К тебе стучатся в дверь Мы не услышим их Смотри в мои глаза Не оторвись от них Нам безразлично все Мы дети нулевых Я чувствую себя с тобой Так подозрительно
Арсений медленно сходит с ума. Kλόουν, совершенно точно, не мог быть Шастун, просто из-за того, что его больному мозгу что-то там показалось. Арсений считает себя достаточно умным человеком, поэтому не исключает возможности того, что он увидел то, что хотел видеть. Серьёзно, как можно на расстоянии минимум метров десяти (а сейчас, в воспоминаниях, расстояние до сцены вообще кажется глубокой пропастью) что-то увидеть при не самом ярком освещении, да и в достаточно глубокой маске на солисте? Непонятно откуда взявшаяся зацикленность на Антоне нервирует. Арсению, вообще-то, должно быть глубоко наплевать на этого человека, тем более, на его деятельность. Вдвойне на деятельность, чтобы ненароком Шастуна не подставить. На его безопасность, к слову, тоже должно было быть плевать ещё с самой первой встречи, но, сука, не было. Арсений точно скоро свихнётся. Он смотрит на себя в зеркало и в сотый раз поправляет лохматую укладку, разглаживает свежепереодетую рубашку и определенно чего-то не понимает в своей жизни. В конце концов, он сбрызгивает на себя совсем немного духов. Откуда, блядь, вообще в его офисе весь этот хлам? Свежие запасные рубашки и брюки, личный парфюм, пара запасных часов — Арсений искренне не понимает, как и зачем притащил половину своего ежедневного ухода на работу. Утром эта затея почему-то казалась удачной. — Так ты в итоге расскажешь, к кому так тщательно собираешься? Арсений разворачивается, чтобы нарваться на скептичный и внимательный Димин взгляд. Вообще-то, его здесь быть не должно, но Позов упёрся рогом, что не будет уходить с работы раньше начальства, даже если это начальство максимально лояльно. Именно поэтому он молча всё это время наблюдал за тем, как Арсений хмуро кривляется зеркалу. — Ни к кому. Меня, знаешь ли, должность обязывает хорошо выглядеть. Дима весело прыскает. — Расскажи это своим заплывшим жиром коллегам. Арсений неопределенно жмёт плечами. У него в голове куча совсем нерабочих вопросов, но, наверное, впервые он не знает, как их верно озвучить. Так, чтобы получить правдивый ответ. Вряд ли у него вообще есть шансы. — Ты, вроде бы, недавно расстался. Уже нашёл кого-то? — Тебе бы в журналистику, Дим, со своей бесцеремонностью — Арсений любезно улыбается. — Ах, да, тебя же оттуда попёрли. — Я сам ушёл. И не слезай с темы, на мне это не работает. Арсений скрещивает руки на груди, потому что да, Позов, гадость такая, обладает железным терпением. — Я просто иду гулять, господи. Почему обязательно с кем-то? — Потому что ты поправлял причёску почти час. Это рекорд даже для моей жены. — Позов, бля, как тебя Шастун терпит? Дима тяжело вздыхает и зеркалит арсеньевский жест. Видно, как он заебался от упоминания одного конкретного человека, отсутствующего в этой комнате. Его это явно одновременно и утомляет, и забавляет. Но с любой темы, касающейся друга, Позов старается аккуратно слезть. Понятное дело, играть за две команды он не может и не хочет, потому что есть у человека и принципы высокие, и кодекс дружбы. Или о чём там они с Антоном договорились. — Мы терпим друг друга, если тебе будет от этого проще, — сдаётся в итоге Дима. — Хорошо, что мы с тобой коллеги, а не друзья. Я могу просто развернуться и уйти наконец на свою супер-важную не-встречу-с-кем-то и не отвечать на твои вопросы, — Арсений достаёт из шкафа пальто, совершенно не заботясь о том, что для реальных прогулок оно не слишком-то тёплое. Оно стильное и это то, что нужно. — Но ты должен понимать, что я в итоге узнаю правду. Шастуну привет. Арсений поражённо оборачивается. — Антон тебе сказал? — О чём? — Дима расплывается в ехидной улыбке, а Арсений в очередной раз чувствует себя рядом с ним полнейшим лузером. — Я всего лишь предположил, но спасибо, что подтвердил. Да блядь. Арсений