(берёте ли вы этого придурка) своим единственным и неповторимым

— Катара! — зовёт Сокка, стоя за дверью; на этот раз он постучал, потому что он выучил свой урок. — Вы там не заняты ничем непотребным? — Я даже не собираюсь удостаивать это ответом, — отвечает она, и дверь, быть может, приглушает её голос, но не способна скрыть её раздражение (как и заливистый смех Аанга). — Давай же, сестричка, разве ты не задавалась вопросом, куда это я так надолго пропал? — Прошло всего два дня, Сокка. — Катараааа, — канючит он. — Мне нужно твоё исцеление. Она выдыхает, и только по одному этому звуку Сокка может понять, что она скрещивает руки на груди. — Разве ты не должен сейчас быть с принцем? — Он на этом идиотском чаепитии, на которые им с Юи приходится ходить дважды в неделю, чтобы «узнать друг друга получше», или типа того, — пренебрежительно фыркает Сокка. — Впусти меня. Раздается громкий вздох, и затем дверь распахивается. — Что ты натворил? — О, отлично, — говорит он, протискиваясь мимо неё в комнату и лицом падая на её кровать. Он, правда, достаточно осторожен, чтобы избежать Аанга, который скрестив ноги сидит в углу кровати. — Я умираю. Аанг тянется к нему, чтобы сочувственно потрепать его по голове. — По-моему, ты выглядишь отлично, — чирикает он. — Ну, это не так, — говорит Сокка в матрас. — Я в буквальном смысле провел весь вчерашний день, пытаясь прийти в себя после того, как мы с его королевским высочеством застряли в ледяной пещере, потому что он умудрился выбесить больного бешенством осьминогомамонта. Я протащился до Восточной горы, потом полмили убегал по снегу от монстра, который вылез прямиком из кошмара, а затем простоял, типа, шесть часов, скрючившись под ледником, как какой-то чокнутый акробат из Царства Земли. И затем мне пришлось тащиться обратно! — Надеюсь, ты хорошо себя вёл с ним, — цокает языком Катара. Сокка поворачивает голову, чтобы взглянуть на неё. — И тебя волнует только это?! — требовательно спрашивает он и закатывает глаза, когда она отвечает ему суровым взглядом. — Угх, ладно. Я вел себя как образцовый гражданин. Я даже распорядился, чтобы ему в покои доставили банку расслабляющей мышцы мази. Это, конечно, правда, но только частично. Когда он говорит, что распорядился, чтобы банку доставили Зуко в покои, он имеет в виду, что Зуко взял её с собой перед уходом от него. Но если бы он рассказал, как всё было на самом деле, значит, ему пришлось бы рассказывать и о том, почему Зуко вообще там оказался. Ему бы пришлось рассказать о том, как он проснулся рядом с Зуко, лежащим так напряженно, что тот вообще едва дышал. Ему бы пришлось рассказать, как он принял мгновенное решение сделать вид, что его неестественная неподвижность обманула Сокку, и тот решил, что он всё ещё спит; и после этого Сокка сделал вид, будто он не заметил то, как близко они друг к другу лежали — или что его это вовсе не обеспокоило, чтобы избавить их обоих от мучительной неловкости. Поэтому он застонал и перевернулся на бок, убирая свою руку оттуда, где она лежала у Зуко поперек груди (видимо, он закинул её туда во сне), и сел, чтобы потянуться — и секундой спустя сложиться пополам от боли, прошившей всё его тело насквозь. Зуко рядом с ним остался лежать тихо и неподвижно, когда Сокка сполз с постели и с трудом заковылял к двери. Он открыл её только на волосок, встав таким образом, чтобы своим телом закрыть обзор внутрь комнаты, и движением подозвал первого же попавшегося человека из обслуживающего персонала дворца, отчаянно пытаясь не морщится от боли. Принеси две банки, попросил он и отдал вторую Зуко перед его уходом час спустя — хотя не раньше того момента, когда они оба методично нанесли густую мазь на самые проблемные места и дали впитаться. Дважды. Через пару дней ты будешь в порядке, сказал он Зуко. Это поможет. Просто наноси его при необходимости. Ладно, сказал Зуко куда-то в пол. Завтра будем отдыхать, сказал ему Сокка. Думаю, мы оба это заслужили после вчера. Он сопроводил свою жалкую попытку обернуть это в шутку слабым