***
Скромно позавтракав, семья Робертс отправилась к кладбищу. Аманду Эйвери должны были похоронить недалеко от могилы отца Джона, в чем Теодора увидела особенную связь их семей. Как она сама предполагала, это мог быть какой-то знак, однако могло быть и игрой воображения на фоне потери. Что-то в ней изменилось. Долгое время она была молчалива и безэмоциональна, но держать себя в руках, когда гроб с телом матери опускали в яму, Теодора не могла. Это было слишком сложно. Она беззвучно плакала, стоя на ногах более-менее твердо только потому, что Джон стоял рядом и позволял опираться о его локоть. В тот миг, когда на крышку гроба начал падать песок, девушка развернулась и уже рыдала в его грудь, пока, как ей показалось, слезы не закончились. — Прости, — шепнула она Джону, проведя рукой по тому месту, где теперь были мокрые следы. Она постаралась собраться с духом, ведь предстоял еще банкет в память об Аманде, где ей нужно было общаться с родственниками и прочесть прощальную речь. Радовало ее только то, что это же должны были сделать отец и брат, а также Джон, который тоже вызвался сказать что-то напоследок. — Все нормально, — ответил он и ласково погладил ее по щеке, ненароком мазнув по нижней губе большим пальцем. Никаких намеков на романтику, он просто отметил, сколь бледными были ее губы в тот момент. Потрогал лоб — высокая температура, определенно. — Ты… — Не сейчас, — попросила она уставшим голосом. — Сейчас выпью лекарство. — Нужно домой, Теодора, — строго произнес он. Она кивнула, но решила сделать по-своему. — Мы надолго не задержимся. Так и случилось. Минуло не более полутора часов, когда они уже стояли на пороге дома. Джон отвел супругу в ее комнату, уложил в постель и сходил в оборудованный на первом этаже кабинет, где он изредка принимал клиентов, которые обращались к нему в нерабочее время. Там был весь набор инструментов, которые могли понадобиться, поэтому он мог справиться с заболеванием супруги. Дал ей жаропонижающее, а прежде провел необходимый осмотр. Все симптомы намекали на то, что причиной температуры был нервный срыв, поэтому главным его назначением был покой, постельный режим и забота. Принеся пару чашек чая и книгу, Джон принялся читать вслух. Это было хорошим способом успокоиться для обоих супругов и так нужно в тот момент. Его голос был размеренным и умиротворяющим, так что скоро Теодора, не сумев устоять перед непонятной властью, провалилась в сон. И отчего-то была уверена, что не останется одна, что он будет рядом, что посторожит ее сон. Проснувшись посреди ночи, она обнаружила Джона все еще сидящим в кресле. Он задремал, держа в руках газету, где на первой полосе была ее статья. Он купил тем вечером сразу три экземпляра: для него, для нее и для того, чтобы вырезать и повесить на стену. Только не было понятно до конца, в качестве мотивации или как символ ее успеха. — Она так быстро умерла, — неожиданно озвучила она свои мысли. И пусть это было довольно тихо, но смогло разбудить Джона — чуткий сон. — Что? — переспросил он, так как не до конца расслышал. Вздрогнув, девушка повторила свои слова. — Смерть никогда не бывает вовремя, к ней никогда не будешь готовым, — он пододвинулся ближе к кровати, поморщившись, когда ощутил боль в затекших конечностях. — Садись ко мне, — предложила Теодора и похлопала по месту рядом. — Ты прав, но мне просто все еще сложно смириться. Я как будто еду с горы на телеге без лошади и безо всякой возможности остановиться. Джон накрыл ее руку своей. И Теодора вдруг переплела их пальцы, впервые самостоятельно развивая физический контакт. Ей ужасно сильно захотелось тепла, поэтому она решила нарушить собственные правила, поставленные в самом начале этой “авантюры” под названием “нежелательная свадьба”, что уже мало соответствовало реальности. Муж уже нравился ей больше, чем просто друг, и, возможно, это могло зайти многим дальше, чем она бы хотела раньше. Но пока Теодора все еще не осмеливалась сделать тот самый шаг, после которого все поменялось бы безвозвратно для них обоих. Однако это не мешало искренне разговаривать, делиться тем, что тревожило душу. — Я запуталась, — она поджала губы, будто бы сдерживаясь от того, чтобы не сболтнуть чего-то лишнего. — Это нормально, когда ты кого-то теряешь, но это чувство пройдет… однажды. — Если бы все было так просто, — она крепче сжала руку. — Дело не только в маме, но и вообще во всем. Любовь, влюбленность или привычка?***
