Узник Башни Кои

К тому моменту, когда Сяо Синчэня доставили в орден, Сюэ Ян стоял, облокотившись на стену одного из множества зданий, чьи окна выходили на центральную площадь Башни Кои. Скрестив руки, он подпер ногой дом позади себя, пока ласковый ветерок раздувал пряди волос вокруг его лица. Юноша хихикнул, когда Сяо Синчэня со связанными запястьями заставили встать на колени перед Цзинь Гуанъяо. Разумеется, его ци также была заблокирована. На площади не смолкали голоса, но, наблюдая издалека, он не был точно уверен, о чём шла речь, хоть и догадывался; все труды Цзинь Гуанъяо пошли насмарку, и слухи мигом разлетелись: «Прославленный даочжан Сяо потерял рассудок и убил Чан Пина!». Оставшись лицом к лицу с Цзинь Гуанъяо и с толпой свидетелей, выстроившихся на площади (все они по счастливой случайности были адептами или последователями клана Цзинь), Сяо Синчэнь никоим образом не мог опровергнуть столь серьёзные обвинения, будучи совсем один. Сюэ Яна довольно улыбнулся. Что и следовало ожидать от Цзинь Гуанъяо — его метод решения сложных проблем на поверку оказался весьма практичным и безукоризненым. Сюэ Ян по-прежнему предпочёл бы сам разобраться с Чан Пином и странствующими заклинателями, но в целом его устраивал и такой итог. Он затаив дыхание наблюдал за вынесением приговора, пока один из адептов с толстым кнутом в руках не встал позади Сяо Синчэня. Сюэ Яну не составило труда узнать этого человека: с подачи Цзинь Гуанъяо он был ответственен за «дисциплину» в ордене, поскольку был крепок, немногословен и ничуть не брезглив — проще говоря, не стеснялся бить в полную силу. Сюэ Ян не сдержал смеха, когда кнут свистнул в воздухе и щёлкнул, коснувшись спины Сяо Синчэня; даос вскрикнул от испуга, и это был самый громкий звук, который Сюэ Ян слышал с площади за всё утро, посему он с нетерпением подошёл ближе, чтобы и дальше упиваться страданиями осуждённого. Но после первичного потрясения, вызванного неожиданным ударом, заклинатель, по всей видимости, взял себя в руки и за всё оставшееся время не издал ни звука, впрочем, не обойдясь без редких всклипываний и стонов. Скривившись, Сюэ Ян хмыкнул, скрестил руки и прислонился обратно к стене. Когда наказание наконец закончилось, несколько стражников вышли вперед и схватили Сяо Синчэня за руки, рывком подняли его на ноги и увели прочь. Опустив голову, он слегка спотыкался, однако стражники не собирались давать ему поблажку и продолжали идти как ни в чём не бывало, так что ему пришлось ускоряться, чтобы поспевать за ними, иначе он рисковал упасть лицом в пол. В первый раз узнав о плане Цзинь Гуанъяо, Сюэ Ян предположил, что тот прикажет казнить Сяо Синчэня, что считалось вполне обычным наказанием для тех, кто совершал настолько тяжкое преступление, и чего, конечно же, требовало для Сюэ Яна большинство кланов — не будь он так удачлив, а клан Цзинь влиятелен и заинтересован в использовании его навыков, не сносить ему головы на плечах.  Тем сильнее он был удивлён и даже обижен, узнав, что Цзинь Гуанъяо не собирался убивать Сяо Синчэня, а лишь бросить в темницу. Всякий раз, когда его спрашивали об этом, он начинал отмахиваться, бормоча только что-то о смягчении приговора из-за статуса Сяо Синчэня в мире совершенствующихся и вероятной выгоды от его заключения в будущем. Сюэ Ян жаждал увидеть бездыханное тело Сяо Синчэня, подвешенное на верёвке или торчащее на столбе у всех на виду; но затем, поразмыслив, он пришёл к выводу, что наблюдать за Сяо Синчэнем, томящимся всю жизнь в заточении, будет ещё забавнее! Отойдя от стены, Сюэ Ян потянулся и решил пройтись по тюрьме. Как-никак, с тем же успехом он мог веселиться ещё весь день напролёт! Голова Сяо Синчэня раскалывалась от боли, пока он заставлял свои ноги двигаться одну за другой, чтобы не отставать от стражи. Вся его спина была изрезана кнутом, и он чувствовал, как кровь тонкими струйками стекает по ней. Его в прошлом белоснежные одежды, должно быть, представляли собой то ещё зрелище: залитые кровью и присохшие намертво к его ранам. Боль ощущалась гораздо сильнее, чем должна была, ведь у него не было доступа к своей ци, чтобы направить её циркулировать в поврежденных