смешком, и затем задался вопросом, почему его желудок сжался, когда этого всё ещё оказалось недостаточно, чтобы Зуко поднял на него взгляд. Он протянул банку Зуко, и Зуко забрал её — очень бережно, аккуратно, как если бы специально пытаясь не дать их пальцам соприкоснуться. Спасибо тебе, Сокка, сказал он тихо, прежде чем выскользнуть за дверь, и когда она закрылась за ним, Сокка провёл почти целую минуту, уставившись на неё, прежде чем медленно заползти обратно в постель. Следующие полтора дня он провёл, старательно не думая о том, почему от этого воспоминания у него перехватывает дыхание. Однако ничего из этого не имело значения, во всяком случае, не сейчас. У Сокки не было ни единой причины говорить об этом, так что он не поднимает эту тему. Вместо этого он говорит: — Я попросил их принести мазь по рецепту Пра-Пра. Ту, что из медузоанемонового яда. Катара поднимает брови. — Вы настолько сильно перенапряглись? — Я уже готовился воссоединиться с духами предков, — стонет Сокка, и затем добавляет, по большей части для вида, — и всё по его вине. — Не груби. Я думаю, что он очень добрый, — возражает Катара, наверняка только назло Сокке. — Он не чудовище, — Сокка готов это признать, — но он всё ещё… Я не знаю. Он — это что-то. — Когда я говорил с ним, я подумал, что он ничего, — говорит Аанг задумчиво. — Ещё на приветственном пиру, и сегодня на встрече с Советом тоже. Похоже, что он старается изо всех сил. Мне кажется, что он просто очень нервничает из-за того, что оказался в настолько незнакомой среде. Он постоянно окружен незнакомцами — так что я бы не удивлялся, что он всё ещё чувствует себя не в своей тарелке. — Это часть твоей работы, знаешь ли, — замечает Катара, выразительно глядя на Сокку. — Помочь ему влиться. Сокка прожигает её взглядом в ответ. — Я пришел сюда поныть и получить порцию лечения твоей волшебной водичкой, — говорит он. — Я не знал, что попал на мастер-класс «как заставить Сокку чувствовать себя ещё хуже, чем сейчас». — Прости, Сокка, — отзывается Аанг, в то время как Катара закатывает глаза. — Но, быть может, тебе стоит подумать об этом. В смысле, тебе это лучше знать, ведь ты видишься с ним больше, чем кто-либо… — Вот именно, — говорит Сокка. — Мне лучше знать. —… Но здесь всё настолько отличается от всего, что он знал раньше, и я не имею в виду самих людей. Эти обычаи, и еда, и особенно климат — сомневаюсь, что он когда-либо испытывал хоть что-то и близко похожее на это, и теперь оно окружает его на постоянной основе. — Аанг как никто знает, что это такое — оказаться в одиночестве на совершенно незнакомой для него территории. Внезапно Сокка чувствует себя полным идиотом, что из всех людей он решил пожаловаться о чем-то таком именно Аангу. — Для того, кто чувствует себя настолько неуютно и, возможно, даже напуган, — беспечно продолжает Аанг, по всей видимости, не замечая внезапного приступа стыда Сокки, — он справляется вполне неплохо. И мне кажется, что он хороший человек. Даже немного забавный. Его последние слова застают Сокку врасплох — конечно, он знал, что Зуко может быть забавным, но он почему-то не подумал, что это могут заметить и другие. Он даже не подумал, что Зуко может стараться быть забавным специально. — Он знает о некоторых травах, которые используют целители, — с одобрением замечает Катара. — Даже больше, чем некоторые из моих студентов, и намного больше, чем можно ожидать от того, кто вообще не занимается целительством. — Поберегись, Аанг, — за неимением лучшего, произносит Сокка, растягивая слова, — кажется, Катара нашла себе парня получше. Аанг смеётся, а взгляд Катары из задумчивого становится раздраженным. — Ты такой придурок, Сокка, клянусь духами. Аанг пожимает плечами. — Возможно, чем свободнее он будет чувствовать себя на Южном Полюсе, тем спокойнее тебе будет рядом с ним. Или чем спокойнее ему станет рядом с тобой, тем… В общем, и наоборот. Наверное. — Ого, — говорит Сокка с каменным выражением лица. — Ты такой мудрый. Несмотря на очевидный сарказм, Аанг всё равно приосанивается.

