Несколько кошек и несколько лян

Императрица провозгласила, что объявит выбранного собой наследника трона Царства Демонов на пышном приеме, который состоится в скором времени. Сама новость об этом, пусть и была ожидаемой, немало взволновала общество Царства Демонов, но отдельной темой для обсуждения стали посланники, которые прибыли в разные города, чтобы сообщить волнующую весть. Пусть подтверждений того от самой Императрицы или близких ей людей не было, знатные господа считали, что у того, к кому прибыли приближенные Императрицы, больше шансов стать ее преемником и спешили похвастаться именем демона, что доставил сообщение именно им. Однако кого посетил самый преданный слуга Императрицы, бывший с ней еще со времен ранней юности, Сяо Синчэнь, дознаться ни у кого не вышло. Уже через несколько дней Таньлан-цзюнь планировал отправляться в град Небесной Горы, потому у Се Ляня осталось совсем мало времени, чтобы переговорить с кланом Молчаливых Кочевников. Пусть Его Высочество уже ответил, что ему вряд ли удастся склонить их на сторону дяди и относился к этой идее весьма холодно, пообещав что-то, он искренне старался это сделать. Так, ранним утром следующего дня Се Лянь и его компания вновь отправились за пределы града Белого Нефрита. Казалось, что утренняя степь окутана особой свежестью и даже завывания ветра, низкие и унылые, несут в себе частичку веры в новый, лучший день. Бредя сквозь цепляющиеся за лодыжки травы, которыми тут были засажены целые алые полянки, выделяющиеся даже в мрачной тьме, компания молодых людей неспешно болтала: — Если они откажут сегодня, я уже ничего не смогу поделать, — примирительно говорил Се Лянь. Идущий рядом с ним Му Цин с самого утра был больше обычного язвителен и раздражен, будто совсем не радовался новой встрече с родственниками. Сначала он пытался отговорить Его Высочество от визита сюда, потом — от идеи брать с собой Хуа Чэна, а теперь истекал ядом на каждую сказанную ему фразу. — «При всех блестящих способностях Вашего сиятельного Высочества, — говорил Му Цин, изящно взмахивая руками. Красные рукава легких одежд от его движений резко взметались, словно валы грозовых облаков. — Ты ничего не мог поделать с самого начала. Нужно было просто четко отказать старику — и что бы он сделал?» — Он обещал мне в ответ помочь разобраться с моими силами, — покачал головой Се Лянь. Му Цин закатил глаза: — «Он скорее навредит, чем поможет! Для открытия правды Твоему Высочеству достаточно лишь спросить господина и госпожу Владетелей, или Наставника — к чему прибегать к помощи этого лживого ублюдка?» — Они соврали мне один раз и вполне могут утаить часть правды теперь, — спокойно ответил Его Высочество. — Мне все же хотелось бы увидеть собственные воспоминания своими глазами. — «Твое Высочество! — раздраженно взмахнул руками Му Цин. — Интерес не стоит того, чтобы подвергать себя такой опасности! Неужели ты не понимаешь этого? В самом деле: иногда ты довольно находчивый, а иногда хуже Фэн Синя!» — Ваше Высочество, он ведь что-то про меня сейчас сказал? — подозрительно спросил Фэн Синь. Он не мог видеть разговора рядом с собой, лишь слышал шорох одежд Му Цина и едва уловимый звон колец на его пальцах — но с невероятной проницательностью догадался, когда тот вновь полил его грязью. Се Лянь смущенно отвел взгляд: — Вовсе нет. А-Цин лишь волнуется за меня, но… — Его Высочество вновь обратил взгляд к Му Цину. — Все будет в порядке, я уверен. Му Цин вновь закатил глаза. Было видно, что ему есть еще что сказать обо всем этом, но он не стал спорить с Его Высочеством. Вместо того, скользнув взглядом к Хуа Чэну, он совершенно бесстыдным образом раздраженно фыркнул и сказал: — «Не забывай кроме того следить за…» — фраза опять окончилась незнакомым Хуа Чэну жестом, отчего он чуть нахмурился. Юноша подозревал, что это какое-то ругательство, но неожиданно и Се Лянь, отвечая на языке жестов, начал свою фразу с него: — «…под надежной защитой, А-Цину не нужно переживать,» — Его