Не влюбляй меня

      Рафаэль, как та ещё соня, не может просыпаться сразу, особенно, если никуда не надо. А ещё, если ты лежишь в мягчайшей королевской постели с тёплым воздушным одеялом, проветренной комнате, пока за окном светит приятное, слегка спрятанное за облаками солнце в восемь утра. Ну кому захочется подниматься? Точно не ему. Однако, это не означает, что парень не проснётся на несколько минуток, дабы оценить обстановку вокруг себя.       Как оказалось, проснулся он не сам, а потому, что тот, с кем он спал, зашевелился и стал подниматься, выпутавшись из чужих объятий. Лео присаживается на край, начав просто сидеть несколько секунд, словно о чём-то очень глубоко думая, далее тянет руку за вещами, одевается и окончально встаёт, укрыв спящего чуть получше. Раф, приобняв ещё теплую подушку, отрубается и дальше.       Во второй раз он просыпается окончательно и тянется. Спать здесь очень сладко, ничего не скажешь. Он садится, ожидая боль в тазу и пояснице, но ничего не было. Поэтому паренёк на радостях бодро соскакивает с постели и тут ему как раз бьёт прямо по названным местам, что ему приходится аж выгнуться в обратную сторону и хорошенько поматериться с самого... Обеда. Уже был полдень. Когда его отпустило, хотя боль ещё оседающая осталась, он одевается в свою одежду и собирается выйти из комнаты, однако во время замечает свой портфель, который вчера оставил в прихожей. Это ему кое-что напоминает.       Раф удаляется из помещения и спускается вниз, где находит Майки за поеданием яичницы и просмотром телевизора.       — Эй, — немного осматривал этаж темперамент, придерживая портфель в руках.       — О, доброе утро, — улыбнулся Микеланджело, отвернувшись от стола. — Как спалось?       — Да, доброе. Нормально. Слушай, а ты Лео не видел?       — Он куда-то ушёл ещё часов... В девять-десять. Я, честно говоря, спал в это время, просто вышел пописать вовремя, — посмеялся тот. — А чего такое?       — Да так, — Рафаэль капается в портфеле и достаёт сложенную в раз бумагу А5. — Передашь ему, когда вернётся? И не смотри.       — Без проблем, — улыбнулся тот положив листок подальше от себя, чтобы не запачкать. — А ты уже уходишь? Донни забирать не будешь?       — А он, что, здесь? — Ну мы вчера вечером по итогу так и просидели в лаборатории, пока они вдвоем общались, потом пошли посмотреть телевизор, а вы уже спать ушли. Ну мы и подумали, чем мы хуже? — улыбнулся маленький. — Спасибо, кстати, что тоже пришёл, это важно для меня.       — Да ладно тебе, — приулыбнулся немного холерик. — Мы ведь друзья, нет?       — Друзья, конечно же! — конопатый встаёт из-за стола и обнимает того крепко, потому что слабо не особо умеет. — Мы скоро уже улетаем обратно, так что не скучай по мне!!       — Оу, это будет очень сложно, но я постараюсь, — закатил глаза бунтарь, потрепав его по голове. Тот посмеялся и вернулся за стол. — А ты не знаешь, куда он мог пойти?       — Лео? Ну... Честно говоря, без понятия. Он утром никогда никуда не уходил, только к вам в гости, но вы же все здесь, поэтому я честно не знаю. Могу предположить, что просто прогуляться, к дяде Крису, в клан и... Это максимум, что я могу сказать.       — Ладно, спасибо. Не забудешь отдать?       — Конечно нет. Я, наверное, доем, и сразу отнесу в комнату ему, чтобы уж наверняка.       Раф ушёл. Ему жутко не хватало этого разговора после их секса, потому что, вроде как, это не было чем-то спонтанным или неким опьянением. Ему нужно было столько спросить, уточнить, а эта козявка куда-то свалила. Ждать не имеет смысла, потому что это, как минимум, странно, да и отец может волноваться, что они так далеко от дома почти сутки. Лучшим решением сейчас было вернуться домой и надеяться, что сбежавший придёт или хотя бы напишет, объяснив свои действия адекватной уважительной причиной. С извинениями. И они поговорят.       Но всё шло вообще не так, как ему хотелось. Всё было совершенно наоборот.       Уже прошло целых два дня, а этот расчудесный так и не объявился. Рафаэль стоял на стойке в библиотеке. Не сказать, что он был в настроении. Как обычно заходит Майки, уже второй раз один.       — Эй, Майк.       — Утречка, — помахал тот ладошкой и живенько сменил траекторию передвижения, оперевшись на стоечку и сразу погладив ластившуюся к нему кошечку. — Как дела?       — Нормально. Ты не знаешь, почему Лео не приходит? Где он вообще?       — Я тоже у него спросил вчера и сегодня, а он как-то... Не знаю, думает о чём-то постоянно. Он в целом не очень много болтал, а сейчас вообще притих, мне даже страшно. Что-то случилось?       — Да не то чтобы... Он объясняет почему не хочет приходить?       — "Я не хочу" говорит, — пожал он плечами. — Нам через три дня улетать, а он даже не приходит сюда. Может, у него из-за погоды голова болит?       — Из-за погоды? А что с ней?       — Ну вот резко облачность появилась, уже дожди обещают у вас. Он метеочувствителен.       — Ну не настолько же, чтобы игнорировать приход сюда ни с того, ни с сего, верно?       — Верно, — кивает тот и тяжело вздыхает. Они молча стоят несколько мгновений, пока конопатый не продолжает уже с улыбкой. — Ну, если тебе скучно, приходи к нам с Донни после рабочего дня. А я попробую дома Лео заставить прийти, окей?       — Что-то не очень я хочу вашим любовным утехам мешать...       — Пф, Раф, мы просто сидим и болтаем. Ну, в приставку играем. Или ты думаешь мы постоянно обжимаемся и целуемся? Не скажу, что мы делаем это редко, но и не ежесекундно. Короче... Если захочешь, то не отсиживайся в комнате, ладно?       — Ладно.       — Вот и хорошо.       Микеланджело верно сказал насчёт погоды: облачность сменилась моросящими дождями, а она — ливнями. Осень резко захватила окончания лета. Как быстро портилась погода, так и быстро портилось настроение Рафаэля с каждым днём. Ни сообщения, ни звонка, ни прихода, ничего абсолютно, чтобы связаться с ним. И что ему думать в этой ситуации? Что его трахнули и кинули? Он не хочет так думать.       Сидя уже двадцать девятого числа возле окна, ночью, он продолжал ругаться в голове на Лео, которого как четыре дня уже след простыл. Спать не получалось, так как голову кружили тупые переживания и самотерзания. Если они не поговорят, то он сам придёт тридцать первого числа и вытрясет из недопартнёра всю информацию и дерьмо.       Он тяжело вздыхает и уже собирается закрывать окно, дабы лечь спать, как очень быстро промелькнула чёрная фигура где-то на крыше.       «Ага! — сразу вспыхнул в нём адреналин. Поймать засранца в неожиданной для него ситуации — лучший способ вытащить всю информацию. Им придётся поговорить, а ещё заодно раскрыть эти странные игры с полицией. — Ну сейчас ты у меня побегаешь».       Рафаэль накидывает на себя кофту, что висела на спинке стула, кеды старые натягивает и высовывается в окно, придерживаясь за края, дабы не свалиться со второго этажа. Отпрыгнул резко от подоконника к пожарной лестнице, зацепившись намертво, пока не почувствовал, что не падает. Парень быстро и довольно громко взбирается наверх, залезает на крышу, не упуская из виду удаляющийся силуэт. Он движется за ним, умудряясь не терять его лишь из-за фонарей, иначе бы его просто спрятала темнота.       Задира не терял надежду догнать его, ведь крыши не бесконечные. И был прав. Несмотря на его медлительность, так как боялся упасть с крыши и подскользнуться из-за луж на них, цель погони остановилась, ощутив преследователя.       Раф спрыгивает с последней крыши, в то время как его друг стоит на месте спиной, втупливаясь в стенку.       — Так... — тяжело выдыхает, оперевшись на колени. — Блять... — он выпрямляется, делая шаги к оппоненту. — Слушай, давай завязывать с этими играми на крышах и игры в крутого парня, окей? Я уже понял, кто ты, давай не будем растягивать это?       — Кто? Кто я? — неожиданно Раф слышит совсем не тот голос, который ожидал, это заставляет его напрячься. — Ты знаешь, кто я?? — да, это совсем не то. Тот оборачивается, медленно начав подходить.       — Э-эй. Лео, это не смешно. Поигрались и хватит, ладно? Снимай с себя всю приблуду, не прикольно вообще... — пятится он, ступая по лужам. Тут ещё и дождь начинает набирать обороты, что вообще не кстати. — Ты слышишь меня??       — О да, я прекрасно слышу, прекрасно! — Раф бегло осматривает идущего на него человека, у которого непонятно откуда взялась бита в темных оттенках и в торчащих гвоздях. Он замахивается, что Рафаэль, благо, замечает, из-за чего отступает на шаг шире, поэтому бита бьёт по луже, обрызгав штаны обоих.       — Прекрати, блять! Ты из ума выжил, идиот?!       — Кого ты назвал идиотом?! — тот снова замахивается, но темперамент волшебным образом снова уворачивается благодаря тому, что пятился. Но крыша не бесконечная, поэтому он слегка меняет путь, взяв левее, и скорость побольше. — Стой на месте! — к сожалению, он тоже ускоряется, пока не бьёт наотмашь.       Задира продолжает идти спиной быстрым шагом, пока не утыкается в поверхность спиной, коротко обернувшись, и резко отпрыгивает в сторону, так как слышит очередную замашку, что прошлась по поверхности будки. Парень падает на пол вдоль стены и живо уползает. И понимает, что не может подняться. Во-первых, мокро и скользко, а ноги резко потеряли стойкость, как только он оказался в лежачем положении. Потому он двигается спиной на земле, пиная камни от себя.       — Да отъебись ты! — к сожалению он понимает, что боится. Конечно ему страшно. Он ошибся, Лео не занимался ничем подобным, что за идиотизм!? А сейчас он один ночью на крыше с каким-то чокнутым психом, который хочет размазать его голову битой. Что делать? Из-за страха сердце ушло в пятки, он хочет убежать, но не может! Это заставляет его трястсись от страха ещё сильнее. Или холода? Он весь в воде из-за дождя, пока другой издевательски медленно подходит и замахивается.       — Я идиот? Я идиот? — невменяемость опасности заставляла бедного парня совсем потерять силы даже на ругань, ему хотелось просто плакать. Какой чёрт его потянул идти сюда? А если его сейчас убьют?       — С-стой, не подходи! — он утыкается в оградку края крыши, потеряв возможность быстро сдвинуться, а ненормальный уже подошёл и хорошенько размахнулся, целясь прямо по нему. Рафаэль выставляет руку, чтобы хоть как-то себя бессмысленно уберечь.       Он слышит удар дерева о что-то глухое, потому выглядывает.       