Несколько кошек и несколько лян

Вскоре солнце спряталось за пиками гор и секта обернулась влажным вечерним туманом. В его неверном мареве свет уличных фонарей растекался, словно капля туши в воде, превращая постройки и растения в неказистых монстров, с любопытством оглядывающихся вокруг. Адепты других школ и секты Медной Печи разошлись по комнатам, но было еще слишком рано, чтобы на мраморных дорожках появились ночные патрули. Именно в это время Ци Жун все же покинул зал Фэйцзы. Бань Юэ и Пэй Су не уходили далеко, пусть и были безжалостно выгнаны Цзюнь У из покоев — стоя под запертыми дверьми, за которыми Ци Жуна строго отчитывали, они слышали большую часть сказанного. Молодые люди не знали, как подбодрить друга, потому молчали, иногда кидая обеспокоенные взгляды на него. Лишь Пэй Су, когда Ци Жун только появился, ободряюще ударил его в плечо. Ожидающий у подножия лестницы с Се Лянем на плече Хуа Чэн при приближении младших отошел от колонны, на которую лениво опирался. Взгляд юноши скользнул по печально склонившим плечи фигурам, и чувство удовлетворения от этого вида разлилось в душе. Когда шиди заметили Хуа Чэна, они одновременно чуть опасливо замерли. — Хуа шисюн! — воскликнула Бань Юэ. — Что ты делаешь тут так поздно? Учитель вызвал тебя? Он теперь освободился, и ты можешь пройти. С этими словами девушка вежливо отступила в сторону, давая Хуа Чэну дорогу: к ее несчастью, лестница была достаточно широка, чтобы юноша, при желании, смог обойти их за тысячу ли — если бы хотел. В ее щедром жесте не было никакого смысла. Не двинувшись с места, Хуа Чэн, сложил руки на груди и упер взгляд в Ци Жуна. — Я хочу поговорить с тобой, — ровным тоном сказал юноша. Хорек на его плече неловко переминался и смотрел то на Хуа Чэна, то на Ци Жуна. Может, дело было в вечерних тенях, но на миг в его взгляде Пэй Су почудилась просьба. — Хуа шисюн, это что-то срочное? — вновь влезла Бань Юэ. — Этот день был долгим, и учитель только что отчитал Ци шисюна, так что, может, лучше… — Я что, спрашивал твоего позволения? — бросив на девушку холодный взгляд, спросил Хуа Чэн. За несколько дней дети, кажется, слишком привыкли к снисходительности юноши и стали забывать, как холоден и груб он был обычно. Ци Жун не иначе как звериным чутьем понял это первым и положил руку на плечо желавшей было продолжить возражать Бань Юэ. Он сказал: — Не лезь, куда не просят — шисюн пришел ко мне. Что мне вопли учителя? — он запнулся и, тщетно пытаясь скрыть обиду в голосе, добавил: — Не в первый раз. — Но Ци шиди… — вступился было Пэй Су, но Ци Жун отмахнулся, отходя от них. — Почему вы вообще еще топчетесь здесь? Вам что, нечем заняться? Потому Цяньцю и бьет вас из раза в раз, что вместо тренировок вы прохлаждаетесь! Все, идите! — Бань Юэ хотела возразить, но Ци Жун снова взмахнул руками, не слушая ее. — Идите, проваливайте! Молодые люди переглянулись и все же ушли. Напоследок Бань Юэ бросила на Хуа Чэна встревоженный взгляд, который, однако, не был испуганным: скорее всего, в изощренной головке юного дарования зрел план, как избавить обожаемого шисюна от неприятного общества. Хуа Чэн вовсе не боялся ее придумок, но не мог подвергать опасности Его Высочество, потому, развернувшись, поманил притихшего Ци Жуна за собой. Учебные комнаты в это время становились одиноки и таинственны: даже резные подсвечники тут большей частью были пусты — ночью никогда не проводилось занятий. В отведенном под небольшие лекционные залы здании, что боязливо прижалось к склону холма, Хуа Чэн выбрал отдаленную комнату, единственное окно которой выходило в темный в эту пору лес. Еще на подходе к дому фонари на дорожках стали встречаться все реже и реже, а теперь окружающие пейзажи и вовсе погрузились в вязкую тьму. Ци Жун заметно нервничал, пока шел сюда за Хуа Чэном, но не смел задавать вопросов. Он невольно вздрагивал от каждого резкого звука и шевеления низко склонившихся к окну ветвей костлявой вишни, но Хуа шисюн, кажется, чувствовал себя как никогда свободно и легко. Даже белая крыса на его плече