Три дня спустя.
Рейх стоял перед зеркалом и, смотря в своё отражение, обволакивал своё тело феромонами альфы. Держа в руках открытую баночку с специальным раствором, он аккуратно набирал слегка вязкую жидкость себе на пальцы, а после смазывал места за ушами и под шеей, где находились его железы, что выделяли омежий запах. Закончив с верхней части своего тела, он опустился ниже и приступил уже к торсу, постепенно спускаясь всё ниже. Весь он должен пропахнуть альфой. Убедившись, что все участки, содержащие железы были смазаны, Третий достаёт последнюю баночку и извлекает из неё пилюлю, которую тут же проглатывает. Надо бы понизить уровень эстрогена в организме, которого стало сильно много после недавней течки. Услышав стук в дверь, Рейх быстро складывает всё в верхнюю тумбочку и так же моментально натягивает на себя рубашку. — Кто? — спрашивает он, параллельно застёгивая пуговицы на рубашке. Почему так не вовремя? Он же сказал, что ровно в десять они отправятся, а сейчас ещё полдесятого. — Не сильно побеспокоил тебя? — Входи, — услышав знакомый голос, нацист слабо выдохнул и стал уже более спокойно одеваться, — Берлин, я же сказал, что в десять мы встречаемся. — Знаю, но мне хотелось убедиться, что с тобой всё хорошо. От моих глаз не ускользнула твоя бледность вчера. — Нет, всё хорошо. Ну раз уж ты тут. То посторожи, чтобы никто лишний не вошёл. Сейчас выходить будем... ... Сложив руки за спиной и выпрямившись в гордой осанке, Рейх не спеша шёл вдоль пленных в сопровождении Берлина и внимательно оглядывал их. Молодые омеги. Все стояли, опустив головы в пол, стыдливо прикрывая свои полностью обнажённые тела. Погода была по-осеннему прохладной и дождливой, от чего кожа пленников изредка становилась гусиной от холодного порыва ветра, а сами они уже начинали дрожать словно осиновый лист, но нацистам было всё равно. Остановившись возле первого пленника, который ему приглянулся, Третий аккуратно берёт его за руку и выводит вперёд, при этом, не стесняясь, разглядывая его со всех сторон, не обращая внимание на то, омега совсем раскраснелся от стыда и смущения. Подняв его руку вверх и продолжая держать её, он начинает медленно кружить его словно в вальсе, до конца убедившись в идеальной чистоте его кожи. Утвердительно кивнув, Рейх оставляет его в центре и приступает к следующему. Подойдя ко второй омеге, он хочет точно так же схватить его за руку, но тот крепко сжимает руки на своей груди и паху, стараясь прикрыть эти места. Парень, весьма симпатичный на лицо, отводит стыдливый взгляд в сторону, не желая смотреть на альфу. По-доброму улыбнувшись, Третий аккуратно проводит своей ладонью по плечу и ключицам пленника, поднимаясь выше к его лицу. — Не бойся, малыш, — шепчет он, схватив того за подбородок и повернув лицом к себе, — Мне вы не интересны в сексуальном плане. Поэтому трогать вас не буду. Хочу просто осмотреть твоё тело. Пока парень потерял бдительность, нацист ловко хватает его за запястье и тянет на себя, от чего тот, слегка запутавшись в ногах от неожиданности, чуть не падает прямо на него, но Рейх молниеносно ловит его, положив свою руку на грудную клетку омеги, держа его всего в паре сантиметров от себя. Секунда, две, но этого достаточно для того, чтобы сделать выбор. Третий утвердительно кивает. Зрачки омеги сужаются от ужаса, оставляя место для голубой радужки. Он не знал, что их ждёт, но чувствовал, что явно ничего хорошего. Размяв свои шейные позвонки, он с хищной улыбкой указывает ещё на несколько омег, параллельно наблюдая за тем, как Берлин провожает их взглядом, не сводя глаз с одного места. — Нравятся? — вытащив белую салфетку из своего кармана, спрашивает он. — Симпатичные, — отвечает город, взглядом прожигая голые ягодицы пленных омег, — Но ты во много раз лучше, сладкий, — переведя взгляд на фюрера, шепчет он. На это Рейх лишь хмыкает, но не скрывает свою довольную улыбку. Уже собравшись уходить, он вдруг бросает взгляд на ещё одного пленника, бедро которого украшала большая татуировка в виде цветов. Поймав на себе заинтересованный взгляд нациста, он на время замирает, а после пытается всячески прикрыть свою ногу, поняв, что именно татуировка привлекла внимание, но было уже поздно. Третий хищно скалится, обнажая свои белые зубы и островатые клыки. — Что дальше, мой фюрер? — интересуется Берлин, ещё не до конца поняв замысел Рейха. — Собери людей, которые умеют делать татуировки. Хочу, чтобы на спинах и животе всех тех, кого я отобрал, они набили полный перевод на немецкий вот этой вот рукописи, — отвечает нацист, протянув своей столице довольно массивную книгу, по размеру примерно как бумага А4, в которой было страниц девятьсот, а то и тысяча, — А когда всё будет готово, — сделав большую паузу, он проводит рукой по карманам своих брюк и достаёт от туда небольшой складной нож, — Пусть сдерут с них кожу. Но аккуратно, чтобы не повредить текст на ней. Это будет отличный экземпляр, который дополнит мою коллекцию. Тебе всё понятно?... .... Рейх с неким наслаждением наблюдал за тем, как сотни людей вбивают краску под кожу несчастных, которым не повезло быть выбранными нацистом. Стоя на антресолях и опершись на перила двумя локтями, он внимательно следил за тем, чтобы никто не напортачил и ему не пришлось искать новый "холст" в концлагере, который, благо, находился не далеко. Уже восьмой день длились эти манипуляции. Переводчики сидели в соседнем корпусе и переводили текст, пока "писатели" набивали уже переведённую часть. Кто-то из пленных был в сознании и со слезами дожидались момента, когда всё это прекратится, даже не подозревая о том, что будет их ждать впереди, а кто-то лежал без сознания не выдержав боли. Уже завтра должен наступить новый этап. Третий ждал этого дня с нетерпением. Ещё чуть-чуть и он сможет пополнить свою коллекцию. Смотря на всё это сверху вниз, он на секунду встречается взглядом с одним из омег. Его руки были обездвижены кожаным ремнём и закреплены над головой, пока сам он лежал на медицинской койке. Его карие глаза с ненавистью смотрели на Рейха, прожигая в нём дыру, пока само лицо пленника было искривлено от боли. Заметив на себе чужой взгляд, нацист лишь издевательски подмигивает, а после достаёт красное яблоко из своего кармана и откусывает от него кусок. На следующий день Рейх уже не стоял на своём привычном месте. Он ходил среди бывших солдат Вермахта, которые, не сильно, но провинились на фронте и теперь пытались вновь добиться благосклонности от фюрера. Увидев, что один молодой альфа стоял в неком замешательстве и осматривался по сторонам взволнованным взглядом, Третий, чистя мизинцем между зубов, решает подойти к нему и узнать, почему тот не выполняет свою работу. — О чём задумался? Надеюсь, что это что-то важное? — спрашивает он, от чего бывший солдат слабо вздрагивает от неожиданности и устремляет перепуганный взгляд на подошедшего нациста. — Мой фюрер, — начинает он. Его голос предательски вздрагивает, выдавая волнение своего хозяина, — Они же в сознании. Я не могу это сделать с живым человеком, — последнюю фразу он произносит максимально тихо, потупив глаза в пол. На несколько секунд нависла неловкая тишина, которую нарушил звон упавшего ножа из дрожащих рук молодого альфы. — Не можешь сделать что? Не разочаровывай меня, малыш. Сейчас нет времени для слабости, в твоей душе не должно быть жалости к этим существам. Посмотри на него, — Рейх кивает на связанного пленника, глаза которого уже буквально затекли от постоянных слёз и бессонных ночей. Его тело было полностью сине-зелёным из-за вбитых под кожу красок. Вся спина, живот и частично ноги. Столбцы текста располагались на определённом расстоянии друг от друга, чтобы в будущем мастерам было удобнее сделать листы для будущей книги из фрагментом кожи. Местами на поверхности тела уже начали появляться гноящиеся раны. Организм стал отвергать инородное вещество, которое несколько дней в него упорно вгоняли. Надо действовать быстрее, пока "холст" не стал порченым и его не пришлось выбраковывать, — Это даже не человек. Его кровь грязная и испорченная. Наша главная цель очистить мир от этого скота, чтобы немецкая раса могла уверенно развиваться. Они всего лишь скот. Посмотри, это выбракованная корова, которую нужно забить, чтобы она не больше не приносила потомство подобное себе. Давай, сделай это. На это молодой альфа лишь отрицательно мотает головой и с силой зажмуривает глаза. По его щекам стекает несколько горячих слезинок, пока сам он тяжело дышит и с трудом сдерживает себя, чтобы не заплакать. Нависшую тишину нарушает звонкий шлепок. Все стоявшие неподалёку немцы резко оборачиваются в ту сторону, откуда донёсся этот звук и видят молодого солдата, у которого вот-вот начнётся истерика, и великого фюрера с высоко задранной рукой. Никто сначала не понял что произошло, пока один из них не замечает красный след от руки на белой щеке юного солдата. Рейх влепил ему смачную пощёчину за непослушание и за то, что тот решил дать слабину. Посмотрев на своего подчинённого ещё несколько секунд, Третий наконец-то хватает его за воротник и тянет на себя, заставляя посмотреть на него. — Пошёл от сюда и чтобы месяц мне на глаза не попадался, — злобно шипит нацист, гневным взглядом смотря на парня, который, кажется, даже перестал дышать, боясь ещё больше разозлить фюрера, — Ты меня понял? — на это альфа лишь кивает, не смея даже пискнуть. Стоило Рейху ослабить руку как тело солдата тут же с грохотом падает на пол, на что тот лишь недовольно хмыкает. Дождавшись, когда его подчинённый наконец-то поднимется и неуклюже скроется за дверьми, нацист вновь переводит всё своё внимание на пленника, в глазах которых вновь появились нотки страха, стоило ему заметить столь пристальный взгляд на себе. — Что ж, теперь ты, — говорит он, вытащив из кармана раскладной нож и ловким движением пальца раскрыв его. Пленник лишь сильнее замотал головой в разные стороны и при этом пытаясь что-то сказать, но плотная ткань на его рту не давала ему этого сделать, из-за чего выходило лишь неразборчивое мычание,— Тссс, не стоит так волноваться. Вон, уже глаза покраснели, — перекрутив нож между пальцев, Рейх медленно проводит им по щеке омеги, оставляя на белой коже красную полосу, — Я всё сделаю быстро, — он широко улыбается, показывает свои зубы, играет с ним,— Хотя... Нет, я всё буду делать максимально медленно. Он неторопливо проводит кончиком холодного лезвия по обнажённой груди, чувствуя, как чужое тело на миг вздрагивает. Он видит, как грудная клетка начинает быстро вздыматься, в то время как кожа уже покрылась гусиной кожей. Третий поднимает взгляд на омегу, смотря прямо в его глаза. Он хочет насладиться этим моментом. Подмигнув ему, нацист начинает медленно надавливать на острый конец ножа, пока закалённый металл не начинает заходить под ткани кожи и мышцы, скрываясь в них ровно на сантиметр. Омега выгибается в спине и начинает брыкаться на поверхности стола, пытаясь выбраться из оков, которые сковывали её конечности. Парень хотел закричать от боли, но кляп во рту не давал ему этого сделать. Из его глаз потекли горячие слёзы, которые тут же потекли по искажённому и покрасневшему лицу. Рейху очень нравилась эта картина. — Знаешь, — он наклоняется чуть вперёд к лицу пленника и преподносит окровавленный нож к его щеке, — Уверен, что у тебя прекрасный, опьяняющий голос. Порадуй меня, мой сладкий, — после этих слов нацист ловко разрезает ремни, держащие кляп, а после полностью освобождает рот. — Сука, — шипит парень, а после делает резкий рывок, желая ударить немца, но тот ловко выгибается назад, — Надеюсь ты будешь гореть в аду вместе с остальными мразями, которые следуют за тобой. На эти слова Третий лишь довольно улыбается, отведя взгляд в сторону. — Я не ошибся, — шепчет он, — У тебя действительно сладкий голос. А когда ты злишься и бросаешь проклятия он... Мхх, — схватив пленника за волосы и запрокинув его голову назад, Рейх тут же опускается к его шее, полностью утыкаясь носом в горячую плоть и вдыхая этот прекрасный аромат страха и гнева, — Он становится как вековое вино. Такое же терпкое и сладкое с нотками горечи и кислинки. Теперь когда я буду пить такие вина, то буду вспоминать тебя, мой сладкий. А теперь, позволь мне выпустить с тебя особое вино для себя. Хочу видеть, как оно будет стекать по твоему телу, окропляя всё вокруг. Знаешь, скажу по секрету, но меня не заводят омеги, однако... Представив столь сексуальную картину с твоим участием, я не на шутку возбудился. Ты такой горячий, но твоё нутро ещё горячее. Рейх вновь вонзает нож, срывая с губ омеги болезненный вскрик. — Твои крики просто прекрасны, — опьянённым голосом шепчет нацист, наблюдая за тем, как из раны стекают струйки крови, окрашивая собой чистое, обнажённое тело пленника, — А что до твоего пожелания...