Несколько кошек и несколько лян

Пусть со времен отречения прошлого Императора столица претерпела существенные изменения, некоторые введенные им традиции так и остались в сердцах и памяти жителей: новое правительство не решалось их отменять. Таким стал отмечаемый в пятый день пятого месяца по лунному календарю фестиваль драконьих лодок. Объявленный выходным во всем городе, этот день знаменовался фестивалями и гуляниями, а так же шумным соревнованием лодок в устье извилистой реки, что белой лентой пересекала кварталы. Большая часть адептов в этот день уходила в город и секта Окна Небес закрывала для посетителей свои ворота. Как бы молчаливо ни ярился на это Цзюнь У, который с самого утра отказывался покидать свои комнаты, его юные ученики пребывали в радостном возбуждении — не каждый день им удавалось насладиться подобными яркими зрелищами. С самого утра улицы города, а особенно набережная, были заполнены толпами гуляющих и, добравшись до реки, в начале юноши лишь удивленно выдохнули. Ши Цинсюань воскликнул: — Сколько народу! Последний раз такое столпотворение я видел в граде Белого Нефрита, когда чествовали тамошнего молодого господина. А здесь повод — соревнования? — Я слышал, что лодки причудливо украшаются, на некоторых поют красавицы, а с бортов других кидают фрукты и деньги, — пожал плечами Хэ Сюань. — Это, видимо, и привлекает толпы. — Какое безвкусие! — возмутился Ши Цинсюань. Его напускное презрение к простым развлечениям, однако, не уменьшило количество людей и не открыло для юношей широкий путь к самой воде. Некоторое время они, не зная как поступить, стояли на месте, но затем Се Лянь на плече Хуа Чэна вытянул голову в сторону и мазнул по щеке молодого человека хвостом, привлекая внимание. — Разве там не новые друзья Сань Лана? — спросил Его Высочество, указывая на вход в одну из закусочных, что стояли на берегу. Второй этаж заведения обладал открытым балконом и с него вид на соревнования должен был быть замечательным. Очень кстати у дверей шумно смеялась большая компания, центром которой был лишенный одежд заклинателя Дуань Пэнцзюй. Сегодня он обрядился в черные одежды, по подолу и рукавам вышитые золотой нитью, но выглядел в них, словно собака с волчьим хвостом. Когда Хуа Чэн заметил его, выражение лица юноши не поменялось, но голос сочился презрением: — Гэгэ принижает меня, записывая подобных людей ко мне в друзья. — А кто же они тогда? — улыбнулся Се Лянь. Погладив его хвост, Хуа Чэн дал знак Хэ Сюаню и Ши Цинсюаню следовать за ним, а сам бросил: — Наш билет на хорошие места. Идущий сзади Ши Цинсюань тоже заметил компанию и быстро узнал в переодевшихся адептах вчерашних людей, что пустили их в секту. Юный демон возбужденно шепнул на ухо Хэ Сюаню: — Хуа-сюн опять собирается обдурить кого-то! Хуа Чэн, однако, не смотрел на компанию и шел прямо, намереваясь пройти мимо закусочной. Взгляд его был обращен к воде, на которой мелкие джонки торопливо поднимали волны мелких брызг, стремясь уйти с пути величественных драконьих лодок. Выражение лица молодого человека стало задумчивым и отрешенным, будто перед ним была не шумная набережная, а величественные склоны гор, что хранят в своих ущельях будоражащее кровь тайны, а на вершинах — невиданные духовные силы. Пусть сам он не обращал на группу Дуань Пэнцзюя внимания, его статная фигура неизменно привлекала взгляд, и очень скоро один из окружающих мужчину младших адептов потянул его за рукав, головой молча указывая на Хуа Чэна. Глаза Дуань Пэнцзюя на миг прищурились, но затем радостно заблестели и он тихо сказал что-то своим спутникам. Все они ответили воодушевленными кивками и лишь один человек на миг скривился. — Брат Хуа! — воскликнул Дуань Пэнцзюй, делая шаг на встречу Хуа Чэну. Тот замер, будто не сразу понял, что его зовут, а затем обратил взгляд своего черного глаза на мужчину. Его тонкие губы тронула улыбка, а хорек на плече любопытно вытянул мордочку. — Брат Дуань, — ответил Хуа Чэн, замирая на месте. Сквозь плотную толпу Дуань Пэнцзюй подошел к нему, по пути толкнув нескольких прохожих, но не бросив на них второго взгляда. Ши Цинсюань