросив очередной взгляд в толпу, Миша на мгновение замер. Это мираж. Нет, точно мираж. По телу побежали мурашки, а в горле как то некстати запершило. У самой сцены, в куче разукрашенных ребят и красоток, бесновалась до боли знакомая фигурка: её каштановые волосы ниспадали за ворот полосатой рубахи, тонкие брови сдвинулись к переносице, а губы беззвучно вторили текст песни. Эти мягкие нежно-персиковые губы он узнает из тысячи.«Шура?»
«Нет, ты ведь умерла…»
«Это точно ты..?»
Продолжая беззаботно подпевать, девушка оторвалась от отделявшего народ и сцену ограждения. Миша смотрел на неё, точно зачарованный. Он боялся, что этот прекрасный призрак вот-вот растворится в толпе, бесследно и навсегда исчезнет. Боялся, но сделать ничего не мог. Он готов был отыграть концерт в десять раз быстрее, чем нужно, только бы успеть ещё раз вглядеться в родные черты. Саша была в полном восторге от происходящего: шум толпы, гул аппаратуры и такой чувственный вокал Михаила Юрьевича сводили девушку с ума. С каждой секундой ей становилось все жарче, голова потихоньку начинала кружиться, точно ей не хватало кислорода. Оно и верно. Нехотя отцепившись от оградки, место у которой досталось ей большой ценой, Вознесенская спиной двинулась к выходу. Судя по всему, настало время достать поклажу и осушить бутылочку–другую хмельного напитка. Найдя малюсенький безлюдный островок у одной из колонн, девушка полезла в сумку. Слегка влажное, стекло приятно охлаждало разгоряченные руки, вынуждая Сашу восторженно выдохнуть. Люди вокруг продолжали петь и шуметь, но дышать стало в разы легче. Где-то на сцене, издав последний клич, лопнула затруженная струна. Лицо Вознесенской отчего-то озарила слабая улыбка:«Сейчас доиграют песню и будет перерыв.»
—Ну что ребята, — точно подтверждая предположение шатенки, Миша с отдышкой заговорил, — Яше пора заменять струну, так что все мигом выползаем покурить! Через 10 минут встречаемся на этом же месте и продолжаем, поняли?—толпа одобрительно заверещала, но едва ли сдвинулась с места. Чем-то внезапно озаботившегося фронтмена это ни капельки не волновало — откланявшись, Горшенёв мигом ретировался со сцены. —Куда это он?