Нежелательная свадьба

      Весь оставшийся вечер, плавно перетекший в ночь, Теодора думала о словах Джона. Он влюбился в нее, а она не могла понять, когда и как это произошло. За что ее можно было бы любить? Этого она не знала. Впрочем, у любви всегда были, есть и будут свои правила, которые не знает никакой человек на земле. — Я не могу ответить вам взаимностью, — призналась она, пусть это и далось с большим трудом. Разбивать кому-то сердце, отвергать чувства — нелегкое дело, особенно тогда, когда человек этого не заслуживает. И Теодора ощущала, как совесть хватала ее за горло, не позволяя нормально дышать. — Я и не прошу от вас взаимности, — он горько усмехнулся. И это его нежелание неволить Теодору, причиняя тем самым только больше боли, никому ненужной, — Но вы имеете право это знать.       Уже в момент, когда Джон ушел, оставив за собой след в виде запаха цитрусов, Теодора решила, что ей будет действительно нелегко быть в браке той, кто не любит. Но ведь сердцу не прикажешь, не заставишь его биться неровно в миг, когда рядом какой-то человек.       Ей нужно было смириться с этим, не винить себя, ведь виновата она не была. Но тот слабый, подобный огоньку на конце церковной свечи, интерес к Джону, уважение к нему не давали ей этого сделать. Все происходящее было неправильным, но это было не их выбором.       Она не могла уснуть, ворочалась почти до самого утра, одолеваемая невеселыми мыслями. Пока, наконец, не провалилась в сон, обессиленная.       Теодора вновь осталась дома одна в тот день, что был последним до ее свадьбы. Последний день... Родители задержались в гостях у Робертсов, вместе завершая остававшиеся приготовления. И собирались вернуться домой к утру. А Джон, пользуясь возможностью, отправился к друзьям. Снова выпивать и играть — два им поистине любимых занятия.       Это был последний день мнимой свободы для Теодоры, и она хотела воспользоваться им в полной мере. В тишине и спокойствии, в отсутствии осуждающих взглядов и злых слов. Она понимала, что через какие-то жалкие пару часов ее жизнь должна была безвозвратно поменяться. И единственным, что оставляло ее довольно уверенной и сдержанной, было обещание Джона. О том, что он не тронет ее, не станет лезть ей в душу, не подвергнет сомнениям ее решения, не преступит грань.       Проходя мимо гостиной, в которой стоял манекен с ее свадебным платьем, она почему-то не могла не подойти. Встала в паре сантиметров, смотрела на наряд без особенных эмоций и трепета. Ничего. Подумала о том, что именно бы она чувствовала, будь эта свадьба желанной, а любовь — взаимной. Но внутри не было ответа, ведь она не знала любви. И настоящей, и какой-либо вообще. И уже бы не узнала никогда.       Теодора, будучи женщиной, не могла бы расторгнуть брак, руководствуясь одним только желанием. Ее чувства были бы всем абсолютно безразличны, даже семье, которая, по идее, должна была быть на ее стороне. Так что единственным мыслимым выходом было смирение и принятие, больше ничего.       Поэтому утром она послушно выполняла приказы матери, при этом улыбаясь, но где-то в глубине ее глаз пряталась грусть. Не особенно искренне, но этого хватило, чтобы убедить Аманду в том, что ее дочь готова. — Уже улыбаешься! — радовалась она, судорожно расправляя складки на платье дочери. Близилось время, когда Джон должен был явиться за невестой и Аманда хотела в последний момент доделать сразу все.       И никто бы, глядя на нее в тот день, не смог бы не отметить красоту. Для этого не нужно было как-то чрезмерно украшать Теодору, а только лишь подчеркнуть ту красоту, что была внутри нее. Любопытно, сколь много могут пару метров ткани при правильном подходе. — Скорее, Теодора, он уже здесь! — крикнула Аманда, пытаясь надеть серьги, которые так и норовили выскользнуть из рук. Всему виной, очевидно, была спешка. Ненужная, как считала ее дочь. Но говорить ничего не стала, чтобы не разжечь новый спор.       