тоже старательно изобразил удивленное лицо: — Молодой господин Дуань! Поистине, пути великих людей сходятся, раз мы снова встретились с вами! Сказав эту неказистую лесть, Ши Цинсюань обратил взгляд к Хэ Сюаню, словно ожидая похвалы. Смотря на радостно улыбающегося демона, тот думал, что их компания испортила его чистый и открытый нрав и не научила ничему стоящему. Впрочем, и подобной вежливости Дуань Пэнцзюю было достаточно и он довольно рассмеялся. — Молодой господин Ши слишком вежлив. Разве может этот скромный адепт сравниться с молодыми героями нашего поколения? — вновь посмотрев на Хуа Чэна, мужчина спросил: — Но выходит, что даже увлеченным совершенствованием людям не чужды радости простых праздников? Хуа Чэн улыбнулся и плавно сказал: — Пусть пища будет вкусной, одеяние красивым, жилище удобным, а жизнь радостной — так говорили древние. На пути дао мы отказываемся от простых страстей, но нельзя отказаться от самой сути жизни и в своем невежестве полагать, что знаешь ее. Присутствующее на миг замерли, а затем на лицах их появились разные выражения. Хэ Сюань и Ши Цинсюань пораженно думали, насколько же бесстыдным, говоря о добродетелях, может быть этот человек, тогда как Его Высочество спрятал голову в сгибе чужой шеи, едва сдерживая рвущийся с губ смех. Только вчера, читая эти фразы, Хуа Чэн небрежно ругался на них, но сегодня уже так цепко цитировал — на подобное нужен невероятный талант! Шея Хуа Чэна приятно зудела от уткнувшегося в нее хорька, но на лице он сохранял благородное выражение. Дуань Пэнцзюй наконец смог собраться: — Брат Хуа действительно поражает не только силой, но и знанием! Может, на этом празднике он захочет почтить своей компанией этих недостойных адептов, чтобы рассказать больше о пути дао? — Почему бы и нет, — улыбнулся Хуа Чэн. — Мы можем пройти по набережной и я… — На самом деле, это будет не совсем удобно, — поспешил прервать Дуань Пэнцзюй. — Народа нынче много, поэтому мы заранее заказали столик в закусочной неподалеку с видом на реку. Вести разговор там будет куда сподручнее. Хуа Чэн изобразил задумчивость. — Нам с друзьями неловко будет принять ваше щедрое предложение. — Что вы, для нас лишь честь пригласить вас! — Вряд ли брату Дуаню есть равные в этом городе по щедрости люди, — улыбнулся Хуа Чэн. — Поделиться своей комнатой и угостить нас обедом — этот адепт не забудет вашей доброты. — Да, пройдемте сюда… — пусть на лице Дуань Пэнцзюя отражалось почтение и радость, на миг в голову закралась странная мысль: разве он обещался кормить этих людей? Осмыслить ее, однако, мужчине не удалось, потому что у входа в закусочную его ждали другие адепты. Среди них, не решившихся сменить обязательную форму, выделялся человек в зеленом ханьфу, который при виде Хуа Чэна расплылся в неискренней улыбке и неловко протянул: — Сяоди… — Ох, точно, — стукнул себя по лбу Дуань Пэнцзюй. — Кроме моих братьев по школе сегодня с нами и уважаемый молодой господин Чжу. Это он смог найти такую удобную комнату и обещал до отвала напоить нас вином! — Вот как, — сказал, ухмыльнувшись, Хуа Чэн. — Я чувствую себя спокойнее, зная, что за этот вечер платит щедрая рука дагэ. Адепты поддержали Хуа Чэна нестройным согласным хором и он вместе с Дуань Пэнцзюем первым шагнул в заведение. Идущий за молодыми людьми Ши Цинсюань склонился к Хэ Сюань и пробормотал: — Это брат Хуа-сюна? — Вероятно, — так же тихо отозвался Хэ Сюань. — Я слышал, что фамилия его семьи — Чжу. — Тогда отчего он такой… — Ши Цинсюань замялся, силясь подобрать слова, но затем бессильно выдохнул: — Разве он не должен быть таким же красавчиком, как Хуа-сюн? Хэ Сюань неловко кашлянул, но все же спросил: — С чего ты взял? — Ну как же! — взмахнул руками юный демон. — Я симпатичный и мой брат очень красив; у тебя приятные черты и молодая госпожа Хэ красавица; Его Высочество словно прекрасный цветок, и оба его двоюродных брата тоже прелестные! Отчего же этот… такой? Хэ Сюань не смог найтись с ответом, потому как кроме очевидных проблем здравое зерно в размышлениях Ши Цинсюаня явно присутствовало. Однако подобную бесстыдную тему юноше