Несколько кошек и несколько лян

В архиве оказалось неожиданно светло: длинные окна под самый потолок выходили в сад, оказываясь с внешней стороны скрытыми густым кустарником от любопытных глаз, но рассеиваемого бумажными перекрытиями света было достаточно. Он выхватывал мягкими лапами из просторного зала многочисленные шкафы: низкие и куда менее величественные, чем стоящие наверху, но наполненные невероятно ценными знаниями. Открытые полки были установлены всюду на высоких подставках, будто в архив часто попадала вода, а сверху на них замерли статуэтки и подсвечники с оплывшими свечами — прислугу сюда не допускали. — Вот это да, — послышался восхищенный выдох Вэй Усяня откуда-то из центра зала, когда заклинатели Медной Печи вошли внутрь. Не теряя более времени, Хуа Чэн и Хэ Сюань, взглянув друг на друга, молча пошли в разные стороны: Старейшина Лань четко сказал, что времени у них мало, а ухватить хоть часть бесценного в любом мире знания юношам хотелось. Его Высочество на плече Хуа Чэна тоже неожиданно шепнул: — Сань Лан, я осмотрюсь сам, хорошо? Хуа Чэн аккуратно снял Се Ляня с плеча и посадил его на ближайшую полку. — Хорошо, — кивнул он, не удержавшись от того, чтобы провести по белой спине рукой. — Только гэгэ должен быть очень аккуратен. — Как и Сань Лан, — понятливо кивнул Его Высочество и, махнув пушистым хвостом, мигом скрылся где-то меж полок. Хуа Чэн мгновение провожал его взглядом, а затем обратил все свое внимание к записям на полках. В верхней части архива он нашел некоторые сведения о других мирах и перемещению меж ними — но этого все еще было пугающе мало. Юноша пока лишь знал, что это возможно — но знал он это и на своем, и на примере Ши Уду. Ему нужны были сейчас точные примеры таких перемещений, а главное рассказы вернувшихся или пытавшихся вернуться людей. К счастью, Хуа Чэн запомнил автора виденной им наверху книги, потому искал его или его современников. В форме демона память юноши была невероятно цепкой, и сейчас, к счастью, он не лишился этого преимущества. Где-то рядом, за книжными полками и таинственной тишиной, окутывающей архив, искали интересные для себя знания другие, — ставшие уже Хуа Чэну дорогими — люди, и он под тихий шепот их голосов и шорох страниц, смотрел одну книгу за другой. Тома здесь отличались от виденных наверху: все они были внушительными и старыми, будто молодое поколение не смогло выдумать ничего стоящего. Хуа Чэн аккуратно откладывал разваливающиеся от времени корешки, бамбуковые дощечки и свитки — и наконец его руки коснулись не тронутого тлением отреза шелка. Когда-то дорогую ткань окантовывала пышная бахрома, но она истрепалась и практически полностью потерялась в пролетевших столетиях. Шелк все еще был нежным и гладким, пусть на его полотне и виднелось несколько крохотных дыр, оставленных не то насекомыми, не то случайными угольками жаровни. На пепельно-розовом полотне, горевшем когда-то кровавыми красками, выцветшими чернилами был выписан текст. Как и водилось в изложении подобных историй, автор все происходящее с собой обратил сказкой. В сказке одно из девяти солнц желало жить с народом Царства Демонов, пораженное их красотой и упорством, но в тех краях совсем не было света. Познакомившись с солнцем, демоны не хотели принимать его искренне, но желали его тепла и света, потому каждый раз, когда он приходил, просили отдать один лучик. Лучик солнца освещал все Царство Демонов, позволял на широких полях расти невиданным травам, а животным расти вышиной с холмами и горами. Луч, однако, со временем терял свою силу и солнцу приходилось отдавать новый, чтобы иметь право пить сливовое вино и играть в игры безудержного и веселого Царства Демонов. Солнцу казалось, что лучиков у него много, оттого не страшно поделиться несколькими — так он отдал все, став уродливым темным демоном, что пожирал в ставшем родным царстве любой свет, даже блеск звезд. Сказка рассказывала, как потеряв семью