Гиена

— Если виновник не признается добровольно, — Рейх делает паузу, медленно идя вдоль заключённых и пристальным взглядом оглядывая их лица и непроизвольный язык тела, — Тогда я высеку каждого. Но буду делать это с такой силой, что куски кожи будут буквально слезать с вашей спины. Ну, — резко остановившись, он ловко разворачивается на каблуках лицом к пленным, сильнее сжимая в руке хлыст, от чего вены на запястье стали заметнее, а пальцы побелели ещё больше, — Я считаю до пяти. Раз, — широко улыбнувшись, он делает несколько шагов назад и достаёт пистолет из кобуры, грациозно поднимая руку с ним вверх, — Два, — его глаза на миг широко раскрываются, а голос срывается чуть ли не на радостный вскрик, — Три, — нацист взмахивает рукой, держащей хлыст, и ловко расправляет его. Чёрный, эластичный конец рефлекторно шаркает по земле, оставляя на ней своеобразные линии. — « Неужели всё это из-за украденной еды?» — мысленно спрашивает Россия, не сводя глаз с Третьего, — «А если действительно никто не признается? Неужели он и вправду всех сейчас?» — его поражала жестокость немца, и то, с каким наслаждением и какой радостью тот наказывал или причинял боль другим. Росс вспомнил, как недели две назад застал ужасающую для него картину. Рейх методично ломал пальцы на руке одного из рабочих, правда, что послужило причиной этого, он не узнал. Республика тогда нёс ведро с водой, чтобы вымыть лестницу, но, услышав приглушённые крики из приоткрытой двери, он непроизвольно остановился, и краем глаза увидел как один из рабочих альф сидел прикованный наручниками к столу, в то время как Рейх, что-то насвистывая, медленно отгибал пальцы в обратную сторону на свободной руке пленника, пока суставы с характерным хрустом не вылетят. От такой картины Росс машинально попятился назад и чуть не перевернулся вместе с ведром, издав при этом громкий звук. Рейх моментально обернулся в его сторону и широко улыбнулся, при этом не забыв подмигнуть ему. Недолго думая, русский тут же схватил ведро, и, опустив голову, отправился выполнять свою работу. — Четыре, — послышался щелчок. Прикрыв один глаз, Третий направляет пистолет прямо в строй, — Ты! — вдруг неожиданно выкрикивает он, стволом указывая на худого парнишку, который в туже секунду широко раскрывает глаза и устремляет взор прямо на фюрера. Его губы дрожат, а грудная клетка начинает вздыматься быстрее от частого дыхания. Парнишка неуверенно крутит головой, не сводя глаз с Рейха, из которых вот-вот хлынут слёзы. — Подойти ко мне, — опустив пистолет, спокойным голосом приказывает Третий. Эти слова, будто острая бритва, режут по нервам несчастного, заставляя того вздрогнуть всем телом и прижать исхудавшие руки ближе к груди, будто молясь, чтобы всё это закончилось поскорее. Не смотря на то, что нацист вёл себя весьма спокойно сейчас, в его глазах можно было увидеть тот огонёк садизма, что горел в его чёрной душе, — Быстро! — уже более агрессивно кричит немец, сведя чёрные брови к переносице и оскалив зубы. Его очень бесит, что виновник решил утаить своё преступление, так ещё и отказывается получить заслуженное наказание и всячески тянет время. Ценное время Рейха, которое он мог бы потратить на более важные дела. Зажмурив глаза, из которых потекли горячие дорожки слёз и опустив голову, прижав её ближе к плечам, пленник всё же делает несколько шагов вперёд, босыми ногами ступая по мелкому гравию. Россия, что всё это время наблюдал за всем этим, сочувственно отвёл взгляд, понимая, какая ужасная картина сейчас будет. Сейчас ему хотелось вырвать себе барабанные перепонки, лишь бы не слышать этот чёртов свист хлыста, яростные крики немца, который со всей силы, со всего размаху опускает кожаный хлыст на обнажённую кожу несчастного, и душераздирающие вопли пленника, который ко всему этому был ещё и омегой. Вот страдания омег Россия не мог видеть больше всего. Отвернувшись, русский слабо всхлипывает и прикрывает рот костяшкой левой руки, слабо прикусывая её зубами. Он не должен плакать. Только не он и только не сейчас. Слёзы — это слабость. И таким образом он раскроет врагу свои слабые стороны. — Стой! — твёрдо произносит Росс, быстро успокаиваясь, стараясь придать лицу более серьёзный вид, — Это я был, — сжав ладони в кулак и нахмурив брови, он наконец-то поднимает взгляд на Рейха, который всё также стоял к нему спиной. Вся уверенность быстро улетучивается, стоит нацисту медленно обернуться к нему, одарив того холодным взглядом тёмно-синих глаз. Если глаза — зеркало души, то душа Рейха настоящий Хельхейм. Такая же беспроглядно тёмная, безумно холодная и покрытая толстым слоем льда, который, кажется, просто невозможно растопить. От этого взгляда по спине русского пробегает волна холодных мурашек, а сердце пропускает быстрые удары, словно его окатили ледяной водой прямо после горячей бани. Полностью повернувшись к русскому и убрав пистолет, Рейх ещё некоторое время смотрит на него изучающим взглядом, не выдавая при этом ни каких эмоций. Его лицо спокойно, ни один мускул не шевелится, и лишь тёмно-синие глаза всё так же пронзительно смотрят на него, выдавая некое разочарование. Нацист медленно поднимает руку, а после подманивает русского к себе, неторопливо сгибая и разгибая указательный палец, на что Росс покорно подходит к нему, спрятав руки за спиной и сомкнув их в замок. — Повтори ещё раз, — переспрашивает Третий, когда Россия подошёл к нему вплотную, наклонившись почти к самому уху пленника, из-за чего белые волосы слегка щекотали щеку немца, но он совершенно не обращал на это внимание. Так близко друг к другу, что русский мог уловить слабый стук чужого сердцебиения, а также горячее дыхание в столь опасной близости от своего лица, от чего по спине вновь невольно пробежались мурашки, заставляя тело напрячься. — Это... Был... — слова даются с большим трудом. К горлу поступает болезненный ком волнения, который невозможно проглотить и протолкнуть обратно в глотку, — Я, — сглотнув вязкую слюну, он поднимает голубые глаза прямо на Рейха, дожидаясь своей дальнейшей участи. Закрыв глаза и с наигранной печалью опустив голову, Рейх недовольно хмыкает, а после резко хватает Россию за руку и с силой сжимает её, от чего на следующее утро по-любому появятся красные следы чужих пальцев. Резко дернув за руку, нацист грубо заставляет его следовать за ним, ведя пленника в центр двора, а после швыряет его тушку на деревянную лавку, ножки которой с одной стороны были длиннее чем с другой, из-за чего одним концом она была направлена вверх. Посидеть на ней было не удобно, да и не для этого она была предназначена. Схватив русского за пшеничные волосы и обмотав их вокруг пальцем, Рейх с силой бьёт его лицом об деревянную поверхность, второй рукой разрывая его грязную рубашку, стягивая ткань вниз, обнажая белую спину пленника. Россия инстинктивно пытается сопротивляться, выгибаясь в спину и царапая пальцами сильную руку нациста, желая освободить голову, которую с каждой секундой всё сильнее вжимали в дерево, будто пытаясь узнать что сильнее, его лицо или же эта лавка, которая успела повидать на себе сотни таких как Росс. Третий хватает того за обе кисти и заводит их вверх над головой, связывая их специально подготовленной для таких целей верёвкой. Поняв, что сопротивляться нет смысла, Россия, приняв свою участь, опускается на колени, приземляясь прямо в грязь. Да и какой толк вырываться? Тем самым он лишь сильнее разозлит Рейха, который точно не будет с ним больше церемониться. Зажмурив глаза и прижав голову к плечам, он начинает мысленно считать секунды. В голове вновь начинают мелькать воспоминания из его детства. Он вспомнил, как однажды, так же прикрывая младшую сестру Эстонию, тоже взял на себя вину и принял на себя весь гнев отца за разбитую посуду на кухне, и вдребезги выбитое окно от удара мяча. В тот день его задница адски горела от знакомства с кожаным отцовским ремнём. Положив на хлыст вторую руку, Рейх начинает медленно поглаживать его, ладонью ощупывая рифлёную поверхность, каждый ребристый выступ сделанный из мягкого и столь жёсткого кожаного материала. Отойдя на два шага назад, нацист резко взмахивает рукой, расправляя