Не влюбляй меня

      Время шло. Вроде и быстро, а вроде и не очень. Уже был конец осени, мальчики учились в своем темпе, Майк через день говорил с Донни по видеосвязи, пока они вместе что-то смотрели, во что-то играли или просто разговаривали, пока каждый занимался своим делом. Они могли даже молча сидеть, пока один писал домашнюю работу, второй читал журнал.       Но в один вечер конопатый со старшим братом смотрели телевизор внизу. Майки, как бы не старался, не мог не думать об этом. Уже месяц прошел, а Лео будто позабыл, где они были и что произошло. Он мог пожалеть о своем вопросе, но жалел бы ещё больше если бы вообще ничего не спросил.       — Эй, Лео, — присел он поближе.       — Аушки, — сегодня был в хорошем настроении. — Тебе с кухни что-то принести?       — Нет-нет, я хотел спросить у тебя кое-что, — повернул к нему голову младший. — Что случилось между тобой и Рафом перед нашим возращением? Вы даже не попрощались, — бесстрашный взглянул на брата с не пониманием.       — Что ты имеешь в виду?       «Не строй из себя дурака, блин!» — поругался на него в мыслях парень.       — Ну вы же так хорошо общались, да и он тебе, кажется, нравился, а в конце вдруг стало что-то вот... Странно.       — А, это, — словно потерял интерес стал снова смотреть на экран. — Просто короткое знакомство на один раз. Я бы со скуки помер, если бы не нашёл с кем поболтать, пока тебя не было. Не бери в голову, — потрепал он его по макушке и поднялся. — Сделать тебе горячий шоколад с маршмеллоу? — Майки приулыбнулся, смотря вверх, и кивнул.       — Да, пожалуйста.       Когда старший удалился, парнишка очень задумался, что ему не особо свойственно. Пришлось делать выводы из этого короткого диалога.       «Он не договаривает, это очевидно. Ему вроде и всё равно на тот период, но я чувствую, что вот что-то маленькое его ещё цепляет за август, хотя он делает вид, что вообще обо всём позабыл. Я понимаю, что он ушёл, чтобы я не мурыжил его вопросами, но, кажется, ему намного приятнее заботится обо мне и быть дома, нежели пытаться говорить о произошедшем, — он оглянулся в сторону кухни, чтобы убедиться, что старший ещё там. — Пока его не будет дома, нужно будет попробовать порыскать в комнате. Да-а, не очень красиво, но Лео вёл дневники до двенадцати лет, а потом перестал ими делиться. Не верю, что это по причине прекращения их ведения. Там просто то, что я не должен, по его мнению, видеть. А я найду. Я парень мерзкий», — посмеялся он сам себе и довольный стал ждать свою третью часть от литра горячего шоколада.       Всё вернулось на круги своя, так же, как и ссоры старшего сына с отцом на пустом месте. Майк от них не отвыкал, однако всё равно было не по себе, в особенности когда он говорил с Донни по видеосвязи, а на фоне были эти оры.       — Они опять ссорятся? — спросил Ди, что побудило конопатого приподнять наушник, дабы убедиться.       — Ага, — после продолжил тыкаться в игрушку, в которую они вместе играли. — Сильно слышно?       — Ну относительно, — следом разговор ушёл в другое русло, пока где-то на этаже со всей силы не захлопнулась дверь с криками:       — ПО ГОРЛО МНЕ ТВОИ ДЕЛА, ПАПА! — и не менее тихий топот вдоль коридора.       — Вернулся быстро! Как ты со мной разговариваешь??       — А то что? Ударишь меня? Накажешь? Накричишь? Что?       Дальше их было не так слышно, потому Дон прокомментировал:       — Тебе не кажется, что Лео нужен психолог?       — Психолог? — на секунду удивился младший, вспоминая свежий диалог с братом и недавнюю свою попытку узнать чуть больше о том, что было раньше. Да, он уже это сделал, но ещё не поделился даже с Донни. Ему было стыдно рассказывать мысли своего брата, которые он узнал нечестно, но и носить их в своей голове не имело смысла. — Ну... Возможно лишним не было бы, но он не пойдёт. Он мне о своих проблемах сказать не может, а какому-то непонятному человеку... Он на всех докторов и иных работающих людей смотрит не как на специалистов, а как выжимателей денег. Папа так же считает. Мы его почти два месяца уговаривали пойти провериться, когда он резко стал терять вес.       — И что было?       — Я тебе точно не скажу, но если бы мы не давили на него, чтобы пойти, возможно, он бы уже умер, — светловолосый откинулся на стуле и вздохнул, покосившись на дверь. — Он и так был нервный, а после этого так вообще. Может, стоит пойти спросить, всё ли у них порядке?       — Сходи, мне всё равно нужно конспект написать.       — Оки. И кстати. Если мы ближе к ночи будем разговаривать, то напомни мне рассказать тебе кое-что важное.       Они отключились, и Майки сразу вышел, оглянувшись вдоль коридора. Лео, кажется, заперся в комнате и играл на синтезаторе, потому он пошёл к отцу, постучавшись аккуратно.       — Пап? Всё в порядке? Почему вы опять ругаетесь?       — Агх, я не знаю... — потёр тот переносицу, ходя вдоль окна беспокойно. — Возможно дело даже не в сути ссор, а в чём-то другом. Я никогда не был хорош в воспитании детей.       — Ну что ты говоришь? Всё хорошо, — он входит, взяв того за руку. — Может, со временем станет лучше? Невозможно же постоянно ссориться. И Лео тебя любит. Всё бывает, просто... Нервы не к чёрту у тебя, — улыбнулся маленький, Саки потрепал его по голове, фыркнув.       — Твоё общение с новым мальчиком заметно на тебя влияет, ты заметил? Форма речи у тебя немного изменилась, — конопатый улыбнулся довольно, взглянув на стенку, сразу же там заметив кое-что новое среди трофеев.       — Ой, а это что? — очень вовремя к ним приходит уже успокоившийся Лео. Он к ним подходит молча, ничего не говоря.       — Это кулон, который вы привезли из Нью-Йорка, как я просил.       — Хм? — конопатый обходит стол и смотрит на него в упор, что-то пытаясь разглядеть. — Лео, посмотри.       — Что? — подходит старший, так же вылупившись на аксессуар в прозрачном футляре.       — Я его уже видел где-то, — бесстрашный скашивает бровь. — Помнишь? Точно! Да, ты помнишь??       — Я не помню, напомни.       — Ну господи! Ты кроме катан ничего не заметил на той стене?       — Не помню я.       — О чём вы говорите? — подходит глава семьи, взглянув на обоих.       — У папы Рафа и Донни в кабинете на стене висели пары катан, картин и вот точно такой же кулончик. Я особо его рассмотреть не успел, я зашёл и вышел, но...       — Вы видели его??       — Кого, кулон? — склонил голову бесстрашный.       — Нет, причём тут он? Отца ваших друзей.       — Нет, — переглянулись братья, чтобы убедиться, что никто из них не видел. — Он всегда работал и нам не удавалось с ним поговорить даже. А что?       — Ух ты, — кладёт руку Саки на голову, пытаясь переварить и рационально расценить ситуацию, но восторг быстро им овладевает. — Я вам кое-что покажу. Господи, мальчики, вы даже не представляете, что сейчас открыли для меня, — он быстро уходит к стеллажам, начав копаться в полках.       Оба снова переглянулись, но терпеливо стали ждать, пока тот с какой-то книгой не повёл их на первый этаж на диван.       Тот садится по центру, а сыновья — по бокам, пристроившись рядом, чтобы на что-то посмотреть.       — Альбом? — уточняет старший, ему кивают.       — Когда мы с моим братом были вынуждены расстаться, то хватали вещи просто слепо. Мне повезло ухватить наш альбом, — он его открывает.       — Ой-й, это ты?? — тыкнул конопатый в фотографию. — Такой ты ещё маленький, как мы. А это твой брат, да?       — Верно, — улыбается тот. Леонардо молча осматривает фотографию и последующие, не особо что-то ощущая от их вида. — Йоши немного был другого склада ума, нежели я. Он смотрел на клан, как на место совершенствования человека, на путь связи человека и его сознания, нахождение гармонии и подобное, чему бы мы могли научить приходящих, а я же воспринимал клан как источник дохода, бизнес, другими словами. И мы считали, это будет идеальный союз, клан был бы идеален со всех сторон, я до сих пор считаю так, но не вышло, — вздохнул он и перелистнул страницу. — Не знаю, что нас дёрнуло, но мы очень хотели начать с чего-то малого. Понимали, что у нас не будет прямых наследников, потому взяли детей из детского дома, — Лео с Майки переглянулись в очередной раз и посмотрели на следующую фотографию, которую открыл Саки. — Возможно, ваши друзья, это ваши сводные братья.       — ЧТО-О?? — схватился за чужую руку младший, затряс её. — Ты серьёзно?!       — Кажется, да, пф... Сам посмотри, — он достал одну фотографию из лоточка, чтобы они её разглядели.       — Ай-й, Лео, смотри-и, это Донни, — тыкнул он в мальчика в очках. — Такой маленький, я не могу-у. А вот Раф. Вы за ручки с ним держитесь, — посмеялся он, пока внутри появился трепет. Может, ещё не всё потеряно? Это заставило его глаза гореть. На этих фотографиях и последующих Лео и Раф будто специально всегда были рядышком друг с другом, несмотря на то, что они все были вчетвером запечатлены. Невооружённым глазом видно спустя года их маленькую нарастающую связь, исходящую из взаимного комфорта рядом друг с другом. — Покажи ещё нас! — отец послушно перевернул страницу, от которой голубоглазый просто экстазно свалился на спину, замахав ногами, после снова резко сел, сам вытащив фотографию. — Ай-й! Смотри какой он хороший! В детстве Ди был щекастиком ещё тем, хех. Милота. Лео, а ты чего ничего не говоришь? — они оба взглянули на отозванного.       