хотелось закончить как можно скорее. Идущий сзади молодой господин Чжу тоже считал, что слышал достаточно. Людей в закусочной было едва ли не больше, чем на улице. Каждый из них весело предвкушал начало соревнований, обсуждал ставки и расхваливал своих фаворитов в этой гонке. Компанию Дуань Пэнцзюя сквозь шум и суету провели на второй этаж, к снятой отдельной комнате и улыбчивый слуга пообещал, что как можно скорее принесет еду и напитки. Усевшись на место в центре стола, Дуань Пэнцзюй усадил рядом с собой едва уловимо скривившегося Хуа Чэна и указал на веточку полыни, что приторочена была к черному ханьфу. — Прибыв из Шаньси, вы, наверное, плохо знакомы с укладами столицы? — улыбаясь спросил он. — Что вы, фестиваль драконьих лодок проводится и у нас! — влез в разговор Ши Цинсюань, что устроился по другую руку от Хуа Чэна и желал поддержать разговор куда более, чем он. — Пусть в этот день не бывает выходного, и реки у нас недостаточно глубоки, чтобы устраивать соревнования на лодках, иногда брат… — Ши Цинсюань вздрогнул и улыбнулся шире. — Иногда мы с братом смотрим парад на воде, это тоже очень увлекательно. — Вот как, — покивал Дуань Пэнцзюй и принялся рассказывать о традициях этих мест, не заметив, как Ши Цинсюань бросил негодующий взгляд на Хэ Сюаня, что под столом безжалостно его пнул. Хэ Сюань в ответ только изогнул бровь. Он считал, что заслуживает благодарности за то, что помешал одному маленькому глупому демону раскрыть себя перед толпой заклинателей. Вскоре принесли ароматное вино из аира в высоких кувшинах, традиционные для этого праздника цзунцзы и другие яства. Длинный стол, выходящую к балкону сторону которого оставили свободной, оказался заставлен блюдами и тарелками, горшочками и пиалами так, что разбегались глаза. Никто из небольшой компании Хуа Чэна еще не завтракал сегодня, а солнце уже клонилось к обеду, потому молодые люди не могли скрыть в блеснувших глазах искреннего интереса. Началось соревнование. Пусть Хуа Чэн не был всерьез в нем заинтересован, он со снисходительным интересом наблюдал, как по искрящейся глади воды спешат к горизонту драконьи лодки. Их мачты были украшены летящими тканями и флажками, борта тяжело опускались в воду от позолоты и украшений, а пассажиры на борту рвали глотки и жилы в песнях и танцах. Соревнованием подобное шествие называлось лишь по традиции, больше же оно напоминало парад, в котором люди показывали свое мастерство и искусство. — Смотри, Хэ-сюн, смотри! — восклицал Ши Цинсюань, указывал на одну из лодок и дергая Хэ Сюаня за рукав одежд. Пусть юный демон выглядел тщедушным, в руках его была сосредоточена древняя сила, о которой он временами забывал, и от возбужденных движений Хэ Сюань шатался, словно дерево в ураган. Молодые люди встали из-за стола и сейчас толпились у резных перил балкона. Вино в чаше Хэ Сюаня от тряски выплескивалось в разные стороны, пачкая его одежды, но выражение лица не трогало недовольство. — Видишь лодку вон там? Посмотри, как девушка танцует на ней! Это что, кинжалы под ее шестом? А разве так можно? Все ли с ней будет хорошо? — Она должна быть достаточно умела, раз пошла на такое, — безразлично ответил Хэ Сюань. — Ты прав… — протянул Ши Цинсюань и тут же покачал головой. — Но как красиво танцует, ты только посмотри! — Вижу, — отозвался Хэ Сюань, взгляд которого и на миг не обращался к лодкам. Вино в чаше Хуа Чэна отдавало запахами лекарственных трав и брожения и было куда крепче того, что в доме Хэ Сюаня он пил некоторое время назад. Имея уже опыт распития алкоголя и похмелья, что на следующее утро сдавливало железным обручем голову, юноша не хотел пить много, и за прошедшее время прикончил лишь несколько чаш. Где-то в этом ему помогал собственный ловкий язык, умело отказывающийся от щедрых предложений заклинателей рядом, а где-то Его Высочество, что умело переводил чужое рассеянное внимание на себя. В виде хорька Се Лянь, конечно, не мог пить, потому оставался в компании самым осознанным. Наблюдая за парадом драконьих лодок с плеча Хуа Чэна, он привычно покачивал спущенным на грудь юноши хвостом и думал о чем-то