То я сам Дьявол, и меня уже давно ждут в аду. Рейх медленно проводит лезвием по груди омеги, опуская его вниз к животу, разрезая кожу и жировые ткани. Он делает это неторопливо, наслаждаясь, параллельно придерживая сильной рукой брыкающееся тело парня. Помещение наполнилось диким криком. Даже когда голос омеги был сорван, он продолжал истошно кричать, не обращая внимания на жгучую боль в глотке, напоминающую с собой раскалённый металл, который, не жалея, заливали в глотку. Другие солдаты и охранники уже давно отвлеклись от своей работы, переведя взгляд на Рейха и его жертву. Фюрер продолжал наносить глубокие надрезы по всему телу. Грудь омеги была изрезана ровно по середине и чуть ниже ключиц, разделяя тело на несколько участков, в то время как на ногах был выделен кровавой полосой большой пласт кожи. Кто-то из присутствующих закрыл уши, не желая слышать весь этот ужас, а кто-то отвернулся, сжимая трясущиеся кисти в кулаки, ну а большинство просто смотрели. Закончив, Рейх вытер нож и убрал в сторону, параллельно смотря на свою картину. Окровавленная омега была ещё жива. Тело несчастного вздрагивало от любого прикосновения, пока сам он тяжело дышал. Из его опухших глаз текли слёзы, которые предательски капали прямо на открытые порезы, вызывая боль. Размяв пальцы рук, Третий подходит к омеге и ещё раз смотрит ему в лицо, убеждаясь, что тот ещё жив. Несчастный, даже не представляет как ему не повезло не отключится. Нацист берёт руками часть отвисающей кожи, а после со всей силы тянет её, сдирая, словно чулок с ноги, при этом обнажая мышечную массу. Помещение вновь наполняет нечеловеческий, предсмертный визг. Кто-то из солдат не выдерживает и освобождает свой желудок от сегодняшнего завтрака прямо на пол....Месяц спустя.
Рейх, выпрямившись в спине, ждал, когда наконец-то придёт человек, который должен вручить ему подарок, который он так долго ждал. Он хотел похвастаться своим подарком перед приближёнными к нему людьми высших армейских чинов, поэтому собрал всех в своём кабинете в Рейхстаге, где ещё присутствовали и Берлин с Кёнигсбергом. — Наш Великий фюрер, нам всем безумно интересно узнать, что же это за такая вещица Вам была подарена нашим многоуважаемым Берлином. Когда же Вы нам покажите? — спросил один из гостей. Это был альфа средних лет с уже седыми, местами редеющими волосами и таким же старческим лицом с кучей морщин. Один его глаз был прикрыт повязкой, в то время как второй был сильно изуродован глубокими шрамами, которые начинались почти от самого лба и заканчивались на подбородке. Сам он был довольно рослым и располневшим телосложением, от чего казалось, что ещё чуть-чуть и он превратится в самый натуральный шар. Про себя Рейх удивлялся, как пуговицы на его кителе ещё держались, чтобы не отлететь в стороны с молниеносной скоростью. — Оберстгруппенфюрер, — произносит Рейх, натягивая улыбку, — Я понимаю, что вам не терпится увидеть это чудо, но прошу вас подождать ещё немного. Мой курьер ещё не прибыл в Рейхстаг. В конце концов посмотрите на Рейхсфюрера, он вполне сидит себе за стаканом коньяка и просто расслабляется... — А что ты подарил Рейху? — наблюдая за фюрером, шёпотом спрашивает Берлин у Кёнигсберга. — Видишь перстень у него на пальце? Перстень, сделанный из серебра высшей пробы и сапфиров, которые подобраны строго в одном цвете... В тёмно-синем, как его глаза, — не сводя глаз с Рейха, отвечает город, — Из одной европейской страны хотели выкрасть крупный тамзанит, который является чуть ли не единственным в своём роде, но его хорошо спрятали. Ничего, в следующий раз получится. А там умелые ювелиры сделают его ещё более прекрасным. А ты? — Книгу, — без каких-либо эмоций отвечает Берлин. — Чего? — не понимающе переспрашивает Берг. — Книгу, — повторяет столица, — В создании которой Рейх принимал непосредственное участие. Кёнигсберг хотел было ещё кое-что спросить, но внезапно вошедший парень заставил всех перевести внимание на него. — А вот и тот, кого мы так долго ждали, — улыбнувшись и потерев руки, Рейх подходит к пареньку, который неуверенно прижимал к груди бумажный свёрток. — Посылка для Вас, мой фюрер, — тихо произносит он, опустив голову, — Ой, простите, — он быстро протягивает свёрток Рейху, всё так же не решаясь поднять голову. — Ничего страшного. Ты отлично справился со своей работой. Германия гордится тобой. Дождавшись, когда парнишка скроется за дверьми, Рейх ловким движением руки стал разворачивать бумажную упаковку под любопытные взгляды всех присутствующих. Когда бумага была полностью разорвана, он, слегка проведя ладонью по сморщенной обложке ладонью, полностью достаёт её. Как и хотел Третий, книга была нужного размера и толщины. Её обложка была тёмной и местами сморщенной, но это придавало особый шарм, который как раз и был нужен нацисту. Не зря так долго вымачивали кожу в спирте, вперемешку с чёрным чаем, а после высушивали в специальной печи, и так несколько раз почти неделю. Внутри листы были идеально ровными, гладкими, почти однотонного телесного цвета, а текст... Текст идеально сохранён. Был один форс мажор, когда один криворукий испортил шкуру пленника, во время сдирания, поэтому пришлось переделывать всё по новой. Он помнил, как самолично принимал участие в вымачивании содранной шкуры в специальном растворе, чтобы она размякла и в дальнейшем легче поддавалась обработке. Её нужно было растянуть, чтобы та приняла нужную форму, а потом обрабатывать, срезая оставшиеся кусочки мышц и жира, чтобы кожа не загнила естественным путём. Кропотливая работа, состоявшая из постоянного вымачивания и последующей обработки острой бритвой. И всё это делать аккуратно, чтобы не повредить тонкую кожу, которая уже была практически готова. — Книга? — удивлённо спрашивает один из присутствующих. — Да, но не просто книга. А перевод рукописи на немецкий язык. Посмотрите на эту прекрасную обложку, — подняв книгу , Рейх с упоением указывает пальцем на корочку "рукописи", — Настоящая человеческая кожа, а листы, — он быстро открывает её, и аккуратно пролистывает, — Особая обработка кожи помогла добиться такой структуры и сохранности текста. — Вы хотите сказать, что эта книга сделана из людей? — спросил кто-то из присутствующих. — Да, — Третий широко улыбается, — Я сам лично отбирал омег для этой роли. Их кожа нежная, мягкая и не испорченная изъянами в отличии от альф. Кхм, с одной из омег я самолично сдирал шкуру вместе со всеми слоями подкожных тканей. — Какой кошмар, — тихо произносит Кёнигсберг, смотря на безумства своего фюрера. И, кажется, не один он так подумал. Нет, конечно и у него самого руки по локоть в крови. Он не брезговал убийствами и различными жестокими пытками, но вот это было жёстко даже для него. Реакция присутствующих тоже была разнообразной. Кто-то с интересом разглядывал столь необычное творение, а кто-то с трудом сдерживал позывы рвоты.***
Осень уже во всю подступала к улицам Берлина. Погода уже не была столь солнечной и жаркой, за место этого на город всё чаще стали обрушиваться частые дожди и лёгкое похолодание. Многие деревья уже почти сбросили всю пожелтевшую листву, оставляя лишь голые ветви с несколькими засохшими листьями. Многие, но одно дерево только-только стало постепенно оживать, пуская по своим ветвям новую жизнь в виде набухших почек. Что ж, на следующую весну оно будет готово полностью расцвести. Та засохшая яблоня в саду Рейха всё же ожила и теперь была готова дать жизнь своим плодам, жаль, что только время года оказалось неподходящим. Возвращаясь в особняк, Третий ненадолго остановился возле яблони, и, подняв голову вверх, взглянул на её живые ветви. — «Ему удалось», — мысленно произносит нацист, прикрыв глаза. Пройдя чуть дальше во двор, он сталкивается с непривычной для него тишиной. Ещё несколько недель назад здесь бурлила своя жизнь, а теперь всё пусто. Третий решил провести отбор среди своих пленных и отобрать более-менее лучших, чтобы те продолжили работать в его особняке, в то время как остальных распределить по другим местам или пустить в расход, но перед этим он всех отправил на медицинское обследование и "чистку" в специальных банях, дабы счистить с их кожи возможные инфекции. А Рейх был брезглив в этом плане и не особо хотел подхватить какую-нибудь болячку от своих рабочих. Зайдя в дом и сняв с себя плащ, он медленно побрёл на верхний этаж по лестнице, наслаждаясь звенящей тишиной. Пройдя последнюю лестницу, нацисту на миг показалось, будто его что-то кольнуло в нижней части бока. Не придав этому значение, он направился в сторону своей комнаты и, стоило ему пройти половину пути, как колющая боль в боку вновь заставила его остановиться. Однако она не прекращалась, а лишь продолжала нарастать, вынудив немца схватиться рукой за больное место и упасть на пол, корчась от невыносимой боли, которая, будто круги на водной глади, разносилась по всему телу. Дыхание стало сбивчивым, а на лице тут же проступил пот. Стиснув зубы и продолжая придерживать рукой больное место, Рейх, чуть выгнувшись в спине, пытается приподняться на ноги, прижимаясь к стене, что та служила ему опорой, но тщетно. Он вновь падает, пока невыносимые ощущения сковывали его тело. Прикрыв глаза, он пытается восстановить дыхание, надеясь, что боль хоть немного, но отойдёт. Его одежда быстро намокла из-за обильного потоотделения. Ему казалось, что кто-то невидимый воткнул в него нож и сейчас крутит, разрывая ткани и внутренние органы. Он не знал, сколько по времени уже так лежит, однако, услышав