*

Тот день, когда Сокка наконец-то решает, что они оба достаточно оправились от своего знакомства с осьминогомамонтом, чтобы попробовать что-то более существенное, чем уроки истории, становится тем днем, когда Сокка обнаруживает, что Зуко скрывал от него кое-что. По коридору, ведущему в покои Зуко, плывет незнакомый, но совершенно потрясающий аромат, который становится только насыщеннее, чем ближе Сокка подходит к двери его комнаты. — Что это такое? — требовательно спрашивает Сокка, когда Зуко открывает дверь и чудесный запах с полной силой окутывает его. — Что? — спрашивает Зуко, немедленно оборачиваясь и пристально оглядывая свою комнату, как если бы думая, что где-то в углу прячется неведомый преступник. — Этот аромат, — поясняет Сокка. — Это чай? — Оу, — говорит Зуко, — Да. Он отступает, так что Сокке становится виден столик у Зуко за спиной, где покоится чайник и пара чашек. — Ты бы… хотел выпить чашечку? Сокка бы хотел. — Думаю, ты уже можешь пить, — говорит Зуко, наливая чай и Сокке. — Я убедился, чтобы он был не слишком горячий. — Спасибо, чувак, — говорит Сокка, поднимая чашку к губам. Он делает глоток, затем ещё и ещё. Он смотрит на Зуко широко распахнутыми глазами. — Что это за вид чая? — спрашивает он неверящим голосом. — Это тебе из кухни его принесли? — Эм — нет, — отвечает Зуко удивленно. — Вообще-то, я заварил его сам. Сокка хмурится. — Ты? Как? У тебя же нет… Зуко поднимает бровь. — Оу, — говорит Сокка. — Точно. Зуко улыбается, едва-едва, но эта улыбка освещает всё его лицо. Сокка откидывает голову назад и залпом допивает чай, просто чтобы иметь причину не смотреть ему в лицо. — Ну ладно, — говорит он, уже скучая по чудесному напитку. Он отставляет чашку на стол и встаёт. — Пойдем. Он делает шаг в сторону двери, утаскивая Зуко за собой, когда бросает взгляд вниз и видит обувь, в которую обут Зуко. — Туи и Ла, — стонет он, жестом указывая на ступни Зуко. — Только не они. Опять. Зуко с возмущенным видом делает шаг назад. — Мои ботинки, — говорит он едко. — Что с ними не так? — Ну, они отстой. Это во-первых. Зуко скрещивает руки на груди в защитном жесте. — До этого момента они служили мне нормально. — Они почти не утеплены, и их невозможно снять. Они просто пощечина водонепроницаемости. И даже если отбросить в сторону то, как они ведут себя в сугробах, но сегодня мы собираемся ходить под парусом, и ты просто не можешь надеть это на лодку. У этой подошвы нет никакого сцепления с поверхностью. Ты поскользнёшься и тут же свалишься за борт. — Они служили мне нормально по дороге сюда, — упрямо говорит Зуко. — Ага, — соглашается Сокка. — На огромном металлическом корабле, борт которого находится в дюжине футов над океаном и на поверхности которого тебе наверняка не приходилось много бегать. Надень что-то другое. Зуко пялится на свои ступни, хотя Сокка не может понять, действительно ли он рассматривает свои ботинки или просто избегает его взгляда. — Все ботинки, что я привез, примерно такие же. Сокка вздыхает. — Ладно, — говорит он. — Пойдем со мной. Прежде чем Зуко успевает шевельнуться или заспорить, Сокка уже хватает его за плечо и тянет за собой по коридору. — Чт — куда мы идем? — требовательно спрашивает Зуко. — Ко мне в комнату, — отвечает Сокка. — Я собираюсь одолжить тебе ботинки. Когда они приходят на место, Зуко неловко маячит в коридоре, молча наблюдая, как Сокка выуживает из-под кровати свою вторую любимую пару обуви. — Как они? — спрашивает Сокка, когда Зуко зашнуровывает