кожаный конец в воздухе и круговым движением кисти закручивает его в петлю, а после, с характерным свистом, опускает его на обнажённую кожу. Секунда и слышится громкий шлепок. Рифлёный конец бьёт по пояснице, где сразу же появляется красный, продолговатый след. Россия вздрагивает всем телом и слегка подпрыгивает, при этом издав слабый вскрик. Глаза горят от слёз, которые вот-вот горячим градом потекут по щекам. Дабы вновь не издать звука, Росс вгрызается зубами себе в руку и вновь с силой зажмуривает глаза, чтобы предательские слёзы не выдали его боль, его слабость. Последующие удар не заставил себя долго ждать. Вновь слышится свист, а после ощущается жгучая боль, пронизывающая всё тело и заставляющая пленника выгнуться в спине. Прикрыв один глаз и наклонив голову в бок, Рейх с улыбкой осматривает свою проделанную работу. Два багрово-красных следа хорошо контрастировали на белой, не загоревшей коже. Грациозно покачав рукой, сжимавшей хлыст, он вновь поднимает её вверх, круговым движением раскручивая чёрный конец хлыста. Вновь удар, а потом вновь и вновь. Россия буквально вгрызся в свою плоть и вот-вот прокусит её до крови. Было безумно больно, всё горело. Он даже не мог хоть как-то пошевелиться. Насчитав семь красных полос, Третий решает сделать последний штрих, чтобы завершить столь прекрасную картину. Взмахнув рукой, он опускает хлыст с такой силой, рассекая кожу русского и оставляя после себя кровавый след вдоль позвоночника. Не выдержав, Россия громко вскрикивает, задрав голову вверх. Довольно улыбнувшись, нацист быстро освобождает руки русского от верёвок, которые оставили на его нежной коже красноватые следы, а после отводит в сторону и бросает его обессиленное тело на землю. Присев на корточки рядом с ним, Рейх ещё некоторое время осматривает его внимательным взглядом, про себя отмечая каждый след, каждый шрам, а после устремляет взор на его лицо. — Очень глупо, малыш, — произносит он, издевательски похлопывая по больной спине. Поднявшись на ноги, Рейх, прокрутив головой и с хрустом размяв шейные позвонки, устремляет хищный взгляд на пленного, которого первоначально выбрал. — Что ж, а теперь ты, — улыбнувшись, он начинает медленно приближаться к перепуганному парню, который, кажется, уже начал надеяться на то, что столь ужасная участь его миновала... ... Закрыв уши ладонями и сжавшись в комочек всем телом, Росс с нетерпением ждал, когда весь этот кошмар закончится. Пленного, которого он так пытался защитить, Рейх мучал значительно дольше. Уже слышится двенадцатый шлёпок и последующий душераздирающий крик несчастного, который слёзно просил всё это прекратить и лишь сильнее подогревал тем самым азарт нациста. Третий снова и снова взмахивал хлыстом, разрывая кожу и обнажая мышцы на спине несчастного, от чего она уже после второго удара покрылась окровавленными следами. Кровавые брызги летели в разные стороны, окропляя собой землю и гравий. Закончив, нацист позволил работникам с медицинским опытом забрать пленного и увести в лазарет. Хоть и рабочей силы с захваченных им территорий и было в достатке, просто так убивать своих пленных он тоже не мог. Он лично отбирал самых лучших, самых крепких и ценных. А искать им замену весьма затратно по времени хотя бы потому, что Рейху приходилось самолично разъезжать по концлагерям. Переведя взгляд на дрожащего Россию, он, сложив руки за спиной, медленно проходит к нему, с улыбкой смотря на него. Положив руку ему на голову, он чувствует, как русский вздрагивает от страха, но не обращая на это внимание, он резким движением опускает его голову вниз, заставляя согнуться. Осмотрев раны, он отпускает его, а после садится рядом на срубленное дерево. — Скоро заживёт, — произносит он, смотря куда-то в даль, — Это я тебя ещё пожалел, — усмехнувшись, он опускает голову, а после переводит взор на своего ценного пленника, который злобным и одновременно непонимающим взглядом смотрел на него, — Правда, в конце я немного перестарался. Я ведь знал, что это не ты. На твоём лице всё написано было. — Зачем? — тихо шепчет Россия. Хмыкнув, Рейх поднимается на ноги, а после резко хватает русского за кисть и тянет за собой вверх, заставляя подняться. Заведя свою руку, держащую хлыст, за спину Росса и ухватив второй рукой чёрную рукоятку, он начинает медленно притягивать его максимально близко к себе, пока русский не оказался полностью прижат к нему. — Чтобы в следующий раз не выёбывался своим геройством, — шипит нацист, наклонившись к лицу своего пленника, не сводя с него своих холодных глаз. Горячий воздух с его губ обжигает нежные щёки. Россия, сам не понимая почему, опускает глаза на эти самые губы персикового оттенка, которые находились в паре сантиметров от его лица, и откровенно рассматривает, — Бесит, — выплёвывает он, заставляя русского вздрогнуть и вновь посмотреть ему в глаза, — Вот и чего ты добился своим поступком? — наклонив голову в бок, спрашивает немец, — Запомни, малыш, жизнь довольно жестокая вещь. Поэтому тебе в первую очередь нужно думать сначала о своей шкуре, ведь «спасибо» за безрассудную жертвенность мало кто скажет. По большому счёту всем насрать будет на твоё геройство. Для них главным будет то, что их не тронули. Надеюсь, мой урок был хорошо усвоен.

***

Россия лежал на животе, раскинув руки в разные стороны на мягкой простыне, и смотрел куда-то в сторону. Спина из-за позавчерашней порки всё ещё ныла, поэтому он старался особо не шевелиться, дабы дать кровоточащей ране чуть-чуть подзатянуться. Радовало, что нацист особо его не тыркал в эти дни, что, несомненно, немного удивляло русского. В отличии от других рабочих, в этом особняке у него была своя личная комнатушка, расположенная на втором этаже, поэтому он мог спокойно отдохнуть и набраться сил в тишине. Хоть само помещение и было довольно тесным, что в нём с трудом помещались односпальная кровать, небольшой письменный стол и маленький шкаф, в котором практически не было одежды, Россу это было более чем достаточно. Услышав приближающиеся шаги к двери своей комнаты, Россия слабо приподнимается на локтях и устремляет взгляд на деревянную дверь, замечая в небольшом зазоре тень, которая остановилась прямо на против него. Секунда, и вот дверная ручка медленно тянется вниз, а дверь с лёгким скрипом открывается, впуская гостя во внутрь. — Иди за мной, — произносит Третий, продолжая стоять в дверном проёме, чуть облокотившись локтем на деревянный косяк. Поведение нациста России показалось весьма странным. Пусть это и не заметно на первый взгляд, но от зорких глаз русского не ускользнули его дёрганость и некое волнение, — Быстрее. Мне надо тебя с кое-кем познакомить... ... Спускаясь вместе с Третьим по лестнице на первый этаж, Росс ещё раз бросает на него быстрый взгляд, замечая на лице того некое напряжение и несколько капель пота, выступивших на лбу. Так же от глаз русского не ускользнуло и то, что нацист время от времени потирал своё запястье двумя пальцами, от чего на белой коже довольно быстро проявился красный след. Подойдя к кабинету Третьего, немец ловко распахивает дверь, и, придерживая её за ручку, второй рукой взмахивает перед собой, ладонью указывая во внутрь, приглашая русского пройти первым. Неуверенно пройдя в просторное и хорошо освещённое, благодаря большим окнам, помещение, Россия замечает ещё одну фигуру, которая стояла к ним спиной, сложив руку в замок на пояснице. Черные, как крыло ворона, волосы сливались с такой же чёрной фуражкой на голове и чёрным кителем. Кажется, этот гость был на пару сантиметров выше Рейха, а также более широким в плечах. — Смотри, кого я нашёл в одном из концлагерей, — с улыбкой произносит Третий, усаживая Россию на стул, который стоял возле тёмного письменного стола, — Я совершенно случайно решил заехать туда. Я даже не знал, что у меня под носом находится столь ценный пленник. Гость медленно поворачивает голову в сторону русского, одаривая его пронзительным взглядом тёмно-карих глаз и лёгкой улыбкой, а после смотрит на Рейха, не до конца понимая, о чём тот говорит. — Знакомые черты лица, — отвечает он, сделав несколько неторопливых шагов вперёд, — Могу поклясться, что эти