Сколько ни пытался, Каждый божий день Я в тебе терялся, Как тень в темноте. А на самом деле это не просто. Мне резали тело, Мне ломали кости... Но так ещё никто не делал.
Антон просыпается без будильника, но рывком. Словно его кто-то резко ударил по голове. Он распахивает глаза и понимает, что совершенно точно находится не у себя дома. Ему требуется время, чтобы осознать, что вчера после концерта он уехал вместе с Арсением. А, значит, скорее всего позорно вырубился в гостиной у Арсения, и тот не стал его беспокоить. Чёрт. Вчера Антон принял множество странных решений, половину из которых можно и вовсе отнести к категории безумных. Он прислушивается к ощущениям, пытаясь понять, испытывает ли какие-то сожаления по этому поводу. Но в груди царит полный штиль. Всё, что касается Арсения, неуклонно принимает пугающее направление. Но Антон какое-то время назад уже понял, что не в состоянии это контролировать. Это, ну, всё равно, что пытаться остановить шеститонный грузовик голыми руками. Бесперспективная хуйня. Против ожидания, это совершенно не кажется чем-то пугающим. Антон с удивлением понимает, что он даже не чувствует себя таким же выжатым, как обычно у него это бывает после концертов. Возможно, дело в том, что общение с Арсением перебило бурлящий в крови адреналин, и уснул Антон довольно рано, а не шарахался по квартире до самого утра. И, кажется, в итоге он выспался. Диван у Арсения каких-то совершенно исполинских размеров. Антон понимает, что устроился на нём с комфортом, несмотря на немаленький рост. И место даже осталось. Инстинктивно хочется запомнить этот факт и ввернуть как-нибудь в будущем шутку про гиперкомпенсацию. Такие шутки обычно напрашиваются, когда видишь у мужчины гигантский джип. Но «Мерседес» у Арсения довольно изящный. Зато, видимо, особая любовь к огромным спальным местам. Антон совершенно точно не хочет думать, каких размеров у Арсения кровать (с учетом габаритов дивана). И ещё больше не хочет шутить про траходром. Он вообще не уверен, что переходить с Арсением в плоскость шуток ниже пояса — безопасно. К слову, самого Арсения не видно и не слышно. В доме стоит оглушающая тишина. Антон достаёт из кармана смартфон и смотрит на время. Три часа дня. Пиздец. Он замечает уведомление. От кого: Арс «Пришлось срочно уехать на работу. Не знаю, когда ты проснёшься. Но в холодильнике есть остатки пиццы. Кофе оставил на подогреве. Буду рад, если дождёшься моего возвращения. Но если нет, то в прихожей на полке лежат запасные ключи. Отдашь потом как-нибудь». Ага. Значит Антон сейчас валяется в депутатской квартире, расположенной в одной из башен Москва-Сити, а сам депутат оставил ему теплый кофе. Пиздец. Докатился, блядь. Мир кажется зыбким, потому что все устои, на которых личность Антона держалась годами, рушатся как карточный домик. Для того, чтобы нормально общаться с Арсением, ему приходится бесконечно заключать сделки с собственной совестью. Но правда в том, что Антон не может больше реагировать на Арсения с агрессией или даже осуждать за его богатство, заработанное не слишком честным путём. Не слишком честным потому, что сама парламентская система в этой стране далека от честной. Но можно ли винить Арсения за то, что он угодил в ловушку? Если честно, то после реакции Арсения на песню, Антон авансом даёт тому индульгенцию даже за все будущие грешки. Человек, который так отчаянно цепляется за возможность выбраться из затянувшего его дерьма, заслуживает прощения и понимания. Признаваться в подобном странно и сложно. Но Антона поступки Арсения впечатляют. В том плане, что тот действительно пытается вытянуть самого себя из болота, в котором барахтается. Это очень контрастирует с действиями Антона. Да, у них очень разные ситуации, делающие жизнь дерьмовой. Но Антон ведь не пытается делать что-то для того, чтобы жить нормальной полноценной жизнью. И это, наверное, неправильно. Это простой и очевидный факт: Антон сам виноват в том, что ему так паршиво. И ему самому нужно взять себя в руки, чтобы как-то это изменить. Он только собирается встать, чтобы действительно перекусить пиццей и поехать домой, как слышит хлопок входной двери. Думает, что это вернулся Арсений, но затем слышит женский голос. — Ой, Арсений Сергеевич не предупредил, что у него гости. Я вас разбудила? Антон с удивлением рассматривает женщину, стоящую в коридоре. Возраст определить сложно, но она вполне может оказаться ровесницей мамы, например. Официальное «Арсений Сергеевич» заставляет понять, что женщина, кажется, на него работает. — Нет, всё в порядке, — Антон старается улыбнуться как можно более вежливо. — Я встал некоторое время назад. На лице у женщины заметно плохо скрываемое удивление, но она, кажется, пытается не выдать реальные эмоции. — Тогда я вам сейчас подам завтрак, — говорит она, видимо, заключив, исходя из помятой рожи Антона, что тот только что проснулся в принципе. А не просто прикорнул днём. Фраза «подам завтрак» как-то неприятно скручивает все внутренности. Это похоже на удар в солнечное