выглядела спокойной — поэтому и Ци Жун постарался взять себя в руки. Хуа Чэн зажег несколько найденных в комнате свечей и, отдав одну Ци Жуну, строго сказал: — Подожди за дверью. На лице молодого человека отразилось недоумение, но он послушно вышел и прикрыл за собой таинственно скрипнувшую дверь. Хуа Чэн не боялся, что он уйдет — в любом случае найти его и притащить обратно будет нетрудно. И это наконец-то будет причиной отвесить «шиди» несколько затрещин. — Гэгэ, — отбросив мысли о сладкой расправе, сказал Хуа Чэн. Се Лянь спрыгнул с его плеча на низкий учебный стол и осмотрелся. — Как ты хочешь поговорить с ним? Мне лучше оставить вас одних? — Нет, не стоит, — легко отозвался Се Лянь. — Я все равно обещал тебе рассказать, что же случилось… Только закрой окно. — Рассказать это все-таки не то же самое, что присутствовать на семейной драме, — ухмыльнулся Хуа Чэн, оборачиваясь и подходя к окну. — К тому же, гэгэ, зная характер Ци Жуна, я не удивлюсь, если он оказался изгнан и сам виноват в этом. Однако в таком случае мне трудно будет сдерживать желание дополнительно проучить его — боюсь, учитель все же был слишком мягок… У круглого окна, за которым из-за верхушек деревьев любопытно выглядывал взошедший месяц, нашлась бамбуковая занавеска из тонких реек, что в особо жаркие дни должна была спасти учащихся от палящего солнца. Продолжая отвлеченно болтать, Хуа Чэн повесил ее и расправил, когда за его спиной вдруг всколыхнулась демоническая энергия. Юноша мигом замолк, и дурное предчувствие поселилось в его душе. Он хотел обернуться, но тут за его спиной раздался голос: — Сань Лан, мне нужно твое ханьфу. Этот голос был ниже слышимого Хуа Чэном в последние дни и принадлежал не зверю, а человеку. Пусть мягкость и удивительные переливы были присущи ему в обеих формах, в человеческой неуловимо нежный оттенок появлялся в каждом тоне, успокаивающий и преисполненный достоинства. Хуа Чэн тут же всем телом развернулся к окну, чувствуя, как деревенеют конечности. Словно таинственные образы, всплывающие в памяти, могли появиться в реальности в любой момент, юноша крепко зажмурил глаза и даже дышать стал реже. Его Высочество сменил форму, но белые хорьки не носили одежды, значит, сейчас он полностью обнажен. Одна эта мысль заставляла Хуа Чэна терять все остальные. Негнущимися пальцами юноша принялся развязывать пояс своих верхних одежд. Чувствительный слух улавливал каждый шорох за спиной, а кожа, казалось, ощущала едва заметные движения воздуха, что порождал Его Высочество дыханием. Внутри же Хуа Чэн восклицал: «Гэгэ, а ты ведь действительно демон!» Пусть и в другом мире Се Лянь не слишком оберегал виды своего царственного тела, считая уместным омываться при едва знакомом мелком демоне, сейчас ситуация была совсем иной. Его Высочество не мог не заметить, что нравится Хуа Чэну, и сам, по скромному мнению одного нескромного совершенствующегося, проявлял к нему интерес — так означала ли эта ситуация, что Его Высочество готов вступить в новый этап их отношений?! Хуа Чэн, однако, себя таковым не чувствовал. Его сердце заполошно металось в груди, забыв, как нужно верно биться, дыхание прерывалось, а лицо полыхало красками смущения. Юноша и сам не знал, что происходит с ним сейчас, но от одной мысли что за спиной полностью обнаженным стоит его принц, его супруг и любовь всей его жизни, руки пронзала бессильная дрожь. Пусть душа его была привычна к разнообразному трепету от общения и близости с Се Лянем, живое тело сейчас во всех красках и полутонах напомнило, насколько слаба и неопытна плоть перед сжигающими все существо молодого человека чувствами. Наконец скинув ханьфу с плеч, Хуа Чэн, зажмурившись еще крепче, протянул его за свою спину. Послышался короткий смешок, и легкий шаг босых ног, когда Его Высочество приблизился. Хуа Чэн, казалось, мог чувствовать жар его тела сквозь разделяющие их несколько цуней, и от этого ощущения по коже головы пробегали мурашки. Юноша был взволнован и совершенно сражен. Отвлеченно он подумал, что Се Лянь может сделать