Не спрашивай, что за иголку Мы искали в том стоге стоков. В пломбирах, в водке, в сексе, в настойке. Любовь сурова, и мы жестоки. Умоляю! Давай без вопросов вообще. Мне духу не хватит тебе рассказать. Я качаюсь, но это не из-за качелей. Хотя спрашивай, похуй! Прости за мат Мам, я всё проебал, прости...
По правде говоря, в планы Антона не входило рассказывать Позову о том, как прошла встреча с Арсением. О том, что они договорились встретиться, Антон другу и не говорил. А после того, как Антон сам же бездарно слил свою деятельность Арсению (который всё ещё остаётся депутатом), эмоциональный раздрай достигает каких-то пиковых значений. И первый инстинктивный порыв — написать Диме. Но Антон сознательно себя останавливает, потому что это ненормально — каждый раз бежать к другу за советом и моральной поддержкой, когда дело касается Арсения. Но Позов выходит на связь сам. Причём не пишет, а звонит. — Как прошла встреча с Арсением? — наверное, впервые за всё время Позов опускает отчество начальника в разговоре с другом. Хотя, насколько известно Антону, между собой на работе они давно перешли на ты. — Он тебе растрепал что-то? — невольно злится Антон. Он правда, правда не хочет срываться сейчас на Позова. Тот вообще не имеет отношения к этой злости. Но Дима как будто бы вообще не чувствует опасности. И продолжает напирать, хотя ему следовало бы догадаться, что такие вопросы явно не вызовут у Антона позитивной реакции. — Вы такие смешные, честное слово, — фыркает Дима. А затем поясняет. — Он просто точно так же отреагировал, когда я догадался, к кому он собирается. — И как же ты догадался? На самом деле, услышать ответ даже любопытно. Сложно представить, что Арсений, выходя из кабинета, вдруг гордо заявит, обращаясь к Диме: «Кстати, я иду к Шастуну». Нет, с него, в целом, станется. Арсений — странный человек. Но смысла в такой браваде было бы ноль. А Дима определённо достаточно умён, чтобы срастить несложные факты. Но Антону всё же любопытно, что именно натолкнуло Позова на этот вывод. — Он перед зеркалом крутился где-то час, я не шучу, — разумеется, Дима не отказывает себе в возможности слить начальника и вбросить очередной намёк на то, что Арсений неравнодушен к Антону. В этом контексте тот факт, что Арсений в итоге и правда приехал именно к Антону, выглядит просто ужасно. — Ладно, Поз, я не хочу знать, — вздыхает Антон. — Тем более это реально пиздец. Я… сказал ему. Продолжать дальше у Антона буквально на физическом уровне нет сил. Тишина становится практически неприличной. А Позов, скотина, вдруг решает не проявлять чудеса проницательности. — Сказал что? — Что я — κλόουν. Он меня откровенно дожал, — зачем-то оправдывается Антон, хотя это, на самом деле, неправда. Если бы Антон не хотел, то не сказал бы. Он мог продолжить отпираться. Мог бы даже перейти в наступление и начать наезжать на Арсения. Возможно, тот бы даже отступил под таким напором. Но Антон признался, потому что в глубине души давно хотел это сделать. Он устал бояться. Устал жить в вечном ожидании того, что Арсений узнает правду. Тем более риски увеличивались с каждым днем. И, ну, он определённо Антона подозревал. Так что сказать правду рано или поздно всё равно бы пришлось. Ну, либо Арсений бы узнал всё это сам, иным путём. И если что-то неизбежно, то зачем тратить нервы лишний раз? Тайное стало явным, и Антон может больше не опасаться, что его раскроют. В конечном итоге, всё вроде бы, неплохо закончилось. — Ты серьезно? — в голосе Позова нет осуждения, но он звучит по-настоящему удивлённо. — Бля, Шаст, однажды ты меня в могилу сведёшь своей внезапностью. Я, конечно, хотел, чтобы ты больше доверял Арсению, но не думал, что ты решишь настолько форсировать события. — Я и не планировал, — огрызается Антон. — Но он приехал ко мне, начал напирать. И я просто понял, что он всё равно узнает правду. И для всех будет лучше, если он узнает её от меня. По крайней мере, так я точно не разочаруюсь ни в ком из своего окружения. И, если что-то пойдет не так, смогу винить только себя самого. Тяжесть вздоха Позова, которую Антон слышит на том конце провода, ощущается почти физически. Неосознанный укол в «не разочаруюсь ни в ком из своего окружения» Дима, разумеется, считал. — И что ты планируешь делать дальше? Вообще-то, Антон ничего не успел запланировать. Перед звонком Димы он только-только зашёл в квартиру и переоделся в домашнюю одежду. Но план формируется практически мгновенно. Идеальный и надежный план, хотя и не самый верный с точки зрения зрелых поступков. — Поеду в Воронеж. — Что?! — судя по тону Позова можно сказать, что он не просто удивлён, а охуел. — В смысле в Воронеж? И только в этот момент до Антона доходит, что Дима всё не так понял. Антон, конечно, любит бежать от проблем. Но не настолько. — На выходные, Дим, — поясняет он торопливо. — Я не успел договорить. Разумеется, я не брошу вообще всё. Это перебор даже для такого человека, как я. Но мне нужно побыть подальше от Москвы. Проветрить голову, посмотреть на ситуацию на безопасном расстоянии. Да и маму с отчимом я давно не видел. — Господи, Антон, ты пиздец, конечно, — теперь в голосе Димы отчётливо слышится облегчение. — Не пугай меня так, ладно? — Ладно. Я просто уеду на выходные. Уверен, тебе будет чем заняться в моё отсутствие. Прощание выходит скомканным, потому что Позов, видимо, не до конца отошёл от шока. Антон правда не хотел его пугать. Наверное, Диме стоит внимательнее относиться к выбору лучших друзей. *** Маму внезапный приезд Антона радует. Она