***
Чтобы не смущать Диму ещё больше, Арсений заказывает им комфорт плюс вместо бизнеса. Илью, своего водителя, тоже отпускает. Он действительно может без проблем подстраиваться, ему не составляет труда потерпеть какие-то неудобства, от которых он отвык. Как бы цинично это ни звучало, но Арсений воспринимает это скорее как собственную сверхспособность. В такси он просит Позова перейти на «ты» хотя бы вне работы. По правде говоря, они и так продержались довольно долго, учитывая, что Арсений ненавидит часто и долго выкать. Официоза в его жизни хватает за глаза. Дима выбирает что-то похожее на бар, в котором выступал Шастун, но в приличном районе ближе к центру. Соответственно, и выглядит место куда более презентабельно, но не слишком вычурно. В самый раз. Сначала ему ожидаемо неуютно, и они молча выбирают закуски с напитками. Арсений как хороший политик даёт время привыкнуть к себе. Они всё ещё люди разного положения и статуса, скорее всего, разных взглядов на жизнь и, может, даже на политику. — Классное место. Спокойное в вечер пятницы для бара, у тебя хороший вкус, — Арсений ободряюще улыбается. — Скорее, мне просто есть с чем сравнить. И я знаю слишком много хороших, но неприметных мест по городу, поэтому выбрать не так сложно, — Дима обхватывает руками принесённый коктейль, заглядывая в окно рядом со столиком. Там в вечерних огнях носятся туда-сюда бесконечные пешеходы. — Это связано с тем, что твой друг — музыкант? По чуть нахмуренному лицу Димы и образовавшейся паузе Арсений понимает, что к обсуждению других людей они не слишком готовы. По крайней мере, Шастуна. Но, видимо, что-то для себя решив, Дима спокойно продолжает: — Да, в том числе. Помогаю чем могу. — Иногда мне кажется, что ты слишком хороший друг. Мне до сих пор твои огромные испуганные глаза после той его СМСки во снах видятся, — Арсений весело ухмыляется. Дима наконец расслабляется и мягко посмеивается, переводя внимание на Арсения. Тот вертит в руках картошку фри. — С ним невозможно быть плохим другом. Ему нужны хорошие люди, или он вообще во всём мире разочаруется с концами. Арсений понятливо угукает, почему-то вспоминая последнюю фразу Антона у полицейского участка. А потом сам себя одёргивает, потому что чёрт его вообще знает, при чём здесь Шастун. И зачем ему вся эта информация. Этого парня в его жизни и так становится преступно много, поэтому Арсений переводит разговор. Они находят точки соприкосновения в обсуждении детских воплей и запросов, и поначалу Арсений отвечает односложно, совершенно не привыкший к разговорам о своей развалившейся семье. Но втягивается, обнаруживая, что именно таких разговоров ему давно и не хватало. Приятно осознавать, что не он один барахтается в отцовстве, балансируя между страхом всё испортить и неуверенностью в собственных поступках. Дети — слишком большая ответственность даже для человека с огромным штатом подчинённых. Дима тепло рассказывает о бытовых семейных вещах, и на это Арсений только поддакивает и кивает, потому что собственного опыта ничтожно мало. Позитивные воспоминания о семье то ли испарились под дальнейшим негативом, когда он окончательно всё разрушил, то ли были настолько редки, что просто померкли со временем, растворившись среди серых будней. От этого и от того, какой у Димы затуманенный счастливый взгляд, когда он вспоминает родных, становится немного тоскливо. Вряд ли у Арсения теперь когда-то будет так же. Однако разговор течёт так, как и задумывался — они оба расслабляются, и, кажется, Дима становится чуть более благосклонен к боссу. В какой-то момент он отходит в уборную, и Арсений шумно выдыхает. Даже не верится. Он впервые общается с кем-то просто потому, что обычные люди так делают: ходят на неформальные встречи с коллегами, обсуждают свою