Какой же был его шок, когда два человека в тёмном одеянии стояли напротив друг друга, пока один давил на второго битой, а последний прикрывался железной трубой. У Рафаэля отлегло, конечно, особенно когда обладатель железной трубы откидывает ненормального.       Холерик был бы рад разглядеть битву, но всё перед глазами плыло из-за страха и дождя, что начал идти всё живее и живее. Он пытался прийти в себя, справляясь с паникой на мокрой земле, слыша краем уха удары один за другим. С облегчением слышит, как падает бита, потому позволяет себе совсем спрятать обзор, пока вытирает лицо от воды.       Спаситель откидывает биту подальше и хорошенько ногой даёт противнику в районе головы. Или шеи. Тот падает и отрубается из-за этого.       — Чёрт возьми, ты нормальный?! — скидывает с себя возмущённо маску Леонардо, размахивая ею в руке. — Ты зачем полез?!       — Это у тебя спрашивать надо, — поднимается наконец Рафаэль, когда страх ушёл хотя бы немного.       — Раф, я умею драться, а ты!? А ты нет! — он подходит, дёрнув за грудки от края крыши и ставит ближе к себе. — А если бы он тебя убил?? Ты... Боже, — он отпускает его и откидывает трубу на землю, достаёт веревку и начинает связывать его главную головную боль.       — Я был уверен, что это ты! — взмахнул он руками.       — М, а совершенно другие пропорции тела, голос и цвет глаз тебя не смутили? — огрызнулся тот через плечо. — Молодец, чуть не умер.       — В темноте не особо видно, знаешь ли, — оправдывался Рафаэль, скрестив руки на груди. Он вспоминает о своей изначальной цели, потому теряет чувство стыда за свою непродуманность. — Какого чёрта, Лео?       — Что ещё? — завязав узел, он приступает к другому, который делает на ногах.       — Какого чёрта ты не приходишь и ничего в целом не делаешь? Мы даже не поговорили! Сколько ты собирался игнорировать меня?       — Сколько нужно, — затягивает тот узелок и поднимается, отряхивая перчатки. — Я уверен, что ты сам уже всё понял, — обернулся тот, скрестив руки на груди.       — Нет, я не понял, — подходит парень ближе, хмурясь. — Говори.       — Ты мне не нужен, — махнул тот рукой вяло. — Мне просто было скучно. Чем я должен был занимать себя месяц, пока мой младший братик развлекается? Мне просто понравилось ощущать себя особенным для тебя, поэтому я продолжал давать тебе думать в этом направлении.       Рафаэль думал об этом, но не верил, что это окажется правдой. Это ведь бред. И неправда. Не может такого быть. Он с немым шоком смотрел на оппонента, потеряв чувство холода из-за дождя. У него просто разболелась голова из-за услышанного.       — Тебе нравилось находится со мной, ты в меня влюбился, а может, я тебя влюбил. Кто знает? Тем не менее, ты мне обеспечил отличную эмоциональную разгрузку и развлекуху на этот месяц. Моей задачей было, пожалуй, затащить тебя в постель так, чтобы ты тоже этого хотел, — он поворачивается к тому лицом, поставив руки в бока. — Ты глупый, Раф. До невозможности. Мне тебя даже жаль. А тебя ведь предупреждали, ты помнишь?       Темперамент сжимает кулаки, ощущая, как они чертовски горят, как и его сердце с глазами. Он смотрит в сторону, хмуря брови ещё пуще.       — Почему ты вообще подумал, что что-то может быть? Ты ненавидишь таких, как я: богатых, избалованных, прилизанных маменькиных сынков. Я ценю только свою семью. А это мой брат и отец. Ты держал меня на таком поводке первые дни, а потом он быстренько испарился, стоило мне парочку раз растопить твоё сердце всякими эмоциями и мягкими словечками.       — Я тебе, блять, доверился, — перевёл наконец он глаза, вцепившись своими в лисьи. — Я тебе открылся, я подпустил тебя к себе так близко, как только можно, — он толкает того в плечо, тем самым оттолкнув, но сам подходит. — А ты воспользовался мной, как какой-то игрушкой! — он в непонимании затряс руками. — Что я тебе сделал, блять?! Ты... Я тебя, блять, ненавижу! — холерик хватает его за грудки до дрожащих пальцев, смотря в глаза с максимальной болью и отторжением.       — Ничего не сделал, — склоняет голову вяло тот, приложив руку к чужому запястью. — Мне было скучно. Нас учили из любой ситуации находить максимальную выгоду. И я свою выжил. Просто источником стал ты, вот и всё. Я ни при чём, это ты надел розовые очки.       — Да откуда в тебе столько гнили?! — снова оттолкнул он его от себя в грудь, сжимая кулаки. — Почему ты мудак-то такой?! — Лео на секунду косит, потому что он такое уже слышал один раз, и осадок от этой фразы был намного неприятнее, нежели сейчас. Наверное, его задумчивость не позволила ему заметить, как его со всей силы ударили по лицу кулаком. Леонардо от неожиданности аж в сторону ступил несколько раз, придержав щёку ладонью. — Что ты смотришь на меня так, будто ты этого не заслуживаешь?!       — Знаешь, в чём разница? — он трёт щеку пальцами и смотрит на них. — Я с собой честен. Тебе я врал, но не перед собой. А ты сейчас пытаешься врать самому себе, — бесстрашный потирает покрасневшую скулу и подходит сам, отчего тот снова пятится.       — В чём это я вру себе, посвяти меня.       — Что ты сможешь меня разлюбить, — Лео гадко улыбается, видя застывший бытовой ужас на чужом лице. И безысходность с потерянностью. — Ты ведь не сможешь. Поэтому ты боялся влюбиться.       — Чт-... Ты сам сказал, что любишь меня четыре дня назад. И отойди от меня! — бунтарь толкает его от себя, больше не сокращая расстояние самостоятельно.       — Когда это я такое говорил?       — Когда ты меня трахал, блять, если не забыл.       — Я не помню ничего подобного, — закатывает Леонардо глаза, убрав руки за спину. — Мне кажется, тебе почудилось из-за экстаза.       — Я не настолько был не в себе, чтобы упустить подобное... — всё равно в голосе были слышны сомнения насчёт своих воспоминаний. — Откуда о страхе знаешь?       — Это видно. Я прекрасно замечал, как я тебе понравился в первый день, как ты боялся быть отвергнутым, как твой брат, как ты завидовал Донни с Майки, как ты влюбился, как пытался избегать меня в один момент, потому что побоялся влюбиться окончально. Это было ужасно уморительно.       — Я не завидовал Донни и Майки никогда.       — Так ты даже до своего подсознания никогда не добирался, — поцикал тот расстроено. — Ох, Раф. Ты ведь даже не знаешь, что теперь делать после этого.       — Хватит злорадствовать, блядский кусок дерьма, — прорычал он и потёр нос. — Ты самый морально уродский человек, которого я встречал. И всегда будешь один, даже твой брат от подобного сбежит. Почему ты не мог быть нормальным? — тот закатывает глаза, начав натягивать маску. — Ты собираешься бросить меня здесь? Пока я тут распинаюсь?       — Если до тебя ещё не дошло: мне всё равно на твои чувства и тебя. Делай, что хочешь, ты всё равно больше меня не увидишь. Или что, поцеловать тебя на последок? — Рафу стало ужасно неприятно от этой фразы, его даже дёрнуло и перекосило.       — Обойдусь... — ему стали живо подступать слёзы, когда дошло осознание происходящего. — Я надеюсь, что больше никогда тебя не увижу.       — Пф, ты плачешь? — услышав усмешку в его голосе, Рафаэль сжимает кулаки снова. Ему хочется снова по нему треснуть, но вряд ли получится. Он капается в кармане небрежно, подходит и пихает что-то прямо в грудь. Что-то небольшое прямоугольной формы. Леонардо придерживает нечто сам, когда тот отпускает и отходит. Он смотрит на вещь, с шоком узнав свой плеер, который выронил ещё тогда. Он поднимает взгляд на оппонента, что уже отвернул голову.       — Нашёл его утром в мусорном баке, — Раф хотел другого разговора, поэтому хотелось ещё что-то сказать, но было нечего.       Поэтому он молча удаляется, с трудом перебирая ногами в сторону дома по лужам.       Лео стоит, убрав плеер в карман. Он несколько минут стоит на месте, ожидая, когда чужой силуэт совсем пропадёт из зоны видимости. После вздыхает и тащит несчастного убийцу на себе с крыши, кидает у мусорки полицейского участка, где его рано или поздно найдут. Уходит домой, больше уже не выйдя на крыши.       Пока Рафаэль шёл, то ощущал, как всё больше и больше хочет плакать, по пути он просто останавливается, когда сдерживать себя не было сил и смысла. Наконец его пробивает просто навзрыд, что аж защемило в груди. Ему было до ужаса больно, он не хотел такого, он надеялся на что-то прекрасное и милое, как обычно бывает, а не это. Почему именно с ним так? Чем он такое заслужил вообще? Его всхлипы и завывания прятали звуки ливня, что сделал его уже давно всего насквозь мокрого. Он не знал, как себя чувствовать по отношению к Лео, как долго уйдет на то, чтобы перестать чувствовать хоть что-то к нему? Даже страшно подумать. Его сердце разрывалось на мелкие кусочки, даже представить такую боль было сложно, а чувствовать — ещё сложнее. Слёзы всё катились и катились, сопровождаясь тихими обзывательствами в сторону обидчика, что вообще не помогали.       Продолжая волочить ноги до своего дома, в конечном итоге он спускается по лестнице подъезда, выжимая по пути одежду, тихо пробирается в квартиру, все мокрые тряпки кидает в корзину для белья, переодевается в чистое и падает в кровать, где продолжает жалостно плакать в подушку. Это просто кошмар на яву. Почему первый и, возможно, единственный человек, в которого он влюбился, оказался лицемерным, лживым, эгоистичным мудаком, который думает только о себе? Почему Донни достался милый и открытый мальчик, а ему — непонятно что? Как работает справедливость?       Понимая, что не заснёт до утра, продолжал плакать, сжимаясь в клубочек и задаваясь бессмысленными вопросами, на которые знал неутешительные ответы. Как он его ненавидел и любил одновременно, а сердце рвалось. А ведь тому даже не жаль. И не будет.       В голову стали лезть идиотские воспоминания, как они проводили время вместе, особенно последние дни. Раф жалостно спрятал голову в руках, пытаясь физически выбить их себя, но ничего не вышло. Над ним жесткого издевались целый месяц, смеялись за спиной, врали в лицо. Значит, этого милого и романтичного Лео и в помине не было? В это не верилось. Он не хотел в это верить. Парень хотел проснуться и понять, что это кошмар. Проснуться в той мягкой кровати,пока его гладят и укрывают, целуют и забавно дразнят по всяким глупостям. Неужели он этого не достоин? Он должен был узнать, что его не то, чтобы не любят, его как за человека, по сути, не считают? Лео было всё равно, что он чувствовал, что почувствует, о его мыслях и переживаниях он не заботился.       За что?       