***
Маленькая и гладкая рука дочери в его руке ощущается так правильно. Арсения ведёт с этого каждый ёбаный раз. Кьяра держится за него крепко и замирает, глядя на большой пакет у входа в квартиру. Арсений всё же купил ей «отвратительно дорогой и бесполезный» замок Эльзы в пока ещё разобранном виде. Кьяра на миг замирает, а потом с абсолютно счастливым лицом поднимает голову на отца. — Тебе дарят тайные подарки? Значит, в тебя кто-то влюблен. Арсений тут же тушуется, не ожидая такого расклада. Он даже на всякий случай сильнее сжимает ключ в руках, чтобы тот не выскользнул. — С чего ты так решила? — Старшие мальчики часто подкидывают в щёлки шкафчиков одноклассниц какие-то записки и маленькие шоколадки. А потом девочки обсуждают кто в кого влюблен. Иногда они делают это слишком громко. — Подслушивать нехорошо, даже если интересно, — они скидывают верхнюю одежду в прихожей, пока Арсений мысленно сетует на то, как Алёна вечно укутывает дочь в несколько слоёв. Она же прекрасно знала, что Кьяре предстояло лишь пройти из подъезда в теплое авто, ведь в такую погоду на улице особо не погуляешь. — Они должны были говорить тише, если это был секрет, — Кьяра беспечно жмёт плечами и вприпрыжку несётся в гостиную. Что ж, это исчерпывающий ответ. — В любом случае, это наше с тобой занятие на сегодня. Будем собирать замок Эльзы, — воодушевление в голосе Арсения совершенно не наигранное. Хотя он и не стал акцентировать внимание на том, что это подарок. Дима правильно сказал, что Кьяре в её возрасте необходимо в первую очередь внимание. Она всегда успеет повзрослеть и начать требовать последние модели айфонов или брендовые шмотки. Но приучение к роскоши заранее, даже если это ненапряжно для его кошелька, может сделать её слишком капризной и наглой. Арсений надеется, что дочь станет более гармоничным человеком, чем он сам или её мать. — А можно мне что-нибудь вкусное у тебя стащить? — Кьяра мило складывает руки за спиной и покачивается, прожигая взглядом щенка, выпрашивающего лакомство. Арсений широко улыбается, без сожалений цепляясь на крючок. — Конечно, а маме об этом не скажем. Будет наш секрет. Они уплетают круассаны и запивают молоком, сидя за барной стойкой на кухне. Кьяра мотает ногами в воздухе и в целом выглядит довольной. Против воли в памяти у Арсения всплывают картинки из совместной жизни с женой. Тогда дочь тоже сидела за высоким детским столиком, но Арсений был слишком уставшим, чтобы замечать, как правильно ощущается присутствие ребёнка в его доме. Зато сейчас всё вокруг становится живым, когда она рядом. — Пап. Арсений переводит взгляд на воодушевлённое лицо дочери. — Тебе тоже нужно кого-нибудь найти. Ты выглядишь одиноко. Мама говорит, что людям нужны другие люди, чтобы быть любимыми. Арсений старается выдавить тёплую улыбку, но сердце сжимается едва ощутимо. Кьяра — чистый, светлый и не искажённый ещё жизнью лучик, она имеет право на эту наивную веру. Арсений, к сожалению, вырос. — Не всем это нужно. Мне достаточно просто любить тебя. Она широко улыбается, а Арсений чувствует, как растворяется в своей солнечной девочке. — Я тоже тебя люблю, но ты уходишь от ответа. — Ты хитрюга, — он хрипло смеётся и нежно стучит Кьяру по носу пальцем, пока та весело отмахивается. — Но, технически, ты не задавала вопроса. Так что мне не на что отвечать. Совсем развеселившись, они показывают друг другу языки, а потом, кривляясь и дурачась, перемещаются на диван. Арсений на секунду жалеет об этой идее, когда на ковёр разлетаются детальки конструктора, после не очень плавного открытия пакета Кьярой. Теперь на то, чтобы собрать все детали по дому, и, желательно, не своими ступнями, уйдёт несколько