глаза я видел не раз, — продолжая изучать русского взглядом, он суёт в рот мизинец и начинает медленно покусывать ноготь зубами, демонстрируя острые клыки сквозь надменную ухмылку. Даже не особо принюхиваясь, Росс понимает, что стоявший перед ним мужчина тоже является альфой. Его запах и запах Третьего сейчас пропитали весь кабинет, и, кажется, даже подавили собой аромат русского. Но что для республики показалось странным, так это то, что запахи гостя и Рейха отдалённо были похожи. Феромоны у каждой особи были уникальными, они могли рассказать многое о их владельце, а тут, почти как братья. Да даже от братьев пахнет по разному. — Это сынок СССР, — подсказывает Третий. — Вот это действительно удачная поездка, — мужчина широко улыбается, в плотную подойдя к России, — У тебя глаза твоего деда. Что ты собираешься делать с ним?, — обращается он к Рейху, который в свою очередь уже сидел за своим столом, сложив ноги на рядом стоявшую табуретку. — Подержу пока у себя, а там как пойдёт. Может использую его как запасной план при случае чего. Берлин, как у нас сейчас обстоят дела? Ты же не просто так прибыл ко мне домой. — « Берлин? Так это его столица?» — мысленно спрашивает самого себя Россия, смотря на разговаривающих друг с другом немцев. В кабинете стало довольно душно, поэтому Рейх широко раскрыл окна, впуская вовнутрь свежий воздух. — Ну и что будем делать после окончания войны? — этот вопрос со стороны Берлина выводит Росса из раздумий. Подняв голову, он смотрит сначала на столицу, а потом и на Рейха, который, чуть улыбнувшись, прикрывает глаза и закидывает голову назад, явно смакуя над своими мыслями. Сильный порыв ветра заставляет несколько листков бумаги слететь со стола и закружиться в воздухе, а после медленно, всё также вальсируя, опуститься на ковёр. Ветер, вновь проникнув в кабинет через окно, приносит за собой аромат летнего дня и... Ещё один запах, который тут же бьёт по носу русского, заставляя его инстинктивно широко раскрыть ноздри и сделать глубокий вдох. Этот аромат. Столь нежный и пьянящий для русского. Что-то внутри кричит ему, что это особенный запах, за которым нужно следовать. Столь ощутимо сладкий, несмотря на то, что смешан с кислым и горьким амбре из пота и мускуса альф. Шторы позади Рейха вновь поднимаются вверх из-за дуновения ветра и республику вновь пронзает этот манящий запах, заставляя всё его тело на время замереть. Он понимает что это. У него большая семья, состоящая из альф и омег. И России не редко приходилось помогать последним во время течки. Он их брат, поэтому никак особо не реагировал на них в эти периоды, но сейчас... Сейчас его сердце начинало биться быстрее, гоняя кровь по всему телу. Щёки вспыхнули адским огнём. Одна, две, три. Россия неуверенно устремляет взгляд на лицо Третьего, который в свою очередь продолжал разговаривать со своей столицей и лишь время от времени, сам того не замечая, потирая своё запястье. Казалось, что сейчас нацист был абсолютно спокойным, но от глаз русского, успевшего, хоть и немного, но изучить повадки немца, не ускользнула одна важная деталь. Всё это время Рейх стоял со скрещенными ногами и максимально близко поджимал их друг к другу. Сердце пропускает несколько быстрых ударов, пропустив по организму бешеную дозу адреналина. Разум наотрез отказывался воспринимать осознание того, что Третий Рейх является омегой. Всё это весьма странно. Почему? Как? Зажмурив глаза, Россия начинает слабо качать головой в разные стороны, пытаясь отогнать все эти мысли и разобраться в ситуации со здравым рассудком. Продолжая обсуждать дальнейшие действия со своей столицей, Третий, скрестив руки за спиной, подходит ближе к Берлину, волоча за собой еле заметный шлейф из феромонов, который тут же улавливает нос русского, благодаря чему тот окончательно убеждается в том, какую тайну хранит Третий. Открыв глаза, Росс устремляет пристальный взгляд на немца, внимательно разглядывая его лицо и фигуру и пытаясь разглядеть в них хоть что-то, что могло бы выдать в их владельце омегу. Заметив на себе долгий взгляд, Рейх переводит всё своё внимание на Росса, обжигая того холодными глазами и нехорошей улыбкой, от чего республика слабо вздрагивает. — Думаю, после моей победы, я оставлю тебя у себя ещё на какое-то время, — хохочет нацист бросив весёлый взгляд на столицу, на что тот тоже довольно улыбается. Это немного выбивает русского. Он пропустил большую часть их разговора и поэтому слабо понимал, о чем сейчас идёт речь, да и не тем сейчас был занят его мозг, — Буду держать подле себя. Если будешь хорошо себя вести, то, может быть, проживёшь долгую и сытную жизнь, — сделав небольшую паузу, немец устремляет холодный взгляд на русского и слегка щурится, пронзая его прямо в душу, — В отличии от своих близких. Секунда, две и кабинет наполняется пронзительным смехом Рейха. Громким, истеричным и таким самодовольным. Стоявший рядом Берлин тоже начинает тихо посмеиваться, бросая взгляд то на довольного фюрера, то на ошарашенного Россию. Республика чувствует, как гнев в доли секунды наполняет его изнутри, заставляя сердце работать в два раза быстрее и разгонять по венам вскипевшую кровь, которая тут же прильнула к белому лицу русского, окрашивая его в красный цвет. Оскалив зубы и издав предупреждающий рык, он до хруста в пальцах сжимает ладони в кулак и резко встаёт со стула, но продолжает стоять на месте. Немцы замолкают и с удивлением смотрят на пленника, который, в свою очередь, со злобой смотрел на них. Берлин делает шаг вперёд, дабы усмирить русского, но Рейх ловко перегораживает ему путь рукой, намекая, что сам справится. — И что ты хотел сделать? — спрашивает Третий, продолжая держать ладонь на груди напряжённого Берлина. Ничего не ответив, Россия лишь продолжал сверлить их взглядом, понимая, что в данной ситуации он бессилен, — Как я и думал, — с ухмылкой произносит он, подойдя вплотную к русскому и медленно протянув к нему руки — Впредь, если захочешь совершить глупость, то тысячу раз подумай хорошенько, — прикоснувшись к воротнику рубашки, нацист аккуратно застёгивает несколько пуговиц, пальцами улавливая слабую дрожь чужого тела, — Придётся приподнять тебе урок ещё раз, но на этот раз более жёстко. Закончив, Рейх ещё раз осматривает лицо своего ценного пленника, а после, сложив руки за спиной, разворачивается и уже собирается отойти от него, но... — Эструс... — тихо шепчет русский, взглядом прожигая дыру в затылке немца, — Это из-за этого ты становишься ещё большей гнидой? — вдруг вся злоба неожиданно отступает, оставляя место нарастающему страху от осознания того, что он сейчас только что сказал. Нацист резко замирает и выпрямляется в спине, не решаясь обернуться к пленнику, и лишь Берлин взволнованно осматривает фюрера, а после и республику, взглядом говоря, что сейчас он попал в самое яблочко, но, к сожалению, для самого России это не предвещало ничего хорошего и глаза города ясно намекали на то, что сейчас ему будет, в лучшем случае, просто пиздец. Рейх делает глубокий вдох, всё его тело начинает трясти. Резко развернувшись, он хватает Росса за горло мёртвой хваткой, со всей силой сжимая холодные пальцы на его нежной коже, а после с силой швыряет тело пленника к бетонной стене позади него и, не особо церемонясь, прижимает его, всё также не разжимая свою кисть на чужой шее. Секунда, и вот их взгляды пересекаются. Третий смотрел на него с такой злобой и ненавистью, не забыв при этом оскалить свои зубы и издать угрожающий утробный рык. Лицо нациста быстро покрывается краснотой от гнева, из-за чего сейчас он очень походил на самого Дьявола, если, собственно, сам им не являлся. Глубокий вдох. Железная рука начинается сжиматься на его шее, перекрывая доступ к кислороду. Россия пытается разжать чужие пальцы, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и, либо сломаются его шейные позвонки, либо он сейчас просто задохнётся, но все его попытки выглядели настолько жалкими. Невольно он даже успел подумать о том, как у омеги могут быть настолько сильными руки. — Если об этом пойдут слухи, — Рейх с лёгкостью поднимает тело русского одной рукой словно тряпичную куклу, продолжая держать