Высочество мягко улыбнулся и взглянул на Хуа Чэна. Тому оставалось лишь смирить свое любопытство и ответить на улыбку. Сегодня стоянка клана Молчаливых Кочевников показалась Хуа Чэну более оживленной. Пусть тут все еще не было суеты, что присуща улицам демонических городов, и буйства красок, что легко можно встретить в Царстве Людей, особое приподнятое настроение будто царило вокруг. Лишь у высоких столбов, на вершинах которых замерли образовывающие массив демоны, было неуютно. Теперь, зная куда смотреть, Хуа Чэн духовным сознанием видел скопление ци в груди демона, что замер на фоне темного неба. Там, вытягивая его духовные и жизненные силы, концентрировалась превращающая его в часть массива печать. Старейшины встретили молодых людей на прежнем месте, и, небрежно ответив на приветствия, хотели вновь удалиться вместе с Се Лянем и Му Цином, но Его Высочество остановил их. Утром Хуа Чэн попросил его узнать, может ли он взглянуть на собранные кланом записи и, пусть Старейшин явно удивила такая просьба, они дали свое согласие. К Хуа Чэну и Фэн Синю приставили одного из членов клана, чтобы он отвел их к месту хранения записей и проследил за порядком, но Се Лянь чуть смущенно сказал: — А нет ли кого-нибудь, кто может говорить? Как вы видите, один мой друг слеп, а другой не понимает языка жестов. Боюсь им трудно будет… — «Чего нет того нет», — грубо прервал Се Ляня Старейшина, кажется, весьма уязвленный этой просьбой. Его Высочество хотел было возразить, но Хуа Чэн нежно коснулся его предплечья: — Гэгэ, все будет хорошо. Уважаемый же лишь должен показать нам место с книгами, а не проводить экскурсию. Думаю, мы сможем друг друга понять. Се Лянь не выглядел убежденным, но уверенный и спокойный взгляд Хуа Чэна заставил его отбросить сомнения в своей душе. Кивнув, Его Высочество ласково взглянул на Хуа Чэна, будто прося его быть аккуратнее тут, и юноша едва удержался от желания поцеловать едва заметную тревожную складку меж бровей Се Ляня. Ответив ему одобряющей улыбкой, он ушел вслед за человеком из клана. Это был молодой мужчина в подобных Му Цину красных одеждах с развевающимися рукавами. Пусть черты его казались открытыми и не лишенными живой красоты, вокруг высокой фигуры будто собиралась отрешенная аура, а налет печали в опущенных уголках изящных глаз делал его неуловимо похожим на нефритовую фигурку Гуаньинь. Мужчина шел вперед, не обращая внимания на то, успевают ли за ним его спутники, но иногда приветливо кивал встреченным в пути сородичам. Сквозь лабиринт палаток и костров вскоре демон привел Хуа Чэна и Фэн Синя к отдаленной части лагеря, где почти никто не жил. Здесь стояло несколько неказистых палаток, используемых как склады, и в одну из них привычно шагнул мужчина. После того как он зажег несколько толстых свечей, их колышущееся пламя выхватило из темноты груды небрежно сваленных вещей: тюков тканей, циновок, домашней утвари и даже проржавевшего оружия. На миг Хуа Чэн застыл, подумав, что архив школы Окна Небес по сравнению с этим — очень организованное место. С другой стороны коллекция Цзюнь У и вовсе собрание небожителя… — «Все что найдете — ваше, — меж тем показал приведший Хуа Чэна и Фэн Синя демон. — Книги должны быть в сундуках… наверное». Пусть выражение лица демона не менялось, а быстрые жесты не выдавали эмоций, Хуа Чэну показалось, что он смеется над ними. Не желая более помогать, демон уселся на тюк выцветшей ткани рядом со входом и, достав из рукава кусочек вяленого мяса сноровисто забросил его в рот, принявшись жевать. Когда он разомкнул губы, тонкая струйка черного тумана тяжело скользнула с них. Хуа Чэн постарался сохранить дружелюбное выражение. — Господин, мы вас не понимаем, — с улыбкой, что больше походила на холодный оскал стального капкана, сказал юноша. — Что вы имеете в виду? Демон закатил глаза и, не переставая жевать, простыми жестами указал на кучи вещей, и затем показал коробки и книги. Фэн Синь сказал: — Они, верно, издеваются над нами. «В