жизнь и при этом не ждут, что от них начнут что-то требовать, будут возвращаться к делам или припоминать давние долги и услуги. Он просто комфортно проводит время. В новостной ленте Telegram Арсений не находит ничего интересного и переключает своё внимание на зал. У барной стойки собралось уже приличное количество людей, несколько парочек танцуют под знакомую медленную мелодию на импровизированном танцполе между столиками, а вечернюю улицу за окном практически не разглядеть — тёплое освещение бара отражается в окнах. У Арсения хорошо просматривается вход в зал, особенно после ухода Димы. Наверное, поэтому неприлично высокая фигура привлекает его внимание. Сначала Арсений думает, что ему мерещится. Может, он просто рехнулся окончательно, и паранойя его наконец догнала. Но, судя по растерянному виду Антона, который тоже его замечает, он вполне реален, и у Арсения не поехала крыша. Шастун выглядит так, словно планирует прямо сейчас развернуться и позорно свалить. Арсений даже не знает, хорошо ли, что Антон, топчущийся у входа, ему не чудится. Возможно, игра больного сознания была бы наиболее безопасным вариантом. Но его тело явно реагирует быстрее мозга. Арсений широко усмехается и приветственно машет. Лицо Антона разглядеть трудно, поэтому насладиться откровенным шоком не выходит, но, кажется, тот тяжело вздыхает, что-то для себя решив, и подходит к столику. — Вы что-то хотели? — подчёркнуто вежливо спрашивает он. — Имейте в виду, я подошёл только потому, что вроде как обязан вам после недавнего инцидента. Арсений растерянно моргает. Вообще, когда помогаешь кому-то, по привычке ожидаешь хоть немного благодарности в ответ. Хотя Арсений уже успел понять, что Антон Шастун — особый случай. Поэтому, будучи немного задетым, он напрягается против своей воли. Неужели всё действительно должно быть вот так сложно? И вообще, период неожиданных совпадений когда-нибудь закончится? С трудом верится, что Антон мог случайно попасть в бар, в котором Арсений оказался спонтанно. Тогда зачем ещё мог здесь нарисоваться Антон, если не для благодарностей? — Присаживайтесь, нечего стоять в проходе и привлекать излишнее внимание, — и пока парень аккуратно садится, всё ещё косясь недоверчиво, Арсений продолжает чуть более строго, чем собирался. — Вы действительно обязаны мне. Но обычного «спасибо» будет вполне достаточно. — Тогда спасибо. Это было довольно мило с вашей стороны, хотя и совершенно непонятно, нахуя. Теперь я могу идти? — Антон смотрит упрямо и зло. Это совершенно не укладывается в голове, но вполне согласуется с тем характером Антона, который можно было заметить в предыдущие несколько встреч. — Что тут происходит? — Арсений растерянно поднимает голову, совсем не ожидая увидеть Диму. К своему стыду, он как-то о нём забыл. Любопытно, что Позов выглядит не менее удивлённым. — Шаст? Появление Димы помогает не перейти на повышенные тона. Наоборот, Арсений бесшумно вдыхает поглубже и выдавливает из себя подчеркнуто вежливую улыбку: — Обмениваемся любезностями. Хотя Антону не помешало бы быть чуть более благодарным. Я действительно мог ничего не делать, но Дмитрий уж очень сильно за вас переживал, — обращается он к Шастуну. — Хотя я не совсем уверен, достойны ли вы вообще такого друга. Глаза Димы грозятся вылезти из орбит, но Арсений этого уже не замечает, потому что всё внимание уделяет Антону. Тот, кажется, точно так же готов сорваться, как и Арсений. Вообще, чёрт знает, какая муха укусила этого парня. Но эта очевидная ненависть из-за грёбаной аварии, которая может случиться буквально с каждым пешеходом и любым водителем любого статуса, находится выше его понимания. И вообще, это все ещё не его, Арсения, вина. Он всего лишь пассажир. А судить людей по их работе низко даже по меркам такого