сплетение. Антон привык к злосчастному «Мерседесу» Арсения, не особо загнался по поводу роскошных апартаментов, в которых сейчас находится. Но… блядь, на Арсения работает женщина, которая подаёт ему завтраки. Это почему-то напоминает о разнице в их положениях острее, чем вся обстановка квартиры. — Не надо! — выпаливает Антон почти испуганно. — Я не голоден и вообще сейчас ухожу. Женщина косится на Антона с подозрением, но затем всё же расплывается в дружелюбной улыбке и доверительно сообщает: — У Арсения Сергеевича нечасто остаются гости. Вы разве его не дождётесь? Это сложно описать словами, но у Антона такое чувство, что он не с домработницей Арсения разговаривает, а с его матерью. По крайней мере, эффект получается тем же. Женщина берёт эмоции под контроль, но Антон всё равно отчётливо чувствует лёгкую иронию. И почему-то ощущает себя застуканным. — Нет-нет, — протестует Антон. — У меня дела, так что я правда сейчас уйду. Он сначала хочет пояснить, что просто отмечал с Арсением его день рождения, но вовремя ловит себя на мысли, что для женщины такие оправдания покажутся ещё более странными, чем их отсутствие. Домработница Арсения с удивительным чувством такта растворяется где-то в недрах квартиры. Причём Антон, пытающийся раздуплиться, даже не замечает, в какой момент на журнальном столике появилась кружка с кофе. Удивительная женщина, умеющая тонко соблюдать баланс между несвойственной для домашнего персонала живостью и навязчивостью. Если так подумать, Арсений совершенно чудовищный человек, совершенно чудовищным образом подбирающий персонал. Это и правда очень ярко его характеризует. У Арсения в помощниках экс-иноагент Дима Позов, которому по-хорошему вместо журналиста стоило бы податься в психологи. Телохранитель — Макар, в обычной жизни отличающийся дружелюбностью щенка лабрадора. А домработницей оказывается женщина, которая излучает вайб заботливой, но тактичной родительницы. Все эти люди, работая на Арсения, не теряют своей личности и могут открыто проявлять характер. И это действительно много говорит о том, насколько сильно Арсений задыхался в рутине своей жизни. Насколько в рабочих буднях ему не хватает обычных хороших людей. Антон всё же пьёт кофе, потому что не хочет обижать женщину. Как ни крути, она приложила определённые усилия к этому, так что будет невежливо просто забить. И параллельно решает написать Арсению. Кому: Арс «У тебя очаровательная домработница. Не хочет, чтобы я уходил, потому что радуется, что к тебе наконец приходят гости. Репутация у тебя, Арс, огонь, конечно». Почему-то Антон уверен, что никакими неприятными последствиями для женщины это сообщение не обернётся. Едва ли она держала свою натуру в секрете раньше. Так что Арсений должен хорошо понимать, с кем имеет дело. Интересно, а насколько хорошо он это понимает в случае с самим Антоном? Потому что иногда складывается впечатление, что у Арсения, когда что-то касается Антона, отключается и инстинкт самосохранения, и способность действовать рационально. Это, если вдуматься, странно пиздец. Вспоминается совершенно некстати, что после фразы о том, что Антона не интересуют девушки, Арсений вдруг решил заявить о своей бисексуальности. Антон-то уточнил без задней мысли, потому что не хотел, чтобы тот юмористический образ как-то повлиял на восприятие его личности. И уж точно Антон не рассчитывал на ответную откровенность. Даже как будто бы неуместную. Арсений не знал, что Антону известно о его прошлых отношениях с Выграновским. И мог не касаться темы своей ориентации. Антон-то о своей планировал сообщать примерно никогда, но биологический отец спутал все карты, а дальше скрывать уже известный факт просто не было смысла. Мотив же Арсения для Антона был неясен. Возможно, тому просто захотелось сказать об этом, чтобы в будущем чувствовать себя более комфортно. Вряд ли в окружении Арсения так уж много квиров. А, может, помнит о том выступлении, так выбесившем Антона, и пытается как-то изменить мнение о себе. Но где-то внутри формируется невнятное подозрение. Ощущение, что все куда сложнее. Вспоминается, как Арсений преподнёс эту информацию. Заявил, что с мужчинами ему обычно проще, но Антон — исключение. Так, словно Антон, ну, попадает в парадигму мужчин, к которым у того не совсем дружеский интерес. Пугает ли эта мысль Антона? Да, до усрачки. Одно дело — отгавкиваться в ответ на намёки Позова, и совсем другое — впервые уловить смутное подтверждение того, что эти намёки могут оказаться далеко не беспочвенными. Сердце гулко колотится, и каждая клеточка в организме наполняется тревогой. Давно забытая часть личности Антона, склонная к чрезмерной романтизации событий, неожиданно просыпается и подкидывает избитую настолько, что она кажется почти пошлой, метафору: «Бабочки в животе». Антон напоминает себе, что все бабочки, когда-то обитавшие в его организме, сдохли вместе со способностью этого организма вырабатывать серотонин и дофамин. И отдельно напоминает об имеющейся склонности к паническим атакам. Он просто в ахуе от всего, что происходит, но пытается успокоиться. Сейчас он торопливо прыгнет в вагон метро, матеря Москву-Сити за необходимость поездки по Большой кольцевой линии, которую мосметростроевцы, кажется, проектировали в состоянии бэд трипа. И окажется в безопасном полумраке своей депрессивной квартирки. Возможно, она, как утверждает Арсений, пропитана «тленом». Но это чувства, с которыми Антон уже свыкся и сросся. Он знает, как с этим жить. А неизвестность, вызываемая странными эмоциями, которые приносит с собой Арсений, слишком пугает. Из квартиры Арсения Антон практически выбегает, мысленно радуясь, что там сейчас находится домработница. Нет необходимости брать чужие ключи, навешивая на себя дополнительное обязательство.***
