у революции будут твои глаза

— Как там твой мудоёб? — насмешливо интересуется Антон, наблюдая за тем, как Позов что-то старательно высматривает в смете. До выступления осталась пара дней, а Бебур умудрился свалиться с гриппом. В итоге все его многочисленные обязанности рухнули на Димку. Тот не жалуется, но иногда Антон действительно не понимает, почему он его до сих пор терпит. Может, это какая-то особая дружеская созависимость? Позов на слова Антона не реагирует, лишь тяжело вздыхает, выдавая тем самым, что друга прекрасно слышит, но игнорирует. С недавних пор у него завелась прелестная привычка пресекать разговор каждый раз, когда Антон начинает чрезмерно грубо отзываться о его начальнике. То есть всегда. Конечно, Арсений Попов не был регулярной темой для их бесед. Но Антон всё равно больше положенного задавал другу вопросы про его босса. Изначально Антон собирался притвориться, что никакого депутата, в помощники к которому заделался Позов, и вовсе не существует. Просто тактично игнорировать эту страницу его жизни. Димка был во всех смыслах замечательным человеком, отличным товарищем и первоклассным специалистом. А ещё у них в целом были приблизительно схожие политические взгляды, иначе в клоунском проекте тот бы просто не участвовал. Но работать после той ситуации Позов пошёл именно к Арсению Попову, депутату. И Антон был бы полной скотиной, если бы осудил его, ведь то дерьмо, от которого Диму чудом удалось отмазать — не просто про уродливую капслочную плашку в соцсетях. А у Позова — трехлетняя дочь. И там, где раньше он мог подставиться за идею, сейчас приходится думать дважды, потому что ответственность он несёт не только за себя. Словом, изначально Антон собирался просто делать вид, что никакого Арсения Попова не знает. Но за последние пару недель всё изменилось. — Ладно, — закатывает глаза Антон. — Как там твой Арсений Сергеевич? — Он не мой, — совершенно спокойно отвечает Позов. — И тебе-то что с того? Антон хотел бы сказать, что и ему и правда до этой информации нет дела. Но Попова стало так много, что оставалось, кажется, смириться и пытаться хотя бы через Диму собирать информацию. Какая-никакая, а иллюзия контроля. — Ну так держи друзей при себе, а врагов — ещё ближе, — фыркает Антон. Позов отрывается от ноутбука и смотрит каким-то совершенно нечитаемым взглядом. — Да нормально, — наконец говорит он. — Работает, как обычно. На мне не отъезжает. Нервный, правда, немного в последнее время. Но я в целом понимаю, не хотел бы быть на его месте. Дима зябко ведет плечами, о чём-то вспомнив. — А ты и не будешь, — легко констатирует Антон. — Ты же не моральный урод. На этот раз Позов награждает Антона вполне знакомым взглядом. Он так обычно смотрит, когда Антон несет хуйню или совершает что-то, выходящее за рамки. — Зря ты так, — всё же сдаётся он, осознав, что одним взглядом воззвать к совести друга не получится. — Ты действительно мешаешь всех в одну кашу, Антох. Но Арсений Сергеевич далеко не Высочинский. Антона неприятно передёргивает. Он правда пытается принимать работу друга настолько, насколько способен. Но от того, что в стремлении защитить начальника Дима вдруг решает ступить на запретную территорию, делается очень неуютно. Приходится приложить максимум усилий, чтобы не наехать на Позова. Сраться с другом, годами вытаскивавшим его из беспросветной жопы, из-за кучки зажравшихся популистов желания нет. — Да прям. Просто твой умеет лучше пускать пыль в глаза. Ну так он и моложе, лучше шарит за имиджевые стратегии. А так, я уверен, пиздит бабки, как и все, и не гнушается принимать «благодарности» от более мелких чинуш. — А вот это ты точно зря, — Дима неодобрительно цокает языком. — В мутные схемы Арсения Сергеевича хуй затянешь. Просто работает мужик. И старается делать свою работу настолько хорошо, насколько ему позволяют. От того, как настойчиво Позов защищает Попова, делается даже горько. Антон, конечно, не сомневается в Диме. Но это ощущается почти как