говнюка, как Попов. Дима занимает место всё так же напротив Арсения. Антон пропускает его к стенке, а сам садится с краю. — Арсений Сергеевич, — начинает Позов не слишком уверенно. У него на лице написано, что он считает такие заявления очень плохой идеей. — Я думаю… Узнать, что думает Дима, не удаётся, потому что Антон друга перебивает. — Сомневаюсь, что вы вправе решать, кто и каких друзей достоин. Для этого нужно в принципе знать такие понятия, как «дружба» и «честь», — Антон выглядит так, словно не пытается этими словами как-то задеть или обидеть. Он озвучивает то, во что действительно верит. — Поймите правильно, Арсений, я благодарен вам за то, что вытащили меня из отделения, ровно настолько, насколько могу. А могу не очень. Дело не лично в вас, просто я не люблю людей вашей профессии. И уж не знаю, что вам нужно, но буду признателен, если вы наконец прекратите меня преследовать. Уверен, у вас есть масса более интересных дел. Вряд ли вас действительно должен интересовать скромный сотрудник книжного магазина. Скромным Антона, конечно, назвать язык не поворачивается. Арсений пытается проглотить всё это, правда. Он должен бы махнуть на Антона рукой, вежливо попрощавшись, чтобы тот действительно шёл по своим делам. Однако есть одно «но»: он никого не преследует. А вот поверить, что кто-то преследует его, можно запросто. — О, как же это потрясающе звучит, — Арсений уже даже не сдерживает весь накопившийся яд. — Вы не любите таких людей, как я, но меня при этом вообще не знаете. Вы судите только по тому, что видите, а видите вы то, что я или другие депутаты позволяем видеть по долгу службы. И, просто напоминаю, я, как минимум, оказался здесь первым. И несколько часов назад даже не знал, что буду здесь. Возникает резонный вопрос: кто кого преследует? Арсений на секунду переводит взгляд на Диму. Тот поражённо застывает, вскинув брови, и открывает рот, чтобы, вероятно, как-то защититься, но ему не дают и слова вставить. — Я мог бы сказать «знаешь одного депутата — знаешь всех», но это слишком эмоциональное заявление. Оно тоже имеет право на существование, но вот вам язык фактов: то, что вы вмешались в ситуацию и решили порисоваться перед своим помощником, никак не отменяет того факта, что ваш совокупный доход за прошлый год превышает шесть миллионов, но при этом у вас хватает совести голосовать за законопроект об утверждении прожиточного минимума на уровне шестнадцати тысяч рублей. Да, я посмотрел вашу декларацию о доходах, не нужно делать такое удивлённое лицо. Уверен, вы тоже наводили обо мне справки. И поэтому вот вопрос к вам, Арсений Сергеевич, — отчество Антон произносит с явной издёвкой, словно подчёркивая, что вовсе не вкладывает в это ни толики уважения. — Слабо прожить на шестнадцать тысяч в месяц? Уверен, что у вас завтрак обходится дороже. И вы после этого смеете мне рассказывать о таких высоких материях, как благодарность. Если бы я знал, что меня выпускают из-за вашего вмешательства, я бы ударил того майора в морду, чтобы точно оказаться в камере снова. Уж лучше ещё раз пройти через прелести пыток в полиции, чем оказаться в долгу перед кем-то вроде вас. А, и кстати. Технически первым в этом баре оказался всё же я, потому что я здесь работаю. Всё это начинает походить на какой-то идиотский фарс. Позов выглядит так, словно вот-вот умрёт от ужаса. А Антон настолько увлечён своим монологом, что подался всем корпусом вперёд, прожигая Арсения ненавидящим взглядом. Это не злость на его предыдущие слова, нет. Это чистое отвращение. И что бы Антон ни говорил, но обращено оно к конкретной личности. Арсений не собирается уступать, поэтому, сцепив руки в замок, облокачивается на стол, уставившись на Антона в ответ. В результате они настолько близко, что их носы разделяют