Не влюбляй меня

      Саки какое-то время отсутствовал, только вечерами приходил в квартиру над библиотекой, где чаще всего видел всех троих, кроме старшего сына. Он видел, что Йоши это тоже беспокоит, так как для него это было недопустимо. Ороку бы не вмешивался, ведь ему присуще индивидуалистичность в своих делах и личной жизни, он не стремился никогда к огромной взаимосвязанной структуре семьи, в то время как брат — наоборот. Судя по всему, Майки его позиция ближе, а вот Лео больше проникся отцовской философией. И по итогу всё вышло совсем не так, как должно было.       — Нам нужно это обсудить, — были обе главы семьи в комнате у Хамато. — Что произошло, когда нас разделил пожар?       — Первые года за ними смотрел по большей части не я, а мой хороший друг. Я к нему сейчас и ходил последние дни, к слову. Потом, когда всё стало лучше и мы позволили себе купить отдельный дом от нового клана, я стал заниматься их воспитанием сполна. Но некоторые ситуации не позволяли делать это правильно, так скажем...       Речь шла о тех периодах, когда мальчикам только-только исполнилось двенадцать лет, для Саки же это был тяжелый момент, ведь решалось, пойдет ли дело в гору или прогорит. Потому он был на постоянном стрессе и нервяках, что сказывались на детях.       — Подожди тут, ладно? — шепотом попросил Майки Лео, оставив братика возле приоткрытой двери. И вошел в кабинет отца, слегка приулыбнувшись. — Пап, ты не занят?       — Занят.       — У нас есть маленькая просьба, это быстро.       — У меня сейчас нет времени на ваши глупости. Это не подождет?       — Ну, через час придёт учитель по пению, и мы подумали... Не мог ли ты позвонить ему и отменить сегодня или перенести на завтра, мы хотели бы сходить на день рождения друга и...       — Лео, сколько раз мне говорить — сначала все дела, а потом развлечения?? — повернулся тот на кресле. — Дела это приходящее и уходящее, время нужно тратить с умом. Что, ты уже выучил всю нотную грамоту? Уже умеешь брать высокие ноты? Я пока подобных успехов не наблюдал за тобой, — поднялся отец с места и стал подходить.       — Но мы ведь ненадолго, да и завтра...       — Никаких "завтра". Всё чётко по расписанию. Так сложно слушать меня?! Мне вас, двоих, оболтусов хватает уже с головой. Вам и еду готовят, и кровати застилают, убираются в комнатах, даже репетиторы по языку и пению ходят, а вам бы развлекаться!       — П-пап, ну ничего страшного не случится. Обещаю, мы всё наверстаем, правда!       — И слышать не хочу.       — Ну пожалуйста, — стал он идти за ним, в надежде надавить на жалость.       — Я сказал — нет.       — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!       — Нет! — ещё громче обычного крикнул и даже не заметил, как со злости ударил мальчика прямо по лицу. — Видишь, до чего ты меня доводишь уже?! Хватит мне мешать, я занят!       Лео совершенно не ожидал, что его так больно стукнут, ещё и по щеке, что он чуть не свалился с ног. Постояв несколько секунд в полном недоумении, он смотрит на отца. Испугавшись получить второй раз, уходит, прижимая ладонь к щеке.       — Лео, всё в порядке?? — чуть ли не плача спрашивает младший. — Тебе больно? Дай посмотрю.       — Нормально, — слегка приулыбнулся тот, когда братик стал гладить его покрасневшую щёчку. — Ты можешь сходить на день рождение, если хочешь.       — А ты? Папа же запретил.       — Он запретил только мне, так что... Если ты сходишь ненадолго, ничего не случится. А я пением позанимаюсь.       — Точно? — он его обнимает, прижавшись крепко. — Прости, что так получается... Я тебе что-нибудь принесу.       — Всё в норме, не переживай.       Лео не думал, что такое повторится, так что долго расстроен не был, но, к сожалению, когда Саки был наиболее зол на ту или иную ситуацию, в целом загружен работой, переживал за фирму — он мог ненамеренно распускать руки. Причём не только на сына, а ещё и на работников дома.       