в ином мире, автор силой запретного мастерства перебрался в этот. Силы, что потребовались ему для того, были подобны солнцу в своем неисчислимом могуществе, однако были и не просто силами, а его воспоминаниями. Ведь, как известно, любое намерение идет из опыта, а опыт — из воспоминаний. Со временем позабыв все о своем мире, автор стал частью мира этого, как того и желал. Свою сказку он написал, еще помня, кто он и откуда, но о его дальнейшей судьбе не было сказано ни слова. Отложив отрез шелка, Хуа Чэн глубоко вздохнул. Пусть он не знал, как, но, видимо, каким-то образом он перенесся сюда из своего мира — пожертвовав частью своей памяти. Это объясняло, почему некоторые моменты он помнит плохо. Кроме того, память явно уходила: после последней встречи с таинственным голосом Хуа Чэн заметил, что стал помнить еще меньше. Однако, не сходился иной момент. В своей сказке автор писал, что солнце после потери лучей тяжело спало многие дни — это могло быть искажением ци, о котором уже упоминал Ши Уду. Пусть душа суть одинаковая, ее опыт и устремления не могут быть кристально похожи, а значит искажения при подобном переселении не избежать. Или все же «адепт Хуа» был более похож на «Градоначальника Хуа», чем тому бы хотелось? Пусть Хуа Чэн получил больше ответов и знал теперь, что перемещение все же возможно, на его душе не стало легче. Плата за такой переход — твои воспоминания, но даже если бы он сейчас пожертвовал всем, что имел, этого бы не хватило. Вероятно, ему вновь нужны почти восемьсот лет скитаний, но он вовсе не готов был их терять. Конечно, может если бы Хуа Чэн стал сильнее и тщательнее разобрался в вещах, что пока слабо понимает… — Чем занят молодой господин? — вдруг раздалось сзади и Хуа Чэн подпрыгнул от неожиданности. Уйдя в свои мысли, он совсем перестал замечать что-либо вокруг, и теперь судорожно вскинул голову, сминая рукой разложенный на крышке одного из шкафов шелк. Недалеко от юноши стоял Старейшина Лань, смотря на него, чуть склонив голову. Видя, как вздрогнул всем телом молодой человек, он вежливо кивнул: — Прошу простить мою грубость. Я не заметил, что молодой господин погружен в свои мысли. — Ничего, — отозвался Хуа Чэн. Он заметил, что Старейшина Лань, вероятно, шел куда-то по одному из рядов, но наткнулся на замершего в проходе с глупым лицом Хуа Чэна. Вероятно, это ему стоило извиняться. Отойдя на шаг, он освободил дорогу и криво улыбнулся: — Прошу, Старейшина, проходите. — Благодарю, — кивнул молодой мужчина. На вид он был ненамного старше Хуа Чэна и тот все еще немного кривился в душе, выражая почтение, но открытые манеры и вежливое отношение этого человека не давали долго злиться на него. Однако, проходя мимо Хуа Чэна, Старейшина Лань опустил взгляд на смятый шелк в его руке и неожиданно усмехнулся. Хуа Чэн нахмурился. Его настроение от узнанного и так было отвратительным и позволять без повода смеяться над собой — этого юноша не мог вынести. Не успев прикусить язык, он грубо сказал: — Что смешного? — Ох, — Старейшина Лань остановился прямо напротив Хуа Чэна и оказалось, что они одного роста. Пусть юноша явно дерзил сейчас, из лица напротив не пропало мягкое выражение. — Простите, молодой господин. Хуа Чэн изогнул бровь. Сначала этот человек ведет себя, словно порядочный заклинатель, потом вдруг смеется над ним, а теперь извиняется? Все ли друзья Вэй Усяня подобным образом блаженны? Видя, что лицо Хуа Чэна становится лишь мрачнее, Старейшина Лань поспешил объясниться. Удивительным образом, даже когда он извинялся, тон его был ровным и уверенным, словно он читал лекцию, а не был уличен в чем-то постыдном. — Простите этого заклинателя, я лишь позволил себе сделать некоторые неверные выводы ранее, — говорил Старейшина Лань. — Слушая рассказы молодого господина Вэя о вас и познакомившись лично, я попался на ваш безразличный и холодный образ и, признаться, думал, что вы хотите попасть в архив лишь от скуки