своем. — Брат Хуа, верно, разочарован невозможностью посетить архив сегодня, — приблизился Дуань Пэнцзюй, широко улыбаясь. От вина его простое лицо покраснело, а маленькие глазки подернулись маревом алкогольных паров. — Вовсе нет, — отозвался Хуа Чэн. Пусть в начале он хотел замять разговор, за спиной Дуань Пэнцзюя, словно смертельная тень, маячил дагэ, и юноша натянул на лицо хитрую улыбку. — Нельзя все время заниматься лишь обучением, нужно уметь и отдохнуть. Мужчина рассмеялся: — Это верно! Заклинательство и так опасная стезя: то соревнования, то внутренние демоны… Если посвящать ему все свое время, то недолго и лишиться рассудка! «Поэтому ты до сих пор такой слабак,» — подумал Хуа Чэн, но вслух сказал: — Куда более, на самом деле, меня заботит другое. — И что же? — заинтересовался Дуань Пэнцзюй — Архив школы Окна Небес так обширен, что вряд ли за выделенное время мы с друзьями сможем найти все, нас интересующее. А есть ведь еще и второй уровень, куда чужакам вовсе хода нет. — Брат Хуа все одно мыслями лишь о совершенствовании, — ответил Дуань Пэнцзюй. — Но я понимаю ваши опасения. Когда мне впервые дали жетон для доступа к архиву, я тоже терялся и считал, что никогда не смогу прочесть там все, что меня интересует, — ленивым движением мужчина достал из складок одежд простой жетон в вытесанным на нем знаком секты Окна Небес. — Даже в первом отделе столько причудливых книг! Особенно меня тогда поразили трактаты по торговле и ремеслу… — Неужели там и такое есть? — спросил, желая польститься, дагэ. Дуань Пэнцзюй рассмеялся: — Конечно, и чего только нет! Будь ты даже не заклинателем, а торгашом или мелким демоном — архив все равно будет полезен! — Удивительное место, — согласился Хуа Чэн. Дуань Пэнцзюй вновь обернулся к нему, желая сказать что-то, но вдруг запнулся и неловко завалился вперед. Хуа Чэн придержал его и мягко рассмеялся: — Кажется, брат Дуань перебрал сегодня. Вам бы выпить воды, чтобы немного убрать красноту с лица. Пусть руки Хуа Чэна казались изнеженными, в них таилась сила привычного к жестоким тренировкам с мечом молодого человека. От одежды и собранных в свободную косу волос юноши пахло мыльным корнем и легкими благовониями, будто не он последние часы приводил в густо заполненной алкогольными парами и запахами еды комнате. Дуань Пэнцзюй не успел осознать, какие чувства у него вызывает это, когда Хуа Чэн помог ему выпрямиться и отстранился. Качнув головой, мужчина улыбнулся: — Брат Хуа верно говорит, мне нужно немного остыть. И, вежливо кивнув, Дуань Пэнцзюй отошел в другую часть комнаты, силясь уложить сумбур в мыслях. Хуа Чэн проводил его взглядом, небрежно отряхивая свою одежду, но рядом неожиданно остался еще один человек. — Я и не думал, что сяоди в самом деле сдружится с господином Дуанем, — улыбнулся дагэ, вставая рядом. Хуа Чэн безразлично пожал плечами, обратив взгляд к реке: — От чего же нет? Мы братья на тропе совершенствования, нет ничего плохого в дружбе. Се Лянь на плече Хуа Чэна качнул хвостом и юноша ласково погладил его. Вино в его чаше уже остыло и теперь Хуа Чэну оставалось лишь задумчиво крутить сосуд в пальцах. — Так и есть, — улыбнулся дагэ. Немного помолчав, будто силясь подобрать слова, он через время протянул: — Так… сяоди после этой встречи занят? Не отвечая, Хуа Чэн вновь посмотрел на дагэ и вопросительно изогнул бровь. Мужчина стоял с правой от него стороны и, чтобы видеть его, юноше приходилось сильно поворачивать голову. Ему хотелось встать по-другому, но ноги будто приросли к земле и окоченели: лишь у щеки мягким теплом белоснежной шерстки устроился Его Высочество. Не дождавшись ответа, дагэ пояснил: — В прошлый раз ты ушел слишком быстро и мы совсем не успели поговорить. Отец говорил, что хотел тебя увидеть. Бровь Хуа Чэна взметнулась еще выше и он не смог сдержать едкого тона: — В самом деле? — Да, почему нет? — улыбнулся дагэ в ответ. — Пусть раньше вы не ладили, прошло много лет, ты стал умнее и спокойнее. Пусть мы живем сейчас в разных мирах и занимаемся разными делами, нельзя забывать свою семью, особенно теперь, когда представился редкий шанс