Все вопросы приходили к этому. Почему он? Чем заслужил? Почему так больно и жестоко? Он лишь хотел, чтобы его по-настоящему полюбили. Целый месяц тратить силы, чтобы целенаправленно разбить его на мелкие кусочки. Больше никогда Рафаэль не повторит эту ошибку. Больше никто не получит его любви, кроме семьи. Он никому не будет нужен, кроме них.       Это всё попытки себя успокоить. Ему хочется иметь человека, как Лео, рядом с собой, но не такого, каким он сейчас себя показал.       Немного успокоившись, он начинает плакать с новой силой, задыхаясь от нескончаемой икоты и потока слёз. Он закрывает лицо ладонями и хнычет туда, как маленький. Жалкий маленький ребёнок, которого обманули, обвели вокруг пальца на раз-два. Чёрт...       Каким-то волшебным образом, возможно, благодаря усталости после слёз, он засыпает на недолгий дрём, который был прерван из-за вошедшего к нему Донни, что хотел понять, почему тот ещё спит.       — Раф? — заглянул тот, слегка приоткрыв дверь. — Ты спишь?       — Мхм... — что-то мыкнул тот и перевернулся, присев.       — Боже, ты в порядке? Ты спал вообще? — приоткрывает дверь рослый чуть больше, когда брат начинает подниматься вяло с матраса.       — Спал. Всё нормально, — он выходит, криво обойдя того, дабы умыться в туалете. Всё какое-то стало неприятное, замыленное, как в тумане. Он побрызгал водой в лицо и упёрся в края раковины ладонями, пытаясь как-то взять себя в руки.       — Точно? — появился тот уже в дверном проёме в туалет. — Ты немного...       — Я в норме, ты не слышишь?! — обернулся тот, вскинув рукой в стороной и своим криком перебив собеседника. — Всё чудесно, как и всегда! — он обходит его и идёт на кухню.       — Раф, ты не в порядке, — не отстанет очкастик. — Ты не скажешь, что случилось?       — Ничего не случилось, блять, — обернулся темперамент. — Что ты прицепился ко мне? Я не хочу сейчас ни с кем говорить, разве не понятно??       — Если ты не хочешь говорить причину — хорошо, но не говори, что ты в норме. Я хочу помочь.       — Не надо мне помогать, хватило мне помощи уже! Достаточно мне всего приятного, вот, по горло уже блять! — побил он под горлом агрессивно, после взялся как-то за волосы, спрятав глаза в ладонях. — Как меня всё бесит! Ненавижу, блять, это лето, этот месяц, всё это ненавижу! — покрутил он головой, после нервозно стал смотреть на свои ладони, которые дрожали. — Пропади оно всё пропадом! — психует он и пинает несчастный стул, что тот падает, отлетев к стенке.       — Раф... — с бо́льшим волнением обходит стул Донни.       — Что "Раф"?! Ну что "Раф"?! — психует тот снова и бьёт по столу кулаком, что он ходуном заходил. Его так всё злит и раздражает, что удар по столу ему ничего не даёт, поэтому он пихает с него тарелку с фруктами. Дон подходит к нему ближе. — Не надо меня трогать сейчас! Иди к своему этому! — отходит тот к подоконнику спиной. Ди плавно встаёт ближе и обнимает за плечи, уткнув в себя. — Ты меня не услышал?! — задирает он голову, стукнув по чужой спине. — Не надо меня жалеть! — голос предательски дрожит, а брови опускаются, хотя бунтарь старательно стучит по спине брата, дабы его отпустили. — Я в порядке. Отпусти.       — Даже если и так, я всё равно хочу тебя обнять, — Ди прижимает его к себе сильнее, Раф смотрит тому в грудную клетку, уже мягче стуча по спине, пока просто не кладёт руки, в последующем хватается и прячется в чужом плече, пытаясь не разрыдаться по новой, хотя очень хотелось.       — Не надо... — уже совсем тихо что-то против говорил парень, прижимаясь к рослому плотнее. Так плотно, что просто целиком прячет лицо, что плач не был сразу замечен. Только когда он начал икать. Донателло заботливо его гладит, вполне понимая всё происходящее. В целом, он понимал, что нечто подобное случится.       Микеланджело, что, как всегда, прибежал к ним, открывает дверку и первым делом слышит агрессивные просьбы Рафа отойти от него и отпустить. Он тихонько выглядывает из проёма, слушая это и осматривая ситуацию. Он тоже сразу всё понял, нахмурившись своими светлыми бровками. Как быстро вошёл, так и быстро выскочил, уже спускаясь по лестнице, однако его резво хватают в слабые объятия со спины.       — Майк, стой, — очкастик спускается на ту же ступень, на которой был оппонент. — Не надо никуда идти.       — Как?! — обернулся тот с непониманием. — Ты видел Рафа?? Он же... Ну просто разбит! До чёртиков, ему ведь плохо! — хмурится он пуще, супя нос. — И вот всём виноват мой лис! Я не могу ничего не сделать, хотя бы попытаться! Отпусти-и-и, — потянулся тот за поручни, но не вышло, его держали крепко.       — Я не спорю, что травмы — это не повод вести себя, как захочется, но сейчас ты ничего не изменишь, поверь мне. Что ты собираешься ему предъявить?       — Да какая разница?? Я не оставлю это просто так, в отличие от тебя! Тебе что, всё равно?? Он же твой брат, а ты позволяешь его обижать и меня подстрекаешь! Отпусти, я пойду вправлять мозги Лео!       — Майки, послушай, ты ничего сейчас не сделаешь, они оба сейчас в своём состоянии, из которого не выйдут, пока не будут вынуждены или пока их не отпустит.       — Их? А Лео-то что?? Ты что, его выгораживаешь?? Ты можешь и дальше оставаться в пассивном мнении, а мне не всё равно!       — Послушай меня, ты только хуже сделаешь, если будешь влезать в чужие отношения, это никогда ничем хорошим не заканчивалось. Если ты действительно хочешь помочь, то лучше пошли наверх и ты поможешь мне успокоить Рафа, а не идти кричать на своего брата, который пока сам не осознает — ничего не поменяет для себя, — конопатый уже не так категоричен, перестав хмурится. Он отводит глаза, встав спокойнее. — Хорошо? Не думаю, что ты хочешь ссориться со мной за день до отлёта, — Дон обнимает его чуть плотнее и целует в волосы — и маленький обнимает его за руки, стыдливо спрятавшись в них.       — Прости, что накричал... Ты правильно говоришь, я просто как-то... Принял близко к сердцу, — его целуют в щёку поощрительно, окончально успокоив. — Пошли быстрее наверх.       Майки сам уже ведёт своего парня за руку обратно в квартиру.       Раф уже не на кухне, а в гостиной, пока кошка, ощущая чувства хозяина, крутилась у его ног и всячески грела их своей шерсткой. Но тот как-то совсем пусто и разочаровано смотрел в окно на крышу. Сердце каждый раз сжималось от каждого мелкого воспоминания, что глаза снова становились стеклянными и блестящими. Конопатый первее подходит и садится тихонько напротив, посмотрев немного на беднягу.       — Рафи, хочешь чего-нибудь? — тот отрицательно мотает головой и опускает глаза, кошка запрыгивает ему на колени, её вяло приобнимают. — Если ты себя плохо чувствуешь, ты можешь поспать у Донни в комнате, а мы с тобой побудем. Мешать не будем, правда. А потом... А потом мы сделаем какао или что-нибудь такое, да? — повернулся тот на стоящего рядом рослого, что угукнул. Задира посидел несколько секунд и поднимается с места.       — Звучит неплохо, — учитывая, что он совершенно не выспался, а спать одному было как-то нехорошо, сил сопротивляться особо не было. И это вдобавок к тому, что несколько минут назад он надрывался из последних эмоциональных сил.       Конопатый улыбается и идёт следом, держа язык за зубами, дабы своим балабольством не принести дискомфорта. Рафаэль ложится в ложе своего брата рядом со стеной, укрывшись и тяжело вздохнув. Ди присаживается бесшумно за компьютер, а Майк, взяв какой-то комикс с полки, присаживается недалеко от бедного парнишки. Глянцевые страницы перелистывались очень тихо, что было на руку.       Чужое человеческое тепло, периодичный стук клавиш и уют рядом со стенкой быстро усыплял как нервозную боль в груди, так и Рафаэля в целом. Он сразу же выключается, как миленький. Светловолосый это сразу же замечает и закрывает журнал, смотря ненавязчиво на темперамента, поправив ему одеяло.       — Какое у тебя отношение к Рафу? — начали они общаться на микротонах.       — Родное какое-то, — улыбнулся Майк. Повернул голову к своему парню за столом. — Может, братское. Нечто подобное ощущаю. Тяжело назвать его просто другом для меня, я за него переживаю так же, как за тебя, за своего брата, — он намеренно опускает имя последнего, дабы случайно не вызывать триггер у спящего. — Поэтому это нечто смежное.       — Я понял, — кивает очкастик. — Ты теперь злишься на него?       — Не знаю, — опускает тот голову. — Посмотрим, что будет дома. Сомневаюсь, что по отношению ко мне что-то изменится, я насчёт этого не переживаю. Меня волнует его будущее. Если так продолжится, то он останется один. Буду я, но я ж не смогу быть постоянно рядом, а Л... Лисёнок очень боится одиночества, на самом деле. Это всё так сложно, Донни, я иногда совсем его не понимаю, — прикладывает маленький руку ко лбу, разочарованно поводив вяло головой из стороны в сторону. — Какой же я хороший брат, если могу понять всё, что происходит со всеми вокруг, но не с тем, с кем живу бок о бок всю жизнь?       — Это нормально, Майки. По той же причине мы ссоримся с родными чаще. Ты не можешь его воспринимать, как обывателя, это нечто особенное и иное. Твое восприятие уже путается в реальности и привычках. Рано или поздно всё станет намного понятнее, поверь мне.       — Ты так уверен, что всё самим самой наладится...       — Я не говорил, что всё станет лучше. Оно изменится, а вот как именно — личное восприятие каждого, — светловолосый тоже становится совсем поникшим и приобнимает коленки, смотря разочарованно вниз. Даже сказать нечего. — Майки... Не грусти. Всё не так плохо.       — Верно, но всё равно как-то это всё... По-глупому тупо. Даже для меня. И бессмысленно. Я не знаю, что думать, что делать вообще. Может, папе сказать?       — Выкинь это всё из головы. Не надо искать решения, они сами найдутся. Так папа говорит всегда. Ты не отвечаешь за жизнь каждого, даже самого родного человека, ты отвечаешь лишь за свою, как ты изменишь себя и окружающую себя действительность. Повлиять на другую личность с благоприятным для всех результатом практически невозможно. Возьми мою приставку и скоротай время, хорошо? Отвлекись.       — Ладно. Хорошо, — слушается конопатый, пытаясь выкинуть это всё из головы. Оказавшись с приставкой в руках ложится на том месте, где сидел, тыкаясь в игрушку. Тыкался так активно до того момента, пока лежащий рядом не обнимает его за плечо и утыкается туда лбом. Светловолосый смотрит на него, после продолжает играть чуть с бо́льшим спокойствием на душе.       