Несколько кошек и несколько лян

Покинув рынок, Его Высочество попросил Хуа Чэна зайти в безлюдный переулок между двух глухих сцен и неожиданно перевоплотился там — Хуа Чэн едва успел отвернуться и проверить, чтобы рядом не было любопытных глаз. Пока юноша спешно доставал из мешочка цзянькунь одежду Се Ляня и передавал ему за свою спину, внезапно в голову пришла простая мысль: да Его Высочеству же просто нравится подобным образом дразниться! Пусть и Хуа Чэн понимал это сладкое чувство, когда от твоих действий игривый мягкий румянец появляется на чужих щеках и в глазах напротив так изумительно плещется волнение, он не мог попросту забыть подобные подначки в свой адрес и прищурил глаза, задумав при случае отомстить. Се Лянь быстро облачился в купленные ему одежды и вышел из переулка. Дождь начал накрапывать сильнее и улицы постепенно опустели, оставив лишь свет фонарей маслено растекаться по каменным плитам. Осмотревшись, Его Высочество сказал: — Сегодня так свежо. Почему бы нам не прогуляться? — Гэгэ не нравится смотреть на столицу с моих плеч? — улыбнулся Хуа Чэн, медленно начиная идти вперед. Се Лянь встал рядом и покачал головой: мелкие капли оседали на его убранных в простую прическу волосах драгоценными кристаллами, что в теплом свете фонарей поблескивали, словно кусочки огненного янтаря. — Нет, это замечательное место, — серьезно ответил Его Высочество. — Однако духовный зверь видит все по-другому, да и… — на миг Се Лянь запнулся и бросил на Хуа Чэна быстрый взгляд. В неверном ночном свете юноше показалось, что в чертах Его Высочества отразилось смущение. Тут же, однако, он взял себя в руки и с улыбкой закончил: — Если долго ходить на четырех лапах, можно и запамятовать, как быть человеком. Молодые люди обошли рынок кругом, тихо болтая и прижимаясь плечами друг к другу — будто на безлюдной улице в этом был смысл. Оба они многое открыли для себя сегодня, но сил говорить о серьезных вещах не было, хотелось забыться в тишине ночного города и обсуждать только неважные мелочи. С заходом солнца в районе рынка не было ни души, а большая часть зданий принадлежала лавкам и заведениям: молодые люди не боялись, что их увидит кто-то нежелательный. В прерываемой лишь далекими колотушками стражи и шорохом дождя тишине казалось, что весь город создан лишь для них и ничего в мире нет, кроме лица напротив. Гуляя, юноши забрели в незнакомый им район города. Узкая улица петляя, словно змея, поднималась в гору, и стоящие на ней дома от того имели причудливый вид. Словно тщетно старающиеся удержаться на тревожимой ветром ветке, они изгибались скатами крыш и неказистыми пристройками цеплялись за уложенную мелким камнем дорогу. Дождь теперь уже не моросил, а лил с темного неба непрерывным потоком. Он щедро умыл эту улочку, потому пустынные переходы и высокие пороги масляно поблескивали и путали взгляд. На стене одного из домов за очередным поворотом была под широкой крышей вывешена гирлянда из рыжих фонарей — и лишь ее теплый свет освещал окрестности. Неожиданно Се Лянь у очередного порога остановился и потянул Хуа Чэна за собой, под крышу одного из дворов. Стены в этом месте соединялись особым образом, создавая укромный тесный уголок, куда капли дождя не засекали. Из этого места тихая улица была хорошо видна, но вот спрятавшихся молодых людей заметить было сложно. Прижавшись спиной к холодной стене, Се Лянь улыбнулся: — Давай переждем здесь. До гостиницы идти еще долго, а мы совсем вымокли. На самом деле, вернуться бегом за время, в которое сгорала палочка благовоний, со способностями Его Высочества не было бы трудно, но Хуа Чэн не стал спорить. Пусть на дворе стояло затяжное лето, ночной дождь принес с собой зябкое ощущение и заставил щеки юноши раскраснеться. Попытавшись неловко выжать подол своих одежд, Хуа Чэн тихо рассмеялся. — Давай, гэгэ. От глубокого, чувственного звука его голоса морозная дрожь, что сковала было тело Се Ляня, обратилась прилившим к лицу жаром. Пусть за время совместных путешествий Его Высочество видел многое, наблюдать за вымокшим до нитки Хуа Чэном, чернильные волосы которого обрамляли бледное лицо, с выделяющимися на нем персиковым цветом алыми губами, было особенно приятно. Засмотревшись, Се Лянь забыл даже о собственном печальном виде. Подняв на Се Ляня взгляд, Хуа Чэн с ласковой улыбкой отвел от его лица мокрую прядь волос. Юноша не коснулся кожи Его Высочества, но тому на миг показалось, будто горячие пальцы плавят прикосновениями самое его сердце. Хуа Чэн спросил: — Гэгэ, а демоны болеют горячкой? — Конечно, — собравшись, кашлянул Се Лянь. Не желая продолжать бесстыдно пялиться на своего прекрасного спутника, Его Высочество опустил