сблизиться. Некоторое время Хуа Чэн молчал и из-за повязки, скрывающей правый глаз, сложно было понять выражение его лица. Бледные пальцы медленно поглаживали хвост Его Высочества, который тоже замер, ожидая ответа. Под балконом заведения восторженными криками взорвалась толпа от очередной изукрашенной лодки, и только когда радостные восклицания стали затихать, Хуа Чэн ответил: — Хорошо, — коротко сказал он, а затем, повернувшись к дагэ открытым глазом, ухмыльнулся. — Давай сходим домой после соревнования. Парад драконьих лодок закончился когда сумерки стали опускаться на взбудораженный город. Жители неторопливо расходились, обсуждая праздник и увиденное ими, и у закусочной шумная компания тоже прощалась. Дуань Пэнцзюй неловко повис на руках своих шиди и только что-то едва слышно бормотал во сне: впрочем, все в его компании выглядели схожим образом. Хэ Сюань и Ши Цинсюань остались почти трезвы и проводили удаляющегося в компании дагэ Хуа Чэна чуть подозрительными взглядами, когда он, коротко объяснив им ситуацию, небрежно махнул на прощание рукой. Смотря ему в след, Ши Цинсюань нахмурился. — Знаешь, Хэ-сюн, — задумчиво протянул он. — Я подумал: столица не так уж и далеко от секты Медной Печи, почему Хуа-сюн никогда не возвращался сюда? — Надо же, — приподнял брови Хэ Сюань. — Ты все же догадался. — Не нужно меня дразнить, Хэ-сюн, как я могу понять что-то, если он ничего не рассказывает! — возмутился юный демон и ткнул Хэ Сюаня в бок своим веером. Тот ощутил странное чувство: все же, на часть его денег эта безделушка и была куплена. — Ты тоже ничего не говоришь! Что это за тайна, семья Хуа-сюна, если вы оба молчите, словно рыбы? — Обычно люди не болтают почем зря не думая, — ответил Хэ Сюань. — Но мы же друзья! Конечно, я хочу знать о вас, и о Хуа-сюне тоже, чтобы не сказать какую-нибудь глупость или суметь поддержать его при случае! — Ты уже говоришь глупости, выпрашивая. — Нет, я!.. — но, не слушая чужой возмущенный лепет, Хэ Сюань уже неспешно отправился в сторону гостиницы, и Ши Цинсюаню осталось лишь следовать за ним, восклицая: — Хэ-сюн, невежливо уходить вот так! Ты бросаешь меня, а если бы я… На этот раз Хуа Чэн шел не к рынку, а к району неподалеку от него, где располагался дом семьи Чжу. Местность тут изрезали тонкими ручейками притоки реки и холмы, потому дома горожан строились плотно друг другу, превращая извилистые улочки, уходящие в гору, в темные тоннели. Когда-то этот район принадлежал беднякам, но позже многие из них нажились на каком-то своем деле и перекошенные дома стали превращаться в изящные поместья. Правда, крутые холмы не позволяли отстроить сады и широкие павильоны, потому весь район напоминал более картину с величественными резиденциями, безжалостно смятую в один ком. Дом семьи Чжу находился в низине, потому выглядел приличнее многих. Красные ворота еще не были наглухо закрыты, потому Хуа Чэн и дагэ свободно вошли во внутренний двор. В окруженном высокой стеной простом саду не было цветов и росли лишь несколько плодовых деревьев, да располагались под их стволами бадьи с окрашенной водой и треноги, на которых сушат ткани. У них возились какие-то дети, вероятно приходящиеся Хуа Чэну племянниками, но он бросил на них лишь один холодный взгляд. Не задерживаясь, дагэ повел его в дом. Внутри главного дома уже зажгли толстые свечи, потому легко можно было разглядеть простую, но не лишенную изящества, обстановку. Главная комната была лишь проходной, потому тут, у картины с изящной каллиграфией, стоял небольшой стол и стулья с резными спинками, а проходы в иные комнаты отделены были легкими занавесями. Пусть размеры дома не поражали, вокруг было чисто и аккуратно, стены украшали реплики известных картин, а пол устилал мягкий ковер. Дагэ указал в пригласительном жесте Хуа Чэну на один из стульев и излишне громко крикнул куда-то в глубину дома: — Мы вернулись! Там послышалось шевеление и шаги, пока Хуа Чэн неспешно опускался на предложенное ему место. Дагэ бросил что-то невразумительное и скрылся в глубине дома. Осмотревшись, Се Лянь аккуратно шепнул: — Тут довольно приятно. — В