его за глотку совсем не волнуясь о том, что может придушить его, — Я сделаю с тобой такие вещи, что твоей главной мечтой будет поскорее сдохнуть, но я не позволю тебе этого сделать. Ты меня понял? — наклонив голову вбок, Третий с наслаждением наблюдает за задыхающимся русским, лицо которого уже стало приобретать синеватый оттенок. Схватившись за кисть немца двумя руками, Россия лишь еле заметно кивает, но для нациста этого вполне достаточно и он наконец-то разжимает пальцы и освобождает пленника. Росс тут же соскальзывает на пол и, ухватившись за своё горло, начинает откашливаться, параллельно пытаясь вдохнуть полной грудью. — А теперь пошёл отсюда, — бросив презрительный взгляд, произносит Третий, вытирая свою ладонь белой салфеткой. Не желая вновь испытывать судьбу, Россия быстро поднимается на ноги и также молниеносно, чуть пошатываясь, направляется к двери, прикрывая рукой красный след от ладони на своей шее, под пристальные взгляды двух немцев. Когда дверь закрылась вслед за Россом, Третий ещё несколько секунд сверлил взглядом то место, недовольно хмурясь, в то время как Берлин продолжал с удивлением смотреть на фюрера. — От меня действительно несёт? — наконец-то спросил Рейх, обернувшись к своему городу. Но Берлин будто бы не услышал его вопроса, продолжая стоять на своём месте и смотреть на деревянную дверь, где ещё недавно стояла фигурка пленного русского. — Кхм, — недовольно хмыкает немец, прищурившись и полностью повернувшись к альфе, привлекая его внимание. Опомнившись, город переводит вопросительный взгляд на Третьего, не до конца поняв, чего от него требуют. — От меня несёт омегой? — уже более раздражённо спрашивает Рейх. Ему ещё повезло, что такой прокол произошёл перед одним пленным, а случись бы это на каком-нибудь собрании или там, где много людей. Больше нельзя допустить такую оплошность. Никто не должен узнать его тайну раньше времени. Медленно подойдя к своему фюреру, Берлин слегка наклоняется к нему, а после делает глубокий вдох, вдыхая запах его собственных феромонов, которыми Рейх столь долгое время маскировал свой собственный запах. — Можешь наклониться ещё ниже, — шепчет Третий, задрав голову вверх, открывая альфе соблазнительный вид на нежную шею. Уловив призывающий сигнал, столица, уткнувшись носом в шею фюрера, начинает откровенно обнюхивать его и при этом тереться лицом об белую кожу, слыша ответную реакцию в виде тихих постанываний. Проведя языком от ключицы и до самого уха, ощущая на кончике горьковатый вкус одеколона вперемешку с солоноватым, но таким приятным вкусом тела, он опускается чуть ниже, ведя носом по груди к самому низу, становясь на одно колено. Остановившись в районе паха, Берлин вновь делает глубокий вдох, а после поднимает свой взгляд вверх, пересекаясь с игривым взглядом своего фюрера. — Очень-очень слабый запах, — говорит он, вновь поднявшись на ноги, — Если бы я не знал о том, кем ты являешься на самом деле, то решил бы, что у тебя была бурная ночь с течной омегой. — Что ж, видимо, не настолько слабый, — задумчиво произносит Рейх, подойдя к своему столу и облокотившись на него двумя руками, — Или же у него просто очень чувствительный нос. Не хотелось бы, чтобы ещё кто-то разгадал мой маленький секрет. — Уверен, что не стоит так беспокоиться об этом. Это же первый форсмажор на нашей памяти, — подойди к Рейху со спины, Берлин аккуратно приобнимает его за талию, а после крепко прижимает к себе, трясь своим пахом об его зад, намекая, что хотел бы продолжение их маленькой шалости. — Я сегодня не в настроении, — холодно произносит нацист, убирая чужие руки от своего тела, — Ты принёс то, что я просил? — Да, — немного опечаленным голосом отвечает столица, вытаскивая из кармана небольшой темный бутылёк размером с указательный палец. Взяв пузырёк в руку и открыв резиновую крышечку, Третий преподносит его к своему носу и слабо вдыхает, дегустируя мощную смесь феромонов двух его верных городов альф, чьи запахи он использовал в качестве маскировки своего собственного. Пахучий секрет собранный из особых желёз расположенных на теле альфы и перемешанный с кое каким парфюмом для того, чтобы ослабить столь резкий запах. Да, может в какой-то степени и отвратительно, но и альтернативных вариантов для Рейха нет. — И к этому прилагается кое-что ещё, — вытащив из другого кармана белую баночку, Берлин слабо трясёт ей, от чего внутри неё что-то загремело, — Гормональные таблетки. Эти вроде лучше предыдущих. По крайней мере отлично показали себя на испытуемых. Всё самое лучшее для вас, мой фюрер.

***

Прошла неделя. Всё это время Россия старался особо не попадаться на глаза Рейху, словно тень блуждая по особняку. Да и сам Рейх стал всё чаще пропадать либо в своём кабинете либо в комнате, изредка выходя на улицу и одаривая русского долгим и пристальным взглядом. Вот из одних таких дней, Росс, гуляя во дворе, решает присесть и отдохнуть под яблоневым деревом, которое давно перестало плодоносить, но которое, почему-то, нацист не хотел срубать и посадить на его месте новое. Облокотившись спиной об ствол дерева, русский, найдя рядом с собой небольшую веточку, начинает водить ей по сухой земле, вырисовывая незамысловатые узоры, которые с каждым разом приобретали всё больше детализаций. Вот он рисует птиц в небе, которые, расправив крылья, летели прямо к солнцу. Такие свободные и ничем не обременённые, способные в любой момент улететь. Вот что-то похожее на кошку, независимую и столь грациозную. А вот здесь... Массивное, чуть сгорбленное тело, такое же, какое он представил из разговоров с Егоровичем, странной формы голова и острые, словно иглы, зубы, что усыпали всю пасть страшного хищника. Немного подумав, Росс подрисовывает животному нацистскую свастику, а на голове дорисовывает что-то похожее на фуражку. Потерев шею, на которой всё ещё виднелись бледно-зеленоватые синяки от нацисткой руки, Россия невольно поднимает взгляд на одно из окон дома на втором этаже и тут же замечает в нём тёмную фигуру, которая тоже внимательно за ним следила, гордо выпрямившись в спине. Республика хочет отвернуться, дабы не смотреть в эти холодные глаза, но не может. Третий буквально заворожил его, заставляя русского смотреть только на него. Сколько они так стояли,Россия не знал. Может стояли бы и дольше, но Рейх кивает ему головой, намекая, чтобы тот последовал во внутрь. Идя по первому этажу и осматриваясь по сторонам, Россия уже собирается подняться на второй этаж, где ещё несколько минут назад видел Третьего, волнуясь и слегка сжимаясь, но знакомый голос раздавшийся позади него быстро останавливает русского и заставляет обернуться к его владельцу. — Чем занимаешься? — чуть раздражённо спрашивает нацист, явно имея ввиду то, что русский ничего не делает, а лишь занимается всякими ненужными вещами. Подойдя ближе к своему пленнику, Рейх аккуратно приподнимает пальцем его подбородок и осматривает цветные синяки на нежной шее в форме его же пальцев. — Болит? — уже более спокойно спрашивает он, а потом переводит взгляд прямо на испуганные глаза России, — Сильно тебя хватанул, — Рейх усмехается и наконец-то отпускает русского, — Мои руки явно сильны для омежьих, не правда ли? Опустив голову и чуть отвернувшись в сторону, Россия слабо хмурится, но тут же, глубоко вздохнув, вновь поворачивается к Рейху, смотря в ледяные глаза в которых, как показалось русскому, появилось что-то тёплое. — Ты действительно... Эм, — он слегка мнётся, медленно переступая с ноги на ногу, — Почему ты? — Очень глупые вопросы для такой смышлёной головки, — усмехнувшись, отвечает немец, потрепав республику по белым волосам, — Да, я действительно омега, но, — он делает небольшую паузу и слабо надавливает указательным пальцем на его макушку, — Как я и сказал, что если кто-то ещё узнает об этом из твоих уст, то я тебе голыми руками голову сверну. Никто из посторонних не должен про это узнать, — наклонившись, Третий смотрит прямо в голубые глаза русского, читая них в них немой положительный ответ. Слабо улыбнувшись, он снова заносит руку над головой России, а после медленно опускает её на волосы и начинает медленно гладить его. — Хороший мальчик.