взгляд на землю — только чтобы насладиться видом длинных, четко очерченных белыми одеждами ног. — Любому живому существу надо быть аккуратнее, чтобы не простыть… — В самом деле, — улыбнулся Хуа Чэн. Теперь, когда Се Лянь не смотрел на него, он получил бесстыдное право любоваться его лицом, мягкими чертами и изгибами чувственных губ. Когда Его Высочество говорил, уголки их приподнимались, а концу фразы Се Лянь чуть поджимал нижнюю губу — совершенно очаровательно. Неожиданно Его Высочество поднял взгляд, встречаясь с Хуа Чэном глазами. В полутьме, неловко разгоняемой лишь рыжими бумажными фонарями, глаза Се Ляня будто изнутри светились мягким янтарным светом. Это трепетное свечение особую теплоту придавало заалевшим в смущении щекам и ласковой улыбке. Протянув руку, Его Высочество откинул от лица Хуа Чэна прядь, на конце которой собралась капля дождевой воды. Молодые люди стояли так близко, что Се Лянь четко видел, как эта капля, сорвавшись с волос, упала на приоткрытые губы юноши — и, не удержавшись, подался вперед. Его Высочеству казалось, что губы Хуа Чэна будут огненными, но они таили в себе прохладу чистого источника: что, однако, все равно не могла остудить охвативший Се Ляня жар. В начале неловко ткнувшись своими губами в чужие, Его Высочество в следующий миг приоткрыл рот и нерешительно лизнул кожу. Тут же на его талию легли теплые ладони, притянувшие доверчиво замершего демона ближе. Как и следовало ожидать, Се Лянь совсем не умел целоваться. Он, вероятно, видел где-то, как это делается, но лишь сейчас смог применить свои наблюдения. Едва сдержав улыбку, Хуа Чэн мягко перехватил инициативу, и теперь уже он ласковыми движениями касался чужих губ, нежа и прикусывая их. Юноша знал о поцелуях, тем более о поцелуях с Его Высочеством, очень многое, и сейчас стремился показать свои умения, но в то же время сердце его изнывало от беспокойства. Ощущая теперь бегущую по телу горячую кровь, Хуа Чэн чувствовал, как будто вместе с ней разносится по членам нервная дрожь и волнение, с которым он не в силах совладать. Сердце молодого человека неистово металось в грудной клетке и его заполошный стук гудел в ушах, пока дрожащими ладонями Хуа Чэн аккуратно поглаживал Се Ляня по бокам и пояснице. Не прерывая поцелуй, Его Высочество ответил на объятья. Руки его оказались куда более бесстыдными: ими он принялся любопытно водить по спине Хуа Чэна, то очерчивая сквозь вымокшие одежды его лопатки, то опускаясь к напряженной талии. В какой-то момент ладонь Се Ляня спустилась чуть ниже и Хуа Чэн, оторвавшись от его губ, делано возмутился: — Ваше Высочество, мы ведь на улице! — И что? — игриво спросил Се Лянь, не скрывая ласковой улыбки. — Все одно никто не увидит. Говорили молодые люди шепотом: из-за шума дождя, находись они друг от друга чуть дальше, не услышали бы и звука. Капли мерно отстукивали диковинный ритм по крышам домов, а Хуа Чэн не мог сдержать ответной улыбки. Он покачал головой, носом касаясь носа Его Высочества: — Бесстыдные демоны соблазняют праведных совершенствующихся. — Так и есть, — легко рассмеялся Се Лянь и еще несколько раз коротко поцеловал Хуа Чэна. Пусть подобной близости они достигли впервые, Се Лянь чувствовал себя куда более счастливым сейчас, чем смущенным. Он точно знал, что нравится этому человеку и был уверен, что тот нравится ему — так к чему лишняя робость? Пусть лицо Его Высочества, словно лепестками вишневых цветов, было украшено алым цветом, сердце радостно трепетало. Некоторое время молодые люди молчали — занятые куда более важным делом. Шум дождя скрывал влажные звуки и тихие стоны, позволяя не переживать об опасности быть обнаруженными. Хуа Чэн закинул руки на плечи Се Ляня, крепко обняв его, и, склонив голову, отвечал на любопытные и жаркие поцелуи. Радость и волнение закручивались шумными водоворотами в груди Хуа Чэна и, стекая по животу, наполняли трепетным теплом все его тело. Пусть и в другом мире поцелуи с Се Лянем были невероятно приятными, чувственными и откликающимися в каждой частичке его мертвой души, лишь сейчас юноша почувствовал смущающее возбуждение не только сознанием, но и телом. Казалось, сами кости и мышцы Хуа Чэна плавятся под напором жара, что разжигали дерзкими прикосновениями чужие руки, потоками бурлящей лавы стекают по пересохшему горлу и судорожно сжимающимися легким, опускаются ниже живота… В какой-то момент Хуа Чэну пришлось отстранить бедра, чтобы не дать Се Ляню коснуться того, чего касаться пока не следовало. Спина юноши уперлась в стену их укромного уголка и Его Высочество подался вперед, будто не желал и на мгновение отстраняться от тела Хуа Чэна. Тому пришлось разорвать чувственный поцелуй. — Гэгэ, — тихо