натурально злится на самого себя за подобные проколы. Антон Шастун делает с ним что-то странное, и это до скрипа в зубах неприятно. Из офиса он выходит явно не в том настроении, в котором должен был. Омрачает ситуацию чужая машина перед входом и неизвестный водитель. Арсений хорошо помнит Серёжины просьбы, но Илья никак не вписывается в его планы, и пересилить себя даже ради собственной безопасности Арсений не может. Поэтому Макаров думает, что Арсений будет допоздна работать и обязательно позвонит, как соберётся домой. Он, конечно, позвонит, но явно будучи не в офисе. Поэтому такси бизнес-класса и мысленные извинения, как перед Серёжей, так и перед Ильёй — и Арсений почти со спокойной душой усаживается на просторное заднее. Он обещает себе быть бдительным и осторожным. Книжный магазин, в котором работает Антон, оказывается ничем не примечательным в потоке одинаковых на вид торговых сетей по всей улице. Арсений приезжает минута в минуту: Антон в тёмном пуховике и натянутой до глаз кепке выходит из здания, быстро прощаясь с коллегами. — Привет. — Привет. Они стоят, сунув руки в карманы, и молча слушают шум улицы. За спиной у Арсения такси бизнес-класса, но Антону хватает одного беглого взгляда на машину, чтобы Попов достал телефон и отписался водителю о том, что тот свободен. Не то чтобы Арсений этого не ожидал. Наоборот, он был немного рад такому исходу. Впервые за долгое время он застанет метро в час-пик, хоть в этом и нет ничего романтичного или хотя бы приятного. Арсений думал о многих вещах, когда Антон сбросил адрес для встречи. И в итоге сейчас не мог толком собрать все эти мысли в кучу. Поэтому тишина продолжает быть угнетающей. Чтобы хоть чем-то себя занять, Антон достаёт сигареты, и Арсений быстро повторяет жест, прикуривая от чужой зажигалки. — Поужинаем? — Домой хочу, — быстро и не задумываясь отвечает Антон, — Заебался пиздец как. Если бы перед ним был не Антон, Арсений предположил бы, что парень нервничает. Ну или не хочет превращать эту встречу во что-то слишком интимное (Арсений, вообще-то, тоже, боже упаси). Но это Антон, и вид у него не то усталый, не то расстроенный, поэтому спорить или настаивать было бы себе дороже. В конце концов, Арсений, видимо, должен радоваться, что Антон его вообще к себе подпустил. Согласие на встречу сродни везению — сегодня фортуна на твоей стороне, а завтра акция доброты может закончиться. — Может, хотя бы куплю нам кофе? — Каждый платит за себя сам, — говорит Антон тоном, не терпящим возражений. Они почти синхронно тушат бычки об урну и двигаются в сторону кофейни, расположенной напротив входа в метро, вливаясь в человеческий поток улицы. Молча ждут заказы и также молча выходят. Арсений почти физически чувствует то ли собственную нервозность, то ли одну на двоих. Обычный чёрный кофе приятно согревает тело. Он вряд ли претендует на звание самого вкусного, но сейчас за стаканчиком можно хотя бы скрыть смущение и отвлечься. — Как прошёл день? Антон, к удивлению взявший себе какую-то невообразимо сладкую гадость с двойным сиропом, сначала как-то морщится и весь подбирается, словно планирует снова огрызнуться. Но потом вздыхает и отвечает довольно спокойным тоном: — Работал. Поймал пару воришек. Дети пиздец испугались, даже жаль стало их. Но нехуй пиздить чужое. Я понимаю, конечно, что книги сейчас стоят, как крыло самолёта. Но это ещё не повод скатываться в воровство. Библиотеки ещё никто не отменял. А в остальном — скучно. Прости, уточнять, как прошёл твой, не буду, если мы хотим нормально поговорить. Не то чтобы Арсений рассчитывал на интерес к себе, но Антон не сильно спасает течение их разговора. — Я понял, местный дядя Стёпа. Вообще, с твоим чувством справедливости удивительно, что ты в органы какие-нибудь не пошёл. Ты всегда хотел быть музыкантом? Они проходят через тяжёлые двери метро и в толпе вынужденно держатся рядом, предусмотрительно избегая случайных касаний. — Искать