Девушка вышла в коридор, захватив с собой свой свадебный букет. И спрятала в нем улыбку, когда наблюдала за показными страданиями матери. Однако с появлением Джона мигом сделалась серьезной. Теперь, когда до церемонии оставалось не больше часа, к горлу подкатила паника.       Всю дорогу до церкви, где их должны были венчать, Теодора и Джон молчали. Это только усиливало переживания, однако заведи они сейчас разговор, вероятно, это довело бы ее до истерики. Сердце колотилось бешено, казалось, норовя вот-вот вырваться из груди.       Погода совсем не соответствовала настроению девушки. Что удивительно, ведь была уже почти середина ноября. Но небо было ясное, ни единой тучки. Впервые за две недели на землю не упало и капли дождя. Это можно было счесть добрым знаком, однако Теодора была не из тех, кто им верил. Зябко кутаясь в белоснежное пальто, она мельком увидела в окне, что их машина уже приближалась к церкви.       У дверей их ждали гости, а за ними — перемены. Может, незначительные. Хотелось бы в это верить. Выходя, Теодора схватилась за руку Джона, крепко ее сжала, нуждаясь в поддержке и будто бы боясь потерять землю под ногами. Все тут же начали обсуждать то, как они смотрелись вместе. Однако девушка не слушала, а только смотрела прямо перед собой. В глаза неизвестности. — Пойдемте, — выдохнула она еле слышно, и Джон кивнул. Нужно было побыстрее закончить.       Однако этот день, будто бы специально, тянулся ужасно медленно. И короткая церемония будто бы длилась не минут десять, а несколько часов. Несколько невероятно долгих часов.       А после предстоял еще и банкет, на котором молодожены слушали бесконечные подобострастные речи родственников, что явно были намного беднее семьи Робертс. И это не могло не вызвать в них зависти столь черной, что ее бы вполне хватило, чтобы заполнить тьмой весь зал. Добрые пожелания от злых людей, как считала Теодора, были хуже любого проклятия.       Поэтому предпочитала говорить со всеми преимущественно холодно, отстраненно. Исключая мужа, который был с ней открытым и честным с самого начала. От этого она прониклась к Джону уважением. Знала, что ему приходилось нелегко быть ею нелюбимым. Единственным, на что он мог рассчитывать, была ее дружба. И, возможно, это был не самый худший вариант. — Теодора, что с вами? — спросил он, когда девушка вдруг слишком резко откинулась на спинку стула, ударилась головой, пусть и не очень сильно. Но, бесспорно, неприятно. Однако никто не обратил на это особого внимания, кроме Джона, который, как часто бывало на свадьбах, сидел по левую руку от нее. — Все хорошо, — она позволила себе улыбнуться. И это, как показалось ее теперь уже супругу, было самым правильным и искренним моментом того вечера. Ему нравилось видеть ее улыбающейся, и он был уверен, что станет причиной многих радостей в ее жизни, но пока принес только страдание, пусть этого и не хотел. Они оба знали, что эта свадьба была вынужденной, несмотря на то что в одном из них пробудилась любовь.       Размышляя об этом, Джон пришел к выводу, что это была любовь с первого взгляда. С той самой встречи в институте, учебу в котором он же ей и оплатил. Ведь Аманда и Уильям убеждали его, что были невероятно бедны, все по уши в долгах. А теперь он был практически уверен, что то было ложью. Впрочем, в единственном они не соврали: Теодора тянулась к знаниям, жаждала учиться. Поэтому он не жалел.       Джону казалось, когда он смотрел на супругу, что она не ненавидела его. Быть может, только немного опасалась, так как они, по сути, все еще были друг для друга незнакомцами. За недолгие, но частые встречи, они редко доходили до чего-то, что бы могло всколыхнуть внутри Теодоры теплые чувства, влюбить ее в него. И он был готов ждать, пусть и мало верил в то, что она сможет его полюбить в той же степени, что и он ее.       