причитает, что Антон похудел, хотя это, вообще-то, неправда. Чем ближе Антон подбирается к тридцати годам, тем больше его обмен веществ начинает напоминать нормальный. Он всё ещё довольно худой по общим меркам, но уже куда более гармонично сложен, чем даже в двадцать пять лет. Поскольку приезжает Антон без предупреждения, для мамы это становится дополнительным стрессом, ведь нет ничего необычного, что она привыкла подавать к столу гостям. Антон реалист, поэтому прекрасно осознает, что в Воронеже он уже давно гость. Хотя в его комнате ничего особо и не изменилось. Вообще, без предупреждения Антон приехал как раз потому, что не хотел, чтобы мама лишний раз заморачивалась. Он сделал ставку на то, что она сначала разнервничается, но потом ситуацию разрулит Олег. И не прогадал. Так оно в итоге и вышло. Отчим спокойно выслушал причитания жены, потом похлопал Антона по плечу и пошёл заказывать пиццу. В итоге они отлично посидели, а мама не стояла целый день у плиты. И это, определенно, была победа. А ещё в родном доме на удивление сладко спится. Возможно, дело именно в том, что арендованную квартиру назвать чьим бы то ни было домом язык в любом случае не повернётся. Антон уже признался самому себе, что его однушка скорее является перевалочной базой. И, к тому же, с ней связано множество неприятных воспоминаний. Так что вовсе не удивительно, что Антону некомфортно в собственном жилище. И комфортно в окружении родных запахов, возвращающих в детство. В то время, когда в жизни Антона всё было просто и хорошо. Поэтому он просыпается в относительно хорошем настроении с ясной головой. Встаёт Антон по своим меркам даже не слишком поздно, в районе одиннадцати утра. Олег к тому моменту уже давно ушёл на работу. Мама же дожидается, пока Антон проснётся, но лишь для того, чтобы, извинившись, тоже уйти по делам. Это нормально. Антон ворвался без предупреждения, он не ждал, что ради него изменят планы. Предоставленный самому себе, Антон решает пойти пошататься по городу. Он бродит по знакомым местам Левобережья, и чувствует себя свободным ото всех проблем. Его больше не пугают ни странные отношения с Арсением, ни недавний и не совсем желанный деанон, ни существование Высочинского. Антону просто хорошо. Он берёт себе большой стакан латте и гуляет, слушая музыку. Впервые за долгое время треки в наушниках не просто забивают шум улицы, а вызывают какие-то эмоции. В воздухе пахнет весной. А кожу согревают солнечные лучи. В Москве сейчас по-прежнему висит плотный свинцовый купол. И Антон рад, что находится не там. Он, пожалуй, любит Москву. Но месяцев шесть в году. Ноги сами собой несут Антона знакомыми маршрутами. И он сам не понимает, как оказывается перед дверями музыкальной школы, которую окончил много лет назад. Он открывает дверь, не задумываясь. По правде говоря, шансов на то, что его впустят, не слишком много: Антон выпустился больше десяти лет назад. Но он ведь ничего не теряет? Не самый большой риск, на который Антон шёл в своей жизни. Он входит в помещение и тут же оказывается окутан знакомой атмосферой. В школе новый ремонт, но запах и общее настроение ничуть не изменились. Антон уже прикидывает, как будет объясняться со стареньким охранником (сам Антон мужчину вспомнить не может, а уж дедок его точно вспомнил бы вряд ли). Но по коридору идет Екатерина Алексеевна. Её Антон узнает сразу. — Ой, Антоша! — восклицает она радостно. И тут же бодрой походкой приближается к нему. — А ты какими судьбами? — Да вот, — Антон неловко разводит руками. Под пристальным взглядом бывшей преподавательницы он чувствует себя тринадцатилетним мальчишкой, не понимающим, как правильно взять барре. — Решил зайти в гости. Найдётся минутка? Екатерина Алексеевна кивает. И охранник жмёт на кнопку, позволяя Антону войти. Преподавательница постарела. Это, разумеется, нормально. Антон и сам не выглядит как мальчишка. Но он не видел эту женщину добрый десяток лет, поэтому сейчас ему очень странно осознавать, что ей уже за пятьдесят. — Проходи, — приглашает Екатерина Алексеевна его в кабинет директора. — Меня вот повысили, когда Галина Николаевна на пенсию ушла. Чай будешь? — Да, пожалуйста. Екатерина Алексеевна достаёт из серванта пару кружек. За папками с документами обнаруживается электрический чайник, воткнутый в розетку. — Ну рассказывай, Антош, как ты, — интересуется она, параллельно заливая кипяток в одну из кружек. — Слышала, ты сейчас в Москве. — Да. Довольно давно переехал, — подтверждает Антон. — Но не могу сказать, что есть чем гордиться. Вышку получил в ВГУ, но по специальности не работаю. Продаю книжки, ловлю воришек. — Музыку бросил? — Нет, вы что! — Антон протестует поспешно, как будто боится разочаровать Екатерину Алексеевну. Она преподавала у него «специальность». И возлагала большие надежды. Даже предлагала дать рекомендации в музыкальное училище. Хотя, если бы Антон пошёл туда, то был бы самым взрослым. В музучилище обычно поступают после девятого класса. А Антон в музыкальном плане довольно «поздно расцвел». — Играю для себя по мелочи. Периодически с каверами выступаю в различных заведениях. Но это так, скорее баловство. Рассказывать о своих скромных музыкальных успехах Антону даже неловко. Екатерина Алексеевна не особо настаивала на дальнейшем академическом образовании, но верила, что хотя бы музыкальную группу какую-нибудь Антон соберёт. В каком-то смысле, учитывая существование κλόουν, она не слишком ошиблась в своих суждениях. Но этот проект определённо не повод для гордости. — А своё больше