и озорства. Сейчас же я вижу, что вы впитываете знания крайне увлеченно, как подобает адепту праведного пути — я смеялся лишь над своей недальновидностью. Хуа Чэн не знал, что на это ответить. Несколько мгновений на его лице сохранялось потерянное выражение, а затем он усмехнулся: — Этот адепт тоже был груб ранее, — сказал юноша. — Прошу Старейшину не принимать это близко к сердцу. Старейшина Лань мягко рассмеялся: — Хорошо, не буду. Верно говорят, что как помощь может прийти из неожиданных мест, так и знакомый человек откроется однажды с новой стороны. Эта поездка, кажется, заставила меня забыть о правилах ордена, но я все же рад, что встреча с вами помогла собраться с мыслями. Неожиданно на плечо Хуа Чэна мягко опустилось что-то и он слегка покачнулся. Его Высочество будто спустился с высокого потолка и подобрался так мягко, что заклинатели совсем не заметили его. Устроившись на плече Хуа Чэна, Се Лянь взглянул на Старейшину Лань и едва заметно склонил голову. Пусть облик его был неизменен, отчего-то Хуа Чэну показалось, что Его Высочество не так дружелюбен, как обычно. — О, это ваш духовный зверь, — поднял брови Старейшина Лань и одобрительно улыбнулся. — Я вижу в нем большой потенциал. Хуа Чэн кивнул, поглаживая Се Ляня по шее. Заклинатели обменялись еще несколькими пустыми фразами и разошлись в разные стороны архива, каждый погруженный в свои мысли. Хуа Чэн внезапно подумал — а ведь есть еще кое-что, в чем он совсем не разобрался. Странный голос, что уже дважды появлялся в его сознании, знал о нем, о Его Высочестве и даже о Призрачном Городе: кем он все-таки был? Может это именно он связан с перемещением юноши и знает, как ему вернуться домой? В последнюю их встречу он пытался помочь, пусть из этого ничего и не вышло. Кто знает, может эта та самая неожиданная помощь? После посещения архива молодые люди разошлись в разные стороны. Восторженного Вэй Усяня у входа встретил учитель Вэй и, одарив стоящего поодаль Цзюнь У и Хуа Чэна подозрительными взглядами, увел, тихо говоря что-то. Хэ Сюань и Ши Цинсюань были схвачены учителем, которому едва удавалось сдержать в себе нетерпение, а Хуа Чэну с Се Лянем удалось ускользнуть. Покинув секту, они решили прогуляться и прямая дорога сама привела их к рынку. Пусть в этот час торговцы овощами и мясом уже покинули свои бессменные посты, рынок все еще был многолюден. Тут теперь гуляли меж лавок с закусками и украшениями простые жители, освободившиеся от повседневных дел, давали представления уличные артисты и зазывали бойкие подростки прохожих в трапезные и чайные. Се Лянь вновь сидел на плече Хуа Чэна, вытянув мордочку и внимательно следя за происходящим вокруг. Мирная жизнь увлекала и манила его, заставляя с интересом наблюдать за буйством красок и звуков. Даже начавший накрапывать дождь, что то прекращался, то орошал улицы теплыми каплями, ни на миг не остужал чужого пыла. Однако, на одной из улиц Его Высочество вдруг напрягся, всем телом замерев. Даже его хвост, спокойно спускающийся на грудь Хуа Чэна, замер жесткой ветвью. Юноша остановился у одного из ларьков, в котором торговали сплетенными из тростника игрушками, и тихо спросил: — Гэгэ, что случилось? — Мне показалось… — пробормотал Се Лянь, водя головой. — Кажется, где-то здесь я почувствовал демоническую энергию. — В столице глупо было бы любому демону ее показывать, — понятливо хмыкнул Хуа Чэн. — Гэгэ думает, что это посланники от Императрицы? — Не исключено, — кивнул Его Высочество. — Но мы далеко, я не могу различить ауру сил. Вот если бы подобраться поближе, я смог бы понять и, возможно, мы поприветствовали бы их. — Добрый вечер, молодой господин! — между тем подскочил к Хуа Чэну торговец: рябой юноша, выглядящий Хуа Чэну ровесником. На лице парнишки отражалось недоумение от того, что юный заклинатель заинтересовался детскими игрушками, но он не дал предвзятости повлиять на выручку. — Заинтересовало что-то? Се Ляню требовалось