Когда начались танцы, Джон пригласил жену, скорее, по обычаю. И она не отказалась, хотя могла. Посчитала, что один танец не помешал бы, да и слишком она долго сидела. Размялась хоть. Музыка полилась, и они начали вальсировать по залу. Были очень близко друг к другу, но не смущались этого. Со стороны выглядели до беспамятства влюбленными. — Какая красивая пара! — восхитилась Венди Спенсер. Стоявший рядом с ней Томас Хейнс, давний друг Джона, не мог с этим не согласиться. Между ними завязался непринужденный разговор, но то — другая история.       Джон, что вел Теодору в танце, внимательно смотрел в ее глаза, ища в них ответы на вопросы, которые бы не задал вслух, по крайней мере теперь. Ведь это было бы неприлично и неуважительно, следовательно, непозволительно по отношению к такой девушке. — Скажите, что ждет нас дальше? — спросила Теодора, видимо, уйдя очень далеко в своих размышлениях. И по ее лицу было совсем непонятно, что именно она испытывала, что терзало и тревожило ее душу.       Теодора боялась, что ей не позволили бы продолжать учебу, а для нее знания были важны. Таковым был ее путь хотя бы к мысленной независимости. Умный, образованный человек может уноситься далеко от настоящего, которое не радовало. Вполне возможно, ей было бы легче устроиться на работу, договориться с мужем, чем с семьей. — Долгая жизнь.       Покидали они банкет тогда, когда небо давно потемнело, а на улице стояла тишина. Ноябрьская ночь, которую, Теодора была уверена, уже забыть не смогла бы. Гости аплодировали, а девушка подумала, что это было так жестоко и странно: она теряла остатки свободы под шум оваций.       Оказавшись в месте, что теперь нужно бы было называть домом, Теодора чувствовала себя очень некомфортно. Но понимала, что привыкнет, на это просто нужно было время.       Везде, в самой незначительной мелочи, видела она руку Джона, что неудивительно, учитывая, что он сам приобрел этот дом и сам его обустраивал. Глядя на все это, Теодора подумала, что он был внимательным и аккуратным человеком, и это ей импонировало.       Однако она боялась, когда Джон проводил ей небольшую экскурсию по дому, что все закончится не так, как она ожидала. Ее муж был хорошим человеком, но не ее. Им, она была уверена, было не по пути, не суждено было быть вместе. — Ваши вещи уже доставили, их перенесли в комнату. — Твои, — бросила Теодора, неловко улыбнувшись. — Не выкать же нам всю жизнь.       Переодевшись в наряд, который для этой ночи тоже подбирала Аманда с особой осторожностью, Теодора все думала, чего ей следовало ждать. Сидела на кровати, потирая руки, чтобы хоть как-то отвлечься от нарастающей тревоги. Мать убеждала ее, что Джон обязательно придет к ней ночью, чтобы овладеть телом. Рассказывала о своем опыте, причем в крайне неприятных подробностях. И Теодора не знала, чего больше бояться. Но внутри теплилась надежда, что мужчина сдержит слово и не станет ее трогать против ее воли.       Но он пришел. Тихо постучал, вошел только тогда, когда получил разрешение. Не смог не заметить, во что его жена была одета, ведь это был почти прозрачный пеньюар, мало что прикрывавший. И он сделал неожиданное: резко приблизился к Теодоре, после чего между ними было не более сантиметра, накинул ей на плечи простынь, что очень кстати оказалась рядом. — Пойдем, покажу тебе твою комнату, — она удивилась, но послушно проследовала за ним. — Ты не будешь… — Я пообещал тебе, что не буду этого делать, а я привык держать свое слово, — твердо произнес он. — Не сделаю ровным счетом ничего, только если ты сама не захочешь. — Спасибо, — сказала она, позволив мужчине укрыть ее одеялом и потушить свет. — Доброй ночи, Теодора. — Доброй, Джон.