позвал он, облизнув слюну с нижней губы. Сказать дальше он однако не осмелился: не мог же он заявить, что Се Ляню не стоит к нему прижиматься! Его Высочество, однако, понял замешательство Хуа Чэна как-то по-своему. Нежная рука мягко погладила юношу по щеке, оставляя за собой огненный след, и Се Лянь сказал: — Сань Лан совсем продрог. Нам, наверное, стоит уже возвращаться. Хуа Чэн не знал, сколько прошло с их внезапной близости времени. Она казалась такой естественной и знакомой, что юноша едва не спросил, пора ли Его Высочеству возвращаться на Верхние Небеса, но вовремя прикусил себе язык. Где-то выше по улице послышалась колотушка, отбивающая полночь. Последний раз коротко поцеловав Хуа Чэна в приоткрытые губы, Се Лянь хотел было птицей выпорхнуть из переулка, исполненный новых радостных чувств и ощущающий саднящий жар на губах, но Хуа Чэн внезапно остановил его. Потянув Его Высочество за руку, юноша неловко сказал: — Да, давай вернемся, только… — Что? — приподнял брови Се Лянь. Дождь все еще не кончился и Хуа Чэн поспешил притянуть его под крышу. Едва подсохшие волосы Его Высочество вновь покрылись игривыми водяными каплями. — Давай постоим немного здесь, — улыбнувшись, попросил Хуа Чэн. — Мне нужно успокоиться… — он кашлянул, чувствуя, как краска заливает щеки. — …самую малость. Неожиданно поняв что-то, Се Лянь опустил взгляд, но тут же вскинул его обратно. На его лице отразилась невероятная гамма чувств, от смущения до неверия и радости и, в конце концов, Его Высочество кивнул и послушно встал рядом, сжимая своей горячей ладонью холодную руку Хуа Чэна. Дождь продолжал насмешливо и игриво омывать улицы. Через время молодые люди все же покинули ставший практически родным закоулок и, умело обходя посты ночной стражи, двинулись к гостинице. Они все еще держали руки друг друга, иногда нежно сжимая, будто желая напитаться чужим теплом, или принимаясь поглаживать тыльную сторону ладони кончиками пальцев. Холодная сырая одежда липла к телу и неприятно тянула вниз, а в ладони Хуа Чэн держал теплую руку Его Высочества — и желал, чтобы ощущение трепетного покоя, что она дарила, никогда не исчезало. Удивительным образом, пусть здешний Се Лянь не помнил другой своей судьбы, рядом с ним Хуа Чэн успокаивался и мысли его, от потрясений скачущие, как лошади, и мечущиеся, как обезьяны, неизменно затихали. Пусть Хуа Чэн не позволил бы себе более, чем наслаждение поцелуями Его Высочества, вспомнив мягкую сладость, в безмерном эгоизме он осознавал, что более не сможет от них отказаться. Площадь под тутовым деревом в ночной час и после дождя должна была быть пуста, но неожиданно у входа в гостиницу молодые люди заметили фигуру в серых одеждах. Хуа Чэн и Се Лянь еще не успели ступить на площадь, потому адепт не заметил их и продолжал зябко ежится на ночном ветру, нетерпеливо оглядываясь. Се Лянь тихо сказал: — Разве этот юноша не из свиты Дуань Пэнцзюя? — Так и есть, — приглядевшись, сказал Хуа Чэн. — Вероятно, его послали, чтобы спросить о пропавшем жетоне. — Сань Лан собирается его вернуть? — взглянув в лицо юноши, спросил Его Высочество. Хуа Чэн хищно улыбнулся, однако радость не коснулась его черного глаза. В ночной полутьме казалось, что во взгляде юноши нет даже случайного отблеска — лишь вязкая, опасная тьма. — Конечно, — ответил Хуа Чэн. Се Лянь не стал расспрашивать более и, отступив на шаг, сноровисто превратился в белого хорька. Одним движением он запрыгнул на плечо Хуа Чэна, а тот подхватил его одежды и, неторопливо их расправив, спрятал в мешочке цзянькунь. Погладив Его Высочество по спине, юноша неспешно вышел на площадь и двинулся к гостинице. Адепт у нее тут же радостно подскочил. — Брат Хуа! — воскликнул он, торопливо приблизившись. — Наконец-то ты здесь, этот адепт ждал тебя весь вечер! — В самом деле? — небрежно улыбнулся Хуа Чэн. — Я решил прогуляться по улице и, кажется, немного забылся. Пусть одежды Хуа Чэна были опрятно оправлены, а волосы убраны, по не успевшему сойти с его бледного лица румянцу и припухшим от долгих поцелуев губам человек более внимательный быстро смог бы догадаться о причине столь позднего возвращения. Адепт, однако, ужасно устал за этот день, промок и замерз, потому не стал приглядываться к чужому образу, а торопливо спросил: — Брат Хуа, вчера на празднике драконьих лодок вы не видели ли жетона? Из белого нефрита, с символом нашей школы на обороте? Брат Дуань обронил его где-то и просил меня узнать, не подняли ли вы его случайно. Хуа Чэн едва заметно вздрогнул, затем поджал губы и отвел взгляд. Помолчав немного, он ответил: — Нет, я не видел. Даже сонные глаза адепта уловили что-то и он спросил: — Брат Хуа, вы