предательство. — Если при тебе этого не обсуждают, это ещё не значит, что такого нет. Не мне тебе рассказывать. — Вот именно, — Дима всё же сдается и отодвигает ноутбук, осознав, что спокойно поработать не получится. — Шаст, ну ты как маленький. Ты же не думаешь, что я перед тем, как пойти к Попову на работу, только страничку в «Википедии» почитал? Связей у меня много. Если уж продавать принципы ради спокойствия семьи, то хотя бы кому-то адекватному, а не подонку вроде Высочинского. Фамилия звучит дважды за последние полчаса. И это ровно в два раза больше, чем за последние месяцы. — Поз, — предостерегает Антон. Он не очень хорошо контролирует своё выражение лица, но Дима всё понимает и мягко сдаёт назад. — Ладно, прости. Пойдём кофе попьем? У меня что-то голова уже от этой сметы пухнет. Антон кивает, послушно поднимаясь со своего места. Вести разговоры о до пизды богатых политиках в его покоцанной квартире даже странно. Антон клацает кнопку на чайнике, задумчиво разглядывая свою кухню. Он как будто бы впервые обращает внимание на то, насколько нефункциональной и голой, по сути, она является. Дело даже не в отсутствии кофемашины или хотя бы френч-пресса, не в медленно греющейся плите и спартанском наборе посуды, состоящем из двух глубоких и двух плоских тарелок, на одной из которых выщерблен бок. И не в карнизе, сиротливо нависающем над окном. Когда Антон только заехал, он собирался прикупить какую-нибудь занавеску, но как-то забил. Дело… в совокупности всех этих мелочей. В квартире есть минимальный бытовой набор, который позволяет Антону обеспечивать базовое существование. Но за пределы этого Антон за все годы выйти так и не попытался. И, может ещё и поэтому в жизни Антона всё вечно идёт через пизду. Таблетки помогают не выпилиться и как-то функционировать, но на психотерапию Антон забил, поставив собственное ментальное здоровье далеко не в первую десятку приоритетов. И саму свою жизнь он как будто бы тоже поставил на паузу. Антон давно перестал видеть смысл в попытках эту самую жизнь улучшить. — Поз, — неуверенно тянет Антон, но замолкает. Димка, привычно взявшийся за приготовление кофе, чтобы избежать необходимости пить антонов переваренный крепкий «депрессо», оборачивается и переводит недоумённый взгляд. Вообще-то, Антон поддался импульсивному порыву и успел передумать. Но отступать уже, видимо, поздно. Да и хуй с ним. Как там было? «Бытие определяет сознание»? — Дим, — более осознанно говорит Антон. — А поехали за кофемашиной? Теперь Позов таращится удивлённо, но кивает, не задавая лишних вопросов. Вместе с кофемашиной Антон покупает набор новой посуды, силиконовые лопатки, подставки под горячее, симпатичную жёлтую занавеску и даже какую-то психоделическую картину, которой можно будет прикрыть огромное бурое пятно, оставленное на одной из стен прошлыми квартиросъемщиками. Позов, ошалевший от внезапной активности друга, происходящее не комментирует. Но помогает тащить покупки, периодически подсказывает что-то дельное, как более искушённый в бытовом плане человек. Дома Антон чувствует себя круглым идиотом, но всё же вешает штору и вбивает гвоздь возле уродливого пятна, нацепив на него дурацкую картину. Обстановка на кухне делается не особо лучше, но новая кофемашина блестит хромированным боком, и на душе впервые за долгое время становится немного спокойнее. *** Антон стоит, устало вглядываясь в зеркало. Он действительно любит свои выступления и откровенно кайфует на сцене, но каждый раз перед тем, как надеть маску, иррационально чувствует страх потерять себя под ней. Это полная глупость. Но он смирился с тем, что ему нужны эти несколько минут, чтобы настроиться. — Шаст, готов? — в крохотную гримёрку заглядывает Позов. — Народу пока немного, Юра хочет саундчек быстренько провести. — До выступления еще час, что этот народ вообще тут забыл? — ворчит Антон, хотя прекрасно знает ответ. — Пришли посмотреть на саундчек, — всё равно озвучивает очевидное Позов. — Потому что ты охуенный. У