сейчас с ним что угодно и Хуа Чэн не подумает сопротивляться. Его Высочество взял одежду, и пусть его пальцы не коснулись Хуа Чэна, юноша явственно почувствовал трепетное тепло. За его спиной раздались волнующие шорохи, а затем Се Лянь мягко сказал: — Все. Хуа Чэн нерешительно обернулся, все еще не желая полностью открыть глаз. Перед ним действительно стоял Его Высочество — с распущенными волосами и в белых, таких привычных Хуа Чэну одеждах, спускающихся до колен. Ниже виднелись ноги Се Ляня, изящные и стройные, будто вытесанные из самого дорогого нефрита. Стопы и кончики увенчанных жемчужинами ногтей пальцев чуть покраснели от ночного холода, и Хуа Чэн неловко указал на подушку для сидения у одного из столов, не смея поднимать взгляд: — Я-я позову Ци Жуна, — выдавил он, чувствуя, как голос застревает где-то в глотке, словно воды полноводной когда-то реки, встретившиеся с плотиной. Ни лесть, ни шутки больше не могли литься изо рта юноши ленивым потоком. — Хорошо, — с улыбкой отозвался Се Лянь. Вид откровенно не находящего себе места юноши его невероятно забавлял, и он из последних сил держался, чтобы не начать дразниться. Все же, если бы Хуа Чэн был чуть внимательнее, он бы заметил и на чужих скулах смущенную краску. На негнущихся ногах Хуа Чэн отошел к двери и резким движением распахнул ее. Стоящий чуть поодаль Ци Жун невольно вздрогнул. Свет свечи выхватывал из ночной тьмы лишь часть образов, и лицо Хуа Чэна в этом неверном свете показалось Ци Жуну зловещим. Шисюн без слов кивнул, приглашая Ци Жуна в комнату. Идя к темному провалу двери, Ци Жун нервно прикидывал, где мог оскорбить шисюна и как его теперь задобрить. Сейчас он уже жалел, что безжалостно прогнал друзей, и с тоской прикидывал, как станет защищаться. Однако на пороге комнаты молодой человек пораженно замер. — Доброй ночи, Жун-эр, — мягко поздоровался Се Лянь. Он сидел на одном из столов, выпрямив спину и вытянув свои потрясающие ноги, что в лунном свете приобрели магический серебряный отблеск. Руки Его Высочества были изящно сложены на коленях, теплым цветом живой плоти контрастируя с укрывшими его белыми одеждами. Со всей возвышенной красотой своего лица и манерами Се Лянь выглядел точно как демон. Хуа Чэна и в другом, и в этом мире называли хули-цзин за хитрый прищур глаз и вольное поведение, но Его Высочество нельзя было оскорбить таким вульгарным сравнением. Его образ не будил в душе порочные желания, но манил изяществом и силой. Должно быть, именно так — обворожительно, но опасно — выглядел бы Се Лянь в другом мире, став преемником Небесного Императора. — Мой Царственный брат! — воскликнул Ци Жун. Он не глядя отставил на шкаф рядом свечу, что держал в руках, и сделал несколько шагов к Се Ляню, но остановился. На его лице промелькнули самые разные чувства, и он с опаской спросил: — Почему ты тут? Цепким взглядом Ци Жун заметил ученические одежды на Его Высочестве, а затем быстро скользнул глазами к Хуа Чэну, что остался лишь в нижней рубахе. Более того, белой крысы больше не было на плече шисюна, и Ци Жун тут же обо всем догадался. Выражение его лица сменилось с неверия на злость, с растерянности на вину, и наконец молодой человек смущенно нахмурился. Наблюдая за этим, Се Лянь вздохнул. — Прости, что не пришел поздороваться раньше. Так вышло, что я сейчас путешествую с твоим шисюном и с его помощью смог попасть в эту секту. — Брату не нужно извиняться, — насупившись, отозвался Ци Жун, уперев глаза в пол. — Наверное, ты жутко расстроился, увидев меня здесь. — Прости. — Говорю же, не утруждай себя… — Я вовсе не об этом, — Его Высочество снова вздохнул, но, собравшись, продолжил: — Я хочу извиниться за то, что солгал тебе и твоей матушке. Ци Жун вскинул глаза. — Солгал? — Да, — скулы Се Ляня тронула краска смущения. — Когда ты сбежал, тетушка тут же попросила меня найти тебя и вернуть обратно. — «Тут же»? — фыркнул Ци Жун. — Кажется, я так давно не был «дома», что забыл, как течет время в Царстве Демонов. Иначе как получилось, что «тут же» растянулось на несколько лет? — за