в органах справедливость — то же самое, что бога — в церкви. Я в детстве об этом не задумывался, реально всегда хотел заниматься музыкой. А во взрослом возрасте, как несложно догадаться, целлофановый пакет на голове меня в этом наглядно убедил, — Антон разводит руками, задевая случайного прохожего. И тут же резко прижимает руку к себе. — Ой, извините, пожалуйста. Временами он такой правильный, что это даже раздражает. Проходящий мимо мужчина на него даже не обернулся. Вряд ли он хоть что-то ощутил. А Антон, хороший такой, прям до скрежета зубов. Арсений подмечает всё это так же, как если бы собирал на парня досье. Но это уже не просто любопытство: мелкие детали ведь всегда важны, а у Шастуна они вообще собираются в картинку. Антон весь, как сплошные кусочки пазлов. И чувствуешь себя рядом с ним тоже не слишком стабильно. — Ладно, любитель музыки. Раз ты не хочешь говорить о моей работе, то могу тебе предложить для обсуждения недавнюю вечеринку, — Арсений закусывает губу, стараясь успеть и на Антона взглянуть, и смотреть, куда идёт. — Оказывается, есть закрытые рейвы, где люди в масках поют о том, какая власть у нас дерьмовая. Тебе бы точно такое понравилось. Могу сообщить, когда буду знать новую дату выступления. Противное сердце, кажется, немного ускоряется в груди, либо они просто выбрали слишком быстрый темп ходьбы. Если быть полностью честным, Арсений наступил на свою гордость только ради этого момента — устроить Антону с κλόουν очную ставку. Не то чтобы он насмотрелся детективов, но не к Диме же с такими вопросами идти. Лицо у Антона делается совершенно непроницаемым. Он равнодушно жмёт плечами. — Похоже, что я ищу приключений на задницу? Нет, спасибо, жизнь и без того ебёт меня каждый день. А ты просто слышал и негодуешь, или решил тусоваться среди врагов? Не слишком мудро с твоей стороны, кстати. Степень своего разочарования Арсений предпочитает скрыть за кривой усмешкой. — Держи друзей близко, а врагов — ещё ближе. Ты слишком плохого обо мне мнения. Я же человек, я могу быть открыт новому. Иногда вечеринки — это всего лишь вечеринки. Отдых, называй как хочешь. Но тебе прийти всё же стоит. Хотя я, конечно, не буду сильно настаивать, но там всё достаточно спокойно, и строго с дисциплиной. Ты многое потеряешь, такие мероприятия даже мой бунтарский дух оживляют, — Арсений быстро стреляет глазами в перекошенное лицо Антона. — И не вздумай смеяться, да, у меня он есть. — И не планировал, — Антон смотрит совершенно серьёзно. И тон у него тоже серьёзный. — Твой бунтарский дух очень заметен по тому, как ты настойчиво пытаешься общаться со мной. И тот факт, что ты всё ещё не уволил Димку тоже говорит о многом. Только вот у меня бунтарского духа жопой жуй, сомневаюсь, что мне нужно ещё больше. Да и практической пользы я в таких концертах не вижу, если честно. Сделки с совестью, не больше. Эту фразу Арсений определенно где-то уже слышал, но вспомнить не выходит. Его напрягает то, как Антон пытается съехать с темы, но поверить в то, что ему были бы неинтересны подобные концерты — тяжело. К тому же, их существованию он вроде как совсем не удивляется, хотя организаторы явно изо всех сил стараются не привлекать к себе внимание. Антон его совсем не убеждает, и Арсений даже не знает, хорошо это или плохо. — Кто, если не я, будет вас бесить? Возможно даже веселить, если вы с Димой вечерком собираетесь, чтобы обсудить какой я мудак. Уверен, ты уже подобрал целую кучу песен, которые бы подходили к моей жизни по тексту. — Ты как-то странно представляешь наш с Димой досуг. И переоцениваешь моё внимание к твоей персоне, — фыркает Антон почти весело. — Не собираюсь врать, что мы с Позом никогда не говорили о тебе. Но это скорее похоже на нравоучения со стороны заботливой мамочки, которой понравился соседский мальчик и она хочет, чтобы её сын с ним подружился. Не знаю почему, но он тебе симпатизирует. Так что можешь не переживать, никто