κλόουν, несмотря на все попытки Антона в скрытность, есть свои фанаты. Не имея возможности слушать исполнителя в записи, они первыми приходят на все выступления, стараясь не только занять лучшие места, но и присутствовать на саундчеке. Это не возбраняется. Антон понимает, что небольшая слава, пусть и совершенно непрошенная, обязывает дать этим людям какие-то привилегии. Так что на саундчеках он всегда исполняет какой-то неизвестный сырой материал, не относящийся к теме политики. Иногда он действительно пишет на другие темы. Но такое настроение у него бывает крайне редко. И это всегда довольно мрачные треки, так что большой любви к ним Антон не испытывает. Он надевает маску, сделанную на заказ у одного популярного мастера. С ней была целая история. Для сохранения анонимности всё общение с мастером вели друзья друзей, к проекту не имеющие никакого отношения. Доставка тоже была на имя совершенно рандомного человека. У Бебура оказался какой-то старый знакомый, не отличающийся любопытством, но готовый вписаться в любой движ. Короче говоря, отследить по мастеру Антона совершенно невозможно. Но заебаться для этого пришлось капитально. Антон традиционно выступает в чёрной мешковатой одежде, надёжно скрывающей телосложение. Рост, разве что, выдаёт. Но, к счастью, это не самая яркая примета. От украшений тоже приходится отказаться. Да и держаться на сцене Антон всегда старается иначе, чем в жизни. Он привык сутулиться из-за роста, но на сцене стоит с почти военной выправкой. Читает Антон обычно без традиционных рэперских ужимок. Он либо двигается грубо и рвано, либо вообще стоит, широко расставив ноги. Устойчиво. Так, как стоял бы в сцепке на митинге. Он выходит на сцену и слышит, как из полутёмного зала доносится слабый одобрительный гул. — Готов? — спрашивает Юра. Человек с поэтичной и говорящей фамилией Музыченко действительно очень хорош в музыке. Антон не ожидал, что он согласится принимать участие в проекте. Но Юре всё, кажется, было в прикол. Антон скорее отнёс бы его к людям аполитичным, и участвует в проекте Музыченко исключительно из любви к искусству, вполне искренне считая, что у Антона талант. На сцене Юра тоже находится в маске. Сначала он, конечно, проржался с той, что сделали Антону. А на первый концерт припёрся в стереотипной и набившей всем оскомину маске Гая Фокса. В этом был свой резон: отследить такую было ещё более невозможно, чем клоунскую. Сраную маску «анонимуса» можно купить в любом переходе у метро. Антон кивает. Юра возится с аппаратурой и врубает бит. Привычно химичит со звуком, регулирует громкость микрофона, настраивает фильтр для голоса. На припеве, видимо по приколу, что-то выкручивает, искажая голос Антона до неузнаваемости. В ответ на это Антон петь демонстративно прекращает. —Прости, — фыркает Юра. — Ты с этим фильтром просто звучишь пиздец как похоже на Моргенштерна. — Угу бля, только рифмовать умею, — голос Антона всё ещё искажён, но уже привычным образом. Вся хитрость заключается в микрофоне. Звук, поступает с него на пульт, прогоняясь через специальную программу. Антон с Юрой кучу времени потратили, чтобы добиться максимально естественного звучания, меняя при этом голос самого Антона. Вообще эта светлая мысль пришла в голову Позову, как очередная мера предосторожности. Вероятность, скорее всего, была не слишком большой, но чисто теоретически на концерте мог оказаться кто-то, хорошо знающий голос Антона по выступлениям в клубах. Либо, что более вероятно, кто-то из «фанатов» κλόουν мог завалиться в такой клуб. Собравшиеся в зале люди одобрительно смеются. Причин оскорблять другого музыканта у Антона, конечно, нет. Но этот ответ был тем, что от него ожидала аудитория. У клоуна сложилась репутация личности не только оппозиционно настроенной, но и полубогемной что ли. Причем люди это придумали сами. Просто решили, что артист старается держаться подальше от остальных музыкантов, потому что презирает их и считает себя выше. На самом деле Антону