время, чтобы различить отголоски чужих сил, потому Хуа Чэн взглянул на представленный товар и ответил: — Так и есть, — протянув руку, юноша взял цветную вертушку и, покрутив в руках, с улыбкой спросил: — Сколько это стоит? — Десять медяков, господин! — с готовностью ответил торговец. Хуа Чэн понимающе покачал головой и ответил: — Достойная цена, — торговец не смог сдержать улыбки. Обычно любые покупатели, будь то бедняки или знатные господа, при любой цене принимались торговаться с ним, говоря, что такую безделицу слепят и сами — впервые кто-то принял стоимость без лишних вопросов. В своей душе торговец подумал даже что, видимо, именно этим заклинатели отличаются от простых людей — неизменным благородством и пониманием ценности чужого труда! Хуа Чэн меж тем продолжил. — Я возьму ее, только вот… — Да, молодой господин, что вам угодно? — Скажи-ка, что это за цветок? Торговец на миг замер. У насаженной на тонкую палочку вертушки было четыре толстых лепестка, сложенных таким образом, чтобы ловить ветер. Два из них были выкрашены в красный цвет, а два — в золотой, а в центре соединял их круглый гвоздик с натертой до блеска шапочкой. Вертушка сделана была для маленьких детей и должна была быть яркой и способной быстро крутится, когда на нее дуют. Какой это мог быть цветок? — Это лотос, — через мгновение нашелся торговец решив, что Хуа Чэн спрашивает, чтобы подразнить его — но на лице молодого человека отразилось искреннее недоумение. — Какой же это лотос? — спросил он, указывая на вертушку. — У него совсем мало лепестков и расположены они неверно. Совсем не похоже. — Тогда пион, — вновь попробовал торговец, но Хуа Чэн снова покачал головой: — Пионы объемные и пышные, а этот цветок совсем плоский и цвет не тот. Не похоже. Се Лянь на плече Хуа Чэна наконец выбрал сторону, от которой веяние энергии было самым сильным, и обратил внимание на разговор. По его мнению, цветок был похож на ободранную и отцветающую ромашку, на которую пролили киноварь. Торговец, вероятно, пришел к той же мысли, но попытался вновь, теряя уверенность в голосе: — Тогда, может, ромашка?.. Хуа Чэн расстроено вздохнул: — У ромашки лепестки желтые, а сердцевина красная, и растет она не на Центральных равнинах, а у склонов горы Куньлунь. Нет, это не может быть она. — Помилуйте, господин! — наконец не выдержав, взмахнул руками торговец. — Это лишь детская игрушка, какая разница, по образу какого цветка она сделана? Крутится от ветра — и ладно! — Вы не должны так говорить, — нахмурив тонкие брови, ответил Хуа Чэн. Пусть голос его был серьезен, в руках он игриво крутил вертушку, отчего ее лепестки медленно вращались. — Такая хорошая работа требует к себе бережного отношения. Пусть вы лишь торгуете в подобном месте плетеными игрушками, вы должны ценить и уважать сделанные своими руками вещи и в каждую из них вкладывать частичку души. Увидев ваш труд, я задумал подарить его дорогому для меня человеку, но как я могу поступить так, не зная, что за цветок преподношу? Вдруг он будет означать неудачу или отвращение? — Важен ведь не столько подарок, сколько чувства, с которым вы дарите его, — нерешительно возразил торговец, но Хуа Чэн лишь покачал головой. — Это так, однако не стоит забывать и о вечных смыслах, что в слова, действия или предметы заложили наши предки. В старые времена люди ближе были сущностям неба и земли, и многое понимали куда лучше нас. Вы же не хотите оскорбить своих предков? — Конечно, не хочу! — воскликнул торговец. — Хорошо, — поощрительно ответил Хуа Чэн и нежная улыбка, словно луч солнца после долгой грозы, коснулась его губ. — Я все же возьму ваш товар, больно он пришелся мне по душе, но заплачу только часть, поскольку вы отнеслись к нему без уважения. Но это не важно: ведь как только вы станете ценить то, что делают ваши руки, и покупатели пойдут к прилавку толпами. — Молодой господин верно говорит, — ответил торговец. Брови его сурово