Донни заканчивает через минут сорок-пятьдесят, бесшумно встаёт, хрустнув спиной. Парень собирался предложить Майки пойти взять чего-нибудь перекусить, но перед тем, как озвучить, взглянул на него. Светловолосый дрых, как и Рафаэль, пока они уже во сне обнялись и спокойненько спали. Ди усмехнулся и не придумал причину, чтобы не присоединиться. Он ложится рядом, снимает с себя очки, слегка приобняв своего партнёра за бок, и утыкается в волосы носом, мягко поводив.       Волшебным образом они все поместились на одном матрасе, умудряясь не просыпаться всё это время. В особенности хорошо было Майку, которого согревали с обеих сторон. Поэтому он развалился максимально расслабленно, как кот, но как-то другим и не мешал.       Раф, что уже давно провалился в глубокий сон, ощущал беспокойство, так как все эти мысли никуда не ушли. Они стали глуше, но всё равно неприятно дербанили его прямо во сне. Заставляли видеть какие-то гадкие сны.       Майки как неожиданно заснул, так и проснулся, уже перевернувшись на спину. Ди тихонько спал рядышком, приобняв лежащего рядом вдоль живота расслабленной рукой, а с другой стороны уже наиболее живо вцепился в руку темперамент, явно пытаясь найти какую-то недосягаемую гармонию в голове.       Маленький присаживается и гладит того по голове, в надежде, что забота его немного успокоит. Он верил словам Донни, так как он был довольно умный и дальновидный, а ещё говорил это всё явно основываясь на каких-то фактах. Конопатый не будет ничего говорить Лео насчёт этого, делая вид, что ничего не было. Ему тяжело верилось, что всё не станет хоть немного лучше между ними, но, видимо, он и правда не может помочь. Вот бы была возможность немного освежить память о тех годах, после которых брат так изменился...       Вечером, когда они уже все поужинали под чашечку какао, Рафаэль чувствовал себя лучше, так как не остался на весь день в одиночестве. Майки доедал вторую тарелку Рафового супа, с упоением выпивая его из тарелочки.       — Эй, Ди, — аккуратно зовёт рослого задира. — Извини, что утром распсиховался и... Это всякое, — неловко отводит взгляд к тарелке с фруктами, что уже давно стояла на своем законом месте.       — Не нужно извиняться, всё в порядке. Плюс, мне даже немного легче стало, — посмеялся немного очкастик.       — Что ты имеешь в виду?       — Ну, ты раньше был намного вспыльчивее, а в последнее время стал просто по-сдержанному агрессивным. Хорошо, что всё вышло наружу так, а не иным способом.       — Ага... — конопатый ставит тарелку и вытирает рот салфеткой, взглянув коротко на бунтаря. — Майк, ты не будешь сильно против, если я не поеду вас завтра провожать?       — Нет, всё в порядке, не переживай, — помахал тот лапками. — Я всё понимаю. Через полгодика увидимся снова на каникулах, так что не торопись отвыкать от меня, — Раф лишь усмехается, отпив какао. — Кстати, видели по новостям, что поймали этого человека, который по районам скакал? Как там его называли? Стражник? Не помню, — помахал тот головой. — Целый месяц терроризировал людей.       — Как только он успевал находится в разных местах настолько быстро, хм, — постиронично заметил бунтарь, скрестив руки на груди. Всё равно не стал рассказывать о том, как было по-настоящему. Пусть тоже думают, что убийца был один.       — Говорят, у него был транспорт, — пожал плечами Донни. — Дома у него нашли мотоцикл с остатками крови на колесах. Ну, после экспертизы. Ладно, у нас тридцать минут осталось, давайте не об этом, — тема разговора резво была переведена.       Перед уходом, когда Майк уже обувался, то повторил для Донни, во сколько они будут выходить из дома в аэропорт, чтобы он успел прийти и поехать с ними.       — Я никуда не полечу, если ты меня не проводишь, — потряс он пальцем в шутку. — Так что не проспи, а то ты можешь засидеться.       — Думаю, такое я не просплю, — приулыбнулся Ди, скрестив руки на груди. Конопатый кивает, поправив ветровку на себе, так как на улице так и не стало теплее. И смотрит на Рафа, что стоял чуть левее своего брата.       — Я рад, что мы познакомились с вами, — улыбнулся он шире. — Не помнится, чтобы я ощущал такую странную тягу к новым друзьям хоть раз. Целый месяц приходил, как к себе домой.       — Месяц прошёл быстро, — заметил Раф. — На учёбу не очень хочется.       — А что тебе мешает перейти на заочку, как Донни?       — Моя лень и неспособность учиться дома, — фыркнул тот. — Если я буду учиться из дома, то точно забью. Лучше не рисковать, — светловолосый немного смеётся, после подходит к темпераменту и обнимает его крепко за плечи, став объятым в ответ.       — Надеюсь, время до встречи тоже пройдёт быстро, — они отпускают друг друга, а Микеланджело потрепали по волосам с улыбкой приятной. Он напоследок целует уже Ди в щёку перед уходом, склонив к себе резким движением, после уходит.       Раф вздыхает, поставив руки в бока. Дон, закрыв дверь, оборачивается к нему:       — Расстроился?       — Не знаю, — трёт он лоб. — Я думал, будет всё равно, а теперь всё вообще не так, как думалось в начале. Вообще не так. Всё слишком сумбурно вышло, слишком много за один месяц. Что внутри, что снаружи.       — Мы всегда можем поговорить об этом, если тебя это сильно беспокоит, — Ди приложил руку к братскому плечу. — Или, в конце концов, папе сказать. С сентября у него будет нормальный график и он не будет так уставать и надолго пропадать.       — Нет, папе не надо, — отводит тот взгляд. — Всё в порядке, просто некомфортно, что всё какое-то жутко нестабильное.       — Завтра они улетят, и всё станет опять, как раньше. Ну почти, помимо мелких моментов.       — Всё-таки я был не прав, когда так категорично отнёсся к Майки и его характеру, — усмехнулся бунтарь.       — О чём ты? Что он ребячится много?       — Нет, что он такой... Экстравертный и влияющий на тебя. Прости, но ты раньше был страшно забитый и нелюдимый. Майк тебя откровенно расшатал в этом плане, — очкастик задумывается и немного улыбается довольно.       — И то верно. Я даже не заметил этого.       — Ладно, я, наверное, спать, — отправился тот в комнату. — Помоешь посуду?       — Да. Спокойной ночи, — Ди отправился на кухню, пока Рафаэль уже открывал дверь в свою комнату.       — Ночи.       Парень присаживается на матрас, с тяжестью выдохнув воздуха ноздрями. Глаза сами перебегают с пола ну тумбочку, где в них сразу бросается темная резинка. Сначала в Рафе что-то передёрнуло, он уже взял её и хотел выкинуть в окно, но, когда уже встал и открыл его, понял, что пальцы не разжимаются. Он глядит на неё несколько секунду, медленно закрывая окно, и возвращается на место, продолжая смотреть на подаренный мягкий аксессуар. Холерик надевает его на запястье, а второй рукой прикрывает, оглаживая пальцами. Он считал, что уже все слёзы выплакал, а это чуть душащее чувство в горле из-за кома лишь обманчиво. Но нет, вскоре с глаз покатились слёзы, прыгая с ресниц и лица на руки. Сначала они были обычными, но вскоре горько-горячие. Раф прикладывает руки сжатыми запястьями ко лбу, подтянув ноги к груди. Он несчастно икает и хнычет почти беззвучно, ощущая обжигающее болючее тепло на руке с резинкой. Это так по-идиотски. Ему это делает больно, но в то же время для него это слишком дорогая вещь. По итогу ситуация становится совсем безвыходной. Один из источников колющих воспоминаний необходимо оставить у себя и наслаждаться им ежедневно. Хотелось избавиться от всего возможного, но чувства не позволяют. Разум стремился как можно быстрее освободить хозяина от боли, но желания, эмоции и чувства не позволяли, пытаясь побороться со всем при помощи слёз и пустеющей головы. Ему даже захотелось поехать завтра с ними, но он тут же смог себя вразумить, понимая, что разрыдается точно так же, как только увидит его. Это было не нужно. Видимо, они и правда больше не увидятся... Радоваться или рыдать?       Утром, когда Дон пришёл к чужому дому, они отправились в аэропорт, пока Майк, в своей манере, ему там что-то рассказывал на заднем сиденье. Лео был на переднем и смотрел в окно, никак не обращения внимание на то, что происходило вокруг.       — С вами, кажется, был ещё один мальчик, разве нет? — вдруг спрашивает Бакстер, что был за рулём.       — Он не захотел ехать, — отвечает младший, взглянув сразу же на брата, что даже ухом не дёрнул. Ему самому стало как-то неприятно от осознания этого всего снова, но рослый мягко погладил его по руке, сразу же успокоив. Конопатый ложится на него, взяв обеими теплыми руками чужую прохладную худую.       Осталось лишь дождаться времени посадки, до её не было так долго, поэтому вполне скоро Майки перекидывался последними словами с Донни, а в это время Леонардо стоял где-то в стороне, разглядывая взлётную полосу через панорамное окно, видимо, не собираясь даже "пока" сказать.       — Я напишу, когда мы будем дома. Напомни мне показать мою коллекцию мягких игрушек, — улыбнулся тот, тыкнув высокому в нос. — Чтобы я её пополнил.       — Да, хорошо. Ты сможешь скачать то приложение, о котором я тебе говорил?       — Конечно, я ж мастер фломастер, сразу всё скачаю, вставлю, и будем общаться, пум-пум.       — Майки, — послышалось со стороны старшего, что коротко оглянулся через плечо.       — Да, иду, — голубоглазый тянет к парню руки, чтобы они обнялись. Пообнимаясь полминутки, они целуются на прощание несколько раз, пока Ди первый не отстраняется, погладив чужие щёки большими пальцами. — Я тебя люблю.       — Я тебя тоже, — он целует его в лоб и отпускает. — Хорошего полёта.       — Давай, а тебе хорошего пути домой, — машет он ручкой, когда уже потопал к брату, которого подхватил под руку и уже стал занимать каким-то разговором.       Лео не был разговорчив ни во время перелёта, ни в конце, ни по пути домой. Первым делом, что сделал он, когда они оказались дома, это ушёл в душ, а потом комнату, откуда вынес катаны и положил на своё законное место, смотря на них минут десять безотрывно. Кажется, его вообще ничего не тревожило.       Так и думал младший, ведь он вёл себя точно также всё остальное время до их совместного отпуска: большую часть времени молчал, застревал в додзе. А если у него было плохое настроение, то он тренировался весь день, пока просто с ног не валился, если же, наоборот, хорошее, то он проводил его с Майки. Они готовят какие-то сладости, смотрят мультики или его заплетают, ну и так далее. Всё опять стало становиться, как было до этого.