было, в общем-то, однохуйственно. Но чем больше неверных выводов о нём делали люди, тем больше была вероятность, что его личность сохранится в тайне. После проверки звука Антон ненадолго возвращается в гримёрку. Жадно пьёт воду, стащив маску. В следующий раз ему удастся сделать это нескоро. Но, что поделать, цена анонимности высока. А ещё Антон всегда ждёт в гримёрке момента, когда соберётся вся публика. Он всё же остаётся человеком, и поэтому не может отказать себе в маленькой слабости: выйти к толпе людей, ждущих именно его, жадно вглядывающихся, старающихся поймать какую-нибудь мелкую деталь. Это чувство ни с чем не сравнимо. Толпа уже скандирует его псевдоним. Синхронно, но с ошибками. Их можно понять. Антон не видел смысла называть клоуна как-то иначе, чем клоуном. Но выебнуться хотелось. Поэтому идея использовать греческое слово сначала показалась удачной. Правда, потом Антону самому же пришлось учиться это слово произносить, под тяжкие вздохи Позова. Примечательно, что Позов, несмотря на греческое происхождение, язык тоже не знает. Гуглу они решили не доверять, так что Дима звонил двоюродному брату Сократу, поставив вопросом в тупик. Антон выходит на сцену, замирая с наслаждением. Люди радостно кричат, и в этом моменте хочется раствориться без остатка. Именно здесь жизнь Антона наконец обретает смысл. Он ненавидит всё то, в чём погрязла его страна, но не знает, как это изменить в одиночку. Поэтому просто выплёскивает эмоции и хочет верить, что делает достаточно. Всё, на что способен. — Привет, — спокойно и уверенно говорит Антон. Он слышит себя, но также хорошо слышит и голос другого человека, того, кого все здесь знают и любят. Человека более свободного и смелого. Не потерявшего эту смелость в тесной переполненной камере, где единственной мечтой было попить, и чтобы избитое тело не так болело. — Я скучал. Знаю, что я обычно довольно много рассуждаю перед выступлением, и вы этого, я надеюсь, даже ждёте. Но сегодня я говорить не хочу. Вы и сами знаете, почему у нас такой пиздец в стране. — Потому что у власти пидорасы, — доносится мужской голос из толпы. Что ж, видимо поговорить всё-таки придётся. Антон вздыхает. — Давайте договоримся, — миролюбиво предлагает он. — Это не будет ещё одним правилом, нет. Просто моя личная просьба. Я вас уважаю, и мне хочется верить, что вы меня тоже. Поэтому давайте договоримся, что на моих выступлениях вы гомофобные слюры не используете. Не нужно оскорблять угнетённые группы, окей? — Не думал, что ты либераха, — кричит всё тот же парень. Ага, значит по-хорошему не получится. На концертах Антон старается доносить дельные мысли не только через музыку, но и через беседы с аудиторией. Иногда при этом приходится общаться с кем-то, чьи взгляды на жизнь разительно отличаются. В этом и есть главный смысл активизма, пусть и такого вот трусливого. — Смотри. Я тебе сейчас озвучу аргументы. Ты, безусловно, можешь озвучить мне свои. Но если ты продолжишь сыпаться оскорблениями, то допиздишься, и лично тебе проходка будет запрещена. — И чем ты будешь лучше пидорасов у власти? У нас свобода слова. — Видимо, придётся всё же поговорить. Свобода слова — это возможность озвучивать свои мысли и позицию. Оскорбления — не позиция, а банальная глупость. Привычки спорить с идиотами не имею. А теперь слушай мою позицию: ты можешь как угодно относиться к другим людям, это факт. Но если ты хочешь добиться каких-то перемен в политической конъюнктуре, то должен искать всех возможных союзников. Среди всех слоёв населения. Вот тебе пример. Допустим ты — обычный такой мужик, ненавидящий геев, считающий, что место баб на кухне, а психи должны быть изолированы. И ты недоволен действующей властью. Допустим, ты решаешься выйти на протест с такими же обычными мужиками. И вас даже, на первый взгляд, не так уж и мало. Ну, тыщи четыре. И вам кажется, что вы мощь и сила. Но вы выходите на улицу и быстро оказывается, что «космонавтов» больше. Особенно если учесть, что половина