недель. — Считаешь, что мама счастлива с Андреем? — Конечно. Арсений хмыкает. Нежное дитя. Для ребёнка это обычный очевидный факт, для него же — почти оскорбление былых чувств. Но конечно, дочь не виновата в его косяках. — Это хорошо, твоя мама заслужила быть счастливой. Кьяра на секунду поднимает внимательный взгляд, отрываясь, от конструктора, и совершенно серьезно отвечает: — Каждый человек это заслужил. Арсений потрясенно моргает. Что ж, Кьяра сидит перед ним живым подтверждением тезиса «наши дети будут лучше, чем мы». А ещё её слова успокаивают что-то внутри. Как отец, Арсений всегда будет переживать за свои слова и действия, но в такие моменты он может на секунду ослабить свой внутренний стрежень, потому что, наверное, он делает всё правильно. Кьяра, знает она или нет, вселяет в отца надежду на то, что он ещё не везде облажался. Что не до конца потерялся в клоаке политики и самоедства. — Знаешь… Не все люди хорошие. Они могут совершать ошибки, плохо и нечестно себя вести, и за это лишиться счастья. Иногда они даже это заслуживают. — Но ведь всё можно исправить. Поговорить и попросить прощения. Арсений лишь грустно улыбается в ответ. Кьяра возвращается к конструктору, цепляя детали так, как ей нравится (явно не по инструкции), а у Арсения уведомлением гудит телефон. В Telegram κλόουν постит, видимо, новую песню, и Арсений косится на занятую дочь, прикладывая телефон к уху на минимальной громкости. Текст поражает. Удивительно, как тема «отцов и детей» перекликается с внезапными арсеньевскими загонами. Это как-то выбивает из колеи. Арсений листает комментарии под постом, просматривает их бездумно, не акцентируя внимания на чём-то конкретном. Кем бы ни был этот клоун, он дважды за достаточно короткий срок попадает в ситуацию Арсения. Ну, может, сейчас и косвенно, но в первый раз обращались лично к нему. Совпадения кажутся странными, а подозрения — пока ещё несформированными и смутными. Во всей этой историей с клоуном что-то не стыкуется, будто расплывчатая картинка или не собранный полностью пазл. Странности возникли ещё на концерте — Арсений не тупой и понимает, что его личность была раскрыта самим исполнителем. Именно он и отдал распоряжение вывести их с Эдом. И песня на концерте была явно с подтекстом, будто обращались к Арсению лично. А ещё что-то было во взгляде под маской. Что-то, чего Арсений не понимает. Просто не может срастить из-за нехватки информации. Но тяжело представить, что кто-то способен так активно следить за политикой и каждым депутатом, что может распознать его в толпе. Внезапно в голове что-то щёлкает. Дважды при этих совпадениях Арсений не был один. Внутри всё холодеет, и Арсений неверяще пялится в никуда, уткнувшись в экран. Клоуном не может быть Антон Шастун. Не может ведь? — Пап. Что это было, внезапное озарение или вселенское наебалово, Арсений понять не может. Да и вряд ли он сейчас в состоянии вообще это переварить. Чисто технически совпадения слишком явные, и их невозможно отрицать. Арсений сбил Антона, и на канале появился прямой «дисс» . Шастун поёт и делает это хорошо, а ещё ненавидит власть. В первый же поход на концерт Арсения раскрывают. Да, ему часто говорили, что у него притягивающая внешность, но неужели настолько запоминающаяся? Когда они пересекаются с Высочинским, явно тревожа старые раны Антона, на канале выходит песня про долбоёба-отца. Всё это выглядит как какой-то абсурд. Антон ведь явно дал понять, что больше не лезет в незаконную деятельность, а за такие выступления, если, конечно, поймают, могут впаять реальный срок. В конце концов, Антон слишком травмирован для этой затеи, так ведь? — Пап! Арсений смаргивает, отмахиваясь от размышлений, но смешанные ощущения потрясения и неверия остаются. — Что случилось? — Давай лучше я тебе замок Эльзы нарисую? Арсений смотрит на разбросанный конструктор, собранные пару фигурок в виде непонятного нечто, даже близко не похожего на основание замка, и тяжело вздыхает. Дима как всегда оказался прав.***