***

Россия сидел на стуле, и, держа в руке часы, что монотонно, но так успокаивающе тикали от работающего механизма, с неким восхищением смотрел на Третьего, который уже минут двадцать стоял в планке и даже не подавал ни одного признака усталости. Сказать честно, если бы славянин не знал бы о том, что нацист на самом деле омега, то, скорее всего, не удивился бы такому показателю, думая, что тот просто хорошо натренирован как военный. Но теперь... Сам бы Россия, несмотря на то, что являлся альфой и офицером, не простоял бы так и десяти минут. Как же ему сейчас было стыдно за себя пока он смотрел на эту, пусть и хорошо натренированную, омегу. Теперь понятно почему Третий такой сильный. Но только ли из-за тренировок он настолько мощный? Погрузившись в свои мысли, Россия не сразу замечает того, что немец уже закончил свою тренировку и внимательно смотрел на него, дожидаясь, когда он произнесёт результаты. Опомнившись, парень тут же бросает взгляд на стрелки часов, пытаясь определить хотя бы примерное время. — 25 минут и ... Секунды я не уследил, — произносит Росс и неуверенно поднимает взгляд на Рейха, надеясь, что результат его устроит и он наконец-то отстанет. Но Третий продолжал смирно сидеть на полу на коленках, облокотившись об твёрдую поверхность двумя руками. Его густые и чёрные, словно крыло ворона, волосы сейчас небрежно упали ему на лицо, прилипнув к вспотевшей коже. Росс привык видеть немца в военной форме, изредка ловя его в повседневной, прикрывающей фигуру, одежде, но сейчас Рейх сидел лишь в одних брюках, а вместо привычной рубашки и кителя на нём была чёрная майка в облипку, которая полностью открывала вид на накаченное, но по омежьему утончённое и привлекательное тело. Проглотив вязкий ком, русский, сам того не замечая, невольно проводит взглядом по фигуре немца, про себя подмечая его хорошо выделяемую тонкую талию, которая плавно в, как он предположил, пышные бёдра, которые прикрывали широкие брюки. Да, военная форма действительно хорошо скрывала фигуру. — Пошли, — говорит Третий, поднимаясь с пола. Опомнившись, Россия слегка вздрагивает, а после покорно поднимается и следует за немцем. Подойдя к небольшому круглому столу, Рейх убирает стоявшую на нём вазу с цветком, а после садится за стул, жестом приглашая русского последовать его примеру и сесть напротив него. — Что ж, советский офицер, сейчас посмотрим на что ты способен, — Третий широко улыбается, игривым взглядом смотря на удивлённого русского, а после ставит свою правую руку на поверхность стола, — Давай сюда руку. Посмотрим, с лёгкостью ли я тебя сделаю, — сжимая и разжимая пальцы, продолжает он. Россия неуверенно сжимает руку нациста, опуская свой локоть на стол. Он понял, что именно задумал Третий и от этой мысли становилось ещё больше неудобно. — Даже не думай поддаваться мне, — сжав кисть русского в ответ, Рейх, слегка облокотившись на стол грудью, делает круговые движения плечами, разминая их, — Хочу посмотреть на что ты способен. Один, два, Россия, собрав всю силу, начинает давить своей рукой на руку нациста, желая прижать её к поверхности стола. Несмотря на неловкость ситуации, азарт и желание победить нациста берут над ним вверх. Однако он сталкивается с жёстким сопротивлением со стороны немца. Секунд десять их кисти находились в прежнем положении, пока Третий не решил пойти в наступление, слегка сдвинув конечность русского в бок. Оскалив зубы в улыбке, немец хищно и одновременно призывающе смотрит на удивлённого пленника, который в свою очередь не оставлял попыток сдвинуть его руку хотя бы в прежнее положение. Это нацисту показалось, в какой-то степени, забавным. Да, русский был довольно силён, но недостаточно, поэтому, чтобы не терять зря времени, Рейх ещё больше заводит его руку в бок, пока в конечном итоге полностью не прижимает её к столу. — Я победил, — шепчет он, продолжая держать ладонь русского в своей, — Будешь и дальше хорошим мальчиком, я, может быть, хорошенько натренирую тебя, — на это Россия лишь с удивлением смотрит на него, но ничего не отвечает... ... Сидя в своём кабинете, Третий монотонно перебирал различные отчёты и прочие документы на своём столе, которые непосредственно касались него самого и его народа. Закурив сигарету и расписавшись на очередном листе, не забыв при этом поставить свою печать в виде орла, держащего в лапах свастику, он переводит взгляд на свою столицу, что всё это время наблюдал за ним с улыбкой чеширского кота. — Я думал, что ты будешь делом заниматься, а не прожигать во мне дыру, — выдохнув едкий дым, слегка недовольным голос говорит Третий, а после ставит очередные печати. "Щёлк, щёлк, щёлк". Ещё раз проверив, правильно ли он заполнил цифры, Рейх протягивает стопку бумаг Берлину. Налоговые отчёты, разрешение на ремонт дороги и открытие нового военного завода. И это большая стопка только для столицы, а у Рейха ещё есть города, которым тоже нужно дать распоряжение и дать добро или отказ на некоторые из предложений. Взяв документы и пролистав их, Берлин довольно хмыкает, а после, положив всё на край стола, поднимается со своего места и подходит к своему фюреру. Став позади него и положив руки на его плечи, он начинает аккуратно их массировать, чувствуя, как Рейх с каждой секундой всё больше расслабляется и отдаётся его прикосновениям. — Тебе бы отдохнуть и расслабиться, — наклонившись к фюреру, шепчет он, продолжая пальцами надавливать на его плечи и шею, — Когда в последний раз отпуск брал? Поверь, будучи столицей столь долгое время, я не раз видел, как многие страны просто сгорают от чрезмерной нагрузки. — Да некогда мне, — задумчиво тянет Третий, схватив Берлина за руку и потянув к себе, — Мало того что война и все мои силы уходят туда, мне нужно ещё и о народе заботиться. Они так много пережили после проигрыша и кончины отца. — А мне бы не хотелось, что бы твоё здоровье подорвалось ещё больше. Но если не хочешь брать небольшой отпуск, то я могу попробовать расслабить тебя прямо сейчас, — наклонившись ещё ниже, альфа слабо целует Рейха в щёку, тяжело выдыхая и обжигая белую кожу, на что тот сначала прикрывает глаза, а после поворачивается к нему, смотря слегка холодным взглядом. Но Берлин знает, что это всего лишь игра. — Хммм, — тянет Третий, делая задумчивый вид,— Что ж, довольно заманчивое предложение, но только вот,— сделав паузу, нацист вытаскивает сигарету и, засунув её в рот, ловко поджигает зажигалок, а после, делав несколько коротких затяжек, переводит хитрый взгляд на свой город, поднимаясь со своего места, — Хочу немного поиграть с тобой, — он тянется ближе к Берлину, а их лица с каждой секундой становятся всё ближе, — Ты же не против поразвлекать меня? Город, сглотнув липкую слюну, отрицательно мотает головой, на что Третий довольно улыбается, а после, протянув руку к его голове, начинает медленно водить по его волосам, пропуская пряди чёрных волос через свой пальцы. Проведя ладонью по щеке альфы, Рейх опускается ниже, ведя пальцами по глотке, ногтем задевая выпирающий кадык, который в ту же секунду нервно задвигался вверх-вниз. Остановив руку на чёрном шелковистым галстуке немца, Третий, сделав очередную затяжку сигареты и выдохнув едкий дым, хитро