из вашей «стаи» не в сцепку станет, а побежит со всех ног. Их нельзя винить, со стороны быть смелым намного легче. А когда перед тобой омоновец поблескивает темным забралом, и ты знаешь, что резиновая дубинка по почкам — это больно, быть смелым намного тяжелее. — А ты сам-то на протесты ходил? — подначивает какой-то совершенно другой человек. — Ходил. Из сцепки не убегал. И дубинкой по почкам получать реально больно. И когда тебя уже в отделе несколько часов бьют — это тоже больно. И в тесной камере, набитой людьми, с которыми ты, собственно, в сцепке и стоял, тяжело и душно. Хочется пить и в туалет. И когда ты там сидишь, то начинаешь думать о том, был ли в этом всём какой-то смысл. А потом ещё и штраф заплатишь в казну за участие в несанкционированной акции. И знаете как этого избежать? Смотреть, блядь, на мир шире. Если ты хочешь добиться перемен, то нужно уметь договариваться с другими людьми. Даже с теми, с которыми ты раньше бы под одним кустом срать не сел. С геями, с лесбиянками, с транс-персонами, с феминистками, с радикалами, с анархистами и панками, с людьми с ментальными проблемами и физическими. С каждым, кто тоже готов выйти на улицу и бороться за своё. И когда вас станет не четыре тысячи, а четыреста, то «космонавты» охуеют. Потому что автозаков и мест в камерах намного меньше. И, быть может, в сцепке намертво ухватится и удержит тебя не твой кореш, а транс-леди. И поверь, её жизнь в этой параше намного, намного хуже твоей. И бороться за свободу она замотивирована сильнее. А до тех пор, пока вы как долбоебы считаете, что лучше других, снимая при этом, как пять «космонавтов» вяжут беременную женщину или пенсионерку, нихуя вы не добьётесь. Перемен не будет. Поэтому давайте хотя бы на моих концертах учиться уважению друг к другу. Мы тут все союзники. Речь затянулась, потому что в Антоне всколыхнулся клубок болезненных эмоций и воспоминаний. Но большая часть собравшихся одобрительно гудит. Некоторые даже аплодируют. Юра как всегда точно чувствует настрой Антона и врубает бит. Эту песню Антон даже любит. И она хорошо подходит в качестве завершающего аккорда к предыдущей речи. — Я национал-предатель, да я пятая колонна, Моя Россия от твоей существует автономно. Сажаешь ли ты в тюрьмы или развязываешь войны, Помни, у нас тоже есть армия, и эта армия огромна, — читает Антон, полностью растворяясь в музыке. Машинально он осматривает зал. Здесь поддерживать зрительный контакт с аудиторией нет смысла, потому что его собственное выражение лица для людей надёжно скрыто. Но конкретно в этом случае Антон хочет видеть лица других: эмоции, которые у собравшихся вызывает то, что он делает. — А ты проверь сам, задумывайся почаще: Правда ли все то, что тебе впаривает зомбоящик? По первому каналу, по второму каналу, Как же вся эта пиздобратия с экранов подзаебала. Верхняя палата парламента, нижняя палата парламента... И она сбила бабулю насмерть, но невиновна, она ведь жена мента, Это ерунда. Ты занят, спорить некогда? И, дескать, мне кто-то денег дал, чтоб я тебя завербовал. Но дай закончить мой доклад, оставь мне последнее слово: Это вам, блядь, не камеди-клаб, здесь нет ничего смешного, — продолжает он. Почему-то в этот момент вспоминается уже оскомину набивший Арсений Попов. Возможно, так действует упоминание парламента. А может ДТП, потому что с аварии всё это и началось. Антон даже не удивляется, когда внезапно видит в толпе знакомое лицо. За последний месяц он столько раз пересекался с этим человеком, что уже ничему, кажется, не способен удивиться. К Арсению Попову ведёт множество ниточек. Почему бы, собственно, ему и здесь не очутиться. Это даже почти не страшно. Антон так заебался, что уже готов принять любой исход. Хотя у Позова могут возникнуть серьёзные проблемы, и это хуёво. Нужно будет сделать позже небольшой перерыв и попросить Диму ни в коем случае не высовываться. Депутат Арсений Попов, вопреки обыкновению, стоит максимально неприметно, кажется, стараясь