не срет на тебя за спиной. Дима слишком хорошего о тебе мнения, а я не говорю ничего, что не мог бы сказать тебе в глаза. Да и говорил, по сути. Они пропускают уже два или три поезда. И, кажется, Антон тоже не торопится сесть в вагон, потому что это будет означать прекращение диалога. Составы довольно старые и проносятся мимо с противным шумом. Вряд ли в таких условиях удастся нормально поговорить, но Арсений всё равно слегка подаётся к уху Антона и вытягивается, чтобы они могли друг друга слышать. — Я понимаю, что, видимо, тебя действительно не интересуют концерты подобного рода, и ты даже, возможно, не хочешь об этом говорить по каким-то причинам, но ты бы видел парня в маске клоуна. Он кажется любимцем публики. Ты по-любому должен быть подписан хотя бы на его Telegram. Он вроде как популярная в знающих кругах оппозиционная личность. Если быть честным, он дико мне тебя напоминает. Антон шумно втягивает носом воздух. Но на этом хоть какая-то эмоциональная реакция с его стороны заканчивается. Каменное изваяние, буквально. — Тоже ссыкло? — невесело ухмыляется он. — Вообще лестно даже в какой-то мере, что ты меня отождествляешь с яркой оппозиционной фигурой. Я, пожалуй, мог бы быть кем-то таким, если бы не Басманка. Хотя всё ещё считаю, что простыми песенками режим не сменишь. Арсений шумно выдыхает, потому что его терпение заканчивается. И выходов у него всего-то два, причем оба не слишком позитивные. Давить на Антона совсем не хочется, но и отступать уже просто некуда. Приходится в очередной раз засунуть свою совесть куда подальше. — Твоя проблема, Антон, в том, что ты никогда не был ссыклом, но упрямо убеждаешь всех в обратном, — абсолютно серьёзно Арсений всматривается в бездонные глаза напротив, но эмоций в них уловить не может. То ли их правда нет, то ли Антон куда сильнее, чем кажется. — И песнями режим действительно не сменишь, его вообще не сменишь, пока такие как я этого коллективно не захотят. Но нет, вряд ли чиновники когда-то рискнут. А клоун просто развлекает народ на злобу дня и имеет на это право де-факто. Де-юре, конечно, всё не так радужно. — А, то есть ты так развлекаешься, — Антон кривится. — Глупо, конечно, было ожидать чего-то другого. Я действительно пытаюсь думать о тебе лучше, потому что близкие мне люди почему-то считают тебя хорошим. Но все ошибаются походу. Зачем ты ведешь этот разговор? Чего ты вообще хочешь, Арсений? Это какая-то игра? Тебе нужно получить ачивку в лице меня? Сломить оппозиционера, втеревшись в доверие? Я не понимаю. И в шаге от того, чтобы послать нахуй, вот честно. Для людей, которые ходят на такие концерты, это часто единственный способ выжить. А ты развлекаешься, охуеть теперь. Арсений широко усмехается, отстраняясь. Обидно конечно, что пришлось немного похерить вечер Антона, но Арсений чувствует — это был правильный путь. Им обоим это было необходимо, хотя бы просто чтобы общаться на равных. Арсений ощущает себя рядом с Антоном открытой книгой, в то время как Шастуна приходится вскрывать будто скальпелем — слой за слоем, чтобы докопаться до сути. Вот-вот должен прийти следующий вагон, и им действительно пора выдвигаться домой, если они не решили заночевать в метро. Низко и нагло, но по-другому Арсений уже и не умеет, зато Антон стоит по-настоящему раздражённый, и это едва ли не первая откровенная эмоция от него за сегодня. — Антош, тебя даже Басманка не сломала, о каком левом депутате может идти речь? — Арсений искренне улыбается, расслабляясь. Бить лицо ему точно не собираются, а значит, ещё можно исправить скатывающийся на дно вечер. — Чего хотел этим добиться — уже добился. Успокойся, я просто немного слукавил. Мне нравится то, чем занимается клоун. Он напоминает нам, что всё не так солнечно и хорошо в стране, как рисуют СМИ и власть. Такие люди нужны, чтобы раскрывать глаза, и, думаю, он с этим справляется. Антон молчит довольно долго. Очередной поезд проходит