их. — Нормально, — отвечает Зуко. — Нормально, нормально, нормально, — передразнивает его Сокка, закатывая глаза. — Я знаю тебя только неделю и уже в курсе, что «нормально» составляет примерно треть твоего словарного запаса. Давай-ка мы попробуем использовать слова, которые действительно имеют хоть какое-то значение, хорошо? Они слишком большие или слишком маленькие? Или вообще впору? Зуко колеблется. — Они немного большие, — признаёт он. Сокка кивает. — Большие — это уже что-то. С этим я могу работать. Вот, — говорит он, поворачиваясь, чтобы начать рыться в одном из ящиков своего шкафа. — Снимай их и надень эти носки поверх тех, что сейчас на тебе. На время сойдет.

*

После той катастрофы, которой обернулась их первая вылазка за пределы города, Сокка решает больше не испытывать судьбу. Для первого их выхода в море, решает Сокка, их главной целью будет просто дать Зуко привыкнуть к нахождению на борту судна, которое сделано не из металла и не размером с большой дом. Он сомневается, что у Зуко есть какой-то опыт с чем-то за пределами этих критериев, и стоит им выйти за пределы гавани, как его правоту подтверждает реакция Зуко на ледяные на ландшафты вокруг них. — Я никогда не бывал на судне, с борта которого я могу коснуться воды, — говорит он с выражением на лице, которое стало Сокке хорошо знакомо во время первого их совместно проведенного дня, когда они осматривали город. — И она такая чистая — рыбу можно увидеть прямо отсюда. — Тебе повезло, что вы прибыли почти к началу лета, — фыркает Сокка. — Зимой эта часть полюса обычно полностью покрыта льдом. Нам приходится взламывать его, чтобы поймать хоть что-то. — И всё же. Как ты думаешь, как далеко от нас они находятся? Сокка склоняется к краю лодки, чтобы заглянуть в воду. — Ну, это арктические лососекрабы. Вообще-то, они больше, чем кажется отсюда — они обычно водятся на глубине от сорока до пятидесяти футов. — Пятьдесят футов, — повторяет Зуко, как будто не в силах поверить своим ушам. — В Стране Огня нет ничего и близко похожего на это. Сокка бросает на него задумчивый взгляд и опирается локтями на борт. — А что есть? И Зуко рассказывает Сокке о том, каково это — бороздить моря в Стране Огня, и о животных, которых там можно встретить, и не в силах скрыть настороженное веселье, когда Сокка рассказывает ему про тот раз, когда он чуть не проиграл в стычке с коаловыдрой. Сокка ведет их судно мимо западной части фьорда, попутно рассказывая Зуко о том, что он делает. Здесь царит умиротворение, и даже несмотря на океанские волны и периодическую качку лодки, тут спокойнее, чем в городе — во всяком случае, с тех пор, как на Южный полюс прибыл Зуко. — Итак, — говорит Сокка после долгого молчания, во время которого они позволили судну дрейфовать меж океанских волн. — Как у тебя складываются отношения с Юи? Он чувствует, что ему искренне интересно это знать. Хотя всё время, что они проводят вместе, всегда происходит под надзором сопровождения, они должны были провести достаточно времени в компании друг друга, чтобы составить хоть какое-то представление друг о друге. У Сокки не было возможности поговорить об этом с Юи, и это значит, что Зуко — единственный иной вариант, который есть в его распоряжении. — Нормально, — сообщает Зуко с присущим ему красноречием. — Она очень… добра. — Ага, — говорит Сокка. Он поигрывает концом веревки. — Так… она нравится тебе? — В ней нет ничего, что бы могло не нравится, — говорит Зуко, что хотя и является правдой, вообще-то