самом деле, — кивнул Хуа Чэн, смотря на свежие цветы, что стояли в высокой вазе на столе. Он хотел добавить что-то еще, но одна из занавесей внезапно распахнулась и в комнату вплыла молодая женщина. Она была одета просто и практически не носила украшений, но приятное лицо и легкая улыбка ее притягивали взгляд. В руках женщины был поднос с бронзовым чайником и закусками, который она поставила на стол перед Хуа Чэном, прежде чем вежливо кивнуть: — Добрый вечер. Рада наконец познакомиться! Моя фамилия Сяоху, но ты можешь звать меня тетушкой. По чуть неловкой улыбке и смущению, что прослеживалось в сжатых руках, Хуа Чэн догадался что перед ним, должно быть, его мачеха. Он улыбнулся ей и кивнул: — Тетушка очень любезна. — Ох, не стоит! — улыбнулась женщина. По рассказам семьи она, должно быть, ожидала, что Хуа Чэн нагрубит ей или примется оскорблять: в простых чертах было четко видно облегчение. — Я не стану долго мешать: Сяо Хун-эр проделал долгий путь и, должно быть, тебе не терпится увидеться со всеми! — Тетушка не права, — протянул Хуа Чэн. Женщина замерла и на лице ее появилось непонимающее выражение. Растерянность и паника пронеслись в блеклых глазах, прежде чем Хуа Чэн, не дав мачехе ляпнуть еще какую-нибудь глупость, ухмыльнулся: — Моя фамилия Хуа. Можешь обращаться ко мне так. — Ох, — выдохнула женщина, прижав к груди ладонь. Теперь она явно не знала, что более сказать, но к счастью со двора раздался детский голос: — Мама! Женщина обернулась и улыбнулась чуть неловко. — Кажется, мне нужно идти. Х-хорошего вечера, молодой господин Хуа. Хуа Чэн благосклонно кивнул и женщина скрылась, лишь юбки ее простого платья взметнулись вслед. Юноша неспешно налил чай в простую пиалу и отпил: после травяного вина простой цветочный сбор казался излишне сладким и Хуа Чэн недовольно поджал губы. Вероятно, он слишком часто гостил в резиденциях демонических правителей и особ императорских кровей, потому как привык к более изысканным вкусам и ароматам. В здешнем чае явно ощущался привкус не до конца вскипяченной колодезной воды и крупных листьев, что в заварке горчили. Лекарства, что дала Хуа Чэну матушка Се Ляня обладали отвратным вкусом, но и их юноша вспоминал сейчас со светлой тоской. Се Лянь же, потянув носом, заметил: — Пахнет вкусно. Я могу попробовать? — Не стоит, гэгэ, — сказал Хуа Чэн, отставляя чашку. — На вкус как блевотина. На лице юноши играла привычная полуулыбка, но Его Высочеству показалось отчего-то, что он раздражен. Не зная, чем помочь кроме, Се Лянь спрыгнул на колени юноши и потерся головой о его руки, подставляя ее и спину нежным поглаживаниям. Краем глаза Его Высочество следил за выражением лица Хуа Чэна, думая, что должен был отговорить его идти сюда. Вместе с чаем госпожа Сяоху принесла небольшое блюдо с ярко-алыми танхулу на бамбуковых палочках. Сладость игриво поблескивала в свете свечей и Хуа Чэн взял одну, небрежно попробовав. На его вкус прозрачная карамель показалась слишком приторной, а ягода — сухой, но Се Лянь остался доволен. Потакая ему, Хуа Чэн опустил танхулу к своим коленям, сидя на которых Его Высочество с удовольствием ей лакомился. Вскоре другая занавесь отворилась и в комнату неспешно вошел господин Чжу. С прошлой встречи он сменил ханьфу, переодевшись в домашнее, и заплел в пучок седеющее волосы. Пусть он давно пережил пору своего цветения, в жестах и выправке мужчины чувствовались сила и уверенность, выдающие в нем человека решительного и властного. В первый миг он смотрел на Хуа Чэна без всякого выражения, но затем легкая улыбка исказила его резкие черты. — Вот ты и здесь, — сказал господин Чжу, подходя к столу и усаживаясь напротив. Несколько мгновений он подождал, но, видя, что Хуа Чэн не шевелится, сам налил чай в свою чашу. — Твой брат сказал, что сегодня вы пили вместе с заклинателем Окна Небес. — Дагэ должен был рассказать уже все, — так же притворно улыбнулся в ответ Хуа Чэн. — Это хорошее знакомство, — будто не слыша его, продолжал господин Чжу. — Пусть не все их заклинатели обладают реальной силой, она не главное в наше время. Куда важнее обзавестись