Парень сидел с таким лицом, словно увидел не старые фотографии с детьми, а кучку трупов. Иначе нельзя было объяснить этот страшный напуганный шок в глазах. Он даже рот рукой закрыл, метая взгляд с одной фотографии на другую, пока его сердце колошматилось. В нём что-то резко перевернулось, стало так тошно и неприятно, аж защемило в груди. Он не знал, как стоит реагировать. Откуда ему было знать, что Рафаэль с Донни тоже часть их семьи? Это совершенно всё меняет. Нет, его волновало не то, что он влюбился в "брата", его беспокоило совершенно иное.       — Лео?.. — уже слегка с переживанием снова зовет его конопатый.       — Простите, — быстро вскакивает и уходит наверх, чуть не спотыкаясь на лестнице, так как голова закружилась. Парень убегает в комнату, присев с тяжестью на кровать и вздыхает, приложив ладонь к лицу.       Всё резко поменялось из-за этого, какое тупое чувство неожиданно появилось в груди. Стало сразу ясно, чего именно: стыда. Вот он не рассчитывал на подобный поворот событий, который станет вызывать не только вышеупомянутый стыд, но ещё неприязнь к самому себе и противоречивые вопросы. Как-то бросить совершенно незнакомого человека (относительно) и также грязно поступить с кем-то когдатошним родным человеком не укладывалось у него в голове. Одной мысли сравнения Рафа и Майки уже хватало, чтобы вызвать головную боль. Эгоистичное подсознание пыталось заставлять его жалеть себя в этой ситуации и выгораживать:       «Ну я ведь этого не знал! Не моя вина, что он так глупо поверил первому встречному, явно не моя. Если бы он был осмотрителен, то было бы проще. Агх... Я просто... Делал, что хотелось, вот и всё, это Раф наивный, а не я жестокий».       Но чем дольше он сидел на месте, вспоминая всё происходящее, становилось только хуже. Стал бродить по комнатке вокруг кровати, затеребив нервозно руки, пока его передёргивало время от времени по всему телу. И не от ноябрьского холода. Пока он бродил, то встал у окна подышать, открыв автоматические окна и облокотившись на подоконник, пытаясь не сойти с ума от противоречивости, что разрывала ему голову. Из-за ветра снаружи раздувает некоторые вещи, которые он переставил сюда, чтобы на столе не было беспорядка. Большая часть это были всякие листки и черновики, а может, подарки в виде писем. Этой стопке не один год, потому Леонардо быстро всё подымает и кладёт обратно, но и смотрит на сверху лежащий небольшой сложенный листок. Он его открывает. И, возможно, зря, потому что ему снова стало резко плохо.       «Кого я обманываю? Себя... Всех вокруг, я уже сам не понимаю, какой я человек. Неужели я действительно такой урод? Мне просто... Я... Я лишь отношусь так, как хочу к тем, кого и правда люблю. Меня никогда не волновали другие люди, отец всегда говорил, что либо тебе сделают больно, либо ты... — он сжимает рисунок, когда в голове возникает неудержимый вопрос: — А Раф-то мне что сделал? Я... А... — у Лео просто ломается программа в голове. Крыша едет, всё становится каким-то непонятным, двух- или трёхсмысленным, он пытается по своей старой натуре оправдать, выгородить, успокоить, но разум больше этого не выдерживает, чувства больше не могут молчать: — Моральный урод...» — ему даже хочется плакать, но слёз нет. Он смотрит на несчастный рисунок с расцветающей сакурой, восходом солнца и морем. И как ему от этого тошно. От всего вокруг теперь.       Не стоит думать, что это он только сейчас прозрел. Вовсе нет. Он думал об этом на крыше, он думал об этом перед отъездом, он думал об этом в самолете, дома, в додзе, перед сном, за завтраком, да постоянно это крутилось в его бедной голове, но он так крепко всё это держал в удушающей узде, что продолжал себя назойливо выставлять ни в чём не повинном кроликом. Получается, Донни с Рафом не просто какие-то мальчишки, не просто случайно попавшие под руку бедолаги (точнее один) — это всё огромная страшная шутка судьбы, которая так пнула Лео под зад, что выбила ему позвоночник к чертям собачьим. Его сознание переворачивалось всё больше, сдвиг за сдвигом открывал ему глаза всё больше.       