хлопок входной двери, немец резко открывает глаза. — « Чёрт, Россия!» Про него от как-то и подзабыл, находясь в своих раздумьях. Он был единственным, кого Третий оставил рядом с собой, боясь, что с его ценным пленником может что-то случиться или тот вовсе сбежит. Не желая, чтобы русский застал его в таком беспомощном состоянии, он вновь предпринимает попытки подняться. Схватившись рукой за край столика, Рейх приподнимается сначала на колени, а потом начинает вставать уже на ноги, однако сильная резь в боку сбивает его с ног и он снова падает, прихватив за собой и стол. Такой грохот был трудно не услышать. — Рейх? — донёсся голос с низу, а за тем и последующие шаги по лестнице. — Чёрт! — тихо шепчет нацист, готовясь к дальнейшим развитием событий. Если русский не дурак, то у него есть все шансы прирезать его прямо сейчас. Рейх понимал это, поэтому заранее просчитал все способы, чтобы отбиться от Роса, пока тот поднимался по лестнице. — Рейх? — уже более обеспокоенным голосом спрашивает Росс, увидев лежачего на полу фюрера, по внешнему виду которого можно было сказать, что тому явно не хорошо. Стиснув зубы и не сводя глаз с ошарашенного России, Рейх, опершись лопатками об стену, вновь делает несчастные попытки подняться, но нога уже не слушала его. Она онемела от боли. — Что произошло? — республика быстро сокращает расстояние между ними и садится на корточки рядом с немцем, который, в свою очередь, продолжал с недоверием смотреть на него. Видя его мокрое, покрасневшее лицо и то, как он держится рукой за бок, он понимает, что у того что-то болит, — Так, — произносит Россия, беря Третьего за руку, — Хватайся за меня и пошли до кровати. Тебе нужно полежать. Запрокинув арийца на свою шею и подняв его с пола, Россия, аккуратно придерживая его за талию, медленно зашагал в сторону спальни Рейха. Он чувствовал, как руки омеги крепко обвили его шею, чувствовал, что тому больно и страшно, понимал, что тому было весьма неловко от того, что раскрыл перед ним свою слабость. Завалившись в комнату, Росс аккуратно, чтобы не причинить ещё больше боли, берёт его на руки и доносит до кровати, где бережно укладывает. Поправив подушки и положив на них голову немца, русский непроизвольно переводит взгляд на его глаза, в которых читалось удивление вперемешку с недопониманием. — У тебя такое было? — спрашивает он, на что Третий лишь продолжал безмолвно смотреть на него, — Лекарства есть какие? — Позови доктора Хоффмана. Там, на склоне, в двух километрах на север, есть частная клиника. Он там работает. Скажешь, что от меня, пусть придёт сюда. Ты меня понял? На это Россия лишь утвердительно кивнул, а после направился к выходу, оставляя Рейха одного со своими раздумьями. — Неужели он действительно отправился за доктором? — переведя взгляд на окно, он начинает наблюдать за птицами, что кружились в вальсе на голубом небе. Услышав стук закрывающейся калитки, немец лишь ухмыляется, прикрыв глаза, — Мог спокойно убить меня и избавить себя от всего этого кошмара... ... Рейх не заметил, как погрузился в лёгкий сон, пока в боку всё так же невыносимо покалывало. Однако почувствовав прикосновение к своей руке, он резко открывает глаза и устремляет взгляд на русского, который от неожиданности даже отскочил назад. — Сколько времени прошло? — спрашивает немец, пытаясь хоть как-то повернуться на бок. — Где-то час, — пожав плечами, отвечает Россия, — Доктор сказал, чтобы я шёл вперёд. Он скоро тоже пойдёт. — Спасибо что помог мне, — Рейх слабо улыбается и отводит взгляд в сторону, — Но почему ты это сделал? Ты мог просто убить меня. Это вопрос со стороны немца заставляет задуматься Россию. Действительно, почему он так поступил? Это был отличный шанс избавить мир от этого чудовища, но... Ещё несколько месяцев он бы не раздумывая сделал бы это, но теперь. Теперь всё в его представлении сильно изменилось. Изменилась вся эта ситуация, изменился Рейх. Он открыл для него свою нежную, беззащитную сторону, которую легко ранить лишь одной острой иголкой, и это очень поразило русского. Рейх такой же, как и он сам. — Я не могу добить раненого. Не мои принципы, — отвечает он, опустив взгляд, — А ещё ты раскрылся для меня с другой стороны. Раньше я плохо знал тебя, но теперь... Теперь ты для меня совершенно новая личность и я понял, что очень плохо знал тебя. — Очень-очень глупый поступок, малыш, — протянув руку вперёд, он слабо касается щеки русского, заставив его слегка вздрогнуть, но не отпрянуть, — Но очень милый с твоей стороны. Не будь я Великим Рейхом, я, может быть, тоже изменил бы свои взгляды о тебе. — Я-я, — Россия хотел было что-то ответить, но чужие пальцы на его губах ловко заставляют его замолчать. — Яблоня ожила, — тихо произносит немец, время от времени поглядывая на окно, — Я думал, что ей уже конец, но... Тебе удалось сделать так, чтобы она снова зацвела. — Ей всего лишь нужен был уход, вот и всё, — пожав плечами, Россия поднимается с кровати и уже собирается уходить, но сильная рука на его запястье останавливает его. Остановившись, он вновь переводит взгляд на немца, который продолжал держать его за руку. По его глазам было видно, что он хочет что-то сказать, но... Секунда, две, и он отпускает его. Немного постояв, Росс всё же делает один шаг, потом второй, третий, пока окончательно не скрывается за дверьми. По доброму улыбнувшись, Рейх приземляется головой на мягкую подушку и прикрывает глаза.***
После того случая прошла неделя. Рейх особо ничего не рассказывал о своём здоровье, но Россия видел его подавленное состояние и даже пытался расспросить его, но на все его попытки ариец реагировал лишь агрессией, и в конце концов русский сдался и оставил все эти попытки. Постепенно особняк вновь наполнился жизнью, правда, вернулись далеко не все. Из ста рабочих осталось всего пятнадцать. Рейху этого было вполне достаточно на зимний сезон. Правда, из этих пятнадцати пять оказались совершенно незнакомыми для русского. Пять новых омег, которых Рейх снова отобрал для работы в доме. Блуждая по особняку и ища себе хоть какое-то занятие, Россия, зайдя под лестницу где находилась прачечная, встречает там заплаканную омегу. Молодой парнишка лет 18-20 на вид. Он сидел на старенькой скамейке, поджав колени к груди и опустив голову на них. Его русые, слегка отросшие, волосы прикрывали половину лица, но даже этого было достаточно для того, чтобы заметить красный след от ладони на белой коже. — Что случилось? — тихо, стараясь не пугать омегу, спрашивает республика. Весьма глупый вопрос, если уже и так понятно, что ответ будет связан с Третьим Рейхом. — Р-Р-Рейх, — тихо всхлипывает он, сжавшись в калачик ещё сильнее, — Он ударил меня за то... — всхлип, — За то что не смог отстирать пятно на белье. Оно ничем не отстирывается. За это он ударил меня несколько раз. На это Россия лишь тяжело выдыхает. Он давно должен был уже привыкнуть к зверствам нациста по отношению к рабочим, однако... Однако внутренне смириться с этим он никак не мог. — Ты же здесь недавно? — спрашивает Россия, садясь с ним рядом и слегка приобняв, пытаясь успокоить, — Я давно уже здесь и, знаешь, достаточно долго наблюдал за Рейхом. Он делает это не из какой-то внутренней придирки. Просто ему это нравится. Чего бы ты не делал, он найдёт к чему прикопаться, поэтому...Поэтому лучше вести себя как можно тише и незаметно. Он чувствует, как омега постепенно успокаивается в его объятиях и, кажется, обнимает его в ответ. Россия чувствует, как тот уткнулся носом в его шею и сейчас его горячее дыхание обжигает его кожу. По спине даже пробежался табун мурашек от такого. — Ну всё, тихо, — шепчет русский, поглаживая спину парня, — Плакать здесь не стоит. Не показывай свою слабость... ... Гневно отшвырнув стопку документов со стола и полностью облокотившись на спинку стула, Рейх, прикрыв глаза, начинает массировать виски пальцами, которые болезненно пульсировали от перенапряжения. В последнее время здоровье стало подводить его всё чаще и чаще. Посмотрев на часы, которые показывали четыре часа вечера, решает немного пройтись и развеяться. К тому же, доктор сказал, чтобы тот обязательно дышал свежим воздухом и находился на улице хотя бы час в день. Просто прогуливаться без какой либо нервотрёпки. Да и если Берлин узнает, что он опять полностью отдаётся работе, снова начнёт читать ему лекции о том, как важно следить за здоровьем, особенно в его случае. Доктора Хоффман был весьма обеспокоен странным уплотнением в боку немца. Проведя несколько неприятных для Рейха манипуляций с введением пальцев в задний проход и тщательным обследованием изнутри, он предположил, что из-за гормонального сбоя у нациста стали развиваться опухоли на репродуктивных органах. Теперь ему придётся постоянно пить гормоны, чтобы понизить эстроген и наоборот повысить тестостерон. Жить как омеге ему теперь было смертельно опасно. Организм привык находиться под бешеной дозой гормонов альфы. — Сколько я так ещё буду жить? — без каких либо эмоций спросил Третий, понимая, что при любом варианте такая жизнь будет не сладка для него. — Нуууу — протянул доктор, стягивая медицинские перчатки с рук, — Думаю, что к тому времени мы сможем что-нибудь придумать. — Сколько? — уже более гневно спросил нацист. Такой расплывчатый ответ ему не понравился. — Если в вашем организме не будет больших всплесков эстрогена, которые лишь ускорят развитие опухолей, то... Года 3-4. Мы могли бы провести операцию, но опухоль находится рядом с крупными артериями. Единственное, что возможно сделать, так это не позволить их дальнейшему росту. Гормоны альфы помогут держать опухоли под контролем. А к тому времени мы уже научимся их успешно удалять. Выйдя из своего кабинета и направившись вниз по лестнице, Рейх слегка прикрывает глаза, уходя в свои мысли. Шаг, шаг, шаг, когда ему осталось пройти ещё пару ступенек, чтобы спуститься в холл, он вдруг слышит странный шёпот в перемешку с всхлипами. Немного замедлив шаг, Третий внимательно прислушивается, пытаясь определить, откуда исходит этот звук. Шаг, шаг, медленно спустившись с лестницы и ловко скрывшись за ней, он аккуратно выглядывает из-за угла и видит, как Россия приподнимает заплаканную омегу и что-то нашёптывает ему на ухо, пока тот продолжал всхлипывать. Отвратительное зрелище. Немец мог бы пройти дальше и не портить себе настроение, но внутри что-то неприятно кольнуло, заставив сжать пальцы до хруста. Он чувствовал, как болезненный ком злости распирал его изнутри. Сам не понимая почему, он решает подойти к этой парочке и разрушить их идиллию. Его глаза сверкали холодом, а лицо было каменным и лишь внутри полыхал настоящий пожар гнева. Он был готов причинить боль, но точно не России. Заметив приближающегося нациста, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего, Росс постарался отстранить от себя парнишку, который только-только начал успокаиваться. Стоило омеги обернуться в ту сторону, куда смотрел русский и столкнуться с обжигающим, ледяным взглядом синих глаз, он резко вздрагивает, будто по телу прошло 220 вольт. Подойдя к этим двум, Рейх по очереди одаривает каждого из них безэмоциональным взглядом. Задержав на России взгляд длиной в несколько секунд, он тут же переводит его на омегу, который сейчас точно в стену провалится, лишь бы скрыться от арийца. — За ра-бо-ту, — по слогам произносит Третий, продолжая прожигать дыру в душе омеги, — Быстро! — уже более громко рявкает он, заставляя того подорваться с места и скрыться за дверьми прачечной. Дождавшись, когда тот закроет за собой дверь, Рейх переводит всё своё внимание уже на Россию. Подойдя к нему вплотную, он делает резкий рывок вперёд, ударяя рукой стену позади русского, а после наклоняется к его лицу, внимательно изучая его реакцию, его эмоции. — Если не хочешь навредить им, то не разговаривай с ними и даже не думай прикасаться, — шипит нацист, — Иначе, — немного отпрянув назад, он аккуратно берёт лицо русского в свою ладонь и поднимает вверх, чтобы тот посмотрел на него. Смотря в эти голубые глаза, которые выдавали неподдельные страх и волнение, Рейх слегка смягчается, проведя указательным пальцем по щеке республики, опускаясь к губам, — Я лично избавлюсь от тех, кто успел к тебе хоть как-то привязаться. И это будет твоя вина. Понял? Получив утвердительный кивок, Рейх, выпрямившись в спине, медленно отходит назад, не сводя со славянина глаз.***