уверены? — Да, — кивнул Хуа Чэн, все так же не поднимая на адепта глаз. Впрочем, через мгновение он быстро взглянул на стоящего перед ним юношу и, кашлянув, спросил: — А это… это ценная вещь? — За нее не придется поплатиться жизнью, но наложенные на жетон массивы сложны и запутаны, а зачарования уникальны. По нему можно войти во многие места в секте, да и сам он довольно памятен, — адепт с подозрением уточнил: — Брат Хуа, вы точно не знаете о нем? — Нет, я ничего не знаю, почему ты продолжаешь спрашивать? — нахмурился Хуа Чэн, но тут же выражение неловкости появилось на его лице. Вновь отведя глаза, он сказал: — Этот день был долгим и я устал. Если ты спросил все, что хотел, я пойду. Адепт не решился останавливать Хуа Чэна и, замерев на площади на секунду, в следующий миг бодро побежал в сторону секты Окна Небес. Смотрящий ему в след с порога гостиницы Хуа Чэн распрямил плечи и ухмыльнулся. Се Лянь тихо фыркнул. Следующим утром под порогом гостиницы, как и ожидалось, Хуа Чэна ждал сам Дуань Пэнцзюй со своей свитой. Пусть он доверял Хуа Чэну и почитал его благородным и до скуки праведным заклинателем, от глаз его подчиненного не могло ускользнуть странное поведение юноши прошлым вечером и сейчас он, конечно, пришел проверить все сам. Едва Хуа Чэн в сопровождении Хэ Сюаня и Ши Цинсюаня появился на пороге, Дуань Пэнцзюй воскликнул: — Брат Хуа! Хуа Чэн улыбнулся, но, помня о своей роли, сделал улыбку чуть виноватой. Махнув рукой друзьям, чтобы шли вперед, он приблизился к заклинателям школы Окна Небес. — Брат Дуань, — скованно поздоровался юноша. — Что привело тебя сюда в такую рань? — А разве нужен хорошим друзьям повод, чтобы встретиться? — рассмеялся в ответ Дуань Пэнцзюй. Его Высочество на плече Хуа Чэна помахивал хвостом и с интересом следил за тем, как будут развиваться события. Хуа Чэн ответил на чужую радостную улыбку: — Так и есть, однако сейчас я спешу в архив. Учитель уже там, и мне стоит поспешить. — Задержись всего на пару мгновений, брат Хуа, — сказал Дуань Пэнцзюй, делая шаг от порога гостиницы и приглашая Хуа Чэна за собой. Юноша взглянул в сторону дороги к школе Окна Небес, будто сомневаясь, но все же последовал за мужчиной. Дуань Пэнцзюй понизил тон голоса и сказал: — Слышал ли брат Хуа, что у меня пропал нефритовый жетон? Хуа Чэн кивнул: — Да, вчера твой шиди уже спрашивал об этом. — Такое случается, — с напускной беззаботностью улыбнулся Дуань Пэнцзюй. — В выпивке я бываю не сдержан и иногда могу забыть свои вещи в заведениях, на улице или у шиди. Пройдя по следу вчерашних гуляний обычно все удается быстро найти, но в этот раз ситуация другая. Жетона, который важен для меня не столько как пропуск в секту, сколько как дорогая память, нигде нет. — Понимаю, — нахмурившись, ответил Хуа Чэн, а Дуань Пэнцзюй вдохновленно продолжал: — Видишь ли, брат Хуа, эти жетоны выдают при вступлении в секту и по ним, словно по кругам на стволе дерева, можно узнать все о статусе и силах заклинателя. С этим жетоном я получал первые наказания от своего учителя, впервые с ним меня назвали «шисюном», впервые в школе дали видную должность… Такую памятную вещь потерять было бы невероятно жаль. Хуа Чэн нахмурился: — Зачем брат Дуань рассказывает мне все это? — Вчера мой шиди сказал, что брата Хуа взволновало упоминание о жетоне. — Твой шиди лишь перепутал в темноте, — отведя глаза, сказал Хуа Чэн. Дуань Пэнцзюй же настаивал: — Брат Хуа, подумай еще раз. Если ты знаешь, где жетон, или у тебя есть даже самые необычные предположения, ты должен мне сказать ради нашей зародившейся дружбы. Хуа Чэн поджал губы, очень натурально изображая внутренние терзания. Смотря на него, Се Лянь поразился тому, как славно у юноши получается отыгрывать разные эмоции: и все же по ярким искрам в глазах Его Высочество понимал, что Хуа Чэн лишь дурачится. Но всем остальным, кто наблюдал за этой сценой, сомнения Хуа Чэна казались искренними. Юноша будто метался и сомневался в душе, стоит ли говорить что-то, или лучше промолчать. Наконец он вздохнул и сказал Дуань Пэнцзюю: — Отойдем ненадолго. Мужчина тут же последовал за Хуа Чэном, показав своей свите знаком, чтобы ждали на месте. Отойдя на несколько шагов так, чтобы их никто не услышал, Хуа Чэн вздохнул еще раз. — Я, по правде, действительно ни в чем не уверен… — нерешительно начал он. Дуань Пэнцзюй подбодрил: — Даже если это лишь догадки брата Хуа — я с удовольствием выслушаю их! — Брат Дуань ведь потерял жетон после праздника драконьих лодок? — дождавшись нетерпеливого кивка, Хуа Чэн продолжил: — Тогда, если ты помнишь, мы говорили в один момент об архиве и о знаниях, что там спрятаны: что даже простому человеку невероятно полезно будет на них