нахмурились, будто юный делец серьезно задумался над чем-то и он даже не взглянул на три медные монетки, что Хуа Чэн бросил ему. Юноша меж тем, поигрывая цветной вертушкой, отошел от прилавка. — Ну что, гэгэ, куда идти? — игриво спросил он, приблизив игрушку к Се Ляню. Тот не удержался от того, чтобы несколько раз не крутануть лепестки мягкой лапой, но быстро взял себя в руки и указал направление. — В ту сторону. Хуа Чэн расслабленным шагом двинулся по указанной улице, и, пусть Се Лянь старался сосредоточиться на становившемся явственнее, но все еще слабом следе, он не смог удержаться от вопроса: — Кому Сань Лан хочет подарить это? — М? — Хуа Чэн улыбнулся и кончиком лепестка вертушки игриво коснулся носа Его Высочества. — Я лишь шутил, гэгэ, кому может понравиться детская игрушка? Если бы я задумал подарить что-то дорогому мне человеку, то выбрал бы вещь получше. — Что, например? — заинтересовался Се Лянь. После удачной сделки у Хуа Чэна было игривое настроение и он, смеясь, ответил: — Например, себя! «О, — подумал Се Лянь. — Действительно замечательный подарок». След демонической энергии был так слаб, что едва угадывался и вряд ли кто-то с менее чувствительным к потокам сил носом смог бы различить его в людском гомоне. Даже Его Высочество не был до конца уверен, что он чувствует, но вел Хуа Чэн по выбранному пути, иногда посматривая на него. Неожиданно улица вильнула и вывела молодых людей к уже знакомым им местам: предместьям главных ворот. Как всегда, тут толпились люди и наполняли воздух разнообразные звуки и запахи, но особенно столпотворение творилось у небольшой лавки бронзовых украшений. Прохожие собрались посмотреть, окружив лавку кругом, а у входа, перед матерыми заклинателями, скрестив руки на груди, стояла маленькая хозяйка. Пусть ей приходилось поднимать голову, чтобы взглянуть за совершенствующихся, взгляд ее был суров и упорен, а голос не дрожал. По обрывкам фраз Хуа Чэн и Се Лянь поняли, что заклинатели в лавку приходили с проверкой, но не нашли ничего и уже уходят. Осмотрев толпу, закономерно поодаль Хуа Чэн заметил эргэ. — Гэгэ, демонический след?.. — Действительно из этой лавки, — кивнул Се Лянь. — Вероятно, она все же не так проста, как кажется. Как Сань Лан думает, она может быть опасна для жителей? «Пусть бы живущий тут демон поубивал каждого в этом городе — какое дело?», — подумал Хуа Чэн, но вслух ничего не сказал и лишь пожал неопределенно плечами. Юноши подождали, пока маленькая хозяйка закончит с разговором и заклинатели уйдут, а потом решительно отправились в лавку. Открытая дверь тихо скрипнула и девочка, вытирающая короткой метелкой из перьев пыль с украшений, радостно вскинула взгляд — словно ждала кого-то. Увидев Хуа Чэна она, однако, сначала растерялась, а затем нахмурилась, строго сказав: — Молодой господин, деньги за работу не возвращаем! — Мне и не нужно, — улыбнулся юноша в ответ, входя в лавку. Глаза девочки внимательно осмотрели его и на миг замерли на сжатой в тонких пальцах вертушке, заинтересованно блеснув. Хуа Чэн меж тем сказал: — Я только пришел спросить, как продвигается работа и нет ли сложностей. — Конечно нет! — возмутилась девочка. — Дедушка — лучший в своем деле мастер, и если он сказал, что сделает вам украшение, то оно станет лучшим из того, что вы носили в своей жизни! — Моя жизнь не была так длинна, чтобы эта похвала звучала весомо, — заметил Хуа Чэн и девочка смешалась: — Вы!.. Лучше, чем вы когда-то сможете носить, понятно? — Даже если закажу у твоего дедушки что-то еще? Девочка взмахнула руками и возмущенно ушла за прилавок, откладывая свою метелку. По ее лицу было видно, что она хочет дать Хуа Чэну достойный ответ, но не может придумать ничего достаточно едкого. Подловив ее на невнимательности, юноша спросил: — Ждешь кого-то? — К дедушке должен прийти важный гость из… — начала было девочка, но, осекшись, подняла на Хуа Чэна подозрительный взгляд. — Чего это ты, молодой