слиться с толпой. На нём надета тёмная худи. Её капюшон натянут почти до самого носа. Антон даже и сам не понимает, как вообще смог его узнать. Но в том, что это именно Арсений, не сомневается. Наконец Антон понимает, что рядом с ним стоит Выграновский. Эд тоже кутается в мешковатую одежду, но Антон узнаёт его по татуировке. Ситуация проясняется, но не сильно. Становится понятно, как Арсению удалось узнать место и пройти через охрану: Эд и мёртвого заболтает. Вопрос в том, зачем Арсений пришёл. Вариантов Антон видит два. Либо этот человек под него всё же активно копал и таки смог нарыть информацию. Либо он пришёл, потому что, кажется, всерьёз заинтересовался клоуном после того трека. И, хотя это совсем уж дикое предположение, чем-то проникся после того разговора в баре. Вне зависимости от причин ситуация пиздецовая. Но Антону необходимо продолжать выступление как ни в чём не бывало, попутно анализируя обстановку в поисках выхода. Стоило бы, конечно, сразу после первого трека уйти за кулисы и вызвать охрану, которая бы аккуратно вывела и Попова, и Выграновского. Такое нечасто, но происходит на концертах. Русские люди привыкли, что правила существуют для того, чтобы их нарушать. И некоторые особо отчаянные товарищи решали, что умнее других. С наркотой почти никто не попадался, а вот снимать или записывать на диктофон пытались. Кого-то замечали охранники, кого-то — сам Антон. Так что выпроваживание двух типов охранником никого бы особо не удивило. Но в Антоне просыпается какой-то странный азарт. Арсений Попов определённо хуёво на него влияет, толкая на совершенно идиотские и опасные поступки. Но Антон всё равно как последний долбоеб хочет, чтобы Арсений его какое-то время слушал и слышал. Впервые, пожалуй, за всё время Антон может в открытую не только обращаться к нему на своём языке, но и диктовать свои правила. В конце концов, зачем-то же Арсений сюда пришёл. Это странная и опасная игра. Но Антон хочет сыграть. Потом, конечно, придётся их вывести. И постараться как-то припугнуть Выграновского. Эда Антону до безумия жаль, хороший же, в сущности, пацан. В меру талантливый. Звёзд с неба не хватает, но при должном усердии вполне может стать очередным популярным рэпером. Ей-богу, Антон бы лично свёл его с тем же Дидёнком. Материал у Выграновского сырой, но в хорошей студии и не такое вытягивали. Если бы Антон только знал, в какое дерьмо вмажется Эд, то попытался бы помочь раньше. Как минимум, занять падкую на приключения задницу Выграновского работой, а не членом депутата с сомнительной репутацией. Но Антон был слишком заёбан, чтобы решать проблемы других. А теперь, кажется, поздно. Антон допускает, что Эд о посещении вечеринок ляпнул Арсению случайно, потому что язык у Выграновского без костей. И можно было бы решить, что провести Арсения на выступление тот согласился под давлением. Но Попов не создает впечатление человека, который будет закатывать людей в бетон, чтобы добиться своих целей. Он слишком молод, чтобы срастись с повадками типичного «малинового пиджака» из девяностых. А Выграновский далеко не трус. И раз он согласился, то из совершенно других побуждений. И, пожалуй, более пугающих. Это было личным ощущением Антона, конечно. Но на Арсения Попова у него не срабатывал пресловутый «гей-радар». Зато включалась сирена и ярко-красным горела табличка «не влезай — убьет». От таких людей лучше всего держаться подальше. Жаль только, что Эд дистанцию сократил по глупости. А у самого Антона, кажется, не осталось выбора. Фаталистом Антон не был. Но в случае с Арсением казалось, что их знакомство было неизбежным. Ведь, в сущности, даже если бы не было той аварии, то первая ниточка, ведущая к Арсению, всё равно бы сформировалась. Позов о трудоустройстве сообщил раньше, чем Антон ступил на тот злополучный пешеходный переход. Ниточка в лице Эда и вовсе протянулась, как оказалось, за многие месяцы до. По отдельности всё это было цепочкой бессвязных событий. Но в конечном итоге все дороги