едва ли тридцать сантиметров и густое напряжение, витающее в воздухе. — Все кому не лень норовят выдать чиновникам прожиточный минимум, отпустить их в свободное плавание и посмотреть, что будет, — Арсений отвечает намеренно спокойно, но внутри клокочет злость. — Но ни вы, ни ваш друг, судя по тому, что вы оба находитесь здесь, — не бедствуете. И зарплаты даже в регионах не соответствуют этим цифрам, ведь существует куча надбавок в виде тех же премий. А люди, которые действительно бедствуют, либо не умеют жить по средствам и не знают принципы экономии, либо не способны реализовать себя. В этом мире все живут так, как научились, и если кому-то чего-то не хватает, то они научились хреново. Арсений знает, что ведёт себя именно так, как Антон ожидает от него, подтверждая, по сути, все его слова. А ещё он знает, что безбожно врёт самому себе. Но не может позволить себе вестись на подобные обвинения. Это не первый в его жизни подобный разговор и далеко не последний. В каком-то смысле его работа — быть грёбаным говнюком, чихающим на интересы людей. И от этого уже никуда не деться. — Вы правы, у меня действительно есть такие деньги, — продолжает Арсений, едва отдышавшись. — Но я хоть что-то делаю для этой страны и этих людей. Предлагаю законы, помогаю, чем могу. А что делаете вы помимо пустых слов? Больше всего поражает не реакция Антона. Он-то как раз действует логично, делая глубокий вдох так, словно пытается хоть немного успокоиться. Нет, Арсения поражает поведение Позова. Тот поворачивается к другу, и в его взгляде одновременно плещутся страх и какая-то странная мольба, природу которой понять практически невозможно. По крайней мере, для этого мало информации. — Теперь понятно, почему законы в нашей стране такие хуёвые. Их же пишут идиоты вроде вас, — Антону, кажется, удаётся вернуть какое-то подобие самообладания. — Если вы не в состоянии сделать простой вывод о том, что я точно не сижу сложа руки, зная о как минимум двух приводах в полицию за участие в несанкционированных акциях, во время одного из которых меня пытали, что довольно редко происходит в случае с обычными людьми и обычными акциями протеста, то вы действительно простой идиот. Так, говорящая голова, умеющая заниматься лишь бессмысленным популизмом. А во-вторых, зарплата воспитателя в детском саду в Воронеже — шестнадцать тысяч рублей. Аккурат по границе МРОТа. С палочно-галочной в виде категории педагога, участия в бесконечных дебильных конкурсах и небольшой доплаты за ребёнка с ОВЗ в группе выходит около восемнадцати. Видимо, педагоги хуёво научились жить эту жизнь, решив учить чему-то детей, ага. И насчёт моего пребывания в Москве... Конечно, вы абсолютно правы, я тут сижу, шикую, «Кристалл» пью по выходным, а свои копейки сейчас пойду забирать чисто на «шпильки», ведь мотаюсь как бешеная собака после смены в магазине по клубам из большой любви к искусству. Вы, Арсений Сергеевич, совершенно ничего не знаете ни о людях, ни о реальной жизни. — Шаст… — осторожно пытается предостеречь Антона Дима. Но, конечно, слушать мудрого друга никто не собирается. — Вы этой стране и «этим людям», как вы мило отгораживаетесь от собственного электората, делаете только хуже. Не больше, чем паразиты. Вижу, вам, походу, неприятно, — Антон улыбается, явно довольный собой. — Прекрасно. Но что вы будете делать, господин Попов? Ударите? Затащите в тёмное помещение, где пара головорезов будут меня пиздить несколько суток? Прикопаете в ближайшем лесу? Я не слишком цепляюсь за эту жизнь, чтобы бояться кого-то вроде вас. Но если вы начнёте мне угрожать, то не просто докажете, что я говорю о вас правду. Вы окажетесь намного хуже. И от меня вы можете избавиться. А с уязвлённым самолюбием и тем немногим, что в вас осталось от человека, что