не пишешь? Точно. Как Антон мог забыть, что в подростковые годы по глупости играл какие-то нелепые песни на занятиях. У этого было сразу две стратегические цели. Во-первых, Антон принципиально не хотел играть что-то свое в обычной общеобразовательной школе, но испытывал потребность в социальных поглаживаниях. А Екатерина Алексеевна социальные поглаживания своим ученикам всегда раздавала щедро. Во-вторых, таким способом Антон, как самый хитрый, пытался не сдавать домашку. Свои невнятные песенки, построенные на трех блатных аккордах, ему играть было намного интереснее, чем аллегретто Каркасси. Если Антон скажет, что бросил писать музыку, это будет звучать неправдоподобно. Понятное дело, что Екатерина Алексеевна вряд ли станет лезть в душу. Но отчего-то с ней хочется быть честным. Однако в его, так сказать, репертуаре сложно найти что-то приличное. Не политическое. Не депрессивное. И не матерное. Да уж. Жизнь определённо потрепала Антошу Шастуна, когда-то писавшего стихи о дружбе с глупыми глагольными рифмами. — Ну, редко, — наконец приходит к компромиссу с совестью Антон. — Но пишу. Он видит, как загораются глаза у Екатерины Алексеевны. И понимает, что попался. Преподавательница даже ни о чём не просит, просто кивком головы указывает на классическую шестиструнку, стоящую в углу на изящной деревянной стойке. — Вы умеете подловить, — фыркает Антон. Он проходит мимо Екатерины Алексеевны, осознавая, что обдаёт её резким запахом сигарет. Впрочем, он и в школьные годы был не особо беспалевным, так что почти не стыдится. — Мне просто любопытно, Антош, — добродушно улыбается женщина. — Всегда приятно видеть, что ученики продолжают заниматься музыкой. Это помогает понять, что ты всё делаешь правильно. Антон не уверен, что сможет оправдать надежды преподавательницы и чем-то её порадовать. Вряд ли он самый талантливый ученик из всех, что у неё были. Но хочется показать, что вложенные силы не пропали даром. Гитара ложится в руки привычно, хотя с классической акустикой Антон не работал уже много лет. Струны нейлоновые, что тоже ощущается чем-то довольно непривычным. Но это правильно. Для классических произведений нужен более мягкий звук. Да и травмировать детские пальцы металлом — не слишком хорошая идея. Инструмент неплохо настроен, но Антон всё равно на автомате подкручивает колки. Сдувает со лба непослушную кудрявую чёлку, поймав тёплый взгляд Екатерины Алексеевны. Он понимает, что сдал себя с потрохами. Его действия точны, рутинны и совершенно не похожи на то, как вёл бы себя человек, который берёт инструмент в руки раз в месяц. — Они найдут в тебе нелепость, Они почувствуют, сумеют, Они прицепятся к ней крепко, Ударят сильно, и под нею Они найдут и твою личность… — начинает Антон. С музыкальной точки зрения это не лучшая песня, которую он написал. Но едва ли не единственная, которую прилично сыграть перед бывшей учительницей. Екатерина Алексеевна слушает внимательно. Антон старается не пялиться на неё, но непроизвольно отслеживает реакцию. Ситуация осложняется тем, что у него нет потребности в том, чтобы смотреть на гриф — пальцы ставятся на лады машинально, привычно. — День придёт однажды, будет принят каждый И возздравствует, и возздравствует. Побросаем роли, позабыв о боли, Будем счастливы, будем счастливы. Антон решает до конца не играть. Прерывается после первого припева. Оправдывается тем, что песня ещё не закончена. Екатерина Алексеевна кажется… растроганной. — Я всегда переживала, что ты в итоге бросишь музыку, — признаётся она. — Ты казался очень увлечённым. Но часто дети вырастают, и отдают предпочтение более приземлённым вещам. К сожалению, многим кажется, что музыка — это несерьёзно. Но я смотрю на тебя и понимаю, что мы не зря стараемся. И хорошо, что отвоевали нашу школу. — В каком смысле отвоевали? Антон осторожно возвращает гитару на подставку и берёт со стола кружку. Он немного расслабляется и решает не садиться обратно на стул, опираясь на фортепиано спиной. Екатерина Алексеевна тяжело вздыхает. Видно, что эти воспоминания её вовсе не радуют. — Да, Антош, ну как у нас обычно бывает, — она грустно улыбается. — Кто-то где-то проворовался. Дефицит бюджета. Хотели устроить какую-то оптимизацию и нас объединить со второй школой. Ну, это по бумажкам. А по факту просто детей перекинуть. Мало того, что для этого ребятам бы пришлось на другой берег мотаться, так ещё и школа та не могла столько детей вместить одновременно. Антон чувствует, как в груди поднимается злость. Даже тут в его жизнь ворвалась политика. Кажется, она пронизывает вообще всё, заливает своей гнилью каждый уголок. Подумать только, даже воспоминания о счастливом детстве чуть не были уничтожены. — И как удалось отстоять? — голос звучит хрипло, потому что горло сковывает спазмом. — А это самое удивительно. Мы, конечно, стали поднимать шумиху. И учителя, и родители. В местные СМИ писали, в соцсетях рассказывали. Ну и кто-то из инициативных родителей попытался ещё до властей достучаться. Каким-то депутатам обращения отправляли. И, представляешь, один из депутатов нам как раз и помог. Чем дальше Антон узнаёт что-то об этой истории, тем страшнее ему делается. Каким вообще нахуй образом и тут оказались замешаны депутаты? Он пытается прикинуть, кто мог вмешаться. Хорошо бы, чтобы это был просто какой-нибудь воронежский депутат. Но нельзя исключать вероятность, что из стремления заработать парочку очков в глазах Антона, в ситуацию вмешался Высочинский. Шансы на это не высоки, но это возможно. Этот человек любит чужое расположение именно покупать. — И, причём, не просто местный депутат. А из Госдумы, — подтверждает догадки Антона Екатерина Алексеевна. Но её дальнейшие слова бьют наотмашь. — Попов Арсений Сергеевич. Ты о таком, наверное, даже не слышал. А он нам очень помог. — А… Как давно это было? — спрашивает Антон, внутренне радуясь, что за спиной оказался инструмент. Потому что ноги всего за секунду делаются ватными. Так, нахуй, просто не бывает. — Да года три назад... Пиздец. Полный пиздец.***