Почувствовав на своей шее холодные пальцы, Росс слабо вздрагивает и выпрямляется в спине. Он хочет подняться со своего стула, но сильные руки тут же опускаются на его плечи и грубо прижимают, усаживая на место. Секунда, и он ощущает горячее дыхание на своём затылке, от чего волна мурашек пробегает по его коже, покрыв её гусиной кожей. — Ты всё ещё боишься меня? — усмехнувшись, спрашивает немец, сжимая пальцы на плечах русского, — То чуть ли не спасаешь, то вздрагиваешь от любого моего прикосновения, несмотря на то, что я уже давно не причиняю тебе боль. Или тебя смущает столь интимная обстановка? — наклонившись вниз, шепчет сладким Рейх голосом, параллельно массируя мышцы шеи и плеч русского, вызывая тем самым ещё больший табун мурашек и багряный румянец на белых щеках, — Когда мы одни, ты такой тихий, спокойный, податливый. Так какой ты настоящий? Защитник без инстинкта самосохранения или же милый альфа? — А ты? — вдруг неожиданно задаёт встречный вопрос Россия и тем самым озадачивает немца, — Ты тоже ловко меняешь свою сущность, от чего я просто не понимаю, какой ты настоящий. — Я весьма многогранен, солнышко, — последнее слово окончательно выбивает русского из колеи. Солнышко? Ещё никогда немец так его не называл. С чего вдруг теперь так? — Любая моя сущность настоящая. Я могу с лёгкостью перерезать тебе глотку, а после выпустить твои внутренности наружу, а могу быть очень нежным, как сейчас. И всё это сделаю я равноценно осознанно, но, — остановившись, он медленно опускает руки вниз, пальцами скользя по ключицам и груди русского, — Мне пока что совершенно не хочется вредить тебе. Тебе удалось добиться моего уважения, русский солдат. — Ненавидишь таких как я, но ко мне особое отношение? — чуть усмехнувшись, спрашивает Россия, устремив безразличный взгляд на стену, на которой висели исписанные листы бумаги. — Твоя душа тоже не была преисполнена добрыми чувствами по отношению ко мне. Была б твоя воля, то ты не раздумывая убил бы меня во время нашей первой встречи. А сейчас... Мне нравится эта опасная игра. Будем идти с тобой по тонкому канату, держа острое лезвие возле горла друг друга и при этом танцевать страстное танго. Посмотрим, у кого быстрее сдадут нервы. Посмотрим, кто первым оступится и потянет второго вниз за собой. Если быть честным, то России нравилось то, как Рейх говорил некими загадками, скрывая глубокий смысл за красивыми словами и метафорами, нравилось разгадывать их, но сейчас... Сейчас он не мог понять, что конкретно имеет ввиду немец... ... Сидя за кухонным окном, Росс аккуратно, с особым вниманием перевязывал порезанную ладонь Третьего. Не сводя сосредоточенного взгляда с руки немца, он медленно обматывал неглубокий порез белым бинтом, который тут же напитывался кровью, окрашиваясь в алые оттенки. Он старался сделать всё максимально безболезненно и качественно, чтобы повязка продержалась как можно дольше. Русский настолько увлёкся занятием, что даже не замечал того, с каким особым интересом смотрел на него нацист, который про себя уже успел отметить, что не смотря на то, что руки альфы были стёртыми м шершавыми от физической работы, они продолжали быть нежными. Его губы расплываются в лёгкой улыбке. Пока Росс был отвлечён, он незаметно вновь принюхивается к нему, подмечая, что запах альфы был ему очень по душе. С чего всё началось? Просто Рейх, находясь в напряжённом состоянии, с силой сжал бокал с красной жидкостью, когда один из рабочих случайно оплошал прямо на его глазах. Острые осколки тут же впились в тонкую кожу и начали разрезать её, из-за чего вся конечность немца тут же окрасилась в красный цвет из-за крови, которая струйками сочилась из ран. Это хоть немного, но спасло несчастного работника. Третьему стало просто не до него. Позвав горничных и разьярённым голосом приказав им убрать осколки и вытереть капли с пола, ариец, прижав окровавленную руку к груди, быстрым шагом направился в сторону кухни, чтобы промыть порезы и заодно вытащить остатки стекла. Россия сам не понимал, почему решил помочь. Просто увидев то, как Рейх аккуратно прижимает к себе раненую ладонь, увидев его беспомощное выражение лица, он не смог пройти мимо. Подойдя к нему и молча взяв его за повреждённую руку, при этом убедившись, что их никто не видит, он повёл его в сторону окна, чтобы под солнечным светом осмотреть порезы и понять, насколько они глубокие и заодно убедиться в том, что под кожей не осталось мелких осколков. — Я закончил, — произносит Россия, делая последний узелок на бинтах, — Хорошо, что левая рука повреждена. — Хорошо? — с усмешкой спрашивает Рейх, а после переводит взгляд на перебинтованную кисть, осматривая работу русского. — В смысле, что правая рука более рабочая. Неделя и раны затянутся. — Непредсказуемый герой, который желает всем помочь, — язвительно отвечает немец, чуть облокотившись на стул и положив ногу на ногу. Росс и не ожидал какой-либо благодарности, но такая реакция со стороны немца слегка ранит. Его щёки окрашиваются красным румянцем от лёгкого стыда. И какого хрена он вообще ему помогает? Почему в принципе что-то делает для немчуры и своего злейшего врага? Почему так размяк перед ним? Из-за того факта, что Рейх омега? Да трижды посрать кто он. Из-за него столько людей пострадало и до сих пор страдает, — Ты пытаешься помочь всем одинаково или кому-то больше? — Может... И кому-то больше, но в основном, всем одинаково, — нахмурив брови, отвечает республика, слегка сжав пальцы в кулак, от чего те неприятно хрустнули, — Отец всегда старался помочь всем остальным, даже если последствия от всего этого каменным грузом упадут на его плечи. И нас учил так. — Кхм, — недовольно хмыкает немец, чуть закатив глаза, — Помогать всем. Какая нелепость. Знаешь, солнышко, может простые люди и могут жить по такому принципу, но не страны. Даже близкие не всегда должны заслуживать твоей благосклонности. А знаешь почему? Потому что в первую очередь ты должен подумать о себе. — Капиталистический настрой? Отец говорил, что страны с общей социалистической целью должны помогать друг другу, а также другим, а там и другие помогут тебе. — Херня это всё, — уже более грубо отвечает Третий, — Запомни, какой бы путь развития ты бы не выбрал, в первую очередь ты должен подумать о себе, а не отдавать последнее сомнительному соседу, который потом на тебя плюнет. Поверь, я знаю, о чём говорю. Между странами есть и всегда будут напряжённые отношения. Твой отец типа хотел сыграть со мной в дружбу, а что в итоге? Как говорится, наеби ближнего своего, иначе придёт дальний и наебёт вас обоих. Каждая страна так или иначе будет батрачить на то, чтобы спасти в первую очередь свою задницу, — сложив ноги на стол и слегка откинувшись назад на стуле, Рейх, засунув сигарету себе и сделав глубокую затяжку, вновь продолжает,— Твой отец делил со мной Польшу, чтобы оттянуть войну. В своё время покинул объединение, в котором участвовал твой дед, только чтобы обезопасить себя. На те страны, что были в этом объединении , он наплевал. Да, они выиграли и одержали победу над моим отцом и даже получили хорошие компенсации, а твой отец... Он просто перечеркнул все старания своего отца. К чему я всё это? Россия, жизнь очень жестокая вещь. Я вижу, что очень добрый. У тебя большое сердце, но... Не все такие. Взять в пример меня. У меня чёрное и очень жестокое сердце. И если ты решил, что кто-то достоин твоего внимания, твоей помощи, то это должна быть очень особенная страна для тебя. Или же очень особенный человек. Хм, как бы я не старался выбить из тебя всё это, ты всё равно продолжаешь действовать по своему.***
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Россия неожиданно слышит, как кто-то тихо зовёт его. Остановившись, он неуверенно оборачивается и тут же встречается с радостным взглядом изумрудных глаз уже знакомого ему парнишки. Это тот самый несчастный, которого он успокаивал недели две назад. Полностью обернувшись к омеге, он бросает на него изучающий взгляд, оглядывая того с ног до головы. От глаз русского так же не ускользнул большой железный таз с только что постиранным бельём. На миг даже промелькнула мысль, как тот его держит, ведь бельё по-любому тяжёлое. — Привет, — тихо произносит омега, опустив чуть смущённый взгляд вниз. — Привет? — чуть не понимающе отвечает Россия, однако тут же берёт себя в руки, дабы ещё больше не смущать омегу, — Как ты? — спрашивает он. — Хорошо пока. Спасибо, что поддержал тогда, — юноша вновь по доброму улыбается ему, сверкая своими зелёными глазами, — Я так и не спросил как тебя зовут. Кто ты, мой спаситель? — Меня зовут Россия, — немного подумав, отвечает Росс, однако поняв, что омега явно не с территории СССР, он решил уточнить, — Я республика СССР. Это страна, с которой воюет Рейх. — Я знаю, — отвечает омега, — Знаю про СССР и его республики. Очень печально узнать, что одна из советских республик находится в руках Рейха... Хм, а меня зовут, — немного забывшись, юноша слегка ступает назад и чуть не падает вниз по лестнице, не удержав равновесие из-за груза в руках, но славянин ловко хватает его за руку, второй рукой придерживая железный таз. — « И в правду тяжёлый» — мысленно думает про себя Росс. Потянув парня на себя, он слабо прижимает его к себе, чтобы тот вновь не удумал упасть. Ещё несколько секунд они смотрели друг на друга перепуганным взглядом, тяжело дыша и боясь отпустить руки друг друга. Лишь только тогда, когда их сердца вновь стали биться равномерно, они смогли спокойно выдохнуть. — Спасибо. Снова, — слабо хихикнув, произносит омега. — Всегда пожалуйста, — смущённо отвечает Россия. Увидев лёгкую улыбку на розовых губах омеги, он тоже непроизвольно улыбается, чувствуя, что ещё чуть-чуть и он точно будет красным как рак, однако, услышав недовольное хмыканье за спиной, сердце русского пропускает несколько быстрых ударов, пока по спине проходит лёгкий холодок, будто сама смерть только что