участках, успокаивая и исцеляя их. Но, хотя боль была почти невыносимой, больше всего его задевала несправедливость! Рассчитывая на поддержку Великих кланов, Сяо Синчэнь не поверил своим ушам, узнав, что они приняли решение заменить смертный приговор Сюэ Яна на тюремное заключение за все преступления, совершённые им — такая ничем не прикрытая продажность и готовность обвинить в убийстве заведомо невиновного человека претили ему. И то, что все эти люди считались самыми видными политическими фигурами в Поднебесной, порождало в нём горькую жалость ко всему миру. И всё же наиболее отталкивающим среди них несомненно являлся Цзинь Гуанъяо, умело прячущийся за убедительной маской вежливости, скромности и честности. Он пользовался самой высокой репутацией в стране, ему доверяли все до единого, но его лицо, в тот миг, когда Сяо Синчэнь пытался отстоять свою невиновность, хоть и осознавая, что ни к чему это не приведёт, говорило само за себя — само его пребывание здесь, сидя на коленях во внутреннем дворе Башни Кои, было подстроено не кем иным, как кланом Цзинь. Независимо от того, думал ли что-нибудь по этому поводу Цзинь Гуанъяо или нет, ему ничего не стоило подвергнуть наказанию Сяо Синчэня, пусть даже он этого и не заслужил. Однако сам приговор был неожиданным: пожизненное заключение, а не смерть. «Ну что ж», — полагал он. — «Сюэ Яну в своё время тоже пошли на уступку», — от одной мысли, что люди начнут сравнивать и ставить его в одну категорию этим мерзавцем, его мгновенно начало тошнить. За время своих скитаний Сяо Синчэнь приходилось бывать в нескольких тюрьмах — в большинстве своём камеры в них представляли из себя грубо сколоченные из закругленных деревянных прутьев клетки, сквозь которые тоскливо выглядывали заключённые, ожидая, когда их семьи будут проходить мимо и оставят им какие-нибудь объедки, тем самым только продлевая их жалкое существование. Тогда он задался вопросом, что случилось бы с ним, окажись он заперт в одной из них, и в конце концов сошёлся во мнении, что, вероятнее всего, протянул бы он не слишком долго, поскольку представить себе нормальную жизнь в столь ограниченных и унылых условиях казалось нереальным. Однако темница, в которой его взаправду поместили, хоть и нельзя было назвать уютным домом, во многом отличалась от тех, что ему приходилось видеть в бедных селениях. Глупо было надеяться, что клан Цзинь не преминут покрасоваться своим богатством, даже если речь шла о месте, где держали преступников. Сама темница представляла из себя невысокое, но широкое и длинное здание. Несколько караульных стояло возле главного входа, ведущего в вестибюль, в котором копошились целые полчища надзирателей. Те, что сопровождали Сяо Синчэня, вытолкнули его ещё через одну дверь и направили по тёмному узкому коридору, с обеих сторон которого находились тюремные камеры. Отовсюду веяло зловонием и прохладой. На вид камеры казались прочными, их двери были сделаны из железных прутьев, так что надзиратели могли в любое время заглядывать внутрь и следить за узниками. В задней части каждой камеры, почти у самого потолка, располагалось очень узкое, высокое, открытое окно, пропускающее через себя тусклый поток естественного света и немного свежего воздуха, которого так или иначе не хватало, чтобы перекрыть запах тюремных нечистот.  Сяо Синчэнь чуть не начал терять сознание от окружающего его смрада, но резкий толчок сзади привёл его в чувство. Он не горел особым желанием идти к своей камере, зная, что другие заключённые с интересом наблюдают за ним по другую сторону решёток. Очутившись у пустой камеры, один из стражников приостановил Синчэня, положив твёрдую руку на его нежное плечо. Как ни странно, его провожатые всё же сняли с него кандалы до того, как запереть в камере, но стоило ему только попросить их своим хриплым и скрипучим голосом стакан воды, чтобы смочить пересохшее горло, те не удостоили Синчэня даже взглядом прежде, чем уйти, бросив его одного во тьме. Сяо Синчэнь облизал губы сухим языком и осмотрел камеру, его глаза медленно привыкали к слабому освещению. Комната была обставлена крайне скудно: в одном углу на полу лежала шершавая соломенная циновка, а в другом – металлический горшок для справления нужды. Даос, спотыкаясь, подошёл к циновке, хватаясь за стену для поддержки, и плавно опустился, морщась. Перевернувшись на бок, он испустил лёгкий болезненный всхлип; дыхание участилось, когда он прикрыл глаза. Сяо Синчэнь приложил все оставшиеся силы, чтобы расслабиться и унять боль, старательно игнорируя запах грязи и человеческих отходов, висевший в воздухе, как вдруг в коридоре послышался шум сапог. Сяо Синчэнь раскрыл глаза и бросил взгляд на дверь, когда шаги замедлились и стали громче. Как только топот стих, Сюэ Ян показался за решёткой, усмехнувшись, заметив Сяо Синчэня в углу камеры. — Ну и ну! Посмотрите-ка, кто у нас здесь! — задорно воскликнул юноша. — Достопочтенный даочжан Сяо Синчэнь, что за ужасный поступок вы совершили, чтобы попасть сюда? — язвил Сюэ Ян. Сяо Синчэню сжал губы в тонкую линию, чтобы не плюнуть в него в порыве злости. Он уговорил себя сесть обратно, хотя всё его тело буквально трясло от негодования, но даос был категорически против показа своей слабости перед Сюэ Яном. — Ты! — возмутился заклинатель, но голос его оказался слабее, чем ему хотелось бы. — Да как ты смеешь приходить сюда! — С лёгкостью смею, на самом деле, — рассмеялся Сюэ Ян. — Видишь ли, сколь бы неприглядной не была эта темница, спускаться сюда одно удовольствие, когда у тебя есть полное право выйти отсюда в любое время. А шанс понаблюдать за тобой, сброшенным вниз со своего недосягаемого пьедестала и пресмыкающимся на этой грязной циновке, вызывает желание приходить сюда как можно чаще! Сяо Синчэнь сердито посмотрел на него. — Это ты должен сидеть здесь! Сюэ Ян же только пожал плечами, не прекращая улыбаться. — Клан Цзинь рассудил иначе. Против меня не нашлось никаких веских улик, а что до тебя… Что ж, несколько свидетелей видели, как ты убил этого бедолагу, последнего из своего клана и всё такое! — голос Сюэ Яна звучал нарочито взволнованно. — Я так потрясен и разочарован, даочжан! Как ты мог так поступить с человеком, который доверял тебе?! Это стало последней каплей. Сяо Синчэнь подорвался на ноги, игнорируя вспыхнувшую боль в спине, и рванул к двери, хватаясь обеими руками за решётку и склоняясь лицом к Сюэ Яну. — Ты не хуже меня знаешь, что это ложь! Бьюсь об заклад, это ведь ты подстроил весь этот спектакль, не так ли? Кому ещё выгодна смерть Чан Пина и моё заточение, кроме тебя! Ты совсем не в своём уме, Сюэ Ян, и твои кукловоды ничем не лучше! Глаза Сюэ Яна засверкали гневом от намёка на то, что он был не более, чем пешкой в руках Цзиней, но парень без проблем отшутился и почти вплотную прислонился к решётке, так, что он и Сяо Синчэнь находились всего в паре сантиметров друг от друга, смотря друг на друга с выражением взаимной ненависти и пренебрежения во взгляде. — Ты льстишь мне, даочжан, но недооцениваешь моих господ. Будь всё на мне, и ты бы лежал прямо сейчас в одной могиле с Чан Пином, а мечом, пронзившим вас обоих, был бы мой Цзянцзай, а не дешёвая железка какого-то наёмника! — тон Сюэ Яна стал обманчиво-любезным. — Но, специально для тебя, даочжан, я сделал бы всё, чтобы наше совместное времяпрепровождение по настоящему незабываемым! Не спеша, я дал бы пожить тебе ещё немного, вместо того, чтобы прикончить сразу на месте, а потом рвал бы твоё тело в клочья, пока ты не стал бы взывать о пощаде, умоляя меня всадить свой клинок тебе в сердце...! — расширив зрачки, Сюэ Ян криво ухмыльнулся Сяо Синчэню. Сяо Синчэнь в ужасе отшатнулся. — Ты самый мерзкий человек, которого я когда-либо встречал! Не приближайся ко мне! — выкрикнул он. Сюэ Ян рассмеялся, но отступил назад. — Как грубо! А ведь теперь это твой дом, мог бы быть и поласковее к своим гостям! — насмехался он. — Но так уж и быть, я дам тебе обжиться в своём новом доме. Добро пожаловать в Башню Кои, Сяо Синчэнь! Увидимся позже, — юноша подмигнул пленнику и, сложив руки за спиной, ушёл. Сяо Синчэнь чувствовал, будто задыхается. Пошатываясь, новоиспечённый узник смог дойти до своей импровизированной постели и присел, пока всё его тело пребывало в агонии, а желудок сводило от тошноты и злобы. Закрыв лицо руками, он стал ломать голову над тем, как бы не заболеть.