Старший очень не хотел, чтобы Майки это видел или слышал. Например, Леонардо один раз поднимался по лестнице на второй этаж и услышал, как отец набирает громкость крика по какой-то очередной причине. Поэтому мальчик быстро заходит в комнату к конопатому и сходу надевает ему свои наушники, в которых ходил.       — Что такое? — младший читал комикс на кровати, потому поднял голову к неожиданно пришедшему брату. — Хочешь, чтобы я твою музыку послушал? — улыбнулся.       — Да, потом расскажешь, как тебе, — сделал он чуть погромче, а сам встал, выглянув в коридоре, где услышал неприятный шлепок. Он сам дрогнул и вошёл обратно, закрыв дверь и тяжело вздохнув. Леонардо сам стал сильно волноваться за всё вокруг: за мнение отца о нём, за самого отца и за Майки. Ему бы не хотелось, чтобы его тоже ненароком ударили.       По итогу Лео мог получить за всякие глупости, причем потому, что просто оказывался, по сути, под рукой. Может, Саки стали раздражать собственные дети, может, нервы и правда были уже ни к черту и прогрессирующая болезнь не давала ему спокойно оценить ту или иную ситуацию. А может, всё сразу.       Тем не менее, мальчик один раз случайно ругнулся, когда у него пролился чай на недавно вымытый пол:       — Да блять... — вырвалось у него не намеренно, за что сразу поплатился, ведь ему прилетел хорошенький шлепок ладонью по губам, что он уронил всю кружку и разбил её, схватившись за рот, губы которого загудели от боли. — Ай...       — Ты откуда такие слова знаешь?? — а потом стукнул по руке, под затылок. — Ещё и разбил. Думаешь, если меня нет рядом, то я ничего не слышу? Ругаться нельзя, не позорь нашу семью перед окружающими.       — Зачем так бить? Мне же больно...       — А тебя что, одного бьют? Несчастный, меня тоже били и всё нормально. Больно ему... А мне ушам больно от твоих матов. Не смей больше ни одного матерного произнести, пока я жив. Убирай за собой, матершинник, — подтолкнул отец сына слегка в плечо к осколкам.       — Ладно...       Волшебным образом Лео удавалось по сути скрывать об младшего, что его бьют так часто.       Даже когда старший приходил с заметными синяками на руках и шишками, а братик обращал на это внимание, практически тыкая в больные места, он пытался максимально ему соврать, обвиняя во всём свои тренировки, падениями с кровати, удары об углы и полки. И ему верили.       Это не назвать прям избиением, никто его намеренно не ставил и не лупил, только один раз, когда он плохую оценку получил за итоговый тест. И это было не часто, не каждый день, не каждую неделю. Но было и запоминалось очень сильно. Это настолько отразилось, что он стал сразу закрывать голову руками, когда тот замахивался.       Когда в один день, уже после лечения и нормализации морального состояния Саки, Лео подошёл к нему, отыскав в спальне возле книг.       — Пап, хочешь пиццу? Майки заказывает сейчас.       — Нет, спасибо, я не голоден, — тот потянулся рукой до верхней полки, но краем глаза увидел, как сын как-то резко отпрянул в бок. — Ты чего? — достал он книгу. Тот растерянно побегал глазами и мазнул вяло рукой.       — Нога подкрасилась, всё в порядке, — он удалился быстро, сразу ощутив как сердце застучалось и на секунду стало неприятно. Такого рефлекса Лео себе очень не хотел.       Помимо ударов на себе Лео приходилось наблюдать нервные срывы отца, который со злости ломал вещи, бил по стенам, которые потом заделывали, психовал на всё вокруг. Микеланджело он намеренно выгонял на улицу гулять, когда предчувствовал нечто плохое. И каждый раз угадывал, пытаясь его самостоятельно успокоить, но мог и получить, как и обычно.       Он думал, что всё пройдет бесследно, но он даже не заметил, как из такого же ребёнка, как Майки, превратился в небольшую копию своего папы: единоличного, умалчивающего и серьёзного парня, который доверяет только себе, ведь все хотят его надурить, который стремится к любой возможной для себя выгоде и систематически врёт по поводу и без.       