Душ после зала делает только хуже: теперь у Арсения не просто ноют с непривычки мышцы, но и в целом чувствуется такое расслабление, что тяжело доползти до спальни. Делать ничего совсем не хочется, и он едва ли не впервые готов позволить себе полениться. Раньше, чтобы забыться или избежать не слишком позитивных мыслей, он просто зарывался в работу, успешно убегая от реальности. Сейчас же признание проблемы означает первый шажок к её исправлению. Его внезапный спортивный образ жизни и жёсткое желание привести себя в идеальный порядок не только морально, но и физически, омрачаются только нестерпимым желанием курить. В последнее время он повадился доводить себя почти до синдрома отмены, а потом начинать заново. Сигариллы надоели и почему-то стали казаться слишком вычурными, неестественными. Пока их раскуришь, пока выкуришь — пройдёт куча времени. Арсений перешёл на тяжелые сигареты, и теперь в каждом рабочем пиджаке заныкано по пачке. В соцсетях висит несколько уведомлений и один пропущенный от человека, которого Арсений совсем не ожидал больше услышать. — Привет. — Привет. В трубке повисает подозрительно трогательная тишина. То ли Эд до последнего не верил, что Арсений его не заблокировал, то ли слишком рад его слышать. — Ты что-то хотел? — Арсений сильно не разделяет чувства собеседника и затягивать разговор не собирается. У него есть совсем немного времени на потюлениться в кровати и неизменные важные дела. — Я тут недалеко, можешь спуститься в кафе? Хотел поговорить. Арсений соглашается и откидывает голову на подушку с тяжёлым вздохом. Поверх тёмно-серой худи надет чёрный бомбер, на ногах джоггеры и затёртые неприметные кроссовки — сегодня ему нужно выглядеть максимально обычно и неприметно. Эд окидывает его таким взглядом, будто сразу всё понял, но не заостряет на шмотках Арсения внимание. Вместо этого они жмут руки и Арсений садится напротив. Спортивный зал, дом, кафе, хотя он просто поездил на лифте по этажам — вот они, блага красивой жизни. — У меня не слишком много времени, но ты должен знать, что я рад тебя видеть, — и Арсений совсем не врёт. Невозможно просто вычеркнуть из жизни человека, с которым делил постель долгое время. В конце концов, это не так интимно, как настоящие отношения, но это всё ещё личное, в которое не пускают кого попало. — Я тоже, — видно, как Эд смущается, но быстро берёт себя в руки. — Мне приятно. Собственно, я пришёл сказать, что не хотел бы всё заканчивать на ноте беспочвенной ревности и обвинений. Говоря откровенно, ты полезная личность, учитывая род твоей деятельности. Поэтому мы могли бы разойтись друзьями. Или хотя бы хорошими знакомыми? — Хах, а ты всё же у меня кое-чему научился, — Арсений хитро улыбается. Это действительно дипломатия достойная депутата. — Не бойся, блокировать тебя нигде не буду. Эд довольно кивает и выглядит даже как будто счастливым. — Это не значит, что мне нужно спамить по всякой херне. Я человек деловой и занятой, знаешь ли. Они дружно хмыкают на напускную серьёзность этой фразы. Теперь их отношения ощущаются правильными, а Арсений ставит себе мысленную галочку в бесконечном «списке на исправление». — Ладно, раз уж ты здесь, у меня есть один интересный вопрос. Ты же видел выступления клоуна. Как думаешь, кто скрывается под маской? — Арсений против воли задерживает дыхание. Это дурацкая тайна, которая не вылезает из головы. А