Сначала Антон не может поверить тому, что услышал от Екатерины Алексеевны. Новые точки соприкосновения с Арсением вылезают с каких-то совершенно неожиданных сторон. И это чертовски пугает. Паранойя, утихшая со временем, начинает грызть Антона с новой силой. Вернувшись домой, он приходит к выводу, что единственный способ хоть как-то себя успокоить — узнать об этой истории подробнее. Найти информацию не так уж сложно. В воронежских СМИ новости с упоминанием Арсения касаются исключительно истории с музыкалкой. Выясняется следующее: одна из родительниц, входящая в региональное отделение либерально-демократической партии, над которой председательствует Арсений, послала обращение на его имя. Как она сама призналась, даже не слишком рассчитывала на какой-то результат. А Арсений неожиданно для всех взял и приехал сам. Нагрянул в департамент культуры Воронежской области. Судя по всему, раздал там всем пиздюлей. Закрепил результат общением с губернатором (в подведомственном областному правительству издании опубликовали целый фотоотчет со встречи). И уехал. Из интереса Антон ищет информацию об этой поездке на сайте самой партии. Сведений не слишком много. Скупая заметка в пару абзацев, в которой описывается проблема и озвучиваются конкретные результаты, которых удалось добиться. Это создает огромный контраст с тем, как свою деятельность презентует Высочинский. Да, в жизни Антона был период, во время которого он изучал депутатскую деятельность этого человека, не касающуюся законотворчества. Антон и сам не понимает, в какой момент он пришел к тому, что смог нагуглить минимум двадцать историй из различных регионов, в которых Арсений принимал непосредственное и очень деятельное участие в решении проблем. Любопытно, что не обо всех таких историях находятся упоминания на партийном сайте. Это заставляет думать о том, что иногда Арсений подключается в частном порядке. По собственной инициативе. Осознавать всё это довольно странно. Антон никогда особо не стремился узнать больше о депутатской деятельности Арсения. И, хотя Дима предпринимал попытки рассказать побольше неоднократно, пропускал это мимо ушей. Так что видеть вот такие конкретные результаты — удивительно. Он не знает, с какой целью набирает номер Арсения. Просто вдруг чувствует, что очень хочет это обсудить. — Алло, — Антон неуверенно замолкает сразу после того, как абонент берёт трубку. Он совершенно не продумал, о чём будет говорить. — Ты не занят? В трубке громко орёт какая-то клубная музыка, а Арсений не приветствует Антона сходу, а сначала шумно выдыхает и часто-часто дышит. — Для тебя всегда свободен, — Антон кривится от неуместной пошлости, но Арсений и сам быстро теряет запал. — Да я в зале, но, видимо, самое время сделать перерыв. Что-то произошло? Ты ведь не стал бы звонить просто так. И голос у него моментально становится серьёзным. Антон готов поспорить, что и внешне он собрался и снова готов браться «за работу». — Ну, если ты в зале, то я лучше попозже перезвоню, — теряет весь настрой Антон. — Разговор не на пару минут. Ему странно слышать информацию о том, что Арсений ходит в зал. Вернее, это логично, конечно. С учётом того, в какой хорошей он форме. Просто для самого Антона занятия спортом — какая-то недосягаемая вершина. Он знает, что ему было бы полезно заняться чем-то подобным. Но единственная физическая активность, которую он может себе позволить — скакать по сцене. — Значит, на сегодня я могу закончить. И прежде, чем ты начнёшь возмущаться и бросать трубку, загоняясь, что оторвал меня от чего-то важного, — я уже набегал почти в два раза больше от необходимой нормы. И со свежими, освобожденными от лишних мыслей мозгами, я могу тебя выслушать и не бояться, что они закипят. Антон морщится, услышав эту фразу. Какие бы новые факты ни подкидывала ему жизнь, Арсений менее раздражающим не становится. — Ты переоцениваешь степень своего влияния на меня, — не удерживается от колкости он. — Я бы точно не стал загоняться. Но вести разговор в неподходящих условиях, как это было в метро, больше не собираюсь. Но если ты готов слушать, то окей. Я тут в Воронеж на выходные поехал. Они-то только у меня выходные из-за графика, а так будни. Так что я решил вспомнить детство и зашёл в музыкалку, в которой когда-то учился. И узнал много интересного. О том, как школу чуть не закрыли. И как некий Арсений Сергеевич Попов помог этого избежать. Антон делает паузу. Ему интересно послушать, как на эту фразу отреагирует Арсений. Пока сложно сказать, что он в итоге выберет: начнет преуменьшать свои заслуги или зацепится за возможность покрасоваться. Но Арсений подозрительно долго молчит и, похоже, уходит в тихое место — фоновая музыка постепенно затихает. — Слушай, а мне всегда придётся отчитываться за каждую инфу, которую ты на меня накопаешь? — кажется, будто звучит Арсений устало, хотя в телефонной трубке тяжело что-то сказать точно. — Вполне возможно, что так и было. Каждому депутату сыплется гора обращений, и разбирать такие дела — наша