мимо, но Антон стоит твёрдо и явно даёт понять, что никуда не собирается. — κλόουν, — поправляет он, легко произнося греческое слово. Да, Арсений конечно же узнавал, на каком языке псевдоним. — Господи, как же ты меня заебал, Арсений Сергеевич, честное слово. И знаешь, что самое страшное? Ты поставил мне цугцванг. Рано или поздно этот разговор всё равно случился бы, потому что ты никуда не собираешься деваться из моей жизни. Оба моих друга считают тебя пиздатым. А я, несмотря на всю хуйню, за каким-то хером верю, что ты не безнадёжен. И это бесит пиздец. Ну да, ты молодец, Шерлок. Догадался. И даже, судя по всему, без помощи Димы или Ильи. Дальше-то что? Арсений легко жмёт плечами, но угрызений совести, предсказуемо, не чувствует. Просто теперь он знает, что не позволит Антону загнаться от внезапного деанона, если вдруг это произойдёт. Даже если Шастун не хочет терпеть это назойливое присутствие рядом, вряд ли Арсений способен теперь его отпустить. Такие как Антон — редкость, особенно в его депутатской жизни. Такие как Антон способны светить ярко, сжигая всё за собой — наблюдать за этим, должно быть, одно сплошное удовольствие. Антон Шастун — ебучий факел, возьми и подожги. — Будучи теперь удовлетворённым, я провожу тебя до дома, — Арсений хмыкает игриво и за рукав утаскивает Антона в подъехавший вагон. Антон закатывает глаза, но руку почему-то не отдёргивает. В вагоне довольно много людей, но им удаётся юркнуть на два освободившихся места. Как и ожидалось, в поезде очень шумно. И Антон выразительно смотрит на Арсения, достав из кармана кейс с наушниками. В ответ Арсений не менее выразительно крутит в руках телефон. Погружается он в интернет-пространство не сразу, разглядывая скопившихся людей. Все как на подбор залипают в экраны гаджетов, и каждый хмурится индивидуально, совсем по-особенному. Разномастная картина — от студентов с кратерами синяков под глазами от недосыпа до эпатажных бабулек в дорогих и модных шмотках. Даже пахнет здесь специфично — застарелым металлом и не самым свежим воздухом из пролетающих тоннелей. И шум этот ни с чем не сравнить — плавное гудение состава вперемешку со свистом ветра. То ли Арсений безнадёжный романтик, то ли действительно настолько давно в метро не был, что кажется всё таким чужеродным и новым. Антон, судя по лицу, отключается от этого мира совсем, и Арсений, в целом, его способен понять. Он опять залез в душу и повскрывал раны без спроса. В телефоне он открывает чат с Антоном. «Прости, что докопался таким гнусным способом и против твоей воли. В своё оправдание могу сказать, что умею хранить секреты. Ты имеешь право злиться и на себя (за то, что не был достаточно осторожен), и на меня, но уверен, в какой-то момент ты наслаждался возможностью выплеснуть на меня весь накопившийся негатив и остаться при этом незамеченным. Скажем так, сейчас я всё ещё открыт к выслушиванию от тебя заявлений о том, какие депутаты (и я в особенности) говнюки». Антон отмирает от пришедшего уведомления и читает сообщение со сложным, загруженным лицом. Но в итоге едва заметно усмехается, явно пытаясь это скрыть, склонив голову ниже к экрану. А у Арсения почему-то от этого становится чуть теплее где-то глубоко в груди. «Ты слишком напористый, беспринципный и упёртый говнюк» «А ты — клоун» Антон давится воздухом и нервно дёргает коленом, задевая Арсения. Они на секунду замирают и встречаются взглядами, а потом Попов, не оставляя себе времени на раздумья, так же аккуратно, но ощутимо дёргает коленом в ответ. Взгляд у Антона делается совсем шальным и неверящим в происходящее. Он показательно убирает ноги чуть дальше, сдвигаясь. На пару миллиметров, потому что они всё ещё не одни в вагоне, но очевидно, чтобы Арсений больше не пытался его достать. «Ебучий детский сад, я в эти игры играть не собираюсь» «Я догадался, ты наверняка играешь только на гитаре.» Антон изо всех сил делает вид, что игнорирует его весь