найденный ответ почему-то не нравится и пугает. Эд выглядит так, будто абсолютно серьёзно обдумывает вопрос и осторожно подбирает свой ответ. Арсений ерзает в ожидании. — Вряд ли я скажу что-то новое. Очевидно, человек ненавидит власть также сильно, как и боится её. — Боится? Эд переводит на него внимательный и вдумчивый взгляд, и как бы Арсений ни не хотел этого замечать, но светлые глаза Выграновского теплеют, когда обращаются к нему. От этого на душе немного противно, потому что он не может ответить тем же. Тонкий голос Кьяры в голове добивает окончательно. «Каждый человек заслужил быть счастливым». — А зачем ещё скрывать личность? Бля, это и так закрытое место, туда не пускают кого попало, и, как ты уже понял, не будут терпеть людей, которым делать там нечего. Да, у него большая аудитория в телеге, но ебаный в рот, у нас каждый второй в стране мамкин блоггер. И не такую херню они все несут. Арсений готов был поспорить, потому что поймать на подобных выходках могут кого угодно, просто игра в рулетку, но Эд уже входит в кураж и перебивать его было бы кощунством. — Если он продолжает скрывать личность, то либо это большая шишка, по типу тебя, и ему мелькать ну совсем нельзя, либо это просто чел, который однажды случайно хайпанул на этой теме и отчаянно поддерживает имидж. Арсений всё ещё сомневается на этот счёт. Он, чёрт возьми, разбирается в людях. Просто конкретно этот человек выбрал не ораторское искусство, а музыкальное, и это тоже путь. Понятное дело, что за сокрытием личности прячется страх за свою безопасность, но Арсению такого объяснения мало. Этих фактов недостаточно, поэтому идти необходимо напрямик: — Чисто навскидку, им может быть Шастун? Эд весь подбирается и явно не понимает, что на его лице застывает каменная маска, говорящая о многом. — Не думаю. Я часто пересекаюсь с Антоном и много раз бывал на оппозиционных концертах. Я бы понял за такое время, будь это он. Я не знаю, как объяснить… — Выграновский отводит взгляд, и Арсений с облегчением понимает, что не единственный зацепился за эту теорию. Эд, видимо, действительно долго над этим думал. — Он подходит вроде как по росту, да, но Антон как потухший уголёк. Он мог бы зажечься снова, но этого необходимо банально хотеть. Арсений понимающе кивает. Это больше похоже на правду. Они по-настоящему тепло прощаются, но посидеть подольше не выходит — на улице его уже ждёт машина с Ильёй. У них действительно партизанское задание: влезть в логово врага. Макаров на это воодушевляющее заявление едва сдерживается, чтобы не закатить глаза и не выдать какую-нибудь едкую шутку, но субординация не позволяет. Разобрать шифр с указанием даты и времени оказалось легче, чем догнать в каком заведении пройдёт очередное выступление κλόουν. Странные последовательные картинки, которые только вместе собрались в единую отсылку на бар «4 комнаты». Арсений, в свои тридцать семь, признаться, не думал, что будет сидеть и часами ломать голову над ребусами какого-то левого чувака. А в том, что за маской мог прятаться Антон, он уже почти разуверился. Шастун был прямолинеен, как бомба моментального действия, — откроет рот и пути назад нет. Конечно, шифры и загадки в этом Telegram-канале — способ обезопасить мероприятие, но Антон не создаёт впечатление человека, способного так заморочиться. На входе очереди уже нет — они немного опоздали. Бугай-фейсконтрольщик смотрит на Илью подозрительно, видимо из-за похожей комплекции, и едко просит предъявить паспорт. Как будто не верит, что сюда не за конфликтами пришли. Макаров показывает документ без проблем, и все взгляды обращаются на Арсения. А тот от досады закусывает губу. Как бы он не хотел, но показать