нужными связями и по возможности поддерживать их. Как говорят, умная птица сама выбирает дерево, на котором совьет гнездо. Хуа Чэн не ответил, медленно поглаживая Его Высочество на своих коленях. Он думал, что из-за его нового положения господин Чжу хотя бы попытается изобразить теплую родственную связь, но этот человек оказался слишком небрежен — или не смог пересилить себя, играя с Хуа Чэном в любящего отца. Юноша коротко вздохнул. — У меня нет причин тратить свое время здесь. Говори прямо, чего тебе надо. Господин Чжу прищурился, глядя на Хуа Чэна, и неспешно отпил из своей чаши. В следующий миг отставив ее, он разочарованно вздохнул и поднялся. То, что Хуа Чэн пришел сюда и слушал, уже было с его стороны достаточной уступкой и, кроме своей гордости, господин Чжу это осознавал. — Пока ты здесь, можешь помочь с делами семьи, — прямо сказал он. — Твой брат должен был рассказать тебе о некоторых наших сложностях. Пусть он свел знакомство с Дуань Пэнцзюем, тот все еще колеблется, чтобы передать нам точку. Тебе следует натолкнуть его на верную мысль. — Вот как? — протянул Хуа Чэн, поворачивая бамбуковую палочку, чтобы Се Ляню было удобнее есть. Пусть Его Высочество двигался изящно и сдержанно, от угощения осталась сейчас едва ли половина. Это, однако, не мешало ему внимательно слушать. — С чего мне помогать? — Потому что твоя фамилия все еще Чжу, — неспешно прохаживаясь по комнате, сказал господин Чжу. Хуа Чэн вскинул бровь. — Пусть ты отдалился от семьи в последние годы, сейчас у тебя есть возможность отплатить за свое воспитание. — Вот как? — только и мог выдохнуть Хуа Чэн ледяным тоном. Неизвестно, что услышал в его голосе господин Чжу, но слова его стали лишь увереннее. — Да. Как отец я жалею, что не смог привить тебе должную почтительность раньше, потому сейчас рассчитываю на твое собственное понимание. Пусть совершенствование или друзья могут казаться важной частью жизни, более другого человек все равно связан со своей семьей: связан кровью и не имеет права от нее отдаляться. Хуже иных пороков — неблагодарность своим родителям: ты и сам это понимаешь. Хуа Чэн пробормотал: — А я-то думал, что у меня лицо толщиной с каменные плиты… — громче же юноша, взглянув на прохаживающегося господина Чжу, ответил: — Ты в самом деле думаешь, что я стану помогать? Господин Чжу не остановился, но брови его сурово нахмурились. — За годы мне казалось, что ты научился усмирять свой мерзкий характер, но видимо, твой учитель все же плохо воспитывает тебя. Из-за нескольких мелких разногласий в прошлом, несмотря на все, что я сделал для тебя тогда, ты готов отвернуться от семьи и поддаться собственному эгоизму. Думаешь, кто-то станет долго возиться с таким человеком? Нашел нескольких недалеких друзей и считаешь, что можешь обречь семью на убытки и даже гибель ради лелеянья своего отвратительного нрава? — О, мне вспомнились подходящие случаю слова: только вот говорившего не могу припомнить, — отозвался Хуа Чэн. Господин Чжу сейчас остановился за его спиной, пока юноша, опустив взгляд, поглаживал Се Ляня и говорил ласково, будто обращался к нему. — Как же там было? Вроде: «Ну, сдохнет, да и ладно». Не успел Хуа Чэн договорить, как острая боль пронзила его затылок. Неготовый к подобному юноша подался вперед и Его Высочество на коленях вздрогнул и впился когтями в ноги сквозь белоснежные одежды. Первое мгновение Се Лянь не понял, что произошло, но, подняв взгляд, увидел крепко сжатые, побледневшие губы Хуа Чэна и черный глаз, округленный в смеси неверия и страха. Господин Чжу меж тем, небрежно взмахнув рукой, которой только что отвесил сыну звонкую затрещину, продолжал говорить, будто ничего не произошло: — Контролировать свой грязный язык ты, видно, тоже не научился. Если твой учитель отчего-то жалеет розг, я могу напомнить о почтении к старшим, — чуть смягчив тон, господин Чжу обернулся и подошел к стене, на которой висела картина с изящными горами, и продолжил говорить: — Завтра Дуань Пэнцзюй пойдет в ту бронзовую лавку, чтобы посмотреть их дела, и ты пойдешь с ним, чтобы… Раздался короткий свист и рука господина Чжу