«Сегодня собираемся на акцию возле Трубной площади. Ты придёшь?» Антон тупо гипнотизирует сообщение, пришедшее от Аси. Он должен был догадаться, что в конечном итоге всё сведётся к чему-то подобному. Эта милая, ещё не слишком побитая жизнью девочка даже помыслить не может, что человек, так активно пробуждающий во всех оппозиционный дух творчеством, сам окажется не способен выйти на улицы с протестом. Конечно, для неё это дико. И Антон должен был предвидеть, что его попытка поддержать Арсения выйдет ему боком. А когда было иначе? Всё, что связано с Арсением, выходит ему боком. Это какой-то всратый закон вселенной. Что ему теперь делать? С какой стороны ни посмотри, а ситуация получается безвыходной. Интуиция Антона вопит о том, что поход на акцию не обернётся для него ничем хорошим. Но он не представляет себе, как отказаться. У такого решения тоже будут последствия, и весьма серьёзные. Можно сослаться на занятость и работу, но оппозиционную репутацию это если не похоронит, то точно подмочит. «Да, я буду. Во сколько?» — быстро отвечает Антон, не давая себе передумать. Затем устало закрывает глаза, делая глубокий вдох. Он в жопе. — Антош, — в кабинет заглядывает Света. В руках она держит стакан с кофе, необходимый, чтобы задобрить коллегу. И Антон понимает, что дальше скажет девушка. — Нужно новое поступление научпопа расставить. Поможешь? Он согласно кивает. Один хрен буквы на мониторе расплываются из-за внезапно накатившей тревоги, а механические действия позволят немного отвлечься. Антон методично расставляет на полки книги с яркими кричащими обложками, а мыслями находится далеко. Справиться с тревогой работа ни капли не помогает. Он прикидывает, сколько займёт дорога от книжного до места проведения акции. Заехать домой не получится. К счастью, одежда Антона по жизни является достаточно неброской. Нужно будет заскочить в магазин, взять что-нибудь перекусить и небольшой запас воды. Чёткий план действий легко всплывает в памяти. Удивительно, но Антон ничего не забыл, несмотря на многолетний перерыв в своей активистской деятельности. К несчастью, о последствиях этой деятельности он не забыл тоже, хотя и отчаянно пытался. А ещё ему категорически не нравится локация. Какой вообще, блядь, идиот выберет местом проведения акции площадь, расположенную в трёхстах метрах от здания Следственного комитета?! Остаток рабочего дня проходит почти в бреду. Он не чувствует вкуса кофе, отданного Светой. Не замечает, как на полках вырастает ровный ряд книжных корешков. На автомате заполняет экселевскую таблицу, вернувшись в кабинет. И боится. Антон всё ещё не уверен, что принял верное решение. Правда, верного решения в этой ситуации, кажется, и вовсе нет. Антон выходит из торгового центра, глубоко втягивает носом весенний воздух и выбивает из пачки сигарету. В Москве кипит жизнь, но для него самого время как будто бы остановилось. Кому: Поз «Я иду на митинг. Не спрашивай, ладно? Найди, пожалуйста, номер того адвоката». Антон набирает сообщение быстро, и, поколебавшись, отправляет вдогонку. «Арсению — ни слова». Едва ли Дима действительно прислушается к его просьбе. Зная характер Позова, тот скорее понесётся к шефу с круглыми от ужаса глазами, как только получит сообщение. Но Антон всё же надеется на сознательность друга. Вариантов у него не слишком много. Он не может даже себе объяснить, откуда взялась уверенность в том, что Арсений тут же за него впряжётся, если узнает об участии в акции. Но это знание кажется незыблемым и обоснованным. Наверное, в этом контексте предупреждать Позова о походе на митинг было глупо. Но не предупредить — безрассудно. Если его снова повяжут (а вероятность, с везучестью Антона, очень велика), действовать необходимо максимально быстро. Антон морщится, спускаясь в метро. Вся эта ситуация просто не может кончиться хорошо. И он лишь надеется, что сможет выпутаться с минимальными потерями. Хотя не особо верит в такой исход.***
Лёха подрос. У Лёхи — щетина и бас. Лёха плечист. Лёха рукаст. У Лёхи — приказ, Что на собачий язык переводится: «Фас!» А язык гуманоидов для Лёхи — ин.яз. И всё это значит только одно: Тебе в автозаке — пиздец, маленький пидарас!