работа. Интересная реакция, конечно. Такое ощущение, что Арсений принимает какую-то оборонительную стойку. И это не совсем то, чего Антон ожидал. — Да я не просил тебя отчитываться, — вздыхает Антон. — Но твоего присутствия действительно пиздец как много, понимаешь? Это дезориентирует. А ещё ты сейчас зачем-то врешь. Хотя, казалось бы, не в твоих интересах пытаться казаться хуже, чем ты есть. Да, конкретно это обращение проходило через партию, вопросов ноль. Но, ты знаешь, можно найти кучу информации о ситуациях, когда ты впрягался решать какие-то проблемы вроде как по личной инициативе. И для этого даже не нужно, как ты выразился, копать. Всё лежит буквально на поверхности. Антон переводит дух, а затем быстро продолжает. С одной стороны, он не даёт Арсению себя перебить. С другой, он не позволяет себе передумать. — И, нет, Арсений, фразы «это просто моя работа» не прокатят. В них можно было бы поверить, если бы ты был единственным депутатом, которого я знаю. А это, к моему сожалению, вовсе не так. Мы оба знаем, что у Высочинского тоже есть определённая работа, весьма схожая с твоей. Но делает он её совершенно иначе. И я позвонил, потому что… хочу разобраться? — такое ощущение, что Антон даже сам у себя спрашивает, зачем же он в итоге позвонил. — Ты знаешь обо мне слишком много. Пугающе много. И когда у человека есть информация, которая способна навредить не только мне, но и многим другим людям (хорошим людям, Арсений), очень хочется попытаться увидеть что-то хорошее и в этом человеке. Арсений снова молчит и в этой тишине теперь отчётливо ощущается что-то гнетущее. — Слушай, я правда не знаю, что ты хочешь услышать. Ты всё пытаешься найти эту дурацкую правду и не думаешь, видимо, о том, что она может оказаться не совсем приятной. Я говно как человек, это мы давно выяснили. Но иногда даже во мне просыпается совесть, — Арсений в очередной раз тяжело вздыхает. — Не всем, конечно, но таким, как я, просто необходима индульгенция. Я не готов сказать тебе сходу, что я прям переживал и волновался за жизни людей. Было ли мне грустно от каждой прочитанной истории? Да, в контексте страны, которая вообще-то могла бы быть куда более развитой, чем сейчас. Было ли мне не наплевать? Да. Но ты должен понимать, что я не ебучий спасатель. Я никогда не берусь за заранее проигрышное дело, что бы я к нему ни чувствовал. Понимаешь? Я эгоист. Во всех этих найденных тобой историях мало хорошего, просто потому что в первую очередь я облегчаю жизнь себе. Антону не нравится то, что он слышит. На это есть сразу несколько причин. Но он изо всех сил старается взять эмоции под контроль. Ему нужно услышать правду. А в этой пафосной тираде правды нет. Почему-то Антон это нутром чувствует. — Знаешь, это даже забавно, — говорит Антон с усмешкой. — Тебе очень нравится лезть ко мне в душу, пытаться анализировать мои действия, мотивы, поступки. Но если ответный интерес проявляют к тебе, то ты сразу же встаёшь в защитную стойку. «Я не знаю, что ты хочешь услышать». Не поверишь, Арсений. Правду. Ты то и дело требуешь от меня какой-то откровенности. Но совершенно не готов на равноценный обмен. Так не пойдёт, понимаешь? Ты вроде как хочешь выстроить какие-то взаимоотношения. По крайней мере, все твои поступки последнего месяца говорят об этом довольно прямо. Я правда не понимаю, в каком качестве я тебе нужен. Как человек, который может показывать оппозиционный мир, как друг, как… — Антон чуть не озвучивает какой-то намек на романтическую симпатию со стороны Арсения, в которой его пытаются убедить все вокруг, но вовремя себя останавливает. — … кто-либо ещё. Я правда не знаю. Ты инициируешь это, и тебе выбирать. Но любые взаимоотношения строятся на взаимности. И, знаешь, ты, возможно, был прав насчёт того, что я хочу казаться более сломленным, чем есть на самом деле. А ты почему-то пытаешься казаться хуже. Мне есть с чем сравнить. И я позвонил, потому что хочу услышать правду. Пусть и не всю. Ты знаешь, с каким человеком я никогда не стану общаться. Ты вполне можешь это предположить. И если ты продолжаешь пытаться наладить общение со мной, значит хотя бы в глубине души веришь, что сам таким человеком не являешься. Так дай, чёрт побери, и мне поверить в это. Хотя бы в глубине души. — Да блядь, Антон! — голос в трубке звучит явно громче и агрессивнее, чем должно быть, но Антон не успевает ничего добавить. — Я увяз в этом болоте под названием «политика», окей? Я пытаюсь сделать всё, чтобы не задохнуться и не стать грёбаным Высочинским. Я каждый ебаный день просыпаюсь, сожалея о том, какой дорогой пошёл. И возможности с неё свернуть у меня нет. Всё, что у меня есть — должность, с которой я могу сделать хоть что-то, хоть какую-то мелочь, чтобы не быть таким же отвратительным, как все остальные. Но всё, что я получаю — это ненависть какого-то парня, который меня не знает, но упорно сравнивает с Высочинским, просто потому что может. Я хочу быть лучше, я мог быть лучше, но в какой-то момент я эту возможность проебал и теперь довольствуюсь тем, что есть. Вау. А вот это уже, наоборот, куда более откровенно, чем Антон рассчитывал услышать. И ему теперь ещё сильнее стыдно за то сравнение в ресторане. Изначально Антону было неловко, потому что он уже тогда объективно понимал, что такого отъявленного подонка, как его биологический отец, ещё поискать нужно. И Арсений точно не так плох. Но теперь стыдно ещё и потому, что эта ситуация самого Арсения явно задела больше, чем он показал. И он проводит подобные сравнения тоже. Только вот