улыбается, взглядом изучая лицо своей столицы. Зажав сигарету в зубах и намотав галстук на свою ладонь, нацист начинает тянуть его вниз, намекая на то, чтобы Берлин опустился на колени, что тот не раздумывая выполняет. — Какой покорный мальчик, — шепчет Рейх и лишь сильнее тянет галстук альфы на себя, из-за чего тот утыкается носом в его пах,— Давай поиграем. — Всё что угодно моему фюреру, — приторно тянет Берлин, хищно разглядывая своего фюрера сверху вниз, — Сладенький. Держа в одной руке дымящуюся сигарету, а второй схватив альфу за волосы и крепко сжав их в пальцах, Рейх лишь сильнее прижимает его лицо к своему паху, а после начинает медленно тереться об него, чувствуя, как чужой нос приятно задевает его орган. Сделав очередную затяжку и запрокинув голову назад, он начинает быстро двигать бёдрами, трясь омежьим членом об лицо Берлина. Руки города медленно скользят вверх по ногам омеги, пальцами оглаживая пышные бёдра, что скрывались под свободными брюкам-галифе, останавливаясь на подтянутой и столь манящей попе нациста. Накрыв ягодицы широкими ладонями, мужчина чуть сжимает их и лишь сильнее утыкается носом в промежность Третьего тем самым надавливая на эрогенные зоны чем вызывает слабый стон с его стороны. Вновь проведя рукой по чёрным волосам альфы, Третий грубо сжимает их и оттягивает его голову назад, на что тот лишь широко улыбается и слабо выдыхает, возбуждённым взглядом смотря на невозмутимое лицо холодной и столь желанной омеги. Сильнее намотав галстук на свою кисть и потянув вверх, Рейх делает шаг, потом ещё шаг, игриво качая бёдрами и ведя за собой альфу, словно собаку на поводке. Берлин покорно ползёт за ним на четвереньках, трясь всем телом об чужие ноги и покорно отдавая всего себя. Заметив это, нацист перекидывает через него одну ногу и теперь город оказывается под ним. Довольно улыбнувшись и ослабив "поводок", Третий начинает перекладывать его из руки в руку, заставляя альфу петлять между его ног, пока сам нацист грациозно ступает, двигая бёдрами из стороны в сторону словно хищная кошка. Остановившись и поставив одну ногу на плечо Берлина, немец делает последнюю затяжку, а после тушит окурок в пепельнице. Вновь посмотрев на свою столицу и наклонив голову в бок, Рейх, продолжая надавливать на него каблуком своего ботинка, садится на стол позади себя проведя, облизывая языком свои пересохшие губы. — Поцелуй, — шепчет он и чуть приподнимает ногу, проведя голенью по щеке города, стараясь не задевать его подошвой. Не долго думая, Берлин хватает его ногу одной рукой и, всё так же смотря на него опьянённым взглядом, проводит носом по ней, делая глубокий вдох, поднимаясь почти к самому колену и аккуратно целуя его. — Иди ко мне, — голос Рейха чуть хриплый. Он медленно подманивает столицу пальцем, тем самым призывая действовать. Проведя руками по бёдрам омеги, Берлин резко поднимается с пола, и, полностью прижав Третьего к столу, нависает над ним, поудобнее устраиваясь между его ног. Секунду он изучает его взглядом, а после впивается в его губы, сразу же вовлекая в глубокий, страстный, мокрый поцелуй с языком. Опустив руку на его пах и нащупав возбуждённый член, альфа начинает играть с ним, сжимая и разжимая, оглаживая и надавливая через плотную ткань брюк, от чего Рейх начинал слабо постанывать сквозь поцелуй. Положив ладони на мощные плечи альфы и слабо надавив на них пальцами, Третий разрывает поцелуй и отодвигает от себя немецкую столицу. Тяжело дыша, он смотрит на то, как прозрачная нить слюны, соединяющая их языки постепенно рвётся, не оставляя каких-либо следов страстного поцелуя. — Я не буду трахаться без резинки, — говорит Рейх, проведя большим пальцем по губам Берлина, убирая с них остатки слюны, — Я не планирую залететь пока что. Там, в нижней тумбочке под листами бумаг, лежат презервативы. — А вы очень предусмотрительны, мой фюрер, — наклонившись к нацисту, шепчет альфа с ехидной улыбкой... ... Закончив все свои дела, Россия медленно брёл по первому этажу особняка, рассматривая уже столь знакомую ему обстановку. Не смотря на то, что зданию было уже много лет и досталось оно Третьему Рейху от его отца, само оно выглядело довольно свежим, ведь сам нацист очень тщательно следил и ухаживал за ним, стараясь держать особняк в прилежном виде. Зайдя в гостиную, где всё ещё дымились угольки в камине, он невольно бросает взгляд на пустую стену над камином, на которой явно что-то должно было висеть. Картина? Но почему её сняли? Печально выдохнув и прижав руки ближе к груди, Росс вновь медленно поплёлся в сторону лестницы, дабы уединиться в своей комнате. В доме царила мертвецкая тишина. Все рабочие готовились к урожайному сезону на улице, и лишь повара с кухонными работниками трудились в столовой, стараясь успеть приготовить ужин для фюрера и не густую похлёбку для остальных обитателей этого чёртового особняка. Проходя мимо кабинета Третьего и заметив, что дверь была слегка приоткрыта, он ненадолго остановился, сам не понимая почему. Сладкий и столь пьянящий аромат вновь ударил ему в нос, на время затуманив разум. Сделав ещё шаг, желая поскорее уйти, он краем глаза замечает странное движение за приоткрытой дверью. Ещё шаг и его взору предстаёт картина, заставляющая его щеки покрыться багряным румянцем, а глаза широко распахнуться. Полуобнажённый Рейх сидел на столе, всем телом прижимаясь к голому торсу Берлина, пока тот в свою очередь быстро двигал бёдрами, срывая с губ нациста лёгкий стон, который тот старался сдерживать, чтобы не привлечь лишнего внимания. За доли секунды Росс успел рассмотреть обнажённые бёдра Третьего, которые яростно, до красных следов, сжимали сильные руки города, его приоткрытые плечи и ключицы благодаря расстёгнутой рубашке, что вот-вот соскользнёт с тела, полностью обнажая его. Он чувствует, как его щёки начинают гореть от стыда и смущения. Отвернувшись, он моментально разворачивается и устремляется в сторону лестницы, не подозревая, что в этот момент Рейх уже почувствовал его запах, который заставил его слегка напрячься. Открыв глаза, Третий медленно проводит пальцами по спине Берлина, ногтями царапая его кожу, а после переводит взгляд на приоткрытую дверь, за которой никого уже не было. Он недовольно хмурится, понимая, что они очень оплашались, оставив дверь открытой. Мало ли кто может войти. Но горячие губы города на его шее вновь заставляют его забыться и наконец-то расслабиться, полностью сконцентрировавшись на разрядке. Закрыв глаза и запрокинув голову назад, он лишь сильнее обвивает ногами таз города, прижимая его ближе к себе. Рейх помнил момент, когда впервые попросил Берлина помочь ему во время течки. Ему было 16, первый сексуальный опыт был очень травмирующим и болезненным, но организм требовал "помощи" альфы. Тогда он впервые заговорил со столицей своего отца об интимных отношениях и город вроде как понял его и не осудил. Да, сейчас Третий имел уже довольно богатый опыт сексуальных отношений с разными альфами и даже признавал тот факт, что ему нравится просто трахаться и вовсе этого не стыдиться, но Берлину отдавал больше предпочтений. Какие взаимоотношения были между ними? Страсть, похоть и взаимная помощь друг другу. По крайней мере сам Рейх так считал.