Ася встречает его у самого выхода из метро. Антон предусмотрительно решает выйти на «Цветном бульваре», чтобы не оказаться в гуще пиздеца сразу же, а оценить обстановку. Ася это решение расценила скорее как нежелание переходить со станции на станцию. Хотя Антон, напротив, перешёл с «Трубной», выход из которой гордо громоздится прямо на одноименной площади. Глаза у девушки горят, а розовые волосы с момента последней встречи ощутимо потеряли в яркости. Вероятно, краска успела слегка смыться. — Привет! — радостно восклицает Ася. — Ты один? Антон хмуро кивает, не понимая, к чему вообще был задан этот вопрос, когда ответ очевиден. Но Асю мрачный настрой Антона совершенно не смущает. — Тогда пойдём с нами, — предлагает девушка. — Нас шестеро. Ты, может, не захочешь возиться с малолетками, конечно. Но ребята на опыте, не переживай. И я им ничего про тебя не сказала! Ну, про то самое… Губы Антона трогает лёгкая улыбка. Забавно, как старательно Ася пытается не произносить вслух информацию о деятельности Антона. Умница. — Совершеннолетние хоть? — угрюмо интересуется Антон, зацепившись за слово «малолетками». — Ну… — Ася неуверенно мнётся. — Почти все. Блядь. Антон тяжело вздыхает. Проблемы множатся в геометрической прогрессии. Если их повяжут скопом, на Антона тут же спустят всех собак. Учитывая существенную разницу в возрасте, со стороны он будет выглядеть, как подстрекатель заблудших детских душ. В этой стране дети всегда «вне политики», когда это выгодно для государства. — Ну хорошо, пойдём, — соглашается Антон, понимая, что отпираться бессмысленно. Многочисленные кольца и браслеты он снимает и убирает в передний карман рюкзака, плотно застегнув молнию. Ася наблюдает за ним с интересом и одобрением. Телефон Антон зарядил на работе до ста процентов. Если его задержат, смартфон окажется не слишком полезным, но Антон всё же надеется на более благополучный исход. И тогда нужно будет первым делом отзвониться Позову. И, пожалуй, Арсению. Почему-то Антон уверен, что тот всё равно будет знать о произошедшем, даже если Дима каким-то чудом решит молчать. Заметить испуг Позова и срастить его с информацией о митинге — несложно. В рюкзаке глухо стукаются друг о друга две небольшие бутылки с водой. Там же лежит ксерокопия паспорта. Сам документ Антон, слегка поколебавшись, решил оставить на работе. Ещё он решил захватить несколько энергетических батончиков. Вообще, Антон сладкое не слишком любит, но в целом может сожрать что угодно, если срочно требуется восстановить энергию. Даже такую срань, как эти батончики. Ася подводит Антона к компании разномастной молодёжи. Четыре парня и одна девушка. У девочки голубые волосы, при одном взгляде на которые Антон с трудом сдерживает тяжёлый вздох. В толпе она со своей цепляющей взгляд копной волос будет как семафор. Парни кажутся более неприметными, но у одного из них Антон замечает цепочку на брюках, которой можно за что-то неудачно зацепиться в суматохе. Как там Ася сказала? Они «на опыте»? Никакой опыт не способен компенсировать подростковый максимализм. У площади уже постепенно образовалась толпа. Навскидку сейчас человек четыреста, но Антон надеется, что в итоге их будет больше. Что такое четыре сотни человек в масштабах серьёзного винтилова? Ребята представляются, но Антон их имена благополучно не запоминает. Зря, конечно, но мозг сейчас просто не способен фокусироваться на незначительной информации. Его ресурсы направлены на анализ и оценку обстановки. — Пошли к началу колонны! — предлагает один из парней. Он звучит именно так, как и должен звучать юноша в период мутации голоса. Выглядит парнишка довольно юно, и это совсем, совсем не нравится Антону. — Нет. Он даже и сам не понимает, почему сказал это настолько грубо и резко. Но авторитет взрослого человека (серьёзно, эти дети по возрасту похожи на воришек, которых Антон пугает на работе) и сталь в голосе заставляют всех замереть. На Антона выжидающе смотрят пять пар глаз. И только Ася вглядывается в лицо Антона не оценивающе, а внимательно. — Ребят, давайте договоримся, — начинает Антон более мягко. — Я старше всех вас, поэтому вроде как несу за вас ответственность. Не надо так морщиться. Я не держу вас за детей, но если нас повяжут, спрашивать в первую очередь будут с меня. Поэтому давайте не будем подставлять друг друга и постараемся не въёбываться в проблемы, которых можно избежать. Первые ряды начнут разбивать и винтить в первую очередь. Самый оптимальный вариант — держаться в середине. Теперь уже все застывают, слушая внимательно. Полицейские и росгвардейцы пока стоят поодаль, изучая толпу. Это даёт Антону фору, чтобы проинструктировать мелких. — К людям с плакатами стараемся не приближаться, — продолжает он. — Лозунги выкрикиваем, но убедившись, что рядом нет «космонавтов». Если же они есть рядом, ни в коем случае не пытаемся их задеть или спровоцировать. Не вздумайте пытаться встать в сцепку, когда начнут винтить. Даже если задерживают вас. Впятером мы на месте не удержимся, разобьют как нехуй. А девчонок приплетать точно не нужно. На этих словах обиженно вскидывается Ася. — Ты считаешь, что мы с