Арсению, который находится внутри ситуации, наверное, намного хуже видно, насколько в принципе ему удаётся избежать сходства с таким человеком. — Ты прав, — вздыхает Антон. — Я тебя не знаю. И ты об этом не первый раз говоришь. Но ты и не помогаешь мне себя узнать, окей? Да, я делаю какие-то выводы. Во многом неверные. Но я работаю с той информацией, что есть. Ты не можешь сказать мне «вообще-то я не так уж и плох» и ждать, что я просто поверю тебе на слово. И дело тут не в моем биологическом отце. Никогда не было в нем, понимаешь? Я оппозиционер. Я критически сужу тебя, не проводя параллелей с Высочинским. Я сделал это один раз, в момент эмоциональной нестабильности. И я сожалею. Но это не значит, что я могу позволить себе хоть как-нибудь сближаться с человеком, имеющим отношение к власти, не убедившись, что это того стоит. Я не думаю, что для тебя всё потеряно. Возможно, где-то в глубине души ты и сам хочешь верить, что ещё можно что-то исправить. Тебе нужен второй шанс. Я готов им стать. В смысле, попытаться помочь, как смогу. Но я должен понимать, что всё это будет не зря. Я знаю, что ты многое ставишь на кон. У меня нет того, что есть у тебя, это правда. Но у меня есть моя жизнь. Она, возможно, не очень удавшаяся. Хуёвенькая. Но другой у меня нет. И эту мне приходится ебать как беречь. Так что я рискую вообще всем, что имею. Такие вот дела. Арсений хмыкает, разбивая навалившееся напряжение и тоску. — Да уж, дела у нас, хоть и на разных плоскостях, но одинаково хуевые, — он мнётся какое-то время, в трубке слышны только помехи связи. — Но спасибо, в любом случае. Мне, наверное, действительно это было нужно. Сказать всё вслух, значит признать, наконец, проблему. И знаешь… Я тоже хотел бы помочь тебе. Быть в твоей жизни доказательством того, что не все вокруг хуевые. Хочется верить, что вся эта гора совпадений была не просто так. Признаться честно, Антон не знает, рад он в итоге, что позвонил, или нет. С одной стороны они, кажется, существенно продвинулись. Но, по ощущениям, теперь они летят на очень большой скорости на санях в пизду. — Что ж, — Антон звучит не слишком оптимистично. — Я даже не знаю, у кого из нас более сложная задача. В любом случае, спасибо, что был честен. И, хуй знает, насколько тебе от этого станет легче. Но я тебя не ненавижу. Уже давно. В коридоре слышится шуршание ключа. Антон чувствует себя совершенно по-идиотски. Возникшее импульсивное желание резко положить трубку кажется таким мальчишеским. Словно он боится, что мама начнёт спрашивать, не с девочкой ли он там разговаривает. Но, по правде говоря, продолжать разговор на том же уровне откровенности в присутствии кого-то из домашних явно не получится. — А теперь мне пора идти, — вздыхает Антон. — Кто-то из моих домой вернулся. У нас и так не слишком много времени осталось, которое мы можем провести вместе до отъезда. Так что пора бежать. Но я рад, что позвонил. И спасибо, что нашёл время на разговор. — Надеюсь, мы уже перешли к тому виду отношений, когда я могу сказать: «Жду от тебя магнитик и странные истории из поездки»? В любом случае, было приятно тебя слышать. Можно начать копить записи твоего голоса — измененные музыкальной аппаратурой, телефонной трубкой и так далее. Короче, пиши, если что, — и звонок резко сбрасывается. Эта фраза вызывает у Антона очень смешанные чувства. Он не собирается оставлять это совсем без ответа. Может и к лучшему, что Арсений сбросил звонок. Антон не уверен, что дальнейший разговор не стал бы ещё более неловким. Кому: димкин мудоеб “Ты в курсе, что фраза про записи голоса — очень криповая хуйня?” “Так что ты сам напросился” “Я привезу тебе самый кринжовый магнитик, который только найду”. Оказывается, вернулась с работы мама. Она подходит к двери в комнату и неловко стучит. Нельзя сказать, что в прошлом мама как-то нарушала его личное пространство, но отчего-то именно сейчас этот стук возвращает Антона в реальность, напомнив, что он окончательно вырос. — Антош, не помешаю? Глупый вопрос. Как будто мама может помешать. Антон откладывает телефон в сторону и слабо улыбается. Он пытается, правда, пытается не вызывать у мамы лишних переживаний, но, кажется, у него не слишком хорошо получается. По крайней мере мама тяжело вздыхает и осторожно присаживается на край кровати. — Я понимаю, что ты уже взрослый и самостоятельный человек, Антош, — говорит она с теплотой в голосе. — Но ты ведь знаешь, что всегда можешь рассказать о своих проблемах? Антон не уверен, что его улыбка со стороны не напоминает оскал. Рассказать маме о проблемах — самая опрометчивая глупость, которую он только мог бы совершить. У него никогда не было действительно серьёзных секретов от мамы в прошлом. Просто потому, что в реально дерьмовые истории он до переезда в Москву особо и не влипал. В подростковые годы мама всегда была довольно либеральной. Она не устроила истерику, когда узнала, что Антон курит. Всегда беззлобно подшучивала над ним с утра, когда он возвращался домой пьяным и неумело пытался это скрыть. Антон не особо это ценил тогда, лишь с возрастом осознал, сколько в действительности свободы у него было. Хуй знает, может, больше, чем нужно. — Да всё в порядке, — привычно лжёт Антон. — Просто устал. — Ты никогда не умел врать, — она слегка качает головой. Антон понимает, что это не является попыткой надавить. Просто мама не поверила его неубедительной лжи, и не видит смысла делать вид, что это не так. Антон вздыхает. Он так заебался. — Да всё... как-то очень сложно, мам. Я даже не знаю, как