Ороку Саки стыдливо отворачивает голову, скрестив руки на груди.       — Ты его бил?? — был в шоке тот, у которого в голове не укладывалось. — Саки!       — Я этим не горжусь, ладно? Я не хотел бы этого допустить, но оно как-то само... Я себя не контролировал, я не знал, что мне нужен был терапевт.       — Я понимаю, но это не освобождает тебя от ответственности за это. Посмотри, что ты наделал. Ты хочешь, чтобы он стал всем тем плохим, что ты вложил в него?       — Конечно нет! Йоши, я... Агх, это слишком сложно. Что я могу сделать теперь?       — Уже поздно воспитывать, но тебе стоит хотя бы извиниться перед ним, а не делать вид, что ничего не происходило почти... Сколько лет?       — Два-три года, кажется... — промямлил тот.       — Кошмар... — с тяжестью вздыхает тот. — Ты говоришь, что Майка он всячески огораживал? Как ты это понял?       — Я понял это только со временем, когда стал замечать разницу в их характерах. Да и каждый раз, когда у меня были те проблемы, я его не видел по близости. Только Лео.       — Ужас, бедный мальчик, — покачал головой Хамато. — Ты извинишься перед ним?       — Конечно, — смотрит он в ответ. — Я обязан.       — Хорошо, — тот поднимается и кладёт руку на плечо брата, приулыбнувшись подбадривающие. — Я верю, что ты не хотел зла своим детям. Я рад, что ты смог вылечиться и сделать всё так успешно.       — Да, я тоже, — они молчат несколько секунд. — Значит, вы не собираетесь переезжать?       — Нет, мальчики привыкли к данному месту, это их дом. Пусть пока будут тут, но если захотят, то я конечно же соглашусь, чтобы они все были вместе.       По возвращению домой Саки застал сына в гордом одиночестве во время поедания суши. Он не стал откладывать их разговор слишком надолго, поэтому дождался, пока он доест и только тогда подошёл, дабы извиниться перед ним. Мальчик давно его простил и зла не держит, выражая понимание, но также поблагодарил за его искренность. Благодаря этому разговору Лео вспомнил много моментов, по причине которых он стал вот таким.       Остальные трое в это время засели в фастфуде, пока самый младший за них платил. Они первое время отказывались, но тот парировал "мы же семья", поэтому в итоге добился своего, как и всегда.       Пока Донни молча ел с анализом остальных двух беседующих, он проглотил откусанный кусочек бургера и, вычленив момент, намекнул:       — Вам не кажется, что чего-то не хватает?       — Хм? — повернул голову младший и кивнул. — Лео. Но он отказался. Вы ж не думайте, что я о нём забыл. Он сам от всего отказывается сейчас. Не знаю, что с ним, — слегка соврал насчёт последнего конопатый, что сразу понял очкастик. Они прекрасно понимали, что дело в Рафе, но не знали, что именно.       — Зачем он летел, если просто сидит дома и никуда не выходит? — отпил напиток Рафаэль, скосив бровь.       — Он с ума сойдет в Японии один, ты что? — покачал тот головой. — Он до одури боится одиночества, причём любого. На самом деле, мне немного неспокойно на душе, что я с ним не виделся уже почти... Три дня? Только по телефону созванивались, а я домой так и не приходил.       — Уже три дня прошло? Офигеть, — холерик посмотрел в окно. — А вы на долго вообще?       — Не знаю, как папа скажет. Он точно будет разбираться с этим всем. Если до суда не дойдет, то быстрее. Ему ведь нужно возместить ущерб пострадавшим от тех людей. В том числе и вам.       — Ну нам он уже отдал деньги какие-то.       — Откуда знаешь? — вытер руки о салфетку Ди.       — Ну я когда я их подслушивал, то слышал, что Саки передал деньги отцу. Всё.       — Мне кажется, это просто так было, в виде поддержки небольшой, — улыбнулся конопатый и взглянул на время, после на остальных. — Давайте закругляться, я сегодня, пожалуй, дома переночую.       Перед уходом он их обоих обнял, как обычно поцеловал Донни, и сел на автобус, так как тащиться по снегу не хочется, но остальные двое пошли пешком.       — Прости, что возможно лезу не в своё дело, — всунул Дон руки в карманы. — Но что вообще происходит между тобой и Лео? Не говори, если не хочешь, мне просто важно понимать, есть ли о чём беспокоиться.       — Всё нормально, — посмотрел бунтарь на землю, пиная снег. — Не сошлись характерами, вот так.       — Мм... — поправил очки рослый, сразу поняв, что причина явно не в этом. — Тебе грустно от этого?       — Нормально, — стало ясно, что брат совершенно не желает затрагивать данную тему, так что кареглазый не продолжил заваливать его вопросами.       Когда Микеланджело вернулся домой, то успел увидеть, как папа ушёл в свой кабинет здесь, а Лео сидел на диване, читая книгу. Он разделся и сразу прыгнул к тому рядом на диванчик, улыбнувшись.       — Не думал, что ты сегодня придёшь, — прикрыл тот литературу и положил на колени. — Случилось что-то?       — Нет, я по тебе соскучился, — мальчик встал на колени и обнял того крепко, уложив на себя и зарывшись в волосы. — А ты??       — Соскучился, — опустил он взгляд, расслабив тело.       — Давай в приставку поиграем. Ты же спать не пойдешь сейчас?       — Не собирался, — младший пошёл включить приставку и приносить брату контроллеры.       — Лео, всё хорошо? Ты какой-то... Пассивненький, что ли, — улыбнулся немного светловолосый. — Хочешь о чём-то поговорить?       — Я... Мм... — замялся тот сразу же, посмотрев вниз. Тот присел рядом, приобняв за руку. — Не знаю, это всё идиотизм.       — Нет, это не так. Расскажи, что тебя беспокоит. Пожалуйста, — сел маленький ещё ближе, положив голову на братское плечо. — Всё хорошо, — на это старший с тяжестью выдыхает и отворачивает голову.       — Почему ты сейчас пришёл? Ты понял, что мне одиноко, поэтому пришёл? — быстро же его раскусили. — Совесть не позволила быть там, где намного комфортнее, чем здесь, со мной? Тебе не нужно строить из себя что-то. Делай, что тебе хочется. С ними намного лучше находиться.       — О чём ты говоришь? Лео, я не бегаю туда, где лучше, — погладил он по чужой руке тихонько теплыми пальцами. — Ты не так понял. Я правда задержался у них, но лишь потому, что соскучился. Это совершенно не значит, что с тобой мне хоть на грамм плохо. Мне с тобой лучше всего. Я знаю, как сильно ты мной дорожишь, ты думаешь обо мне больше, чем о себе.       — Не надо убеждать себя в этом. Не приписывай мне того, чего нет, это никогда хорошим не заканчивалось. Скажи честно, тебе просто стало стыдно, что ты свинтил в другую хату на трое суток и тут вспомнил обо мне.       — Нет, — нахмурился немного конопатый и потеребил чужую щёку. — Посмотри на меня, дурак, — бесстрашный повернул к нему голову послушно. — Ни в чём я себя не убеждаю, я всегда так думал и буду думать, потому что я действительно это замечал в тебе всегда. Мне правда стало неловко, что я так на долго ушёл, но это не всё. Я просто хочу провести с тобой время, ты эти дни выглядишь очень расстроенным и плавающим в своих мыслях. И я беспокоюсь. Я никогда тебя не променяю ни на кого, я тебя люблю, вот и всё. Ты моя семья. Они тоже, однако нам нужно время это осознать. В любом случае я буду доверять тебе больше всех на свете, что бы ты не говорил, — Микеланджело обнимает брата крепко, прижав к себе и погладив по спине. — Перестань так о себе думать, ты хороший, я тебя никогда не брошу, дурачок...       Лео обнимает его в ответ, повернувшись побольше, и утыкается лицом в мягкое плечо. Даже немного плакать захотелось от услышанного, но он не стал, крепко вцепившись в младшего, что с заботой его успокаивал. Ему правда хотелось это услышать.       Всё произошедшее сегодня так и говорило Леонардо: все твои переживания не оправданы. Отец перед ним извинился, Майки опроверг волнение о его ненужности. Может, Раф тоже его простит? Может, хотя бы даст второй шанс?       Эта мысль не покинула его и на следующий день, так что он поехал в гости вместе с младшим, что был этому очень рад.       