целом, они и не обязаны помогать и хорошо, что делают это хотя бы так», — подумал Хуа Чэн, желая успокоить себя. Решив не обращать более на грубого господина внимания, он обернулся к кучам барахла, среди которых могли затеряться так необходимые ему жемчужины. — Он сказал, что книги в ящиках, — сказал юноша. — Надо достать их все и проверить. — Хорошо, — простодушно кивнул Фэн Синь и, приблизившись к куче вещей, принялся разбираться в них. Собственные силы помогали ему примерно понимать, что перед ним, но некоторые вещи он слепо и чуть боязно ощупывал. На самом деле Хуа Чэн не думал, что Фэн Синь станет ему помогать. Его Высочество оставил его рядом только ради защиты, но юный демон, кажется, решил проявить дружелюбие. Хуа Чэн чувствовал себя от этой неожиданной милости немного неловко, но решил не поддаваться чувствам и скинуть часть работы на Фэн Синя, раз тот был не против. Пока юный демон передвигал с места на место тяжелые тюки, коробки и ящики, Хуа Чэн неторопливо просматривал их содержимое. Среди бесполезного мусора и трактатов, написанных на незнакомых Хуа Чэну языках, действительно нашлось много интересных вещей. Кажется, свои знания кочевники накапливали не только в Царстве Демонов, но и в Царстве Людей, потому как юноша нашел несколько жизнеописаний заклинателей, исторических хроник и даже незнакомых ему ранее методик Пути. Странные и более калечащее, чем помогающие практики выглядели как чья-то шутка, но Хуа Чэн, пока охраняющий их демон полез за очередным куском мяса, быстро спрятал их в мешочек цзянькунь: он знал как минимум одного человека, которого можно было бы подкупить этим при случае. Большая часть знаний тут была написана на отрезах шелка или грубой бумаге, но среди прочего Хуа Чэну через время попались наструганные бамбуковые дощечки. Фэн Синь уже вытащил из груды вещей все ящики с книгами, что нашел и, сидя на земле, неспешно осматривал их, касаниями пальцев пытаясь разобрать написанное. Хуа Чэн опустился на один из коробов, небрежно вытянув ноги, но, стоило ему начать читать записи на очередных бамбуковых рейках, как спина его невольно выпрямилась. Стиль автора всем был плох, а в каллиграфии он явно старательно подражал чужому письму — но все тщетно. Иероглифы на строках качались, словно компания пьяных солдат, часть из них потеряла некоторые черты, отчего читать было еще сложнее. Кроме того, написанное не отличалось художественным стилем, и по началу Хуа Чэн принял нестройные записи вовсе лишь за очередное скучное жизнеописание. Автор криво выводил: «Третий месяц ХХгода, седьмого дня: силы мои все еще не развиваются». «Третий месяц ХХгода, десятого дня: словно река, что перегорожена плотиной, ци не желает гладко течь по меридианам». «Третий месяц ХХгода, девятнадцатого дня: этот подумал, что лучше будет разрушить основание, раз своему Пути я не могу следовать, и попытаться построить его вновь. Сказал учителю и получил пятнадцать ударов дисциплинарным кнутом». Хуа Чэн не смог сдержать усмешки. Первые двадцать записей рассказывали о том, как некий совершенствующийся, сумевший построить основание, пусть знал свое намерение и Путь, не мог отчего-то следовать ему и очень мучался. По мнению Хуа Чэна, делал он странные вещи, не пытаясь ни медитировать, ни спрашивать помощи старших, но еще страннее стало, когда появилась двадцать первая запись: «Четвертый месяц ХХгода, пятого дня: поддавшись грусти пропустил утренние и дневные тренировки, сбежав на заднюю часть горы. Охотился на фазанов и вдруг почувствовал, как укрепляется основание». «Четвертый месяц ХХгода, шестого дня: весь день прилежно потратил на тренировки, но не смог продвинуться со вчерашнего дня и на шаг. Учитель выглядит разочарованным». Такое случалось еще несколько раз. Когда заклинатель следовал словам своего учителя, прилежно учился и медитировал, не происходило ничего, но в самые неожиданные моменты его основание укреплялось без видимых на то причин. Заклинатель почти месяц охотился на фазанов, но