напускной злобой в голосе молодого человека прорезалась обида, и он добавил: — Странно, что она вообще заметила… — Не прошло и двух дней, как тетушка обратила внимание на твое отсутствие, — продолжал Се Лянь. — Я отправился в Царство Людей и нашел тебя, когда ты уже был в этой секте и… Не стал звать обратно. — Н-не стал? — неверяще спросил Ци Жун. Хуа Чэн тоже с интересом слушал эту историю, но постарался держать лицо спокойным, когда Се Лянь бросил на него быстрый виноватый взгляд. — Да. Я проник внутрь и увидел, что у тебя тут появились друзья, учитель и ты слушаешься их. В Царстве Демонов ты всегда играл один, а тут были другие дети твоего возраста, и демоническое наследие еще не пробудилось, и я подумал, что лучше тебе будет остаться здесь на время… — Мой Царственный брат… — пробормотал Ци Жун, и Хуа Чэн тоже не смог сдержать пораженной улыбки. Так Его Высочество просто… бросил своего брата, потому как дома он был неуправляемым? — Я сказал тетушке, что ты пожелал остаться здесь, и раз в несколько месяцев возвращался, чтобы проверить тебя. Пусть у меня не было возможности передать тебе письма тетушки, я старался облегчить твою жизнь и следить, чтобы тебя не обижали. Серебро, которое ты находил… — Так это был ты?! — Да. Я не нашел лучшего способа, — смущенно сознался Се Лянь. Он вздохнул: — Теперь я, однако, понимаю, что тогда поступил очень плохо. — Я… — Ци Жун от потрясения не мог найти слов, но затем все же выкрикнул: — Я думал, что меня все бросили! Думал, что вам стало только легче, когда я ушел! Матушка писала мне?! И ты ходил сюда так часто?! Ты!.. Я!.. Се Лянь склонил голову: — Прости. Брат был не прав. Прошло время, достаточное для сгорания нескольких палочек благовоний, когда Ци Жун все же ушел. Он долго возмущался обману Се Ляня, но в конце концов не смог долго злиться и, под напряженным взглядом Хуа Чэна, бросился к брату в объятья. В рыжем отблеске свечей Хуа Чэн видел влагу, что скопилась в уголках его глаз, но не знал, что ощущает по этому поводу, кроме отвращения. Се Лянь коротко рассказал Ци Жуну о делах Царства Демонов и его матушке, клятвенно пообещав вернуть все написанные ей письма при первой же возможности. Пусть Ци Жун все еще выглядел суровым, когда в разговоре всплывала тема обмана Се Ляня, Хуа Чэн заметил, как посветлело его лицо. Кажется, гложущая его на протяжении нескольких лет ситуация наконец была разрешена, и юный непробудившийся демон неожиданно оказался достаточно великодушен или наивен, чтобы отпустить ее. Се Лянь, однако, все еще переживал. — Теперь, вероятно, Сань Лан считает меня ужасным человеком, — грустно улыбнулся Его Высочество, когда Ци Жун ушел. Свечи догорели, и комнату освещал лишь лунный свет, прямыми полосами пробивающийся сквозь бамбуковую занавеску. В полутьме глаза Се Ляня будто светились изнутри. — Вовсе нет, — улыбнулся Хуа Чэн, садясь на стол напротив. — Гэгэ делал то, что считал нужным. — Интересно, передумает ли Сань Лан, — протянул Се Лянь с виноватой улыбкой, — если я скажу, что не считаю, что поступил неверно? Хуа Чэн изогнул бровь: — О? — Пусть это было некрасиво с моей стороны, я считаю, что эта ситуация и жизнь вдали от дома только помогли Жун-эру. В Царстве Демонов он был… — Се Лянь покачал головой. — Лишь отец мог справиться с ним, и ко мне он иногда прислушивался, но подданные и слуги ежедневно жаловались и грозили ему. Здесь он стал спокойнее, завел друзей и слушается старших, — Его Высочество кивнул сам себе. — Я сожалею о боли, которую ему причинил, но поступил бы точно так же, если бы вновь стоял перед тем выбором. Хуа Чэн улыбнулся: — Гэгэ рассказывает это мне или пытается убедить себя? Се Лянь на мгновение замер, будто эта мысль поразила его, и янтарные глаза наполнились недоумением. Впрочем, Его Высочество был достаточно умным юношей, чтобы тут же понять слова Хуа Чэна. Он с печальной улыбкой покачал головой, а плечи его, укутанные лишь тонким слоем белой ткани, печально опустились. — Я вовсе не хочу, чтобы ему было плохо. Но в тот момент я действительно