всё это рассказать. Правда. Нет ничего, из-за чего тебе стоило бы волноваться, — поспешно предупреждает он. — Никаких сомнительных историй, незаконной деятельности и чего-то подобного. Просто очень много всяких сложностей, с которыми не получается справиться. Много несправедливости, на которую я не в состоянии влиять. Ещё Высочинского недавно встретил. Мама тяжело вздыхает. Антон не понял до конца, как она относится к своему бывшему возлюбленному. Ещё в тот день, когда Андрей Владимирович оказался на пороге их квартиры, она пыталась поговорить. Но Антон не был тогда готов к каким-то разговорам в принципе. А больше мама поднимать эту тему не пыталась. — Ты с ним всё также не ладишь? — осторожно интересуется она. — Я понимаю, что он тебе не нравится, но он же твой отец всё-таки... — А Олег тогда кто? — Антон криво усмехается. Злости он не чувствует. Только не на маму. — Ты никогда не говорил, что считаешь его отцом, — спокойно отмечает мама. — А, может быть, самое время, Антош. Ведь если всё так, то, конечно, с Андреем тебе нет смысла общаться, если не хочешь. Я просто не хотела, чтобы ты о чём-то сожалел потом. Забавно. У Антона и без Высочинского поводов для сожалений дохуя и больше. Он всю свою жизнь по пизде пустил, проебав миллион всевозможных шансов. И винить ему в этом некого, кроме себя самого. — Ты мне вот ещё что скажи, — выражение лица у мамы становится ещё более осторожным, чем прежде. — А у тебя есть... кто-то? О, а вот и ещё одна опасная тема. Так вышло, что Антон никогда не говорил с мамой о своей ориентации. Он в целом не привык о ней распространяться, если уж на то пошло. А возможность рассказать об этом маме кажется какой-то немыслимой. И самое страшное тут то, что Антон не думает, будто мама отреагирует как-то негативно, нет. Она даже тему внуков никогда не поднимала, хотя лет после двадцати пяти Антон с содроганием ожидал таких разговоров. Но Антон почему-то думает, что её новость о том, что сын — гей, разочарует. Даже если она и не подаст вида. А Антон очень устал быть разочарованием для мамы. — Ну, мам, — Антон почти не врёт. — Какие мне девушки. У меня нет свободного времени. Неожиданно мама пододвигается ближе и заключает Антона в объятия. Ощущение безопасности кажется оглушающим. Это чувство, от которого Антон давным-давно отвык. — Я не хотела давить на тебя, — мама как будто бы извиняется. — Но я боюсь, что ты никогда не расскажешь мне о ком-то важном для тебя. Если сейчас правда никого нет, то ничего, бывает. Но я хочу, чтобы ты сказал мне, когда у тебя появится такой особенный человек. Антон замирает, потому что его всерьёз напрягает то, как мама старательно избегает слова «девушка». Что, чёрт возьми, происходит? — Мам, ну, конечно я скажу тебе о своей девушке, если она появится. Ложь. — Я... — неуверенных интонаций в голосе мамы становится ещё больше. — Не о девушке. Мне уже лет десять как кажется, что невестки я никогда не дождусь. Но мне хотелось бы знать, что ты не один, понимаешь? О. Антон определённо понимает. И он в ахуе. Вместо ответа он кладёт голову маме на плечо, а она ласково гладит его по волосам. Теперь становится ещё более стыдно. Антону кажется, что он вполне бы познакомил маму со своим парнем, если бы такой парень у него был. Если бы у него был человек, которому он может без остатка довериться. Настолько, что покажет свою семью, самое сокровенное, что у него есть. Но пока даже в этом плане порадовать маму особо нечем.***
Позов заезжает к Антону в книжный и вытаскивает на перекур. По легенде, Бебур не смог заехать сам и попросил Диму передать смету с подбитыми расходами для отчета. Но у Антона есть полное ощущение, что дело тут в чём-то совершенно ином. Они стоят на заднем дворе торгового центра, в котором располагается книжный, и меланхолично курят. В Москве ранняя весна. Температура на улице даже плюсовая, что для этого времени года — редкость. Впрочем, теплолюбивому Антону от этого не легче. В Воронеже в это время улицы бы уже полностью просохли. А на деревьях бы набухали почки. В Москве же улицы покрывает неприятная хлябь, с которой не справляются коммунальщики. И погода скорее промозглая. Но Антон не жалуется. Это всё же весна. А, значит, скоро станет теплее, и он, наконец, выйдет из состояния анабиоза, в которое традиционно впадает зимой. — Знаешь, — вдруг говорит Позов. — У Арсения день рождения скоро. А, ну понятно. Куда ж они без Арсения-то? Иногда Антону кажется, что они дружат втроём, как в популярном литературном тропе. Главный герой, его лучший друг и чувак, который увязался по загадочной причине. Откуда он взялся, хуй его знает. Но болтается где-то поблизости и никуда уходить не планирует. — И что? — лениво спрашивает Антон. Он уже научился не реагировать на вбросы Димы с агрессией. Тем более, отношения с Арсением установились ровные. — Ничего, — Дима обезоруживающе честно улыбается, разводя руками. — Просто подумал, что тебе будет интересно. Ага. Конечно. Просто подумал. У Антона с каждым днём всё больше крепнет ощущение, что Дима решил взять на себя роль сводника. То ли он видит больше, чем Антон готов даже сам осознать. То ли просто слишком счастлив в отношениях с Катей и хочет причинять добро всем, кто его окружает. Это уже даже не злит так, как раньше. Просто оседает в груди глухой досадой. Дима, кажется, перечитал дочери сказок и считает, что они живут в каком-то замечательном мире, где люди из разных социальных слоёв могут полюбить друг друга и беззаботно начать отношения, потому что любовь всё равно