Ближайший месяц Теодора собиралась держать траур, к чему Джон с готовностью присоединился. Она бы создала безопасный для себя мир силами одной только фантазии, превратилась бы в грузную, мрачную девушку, вела бы сугубо замкнутую жизнь. Столько “бы”... И она уже действительно редко появлялась на людях, предпочитая сидеть дома. На учебе не появлялась, только раз в неделю приносила готовые домашние задания преподавателям и в тот же день навещала издательство. Ее ситуацию понимали и прощали отсутствие, так как она уже имела не идеальную, но чистую репутацию, была у преподавателей на хорошем счету. Благодаря Джону, единственному человеку, который поддерживал Теодору, помогал ей, сохранял в ней желание жить, проводил с ней все свободное время, она не погрузилась в траур с головой, а продолжала жить. Пусть было нелегко смириться с потерей и искать в каждом новом дне свой особенный смысл, но она это делала. “Я не могу заполнить пустоту, возникшую в душе после потери матери. Самое ужасное, что я не могу не вспоминать счастливые моменты нашей жизни, но понимаю, что больше этого никогда не будет. И осознание этого делает только хуже. Мне бесконечно больно и я знаю, что время не поможет. В момент ее похорон как будто бы пришло понимание происходящего. Перед глазами стояло ее лицо. Оно было такое спокойное, умиротворенное, без печати грусти, но то, что она мертва, а не заснула, можно было понять по характерному оттенку…” — она зачеркнула последнюю строчку, понимая, что вновь пыталась привести запись в дневнике к статье. Писала уже третий раз, хотела излить эмоции на бумагу, чтобы полегчало, так как плакать больше не могла. Но, очевидно, не выходило. “Мне жаль, что мы с мамой не успели наладить отношения — не хватило проклятого времени. Наверное, его никогда никому не хватает, но все же… хорошо, что мы хотя бы помирились, иначе я бы себя винила до конца жизни. Хотя Джон и говорит, что со временем боль утихнет, но я не могу поверить его словам. Ведь это ложь, чистой воды ложь. Я же видела, как он смотрел на могилу отца. Ему все еще больно.”***
К несчастью, у Джона было много работы, отчего он часто отсутствовал дома, иногда оставаясь в больнице на ночь, а иногда возвращаясь тогда, когда на часах было глубоко за полночь. В тот день, когда он пообещал вернуться пораньше, Теодора решила подготовить для него ужин. Небольшой сюрприз как знак благодарности за поддержку. Она позволила себе отпустить ситуацию и не делать драму из ничего. Это было бы обманом и для нее, нуждающейся в человеке рядом, пусть и приходилось бы в некоторой степени пользоваться чувствами; и для него, явно ей небезразличному. “Нужно попробовать. Не попробуешь — не узнаешь, так ведь?” Когда везде было прибрано, отчего дом почти блестел, все блюда были приготовлены, стол был накрыт и одно из лучших платьев — надето, минуты тянулись подобно часам. И вот оставались считанные минуты до предполагаемого возвращения мужа. Теодора совершенно заскучала. Решила подняться в комнату и отвлечься на написание очередной статьи, но не успела. Она успела только шагнуть на лестницу, а за окном уже возникла машина Джона. Взволновалась она не на шутку, сердце забилось сильнее. “Можно ли это считать первым свиданием?” — спросила она себя до того, как Джон появился на пороге дома. “Можно!” — подумала она уже ночью. И между двумя этими мыслями успело пройти несколько часов, в которые Теодора была счастлива. — День был тяжелый, — заявил Джон, как только зашел. Впрочем, это и безо всяких слов было понятно. — Есть что перекусить? — спросил он, стягивая обувь. — Чем богаты, — она показала рукой в сторону кухни, делая вид, что ничего необычного не произошло, чтобы до последнего сохранить эффект от сюрприза, как она надеялась, приятного. Однако то, как просветлело лицо Джона, как изменилось его выражение лица, как он улыбнулся — все это в достаточной степени убедило ее в правоте. — Спасибо, — он звонко чмокнул ее в щеку, что совсем скоро стала пунцовой, и после они оба уселись за стол. Здесь он был небольшим, поэтому удобнее всего было сидеть напротив, поэтому они постоянно держали зрительный контакт, даже если этого не хотели. Но это никак не мешало оживленному разговору, наоборот, только способствуя его развитию. Только вот что-то заставляло Теодору как-то особенно переживать. Она не могла усидеть на месте, будто бы спешила отправиться куда-то далеко, и ее пароход вот-вот отбывал с пристани, но нет: у нее не было никаких планов, кроме как провести вечер с мужем, о котором они в последние дни и мечтать не могли.