больше не добился прогресса — однако стал сильнее, когда помог своим шиди со сложным для них приемом. Он несколько дней упорно обучал младших, не жалея себя — но повысил уровень сил в следующий раз когда на отповедь своего учителя невежливо огрызнулся. Больше не желая дерзить уважаемому человеку, он тренировался на шисюнах и добился общего порицания от них — а Путь, что он описывал ростком внутри своего моря ци, укрепился лишь от подглядывания за шидзе… Заклинатель с печалью писал: «Шестого месяца ХХгода, двадцатого дня: пусть учитель и говорит, что этот Путь более всего мне подходит, я совсем не понимаю, как следовать ему. Иногда наставления учителя работают, иногда нет — хотя мне кажется, что я следую своему намерению.» «Седьмого месяца ХХгода, первого дня: все чаще я думаю, что совершенствование просто не мое, но каждый раз, когда решают бросить все и вернуться домой — основание крепчает! Будто чья-то дурная шутка!» «Седьмого месяца ХХгода, девятого дня: никогда бы не согласился с выбором учителя, если бы предполагал, что так сложен Путь Желаний…» От силы, с которой Хуа Чэн стиснул в руках бамбуковые дощечки, они тихо затрещали. Пусть в истории нелепого заклинателя он не видел себя, при чтении выведенных им неровных строчек образы сами вставали перед глазами юноши. Вот он, гордый и самоуверенный, отбирает саблю у парнишки из клана Не. Тогда ему пришлось ходить с двумя клинками, потому как на его поясе уже висел меч, которым он хорошо был обучен сражаться: сабля, если разобраться, была совсем не нужна. Вот он, преисполненный злости и отвращения, подло бьет в живот потерявшего сознание Ши Уду. Он больше не был опасен и делал мерзкие вещи лишь из-за влияния зачарованной шпильки, но Хуа Чэн с удовольствием выместил на нем собственные неудовлетворение и растерянность. А появилась маленькая искорка в его груди, превратившаяся сейчас в радостно трепещущее пламя, в момент, когда в бреду отравления, вместо того, чтобы собраться и поддерживаться беззаботный образ, Хуа Чэн принялся бесстыдно выпрашивать ласку у своего возлюбленного. Юноша захотел сложить дощечки и выкинуть их подальше. Происходящее, оказывается, было таким простым и оттого таким бессмысленным! Путь Желаний, описанный в небрежном дневнике какого-то заклинателя, стал Путем и Хуа Чэна прежде, чем он смог понять это. Юноша все же упрямо вгляделся в более поздние записи: там заклинатель, успевший осознать природу своих сил, успешно повышал их, делая лишь то, чего искренне хочет, заботясь о своих желаниях и желаниях близких себе людей, и ради этой низменной цели повышая уровень совершенствования до невиданных прежде высот. Хуа Чэн не мог не выдохнуть сквозь крепко сжатые зубы: — Какая глупость… Господин из клана Молчаливых Кочевников, что безразлично жевал у входа свое мясо, поднял на Хуа Чэна глаза и ухмыльнулся. Вход в палатку оставили открытым и в момент, пока Хуа Чэн пытался осознать все же получивший название Путь, внутрь заглянул еще один человек из клана. Осмотрев происходящее, он быстро показал: — «Чего это тут творится?» — «А не видишь? — небрежно отозвался сидящий господин. — Совершенствующийся праведного пути впервые видит иероглифы.» Демон улыбнулся: — «Старейшина все шутит.» — «Да какие шутки, — не унимался мужчина, строя серьезное выражение лица: однако на лисьи губы все равно наползала улыбка. — Посмотри на его лицо: взгляд такой, будто впервые увидел что-то сложнее «дерева». Так в Царстве Людей, видимо, и учат.» — «Смотрите, как бы он не принялся вызывать вас на праведный бой, или как это у них называется,» — улыбнулся пришедший демон. Старейшина на его слова лишь махнул рукой: — «Не переживай: он делает вид, что нас не понимает.» Улыбка тут же сползла с лица демона, а глаза Старейшины, спокойные, но глубокие, словно укрытые нежным туманом озера, скользнули к Хуа Чэну, что исподлобья наблюдал за разговором. Юноша не успел отвести взгляд и нахмурился сильнее. Старейшина ухмылялся ему в лицо, а когда пришедший