провела своей костлявой рукой по его телу, заставив его покрыться мурашками. Проведя по зубам кончиком языка, Рейх, слегка прищурив глаза, начинает медленно подходить к двум птичкам, которые по своей невнимательности угодили прямо в когти орла. — Россия, — чуть холодным голосом произносит он, — Иди к себе. У тебя есть кое-какие незаконченные дела. — Рейх, я, — хотел было возразить русский, но Третий с силой хватает его за плечо и поворачивает к себе. По взгляду немца он понимает, что сейчас лучше с ним не спорить. — Россия, повторяю ещё раз, — сжав пальцы, нацист медленно наклоняется к нему, смотря на него злобным взглядом, — Иди и займись своими делами. Быстро. Не став перечить, Росс, опустив голову, быстро преодолевает оставшиеся ступеньки и скрывается за углом, однако не идёт к себе в комнату, а остаётся ждать дабы убедиться, что та омега не пострадает из него. Убедившись, что русского нет, Рейх переводит всё своё внимание на перепуганного парня, который лишь сильнее прижимает к себе таз с бельём. Секунда, две, три, они просто смотрят друг на друга. Третий сверлит его своим взглядом, прожигает нутро и душу. Его взгляд безумен и это ещё сильнее пугает омегу. — И чем мы занимаемся? — спрашивает ариец, наклонив голову вбок. — Я-я, — начинает парень, немного запинаясь, но что-то резко ударяет его по щеке. Раздаётся звонкий шлепок, а через секунду щека начинает адски гореть. Из его глаз тут же начинают течь слёзы, но он сдерживается, помня слова России о том, что не стоит показывать слабость. Подняв взгляд на немца, омега вновь получает очередную пощёчину. — Вместо того, чтобы заниматься своей работой, ты решаешь, что более интересным занятием для тебя будет покуролесить с альфами? — замахнувшись, Рейх вновь опускает ладонь на щеку парня, но на этот раз слегка царапает нежную кожу своим перстнем, — Или ты всё сделал? — Да, — всхлипывая, отвечает юноша, отведя взгляд в сторону и зажмурив глаза. — Прямо всё? — уже более спокойно спрашивает немец. Хищно улыбнувшись, Рейх аккуратно проводит пальцем по железному краю таза. Не ощутив последующих ударов, омега неуверенно поворачивается лицом к немцу, смотря на него взглядом загнанного в угол кролика. Хмыкнув, нацист обнажает свои зубы, а после хватает край таза и ловко переворачивает его из рук парня. Тот незамедлительно, с характером грохотом летит вниз по каменной лестнице. — Смотри, — раскрыв широко глаза, шепчет Третий, — Грязное бельё. Перестирай его несколько раз, а то на полу повалялось. Быстро. Омега неуверенно наклоняется вниз и начинает собирать мокрое бельё с пола. Рейх с удовольствием бы смотрел на эту картину и дальше, но ему нужно спешить, поэтому, не став дожидаться, когда парень всё уберёт, он медленно ступает вперёд, при этом специально наступив на руку несчастного, пока тот тянулся за очередной тряпкой. Росс с болью в сердце наблюдал за всем этим. Почему Рейх так жестоко поступил только с тем несчастным? Почему на него никак не отреагировал? На это славянин ответить не мог.***
Зимняя пора медленно сменяла осеннюю. Сегодня был первый день, когда выпал снег, укрыв голую, безжизненную землю белым покрывалом. Температура стала уже куда смелее опускаться ниже нуля, заставляя жителей Берлина одеваться в более тёплую одежду. И именно сегодня Россия наконец-то смог свободно выйти за пределы особняка Рейха и просто прогуляться, без каких либо условий. Ну как свободно и без условий? Он мог выйти только в сопровождении самого Третьего, который пристально за ним следил, чтобы не сотворил ничего глупого. Шаг влево, шаг вправо и ... Засунув руки в карманы пальто, Росс ненадолго останавливается и устремляет голубые глаза вверх, смотря на то, как с серого неба на землю медленно опускались небольшие снежинки. Здесь зима наступила намного позже, чем у него на родине. Он мог хоть сейчас,не раздумывая, поспорить на всё что угодно, что сейчас в Москве снега было почти по колено. Некоторые снежинки падали прямо ему на ресницы, от чего уже через несколько минуту он был похож на снежную королеву, благодаря снежному взгляду и белому ковру снега на его волосах, что лежал словно фата на невесте. Слегка обернувшись назад, он видит, как за ним не спеша, чуть сжавшись, шёл немец спрятав лицо за воротником чёрного пальто. Ему явно была не по душе такая прогулка, но и русского нужно хоть иногда выгуливать, а то совсем скиснет в доме. Сделав ещё один шаг вперёд, Россия чуть не угождает в коварную ловушку, спрятанную под снегом, в виде замёрзшей лужи. Он чуть не падает, но вовремя удерживает равновесие. Выпрямившись, он внимательно оглядывает про себя подмечая, что площадь покрытая льдом довольно большая. Закрыв глаза, он аккуратно ступает на скользкую поверхность, параллельно пытаясь понять, насколько хорошо скользит подошва не его ботинках. — Ты чего там делаешь? — недовольно спрашивает Третий, спрятав озябшие руки глубоко в карманы. Но Россия словно не слышал его. Выпрямив осанку и сделав глубокий вдох, он делает несколько быстрых шагов, а после резко останавливается, продолжая скользить по инерции. Ещё несколько шагов вбок и снова скольжение, но на этот раз Росс делает вращение на одной ноге, поднявшись на носок словно балерина. В детстве он очень любил кататься на льду и даже уговорил отца купить ему коньки, однако, после каждого такого катания русский мог неделями лежать с температурой и тогда СССР запретил ему выходить на лёд, а коньки так и продолжили пылиться на гвозде в сарае. Остановившись, Рейх с лёгким удивлением начинает наблюдать за действиями русского, про себя подмечая отличную гибкость и пластичность его тела, не смотря на то, что тот являлся альфой. —« Дурак или просто безумец?» — сам себя спрашивает немец смотря на быстрые вращения русского. Если честно, то выйдя на лёд Россия будто оказывается в своей родной среде и на миг забывает обо всём происходящем вокруг него. Он полностью погружается в свои мысли, сливается со льдом воедино, отдаёт всего себя чувству временной свободы. Он не обращал внимание на Рейха. Кажется, что русский даже позабыл об его существовании. Но ничего не бывает вечным. Услышав шуршание рядом с собой, славянин быстро останавливается и открывает глаза, видя, что Третий тоже пошёл вслед за ним, при этом на лице немца сияла довольно хитрая улыбка. Россия делает скользящий шаг влево, на что нацист повторяет тоже самое, но уже в правую сторону. Выпрямившись, они смотрят друг на друга ещё некоторое время, пока Третий игриво не подмигивает ему, чем заставляет русского встать в лёгкий ступор. Довольно улыбнувшись, омега делает несколько плавных шагов вперёд на встречу к нему, а после, схватив за руку, резко тянет на себя, от чего республика, не успев сориентироваться, врезается в него всем телом, но нацист ловко перехватывает его и прижимает к своей груди, свободной рукой обхватив того за талию, чтобы русский не упал. — Не замечал, что у тебя такое пластичное тело, — говорит Третий, продолжая прижимать Россию к себе. Ему очень нравилось таким образом смущать альфу. Нравилось, что тот в подобных ситуациях вёл себя неуверенно и в какой-то степени неуклюже. Словно самая нежная омега при виде сильного альфы, — Но и я тоже ещё на кое-что способен. Не хочешь покататься вместе со мной? На это Росс лишь положительно мотает головой, устремив на нациста удивлённый и одновременно смущённый взгляд. Он рефлекторно прижал руки ближе к своей груди из-за чего Рейху пришлось взять его за локоть, чтобы хоть как-то сдвинуть с места вслед за собой. Немец не давил на него, понимая, что парню нужно время, чтобы хоть немного расслабиться. Выдохнув, Третий аккуратно проводит своими ладонями по рукам России, поднимаясь выше к сомкнутым кистям, нежно оглажывая их, а после беря их в свои руки, при этом аккуратно сжимая. По доброму улыбнувшись, нацист делает сначала один скользящий шаг вправо, потом второй, на что русский начинает постепенно вливаться. Проходит минуты три и вот они уже вдвоём кружат на скользкой поверхности, держа друг друга за руки и одновременно отдаляясь, то прижимаясь. Запрокинув голову назад, русский на миг прикрывает глаза, пытаясь насладиться этим прекрасным моментом. Его даже не смущало то, что делает он это вместе с Рейхом. Решив довериться своему "партнёру", Россия лишь сильнее откидывается назад, стараясь скользить только на пятках и при этом максимально выгнувшись в спине, от чего его голова буквально чуть-чуть не доставала до льда. Если немец решит отпустить его, то он весьма болезненно проедет макушкой по твёрдой поверхности. Однако Третий лишний сильнее сжимает его ладони в своих. Вернувшись в прежнее положение и открыв глаза, славянин видит то, что заставляет его сердце пропустить несколько ударов, а в груди всё сжаться от непонятного чувства. Немец довольно мило подсмеивался над ним, при этом искренне и нежно улыбаясь ему, а его холодные глаза на миг заискрились теплом, что так же не ускользнуло от Росса. Продолжая держаться за руки, они медленно останавливаются, при этом продолжая смотреть в глаза друг другу будто пытаясь найти в них ответы на вопросы, которые мучали каждого из них. Подул прохладный ветерок, обжигающий горячую кожу русского и немца своим холодом, от чего она тут же начинает краснеть, но они не обращают внимание на это, продолжая молчать и с интересом изучать друг друга. Сейчас каждый из них открылся для другого с новой стороны, став совершенно незнакомым человеком с которым было очень интересно вновь познакомиться и узнать что-то новое. Россия невольно опускает взгляд на персиковые губы нациста, растянутые в лёгкой улыбке. Не уж то Третий может быть искренне нежным и по своему добрым? Заметив некую заинтересованность со стороны русского, Рейх по доброму хмыкает, а после начинает медленно ввести кистью по руке республики, поднимаясь выше. Но его руки были безумно холодными, от чего Росс слабо вздрагивает и приходит в себя, вновь устремляя взор на лицо немца. — Холодный? — шепчет немец. На это Росс лишь кивает головой, но не отстраняется, продолжая стоять на месте. Опустив голову, он аккуратно накрывает ладони немца своими и прижимает ближе к своей груди, пытаясь хоть немного согреть. — Нельзя такие холодные руки держать на холоде, — произносит он, легонько растирая нежную кожу и пальцы арийца разгоняя по сосудам горячую кровь. Он не понимал, почему в принципе проявляет какую-либо заботу по отношению к Рейху, но точно осознавал то, что ему в какой-то степени даже приятно. Пусть нацист и ведёт себя как сволочь, и при этом успел многим людям испортить жизнь, — Надо хотя бы перчатки носить. Но на это Третий предпочитает ничего не отвечать, продолжая изучать русского взглядом. Он чувствует, как внизу живота тяжёлым камнем тянется непонятное чувство, заставляя всё его тело покрыться мурашками. В голове вдруг появляются странные мысли наконец-то попробовать сделать то, чего он так давно желал, но ловко обрубал подобные желания прямо на корню, понимая, что это идёт вразрез с его принципами. А сейчас... Сейчас такой особый момент, да и сам русский мальчишка предстал перед ним совсем в новом свете. Заботливый, нежный, симпатичный и, вроде