Мариной не можем оказаться полезны?! — с неверием в голосе интересуется она. — Я считаю, Ась, что ты точно не хочешь остаться по итогам этого вечера с отбитыми почками. Поверь, они тебе в будущем ещё пригодятся. Дальнейшие инструкции Антон озвучить не успевает, потому что люди продолжают стягиваться на площадь. Их же компания оказывается в середине самым естественным образом. Оптимальная позиция: не первые ряды, не самый хвост, при этом не так далеко от конца колонны, благодаря чему будет легче выбраться из толпы, если потребуется. Если честно, Антон даже не знает, что послужило катализатором для сегодняшней акции протеста. В последнее время у него было слишком много личных проблем и забот, из-за чего за новостной повесткой он не следил совершенно. Впрочем, существенного значения этот повод и не имеет. Ключевые проблемы у государства остаются одинаковыми на протяжении многих лет, так что в итоге все лозунги на любой акции сводятся к одному и тому же. Толпа приходит в движение, несёт своими волнами. И Антон понимает, что, в сущности, общая атмосфера и суть происходящего ничем не отличаются от его концертов. Только опасность оказывается на порядок выше. Активная фаза длится около двадцати минут, если судить по ощущениям. Доставать телефон Антон опасается, чтобы не лишиться его в случае чего. Наконец, высокие широкоплечие мужчины устают наблюдать за происходящим и начинают замыкать протестующих в кольцо. По-хорошему, вот уже в этот момент разумнее всего было бы начать постепенно пробираться к выходу. Но Антон нутром чувствует, что утащить мелких прямо сейчас точно не получится. А бросить их он не может. Внезапно сзади раздаётся громкий хлопок. Едкий запах дыма заполняет лёгкие Антона, но он недостаточно сильный, чтобы свидетельствовать о чём-то серьёзном. Сначала Антон даже думает, что какой-то долбоёб решил взорвать петарду. Но последовавший за хлопком крик даёт понять, что сделал это вовсе не долбоёб. — Мусора хуярят зажигательными! — истошно орёт какой-то мужик за спиной. Мелкие, ожидаемо, пугаются. Антон едва успевает цепким движением схватить двух парней, инстинктивно рванувших с места. Ася, ориентируясь на действия Антона, хватает за руку подругу. Ещё двое парней, к счастью, стоят на месте. Антон оборачивается, пытаясь отыскать в толпе мужика, продолжающего горланить что-то о «мусорах-паскудах». Риторика его переходит к откровенным призывам. Мужчина обнаруживается быстро. Как Антон и думал, тот оказывается высоким, крепким, наряженным в палёный «адидас» и болоньевую куртку. — Не дергаемся, — повышает Антон голос так, чтобы всем из его «детского сада» было хорошо слышно. — Это провокатор. Побежите — привлечёте внимание. К сожалению, утихомирить панику стоящих рядом людей, находящихся вне зоны ответственности Антона, невозможно. Они начинают двигаться лихорадочно, многие дезориентированы и напуганы. Асина подруга получает чьим-то локтем в бок и охает от боли. — Надо выбираться, — вдруг вполне серьёзно заявляет один из пацанов. Рациональность, которой Антон не ожидал ни от кого из этой компании. Но выбраться оказывается не так уж и просто. В стоящем гвалте сложно что-либо разобрать. Массовых задержаний пока вроде нет. Но начнутся они с минуты на минуту, учитывая паническое и нервно-возбуждённое состояние толпы протестующих. И вдруг Ася звонким голосом, не напевая даже, а просто выкрикивая, начинает: — Каждый может показаться беззащитным на фоне Суровых мужчин в пластмассовой форме Защитников порядка и беззакония — Одно здесь подменили другим. Антон застывает испуганно, совершенно не ожидая, что произойдёт нечто подобное. Но, что удивительно, песню подхватывают не только её друзья, но и какие-то совершенно незнакомые люди, волею случая оказавшиеся рядом с ними. Конечно, все собравшиеся не могут знать песни κλόουν. Но тех, кто подпевает, действительно много. На остальных же внезапно подхваченная песня действует умиротворяюще. А «космонавты» застывают в некоторой растерянности. Даже провокатор, переместившийся из-за спины Антона влево, унимается. — Вкус крови на губах — так кончается детство. Ярость вытеснила страх — ну все, пиздец вам, — кричат мелкие ломающимися голосами. Очевидно, в них особенно сильно отзывается именно эта строчка. Антон не подпевает. Но стоит, совершенно завороженный открывшимся зрелищем. «Но однажды утром ты принял решение, теперь твоя задача проста», — мысленно проговаривает Антон про себя, чувствуя в этом горькую иронию. На припеве, который люди просто скандируют, все впадают в какое-то полумедитативное состояние. К Антону поворачивается тот пацанёнок, что изначально предлагал пойти в начало колонны. — Ты не подпеваешь, — серьёзно говорит он. — Хотя вроде как шаришь. Неужели никогда не слышал о клоуне? Если бы Антон мог, он бы сейчас истерически заржал. Но обстановка совершенно не располагает. Поэтому Антон пытается сделать лицо как можно более непроницаемым и отрицательно машет головой. Боковым зрением он замечает, как в этот момент на него таращится Ася. Люди