будете делать? В глубине души мы оба понимаем, что правда на моей стороне. Так что настоящей и искренней благодарности от меня вы не получите до тех пор, пока вы и вам подобные продолжают ежедневно калечить другие судьбы. А теперь мне пора идти, забирать свои копейки, чтобы «не бедствовать», как убеждён один обоим нам известный депутат. Антон действительно встаёт и делает шаг в направлении центра зала, оставляя тем самым последнее слово за собой. Но затем вдруг оборачивается и смотрит на Арсения с прищуром. — Я надеюсь, у вас достаточно ума, чтобы не вымещать злобу на Диме. Он тут совершенно ни при чём. И я кое-что вспомнил. За Асю действительно спасибо. И, пожалуй, это «спасибо», произнесённое Антоном, звучит искренне. Он уходит, больше ни разу не обернувшись, и теряется где-то в административных помещениях. Арсений откидывается на спинку кресла, сжимает переносицу, сдавливая прикрытые глаза. После этого разговора разболелась голова. –А… Арсений Сергеевич, — Позов, кажется, всё ещё не может нормально прийти в себя после этой сцены. Натуральная комедия для Арсения — полноценный хоррор для Димы. — Мне жаль? Арсений усмехается, но Дима тут же себя поправляет: — Очень жаль, что вечер так заканчивается. Арсений наконец расслабляется, тоскливо поглядывая на свой пустой бокал. Но заказать что-то к выпитому вину пока не решается. — Главное, что он заканчивается. Дима выглядит искренне расстроенным. Что ж, ему придётся привыкнуть — с Арсением даже обычные вылазки в бар превращаются в грёбаный цирк. — Спасибо за вечер, — устало выдыхает Арсений. — С тобой мы правда хорошо посидели. И я за всё заплачу, Дим, даже не пытайся настаивать. Позов косится то на него, то куда-то в зал, всё ещё максимально растерянный. — Иди к Антону, боже, — Арсений понятливо улыбается. — Всё нормально. Я же депутат. Я слышу всё это каждый день. И в порядке, поверь. Они какое-то время смотрят друг на друга — Арсений спокойно и стойко, а Дима — неуверенно и загнанно. Потом Позов сбивчиво благодарит за вечер, и они прощаются. Нормального нет примерно нихуя. Антон Шастун раздавил Арсения, и это факт. Арсений всё ещё врёт нагло и без запинки — тоже факт. Если бы он действительно слышал каждый день что-то такое на встречах в парламенте, с журналистами, да с кем угодно — летели бы головы. Потому что никто не допустит к высоким чинам таких наглухо отбитых людей, способных на духу выдавать правду-матку и ничего не бояться. Именно поэтому слова Шастуна бьют, по ощущениям, в самое яблочко. Арсений заторможенно крутит в руках пустой стакан, на дне которого плещутся бордово-красные капли, и от того, чтобы не раздавить это хрупкое стекло в ладонях, его останавливает только внимательно косящаяся на его столик официантка. Он думает, что всё это какой-то ёбаный сюр. Арсений бегал от себя самого и своих мыслей так долго и упорно не для того, чтобы какой-то недорэпер окунул его головой во всё это дерьмо, вынуждая задыхаться и возвращаться к своему прошлому снова и снова. К цепочке принятых решений и отброшенной совести. Арсений настолько уходит в себя, что вздрагивает, когда официантка касается его плеча и спрашивает, всё ли хорошо. Но берёт себя в руки, признавая свой личностный провал. Ставит себе пометку перестать так зацикливаться на чужих словах, как бы больно они ни резали, — это плохо влияет на самоконтроль. В хорошие дни он бы ни за что не подпустил незнакомого человека к себе так близко. Это могло быть чревато. И Илью он отпустил, видимо, действительно поехав крышей. Арсений наконец собирает себя в кучу, уверяет, что всё хорошо, и расплачивается по счёту, оставляя чаевых больше обычного. В конечном итоге, кто такой этот Антон Шастун, чтобы просто появиться в его жизни и распинать незыблемые устои? Правильно, никто. Арсений не собирается больше думать об этом самоуверенном придурке ни секунды.***