оставшийся путь в метро. Лишь когда они выходят на свежий воздух и двигают в сторону дома Антона, тот наконец косится устало, явно не одобряя арсеньевскую назойливость. — Можешь меня не провожать прямо до дома, в квартиру на пельмени я тебя всё равно не приглашу. После часового общения с тобой мне приходится отходить несколько дней в одиночестве. А сегодня вообще пиздец. Однако они не останавливаются и продолжают бодро петлять в глубь района вместе, минуя оживленные улицы. Арсений и не думал о кухонных посиделках, даже если и хотелось — он и так сегодня получил больше, чем в целом рассчитывал. До последнего были сомнения насчёт личности κλόουν. Да и Антон, если бы Арсений чуть ослабил напор, не прокололся бы. — Мне всё равно нужно подождать. Илья вот-вот подъедет забрать меня, а я уже написал ему твой адрес. Арсений не уточняет, что после отправленного сообщения: «Привет, я не в офисе, еду в сторону дома Шастуна, заберёшь?» в ответ получил две галочки прочитанного сообщения и гнетущую тишину. С Макаровым придётся разговаривать отдельно, и разговор явно не будет приятным. Серёже, скорее всего, уже доложили, поэтому получать Арсений за беспечность будет от него, но хмурый взгляд Ильи всегда давил сильнее любых словесных упрёков. — У тебя не будет проблем? — Антон как-то тушуется и осторожно подбирает слова. — Ну, ты без Макара и вообще без охраны. — Да будут, конечно, — он тяжело вздыхает, недовольно поджимая губы. Его эта херня с приставленными к себе людьми всегда напрягала, как бы ни было положено по статусу. С Эдом почему-то было плевать, но сейчас желание конфиденциальности бунтует внутри, как пляшут тени от костра на стенах. Оно опасное, ни к чему хорошему не приведёт, но никакого разговора с Антоном при посторонних не произошло бы. Откуда в Арсении такое безумное желание пожертвовать ради него своей безопасностью — неизвестно. — Илья способен осудить одним взглядом так, что действительно почувствуешь себя виноватым. Антон согласно угукает, и они останавливаются у знакомого подъезда. Мнутся, неловко замирая, пока Арсений не достаёт из пальто телефон: — Иди отдыхай, машина подъедет через пять минут. Я передам Илье привет. Они встречаются глазами и зависают, потому что никто не уходит, а Антон явно не знает, как корректнее попрощаться. Арсений в вечерней темноте разглядывает его черты лица, пытаясь зачем-то запомнить, как тусклый фонарь рисует на нём тени, будто накладывая маску. На нём читается явная усталость. Это заметно не только по трехдневной щетине и залёгшим мешкам под глазами — она застряла где-то глубоко внутри, прописана в мелких морщинках на лбу и слегка потухшем взгляде. Тогда, на концерте, глаза Антона горели совсем по-другому и были наполнены жизнью. Арсений готов поклясться, что никогда ещё не видел ни у кого такого контраста. Он разглядывает Антона в открытую, а тот, видимо, позволяет это. И Арсений, наконец, понимает. В какой-то момент Антон ему просто понравился и теперь оказалось, что это внезапное знание вполне ощутимо съедало его, будучи внутри всё это время. Шастун был ему интересен без всякого повода, а просто потому что он был тем, кем был — музыкантом, оппозиционером и просто красивым парнем, который когда-то почти сломался, но всё равно не прогнулся под систему. Антон уходит тихо и молча, пока Арсений пытается понять, в какой, сука, момент он так пропал в другом человеке. И пока он безуспешно пытается выбраться из внезапно накрывшего водоворота чувств, в поле зрения неожиданно оказывается какой-то мужик. Он ничем не примечателен и идёт так, будто его пошатывает от выпитого алкоголя. Арсений утыкается в телефон, читая сообщение от Ильи о том, что он в пяти минутах езды. Вообще-то тротуар перед подъездом достаточно широкий, но мужчина будто намерено задевает плечом, и Арсений выплывает, наконец, из морока, совершенно недовольный тем, что его потревожили. — Дорога широкая, можно поаккуратнее… — он