не отвечает на вопрос Сокки. Но Сокка, только по доброте душевной, решает оставить эту тему. Исключительно ради Зуко, разумеется, а не из-за собственной трусости. После этого Зуко наклоняется еще ниже за борт, как будто бы высматривая еще колонии лососекрабов, но гораздо вероятнее, что он просто пытается избежать взгляда Сокки. Быть может, то, что случается дальше — это вина Сокки, а может, это просто врождённая неудачливость Зуко, но в следующий миг внезапно налетевший порыв ветра вздымает паруса, отчего лодка резко кренится в сторону. Для любого, кто привык ходить под парусом на подобном судне, это не стало бы проблемой, достаточно просто скорректировать стойку. Но для Зуко, который, как воображает Сокка, ни разу в жизни не ступал на борт судна меньшего, чем то, на котором он прибыл, и уж точно не управлял лодкой, остаться на ногах не представляется возможным. Он удивленно вскрикивает и пытается ухватиться за что-нибудь, когда лодка кренится, но его инерция играет против него, отбрасывая его в сторону правого борта и едва не выкидывая за борт лодки. Сокка даже не успевает толком подумать, как он бросается через всю палубу, схватив Зуко за капюшон его куртки и оттаскивая от края; он прижимает его к собственному телу и больше не отпускает. Пожертвовав собственной устойчивостью, чтобы поймать Зуко, ему ничего не остается, кроме как прильнуть как мачте. Прижавшись спиной к деревянному столбу и одной рукой тесно прижимая Зуко к себе, он использует вторую руку, которая всё ещё не отпустила верёвку, чтобы попытаться выровнять паруса. К тому времени, как ему удается справиться с судном, а море вокруг них утихомиривается, обе руки Зуко крепко цепляются куртку Сокки, а на его лице горит румянец. Он поднимает глаза на Сокку, и Сокка смотрит в ответ, и они стоят так близко, что Сокка внезапно и неудержимо вспоминает то утро после их кошмарного похода на Восточную гору, и то, как Зуко выглядел в его одежде, в его постели, и как отчетливо и резко выделялись его длинные темные ресницы на бледной коже его щёк. — Мы идем под парусом уже который час, а ты так и не привык к морской качке, — нарушая молчание, прыскает Сокка. Зуко краснеет ещё гуще и наконец-то отстраняется, рывком высвобождаясь из хватки Сокки. — Привык я к качке, — шипит он. — Не лезь не в свое дело. — Убедиться, что ты сможешь управлять лодкой так, чтобы справиться с гонкой во льдах — это и есть моё дело, ваше высочество, — огрызается Сокка в ответ, используя официальное обращение просто для того, чтобы увидеть, как лицо Зуко исказится от молчаливого негодования. — И шаг первый — это убедиться, что ты вообще способен остаться на борту. По челюсти Зуко ходят желваки. — Тогда лучше бы тебе вернуться к своей задаче. — Ну да, ну да, — говорит Сокка, отворачиваясь, чтобы начать разворачивать кливер. — Знаешь, большинство членов Племени Воды учатся ходить под парусом под руководством своих отцов. Зуко застывает. — Быть может, ты не заметил, — говорит он напряженно, — но моего отца вообще-то здесь нет. — Да расслабься ты, — говорит Сокка. — Я не — я просто отметил это. Я вообще-то тоже учился не у своего отца. — Правда? — спрашивает Зуко после паузы. Сокка качает головой. — В смысле, он много чему меня научил, но когда я был ребенком, он был так занят. Он только что стал Верховным Вождём и пытался разобраться со всем, что на него свалилось вместе с этим титулом, так что моя мама была первым человеком, который по-настоящему научил меня ходить под