***

Стоя перед зеркалом в ванной и рассматривая своё отражение, Россия стал медленно расстёгивать пуговицы на своей рубашке, постепенно оголяя плечи и грудь, а после и полностью снял её и положил на рядом стоявшую ванную. Вновь подняв уставший и печальный взгляд на своё отражение, русский стал внимательно изучать своё тело, свои выпирающие ключицы, немного подкаченные руки и торс, синяки и небольшие ссадины. Включив воду и настроив её температуру, Росс подставляет ладони под струю, а после медленно опускает голову, умывая заспанное лицо. Закончив водные процедуры, он ещё некоторое время смотрит на себя в отражении, а после берёт ножницы, которые заранее приготовил и наточил. Проведя пальцами по своим отросшим волосам и отмерив примерную длину, он аккуратно подводит ножницами к нужному месту, а после надавливает пальцами, слыша неприятный звуки скрипа металла и того, как острые лезвия разрезают его светлые локоны. Вот большая прядь падает на пол. Оценив работу в зеркале, Россия наклоняется, чтобы поднять упавшие волосы, но неожиданно слышит странное шарканье за спиной. Его тело слегка напряглось, но сохраняя спокойствие, он медленно поднимается, краем глаза замечая в отражении чёрную фигуру. Он чувствует, как холодные пальцы опускаются на его шею, а после и вовсе всем телом прижимаются к его спине. Рейх, опустив голову ему на плечо, берёт ножницы из его рук, не сводя глаз с их отражений в зеркале. — Давай помогу, — говорит он, продолжая вводить пальцами по плечу и шее русского, вызывая у того табун мурашек. Отстранившись от Росса, Третий опускает глаза на спину русского и взгляд проводит по красным следам и большой ране, которая вот-вот затянулась, оставшиеся после показательной порки и небольшого воспитательного процесса. Он аккуратно проводит пальцами по спине русского, стараясь не задевать болезненные места, но тот всё равно вздрагивал. — У тебя холодные руки, — тихо произносит Россия, полубоком смотря на нациста. — Знаю, — с улыбкой отвечает Третий, круговыми движениями массируя шейные позвонки русского, — Как и я сам. Хмыкнув, Рейх лёгким движением ставит голову Росса в нужное ему положение, чтобы было легче работать, а после, вытащив из кармана свою маленькую расчёску, начинает аккуратно расчёсывать белые пряди. Деревянные зубчики иногда цеплялись и запутывались в не расчёсаных волосах, но Третий терпеливо и с особой заботой распутывал их сначала пальцами, а после вновь деревянной расчёской. Росс невольно подумал, что в такой ситуации он бы до последнего рвал бы свои локоны расчёской, не тратя времени на бессмысленные распутывания. Закончив, Третий ещё раз смотрит на свои старания, а после, взяв ножницы, начинает аккуратно подстригать пряди, параллельно орудуя расчёской. Минут через пять всё было готово. Непослушные пряди больше не лезли в глаза, да и само лицо русского стало более свежим и привлекательным. — Всё, готово, — радостно говорит Третий, отложив свои инструменты в сторону. — Спасибо, — неуверенно отвечает Россия. Он ощущал всю эту ситуацию очень неловкий. Что делать и что говорить дальше? Не может же он так просто теперь уйти. Однако Рейх сам берёт всё в свои руки. Опустив руки на его плечи, он ловко разворачивает республику к себе лицом, взглядом встречаясь с его голубыми глазами. — Ну вот, совсем другое дело. Сразу похорошел, — всё с той же улыбкой говорит Рейх, осматривая сначала лицо Росса, а после опускает глаза ниже, без особых стеснений рассматривая обнажённый торс. Прилизав несколько непослушных прядей, Третий опускает ладонь ниже по щеке республики, сколько все ниже и ниже по горлу, пока не останавливается на горячей груди. Кончики пальцев улавливают пульсацию сердца, которое в этот момент стало биться быстрее, а сам смущённый русский остановил дыхание. Согнув пальцы и оставив только указательный, немец начинает плавно водить им, очерчивая давнишние раны, которые уже успели затянуться и почти исчезнуть. — Россия, — наконец-то начинает он, переведя взгляд на лицо своего пленника. Его голос был неестественно добр, что заставило Росса ещё больше запаниковать. Обычно подобная "доброта" ничем хорошим не заканчивалась. У немчуры нет хороших чувств, он не может быть добрым. В этом республике приходилось не раз убеждаться, — Я понимаю, что сам разрешил тебе блуждать по особняку, но, — сделав паузу, немец наклоняет голову в бок параллельно обнажая клыки, — Впредь стучись в двери, когда захочешь наведать меня. По телу русского будто-то прошёлся разряд тока под двести вольт. Он говорит про вчерашнее? Но как? — Я тебя почувствовал, — словно прочитав мысли, отвечает немец, — Удивительно, твой запах настолько выделяется среди остальных,— хмыкнув, он хотел было уже развернуться, но тут его взгляд падает на руки республики, "украшенные" шрамами от порезов, — Не знал, что ты суицидник, — лёгкая улыбка моментально исчезает с губ Рейха, а само лицо приобретает более хмурый и мрачный вид, — Хотел таким образом избавить себя от меня? Или ты по жизни такой? — Нет, — коротко отвечает Росс, отведя взгляд в сторону, однако, немного подумав, он тяжело выдыхает и вновь продолжает — Просто это мои попытки хоть как-то сдерживать свои чувства и эмоции. Отец всегда твердил мне, что мне нельзя показывать свои слабости, враг не должен видеть печали на моём лице. Эти шрамы на руках... Это что-то вроде моей душевной боли, — он не понимал, почему вдруг так разоткровенничался перед врагом, но назад пути не было. Неужели он и вправду настолько слабый и никчёмный? Опустив голову, Россия стал ожидать незамедлительной реакции со стороны нациста, его колкие комментарии и едкую усмешку, но... — Каждый ломается по своему, — спокойной отвечает немец, делая два шага назад в сторону дверей. Положив руку на дверную ручку, он хотел было уйти, но не надолго останавливается, и, вновь посмотрев на своего пленника, слабо улыбается, — Кто-то занимается самобичеванием, а кто-то... А кто-то как я. Заметив печаль в глазах немца, Росс чувствует, как в области сердца неприятно защемило. Что он имеет ввиду? Он тоже сломлен? Но ведь этого не может быть. Такие как Третий Рейх просто не могут быть такими. Или же могут? От этих мыслей Россию отвлёк щелчок закрывающейся двери. Переведя взгляд на то место, где ещё несколько секунд назад стоял нацист, парень видит лишь пустоту. Облокотившись об холодную стену позади себя и с грустью выдохнув, он начинает медленно сползать по ней, пока в конечном итоге полностью не садится на пол... ... Опустив голову, Рейх неторопливо шагал в сторону своей спальни. В его голове почему-то мелькал один и тот же диалог, который произошёл когда-то давно между ним и Берлином. — Почему тебе так хочется скрыть то, что ты омега? Народ всё равно рано или поздно узнает. Или же ты решил всю жизнь притворяться альфой? — недоуменно спрашивает Берлин смотря на вальяжно сидящего Рейха, который в свою очередь методично полировал железный крест, устремив свой взор куда-то в окно. — Узнает, — ухмыляется немец, а после переводит холодные глаза на свой город, — Я сам раскрою свой маленький секрет. Но только после того, как подниму эти земли с колен. Папенька оставил очень много забот. Я буду намного лучше его. Докажу, что омега на троне ничуть не хуже, а может даже лучше альфы. — И что собираешься делать в ближайшее время? — усевшись на край стола, интересуется альфа. — Полностью поменяю политику и строй. Отец любил топтаться на месте, а я люблю рисковать и вырывать зубами и когтями своё. — Понятно, — задумавшись, протягивает город. — Потом буду постепенно менять положение омег в этом обществе. Хм, — прикрыв глаза и обнажив зубы в широкой улыбке, Рейх на несколько секунд замолкает, а после вновь продолжает, — На тебя не будет давить тот факт, что над тобой доминирует омега? Отец, да и многие другие страны держали омег на нижней ступени. Представь реакцию, когда все узнают что я тоже омега. Омега, которой абсолютно насрать на всё это. — Нет, нисколько не смущает, — пожав плечами, отвечает Берлин, — Мне всё равно, омега или альфа. Главное, чтобы человек был умным и хорошо подкованным. А насчёт последнего. Ты мне напоминаешь гиену. — Кого? — непонимающе переспрашивает Рейх. — Гиену. Животное такое. — Это чем же? — интересуется нацист, отложив крест и тряпку в сторону. — Ну, это одни из немногих стайных животных, у которых в стае главенствуют самки.

***

— Уворачивайся, офицер красной армии, а то иначе будешь неделю с разукрашеным лицом ходить, — с усмешкой говорит Третий, оттачивая свои навыки ближнего боя, пока Россия старался всячески уворачиваться, качаясь торсом и прикрывая лицо руками. Уже неделю Рейх вот так вот тренируется на парне, параллельно обучая и его каким нибудь приёмам. Когда он сказал, что будет тренировать его, Росс даже и подумать не мог, что всё это серьёзно. Несмотря на то, что нацист являлся омегой, его удары были довольно сильными, от чего русский даже несколько раз падал, не успевая сориентироваться и удержаться на ногах. — Теперь ты, — говорит нацист, выпрямившись в спине, — Попробуй ударить меня в плечо или в живот. Только не по лицу. Не долго думая, Россия начинает медленно наступать на немца, резко выбрасывая кулаки вперед, желая хоть как-то зацепить того, но насколько же он был поражён ловкости и изворотливости своего врага. Как бы он не пытался нанести удар, Рейх ловко уворачивался от его кулаков. Раз, два и русский вот вот устанет. Ему не особо хотелось как-то сильно ударить немца, но чувство азарта полностью овладело им. Раз, два и вот Третий немного теряется, из-за чего теряет ценное время и концентрацию. Замахнувшись, Росс со всей силы бьёт того по носу. Он был готов поспорить, что в эти секунды услышал хруст хрящей. Рейх резко отходит назад и прикрывает рукой повреждённый участок, чувствуя, как что-то горячее наполняет его ладонь. — Прости, — говорит Росс, а после быстрыми шагами подходит к нацисту, желая как-то помочь, но столкнувшись со злым взглядом тут же останавливается. Прорычав, Рейх моментально опрокидывает Росса на пол, с ноги выбив его из равновесия. Как только соперник оказался в лежачем положении, он, не сильно торопясь, подходит к нему вплотную и ставит ногу на его грудную клетку, а после с силой надавливает на неё, прижимая тело к полу. Пару секунд они смотрят друг на друга. На лицо русского капает несколько капель крови из носа немца, заставляя его слегка вздрогнуть, но не отвести взгляд. — Никогда не извиняйся перед своим врагом, — продолжая держать ногу на грудной клетке, Третий слегка наклоняется, продолжая злобно смотреть на русского, — Ни, — его нога начинает сильнее надавить, — Когда. Тебе понятно? Получив утвердительный кивок, Рейх всё же отпускает его. Убедившись, что республика в порядке, он, вытащив платок, начинает заниматься уже своим носом. — А ты молодец, — говорит немец, смотря на окровавленный платок, — Сильный. Я знал, что в тебе есть потенциал. Но сильно мягкий. Тебе бы быть пожёстче, поверь, это очень поможет в жизни.