демон спешно распрощался и ушел, показал: — «Чего пялишься?» Хуа Чэн бросил быстрый взгляд на Фэн Синя, что, отвернувшись от входа, перебирал связку оружия в углу палатки. Клинки и алебарды в руках демона позвякивали, потому даже своим чутким слухом он не смог бы уловить движений Хуа Чэна. — «Твое какое дело, — ответил юноша. — Не лезь, куда не просят.» — «Какой грозный маленький заклинатель, — улыбнулся демон и несколько клочков тумана вырвались из уголков его губ. — Это тебя записи так разъярили, или раскрытие маленькой грязной тайны?» Хуа Чэн ухмыльнулся: — «Старик передо мной, сующий свой длинный нос в чужие дела.» — «Повежливее, юноша, я ведь и Его Высочеству рассказать могу,» — не прекращая улыбаться, заметил Старейшина. Хуа Чэн поджал губы: пусть он не стал бы яростно сражаться за сокрытие тайны, но не хотел, чтобы Се Лянь узнал ее от язвительного старого ублюдка. Однако и скрывать свое знание долго Хуа Чэн не желал. Внезапно новая мысль пришла ему в голову. Его Путь имел своим намерением следование желаниям заклинателя, пусть даже они не имели смысла и выгоды — важно было лишь идущее из недр души стремление. Сейчас душа Хуа Чэна была раздражена и находилась в смятении, потому единственное, чего ему хотелось — яростно ругаться на весь мир. Положив на колени записи, он улыбнулся старику напротив: — «Иди и жалуйся сколько влезет, старый хрен, ебал я тебя и восемнадцать поколений твоих предков. Весь ваш нищенский лагерь состоит из одних язвительных ублюдков и давно потерявших разум стариков, которые собственных людей делают частью массива. Мните себя самыми важными в Царстве Демонов, но даже такому стороннему человеку, как я, видно, что плевать на вас хотел каждый господин Владетель, и иные демоны ни во что не ставят. Давай, потешайся сколько влезет, потому что все равно все вы сдохнете где-нибудь в пустой степи в ближайшем же поколении — посмотрим тогда, кто будет забавляться, урод несчастный.» Пламя в груди Хуа Чэна радостно вспыхнуло, будто кто-то плеснул на него масла. Казалось, каждый меридиан, от горячей головы до кончиков холодных пальцев наполнился теплым потоком ци и огонь, что раньше можно было удержать в ладони, увеличился в половину. Вместе с тем Хуа Чэн почувствовал легкость и свободу в душе от того, что не стал думать о последствиях и причинах. Пусть сейчас, когда он был так слаб, подобные дерзости могли стать последними для него, позже, когда он станет сильнее… И из записей было понятно, что Путь Желаний сложнее всего было поддержать в самом начале. Заклинатель и сам не мог сказать, какое желание взрастет в его душе и, если он был слишком слаб, чтобы выполнить его, оставалось лишь ждать счастливого случая на нынешнем уровне совершенствования. Зато на более высоких уровнях, когда энергия неба и земли подчиняются заклинателю, чтобы становиться сильнее там, где другим надо перебарывать себя и проходить немыслимые испытания, такому человеку нужно лишь следовать собственному эгоизму… Хуа Чэн признавал, что это действительно похоже на него. — «Записи о Пути Желаний, а? — спросил Старейшина, кажется, ни чуть не оскорбленный бранью в свой адрес. Слова Хуа Чэна обогнули его, словно зловонный ветер, заставив лишь подол красных одежд лениво колыхнуться. — Значит, он подходит тебе?» Хуа Чэн кивнул. Пусть в его душе все еще было много вопросов и недовольства, теперь, выговорившись, он чувствовал себя спокойнее. Старейшина у двери даже больше не раздражал его своей отрешенной улыбкой. Тут же, однако, будто желая вновь вывести Хуа Чэна из себя, Старейшина хмыкнул: — «Странно, что такой, как ты, ему следует.» Хуа Чэн медленно поднял глаза от бамбуковых дощечек. В полутьме палатки казалось, что весь его левый глаз залит тьмой глубокой ночи, которой не касается и малый отблеск света. — «Что ты имеешь в виду?» — спросил юноша. — «Будто сам не знаешь, — закидывая в рот новую порцию вяленого мяса, ответил Старейшина. — Следуя Пути Желаний, надо прислушиваться к себе, а не строить