взглянуть. Мужчина задумался и кивнул: — Было такое. — Однако, — медленно, нерешительно растягивая слова, продолжил Хуа Чэн. — Там собрались шиди брата Дуаня и мои друзья: твои соученики и так допущены к архиву, а мои друзья ходят туда уже несколько дней и не испытывают к спрятанным знаниям неуемной тяги. — Я не понимаю, к чему брат Хуа ведет, — нахмурившись, признался Дуань Пэнцзюй. Хуа Чэн вздохнул. — Тогда брат Дуань рассказывал про архив и показывал жетон мне, но с нами рядом был еще один человек — мой дагэ. Дуань Пэнцзюй непонимающе изогнул бровь. Хуа Чэн вновь тяжело вздохнул и опустил взгляд, будто не хотел об этом говорить. — Я, по правде, не могу быть в чем-то уверен и не хочу обвинять кого-то без доказательств, но в момент, когда брат Дуань говорил об обширных знаниях архива, глаза дагэ загорелись… — Брат Хуа думает, что это молодой господин Чжу забрал жетон? — спросил Дуань Пэнцзюй, сведя над плоским носом густые брови. Хуа Чэн тут же взмахнул руками: — Я не хочу кого-либо обвинять! Однако, когда твой шиди сказал о жетоне, я сразу вспомнил этот момент, но не знал, стоит ли упоминать его, поэтому мучался… Некоторое время Дуань Пэнцзюй думал, прижав толстые пальцы к покрытому щетиной подбородку, а затем пробормотал: — А ведь и правда в тот вечер он всегда крутился рядом, и на мгновение от меня не отходил… Когда я споткнулся от вып… усталости, он даже поддержал меня и помог подняться… — вскинув голову, Дуань Пэнцзюй спросил: — Брат Хуа думает, что молодой господин Чжу мог поступить так? Хуа Чэн печально покачал головой: — Я больше десяти лет не был дома и не знаю, какие тут теперь порядки, — бледные губы юноши тонкой линией реки у самого горизонта тронула легкая улыбка. — По правде сказать, брата Дуаня я сейчас знаю лучше, чем родного брата. — Вот оно как… — сказал Дуань Пэнцзюй и кивнул сам себе. — Тогда я спрошу у господина Чжу. — Вероятно… — нерешительно начал Хуа Чэн, но тут же замолк, будто одернул себя. — Нет, ничего. Удачи, брат Дуань. — Нет уж, брат Хуа, договаривай, — улыбнулся Дуань Пэнцзюй и легко стукнул Хуа Чэна по правому плечу. Его Высочество слегка покачнулся. — О чем еще ты подумал? — Это уж совсем мелочь, — ответил Хуа Чэн. — Мне лишь подумалось, что дагэ не стал бы отдавать жетон сразу и, если вы хотите уличить преступника, стоит застать его дома. — В этой мысли есть здравое зерно, — сказал Дуань Пэнцзюй, но тут раздался мягкий голос: — Жетон точно в доме молодого господина Чжу, нужно проверить. Теплый ветер окутал Дуань Пэнцзюя и лицо его застыло с потерянным выражением. Через миг он кивнул сам себе: — В самом деле… Тогда я пойду и проверю прямо сейчас! Спасибо тебе, брат Хуа! — и, развернувшись, Дуань Пэнцзюй поспешил со своей свитой покинуть площадь. Хуа Чэн посмотрел на Се Ляня, мягко улыбнувшись. — И без помощи гэгэ я бы его уболтал, — лукаво заметил он. От образа растерянного и сомневающегося в своих словах адепта праведной школы не осталось и следа. — Я верю в Сань Лана, — кивнул Его Высочество, изящно помахивая хвостом. — Однако если бы разговор продолжился, этот заклинатель вышиб бы из тебя своим дружелюбием всю душу. Хуа Чэн посмеялся и небрежно отряхнул плечо, которого касался Дуань Пэнцзюй. Словно желая затоптать его след, Се Лянь тоже прошелся по месту похлопывания несколько раз, прежде чем вернуться на левое плечо и там удобно устроиться у щеки Хуа Чэна. Подождав, пока адепты школы Окна Небес скроются с площади, молодые люди тоже отправились в путь, только не к архиву, а за Дуань Пэнцзем. Зная, куда он спешит, Хуа Чэн выбрал другую, более безлюдную в этот час дорогу. Глухие стены домов образовывали длинную узкую улочку, что петляла и ветвилась, уходя в гору. У многих семей здесь были фруктовые деревья и плоды уже поспели на них: вся улочка была завалена прелыми сливами со свесившихся из-за стен ветвей. Фруктов было так много, что иной человек не смог бы пройти по улице, не упав несколько раз на сладко пахнувшую гниением каменную плитку, но Хуа Чэн шел здесь, словно по ровной дороге. Под его ногами сливы глухо лопались и капли красного сока оставались на белых сапогах, однако сейчас юношу это не волновало. В чарующей тени переулка, что разрезали пробивающиеся сквозь густые ветви фруктовых деревьев лучи утреннего солнца, он небрежно достал из рукава одежд нефритовый жетон и прикоснулся к нему наполненным духовной энергией пальцем. Робкое пламя в груди Хуа Чэна, будто зная, зачем он делает это, радостно взвилось алыми лепестками, и белый кругляш на миг тоже окрасился красным. В следующее мгновение он мягко поднялся в ладони юноши и, будто подхваченный порывом ветра осенний лист, унесся куда-то. Наблюдая за этим, Се