уже куда более синхронно переходят ко второму куплету, но магия момента разрушается. И силовики решают приступить к задержаниям, будто разозлившись на себя за внезапную медлительность. Вновь воцаряется хаос. Антон честно пытается следить за волею случая вверенными ему малолетками, но те всё же разбегаются в разные стороны. Резво, как тараканы на кухне, когда внезапно включается свет. Лишь Ася оглядывается, послав Антону вопросительный взгляд. Он машет в её сторону рукой, призывая бежать. Юная девчонка, с виду кажущаяся довольно спортивной, явно будет бежать быстрее, чем закоренелый курильщик-Антон, отпахавший полный рабочий день, да ещё и хуёво спавший ночью из-за переживаний, связанных с Арсением. Нет, Антон тоже начинает пробираться сквозь толпу. Но прекрасно осознаёт, что со своим ростом становится семафором похлеще, чем та девочка с голубыми волосами. И поэтому почти не удивляется, когда его внезапно хватает «космонавт». Тот кажется огромным даже на фоне своих коллег, что и так отбило бы всякое желание сопротивляться при задержании. Но Антон и не планировал. Он прекрасно осознаёт, что едва ли сможет справиться даже с одним специально обученным человеком. А ведь к тому в любой момент могут подключиться и другие. Поэтому Антон позволяет вести себя к автозаку, даже не пытаясь вырваться. Стоило бы попросить силовика представиться и показать жетон. Но это советы для идеального задержания, которые работать будут лишь в правовых государствах. Вопреки ожиданиям, «космонавт» резко сворачивает в небольшой переулочек, не дойдя до полицейского автобуса. Даже не переулок, а так, узкий просвет между двумя зданиями. И вот тут уже Антон начинает чувствовать неладное и пытается резко рвануть вперёд, напрягая все мышцы. Силовик же в ответ легко приподнимает Антона над землёй, встряхнув, как нашкодившего котёнка. — Чем ты вообще думал? — хрипит «космонавт» с каким-то странным осуждением. — Тебе, бля, никак нельзя подставляться. Забрало, надёжно закрывающее лицо, не даёт рассмотреть силовика. Видно лишь крупные губы и мощный, практически квадратный подбородок. Но Антону не нужно видеть лицо этого человека, чтобы понять, кто стоит перед ним. — Лёха? — осторожно спрашивает Антон. В ответ раздаётся лишь тяжёлый вздох, который, впрочем, оказывается весьма красноречивым. — Не время трепаться, — практически рычит мужчина, пихая Антона в противоположную от себя сторону. Туда, где виднеется узкий проход на Печатников переулок. — Всё потом. Пиздуй. Просить Антона дважды точно не нужно. Он напоследок мажет взглядом по силовику, стараясь передать всю гамму эмоций, охвативших его сейчас. И резко срывается с места. Он бежит долго. Пожалуй, даже дольше, чем нужно, привлекая внимание немногочисленных прохожих. Но сейчас Антона это совершенно не волнует, потому что в голове набатом стучит «Леха — росгвардеец». И это пиздец. Полный, просто неебических масштабов. Антон-то, наивный, думал, что пиздецом является всё, что касается Арсения. Но от осознания того, что на протяжении нескольких лет на его выступлениях практически регулярно оказывался росгвардеец, становится по-настоящему дурно. Из-за сильной тошноты и горящих лёгких Антон решает завернуть в один из дворов. Он падает на скамейку, чувствуя, что по мышцам во всем теле словно бы разлили расплавленный свинец, настолько сильно их обжигает боль. Подсознательно Антон отмечает, что зря пренебрегал спортивными нагрузками. Активность на сцене совсем не помогает компенсировать воздействие молочной кислоты сейчас, и уж точно не защитит от микротравм мышечных волокон, которые будут отзываться вспышками боли уже завтра. Поначалу Антон слышит только собственное хриплое дыхание, но буквально через пару минут раздаётся приближающийся топот шагов. Антон оглядывается скорее рефлекторно, но вот охуевает совершенно искренне и внезапно. Потому что замечает Арсения Попова собственной персоной, в неизменном чёрном пальто, развевающемся от бега. На нём наверняка дорогущие туфли, которые для подобных кроссфитов просто не созданы, и стандартная белая рубашка. Арсений сгибается пополам перед Антоном, опираясь тяжело на колени, и шумно выдыхает. — Фух, бля, — он, судя по всему, использует какую-то специальную технику дыхания. — Я, конечно, знал, что за тобой придётся побегать, но не буквально же. Антон удивлённо смаргивает, рассчитывая, что внезапное наваждение пропадёт. Может это подсознание так намекает, что пора прекратить раскисать и наконец позвонить Позу и, собственно, Арсению. Но Арсений никуда не исчезает. — А ты… — неуверенно тянет Антон. — Чо здесь делаешь? — Вообще-то собирался тебя вытаскивать из очередного дерьма, но ты, похоже, и сам хорошо справился, — у Арсения на лице появляется какая-то кривая ухмылка, вымученная. — Значит, не набегался ещё? Антон чувствует в этой фразе прямой укор. И прекрасно понимает, что вопрос касается вовсе не его реальной пробежки по вечерней Москве. А скорее… непосредственного активного участия в акциях. И Антон не знает, что можно на это