парусом. — Наверное, она в этом очень хороша, — говорит Зуко. Сокка сглатывает. — Да. Она была. Здоровый глаз Зуко распахивается. — Прости, — говорит он. — Я не понял, что… — Всё нормально, — перебивает Сокка. — Это случилось давно. Несчастный случай. Она и её команда отправились на Северный берег, чтобы попытаться разобрать один из старых кораблей Страны Огня, — говорит он, и он так давно ни с кем не говорил об этом, и он не знает, почему из всех людей он говорит об этом с Зуко, но слова сами вырываются у него из груди, быстрее, чем он может остановить себя. — Он остался там после одного из первых вторжений и был там уже целую вечность, и со всеми переменами, которые начал Хозяин Огня Айро, наверное, людям хотелось думать, что, возможно, нам больше не нужно это напоминание о… о том, какой Страна Огня была раньше. Она была одной из первых, кто поднялся на борт, и попала в одну из старых ловушек, которая даже не должна была работать, но всё же — Он обрывает себя, чтобы сделать судорожный вдох. Когда он поднимает глаза, глаза и рот Зуко распахнуты, а лицо выражает неприкрытый ужас. — Сокка, — выдыхает он. — Мне так жаль. Сокка качает головой. — Это не твоя вина. Я знаю это, — и он правда это знает. Хотя он знает и то, что то чувство предательства, что он ощутил, когда его отец сказал ему, за кого Юи выходит замуж, шло отсюда — из понимания, что если бы не преступления Страны Огня и не отчаянное желание его собственного народа забыть о них, то мать Сокки всё ещё была бы жива. — И всё же, — говорит Зуко. — Мне жаль. — Он колеблется. — Моя мать тоже умерла, когда я был маленьким. Я знаю, что это не то же самое, но… — он затихает. Он смотрит не на Сокку, но куда-то вглубь океана, будто ждет, что тот преподнесет ему дар, или откроет свои тайны, если только он будет вглядываться достаточно долго. Сокка думает о пещере на Восточной горе и мягкой силе руки Зуко, распростершейся поверх сердца Сокки, отмеряющей его дыхание по тому, как поднималась его грудная клетка. Он думает об улыбке Зуко, всегда такой настороженной, но извечно искренней, и о простом металлическом чайнике, в котором он заваривает чай, и о том восхищенном взгляде, которое застыло на его лице в ту ночь в городе — взгляде беззастенчивого изумления перед странным новым миром, в котором он оказался. Что бы Сокка не чувствовал по отношению к Стране Огня из прошлого — и всё еще продолжает чувствовать прямо сейчас — это совершенно отличается от того, что он чувствует по отношению к Зуко. Зуко больше, чем — лучше, чем всё то ужасное, что Страна Огня совершила. Но Сокка не знает, как ему выразить это — как минимум так, чтобы не звучать, как полный идиот — так что он не говорит ничего. Вместо этого он опускает руку Зуко на плечо, и от неожиданного прикосновения тот вскидывает голову. Один только цвет его глаз теплее чем всё, что можно встретить в естественной среде Южного Полюса, и какой-то миг Сокка гадает, неужели у всех в Стране Огня такие глаза; неужели все в Стране Огня выглядят так, как Зуко выглядит сейчас, сияя в тусклом свете, как если бы гаснущие лучи солнца напоследок выбрали коснуться именно его. По какой-то причине, он сомневается в этом. — Идём, — говорит Сокка наконец. — Мне нужно ещё многому тебя научить перед возвращением на берег. Зуко кивает. Они оба встают, и Сокка наконец-то выпускает его плечо. Он больше не соприкасаются друг с другом до самого возвращения в гавань, но тепло этого прикосновения не оставляет Сокку ещё долгое время.