не знал, как поступить, и не знаю до сих пор. Наверное, был другой путь… Наверное, я ужасный человек, раз не смог найти его. — Гэгэ не стоит так переживать, — махнул рукой Хуа Чэн. — Посмотри на своего недалекого родственника: разве он не простил тебя тут же? Он забудет о случившимся уже завтра, так что и тебе не стоит терзаться виной. Кроме того, что бы гэгэ ни сделал, этот Сань Лан никогда не отвернется от него. — В самом деле? — улыбнулся Се Лянь, но чуть скованно, будто чувствовал себя неуверенно. — Почему? Хуа Чэн вновь ощутил, как глупый жар опаляет щеки, и его взгляд невольно опустился. Вздохнув, юноша поднялся и сел рядом с Се Лянем — теперь их разделяло расстояние, едва ли сопоставимое с ребром ладони. Хуа Чэн сел лицом к Его Высочеству, и его голос невольно дрогнул. — Кажется, я обещал что-то гэгэ в обмен на историю твоего глупого родственника? Се Лянь оживился: — Так и было. Сань Лан готов показать мне свое лицо? — Боюсь, гэгэ разочаруется, — криво улыбнулся юноша и дрожащими пальцами принялся развязывать повязку. Плотная ткань легко отходила от кожи, но казалось, будто она вросла в тело и Хуа Чэну приходится вырывать ее вместе с плотью. Оголенная кожа болезненно ныла от коснувшегося ее ночного воздуха, и жаркое чувство соцветиями ожогов ощущалось на лице. Несколько мгновений Хуа Чэн не мог поднять взгляда, но затем все же нерешительно взглянул на Се Ляня двумя глазами. Его пальцы нервно мяли снятую повязку, а ноги подрагивали. Направленный на Его Высочество взгляд таил в себе и страх, и просьбу, и предвкушение. Се Лянь не изменился в лице, взглянув на Хуа Чэна. Его правильные черты таили в себе живой интерес и участие, а после губы тронула ласковая улыбка. Она ощущалась ранним весенним солнцем, что сквозь неверное марево явило свои первые лучи, лаская неискушенный взгляд. Нежные, будто первые лепестки персиковых цветов глаза игриво прищурились, когда Се Лянь сказал, понизив голос: — Сань Лан очень красив. — Гэгэ все шутит, — ухмыльнулся в ответ Хуа Чэн, невольно опуская взгляд. Однако, когда вы хотели дать кому-то возможность взглянуть в свои глаза, глупо было упирать их в пол, и юноша поспешил вновь посмотреть на Его Высочество. Пусть сердце Хуа Чэна будто окуналось в теплую воду и мягкий пух от нежных слов Се Ляня, он все еще не хотел упираться взглядом прямо ему в лицо, потому перевел глаза на плечи Его Высочества. Но и это было дурной идеей: за легкими одеждами даже в лукавом свете луны можно было рассмотреть ключицы Се Ляня и плавный изгиб его шеи. Подобный вид слишком волновал мечущееся сердце, потому Хуа Чэн вновь неловко опустил глаза. Внезапно на его щеки легли теплые ладони и Се Лянь настойчивым движением поднял голову юноши. Его Высочество сурово спросил: — После услышанного, что же, Сань Лан теперь считает меня лжецом? — Н-нет, — невольно запнувшись, отозвался Хуа Чэн. Его Высочество тут же вновь улыбнулся. — В таком случае прими, что я говорю искренне, — большие пальцы Се Ляня нежно погладили окрашенные закатным маревом щеки юноши. — Сань Лан очень красив. — Гэгэ… — Хуа Чэн невольно перешел на шепот. Ему казалось, что неистово колотящееся в груди сердце перекрывает своим глухим стуком его слова, но юноша продолжил: — Ты сам не понимаешь, что говоришь. — О, так Сань Лан хочет сказать, что у меня нет вкуса? — Конечно, нет!.. — Тогда ты должен согласиться с моими словами. Хуа Чэн несчастно вздохнул. Пусть язык юноши мог запросто обратить черное белым, переговорить Его Высочество, когда он вдруг принимался хвалить его, Хуа Чэну никогда не удавалось. Он мог лишь, не отрывая взгляда от лица напротив, прошептать: — Гэгэ все дразнится… Се Лянь рассмеялся и согласился: — Дразнюсь. Его пальцы все еще поглаживали лицо Хуа Чэна, и под жаром трепетных прикосновений плавились будто и кожа, и кости юноши. Он в равной мере был смущен, счастлив и растерян. Наконец, немного собравшись с чувствами, Хуа Чэн тихо сказал: — Отвечая на вопрос гэгэ… — юноша на миг замер, но уверенно закончил: — Это, вероятно, потому что я влюблен.