Он закрывает рот рукой снова и садится на корточки, второй рукой сжимая край подоконника. Ему так хотелось теперь... Ну, не вернуть, всё как было, это слишком наивно, но хотя бы сказать, что ему жаль. Да, это всё ещё лицемерно, ведь, если бы не случилось подобного раскрытия фактов, вряд ли бы он задумался о таком.       Неожиданно его стала наполнять злость. На себя и на отца. Он хмурится, выпрямившись. После быстро выходит из комнаты, прихватив из-под кровати газеты, обращается к папе прямо на лестнице, пока спускался. Те всё ещё рассматривали фотографии.       — Помнишь, я тебе звонил и рассказывал о ситуации с футом?       — Ты опять об этом? — уже не так довольно выдохнул Саки. — Не верю я в этот бред.       — Сам посмотри. Ты просил доказательства, ведь родному сыну ты не веришь, — он суёт тому в руки газеты, где статьи пестрят новостями о грабежах и обманах. Отец внимательно вчитывается и чем дольше читает, тем больше хмурится.       — Ты точно уверен, что это правда?       — Да! Если тебе станет проще, то именно семья Йоши и сам он пострадал от этого, я тебе говорил. Это не шутки, мне самому неприятно, но если мы оставим проблему не доведённой до конца, будет ещё хуже.       Пока эти оба разговаривали, Майки держал альбом, смотря то на папу, то на слегка переменившегося брата. Он опускает взгляд в фотографиям и немного улыбается. Все были такие милые и очаровательные. Жаль, что потом идут фотографии его с Лео, ведь в этот момент они уже были вынуждены разделиться из-за пожара в клане. Даже здорово, что они так друг друга по случайности нашли. А ещё это всё повлияло на Лео, что не может не радовать. Хочется всё разболтать Донни как можно скорее, но он не будет, ведь глава семейства говорит следующее:       — Завтра... Нет, сегодня. Сегодня мы летим в Нью-Йорк, — резко поднимается. — Сообщу бакстеру, чтобы наш приезд не был неожиданным.       — Дядя Стокман будет рад нас видеть. Мне показалось, что ему немного одиноко в таком большом доме, — улыбнулся младший и поднялся, встав рядом с Лео, что коротко на него взглянул, после на отца.       — Собирайте вещи, — тот удалился. Оба брата переглядываются. Конопатый трётся на плечо старшего щекой, улыбнувшись счастливо. Тот его мягко гладит по плечу, приобняв заботливо без слов.       — Для Донни будет сюрпризик! — посмеялся он и убежал наверх. Леонардо проводил его взглядом, после снова стал смотреть прямо, пробубнив себе под нос:       — Да, для Рафа тоже...       Так как им до вылета было ещё рано, конопатый присел снова поговорить с Ди, что сразу же заметил чрезмерное довольное личико у своего партнёра.       — Даже боюсь представить, что тебя так развеселило, — фыркнул тот, собирая тетрадки в ровную стопку.       — Потом расскажу. Я не надолго присел. У нас завтра семейное дело, так что рано уйду спать, — немного слукавил тот ради сюрприза. Он косится на дверь, делает чувствительность микрофона побольше и садится к нему ближе. — Я хотел тебе кое-что рассказать важное, помнишь?       — Да. Помню. О чем?       — Пока Лео не было дома, я втихаря пробрался к нему в комнату и смог откапать его старый дневник. Там было не так много, как я рассчитывал, но уже немного информации. Он его вёл с двенадцати до тринадцати лет.       — И что ты там вычитал?       — Честно говоря, большая часть довольна пуста в том плане, что там ничего не происходит особо. Он только жалуется на кошмары и всякие неприятные предчувствия. А вот на последних страницах уже начинается то, о чем мы с тобой говорили в первые дни.       — Угу-м.       — Там он написал, что папа впервые очень сильно на него обозлился за какую-то мелочь, за этому ему хорошенько прилетело. Потом немного описывает свой страх о его разочаровании, а ещё, что замечает, как часто тот хочет замахнуться и злобно смотрит. На другой странице он жалуется на сильную усталость после тренировки, потому что на ней присутствовал папа и, видимо, он пытался максимально его впечатлить, но положительной реакции не заметил в свою сторону.       — Знаешь, это явно очень похоже на начало, потому всё такое разгоночное, тебе не кажется?       — Да, наверное. Меня, единственное, напрягает, что я ничего подобного не помню. Только мелкими вспышками, а так всё как в тумане.       — Не буду пока говорить свои выводы, они слишком поспешны. Если зимой приедешь, то будет чуть легче об этом поговорить.       — Что значит "если"?? Конечно приеду! — улыбается он и крутится на стуле. — Я та-ак по тебе соскучился, — хихикает он и тыкает в экран. — Через камеру ты совсем не такой, как в жизни.       — Да, камера искажает, как и микрофон.       — Мой ты умненький, — машет Майк ногами под столом.       Они ещё немного говорят, но вскоре расходятся, пожелав друг другу сладких снов.       Пропустим часть непосредственного перелёта и этих вещей, когда они оказались в Америке, в доме. Младший сходу обнимает Бакстера, что, кажется, рад их видеть. Саки с учёным садятся поболтать на кухне за чаем о своём, поэтому до вечера им нужно себя занять, так как скорее всего Йоши ещё на работе. Конопатый сразу плюхается на диван, чтобы посмотреть телевизор.       Лео уже которые часы думает обо всём. Это его даже немного размаривало, ведь почти десять часов он обдумывал одни и те же фразы у себя в голове, вспоминал самые неприятные события из своего прошлого, которое так яростно хочет разузнать братец. Он всё прекрасно помнил, это позволило ему сделать о себе кое-какие выводы. Неутешительные выводы. Его безумно расстраивало теперь всё касаемо себя и его личности. Прокручивая в голове каждую заковырку, он полностью принял тот факт, что такого ужасного человека ещё поискать надо. За что его брат-то любит? У него не было сил обдумывать ещё и это, так что спросил почти сразу прямо во время рекламы:       — Что? — переспросил его младший, посчитав, что ему почудилось.       — За что ты меня любишь?       — А... Какой-то странный вопросик, не находишь? К чему ты это?       — Не задавай ещё больше вопросов от моего, просто ответь, как есть.       — Ух... Ну ты же мой брат, ты много для меня делаешь. А ты почему меня любишь? Не думаю, что ты сможешь сразу и точно ответить на этот вопрос. Но с тобой я чувствую себя в безопасности и комфорте. Хоть многие действия и взгляды твои меня не устраивают, но это ведь взаимно и это нормально. Я хочу, чтобы ты был счастлив, а для этого тебя нужно любить. Пхпх. Лисёнок, я не знаю, как тебе дать точный ответ, любовь вещь очень сложная, на то оно и чувство. Любовь объясняется любовью. Нежностью, лаской, заботой. Я тебя люблю, потому что знаю, что я чувствую это. Нельзя любить за что-то. Несомненно есть факторы, которые делают твою любовь ко мне наиболее приятной, но это всё косвенное.       — Хм... — Леонардо скрестил руки на груди, отведя взгляд. — Ты считаешь меня хорошим человеком?       — Да, — улыбается тот, что удивляет длинноволосого ещё сильнее. "Да"? — Конечно, безусловно. Просто тебе есть, над чем поработать, а так ты очень хороший. Тебе стоит, например, больше поработать над своей эмпатией.       — Я приму к сведению, — кивнул тот, явно слегка успокоившись. — Спасибо большое.       — Обращайся.       Лео удалился в комнату, где упал на кровать спиной и с тяжестью вздохнул. Кошки на душе скреблись, а ему даже самому себе было стыдно на это жаловаться. Как-то быстро всё переменилось в его отношении к миру, людям и себе. Хотя, в то же время, а как оно ещё должно было произойти? Возможно, если он объяснится перед Рафом, которого так сильно обидел, то, может, станет легче? У отца пока здесь две цели: встретиться с братом, разобраться с делами фута. У Майки всего одна — это Донни. Ну а Лео и не знал особо, что ему делать. Нет, он примерно понимал, но как именно это устроить не было и мысли. Для него единственный шанс доверия три месяца как порван, потому нужно будет надеяться на случайность. Наверное, его ненавидят очень сильно...       А что же Раф? Он свыкся с этим фактом довольно быстро. Ну, если месяц считается коротким периодом. Весь первые учебные дней тридцать ему было тошно смотреть на парочки, потому он быстро раздражался, словно с пустоты. Он страдал от эмоциональных качелей, желаний разнести всё вокруг и заплакать, когда уж сильно накатывало. Из-за этого темперамент страдал от недосыпа. Короче, одним вечером он не отделался, а мучился хорошее количество времени. Потом стало отпускать, но в памяти всё стояло очень свежо. Каждая фраза, каждая незаинтересованность в голосе, каждый взгляд он запомнил досконально, что только делало ему больно. Хотя оставленная для него резинка стала ассоциироваться с чем-то относительно приятным, ведь он её получил раньше. Ему нравилось теребить её в пальцах, нюхать, так как в неё просто впился запах волос. Короче говоря, у него своих непоняток тоже хватало, но он не страдал так яро у всех на виду.       — Ты будешь у себя? — заглянул он к отцу в комнату. — Я пойду поработаю.       — Да, хорошо, сынок.       Холерик спустился по привычному пути вниз и встал за стойку, по пути за ним пошла кошка, что запрыгнула на любимую свою лежанку на стойке, подставляя пузико для поглаживаний. Рафаэль медленно её гладил, она всегда его успокаивала, даже когда просто тёрлась рядышком. Это делало легче в сентябре. Но сейчас уже ноябрь, до декабря рукой подать.       Донни вдруг выходит из стеллажей, что-то читая. Задира слегка удивляется.       — Я думал, ты наверху.       — Да мне тут кое-что нужно прочитать... — он подошёл, взглянув коротко на мурлычущую кошку. Бунтарь взглянул на название и выпрямился, вопросительно изогнув бровь.       — Психология? Чего это ты вдруг?       — Да просто, — он быстро пролистал некоторые главы, которые не были ему нужны. — Я пойду наверх, если что — зови.       — Ага.       Через минут тридцать дверь раскрывается так быстро, что он даже не понял, что это человек забежал, а не сквозняк пробил. Но стало ясно, когда у него на шее повисла светлая башка.       — Ух, бля, — чуть не свалил тот, придержав того.       — Рафи-и! Удивлён?? — посмеялся тот, подняв голову довольно.       — Я был бы приятнее удивлён, если бы ты не попытался выбить нашу дверь. Что ты тут делаешь?       — А тут такая новость интересная — упадёшь! — он крепко его сжимает на несколько секунд в приветственных взаимных объятиях.       Следом заходят уже остальные. Раф полагал, что Лео не будет, хотя, возможно, и хотел его увидеть. И одновременно не хотел. Как мы знаем, он тоже пришёл. Они почти тут же встречаются глазами. Холерик реакционно хмурится, понимая, что обида в нём закипает с новой силой, но, что его слегка смягчает, бесстрашный отводит стыдливо взгляд. Он что-то совсем тихо говорит отцу, что сразу смотрит на Рафа, которого уже держат просто за руку в предвкушении. Бунтарь только сейчас наконец-то замечает высокого, можно сказать огромного человека с очень бросающимся ожогом на лице. И до него доходит, что это их отец. Папой ему его назвать тяжело, несмотря на относительно мягкий взгляд. И с этим махиной спорил и ругался Лео в полный голос? Да он по голове треснет и уже можно гроб заказывать. Честно, Раф на секунду испугался.       — Прощу прощения, что мы так резко явились, но твой отец дома?       — А... Да... Он наверху, — взглянул он коротко в сторону потолка. — Но лучше пройти через подъезд.       Майк тащит Рафаэля за собой, остальные идут следом, поднимаются на этаж выше и входят. Здесь уже конопатый отпускает бунтаря, залетев в гостиную, где запрыгивает уже на Донни с бо́льшим упором, что тот просто чуть ли не падает на диван, но успевает его удержать на себе на спине. Пока голубки перекидываются милыми словечками удивления и поцелуями, Саки смотрит на Рафа, что сразу же это чувствует и показывает на дверь кабинета/комнаты папы. Тот идёт туда, из-за чего в коридоре на одной линии остались стоять они вдвоём, одновременно переглянувшись опять. В этот раз они были намного ближе, потому холерик сумел увидеть чужие синяки под глазами от систематического недосыпания, которые до этого старательно были спрятаны. Так он выглядит даже искренне и натуральнее. Но, тем не менее, он скрещивает руки и делает шаг в сторону подальше, наступив нос.       — Кое-кто говорил, что я его больше не увижу, — медленно проговорил брюнет.       — Я помню, — не таким выразительным тоном отвечает Лео, сложив руки перед собой в замок. — Просто сделай вид, что меня здесь нет, ладно?       — М, как ты? Я так не умею, — прорычал он. Разговор дальше не пошёл, да и стало интересно, что вообще происходит.       Майк с Донни подошли, взглянув в кабинет, после первый улыбнулся счастливо и подошёл к остальным ближе. Вскоре остальные двое выходят, видимо решив оставить свои искренние радости друг другу вне чужих детских глаз.       — Рафаэль, Донателло, возможно, вы помните, как я рассказывал о своём брате, — показал он ладонью на стоящего рядом. — Пожалуйста, познакомьтесь, Ороку Саки, мой сводный брат.       — Так... И это что-то значит теперь? — склонил голову холерик. — Я может, один чего-то не догоняю.       — Майк, ты взял его? — обращается Саки в сыну, который закивал и достал из-под свитшота альбом. Как он там так долго держался и не был замечен?       — Во! — он идёт к дивану, остальные трое идут следом, хоть Лео и не очень спешно перебирает ногами. Они втроём присаживаются на диванчик, младший в центре открывает его довольный, вот-вот взорвётся.       