Даже выходные у Арсения расписаны. Например, ему нужно встретиться с Эдом, который уже откровенно достал своими ежедневными бессмысленными попытками поговорить ни о чём. А ещё до зубовного скрежета хочется забрать дочь и наконец-то провести с ней полноценные совместные выходные. После обещанной Арсением двухнедельной поездки за границу пересечься не было времени, и на эти выходные Арсений ставит многое. Но ставка не сыграла. Сначала Арсений спит до полудня, что ему несвойственно, а потом получает звонок от Станислава Игоревича и приглашение на посиделки на загородной даче. К сожалению, это выбор без выбора. Поэтому сейчас, максимально собранный, но минимально официальный, Арсений несётся по трассе, надеясь не проебать нужный поворот. За рулём находиться просто нереально приятно. У него не самая свежая по нынешним депутатским реалиям бэха, но бралась она из салона и первое время выплачивалась натурально в кредит. Это потом появились деньги, и кредит закрылся в рекордные для банка сроки. Это первая его машина, рабочая и всё ещё любимая лошадка. Арсений часто ловит тоску, сидя на заднем сидении в рабочей машине, управляемой личным водителем. Но в центре Москвы тратить нервы и убивать по пробкам коробку передач своей драгоценной бэхи Арсений не собирается. Поэтому редкие поездки за рулём доставляют почти детское удовольствие. Жаль, что повод выдался не из лучших. Шустов Станислав Игоревич является большим человеком даже с учётом нынешнего социального положения Арсения. С ним приходится считаться. И Арсений хорошо представляет, куда собирается и что конкретно там будет происходить. Это всегда похоже на испытание, но сегодня ему как-то по-особенному дурно от волнения. Дача Шустова остаётся всё такой же помпезной, под стать её обладателю. Преодолев охрану у ворот, Арсений вылезает из машины, тут же натыкаясь на главу дома, вышедшего поприветствовать его лично. Шустов выглядит неприятно. У него стереотипно огромный живот, что из-за низкого роста делает его похожим на колобка. Станислав Игоревич, сверкая несколькими золотыми зубами, крепко жмёт протянутую Арсением руку. Придётся приложить немало усилий, чтобы не отдёрнуть ладонь — у Шустова потные и влажные руки. А ещё от него несёт то ли вчерашним перегаром, то ли сегодняшним догоном. Накинутое на плечи полотенце и такое же, обвивающее бёдра, наталкивают на мысль о том, что Шустов вылез прямиком из бани. В его системе ценностей это честь, и она должна быть оплачена сполна. — Станислав Игоревич, вытащили вы меня, конечно, очень неожиданно, — еле выдавливает из себя любезную улыбку. Он предчувствует какой-то пиздец. Маленькие серые глаза на заплывшем лице впиваются в Арсения, оценивая. Шустов пялится с хваткой натасканной псины. — Арсюш, мне тут птица напела, что ты вообще не отдыхаешь. На новогодних праздниках пахал, нельзя же так, — Станислав Игоревич сразу же сворачивает по узкой тропинке в сторону солидного здания в конце участка. По размерам баня могла бы сойти за целый дом. Несмотря на окружающую роскошь, во дворе у Шустова пустовато, а сквозь серый подтаявший снег проступала коричневая грязь. Летом здесь куда приятнее, по отросшему газону можно было бегать босым и наслаждаться прохладой травы. Возможно, так и поступают мелкие внуки Шустова, Арсений не вдавался в подробности. От огромной голой спины, маячащей впереди, идёт пар. Сам же Арсений кутается в пуховик. Хотя скоро и ему он не пригодится. Арсений не слишком жалует бани, отец в детстве таким тоже не баловался, поэтому прочувствовать прелесть типичного мужицкого духа так и не удалось. Но в мире русской политики неформальная обстановка для решения непубличных вопросов часто не предполагает