господин, выпрашиваешь? Неужели пришел сюда выведать что-то? Юноша улыбнулся: — Так и есть. — Лавка не продается и с дедушкой увидеться вам нельзя! — тут же вскинулась девочка, сурово хмурясь. Хуа Чэн, однако, лишь безразлично махнул на нее рукой. — Это мне без надобности. Меня интересуют другие вещи. — Это какие же? — заинтересовалась юная хозяйка. Неспешно приблизившись к стойке, Хуа Чэн положил на нее вертушку и улыбнулся. Се Лянь на его плече водил головой и принюхивался, но внимательно вслушивался в разговор. — Давай договоримся: я отдам тебе эту безделицу, а ты мне ответишь. Обещаю, про лавку и деда спрашивать не буду. Девочка опустила на вертушку взгляд и глаза ее заинтересованно загорелись. Пусть девочка жила в окружении изящных бронзовых украшений, они были менее ценны для ребенка, чем простой тростниковый цветок, манящий яркими красками. Немного подумав, девочка опасливо кивнула. — Ты, наверное, со многими дружишь и знаешь всех детей в округе? — спросил Хуа Чэн и девочка, расслабившись от несвязанного с ее лавкой вопроса, тут же ответила: — У Ин-эр нет столько времени, чтобы возиться с местной шпаной! Мне нужно держать лавку и помогать дедушке, а не рвать глотку, валяясь в пыли, — презрительно сказала она, но тут же добавила. — Однако из местных Ин-эр, конечно, всех знает. Хуа Чэн кивнул и спросил: — И дочку владельца красильной мастерской знаешь? — Конечно, кто ж ее не знает, молодую госпожу! — возмущенно ответила Ин-эр. — Она мне ровесница, а ведет себя, словно дитя, вечно плачет и жалуется матушке и нянечкам! Плаксивая такая, вредная: отец ее на руках носит, оттого она нос выше облаков задирает! Недавно шла мимо нашей лавки и споткнулась о собственные ноги: легла в пыль и принялась голосить, что в лавке водятся демоны и они переломали ей все кости — несносная пигалица! От возмущения щеки девочки покраснели. Говоря, она раздраженно оправляла подол своего платья и отвлеченно Хуа Чэн заметил, что, пусть стиль был похож, несколько дней назад на Ин-эр был другой наряд. Игривые косички с желтыми лентами, однако, все так же обрамляли ее лицо и упруго подпрыгивали от каждого движения головой. Явно подражая чужим, взрослым интонациям, Ин-эр заключила: — Наплачется еще ее отец, когда она подрастет! Такую барышню отдавать замуж придется не иначе чем за Императора, но и тот ее капризов не выдержит! — закончив, Ин-эр взмахнула руками и успокоилась. Злость ее прошла так же быстро, как и появилась, и в глазах мелькнуло любопытство: — А тебе, молодой господин, о ней знать зачем? — Я тебе расскажу, а заплатишь чем? — ухмыльнулся Хуа Чэн и протянул девочке вертушку: — На, честно заслужила. Девочка тут же схватила игрушку тонкими пальцами и принялась восторженно рассматривать. Несколько раз она толкнула лепестки неизвестного цветка, но без ветра внутри лавки они не желали долго крутиться. Тогда Хуа Чэн небрежно дотронулся до палочки, на которую была насажена вертушка и, под действием его духовной силы, лепестки закрутились, словно в ураган. Ин-эр пораженно воскликнула: — Вот это да! — Мелкий фокус, — пожал юноша плечами. В этот момент Его Высочество аккуратно потерся о его щеку и тихо шепнул: — Можем идти. Хуа Чэн выпрямился и приготовился попрощаться с девочкой, что не открывала от вертушки взгляда, когда она сказала: — Молодой господин замечательно владеет своей силой: дедушка рассказывал, что для такого контроля нужен талант. — Неужели юная госпожа разбирается в заклинательстве? — с усмешкой спросил Хуа Чэн и девочка подняла взгляд. — Конечно: через пару лет и я сама пойду в школу совершенствующихся! — В Окно Небес? Ин-эр скривилась: — Там из настоящих заклинателей только Старейшина Чжоу, но он больше не принимает учеников, потому нет. Дедушка найдет мне другую школу, где будут хорошие учителя и честные братья и сестры! — Вот как, — протянул Хуа Чэн и, развернувшись, покинул лавку. Вслед ему донеслось: — И тебе удачи, молодой господин!