вели к Арсению Попову, как будто тот — сраный Рим. Это пугает и раздражает одновременно. Но Антон невольно начинает думать, что в этом должен быть какой-то ебучий смысл. Закончив исполнять прошлый трек, Антон подходит к Юре. Негромко, отведя микрофон, просит маякнуть Позову, чтобы тот не высовывался, и называет бит, который нужно включить следующим. Ещё, немного подумав, Антон просит Музыченко передать охране, что после песни нужно аккуратно вывести из зала парня с татуировками на лице и мужика в чёрной худи. Юра привычно ничему не удивляется. Антона этот человек поражает до глубины души. Иногда складывается такое ощущение, что тот не удивился бы, даже если бы Антон вдруг достал автомат и начал стрелять в толпу. Антон возвращается в центр сцены. — Прошу прощения, организационные моменты. Свою аудиторию, какой бы странной и разношёрстной она ни была, нужно ценить и уважать. Правда, сейчас Антон планирует устроить представление для одного конкретного зрителя. И это вряд ли подходит под критерии уважения. — Чо, как сам? Всё грозишь небу кулаком? Весь в отца, родился под колпаком, Люди без лица, но ты-то с ними хорошо знаком. «Ну-ка, блядь, бегом! Слышишь, блядь, бегом! Ну-ка, эй!» По повестке всем явиться в воскресенье в церковь, Тебе бы лучше не светиться на таких концертах, — на этом моменте Антон специально смотрит прямо на Арсения. Он знает, что тот и так всю дорогу не отрывал глаз. Но сейчас они встречаются взглядами. Антон хочет дать понять, что «шалость» Арсения не удалась: он замечен и узнан. И, всё также не отводя глаз, Антон продолжает: — Мы бы могли это терпеть, дожить до старости, Но будем петь так громко как захотим! На-на-на-на-нарушаем! Кто вы, блядь, такие, чтобы вы за нас решали? Вверх костры, фестиваль непослушания, Правила вашей ебанной игры — нарушаем! Толпа подпевает, что неудивительно — этот трек откликается многим. Возможно, в транслируемом настроении больше вреда, чем пользы: скандировать под задорный бит «нарушаем» намного легче, чем реально что-то нарушить. Но Антон не может осуждать этих людей, потому что и сам «нарушать» способен теперь только на словах. Даже Выграновский как будто бы бормочет текст песни, но старается никак не двигаться, чтобы не привлекать к себе внимания. На самом деле именно так внимание и привлекается. Антон не может вспомнить, бывал ли Эд на концертах раньше. Но раз тот знает текст песни, значит приходил. Плюс один в копилку Позова, перестраховавшегося с изменяющим голос устройством. Пару месяцев назад Антон бы подумал, что Выграновский, узнавший, кто скрывается под маской κλόουν, — не такая уж большая проблема. Но, оказывается, ситуация вполне могла стать патовой. Учитывая, что уже тогда Эд, скорее всего, был связан с Арсением. Правда сам Антон тогда Попова воспринимал максимум как говорящую голову в телевизоре. Теперь их история стала слишком… личной. После того разговора Антон верит, что Арсений действительно не преследует его целенаправленно. Сбрасывать такую вероятность со счетов полностью, конечно, никогда не стоит. Но все точки их соприкосновения оказывались довольно рандомными. И было бессмысленно надеяться на то, что ситуация как-нибудь рассосется сама собой. Они уже заметили друг друга, и с этого момента жизнь сталкивает их лбами всё чаще и чаще. Стоит принять этот факт как данность и быть осмотрительнее. Под громогласное и незатейливое «Ебаный хуй», которым заканчивается трек, к Попову и Выграновскому подходит Лёха. Называть Лёху Алексеем или Лёшей, кажется, не сможет даже его собственная мать. Лёха огромный, выше Антона на полголовы, что уже само по себе весьма пугающе. А ещё он очень… массивный. Антон с Лёхой практически не разговаривал, но иррационально ему симпатизирует. Охрана на концерты нанимается в формате «фриланса». У Музыченко есть знакомый — невысокий (а вернее крайне низкий) тип с кавказской фамилией, у которого по загадочным причинам имеется гора полезных контактов всяких ЧОПовцев и просто ребят