иного. Обычно Арсений справляется лучше, но почему-то именно сегодня терпеть всё это совершенно нет сил. Блевать от происходящего хочется уже сейчас. В тамбуре приходится скинуть всё и повязать вокруг пояса широкое полотенце. Арсению отвратительно неуютно и холодно, так что он проскальзывает внутрь. Открывшаяся в комнате отдыха картина бьёт рекорды по тошнотворности. Стоящий в помещении дым от кальянов застилает глаза, а скрывшихся за женскими телами мужчин почти не разглядеть. Знакомых, по крайней мере, вроде нет, что уже радует. Но пройтись и пожать всем руки всё равно приходится. Многих Арсений шапочно знает. Чины тут собрались разные — от какого-то московского генерала до помазанных выслужившихся помощников того же Станислава Игоревича. Остальных опознавать не особо хочется. Зато контингент рассевшихся по чужим коленкам девушек абсолютно понятен. Арсений мысленно грязно матерится, падая на свободное место на кожаном диване. Станислав Игоревич опускается в своё кресло, обводя довольным взглядом помещение. Восседает он так гордо, словно старается ещё раз напомнить собравшимся, за чей счёт они шикуют. Было бы чем гордиться, обычный третьесортный блядушник. Стоит Арсению окончательно расположиться, как на колени к нему падает какая-то пышногрудая блондинка. У неё мутный взгляд и слишком широкая улыбка, что заставляет сердце Арсения сжаться. Наркотики он не жалует. Девушка протягивает ему бокал с коньяком, судя по запаху, но Арсений отклоняет это предложение. Поймав внимательный, неотрывный взгляд Станислава Игоревича, он любезно улыбается. — Я без водителя, поэтому сегодня не пью, к сожалению. — Зря, Арсюш, — тянет Шустов. — Знал же, куда звали. — Да вот сам локти кусаю, — Арсений старается улыбнуться как можно более ярко и широко. — Но водителя на выходные отпустил, не планировал никуда ехать, если честно. А теперь чего человека от семьи отрывать. С наивной и преувеличенно оптимистичной рожей, он, конечно, в очередной раз актёрствует. Выдернуть Илью Арсений мог бы без малейших угрызений совести, но он не полный идиот, чтобы травиться здешними напитками. Наученный опытом, он не собирается больше играть по правилам Шустова, как в прошлые разы. — Хороший ты человек, Арсений, — хмыкает тот. Звучит это как насмешка, но Арсений благодарно кивает. Девушка жмётся ближе и утыкается носом в щёку, напирая обнажённой грудью, отчего член непроизвольно дёргается. Арсения внутренне передёргивает от отвращения. Он не подросток в пубертате, поэтому естественные реакции своего тела загоняет усилием воли куда подальше. Он искренне ненавидит всё это. Даже когда его семья разваливалась, он упрямо не ходил налево, считая, что такие выходки ниже его достоинства. Как таковых предубеждений против проституток он не имеет, каждый вертится как может, просто в душе, видимо, всё ещё остаётся неисправимым романтиком. Поэтому пытается найти светлые и нежные чувства. Ну или ни к чему не обязывающий секс с парнями. Лучше, чем чёрт знает чем болеющие шлюхи, проще, чем обычные свободные девушки. — Ты же понимаешь, что я тебя не просто так пригласил? — Станислав Игоревич попивает принесённый коньяк, сжимая в другой руке сигару, отчего дышать в комнате становится ещё сложнее. Арсений мгновенно напрягается. Но хотя бы может наконец отослать назойливую девушку. Серьёзные мужики ведут серьёзные разговоры, как же. После ярого нарушения личного пространства хочется сбежать в душ, чтобы смыть с кожи наглые прикосновения чужих рук. Арсений ёжится, ощущая себя загнанным в угол зверем. — Конечно, — Арсений понятливо кивает и подаётся чуть ближе к Шустову, чтобы лучше слышать его через гвалт голосов. В комнате становится всё более душно с каждой минутой. — Есть какое-то дело? — Предложение, — поправляет Станислав