ответить. Ещё днём он был уверен, что собрался идти лишь потому, что иначе рисковал загубить свою музыкальную репутацию. Но на деле всё обстояло-то совершенно иначе. Прямо как с Арсением. Можно сколько угодно успокаивать себя судьбой, обстоятельствами, волею случая. Но все решения Антон принимает во вполне вменяемом состоянии. И делает то, что действительно хочет. — Да, понимаешь, — Антон неловко жмёт плечами, стараясь облечь мысль в слова. Почему-то ему кажется, что если попытаться сейчас объяснить свои мотивы, то Арсений поймёт. Или, по крайней мере, постарается понять. — Нельзя взять и с концами уйти из оппозиционного активизма. Особенно если подпитывал тебя не азарт, а моральные убеждения. Всё в итоге свелось к тому, к чему рано или поздно бы пришло. Но знакомство с тобой, конечно, ускорило процесс. Я не готов останавливаться, пока у меня есть четкие цели, — он ловит взгляд Арсения, в котором отчётливо читается какое-то непонятное сочувствие. Словно тот пытается не ляпнуть, что все цели Антона — утопия. — Я работаю над достижением этих целей вовсе не потому, что они достижимы. Просто… я не могу к ним не стремиться. Иначе это буду не я. Арсений выдыхает тяжело и аккуратно опускается перед ним на корточки, чтобы быть на одном уровне. Смотрит пристально и вроде даже понимающе. Но у него на лице написано что-то тоскливое. — Ты перестанешь быть собой окончательно, если они в ментовке тебя снова сломают. Не лезь ты хотя бы в самое пекло, ты и так оппозиционный музыкант. Твоя сила — слово. В первую секунду Антон инстинктивно хочет огрызнуться, потому что Арсений мыслит совершенно другими категориями. Но Антон слишком вымотан, чтобы спорить. А ещё он вдруг совершенно неожиданно для себя понимает, что Арсений просто… волнуется. Он не пытается высмеивать убеждения Антона, не пытается их как-то оспорить. Но в глазах его плещется тревога. И, пожалуй, таким Антон его ещё не видел. — Борьба за свободу в несвободном мире сама по себе — отличный способ быть свободным человеком, — вместо чего-то едкого говорит Антон с грустной улыбкой. — Музыка этого не даёт. — Если тебе это действительно необходимо, никто тебе не запретит. Ни Дима, ни я. Мы просто не сможем, — Арсений нервно закусывает губу, упорно разглядывая лицо Антона, — Но это не значит, что мы не можем помочь хотя бы избежать каких-то серьёзных последствий. В этот раз тебе повезло, видимо. Но в другой раз хотя бы сообщай заранее, чтобы я мог подключиться и вытащить тебя. Арсений встаёт на очень опасную дорожку. Но Антон почему-то в последнее время изрядно продвинулся в интерпретации его хода мыслей. Он понимает, что всё, что сейчас говорит Арсений — искренняя попытка помочь. И тот, наверное, даже не понимает, что со стороны всё звучит так, словно он считает Антона недееспособным. — Арс… — вздох всё равно получается излишне тяжёлым. — Ты хороший человек, и мне… нравится общение, которое у нас началось. Нормальное, вполне дружеское. Но я взрослый, самостоятельный, дееспособный человек, и я могу самостоятельно решать свои проблемы, понимаешь? Я написал Диме, попросил скинуть контакт хорошего адвоката. Да и не было бы со мной ничего в отделе в этот раз. Когда меня пытали, я ж как один из оргов проходил. А тут просто левый зевака считай. Подержали бы три часа, да отпустили. Ну, максимум административку какую-нибудь повесили. За перекрытую проезжую часть или типа того. Я ни в коем случае не хочу тебя обидеть. Но давай абстрагируемся от тебя и меня, и представим абстрактную ситуацию, в которой абстрактного оппозиционера из ментовки регулярно вытаскивает абстрактный депутат. Как думаешь, много ли стоит такой протест? — Может, чуть позже я и дойду до волнений об абстрактных оппозиционерах и протестах, — кажется, Арсений начинает злиться. — Но в данный момент меня интересуешь конкретно ты и твоя безопасность. И это не значит, что я хочу посадить тебя на цепь, я всего лишь призываю быть осмотрительнее и осторожнее. Они могут порыться в твоём телефоне, они могут узнать, что ты кλόουν, блядь, они что угодно могут… Нервозность Арсения кажется не просто очевидной, а буквально осязаемой. И в груди Антона происходит настоящий ядерный взрыв. Арсений — человек, который умеет сохранять хладнокровие в абсолютно любых ситуациях. И сейчас, сидя на корточках перед Антоном, не может, да и, кажется, не хочет скрывать свою уязвимость. Антон смотрит Арсению прямо в глаза. В арктических льдах, которые так поразили его в день первой встречи, плещется невообразимый коктейль эмоций. Свет от фонаря довольно слабый, так что чёрный зрачок кажется просто огромным. Антон вдруг понимает, что на него ещё никто и никогда не смотрел так. И, как это обычно и бывает, оправдываясь множеством обстоятельств, но в действительности поступая максимально осознанно, Антон подаётся вперёд и осторожно протягивает руку, приподняв подбородок Арсения. Чужая кожа оказывается тёплой и мягкой на ощупь. Сердце у Антона колотится о грудную клетку так, словно вот-вот вылетит. Он понимает, что такой паники