бандитской наружности. Охранники редко попадают на концерты дважды. Но Лёха однажды, на заре проекта, когда всё ещё не встало на нормальные рельсы, заметил, как какой-то обмудок пытается подсыпать девчонке в коктейль какую-то дрянь. Что именно это было Антон не знает до сих пор, но вряд ли сахар. Парня пришлось отпустить, потому что вызывать ментов, когда проводишь оппозиционный концерт — говно идея. Но с того самого момента появилось правило про наркоту, а на входе стали проверять паспорта. Антон до последнего был против этого, но девчонка та оказалась несовершеннолетней, что сулило огромные неприятности, если бы не бдительность Лёхи. Да и отслеживать тех, кто «проштрафился», как-то было нужно. А раз охранники менялись, то требовался стоп-лист. Антон же, охеревший от произошедшего, через Юру выпросил у кавказского коротышки номер Лёхи. И чинно вручил Позову, попросив пообщаться с этим парнем насчёт долгосрочного сотрудничества. И Лёха приходил всегда, если мог. Возможно, его привлекало то, что оплачивались услуги выше рынка, а, возможно (Антон хотел в это верить), — тематика выступлений. Так или иначе, профессионализм в людях Антон высоко ценит. И Лёха неоднократно доказывал, что выбор был сделан верно. Так что сейчас Лёха аккуратно подходит к Выграновскому и Попову. Разумеется, Антон не слышит, что он им говорит. Он вообще начинает исполнять следующий трек, куда менее драйвовый и провокационный, но внимательно следит за происходящим. Эд вроде пытается начать бузить (еблан, ей-богу), но Арсений бросает на Антона короткий взгляд и молча начинает двигаться к выходу. Ну, посыл он понял. Антон и сам не знает почему, но для Арсения он решает сделать исключение. Он заранее попросил Юру передать охранникам, что смотреть документы для внесения в стоп-лист не нужно. Почему-то Антону кажется, что Арсений сюда больше не сунется. А ещё это что-то вроде маленькой проверки: начнёт ли тот козырять своим положением и бабками перед охраной или примет решение оппонента? Это глупо и нерационально. Но включать Попова в стоп-лист один хуй бесполезно — он явно прошёл в зал, никому не показав документы. Значит, если решит прийти ещё, попытается провернуть что-то похожее. А с Выграновским Антон хочет поговорить сам. Собственно, идею он воплощает в жизнь сразу после концерта. Разумеется, речь не идёт о личной встрече, ещё чего. Но номер Эда у Антона есть. И он пишет ему в Telegram с аккаунта, каким-то хитрым образом зарегистрированного с кучей предосторожностей. Собственно, таким же образом был создан и канал κλόουν. Для публикации постов Антону приходится проделывать множество манипуляций. Но в этом вопросе дополнительные меры предосторожности не помешают. Всю эту сложную систему организовал ещё один знакомый Музыченко, тоже вроде бы музыкант, в качестве хобби состоящий в группировке анонимных хакеров. Откуда у самого Юры столько нестандартных знакомых — неясно. Но Антон не удивится, если однажды у того обнаружится «прикольный чувак», способный из говна и палок соорудить бомбу. Так или иначе, благодаря неизвестному музыканту-хакеру, которого Юра пару раз упоминал как «Лиса», Антон со спокойной душой пишет Выграновскому. Прямых угроз в сообщении нет. Это скорее спокойное разъяснение проёба, который Эд совершил, притащив чиновника. В конце Антон говорит, что несёт ответственность за тех, кто с ним связан и знает, на что способна его аудитория, так что пока предавать гласности этот косяк не будет. Но если подобное повторится, то Эду придётся нести ответственность за всё самостоятельно. Выграновский на это ничего не отвечает, но слова Антона его явно впечатляют. Сложно не впечатлиться, когда тебя без последствий отпускают с закрытого выступления, где всё задрочено на конспирацию, а потом оказывается, что личность твою и без этого установили, написали с неотслеживаемого аккаунта и мягко предупредили, что так поступать нельзя. Антон знает, что Выграновский больше точно не придёт. Ни с Арсением, ни без.