***

      День за днем, неделя за неделей пробегали, казалось, перед глазами, оставаясь до ужаса похожими. Джон оказался очень заботливым супругом, но ненавязчивым. Он не давил, не просил ничего взамен, знал, когда его внимание мешало. Выделил ей отдельную комнату, на пороге которой ни разу не позволил себе появиться. Знал, что тем самым только сделает несколько шагов назад.       «Я понимаю, что ничего не понимаю,» — думала о нем и его поступках Теодора. Все чувства внутри нее смешивалось в безумном огне, который сильнее разгорался с каждым новым днем. Но было одно, в чем она не сомневалась: в этом все еще не было любви. Однако за то время, что они прожили вместе, она осознала, что не могла больше без него. Но и с ним тоже. Они будто бы играли в невероятно сложную игру, правила которой были им обоим неизвестны.       Теодора принимала ухаживания мужа, не позволяя ему только трех вещей: совершать откровенно романтических действий, расчесывать волосы и называть ее Дорой. И последние два пункта были в большей степени связаны с воспоминаниями о бабушке, которые оставались для Теодоры чем-то глубоко личным и болезненным. Но она не сомневалась, что однажды все могло бы измениться, пусть и не могла загадывать.       Долгими зимними вечерами они часто проводили чтения, на которых могли провести время вместе, не выходя за границы. Читали по ролям, а иногда просто брали одинаковые книги и читали их про себя. Но им было спокойно вместе, когда они находились одновременно и рядом, и далеко.       И Теодора не замечала, увлеченная очередной жутко интересной книгой, каких в их библиотеке было полным-полно, как Джон смотрел на нее. Ему нравилось наблюдать ее в таком состоянии. И понимал, что, скорее всего, хотел бы однажды заслужить к себе столь же пристальное внимание. Хоть и знал, что этого могло не случиться никогда. — Мотивация героя мне совсем непонятна, — распиналась она, делясь мнением о только что прочитанной книге. Активно жестикулировала, чтобы немного снизить возбуждение. — Он умер, но ради чего? — Любовь, — бросил Джон тихо и упер твердый взгляд в нее. Девушка осеклась, не сразу услышав. — Что, прости? — переспросила она. — Любовь, — повторил он с нажимом. — Он сделал это ради любви.       Некоторое время они молчали. Теодора обдумывала, чем может парировать, но подходящие случаю слова никак не шли ей в голову. — Но почему? Это ведь ужасно глупо! — Джон горько усмехнулся, видимо, понимая и разделяя боль героя книги, несмотря на то что их случаи разнились кардинально. — Иногда в попытке заслужить чью-то любовь люди готовы даже на самые отчаянные поступки. — И ты? — спросила Теодора, боясь услышать положительный ответ. — И я, — произнес он, когда она насчитала уже тридцать ударов сердца. Встала, очевидно, чтобы уйти в свою комнату. Но Джон в считанные секунды оказался перед ней, преграждая дорогу.       Приподнял подбородок, заставляя взглянуть в его глаза, отбросив стеснения. И увидел что-то, что заставило его решиться. Он привлек девушку ближе и поцеловал ее. Осторожно, неспешно, смакуя этот миг и боясь, что он вот-вот завершится. Но Теодора застыла и никак не оказывала сопротивления, ошарашенная. И это давало Джону карт-бланш на любое действие, однако тогда он особенно остро нуждался в поцелуе и ни в чем другом.       Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Теодора, отойдя от ступора, оттолкнула мужа и убежала. Заперлась в комнате, страшась, что он решит ворваться. А Джон так и остался стоять в гостиной напротив камина, все еще ощущая на губах вкус губ любимой.       И большего желать он пока не смел.