Лянь нерешительно спросил: — Сань Лан собирается… — А что? — не позволив Его Высочеству закончить, боясь услышать, как он это скажет, беззаботно улыбнулся Хуа Чэн. Пусть выражение его лица было игривым, в глазах застыл холод. — Гэгэ считает меня теперь плохим человеком? — Я знаком с тобой достаточно, чтобы немного понимать характер, — серьезно отозвался Се Лянь. — К тому же, я не вправе говорить тебе, что делать. Хуа Чэн не ответил, а Его Высочество больше не говорил ничего. Очень скоро дорожка из палых слив вывела молодых людей к знакомому району и впереди показался дом с красными воротами. Сейчас они были настежь распахнуты и около створок замерли с суровыми выражениями лиц несколько адептов. Господину Чжу невероятно повезло, что Дуань Пэнцзюй решил наведаться в его дом утром, ведь в ином случае сцену окружали бы сейчас толпы любопытных соседей. А так только худая девчонка в подранном платье и несколько бродячих собак выглядывали из-за соседней покосившейся стены, но не решались подходить. Во внешнем дворе дома Чжу царил беспорядок. Большая часть домочадцев разошлась утром, потому во дворе сейчас осталась лишь госпожа Сяоху и ее малолетняя дочь. Первый молодой господин Чжу тоже, к своему несчастью не успел скрыться, а господин Чжу, должно быть, спешно вернулся домой из лавки. Теперь они и несколько слуг растерянно наблюдали, как адепты школы Окна Небес сноровисто и четко, явно проделывая это не в первый раз, обыскивают комнаты и залы, стремясь найти что-то. Первый молодой господин Чжу, от волнения побледнев, словно выбеленная стена, кривил губы в подобии улыбки, но Дуань Пэнцзюй рядом с ним лишь сурово хмурился, наблюдая за поисками собратьев. Приблизившись, Хуа Чэн услышал: — Г-господин Дуань, — говорил дагэ. — Ни к чему такие резкие способы, давайте поговорим и обсудим… — Нечего тут обсуждать, — не глядя на него, грубо оборвал Дуань Пэнцзюй. Теперь в нем не осталось ни доли вежливости или дружелюбия, и темные брови сошлись над маленькими глазками, словно дождевые тучи. — Я отнесся к вам как к равному, господин Чжу, а вы… Дуань Пэнцзюй разочарованно покачал головой. Слушая его, господин Чжу, стоявший с женой неподалеку, хмурился все больше и больше. В этот момент адепты у ворот заметили Хуа Чэна и нерешительно поприветствовали его, тут же пустив внутрь. Заметив изящную фигуру в белых одеждах, господин Чжу сузил глаза, но Хуа Чэн не бросил на него и лишнего взгляда. — Брат Хуа! — заметив юношу, воскликнул Дуань Пэнцзюй. — Не стоило тебе глядеть на это… — Ничего, я не стану мешать, — покачал головой Хуа Чэн. Дуань Пэнцзюй, вероятно, опасался, что Хуа Чэн раскаялся в своих словах и пришел вступиться за семью — но юноша пришел лишь насладиться славным представлением. Бросив на него непонимающий взгляд, дагэ снова обратился к Дуань Пэнцзюю: — Господин Дуань, я готов поклясться, что у меня нет вашей вещи. Да если бы и была — могла ли она принести мне пользу? Неужели ворота школы Окна Небес настолько дырявы, что лишь с жетоном!.. Дуань Пэнцзюй бросил на дагэ яростный взгляд и тот поспешил заткнуться. На самом деле, секта Окна Небес действительно была такова, что человек с ловким языком и чужим жетоном смог бы туда без проблем пробраться. Сейчас дагэ не только подозревался в краже, но, со стороны Дуань Пэнцзюя, насмехался над его школой. — Час нынче ранний, мой сын сонный и испуганный, потому несет бред, — выступив вперед, сказал господин Чжу. Госпожа Сяоху осталась под широким навесом, растерянно наблюдая за происходящим и нервно заламывая руки. Девочка у ее юбки тоже безразлично смотрела на разворачивающуюся сцену, грызя сахарный леденец. — Прошу господина Дуаня проявить великодушие. Дуань Пэнцзюй фыркнул: — Этот лаоцзы и так проявил достаточно великодушия, завязав знакомство с вами, торгашами и башмачниками! И чем мне это обернулось? Дорогая мне вещь нагло украдена, а вор не желает признавать свою вину! — Вина моего сына еще не доказана, — нахмурившись, сказал господин Чжу. По дернувшейся венке на его широком лбу было видно, что пренебрежение к выцарапанной им кровью профессии задевает мужчину, но пока он старался держать себя в руках. В ласковом свете утреннего солнца проседь на его висках отливала серебром, а смуглая от тяжелой работы кожа плавилась медью. Пусть его семью обвиняли и, попирая все императорские законы, позорно обыскивали средь бела дня, он сумел сохранить отрешенное достоинство. В этот миг, однако, кто-то в доме воскликнул: — Нашел! — и через миг на пороге показался адепт, держащий в торжественно вытянутой руке белый жетон. Первый молодой господин Чжу тут же воскликнул: — Меня подставили! — И кто же, скажи этому лаоцзы на