как, надёжный, а ещё... Верный? Да и чего греха таить. Рейх уже давно заметил, что его поглощает ядовитое чувство ревности, стоит ему увидеть как Россия мило беседует с другими рабочими. Наклонившись вперёд, нацист останавливается всего в паре сантиметров от лица русского, своим дыханием обжигая чужие и столь манящие губы. Он не решает действовать дальше, ему интересно, как в такой ситуации поступит сам альфа. Подняв глаза на смущённого Россию, он видит, как расширяются зрачки в его голубых глаз, от чего они становятся почти чёрными и лишь небольшая небесно-голубая корона радужки отделяла белую часть глаз от зрачка. Он чувствует волнение, чувствует, как руки парня слегка вспотели, слышит громкое сердцебиение, однако сам Россия продолжает стоять на месте, не пытаясь отпрянуть от него или как-то сопротивляться. Что ж, видимо ему придётся всё брать в свои руки. Одна, две и оставшееся расстояние между ними стремительно сокращается. Россия рефлекторно закрывает глаза, пока его рот остаётся слегка приоткрытым. Он понимает, что за всем этим может последовать, однако его мозг был настолько затуманен от всей этой ситуации, что он просто не успевает ничего придумать. Но этого и не нужно. Секунда, и он ощущает как что-то тёплое и влажное медленно скользит по его губам, от этого республика моментально открывает глаза и тут же видит довольное лицо немца облизывающего его губы. Сердце пропускает два болезненных удара, в то время как в груди всё сжимается, будто невидимая рука сжимает его внутренности. Он трижды соврёт себе, если скажет, что ему не нравится. Россия чувствует, как горячая кровь приливает к его щекам, окрашивая их багровым румянцем. И не только к щекам. Да, славянин почувствовал лёгкое возбуждение, что приятным комком отдавалась внизу живота, медленно опускаясь ниже к паху. Отстранившись от альфы, Рейх демонстративно проводит кончиком языка по своим губам, слизывая остатки чужой слюны, чем ещё больше смущает русского. На вкус Россия показался ему довольно "вкусным", что, собственно, совсем не удивило немца. Не зря же запах республики показался ему очень даже приятным.***
Прошло три дня. Третий вёл себя вполне обычно, будто между ним и Россом не произошло ничего особенного, в то время как сам сын коммуниста чувствовал приятную волну мурашек по всему телу, стоило ему увидеть арийца. Ещё три дня назад он и подумать не мог, что будет испытывать что-то подобное к Рейху, не мог подумать о том, что будет вздрагивать при виде него, но вовсе не от страха, а напротив. Но в мыслях он понимал, что здесь не всё так просто. Такова природа Рейха и его натура. Просто немцу скучно и он решил сыграть с ним подобным образом. Ничего таким образом тот не хотел показывать или доказать. Просто игра. Иначе бы он не держал бы его здесь насильно. Нужно сдерживать себя и не поддаваться Третьему. А может немец и вовсе проверяет его, и стоит ему поддаться на его соблазн, то тут же проиграет. Россия не спеша брёл по второму этажу, направляясь в сторону опочивальни Рейха. Тот велел зайти к нему и дождаться прихода чтобы что-то обсудить или типо того. С каждым его шагом сердце в груди начинало биться сильнее, словно перепуганная птица в клетке, которая, увидев опасность, начинает меняться в разные стороны и биться об железные прутья решётки. Приоткрыв нужную дверь и убедившись, что внутри никого нет, Росс неуверенно проходит вовнутрь, чувствуя, что нацист подготовил для него какой-то подвох. Удивительно, но за всё время его прибывания в германском особняке, в комнате хозяина дома ему довелось побывать лишь пару раз, первый из которых произошёл тогда, когда он тащил больного Рейха до кровати, чтобы оказать хоть какую-то помощь. В памяти тут же всплывает этот момент. Почему он тогда решил помочь Третьему? Неужели уже тогда он стал испытывать слабость по отношению к нему? Да что с ним происходит? Почему он начал так стремительно таять от немца? Чтобы хоть как-то успокоиться, он решает осмотреться по сторонам, так как раньше ему это не особо удавалось сделать. Сама комната была довольно большой. Если разделить её стеной по середине, то получилось бы две отличных небольших комнатки. Она была хорошо освещена благодаря большим окнам и её расположением на солнечной стороне, из-за чего она почти всегда освещалась яркими лучами небесного светила. От внимательных глаз русского так же не ускользнул тот факт, что помещение содержалось в абсолютной чистоте, несмотря на то, что горничные заходили сюда крайне редко. Видимо, Рейх не хотел, чтобы те учуяли его запах омеги, коим была пропитана вся комната. Застеленная двуспальная кровать с двумя пышными подушками и одной маленькой посередине. — «И зачем ему двуспальная кровать?» — мысленно интересуется русский, привыкший к тому, что если ты проживаешь один, то тебе и одноместной кровати должно хватить. Но тут он вспоминает, как совершенно случайно застал Рейха и Берлина у них в кабинете за одним делом. Может, помимо кабинета они ещё и здесь спариваются? Он тут же отгоняет от себя подобные мысли, не желая даже думать о таком. Возле окна стоял небольшой столик с различными цветами в горшках, а в метре от него располагался книжный шкаф, который, кажется, был сделан из темного дерева. Россию привлекли довольно сложные узоры на нём, которые явно были сделаны в вручную. Но что больше всего привлекло его взгляд, так стоявшее в углу пианино. Сколько славянин помнил, он ни разу не слышал, чтобы Рейх играл на нем, но если судить по внешнему виду инструмента, оно явно не было заброшенным. В школе на уроке музыки он довольно неплохо играл на таком инструменте, поэтому русский тут же подходит к нему с интересом рассматривая внешний вид пианино. На первый взгляд оно выглядело вполне рабочим, но нужно сыграть, чтобы окончательно сделать выводы о его состоянии. Сев на рядом стоявший стул, Росс ловко нажимает на несколько клавиш, пытаясь наиграть простенькую мелодию, что, собственно,у него получается. Пианино тут же начинает издавать звонкие звуки, разрезая плотную пелену тишины в комнате. Что ж, оно работает, но было неплохо слегка настроить, но это не критично. Времени ещё полно, поэтому республика решает слегка расслабиться и что-нибудь сыграть. Сжав и разжав пальцы на руках, Россия, слегка задумавшись, всё же нажимает на первую клавишу, наполняя опочивальню Рейха первым тяжёлым звуком. Секунда, и вот его палец тянется к соседней клавише, а потом ещё к одной. Постепенно из-под его пальцев начала выползать мелодия, что скользила и извивалась в воздухе, обвивая его своим незримым телом словно змея. Как бы славянин не пытался наиграть что-то весёлое и успокаивающее, его пальцы всё равно в конечном итоге стремились нажать совсем на другие клавиши и проигрывать более грустную мелодию. Казалось, будто эта мелодия звучала прямо из его опустошённой души, из его тоскующего сердца, словно это были его мысли о семье и родине, которых он скорее всего больше никогда не увидит. Россия настолько увлёкся игрой на пианино, что даже не услышал звука закрывающей двери и отчётливого цокота каблуков за свой спиной. Продолжая увлечённо нажимать определённые клавиши с нотами, он не замечает, как кто-то подходит к нему вплотную и становится по правую сторону от него, и лишь когда чужая рука помогает ему наигрывать, видимо знакомую мелодию, он в миг останавливается и поднимает взгляд на вошедшего. Рейх лишь по доброму улыбается ему, продолжая держать свою руку на пианино. — Хорошо играешь, — говорит он, а после делает "шаги" двумя пальцами в сторону руки парня и останавливается рядом с ней, — Раньше, когда я был чуть помладше тебя, я мог играть на нём целыми днями. Несмотря на то, что игра на пианино была одним из предметов, которому меня обучали на ровне с остальными, мне он безумно нравился. Но... Ровно до такого болезненного случая в моей жизни, — он кладёт свою ладонь на руку русского, от чего тот слегка вздрагивает, но не отдёргивает её. Россия чувствует, как приятный холодок проходит по его конечности, поднимаясь выше к плечу, — Благодаря тебе я вспомнил, что в тот вечер я возвращался от репетитора по игре на фортепиано. Одна из немногих радостей в моей жизни в миг превратилась в раскалённый нож, сделавший в моей душе рану и не давший ей зарасти. Но, кажется, что сегодня тебе удалось вытащить лезвие. — Я хотел с тобой поговорить, — убрав руки за спину и выпрямившись в спине, Рейх лишь сильнее прижимается к русскому, становясь за его спиной, — Ты очень странный и довольно непредсказуемый, Россия. И мне даже это нравится в тебе. — В чём именно заключается моя странность? Я так много слышу от тебя о своей странности, но так и не могу понять, что конкретно имеешь ввиду. К тому же, ты почти всех русских называешь странными, — непонимающе спрашивает Россия, подняв на немца вопросительный взгляд и слегка приподняв бровь. — Ну, например то, что ты ухаживаешь за мной как альфа за омегой, — он опускает руки на плечи славянина и слегка сдавливает, не сильно, стараясь не делать больно парню. — Что? — удивлённо вскрикивает России и делает резкий рывок вверх, чтобы подняться, но Третий быстро пресекает его и садит на место, — Я не ухаживаю, — уже более тихо отвечает он. — Да ну? А как же твои попытки помочь мне или удивить меня? — Просто проявление заботы. — А ты обо всех так заботишься? Или только о тех, кто тебя в плену держит? — с усмешкой спрашивает Рейх, видя как Росс слегка напрягся, понимая, что его подловили, — Почему решил ко мне проявить заботу? Я ведь давно заметил это за тобой. — Я не знаю, — честно отвечает республика, переведя взгляд на окно, — Просто... Просто когда мы с тобой тогда разговаривали, я вдруг понял, что наши судьбы чем-то похожи. Понял, что я и ты похожи. Похожи детством и воспитанием. Вот и захотелось немного разбавить горечь в твоей жизни, показать, что не все люди плохие или корыстные. Что есть те, кто тебе поможет не только из-за чувства выгоды или страха. Этот ответ заставляет Рейха улыбнуться и прикрыть глаза. Россия отлично подходит ему во всех смыслах. Он медленно проводит руками по плечам парня, опускаясь вниз по груди, пока полностью не заключает в объятия. Но только вот его непредсказуемость как нравилась, так и напрягала немца. Нужно ещё раз убедиться. — Но тем не менее ты всё ещё боишься меня и стараешься избегать. Боишься оставаться наедине. Спорим, что тебе было некомфортно идти сюда? — Не боюсь, просто... К твоей выборочной жестокости я не могу привыкнуть. Ты не трогаешь меня, но срываешься на других рабочих. Любишь срываться на омегах. А особенно жесток ты к тем, кто хоть как-то общается со мной. Это такой способ воздействия на меня? — Вовсе нет, — прижавшись своей щекой к щеке России, отвечает нацист, — Хочешь знать мои истинные мотивы? А я думал, что ты догадался, — сладким голосом тянет он, выдыхая горячий воздух, который тут же касается кожи русского, заставляя мелкие волоски на ней непроизвольно подняться, — Я ревную тебя, — Россию будто током прошибает от услышанного. Он на миг замирает, чем Третий тут же пользуется, обхватив его лицо ладонями и подняв вверх, заставляя посмотреть на себя, — Ты мне