паспорт просто не может — наверняка охрану предупредили, что одного конкретного Попова Арсения Сергеевича пускать совершенно не положено. В игру вступает Илья, и они оба с совершенно тупыми рожами пытаются косить под идиотов. — Братан, ну забыл паспорт, бывает. Чё, одного не хватит? — Слышь, — мужчина щурится совсем не по-доброму, — правила такие. Я сейчас и этого не пущу. Арсений крепко сжимает челюсти, потому что, сука, проигрывать всегда обидно, а на выступление клоуна этого ублюдского хочется попасть до скулёжа, до ломки в костях. И ведь не всучишь ему пачку денег, не козырнёшь положением, для которого обычно все двери открыты, лишь бы проблем не было. Арсений выть хочет от того, что стоило спуститься с небес на землю, как тут же некоторые двери оказываются закрытыми. Безумное разделение на касты, которое заметно, видимо, только по-настоящему широко раскрывшим глаза. — Слушай, ну может получится как-нибудь, мы слово мужиков даём, не будем бесоёбить, — Илья в таком амплуа выглядит немного комично. Этакий воронежский гопник. — Блядь, ты знаешь, сколько я каждый день таких умников встречаю? Идите уже по-хорошему, может в другой раз с паспортом повезёт, — охранник предупреждающе стреляет глазами и слегка отворачивается, отвечая на внезапный звонок. Арсений тяжело вздыхает, принимая поражение. Это плохо, очень плохо. И ведь с Шастуном у них временный (а точно ли временный?) бойкот. Так хоть можно было бы узнать что-то, может у него есть знакомые, которые протащили бы. Хотя с Антона станется помогать — обложит хуями и поржёт ещё, что с депутатским удостоверением никуда не пустили. Они уже разворачиваются, чтобы уйти, но охранник неожиданно окликает: — Проходите. Арсений поражённо оборачивается, выискивая на лице мужчины хоть какой-нибудь намёк на шутку или розыгрыш, но оно непроницаемое и, судя по недовольству в глазах, объяснений тоже не последует. Отказываться от вселенской удачи Арсений точно не собирается, поэтому проскальзывает в помещение, а Илья следует тенью за ним. Они выбирают самое неудобное место из всех возможных — на краю барной стойки, в самом конце зала, рядом с входом на кухню. Место максимально неприметное со стороны сцены, но и обзора с него нет никакого. Арсений натягивает на лицо обычную чёрную маску и скрывается в глубоком капюшоне худи. Успокаивает только то, что он не один здесь такой «предусмотрительный». Со стороны, по личным ощущениям, вся эта тусовка выглядит как сборище особо подозрительных личностей, портреты которых висят на входе в любом полицейском участке. По крайней мере, вошедшие сюда по чистой случайности, натасканные на подобные типажи ОМОНовцы точно бы слетели с катушек из-за собственной профдеформации. — Вы собрались пить в маске? — бармен приносит заказанный коктейль. Арсений зыркает раздражённо, кладёт рядом пятитысячную купюру, и бармен с абсолютно довольной улыбкой ретируется. Арсений злится. Чтобы увидеть сцену, ему приходится вытягивать шею и выравнивать осанку. И даже так выступающего видно только по плечи. — Сломать бульдозера ковшом берлинскую стену, Как прогнившую хрущёвку сломать систему. В финале сравнять счет, выйдя на замену, А потом забить ещё и ещё. Это вздорные мечты, будь с ними осторожен... Κλόουν агрессивно зачитывает под незамысловатый бит и экспрессивно жестикулирует. Видно, как он кайфует и чувствует музыку, вкладывается в смысл. Толпа заводится и покачивает руками в ответ, а парня на сцене это только раззадоривает: он наклоняется и прижимает микрофон ближе к губам. — Болтовня для школоты, сны о чем-то большем. Каждый за себя и ты никому не должен Геройствовать под черным плащом. Вот и учишь наизусть, с тех пор как был