милость, решился?! — рассвирепев, воскликнул Дуань Пэнцзюй. Он грубо вырвал жетон из рук ни в чем неповинного адепта и сунул его в лицо дагэ. — Это вот так ты решил отплатить за всю мою доброту?! За все мое снисхождение?! Верно говорят, что собака тигру не подруга! Пусть дагэ был взволнован и испуган, его, точно так же как и отца, задевало превознесение заклинателей над обычными людьми. Отбросив чужую руку от своего лица, он ответил: — А может ваши братья, отчего ж нет! Кто-то своим трудом, а не перекладыванием книг с места на место зарабатывает деньги и почет — вот вы и беситесь! Не хотите сотрудничать, так и скажите, ни к чему пытаться оболгать честного человека! — Это подлый вор еще называет этого лаоцзы лжецом! — воскликнул Дуань Пэнцзюй и в гневе, что окрасил, словно зрелую сливу, его лицо бордовым, замахнулся и влепил дагэ звонкую затрещину. — Да ты двенадцать поколений своих паршивых предков должен благодарить на коленях, что этот лаоцзы соизволил заговорить с тобой! Не ожидавший удара, дагэ неловко отступил и, запнувшись, повалился на бок. У Хуа Чэна вырвалось тихое: — Хо-хо. Дуань Пэнцзюй хотел было броситься дальше избивать обидчика кулаками, забыв о своем благородном статусе заклинателя, но неожиданно господин Чжу преградил ему путь. — Довольно, — холодно сказал он. — Вы врываетесь ко мне в дом, крушите все, а теперь избиваете моих домашних? Не почитает ли господин Дуань себя за главного в столице? — Что ты!.. — воскликнул Дуань Пэнцзюй возмущенно. — Что ты такое говоришь! Думаешь порочить светлое имя Императора?! — Я? — господин Чжу усмехнулся. — По-моему, из нас двоих именно ты, обходя чиновников императора, рвешься вершить суд. Окно Небес неужели теперь стало самими небесами? Дуань Пэнцзюй задохнулся от возмущения, но не мог так же бесцеремонно ударить господина Чжу и опровергнуть его слова. Несмотря на то, что школа Окна Небес действительно имела в столице вес в тысячу цзинь, адепты все еще не могли судить кого-то или арестовывать. Дуань Пэнцзюю осталось лишь раздраженно взмахнуть рукавами и пообещать: — Этот лаоцзы потрудится доложить куда следует, и всем вам, семейке лжецов и воров, придется несладко! Сказав так, Дуань Пэнцзюй круто развернулся и стремительно покинул двор, на ходу оправляя свои одежды. Проходя мимо Хуа Чэна он бросил на него наполненный разными эмоциями взгляд, но юноша больше не интересовался своим случайным помощником. Вслед за Дуань Пэнцзюем адепты Окна Небес тоже ушли и лишь Хуа Чэн остался стоять у ворот, с легкой улыбкой рассматривая учиненную во дворе разруху. Помогая дагэ подняться, господин Чжу холодно бросил ему: — Доволен? Хуа Чэн улыбнулся шире: — Очень. Господин Чжу обратил к нему гневный взгляд и зло сказал: — Я разберусь в этом деле до конца, и если ты приложил к нему свою грязную руку… — То что? — Хуа Чэн не мог сдержать ухмылки, в которой черный глаз сужался, словно у озорной лисы. В глубине темного зрачка, однако, не было и капли тепла: — Что ты сделаешь? Господин Чжу отпустил дагэ, которого он поддерживал и, сложив руки за спиной, медленно приблизился к Хуа Чэну. Его глаза были подозрительно прищурены, а черты лица искажены, будто он смотрел на что-то одинаково расстраивающее и отвратительное. Ростом господин Чжу был в Хуа Чэна, потому, приблизившись, смотрел ему прямо в глаза. — Думаешь, не найду на тебя управы? — холодно спросил он. — Можешь обрядиться в дорогие одежды, завязать ворох знакомств с правильными людьми, начать говорить красиво — ни одна повязка, однако, не скроет маленького злобного уродца. Хуа Чэн ухмыльнулся еще шире, в улыбке демонстрируя белоснежные клыки, словно принадлежащие дикому зверю, и вдруг, подняв руку, ловким движением стянул с лица повязку. Белый хорек на его плече пригнулся и старался будто бы быть незаметнее, но внимательно следил за происходящим, широко открыв янтарные глаза. — А кто сказал, что я пытаюсь это скрыть? — со свободным от повязки лицом даже улыбка не делала образ Хуа Чэна дружелюбным, резкие черты лишь подчеркивали алый глаз, и от этого вида даже госпожа Сяоху, что стояла довольно далеко, ахнула и закрыла рот ладонью. — Злопамятный, уродливый и жестокий — я взял от родителя все самое лучшее. Удивительным образом казалось, что лишь без повязки можно было рассмотреть настоящее выражение лица Хуа Чэна. Будто все иное время он лишь играл и притворялся, и только сейчас, когда теплый свет солнца коснулся горящего пламенем бездны алого глаза, искренние эмоции юноши стали понятны. Словно в потоках бездумно рвущейся из рваной раны крови во взгляде Хуа Чэна не было раскаяния и печали, не было сомнений и неловкости, и не было сожалений. В холодной ярости вздрогнув всем телом от