Игоревич. — Ничего нового, чего ты ещё не делал, не переживай. Там есть один госзаказ… Схема та же, нужно разработать документацию, чтобы через пару месяцев через правильную фирму выиграть тендер, а потом где-то через полгодика остановить строительство. Тебе — двадцать процентов, как мы и договаривались. Арсений замирает. Снова. Они хотят втащить его в это снова. В прошлые разы он просто вёлся на хорошие бабки, не особо переживая по этому поводу. Но в этот, как назло, в голове всплывает надрывное: «Зарплата воспитателя в детском саду в Воронеже — шестнадцать тысяч рублей», из-за которого он вчера не мог уснуть. Арсений ночью раз за разом перематывал ролик со своим выступлением почти десятилетней давности, вглядываясь в горящие огнём глаза, тогда ещё без морщинок вокруг, и резкую жестикуляцию, вслушиваясь в уверенный, наполненный каким-то решительным отчаянием голос. Это было в прошлой жизни. Это кажется теперь почти нереальным. Арсений пытается понять, в какой момент он потерял всё это, потерял себя настоящего. В какой момент он решил, что закрывать глаза на несовершенство мира, терпеть его, жить в нём — это правильно? И почему, чёрт возьми, слова какого-то случайного человека бьют так сильно по вдруг проснувшейся совести? Неожиданно для себя Арсений понимает — он не хочет быть тем человеком, которым стал. Никогда не хотел, если честно. Просто засунул всё это куда подальше, потому что так проще. Терпеть и закрывать глаза всегда безопаснее. Но, оказывается, в мире ещё есть люди, способные идти против правил без страха. А Арсению нужно раскрыть наконец глаза и увидеть реальную картину. — Мне жаль, Станислав Игоревич, — он спокойно и уверенно поднимается со своего места. — Я не буду больше в этом участвовать. Шустов тут же подскакивает, подходя вплотную, а на лицо натягивает кривую улыбку. Арсений брезгливо отворачивает голову, потому что его обдаёт горечью сигарет и едким перегаром. — Что значит не буду? — едва заметно щурится Шустов, а потом резко расслабляется. — А-а-а, я понял. Забыл, что ты теперь стал посолиднее, подрос. Понимаю, запросы у детей с возрастом только увеличиваются. Я согласен на двадцать пять процентов, но больше торговаться не буду. Не наглей. — Нет, вы не поняли, — Арсений тяжело вздыхает, готовясь. — Я не собираюсь больше участвовать в этих грязных схемах. Шустов долго смотрит на него в ответ, видимо, не веря до конца, что всё это в действительности происходит. Что кто-то бросает ему вызов. А потом взрывается. — Ты решил нас кинуть? — Шустов почти шипит. — Ты забыл, что у нас ещё старый счёт не прошёл? Там стоит твоя подпись. Арсений крепко сжимает челюсть. — Вы не сможете меня сдать, там и ваша подпись тоже, — он наконец переводит твёрдый взгляд на Станислава Игоревича. Страха нет, Арсений давно не был так уверен в своих действиях. — Найдите себе другого идиота. Шустов подходит вплотную и почти рычит в лицо: — Решил поиграть в героя? Думаешь, что тебе нечего терять? Ты не получишь ни рубля с последней сделки, если сейчас слезешь. — Заберите свои деньги себе, — огрызается Арсений в ответ. — Только вздумай начать меня закапывать, щенок, полетишь следом! Арсений разворачивается и уходит за одеждой. На душе неожиданно образуется штиль. Он полностью осознаёт, что сейчас сделал. Он перешёл дорогу серьёзным людям, и вряд ли теперь его жизнь будет такой же спокойной. Против воли Арсений снова возвращается во вчерашний бар, вспоминая подёрнутые злостью глаза Антона. Человека, который его презирает. «Хочется верить, что всё было не зря»Видя в зеркале рожу нахала, Я не понимаю, как вообще можно… …думать обо мне лучше. Но ты… Думай обо мне лучше! Лучше! Пусть это будет неправда! Думай! Я буду знать, что ты думаешь так, И может быть стану действительно лучше!