***

Держа в одной руке лопату, а в другой ведро с удобрением, Росс поднял озадаченный взгляд на почти мёртвую яблоню, на которой даже перестали расти листья. Он как-то спросил Рейха о том, почему тот просто не спилит его, ведь толку от этого дерева уже нет, на что тот ответил, что это его любимое дерево и в детстве он часто прятался под его пышной листвой от знойного солнца. Это дерево было с ним почти всю жизнь, это как память, пусть само оно уже не выглядит привлекательно. Долго думая, парень всё же пришёл к выводу, что дереву не хватает заботы. Его бы обработать и дать подкормку. Того гляди и дальше расти будет. Выкопав несколько ямок возле корней и наполнив их удобрением, Россия решил приняться за засохшие ветви и просто срезать их, и тем самым дать возможность прорасти новым ветвям. Он не знал, почему ему вдруг захотелось оживить это несчастное дерево, ведь делал он всё это по своей воле. Где-то в глубине души он понимал, что просто хотел сделать приятное Рейху. Но для чего? Что им двигало? Щёлк, щёлк, и вот очередная ветка летит на землю. Пусть сейчас яблоня выглядела ещё более ужасно, но русский знал, что это должно помочь ему. Спустившись по лестнице вниз, он стал внимательно рассматривать плоды своего труда, про себя улыбаясь. Ну вот, другое дело, теперь нужно обработать ствол, а дальше ждать. Знал бы он, что всё это время за ним тоже наблюдали два темно-синих глаза. Рейх, что всё это время смотрел на него со второго этажа, слабо улыбается, чувствуя странное тепло в груди. Неужели этот мальчишка всё это делает ради него?... ... Сидя в своей комнатушке и читая книгу, Россия даже не заметил, как наступила ночь и он успел пропустить ужин. Он и все остальные рабочие собирались в отдельной столовой, где их кормили скудной, но довольно питательной едой. Он надеялся, что его отсутствие особо никто не заметит за исключением омег, которые нашли в нём защиту. Республике не редко приходилось защищать омег от других очень настырных альф, и иной раз дело доходило до драк. Но тем не менее омеги были очень благодарны ему. Они видели, что несмотря на то, что он сам являлся альфой, русский вёл себя немного иначе. Да, среди рабочих тоже были адекватные альфы, но в Россе они видели опору. Даже иной раз прикрывались за ним от Рейха, не догадываясь, что у последнего нет к ним никакого влечения. Услышав стук в дверь, он весьма удивился. Кому это приспичило наведаться к нему в столь позднее время? Наверное опять что-то у горничных случилось. Он нередко им помогал, благодаря чему обзавёлся неплохой репутацией. Однако каково было его удивление, когда в дверном проёме показался Третий Рейх. Обычно он не стучался и без каких-либо церемоний входил в помещение. Парень почувствовал лёгкое напряжение внутри себя. — Ты не пришёл на ужин, — говорит немец, проходя в комнату. — Да, увлёкся чтением и не заметил, как время пролетело, — дружелюбно улыбнувшись, Россия показывает обложку книги, а после откладывает её в сторону. — Чтением? Вижу, много свободного времени у тебя. Да шучу я, — резко продолжает немец, заметив напряжённое выражение лица республики, — Но и чтобы ты терял сознание от голода мне тоже не хочется. — Да я нормально, вроде. — Нормально он, — Рейх садится рядом с ним, от чего кровать под ними начинает неприятно скрипеть от их веса, — Я хотел тебя спросить, — его голос был спокойным и слегка ласковым, что заставило Россию ещё больше удивиться, — Тогда, когда я тебя выпорол, ты закусил свой палец, но не издал не единого звука. Почему? Это твои принципы? Мне просто интересно. — Можно и так сказать, — нахмурив брови, отвечает парень. Он вновь вспомнил тот момент. То, как его выпороли, а потом исхлестали провинившуюся омегу до полусмерти, — Отец воспитал меня так. В детстве, когда я позволял себе эмоции, похожие на слёзы, он мог и наказать меня, заперев в подвале. Он говорил, что я альфа и мне просто не простительно плакать или показывать то, что мне больно. Помню что однажды целый день просидел в тёмном, сыром подвале. — Вот как? — протягивает Третий — Но почему ты решил мне всё это рассказать? — Не знаю. — Бедный, несчастный малыш, — России на миг показалось, что Рейх усмехается над ним, из-за чего его чуть не затрясло. Дурак. Почему он и вправду стал таким откровенным? С каких пор? Перед ним сидит главная сволочь всего этого, — Видимо, альфам тоже приходится трудно. Припусти мой воротник, — услышав это, глаза русского широко распахнулись. Чего сделать? Кому? — Не бойся, просто оттяни мой воротник. Сердце бешено забилось. Трясущимися руками Росс попытался выполнить просьбу нациста. Протянув руку вперёд и ухватив пальцем белый воротник рубашки, он слегка натягивает его вниз, что даётся ему довольно легко, ибо несколько верхних пуговиц были расстёгнуты. Его глаза тут же падают на несколько, пусть давно затянувшихся, но всё же заметных шрамов на загривке Третьего. — Видишь? — спрашивает немец, пока Россия продолжал рассматривать его шею. — Да, — немного не понимающе отвечает тот. — Мне было двенадцать и это была моя вторая течка. Россия резко отдёргивает руку и прижимает к своей груди, переведя на немца ошарашенный взгляд. — Я ещё плохо понимал свой организм, — будто бы не заметив такой реакции, продолжает немец, отвернувшись в сторону, — Я возвращался с занятий довольно поздно. Не помню, что тогда произошло и почему я шёл один. Было двое альф, я не знал их, но сразу почувствовал угрозу. Они просто схватили меня и повалили на землю. Было безумно больно, как морально так и физически. Тогда что-то сломалось во мне. Когда первый закончил и приступил второй, я уже не желал этого терпеть. Найдя камень, я со всей силы ударил его по лицу, а после, пока первый отходил от шока, я уже успел превратить эту ехидную морду в настоящий фарш. Я наносил удары и чувствовал облегчение. Чувство того, что я отомстил, опьянили мой мозг. Но была и другая проблема. Я столкнулся с осуждением со стороны общества и самое главное, со стороны отца, — Рейх, зажмурив глаза, делает глубокий вдох, дабы сдержать нахлынувшие чувства, а после переводит взгляд на Россию, — С отцом вообще отдельная тема. Как ты знаешь, монархи всегда желали себе наследников в виде альф. Продолжение рода и приемник трона. Мой отец тоже не был исключением. Он безумно желал альфу, но появился я. Моя мать умерла во время родов, из-за чего моё появление на свет стало ещё трагичнее. Нет, он любил меня по своему, но не скрывал, что не будет передавать мне трон. И тогда он мне просто сказал, что не удивлён в случившемся. И даже пытался в какой-то степени сделать меня виноватым. Самое страшное произошло в тот день, когда я понял, что забеременел в результате насилия. Ребёнок, появившийся на свет от не знатного альфы был весьма не нужен Империи, да и я сам не желал рожать того, кхм, ребёнка, но было безумно обидно от того, как ко мне относились. Специальная настойка и жгуты, которыми обвязали живот, сделали своё дело. Из меня вышел уже мёртвый плод. Знаешь, именно тогда я решил, что полностью поменяю эту систему. Я поклялся себе, что стану лучше отца. Я уже лучше его. Я добился всего этого за несколько лет, пока он шёл к этому несколько десятилетий. — Рейх, я, — смотря на нациста, Россия впервые увидел в нём беззащитную омегу, которую просто хотелось обнять и успокоить, но вспомнив о том, кем является эта омега, всё желание само собой исчезло. Но всегда можно поддержать словами. Такая тяжёлая судьба. Это заставило русского посмотреть на Третьего с другой стороны. — Россия, клянусь, если ты кому-нибудь расскажешь, я тебя изобью. Жестко изобью.