понравился, солнце, — опьянённым голосом шепчет он, а после, слегка наклонившись, страстно целует в губы. Россия широко распахивает глаза стоит ему ощутить чужие мягкие губы, на которые он невольно засматривался, на своих устах. Что ж, нацист явно не отличался нежностью, ибо сразу начал с мокрого и горячего поцелуя. Он жадно сминал его губы своими и изредка оттягивая их зубами, а после вновь впивался в них, при этом довольно мурлыча и прикрывая глаза от удовольствия. Россия чувствует невероятную сладость, стоит немцу проникнуть в его рот языком. По телу тут же пробегает приятный жар вперемешку с лёгким холодком. Такая возбуждающая сладость. Отдаваясь на встречу эмоциям и невероятным ощущениям, Росс начинает потихоньку отвечать на его поцелуй, касаясь своим языком языка немца. Почувствовав это, Рейх лишь довольно улыбается и уже более активно начинает обмениваться им слюной, скользя своим языком по пухлым губкам и рту русского. Россия чувствует как постепенно теряет контроль над своим телом. Что-то внутри толкает его действовать дальше, пойти на встречу сладкой омеге. Его разум постепенно затуманивается. Он неуверенно тянет руки вверх, касаясь ладонями лица Рейха. Таким тёплым и нежным он сейчас ему казался. Но внутренняя воля вновь берёт вверх над возбуждением и инстинктами. Опомнившись, славянин быстро уворачиваться в сторону, вырываясь из объятий немецкой омеги, чему тот очень сильно удивляется, бросая на него ошарашенный взгляд. Росс резко поднимается со стула и отходит назад на несколько шагов. Тяжело дыша, он поднимает на Третьего смущённый и слегка опьянённый взгляд, при этом продолжая тяже дышать, от чего его клетка высоко вздымалась и опускалась. Довольно хмыкнув, Рейх демонстративно проводит кончиком языка по своим губам, слизывая остатки "коктейля" из феромонов альфы и омеги. — Мне нужно идти, — быстро проговаривает сын коммуниста, а после быстрым шагом направляется в сторону двери и так же быстро скрывается за ней. Рейх лишь пристальным взглядом провожает его, не пытаясь хоть как-то остановить. Ему это и не нужно. Облизав острые резцы, немец издаёт утробный рык прикрывая глаза от приятных ощущений. Для него это довольно редкий случай, когда альфа мог сохранить волю разума и не отдаться природным инстинктам при настойчивом приставаний со стороны омеги и после поцелуя с феромонами омеги, которые действовали как наркотик на организм самцов, заставляя их отключиться и заполучить эту сладость. Если омега выделяет феромоны при поцелуе, значит она хочет этого альфу, она выбрала его для спаривания, а это весомый сигнал и призыв к действию. —«Обычно это альфы добиваются от омеги интимной близости, а не наоборот» — мысленно думает Третий присев на стул и сложив ногу на ногу, — «Но так даже лучше. Интереснее будет поиграть в охотника и добычу, где в роли дичи будет сам охотник». — Невинный и неприступный альфа. Хм, это даже лучше для меня, — тянет ариец, опустив палец на клавишу пианино, — Что ж, от меня ещё никто не отказывался. Будет очень интересно добиться тебя. Теперь ты ещё более ценный трофей для меня, солнце.***
Россия был весьма напряжён от всей этой сложившейся ситуации между ним и Третьим. Неужели тот и вправду что-то чувствует к нему? Но... Это ведь так непохоже на немца. Или это всё как-то связано с тем, что русский случайно раскрыл его тайну? А если бы он не догадался о том, что тот на самом деле омега, стал бы Рейх проявлять к нему такой особый интерес? Но больше Росса терзали свои собственные чувства. Он всячески старался держаться на приличном расстоянии от немца, старался не привязываться к нему, понимая, что тот является страшным врагом, но и в тоже время ему было приятно как-либо удивить немца, сделать тому приятно, проявить некое тепло. Как бы славянин не старался всё это отрицать, ссылаясь на простую заботу альфы к омеге, в глубине своего сердца он понимал, что испытывает нежное и трепетное чувство к Рейху. К его суровому, но и одновременно нежному характеру, к его холодным глазам, что были просто прекрасны, способные приковать к себе внимание с первого раза, к его лёгкой улыбке... О, сердце России буквально трепетало от переполняющих чувств, стоило нацисту по доброму улыбнуться ему. К его холодным рукам, что отлично контрастировали с горячим сердцем немца. Да и к тому-же, сам славянин был намного теплее Рейха. Вот такой вот парадокс. Горячий Россия с холодным климатом и суровыми зимами на своих территориях, и холодный телом Рейх со своим более мягким климатом. Республика не раз ловил себя на мысли, что находит Третьего весьма сексуальным, но тут же отгонял от себя подобные мысли, стыдливо отворачиваясь, лишь бы больше не пялиться на его зад. Но его очень пугала такая настойчивость со стороны нациста. Точнее не совсем настойчивость, а то, что он был не сильно опытным во "взрослых" ухаживаниях и уж тем более в сексуальном плане. Да, может инстинкт и подскажет ему, как действовать в подобных ситуациях, но человеческое чувство страха сильнее. Сильна также и его зажатость. У него и отношения то были лишь в выпускном классе и то не долгими, а первый поцелуй с омегой лишь на выпускном. Из-за того, что с омегами у него не очень складывалось, для него было весьма необычным то, что Рейх обратил на него внимание во всех смыслах... Встав посреди кабинета, Россия, сложив руки в замок внизу живота,бросает на немца неуверенный взгляд, пока тот в свою очередь разговаривал с кем-то по телефону. От осознания того, что сейчас что-то должно произойти, время тянулось невероятно долго. Чтобы хоть как-то отвлечься от различных мыслей, альфа начинает блуждать глазами по помещению, про себя отметив одну странность. Возле стола Третьего стояло два стула. И если один стоял максимально близко к столу, то второй стоял чуть ли не посередине помещения. Зачем? Ещё одной странностью было то, что тот стул, который ближе всего стоял к столу был повёрнут к нему спинкой. Закончив разговор и положив трубку телефона, Рейх жестом указывает русскому присесть именно на тот самый дальний стул. Росс послушно садиться, положив ладони на свои колени. — Не хочешь утолить жажду? — спрашивает Третий, а после тянется к тумбочки и достаёт от туда два стакана. — Да, наверное. — Хорошо, — игривым голосом отвечает немец, наполняя один стакан наполовину жидкостью янтарного цвета. Поднявшись со своего места и взяв что-то в одну руку со стола и держа во второй стакан, Рейх начинает неторопливо проходить к республике соблазнительно качая бёдрами. Подойдя к нему вплотную, омега тут же садится верхом на его бёдра, прижимаясь промежностью ближе к паху русского и при этом издав утробное урчание, чем заставляет его тяжело выдохнуть и поднять на него широко открытые глаза. — Выпей, — шепчет ариец, поднося наполненный стакан к губам Росса. В нос тут же бьёт резкий запах алкоголя, от чего парень слабо морщится, однако не желает спорить с немцем и поэтому послушно отпивает содержимое. По кончику языка тут же стекает горькая и жгучая жидкость, которая стремительно направляется вниз по глотке доходя до самой груди обжигая нутро. Россия кривится от неприятного вкуса, но Рейх ловко просовывает ему в рот шоколадную конфету чтобы тот перебил неприятную горечь. — Расслабься, солнце, — наклонившись, Рейх невесомо касается губами лба русского, а после встаёт и направляется к столу чтобы поставить стакан и приступить к исполнению второй части его плана. Он надеялся, что алкоголь немного расслабил альфу и тот больше не будет таким скромным, — Как думаешь, может нам разбавить атмосферу музыкой?— с усмешкой спрашивает он, вытаскивая пластинку, которую уже заранее выбрал и подготовил. Залпом влив в себя стакан и слегка поморщившись, Третий подходит к табуретке возле окна, на которой стоял граммофон, представлявший из себя тёмно-коричневую шкатулку с золотистыми узорами в виде вьющихся стеблей цветка на ней. На верхней части этой шкатулки располагался золотой рупор похожий на цветочный бутон. Качнув бедром, немец бросает игривый взгляд на Россию, а после кладёт пластинку, которая была в его руках , на специальное "блюдце" со штырём посередине. Опустив на неё лапку с иглой, Рейх делает шаг назад и уже полностью поворачивается к русскому, пока позади него начинают доноситься первые весёлые ноты мелодии. Ещё раз качнув бедром, он начинает уже более уверенно подходить к парню, двигаясь в такт музыки и при этом двигая бёдрами в разные стороны. Для России было весьма неожиданно услышать песню на английском языке. Ему казалось, что для Третьего просто принципиально искоренить всё, что хоть как-то отличается от его культуры. Подмигнув русскому, нацист, взявшись двумя руками за спинку стула, который стоял возле стола, и повернувшись к нему, опускается вниз, при этом не сводя с альфы взгляд. Его спина прямая. Опустившись максимально низко и сев на корточки, Рейх, выпятив ягодицы назад, начинает соблазнительно подниматься вверх, медленно трясь пахом об деревянную часть спинки стула. Поднявшись, он ставит одну ногу на стул, а после начинает невесомо поглаживать её, медленно ведя ладонью от ягодицы поднимаясь всё выше к колену. Закончив, Рейх, щёлкнув пальцами в такт песне, делает один шаг вперёд, параллельно протягивая свои руки к галстуку. Одна, две, три и ненужная вещь летит в сторону дивана. — Come a little closer, then you'll see. Come on, come on, come on, — начинает подпевать немец, медленно расстёгивая пуговицы на своём кителе, — Things aren't always what they seem to be. Come on, come on, come on, — расставив широко ноги, он вновь делает круговое движение тазом, опустив его максимально близко к полу. Последняя пуговица кителя сдаёт свои позиции и вот уже верхняя часть его одежды летит в сторону брошенного галстука. Россия чувствует, как "огонь" распространяется по его щекам, окрашивая щёки в красные оттенки. Чувствует, как горячая кровь вперемешку с гормонами бурлит по венам, опускаясь всё ниже по телу, пробуждая в нём первобытные ощущения и желания, — Do you understand the things that you would see here? Come on, come on, come on, — будто бы спрашивая самого Россию, Рейх бросает на него вопросительный взгляд, параллельно оглаживая ладонью свою грудь, ведя её вниз по животу, — Do you understand the things that you've been dreaming? Come a little closer, then you'll see, — остановив пальцы в нижней части планки своей рубашки, он начинает постепенно расстёгивать пуговицы, с каждым разом максимально растягивая этот момент, чтобы оставить самое сладкое на самый конец. Чтобы рубашка не соскользнула с его плеч раньше времени, нацист оставляет пару пуговиц застёгнутыми. Этого было достаточно, чтобы Россия смог разглядеть белый подтянутый живот Третьего и его обнажённую грудную клетку, но при этом самое интересное всё ещё скрывалось за белой тканью. Подмигнув русскому, ариец делает три шага в его сторону, соблазнительно и грациозно переставляя ногу за ногу и при этом виляя бёдрами словно дикая кошка. Настоящая кошачья походка. Подойдя вплотную к Россу, Рейх, подняв руки руки над своей головой и слегка выгнувшись в спине, начинает медленно опускаться вниз, трясь своим телом об колени республики. Сев