вдруг дернулась вперед. С удивлением мужчина обнаружил, что рукав его одежды палочка от танхулу с остатками карамели на ней пришпилила к стене и висящей на ней картине, войдя в дерево до середины. Сначала удивившись, господин Чжу в следующий миг резко обернулся, готовый разразится бранью, но его прервал ледяной голос: — Сделаешь так еще раз и лишишься руки, — сказал Хуа Чэн. Он поднялся, заложив руки за спину, и смотрел на господина Чжу сверху вниз. Пусть волосы его чуть растрепались от удара, лицо сохранило исполненное достоинства высокомерное выражение, а в позе не было смущения или страха. Раньше господин Чжу считал, что лишь правый, огненно-красный глаз Хуа Чэна искрится отвратительным демоническим сиянием, но и левый сейчас, словно звездами, сиял жаждой расправы. Однако, не сказав больше ни слова, Хуа Чэн развернулся и покинул дом, а за ним — двор семьи Чжу. На извилистой улице, знакомой ему до последнего переулка, он не глядя свернул несколько раз и оказался у заброшенного дома, теряющегося на фоне соседей. Большая часть двора была уже разобрана предприимчивыми жителями, стремящимися увеличить свои жалкие владения, и остался лишь отделенный глухими стенами внутренний двор. Быстрый шаг Хуа Чэна наконец оборвался у замершего под сенью деревьев в этом дворе колодца. У входа в него он без слов аккуратно снял Его Высочество со своего плеча и посадил на низкую черепицу просевшей стены. В замкнутый угол не выходило окон, и юноше еще с детства это укромное место было хорошо знакомо. Пусть деревья и кусты из его воспоминаний разрослись и огрубели, в каждой ветке будто таилось что-то неуловимо близкое. Хуа Чэн и сам, словно эти дикие заросли, изменился за пролетевшие годы, однако, как и прежде, спрятавшись тут, он яростно пытался совладать со своими чувствами. Затылок все еще горел и от него по шее к позвоночнику осенним инеем расползалась зябкая дрожь. Уперевшись ладонями в каменную кладку колодца, Хуа Чэн бездумно смотрел в его черный провал, ощущая, как подкашиваются ноги. Что-то, что, казалось, было вплавлено в сами кости юноши, после обманчивого сна пробуждалось там, словно дурные примеси в желающей казаться благородной стали. Он чувствовал, как дрожат руки. Как злость и бессилие бушуют в опустевшей душе и давно позабытый страх ледяными пальцами сжимает горло. Пусть Хуа Чэн считал, что вырос и стал сильным, что научился гордости и самодовольству, что может постоять за себя и имеет теперь право требовать к себе уважения и любви — в трепете сердца и алеющих щек живого тела он остался лишь испуганным и жалким ребенком. И все же, теперь он был не один. Сзади раздались шаги: сначала легкие и едва уловимые, принадлежащие зверю, затем — по-человечески плавные и уверенные. Се Лянь мягко позвал: — Сань Лан? — Гэгэ, не нужно превращаться здесь, — не поворачиваясь, отозвался Хуа Чэн. Его голос переливался обычной легкомысленностью, словно пение утренних птиц, но сжатые плечи не дали Се Ляню обмануться. Юноша продолжил: — Это не далекие горы, где никто не заметит, тебя могут увидеть… — Все хорошо, — мягко отозвался Его Высочество. Его тон был нежным и понимающим, словно трепетное прикосновение чистейшего шелка к израненной коже. Хуа Чэн не смог сдержать судорожного вздоха. Сзади снова раздались шаги, а затем юношу заключили в осторожные объятья. Изящные руки Се Ляня аккуратно скользнули по талии Хуа Чэна и нежно сжали, будто желая защитить. Не сдержавшись, Хуа Чэн резко обернулся и обнял в ответ. Вжав лицо в изгиб шеи Его Высочества, чтобы тот не увидел его выражения, Хуа Чэн дрожащими руками развязал свое ханьфу и укрыл Се Ляня им, продолжая обнимать. — Гэгэ такой беспечный, — пробормотал он, но тон вышел совсем уж жалким. Хуа Чэн предпочел закрыть рот. Се Лянь коротко посмеялся, мягко поглаживая спину юноши. Пусть все его тело чувствовало невероятно близко жар кожи вызывающего трепет в душе человека, единственное чувство, что жило в сердце Его Высочества сейчас — печаль. Он ничем не мог помочь, не знал, что сказать — лишь ласково прижимал Хуа Чэна к себе чувствуя, как стыдливо касается кожи плеча влага.