из себя кого-то, кем ты не являешься. Даже ложь о языке жестов: чего ты хотел? Дознаться тайн Его Высочества?» — «Вовсе нет! Мне просто… — Хуа Чэн, чувствуя, как теплеют щеки, отвел глаза. — …не представилось возможности сказать.» Старейшина махнул рукой. — «Все это отговорки. Продолжай в том же духе, юноша, и никогда не достигнешь зарождения души, не то что стадий выше.» Хуа Чэн бросил взгляд на Фэн Синя, что в углу палатки подбрасывал в руке, примеряясь, тяжелый меч. Он в самом деле даже по такой мелочи не хотел врать Его Высочеству и не желал как-то смущать его, но случая действительно… Юноша опустил взгляд обратно в записи. Иероглифы заклинателя в более поздних частях стали ровнее, в них появилось величие и собственный стиль. Он в прежней немного наивной манере рассказывал о своем совершенствовании, смерти учителя и разделении с шисюнами и шидзе. За размышлениями о собственной судьбе и силе Хуа Чэн бездумно следил за простой историей, в конце которой ставший уважаемым человеком в цзянху заклинатель решал, как ему назвать образованную им школу: Стальной Печи, или Медного Горна. За пределами палатки запахи простой еды становились гуще, а тьма — тяжелее. Наступал вечер. Понимая, что скоро им придется уйти, Хуа Чэн еще раз взглянул на Фэн Синя: тот, откинувшись на вещи, забросил руки за голову и, судя по мерному дыханию, бесстыдно дремал. Во сне его губы приоткрылись и из-за сухого дыхания покрылись едва заметными белесыми трещинами. Хуа Чэн взмахнул рукой, привлекая внимание Старейшины. — «Чего тебе?» — небрежно спросил демон. Он все еще жевал, на этот раз какие-то сухофрукты: Хуа Чэн поражался, как столько добра сумело поместиться в складки его кажущихся легкими одежд. — «Этот символ, — Хуа Чэн сложил пальцы, а затем опустил раскрытую ладонь к груди, как делали утром, называя его, Му Цин и Се Лянь. — Что он значит?» — «С чего мне тебе говорить?» — «Старейшине не нужно набивать себе цену, чтобы показаться величественнее в моих глазах,» — улыбнулся в ответ Хуа Чэн. Демон фыркнул, но все же принялся объяснять: — «Этот жест используют только в нашем клане. У него нет точного значения, но наиболее близкое — «юный человек из моей семьи, который сильнее прочих нуждается во внимании и защите». Так в клане часто зовут детей или, если вы достаточно близки, возлюбленных. Если так говорит хороший знакомый, то считай, что он назвал тебя «Сяо Ин», если близкий человек — «золотко», или вроде того, — Старейшина ухмыльнулся и добавил: — Взглянуть бы на человека, что зовет так такого грубияна.» На миг погрузившийся в смущенное молчание Хуа Чэн встрепенулся: — «Не стоит Старейшине знать, слишком много чести для такого человека». — «Так заговорил? — прищурился Старейшина, а затем вдруг расслабленно улыбнулся. — Ты вроде говорил, что ждешь возможности?» Язвительное выражение лица Старейшины не понравилось Хуа Чэну и он отвернулся, принявшись складывать книги и свитки, что разбросал вокруг. Орудуя одной рукой, другой он небрежно показывал: — «Старейшина, конечно, может годами вспоминать нашу встречу и собственную в ней смекалку, но отрешенному образу великого человека это совсем не походит. Вы весь, впрочем, не очень на него тянете, но если не будете нести чушь и делать вид, что знаете других лучше всех…» Услышав шорох у двери, Хуа Чэн поднял глаза, с довольством подумав, что Старейшина все же разозлился и решил уйти. Однако, рядом со все еще сидящим с крайне довольным видом стариком в проходе палатки юноша увидел Се Ляня, что с выражением растерянности и смущения следил за его руками. По лицу Его Высочества четко было видно, что он яростно вспоминает все случаи, когда использовал при Хуа Чэне язык жестов, думая, что тот его не понимает, или когда врал о словах друзей. В тусклом свете свечей алый румянец не был так заметен на фарфоровой коже — но Хуа Чэн четко углядел его. Встретившись глазами с юношей, Се Лянь открыл было рот, чтобы сказать что-то, но в следующий миг поджал губы и бросился прочь.