не испытывал даже несколько часов назад, на митинге. Антон вообще ничего и никогда так не боялся, как сейчас. Но он не позволяет себе передумать и испуганно отпрянуть. И подаётся вперёд, несмело накрывая губы Арсения своими. Они холодные и сухие, и сначала Антон не двигается, привыкая. Арсений кажется даже более шокированным, чем он сам. Не давая себе последнего шанса отпрянуть, Антон медленно углубляет поцелуй. А потом охуевает с новой силой, потому что Арсений подаётся ещё ближе и также осторожно отвечает. Вселенная не взрывается и не распадается на атомы. Но теплота чужого дыхания заполняет всё вокруг, вынуждая на пару секунд выпасть из реальности. Арсений отвечает, но не напирает. Они целуются почти целомудренно, но с каждой новой секундой или очередным легким скольжением, становится обжигающе горячо. В груди полыхает, а перед глазами мелькают звёздочки. Антон всегда думал, что целоваться до звёздочек в глазах — просто дурацкая избитая метафора. Но сейчас он целиком растворяется в ощущениях, не в силах прекратить происходящее. Арсений отстраняется первым. Но мягко, словно боясь испугать. Антон понимает, что вцепился в его плечи руками так, словно рухнет без сил, если отпустит. Проходит несколько долгих мгновений, прежде чем Антон решается открыть глаза. Свет от фонаря рисует на лице Арсения причудливые тени. А в выражении застыло какое-то неясное предчувствие катастрофы. И… смирение, если это можно так назвать. Антон не глупый человек, поэтому понимает, что его поступок сейчас может расцениваться как импульсивный порыв, вызванный адреналином. В каком-то смысле так оно и было, но никакой адреналиновый коктейль не в состоянии заставить Антона поцеловать другого человека просто так. Для этого нужна веская причина. Сейчас эта причина есть, её зовут Арсений. Весь без остатка, вот именно такой, каким Антон его и знает. Невыносимо, просто ослепительно прекрасный. Жёсткий, но человечный. Продолжающий сохранять внутри себя свет, который мало кто может разглядеть. Который Арсений мало кому позволяет увидеть. И… чёрт. Арсений ответил на поцелуй. А, значит, все вокруг них были правы, замечая вполне однозначную химию. Просто они сами, как два идиота, пытались спорить со вселенной, кажется, всерьёз вознамерившейся их свести с самого начала. Антон облегчённо смеётся, чем заслуживает недоумённый взгляд Арсения. — Я не могу так плохо целоваться, чтобы это пробивало на смех, — говорит Арсений максимально серьёзно, но в итоге сам подхватывает внезапную радость и довольно хихикает. — Я дам оценку твоим талантам в следующий раз, когда мы оба будем адекватно соображать, ладно? — не подумав просит Антон, а затем испуганно замирает. Это очень смелое заявление. Слишком смелое, с учётом их нестабильной коммуникации. И того, что Антон всё ещё не понимает, как именно происходящее расценивает сам Арсений. Возможно, дело в том, что Антон просто не привык нырять с головой в омуты. А это именно такой случай, когда на кон ставится всё. И ты полностью оказываешься во власти другого человека, потому что только от него теперь зависит, что будет с твоим глупым сердцем. Но сегодня у них какой-то новый уровень коннекта, потому что Арсений кладёт ему на колено ладонь и быстро становится собранным. Лишь глаза по-прежнему ясные и невероятно тёплые. — Много всего сразу, я уже понял. Мы могли бы куда-нибудь сходить или просто пересечься завтра или через пару дней? — он улыбается так искренне, что внутри всё сжимается. — Если это не прозвучит слишком нагло: у меня на тебя есть особые планы. — Я не бюджет, чтобы меня планировать, — усмехается Антон. У Арсения чудовищная манера речи, честное слово. Антон понимает, что ничего ужасного тот не имеет в виду. Но сама фраза вызывает внутри какое-то странное сопротивление. При этом мысль о том, чтобы отказаться, Антону в голову не приходит. — Но, если ты так всрато приглашаешь меня на свидание, то я согласен. Затем Антон молчит пару секунд и неожиданно для себя говорит: — Знаешь, я рядом с тобой чувствую себя сраной Бетельгейзе, — голос звучит тихо, и Антон против воли отводит взгляд. — Почему? В глазах Арсения нет ни мрачности, ни недовольства, только искренний интерес. Они спокойные, как океан в штиль. Антон этому даже завидует. У самого на душе творится черт знает что. И он не знает, как объяснить то, что чувствует, чтобы при этом не обидеть. Потому что банальное «дело не в тебе» будет звучать нелепо. Но дело действительно не в Арсении. Просто Антон — это Антон. С его тараканами, размером с кошку, проблемами с доверием и уверенностью в том, что его, такого несовершенного, вряд ли кто-то сможет полюбить. — Да хуй знает, — честно признаётся Антон. — Просто ощущение, что я то ли взорвусь, то ли превращусь в чёрную дыру к хуям. Арсений смотрит долго. Внимательно. И вокруг царит такая тишина, что Антону становится даже не по себе. — Знаешь, в чем главная прелесть Бетельгейзе? — вдруг с улыбкой говорит Арсений. — Она может взорваться в любой момент, но до сих пор этого не сделала.