разворачивается, чтобы заглянуть в пьяные бесстыжие глаза. Мужчина, как оказалось, дальше идти даже не собирался — он хватает Арсения за ворот пальто, стараясь намотать плотный кашемир на кулаки. И взгляд у него совершенно не мутный для того, кто должен быть пьяным. Вполне себе осознанный и определённо предупреждающий. И сила, и угроза в его крепкой хватке ощущаются так явно — Арсений подбирается, а сердце ухает куда-то к желудку. Блядь, ну каков райончик. — Держитесь от Шастуна подальше, — шипит мужик прямо в лицо и не отрывается ещё пару секунд, явно придавая своим словам больше серьёзности. Арсений сначала ахуевает, а потом ахуевает ещё больше. Он ожидал чего угодно — кулаков в лицо, оскорблений, но явно не угроз, каким-то образом связанных с Антоном. Понятное дело, он об этом парне ещё многого не знает, но почему, блядь, это всегда должен быть Шастун? — Ты, блядь, кто? Его бывший? — выходит истеричнее, чем Арсений собирался. Где-то на фоне с визгом тормозит машина, но сейчас это волнует меньше всего. Мужчина, с перекошенным от недовольства лицом, сильным толчком Арсения отпускает и пятится, глядя ему куда-то за спину. — Вас предупредили, Арсений Сергеевич. Широкая спина Ильи моментально закрывает ему обзор, но очевидно, мужчина быстро ретируется. Макаров дергается в попытке его догнать, но Арсений останавливает, положив руку на плечо. Сил, правда, не остаётся, и тут же приходится согнуться, оперевшись на колени, глубоко и ритмично вдыхая. Такого с ним ещё не было. Да блядь, его могли убить, будь мужик чуть более отбитым. От осознания трясутся колени, адреналин отступает, оставляя только страх за свою, пусть и никчёмную, но всё же жизнь. Сдохнуть вот так, в какой-то подворотне, хер вообще знает за что — не то, о чём можно мечтать. Что ж, Арсений думает, что теперь он точно усвоил очередной ебучий урок от жизни: никогда нельзя пренебрегать безопасностью. Илья молча сжимает плечо в ответ и терпеливо ждёт, пока Арсений отойдёт от пережитого. — Как же ты вовремя, просто пиздец какой-то. — Этого не было бы, будь я рядом. И он даже не пытается скрыть осуждение в голосе. Арсений его, в целом, понимает. Никто не любит людей, препятствующих хорошему выполнению своей работы. Просто невероятно, что стоило Арсению разок нарушить правила, и его тут же вернули с небес на землю. Отдышавшись, они садятся в машину. Илья так и бросил её прямо посреди узкой улицы с открытой водительской дверью, когда увидел происходящее. — Что ему было нужно? Вам угрожали? Вопрос был хороший и своевременный. Арсений пока сам не понял, но мужчина точно не был пьян, как сначала показалось. И, по ощущениям, был сильнее, чем выглядел. Он появился ровно тогда, когда дверь подъезда за Антоном закрылась. Неизвестно, как долго за ними следили или шли. Арсений слишком закопался в себе и отвлёкся на Шастуна — непозволительная роскошь, но что тут поделаешь, если он проебался и получил за это. Сейчас было понятно, что никакой это не бывший любовник — они с Антоном слишком мало общались на людях, чтобы их кто-то в чём-то заподозрил. По правде говоря, Арсений мог по пальцам перечислить всех тех, кто в личном окружении знал про его интерес к Антону. Минимум двое из этих людей входят и в окружение Шастуна. Круг стремительно сужался.***
Выбить эту встречу было тяжело. Что самое худшее — делать это пришлось официально. То есть все, кто захочет или кому будет надо, могут посмотреть журналы посещений и расписание обоих. У главы правящей партии и в целом «большой занятой шишки» запись была на недели вперёд, но тема разговора с Арсением не была стандартной. Попов подозревал, что его даже ждали рано или поздно. Жаль конечно, что первоначальная злость (которая накатила сразу же, как только он срастил все факты) подутихла из-за прошедшего времени, но Арсений всё ещё был полон решимости «показать зубы». — День добрый, Андрей Владимирович. Высочинский быстро пожимает руку и