ребенком, Какое важное искусство — уйти в сторонку, Говорить о своих чувствах не слишком громко, Принимая посторонних в расчёт. Двор заблеван и обоссан — это здешний лоск, Пахнет обносками училище ракетных войск. Мир создал, судя по наброскам не Бог, а босс. Если ты в Омске — не пытайся покинуть Омск. Арсений хочет рассмеяться, но некогда, толпа подхватывает хором припев: — Стать героем на один день. Хотя бы героем на один день. Хотя бы героем на один день. Стать героем на один день. (Чё ты хотел то, а?) И это действительно заряжает. Хочется тоже подняться, влиться в толпу и верить в то, что все они здесь — понимающие друг друга люди. Но Арсений в этом баре на птичьих правах, поэтому ни о каком вливании в субкультуры и речи не идёт. Он смотрит на спины людей в зале, смотрит на парня в маске и думает о том, что никогда, наверное, не сойдёт тут уже за своего, так сильно он прирос к шкуре послушной псины и собственному самообману. И не отмоешься просто так, не скинешь её. Поэтому всё, что он себе может позволить, — смотреть со стороны и тихо радоваться. Есть в этом мире ещё свободные люди. —И никакого рая нет — только огонь и ветер. Не спасет бронежилет, когда Бог шельму метит. У нас с собой иммунитет на случай смерти… Арсений замечает краем глаза, как Илья резко подрывается с места, и на секунду внутри всё сжимается, предвкушая проблемы. Сначала кажется, что что-то произошло, но нет, Макаров просто подходит ближе к толпе, протискивается в последние плотные ряды людей и не отрываясь смотрит на сцену. Арсений его понимает и совсем не осуждает, ведь клоун действительно держит публику в тонусе. — Е-е-е, спасибо, народ, мы горячо начали, — искажённый голос в микрофоне немного запыханный и кажется усталым. Во время мини-перерыва артист быстро о чём-то переговаривается с помощником на сцене. В зале приглушается свет, прожекторы наводятся строго на клоуна в центре. — Я понимаю, вы сюда не за личными пиздостраданиями приходите, но знаете, жизнь вообще нихуя не веселая, — он замирает, обводя глазами толпу. Маска у певца немного криповая, лично Арсения напрягает, а коулрофобам хочется только искренне посочувствовать. Но привлекает внимание что-то другое. То самое, неуловимое и всё время ускользающее. И снова всплывает какая-то неоформленная до конца мысль, знание, но стоит парню отвернуться, и ничего будто бы не было. — Поэтому я уверен, каждый найдёт себя в этом треке. Пространство заполняет мягкая гитара и лёгкие ударные. — Серые капли за шиворот, в голове будто шум мотора, Утро парку пронзило, мерзопакостно, до упора... Арсений медленно поднимается с места, и толпа засасывает сама собой. Зал вспыхивает разноцветными софитами, вторя взорвавшейся мелодии, пока на сцене искренне надрывается кλόουν. Арсений замирает, весь подбираясь. Решение где-то здесь, маячит перед глазами. Поймать его не выходит, но предвкушение приближающейся развязки растёт в геометрической прогрессии. На втором куплете музыка снова успокаивается, и напоминает это не что иное, как затишье перед бурей. — Ливень размоет чьи-то мысли на мостовой, И противно существовать с самим собою. Быть не сильным, но ко всему неравнодушным. Если не можешь менять мир, зачем ты нужен? Нахуя тогда людям эта археология? Если, поняв себя, хочешь сбросить себя в колодец? И змея пожирает себя в колесе фатальном. Боже, дай мне сил ненавидеть себя и дальше! Всего одна секунда, взгляд, случайно брошенный в толпу под нужным углом в светло-жёлтых софитах, и Арсений потрясенно отшатывается, ожидающий подобного, но преступно не готовый. В глубине обведённых черной краской прорезей маски, под яркими лампами, мелькает до боли знакомая зелень антоновых глаз.