победит. Только вот в жизни так не бывает. Антон это слишком хорошо знает. Поэтому эмоции, не укладывающиеся в нейтралитет, кое-как налаженный с Арсением, старательно давит в зародыше. — И что заставило тебя думать, что мне нужна эта информация? — бурчит Антон скорее для вида. Один хрен Позов в его браваду не поверит. — Я просто вспомнил, — лицо Димы остаётся невозмутимым. — Это ни к чему тебя не обязывает. Конечно не обязывает. Более того, узнать информацию о дне рождения Арсения Антон может и без намёков со стороны Димы. Это не сложно сделать, когда о человеке есть отдельная страничка в «Википедии». Но одно дело иметь такую абстрактную возможность и старательно от неё отмахиваться, притворяясь, что у тебя чрезвычайно много дел. И совсем другое — въебаться в этот факт с размаху, потому что дорогой друг любезно подвёл тебя к нему за ручку и ткнул головой. Эта информация ни к чему Антона не обязывает. Но она уже поселилась в его голове. И не думать не получается. — И как он планирует отмечать? — фыркает Антон. — Наверняка что-то пафосное, прям как он любит. Коттедж в Подмосковье, шлюхи, кокаин и какой-нибудь молодой рэпер типа Выграновского, которого потом можно будет трахнуть. На самом деле Антон не думает, что Арсений способен отмечать свой день рождения подобным образом. И Дима знает, что Антон не говорит это всерьёз, но всё равно смотрит укоризненно. — Вообще, он не планирует отмечать, — Позов мрачно поджимает губы, как будто действительно не в восторге от этого. Антон вспоминает, что и сам обычно наотрез отказывается от праздников. Да уж, Диме не очень везёт с окружением. — И ты — единственный человек, который может это изменить. — Ни к чему не обязывает, — едко ухмыляется Антон. — Ага. Поз, ты переоцениваешь моё влияние на Арсения. Правда думаешь, что я ему напишу, и он такой: «да, это повод устроить вечеринку»? Дима отрицательно качает головой. И, кажется, у него действительно есть какая-то более рациональная идея. — Концерт, Антош, — подсказывает он, понимая, что сам Антон до этой мысли не дойдёт. — Он вряд ли скажет тебе про свой день рождения. Так что выбор даты может показаться просто совпадением. И тот факт, что у него день рождения, действительно тебя ни к чему не обязывает. Просто мы ж один хрен планировали выступление в марте. Тебе просто нужно согласиться провести концерт в эту дату. И всё. Ты можешь ничего ему не говорить, никак не приурочивать. Просто твоё выступление точно вытащит его из дома. И это определённо будет тем местом, где он действительно захочет находиться. Тебе несложно, а человеку приятно. Антон морщится. Дима — грёбаный манипулятор. Отказаться при такой постановке вопроса — быть конченной мразью. — Я подумаю, — хмуро соглашается Антон. Беда в том, что думать он начинает уже. И ему совершенно не нравится, куда ведёт его ход мыслей. Ещё больше ему не нравится, что в следующие пару дней он проводит всё свободное время за инструментами. Дурак. Просто идиот. Нельзя быть настолько тупым. Возможно, все проблемы в жизни Антона от того, что он родился без мозга? Он не должен этого делать. Он даже не хочет этого делать. Но всё равно делает. Конечно, всегда можно передумать и забить хуй. Главная прелесть концертов в том, что Антон сам решает, что он будет делать, а что — нет. Беда только в том, что какая-то часть мыслительного процесса, отвечающая за принятие здравых решений, у него после разговора с Позовым отключилась. И чувствует Антон себя полным придурком. Нет, он точно знает, что на концерт Арсений действительно придёт. Очевидно, что Дима не врал, и Арсений правда не планирует отмечать день рождения. Несмотря на привычную холодную отстранённость, с которой тот идёт по жизни, Антон неизменно улавливает отголоски глухого отчаяния, с которым живёт и сам. Такие люди не празднуют дни рождения. И предложение Димы — отличное, чудесное предложение. Но то, куда всё это завело самого Антона — опасный путь. Есть огромная вероятность выставить себя посмешищем. Ведь, объективно, с чего Антон вообще взял, что Арсению нужно что-то большее, чем ненапряжная тусовка в толпе оппозиционно настроенной молодёжи? Но если существует хоть малая вероятность того, что Антон прав, он обязан попробовать. Пришло время рисковать. Антону удаётся даже убедить себя в том, что и вторая часть его идеи тоже необходима. Его теория быстро подтверждается. Номер телефона той девушки, Аси, с которой Антон познакомился во время второго задержания, у него хранился в переписке с Димой. Он сразу же попросил Позова переслать, потому что хотел написать девушке и спросить, как она. Но в итоге так и не решился. Оказывается, что к этой сим-карте привязан Telegram-аккаунт. И Антон, поставивший в своём плане всё на эту девушку, очень радуется, удостоверившись, что ему не показалось. Ася действительно очень часто пишет в чате клоунского Telegram-канала. Он набирает сообщение быстро, боясь передумать. По правде говоря, Ася — первая, кому Антон открывается. Из обычных подписчиков. Потому что из необычных есть ещё Арсений. Но он — исключение из всех возможных правил, в том числе и потому, что если бы не сраный Арсений, Антон бы и Асе сейчас не писал. Как и ожидалось, девушка сначала не верит. Потом долго не может прийти в себя. Но в итоге обещает устроить всё в лучшем виде. Антон не привык вот так слепо полагаться на другого малознакомого человека. И в этой схеме существует множество прорех, из-за которых что-то может пойти не так. Но ему приходится довериться. Другого выбора у Антона просто нет.