его пронзительного взгляда, господин Чжу всем сердцем пожелал стереть выражение упертой радости и неповиновения с лица напротив и, не думая, прибег к единственному известному ему для того способу. Рука господина Чжу взвилась плетью, в неистовом желании впиться в лицо Хуа Чэна. Господин Чжу ожидал, что сейчас он почувствует жалящую тяжесть удара и увидит все же в чужих глаза страх — но неожиданно этого не произошло. Между мужчинами вдруг мелькнула серебряная вспышка и что-то глухо упало на землю. Господин Чжу непонимающе посмотрел на свою руку, от которой остался лишь обрубок. — Я же говорил, — без доли веселья в голосе, холодно протянул Хуа Чэн. — Сделаешь так еще раз — лишишься руки. Госпожа Сяоху пронзительно завизжала при виде крови своего мужа. Быстро, однако, сумев взять себя в руки, женщина тут же подбежала к нему и поддержала, трясущимися руками стремясь, но не решаясь коснуться обрубка. Дагэ, что наблюдал за сценой со стороны, тоже приблизился и круглыми глазами смотрел то на отца, то на Хуа Чэна. Юноша неспешно взмахнул лезвием своего меча, стряхивая с него капли крови так, что ни одна не коснулась его белоснежных одежд. Господин Чжу некоторое время с побледневшим лицом хватал ртом воздух, а затем сквозь силу яростно выдохнул: — Ты!.. Хуа Чэн вновь улыбнулся: — Не нужно на меня так смотреть, — сказал он, забросив меч обратно в ножны. — Памятуя о нашей кровной связи, я на первый раз предупредил тебя. Кто теперь виноват в твоей несдержанности? Может, в следующий раз ты подумаешь, какую собаку бьешь. Возвышаясь над осевшим от боли на землю господином Чжу и его семьей, Хуа Чэн в своих белых одеждах и с огненным глазом, прищуренным в усмешке, более всего напоминал злобного демона. Его черные волосы были аккуратно уложены, белоснежная кожа подобна нежнейшему нефриту, а косица с правой стороны лица придавала облику варварства. Он был словно яростный дух, что пришел посмеяться над всей жизнью господина Чжу. Не сдержавшись, мужчина принялся браниться: — Ах ты, бесовское отродье! Как жил в сточной канаве, так и сдохнешь там же! Сукин сын! Надо было умертвить тебя еще сопляком! Будто ничего не произошло, легким шагом Хуа Чэн покинул двор семьи Чжу и направился к рынку, на ходу надевая повязку и не слушая воплей за спиной. Пусть ему пора уже была появиться в архиве, спешить в его пыльные недра юноше совсем не хотелось. Говорили, что от мести душа засыхает и чувствует себя лишь несчастнее — но Хуа Чэн ощущал себя прекрасно. Раньше он думал, что дело том, что душа его была мертва, но сейчас же осознал, что дело, вероятно, в от природы мерзком и злопамятном характере. Хуа Чэна это, однако, совсем не беспокоило и, ласково поглаживая Его Высочество, он неспешно шел по улице, пребывая в невероятно приятном расположении духа. Несколько беспокоила его реакция на увиденное Се Ляня, но тот выглядел более не расстроенным или разочарованным, а задумчивым, и Хуа Чэн решил дать юноше время подумать в тишине. Вчерашний дождь опрятно умыл голубое небо, и сегодня оно, казалось, выглядело еще ярче. Хлопья облаков словно белый пух летучки неспешно плыли над крышами города, что жил своей торопливой жизнью. Густо пахло жженым маслом от закусочных, веселились и играли дети, запуская по широким улицам небольших воздушных змеев, и окрики торговцев казались особенно звонкими. У лавки бронзовых украшений сегодня было тихо. Ни толп заклинателей, ни посетителей: Хуа Чэн спокойно приблизился к прикрытой двери и вошел внутрь. На пороге, однако, Его Высочество вдруг вцепился когтями в плечо юноши: — Сань Лан, демоническая энергия!.. Договаривать Се Ляню не пришлось. Едва Хуа Чэн вошел в лавку, он и сам ощутил волны тяжелой ци, что разлились тут, словно темные воды океана, сквозь которые не сделать вдох. Маленькая хозяйка лавки вышла из-за прилавка и стояла в центре зала, радостно рассказывая что-то: перед ней, присев на корточки, замер молодой человек. Его черные, словно бархатная ночь одежды разметались по грубому полу, а спину укрывала копна густых волос, собранных под изящную корону. Он заметил вошедших и, подняв ладонь, попросил маленькую хозяйку замолчать. Ин-эр вскинула глаза ко входу и улыбнулась: — Молодой господин-заклинатель! Вы за заказом? Он уже готов! И вот — гость, который пришел к дедушке! Помните, Ин-эр про него говорила? Пока девочка беззаботно болтала, демон рядом с ней медленно поднялся. Он обернулся и Хуа Чэн увидел молодое лицо с темными глазами и ярко-красной меткой во лбу. Демон изогнул чувственные губы в радостной улыбке, демонстрирующей острые клычки. — А-Лянь, — бархатным голосом, что мягко шуршал, словно тяжелые драгоценные ткани, сказал он. — Я тебя нашел.