вальяжно раскидывается в комфортабельном офисном кресле. В отличии от арьсеньевского офиса, тут ремонт по последнему писку моды — сплошной минимализм и икеевская мебель. Секретарша предлагает чай и кофе, но под одним резким взглядом начальника испаряется за дверью. — Добрый, Арсений Сергеевич. Признаться, удивлён. Нечасто вы заглядываете. Никогда, по правде говоря, и ещё долго бы с радостью не появлялся. — Я бы хотел приступить сразу к делу. Без лишних расшаркиваний, — Арсений начинает строго и уверенно, потому что по-другому здесь силу не покажешь. Главное, чтобы не было ни намёка на страх. — Пересёкся на днях с одним парнем. Недалеко от дома Антона… На лице Высочинского ни один нерв не дёргается. Спокоен и собран, ничуть не удивлён. А Арсений снова вскипает от одного взгляда на этого человека. Приходится копировать скучающую невозмутимость и надеяться, что получается также неплохо, как и у собеседника напротив. — У меня простое предложение, Андрей Владимирович. Вы убираете слежку с Антона и, вероятно, с меня. И ваш сын не узнаёт о произошедшем. Он в курсе, что вы годами пасли его, как глупую овечку. Но вряд ли оценит, что вы перешли к открытым угрозам. Андрей Владимирович хмыкает и улыбается противно и широко. Арсению здесь находиться очень неуютно, но плечи расправлены, а ноги расставлены широко. Нервозность он себе позволить не может. — И зачем мне это? Гораздо проще будет в последний раз предупредить, чтобы вы, Арсений Сергеевич, с Антоном рядом больше не отирались. Его притворно любезная улыбка превращается в откровенный оскал, но Арсений не ведётся. Он не просто так на своей должности, и тоже умеет играть в эти игры. — Да, это действительно легко, особенно если хотите испортить отношения с сыном окончательно. — Арсений почти рычит, и это лишь малая часть того, что он обо всём этом думает. — Ах, да, их же и так нет. Я понимаю, вам тяжело принять, что в окружении Антона стало на одного депутата больше, и это даже не вы, но подумайте о его психике. Отец, которого не хотят видеть, но который продолжает отравлять его жизнь бессмысленными запретами по типу: «с тем общайся, а с этим — нет». Очень способствует налаживанию контактов. Как и слежка. Это вообще статья, если вы подзабыли. Высочинский смотрит долго, не отрываясь, и изучает. Арсению, честно, плевать что он в нём найдёт. Он пришёл за определённым результатом и без него никуда не уйдёт. — Советую не играть с Антоном. Последствия вас не обрадуют, — мужчина угрожающе щурится, но ощутимо сдает позиции. — Советую меня не пугать, учитывая то, что я знаю. И не я Антона преследую, как ненормальный. Держитесь от него подальше с такими интригами, или он исчезнет из вашей жизни так, что никто не найдёт. Не выводите, пока он окончательно вас не возненавидел. Его терпение не железное. Они молчат какое-то время и Арсений, совершенно не желая торчать с этим человеком лишние пару минут, встаёт. Впервые, наверное, он готов за чью-то свободу реально бороться. И впервые он чувствует себя так хорошо от того, что это наконец удалось. И что это всё — правильно. — Это не одобрение и даже не принятие. Я просто ухожу в сторону, потому что и так давно собирался. Потому что пока вы, Арсений Сергеевич, правы. Но не думайте, что способны у меня требовать хоть что-то. Вы такая же палка в колёсах жизни Антона, как и я. Как и любая грёбанная власть в этой стране. Не обольщайтесь, вы оба наиграетесь, рано или поздно. Моральная пощёчина напоследок от загнанного в угол зверя — Арсений упрямо терпит, но возвращает такой же тяжёлый и злой взгляд. Отвратительный человек этот Высочинский, гадкий, как олицетворение всей той власти, что он имеет. Он не барахтается в этом болоте, он скачет по нему как жаба, но его сущность всё ещё остаётся мерзкой и склизкой. Достигнутое сейчас нельзя назвать даже маленькой победой, потому что за этот разговор Арсений будет ещё долго расплачиваться, и не только с Антоном.