на корточки, он раздвигает ноги максимально широко друг от друга, раскрывая промежность, при этом бросая на Россию призывающий взгляд, продолжая держать руки высоко поднятыми. В нос России ударяет слабый сладковатый запах, который тут же заставляет его позабыть обо всём и устремить всё своё внимание на омегу, которой и принадлежал этот чудный аромат. Его организм мгновенно отвечает, выделяя особый мускус из специальных желёз, который альфы используют для обозначения себя среди других альф и привлечения омег. Рейх тут же улавливает сигнал, от чего его аромат становится ещё более ощутимым. Странное чувство внутри кричит о том чтобы русский приступил к действиям, однако остатки разума заставляют его сидеть на месте и наблюдать дальше. Поднявшись, немец, обойдя Росса и став сбоку от него, поворачивается к нему спиной и начинает круговыми движениями тереться об него спиной и попой, опуская о поднимая таз. Его движения плавные, но и в тоже время горячие. — Come a little closer, then you'll see. Come on, come on, come on. Things aren't always what they seem to be. Come on, come on, come on, — сев верхом на бёдра русского, Рейх хватает его за волосы и прижимает к своей груди, параллельно трясь своим пахом об его пах, имитируя движения во время секса. Почувствовав возбуждённый орган России, нацист довольно улыбается, окончательно убедившись в том, что славянина всё же привлекают омеги,— Do you understand the things that you would see here? Come on, come on, come on. Do you understand the things that you've been dreaming? Come a little closer, then you'll see, — Третий скользит руками по своему животу, опускаясь всё ниже к армейскому ремню.*Щелчок*. Сердце славянина пропускает удара. Слышится лязганье железной пряжки и вот ремень со звоном расстёгивается. Секунда , две и вот уже ширинка брюк сдаёт свои позиции под ловким движением руки немца.— Come a little closer, then you'll see, — омега наклоняется к губам Росса, но не целует, остановившись в паре миллиметрах от них. Он нежно проводит указательным пальцем по его шее, очерчивая выпирающий кадык и рельеф на ключицах, не что тот лишь покорно задирает голову, полностью отдаваясь в руки немца. Рейх дразнит, играется, напевает мелодию в такт, а после медленно отстраняется от республики. Взяв его ладони в свои руки, он протягивает их к себе и кладёт на свою талию, а точнее на брюки, которые вот-вот спадут с бёдер арийца. Качнув тазом, Третий, продолжая держать руки русского, начинает опускать их вниз, от чего плотная ткань брюк тоже начинает соскальзывать. Остановившись, Рейх резко поднимается и отходит в сторону. Россия бросает на него не понимающий взгляд, однако, увидев, что тот ему подмигивает, он понимает, что это всё часть игры. Ten thousand people stand alone now, — со слегка задумчивым взглядом поёт немец, подходя ко второму столу, а после садится на него лицом к России, — And in the evening the sun sets, tomorrow it will rise, — положив ногу на ногу, он проводит ладонью по своему колену, одаривая русского хищной улыбкой, — Time flies by, they all sing along. Time flies by, they all sing along, — его голос меняется, становится более призывающим к действиям, более игривым, более сексуальным. Рейх, облокотившись спиной на спинку стула, широко раздвигает ноги и уже не стесняясь начинает полностью поглаживать себя в интимных местах, ведя ладонью по внутренней стороне бедра, поднимаясь выше к паху, — Time flies by, they all sing along, — выгнувшись в спине и запрокинув голову, немец слегка приподниматься на стуле и демонстративно ныряет рукой под плотную ткань брюк, отдёргивая её вниз, — Time flies by, by. — Come a little closer, then you'll see. Come on, come on, come on, — резко перевернувшись, Рейх встаёт на на одно колено, при этом облокотившись второй ногой об пол, и выпячивает соблазнительную часть своего тела вперёд, прямо в руки русского,— Come a little closer, then you'll see. Come a little closer, then you'll see, — повернув голову в сторону России, Третий делает всем телом несколько движений взад-вперёд, а после медленно проводит языком по своим губам. Росс был готов поклясться, что в тот момент видел тонкие ниточки слюны на манящих губах немца и то, как они постепенно становились всё тонче и тонче, пока совсем не разрывались. Его широко раскрытые глаза непроизвольно блуждали по всему телу немца, вновь и вновь возвращаясь к его соблазнительному заду, который наполовину был уже открыт. Брюки почти сползли с бёдер нациста, от чего тот буквально оставался лишь в одном нижнем белье. И эти движения со стороны Третьего, и этот блуждающий по пухлым губам язык окончательно срывают стоп-кран в мозгах России. Инстинкт подсказывает, чего именно добивается от него омега и его внутренний альфа готов всё это предоставить. Поднявшись со стула, он на шатающихся ногах направляется в сторону Рейха. В помещении заметно стало жарче. С его висков буквально ручьями стекал пот, пока сам русский упорно глотал воздух ртом. Подойдя вплотную к немцу, он опускает свою ладонь на его ягодицу, а после слабо сжимает, от чего тот издаёт тихое утробное урчание и слабо выгибается в спине, сильнее прижимаясь к руке русского. Такая реакция окончательно расслабляет Россию и он начинает уже более активно изучать нациста, блуждая руками по его бёдрам и обнажённым бокам. — Это первый секс в твоей жизни? — спрашивает ариец, чем тут же возвращает Росса обратно в сознание. — «Чего? Секс?» — мысленно спрашивает себя славянин. Если быть честным, то раньше он особо не задумывался о том, что в будущем ему предстоит заниматься сексом с омегой. Ему даже было бы стыдно о таком думать. Нет, русский хоть немного, но имел представление о том, что это такое, но он рос в таком обществе, в котором эта тема была табуированной. Да и зачем особо об этом говорить, если "инстинкт подскажет"? Заметив растерянность во взгляде республики, Рейх лишь по доброму улыбается и встаёт со стула, выпрямляясь в полный рост. — Это мне нравится, — урча, произносит Третий, а после начинает слегка поддакивать республику назад, пока тот не упирается об диван и не падает на него, — Не люблю, когда надо мной доминируют. Очень этого не люблю, — уложив Россию на диван, нацист быстро снимает с себя сапоги, а после усаживается на него верхом, полностью прижимая его тело к мягкой поверхности, — А ты очень нежный альфа, солнышко. Я с радостью стану партнёром для твоего первого раза. Поверь, я тебя так научу трахаться. — наклонившись к его лицу, спрашивает он, — Я ведь тебе понравился. Тебе понравилось, как я станцевал для тебя?— нацист медленно проводит ладонью по его груди, пальцами задевая пуговицы на рубашке, а после останавливается на горячее шее и слегка сжимает, но не сильно. Нацист чувствует сильный пульс, чувствует, как воздух гонят по дыхательным путям, — Я даже для Берлина подобного не делал, малыш, — ухмыльнувшись, он наклоняется к его лицу ещё ближе. Секунда, две, и вот горячий и влажный язык немца скользит по щеке России, — Хочешь меня? — Да, — тяжело выдыхает Россия, прикрывая глаза от лёгкой боли внизу живота. Плотная ткань одежды неприятно давила на налившийся кровью член, от чего любое движение причиняло ноющую боль. Наклонив голову в бок, Рейх всё же отпускает Росса и выпрямляется в спине. Опершись рукой на живот русского, омега начинает расстёгивать оставшиеся пуговицы на своей рубашке. Секунда, и вот белая ткань соскальзывает с его плеч, открывая обзор на нежную омежью грудь со стоячими розовыми сосками. Как бы славянин не пытался заставить себя не пялиться, его взгляд всё равно задерживался на обнажённой груди Рейха, от чего его член начинал ныть ещё больше. Он чувствовал, как ткань его трусов насквозь пропиталась естественной смазкой, от чего постепенно становилось весьма некомфортно. — Потрогай, — говорит немец, взяв руку России и положив её на свою грудь. Выдохнув, русский начинает более смелее сжимать её, ощущая невероятную мягкость и упругость. Такая тёплая и нежная кожа. — Ещё успеешь наиграться, — проведя ладонью по его щеке, Рейх наклоняется к нему и вовлекает в страстный поцелуй с языком, параллельно двигая тазом вперёд-назад, чтобы ещё больше раззадорить русского. Их языки сплетаются в мокром танце, лаская и изучая друг друга на вкус, и обильно обмениваясь слюной. Прикрыв глаза, Россия пытается углубить их поцелуй, схватив немца за волосы на затылке и наклонив его голову ближе к себе, на что тот лишь слабо постанывает, впиваясь ногтями в плечи славянина. Услышав телефонный звонок, Росс слабо вздрагивает и открывает глаза от неожиданности, в то время как Рейх продолжал ласкать его языком, не желая разрывать поцелуй. Вновь раздаётся звон, который немцу уже не удаётся проигнорировать. Нахмурив брови, он недовольно оборачивается в сторону своего стола, на котором и стоял тот чёртов телефонный аппарат. Очередной звонок заставляет его подняться и подойти к столу, чтобы ответить. Если его отвлекли по пустяку, то из звонившего он самолично сделает чехол на этот сраный телефон. Поправив брюки и застегнув ширинку, Рейх, присев на край стола, берёт телефонную трубку и прикладывает к уху. — Да?!— чуть озлобленно спрашивает он, однако, стоит ему услышать голос на другом конце провода, его хмурое выражение лица тут же меняется на более спокойное. Россия всё это время лежал на диване и с интересом рассматривал привлекательные изгибы на теле немца. Что ж, как и предполагал русский, у него действительно была хорошо выделанная талия, которая в комплекте с подтянутым животом была просто бомбой. Его манящие бёдра, которые, как и положено, были по аппетитному пышными, его прямая и гордая осанка и... Нежная и аккуратная грудь с розовыми сосками, которые были похожи на жемчуг на белом песке. А ведь Рейх действительно очень сексуальный. И этого республика просто не мог отрицать. Такой сексуальный и такой смертельно опасный. Несмотря на то, что нацист являлся омегой, он какой-то невероятной силой мог доминировать над альфами и подчинять их себе. — Хорошо, я скоро приеду, — положив телефонную трубку и тяжело вздохнув, Третий переводит взгляд на млеющего Россию, который растёкся на диване словно довольный кот. — Мне нужно будет ненадолго уехать, солнце, — говорит он, поднимая с пола свою рубашку, — Поэтому мы продолжим наше занятие чуть позже. — Что-то срочное? — приподнявшись на локтях, спрашивает Россия, чем весьма удивляет самого себя. До этого он никогда не интересовался тем, куда уезжает немец и чем тот будет заниматься, а тут. — Нет, не особо. Просто мои города хотят меня видеть, — отвечает он, смотря на себя в зеркале и застёгивая пуговицы, — Ты как себя чувствуешь? — Хорошо, вроде, — неуверенным голосом говорит Росс. Его щёки всё ещё пылают красным пламенем, а внизу живота неприятно тянет, — Просто всё так неожиданно для меня. На это Третий лишь улыбается, смотря на славянина через отражение в зеркале. Он внимательно изучает его реакцию, его поведения, его внешность, которую, кстати, немец нашёл весьма привлекательной для него. Он должен полностью убедиться в том, что сделал правильный выбор, и пока что Россия его не разочаровал...