Лео стоит возле арки, где остановились два взрослых. Пока те осматривают первые фотографии. Вдруг к нему немного склоняется Йоши, отозвав таким по-домашнему приятным голосом:       — Ты не хочешь с ними посмотреть?       — Нет, — смотрит он вниз. — Я насмотрелся, спасибо, — без иронии отвечал парень, убрав руки за спину, как-то поникше. — А Вы почему не смотрите?       — Я потом взгляну, чтобы им не мешать, — объясняет тот и выпрямляется. Лео молча стоит несколько секунд и удаляется в сторону выхода.       — Ты куда? — обернулся Саки, последовав за сыном. — Тебе не хочется побыть с семьёй?       — Я домой хочу, — обувается он и поправляет обувь.       — Как домой? Мы же только пришли, ты никуда не пойдёшь, — догоняет его отец, прихватив за плечо ближе к локтю. Лео взглянул в сторону гостиной, посмотрев на Рафа, что также смотрел на него с не совсем ясной эмоцией. Вроде был озлоблен, а вроде заинтересован. Ему сразу стало некомфортно от этого взгляда, поэтому он быстрее выдёргивает свою руку, нажав на ручку.       — Я сказал: я домой.       Когда парнишка спешно удалился, Йоши подошёл к брату, приложив руку к его плечу:       — Саки, можно тебя на минутку? — и они удалились на кухню. — Я не хочу тебя упрекать, однако меня очень беспокоит состояние Леонардо. В особенности на фоне Микеланджело.       — Что ты имеешь в виду?       — Что у мальчика явно какие-то личные проблемы, в то время как у другого их нет от слова совсем. Не хочу говорить без доказательств, но он словно постоянно в каком-то странном состоянии.       — Ничего подобного, он просто очень избалован деньгами и моим вниманием, вот и всё. У меня нет столько времени, чтобы следить за каждым их шагом, мыслью и так далее.       — Что ты такое говоришь? — искренне удивился собеседник. — Он же твой ребёнок. Наш, по сути. Мы взяли их всех вместе, чтобы им не было одиноко, чтобы не было борьбы за "родительскую" любовь, ведь их четверо. Как так вышло, что один вырос таким же, как ты говоришь, избалованным, но совершенно открытым и свободным, а второй нервным и скрытым? Он не выглядит, как избалованный любовью, в совсем наоборот.       — Это... Я не знаю... — поставил тот руки в бока. — Я не умею воспитывать детей, ты это знаешь, я так и не научился. Я не знаю, делал ли я все правильно, как нужно было все это делать и так далее. Я пытался сделать так, чтобы они могли о себе позаботиться, защититься и обеспечить себе счастье самостоятельно.       — А как же окружающие их люди? Ты хоть пробовал их научить тому, что нужно развивать в себе человечность и эмпатичность? У Микеланджело с ней проблем нет, от него как веяло этой добротой, так и веет. Но Леонардо я совершенно не узнаю, — с грустью замечает говорящий. — Он совершенно не тот мальчик, которого я видел столько лет назад.       — Что ты хочешь в данный момент от меня?       Рафаэль, что попросил остальных приостановиться, поднимается и тихо подходит, встав за стенкой возле кухни, чтобы подслушать разговор двух взрослых. Справедливости ради, не одного его одного интересовала тема их разговора.       — Я лишь хочу, чтобы ты сказал, что произошло за то время, пока ты их воспитывал. Какими методами и как мы можем ему помочь, пока не стало слишком поздно.       — Йоши, я понимаю твоё отношение к детям, но такое чувство, что ты мне не доверяешь совершенно. Они уже не маленькие, чтобы контролировать каждый их шаг. Моей вины нет, что что-то происходит в его личной жизни.       — Саки, — кладёт он руку брату на плечо. — Я полностью тебе доверяю, но каждый из нас совершает ошибки, намеренно или нет. Последствия не пропадают просто в воздухе. Ты это понимаешь.       — Понимаю.       — Я вижу, что ты их любишь, а они любят тебя, но даже я совершал ошибки в воспитании мальчиков.       — Ты? Пф, не смеши меня. Что ты-то такого мог сделать?       — Неприличное количество времени сваливал любую возможную вину на Рафаэля, так как исходил из его вспыльчивого характера.       — Не вижу нелогичности в твоих выводах.       — Я мыслил глупо и лениво. Нужно было разбираться в каждый ситуации подробно, а не бездумно вешать на собственного ребёнка клеймо. По этой причине он долгое время сдерживал свою злость, прятал свои эмоции. С этого сентября всё немного изменилось по какой-то причине. Что ты мог сделать, что могло повлиять на Леонардо? Только честно, это важно. Им ещё предстоит почувствовать себя семьей друг друга. Наши ошибки и несогласованность не должны этому мешать, — видя сомнение на лице собеседника, Хамато говорит убедительнее: — Ты можешь мне доверять. Помнишь?       — Конечно, — склоняет тот голову и вздыхает. — У нас были тяжелые периоды в основном из-за меня и моей работы. И это не очень хорошо складывалось на Лео. Только на нём.       — Что именно?       — Этот разговор не для кухни, — сделал тот шаг к выходу, потому Раф не придумал ничего лучше, как завалится в ближайшую дверь, а это был туалет, который он оставил приоткрытым, чтобы слышать дальнейший диалог. — Предлагаю это обсудить позже, когда я разберусь с тем недоразумением, из-за которого вы пострадали.       — Ты про грабежи?       — Да. Я настолько не хотел в это верить, что Леонардо пришлось мне пихать газеты в лицо и заставлять. Короче говоря... Мне всё ещё тяжело в это верится. А почему ты никак не подал жалобу в филиал? Она бы дошла до меня.       — Мне было совершенно не до этого. Да и я разве знал, что ты решишь назвать клан "Фут"? И что он так разрастётся? Но я рад, что ты сможешь что-то с этим сделать.       — Безусловно, я не оставлю это просто так. В особенности, если была задета честь нашей семьи.       — Какой у нас план действий на ближайшее время?       — Если мальчики точно будут чувствовать себя комфортно друг с другом, то вы всегда можете приезжать к нам, Лео с Майки могут оставаться здесь, они на домашнем обучении. Кстати, — тот поднял сумку с пола и достал оттуда конверт, что был отдан брату. Йоши заглянул вовнутрь, слегка опешив.       — Саки, я не могу принять их. Слишком много.       — Прекрати, не строй из себя сейчас ничего. Я не спрашивал, нужны ли они тебе. Просто возьми и пользуйся. Мы семья, так что не капай мне на мозг своими недотрогскими повадками. Ты сам не попросишь, так что вперёд, они твои.       — С ума сошёл.       Наконец они вышли в гостиную. Раф вздыхает и закрывает дверь, присев на крышку унитаза. Теперь ему до жути интересен рассказ Ороку о том, почему Лео такой. Что интересно, он заметил похожую модель разговора у этих двоих. У Саки с сыном, который так спешно удалился. И отмазки похожие... Кстати, а он так быстро убежал по причине какой? Со стыда сгорал или ему было противно находиться с ним?       Лео же действительно было неприятно в данный момент попадаться на глаза Рафаэлю, что так внимательно на него смотрел, словно ожидая его ухода. Он совершенно не хотел сейчас думать о том, как стоит себя вести, хотелось привести мысли в порядок, пока остальные будут заняты. Всё последующее время будет окутано тревожностью и волнением за предстоящий разговор, который даже может не состояться, если его уже возненавидели настолько, что не желают и знать о существовании. Он надеялся хотя бы на пять минут поговорить с глазу на глаз, чтобы признать свои ошибки. Хотя бы попытаться что-то сделать.       Ему не хотелось быть отделённым от семьи, Майки будет приятнее общаться с ними: со спокойными, открытыми и заботливыми новыми братьями. Если так пойдёт, то эта троица всегда будет вместе, а на него — всё равно. Ему не хотелось быть одному, ему хочется исправиться, но уже дрова наломал. Младший братик не будет идти к тому, с кем ему некомфортно, где он не чувствует постоянство и приятные эмоции, он будет там, где ему поистине хорошо. И это точно не с ним. Если Лео хотя бы попытается улучшить отношения с Рафом, то, возможно, всё станет лучше.       Однако пока он об этом думал, то понял, что опять всё вывернулось не в ту сторону.       «Я хочу объясниться перед ним, сделать лучше для него, не для себя. Неужели я не могу беспричинно что-либо сделать, я обязательно должен выискать выгоду? Я не хочу, я этого не хочу... — давно утонув в своих мыслях, Лео приковылял к дому и вошёл, сразу направившись в свою комнату, где и засел. Ему снова было до ужаса тоскливо и неприятно горько на душе. — Он точно меня ненавидит... — бесстрашный взял рисунок с тумбы и стал просто смотреть на него столько времени, пока ему не стало хоть немного легче внутри. — Но я не виноват... Полностью, я имею в виду. Я поступил ужасно, но не просто так», — успокаивал он себя как мог, отложив бумажку и, поставив ноги на кровать, уткнулся в них лицом, обняв. Ещё парень был уверен, что Майки останется там, а отец придёт и будет расспрашивать его о произошедшем. Даже тошно стало как-то. Он чувствовал, что вряд ли всё это хорошо для него закончится, и сейчас он будет расплачиваться за всё своё дерьмовое поведение.