Но перед тем, как пройти к остальным, его тихонько перехватывает Йоши возле своей комнаты, шепотом спросив о его самочувствии.       — Я в порядке, спасибо, — немного улыбнулся длинноволосый. — Папа передо мной извинился, если вы хотите спросить об этом. Мне кажется, мы будем меньше ссориться, чем до этого.       — Было бы неплохо, если были бы лишь разногласия, а не ссоры.       — Я запомню это, — кивнул Лео, убрав волосы за ухо. — Мне пока тяжело Вас воспринимать как второго отца, но Вы мне кажетесь очень хорошим, — прошептал тихонько он, чем вызвал у собеседника приятную улыбку.       После Лео проходит вдоль коридора, а те уже расположились на диване.       — Лео, садись. Чего ты как бедный родственник? — шлепает конопатый по месту рядом с собой. Тот обходит журнальный столик и садится на место, что было между его братом и Рафом, который почти сразу двигается чуть в сторону и скрещивает конечности: руки на груди, ногу на ногу. Лео коротко на него взглянул, после отвёл взгляд на свои колени, на которых сжал холодные и потные руки. Когда они в последний раз потели от волнения?       — Кстати, а получается мы втроём все на дистанционном, один Раф на о́чке мучается, — посмеялся Ди, склонившись вперёд, чтобы взглянуть на всех.       — Меня всё устраивает, — махнул тот рукой и снова сложил вместе. — Я дома с ума сойду, особенно с нашим новым семейством, — слегка оскалился на последнем слове он, остро косясь на сидевшего рядом, что сразу это ощутил и сжал пальцы сильнее. Он понимал, что заслуживает такого отношения к себе, но ему было так неловко и неудобно до сих пор, а уже столько времени прошло.       Майки и Дон быстро переглянулись, понимая, что всё гораздо сложнее, чем они предполагали. Раф, конечно, может специально стать той ещё занозой в заднице при желании, но не до такой степени, чтобы обижаться почти целый квартал. Конопатый быстро берёт своего братика за ледяные руки и сжимает их.       — Перестань, Рафи-бой, не настолько мы большая с Лео язва, — посмеялся тот и склонился, чтобы посмотреть на того, к кому обращался. С ним Рафаэль говорил гораздо мягче. — Мы пониманием, что вам тоже нужно своё место в своём гнёздышке.       — "Рафи-бой"? — усмехнулся он. — Что ещё придумаешь?       — Пока не знаю, как придумаю — скажу, — высунул он игриво язычок и сел ровно, не отпуская руки рядом сидящего, пытаясь его тем самым безмолвно успокоить.       — Лучше просто зови обычно, без всякого подобного.       Дон тихонько дёрнул партнёра за рукав, что тот повернул к нему голову и потянулся, чтобы ему что-то сказали на ухо. Леонардо в это время повернул голову к сидевшему с другой стороны, что уже успел слегка отвернуть голову.       «Ему даже противно смотреть на меня теперь... Если он меня выслушает, уже было бы хорошо. Он поверит в то, что я с ним буду честен? Не похоже, что Раф вообще расположен ко мне даже немного... Зря я надеялся, что из этого хоть что-то выйдет, но попытаться стоит, — Лео мало переводит взгляд с чужого напряженного от недовольства лица на его руки. — Если я расскажу ему чуть подробнее, хотя бы причины... Возможно мне повезет. Мне хочется загладить свою вину, хотя бы немного, насколько это вообще реально...»       Долго Рафаэль терпеть не стал такого ненасытного зрительного контакта, поэтому довольно резко поднялся и направился к выходу, на ходу сняв куртку с вешалки.       — Я прогуляться, — быстро он уматывает.       Лео тяжело вздыхает, потерев шею нервозно.       — Лео, что случилось-то у вас? Мы можем как-то помочь? — уже спросил Донателло, пока младший тихонько гладит брата по плечу, чувствуя его волнение.       — Да там... Блин... — он глядит на дверь из квартиры, что была вдоль по коридору. — Я его сильно обидел тогда и... Прям очень сильно, — смягчал говорящий своё положения, зная, что на правду они отреагируют не так понимающе. — Мне нужно объяснить, что я не хотел, — хотя, вроде, хотел.       — Иди сейчас, — слегка подтолкнул его в плечо конопатый. — Давай. Куда он мог пойти? — обернулся сидящий между остальными двумя.       — Кажется, он пошёл вверх по лестнице, я успел заметить. Ты по следам на снегу поймешь, куда Раф направился. Если на крыше нет, то на улице ты его перехватишь.       — Ладно, — поднимается парень и направляется к выходу, тоже одеваясь. Светловолосый подбадривающе ему машет, улыбаясь. Лео слегка улыбается и уходит, поправляя по пути шарф.       Как и сказал рослый, были следы на крыше. Быстренько оказавшись на ней, он идёт по ним, поднимая взгляд время от времени, чтобы не упустить. Спустя несколько крыш следы заворачивают за будку со спуском в дом, где и стоял холерик, закидывая конфеты в рот со скуки, но он тут же увидел боковым зрением пришедшего, поэтому перестал.       — Тебе тут не холодно стоять? — хоть как-то попытался начать бесстрашный, встав с другого края.       — А тебя это ебёт? — насупился Рафаэль, отвернув голову. — Что ты прицепился ко мне? Кажется, мы шикарно всё обговорили в конце лета. Что ты теперь ходишь с таким ебалом, как обосравшаяся в тапки псина?       — Я хотел поговорить ещё раз. Но не так, как тогда. Я бы хотел тебе рассказать кое-что о себе, чтобы немного... Прояснить ситуацию.       — Мм... У мудаков, оказывается, есть причины быть мудаками, — закатил он глаза. — Ну давай, выкладывай, раз припёрся, чё уж.       — Я понимаю, что поступил с тобой ужасно, и сейчас я бы так не сделал. Я не прошу себя прощать, наверное... Но ты, думаю, заметил сразу, что мы с Майки очень отличаемся, — как только он начал, то уже ощутил, как ком в горле закрался и мешал говорить чётко и внятно. В нём накопилось столько слёз, неудивительно, что любое раскаяние и признание в подобном его уже пробивает. — Не знаю, рассказал тебе он что-нибудь о нашем отце, однако есть парочку вещей, о которых он знает очень поверхностно.       — Пф, папенькин сынок... — усмехнулся тот. Лео никак не реагировал по понятным им обоим причинам.       — Когда его болезнь начала прогрессировать на фоне всех нервов и стрессов, что он переживал, он стал менее сдержан на эмоции и действия, — он отвернул голову немного. — Вчера он извинился передо мной за это благодаря вашему папе, который настоял на этом, судя по всему. Дело в том, что он систематически физически меня наказывал незаслуженно, — Раф взглянул на него не так отстранённо, слушая слегка внимательнее.       — А Майк тогда как этого всего не помнит?       — Я хотел, чтобы он никогда этого не увидел. Только в первый раз он застал, но больше я этого не позволил. Я побоялся, что что-то пойдёт не так, я выгонял его гулять, в гости, надевал ему наушники и так далее, дабы он не подозревал, что мне или работающим дома прилетает. Только после того, как он стал лечиться, всё прошло. Но это было долго... — он складывает руки вместе возле груди. — Он много кричал и ломал вещи, мне даже казалось, что папа психически серьёзно болен чем-то наиболее страшным чем то, как оказалось на деле, но это было не так, — он слегка отворачивает голову в сторону, прикрыв лицо волосами. — Я не оправдываю ни себя, ни его, но таковы причины.       — И что мне с ними делать в данный момент, гений? Ваши потраченные нервы не вернут мне мои. Окей, допустим, тебя пиздили, но ты мог вести себя адекватно, не так лучезарно, как твой... Наш... Короче брат, и не делал этого! Только вдумайся: ты целый месяц своей жизни потратил на то, чтобы растоптать меня и кинуть в грязь! Да ты тоже ненормальный, как и твой батя, Лео!       — Я этим не горжусь, ладно?! — обернулся он к нему, когда глаза уже были на мокром месте впервые за... Несколько лет? — Я просто... Я думал о том, что...       — Чтобы себе покруче сделать, ага, я в курсе. Не ищи подходящие слова, ты в любом случае останешься мудаком. Чего ты распинаешься, ты даже этого признать толком не можешь. Лео, ты не изменился, не ври ни себе, ни мне. Ты просто хочешь, чтобы в семье всё было типа в порядке. Но хуй тебе. Я принципиально не буду идти тебе на встречу за то, что ты, блять, кинул меня. Ты всегда был и будешь сукиным сыном, мразью, мудаком и гнидой!       — Раф, я не пытаюсь себя обелить сейчас! — кричит Лео, смотря вниз растеряно. — Я лишь хотел дать тебе знать, что ты не виноват в этом всём, что тебе просто не повезло оказаться рядом со мной в данный период времени. Я знаю, что я мразь, мудак, урод, гнида, говнюк, я лишь хочу, чтобы из-за меня не страдали все остальные.       — Хм, а в августе ты чем думал, а? Думать надо было раньше, гений. Вот тогда, когда я тебе верил каждой частичкой своего тела, а я теперь ни единой не верю. Всё, обелился, кролик? Можешь валить обратно, меня это всё не интересует.       — РАФАЭЛЬ, Я СЕБЯ НЕНАВИЖУ, ТЫ ЭТО ХОЧЕШЬ УСЛЫШАТЬ?! — повернулся он к нему довольно резко, уже заплакав. Раф от неожиданности аж дрогнул, что тот так закричал. — Да что б ты знал, я всегда себя ненавидел, я никогда не смогу быть таким, каким меня хотел бы видеть хоть один человек, даже я сам! Я ненавижу себя не меньше всех остальных вокруг. Может раньше у меня был шанс вырасти нормальный человеком, но мне трахали мозг все тем, что было у отца на душе, у меня психика поехала просто на бок после этого всего! — взялся плачущий парень за голову, нервозно смотря вниз. — Я хочу знать, что я чувствую, чего я хочу, к чему я стремлюсь и кто мне важен, но я этого не могу понять, я не могу нормально спать, я стою у зеркала по часу, но не потому что любуюсь, а совсем наоборот. Я просто отвратителен, но если бы отец не навредил мне так сильно несколько лет назад, всё было бы иначе, — у него начался поток слов, который было невозможно отставить ни слезами, ни его дрожащим голосом, ничем, Лео просто начинал всё сильнее рыдать, не в силах остановить слёзы, что были холодными из-за минусовой температуры. Но сейчас все тело горело от волнения. — Всё было бы лучше, я бы так не поступил, я бы и подумать о таком не мог. Я ненавижу себя за всё это, я ужасный человек, и я это знаю, — он слегка сжимается, опустив голову, из-за чего лицо спряталось за волосами сразу же. — Я совру, если скажу, что не хотел того, что сделал, я хотел тебе навредить, я хотел сделать тебе больно, но я не знаю, почему и для чего. Мне нравилось, как ты смотрел на меня и на какое место ставил для себя и... — он тяжело вздыхает пытаясь найти в себе силы говорить, он машет головой и проводит пальцами от мокрого холодного, но и одновременно горящего лица в волосы и зарывается в них, схватившись. — Блять... — он медленно сползает по стенке спиной на корточки. — Если бы мне не сделали больно, я бы никого не трогал, я бы никому не навредил, никто бы не мучился из-за меня... Я понимаю, что меня совершенно не оправдывает вся хуйня, что случилась... — он с тяжестью выдыхает, сказав ещё тише. — В-вот и ною перед тобой... — и просто начинает безудержно рыдать, уткнувшись в колени. Явно неспособный успокоиться, просто беспомощно взвывал, как маленький ребёнок, спрятавшийся от всего мира в своих ладошках.       Рафаэль опускает брови, сжав куртку на груди. Это выглядело очень искренне и от души, да и чтобы так рыдать, нужно постараться... Он уже хотел слегка погладить его по голове, но остановил свою руку, встав снова боком хмуро. Внутри ему хотелось его поддержать и успокоить, но обида за себя не позволила даже попытаться хотя бы чуть-чуть.       Постояв ещё секунд пятнадцать, начинает удаляться, но слышит в спину:       — Т-ты уходишь? — как-то словно не веря спрашивал тот, взглянув как-то сквозь волосы.       — Ну да, — также спиной отвечал он.       — И оставишь меня вот здесь? — пытался говорит парень внятно.       — Ну ты же меня оставил, — оглянулся темперамент через плечо, нахмурившись. — И я тебя оставлю. А что ты думал? Если ты мне поноешь, то я резко растаю и всё тебе прощу? Да никогда. Я тебе не верю, Лео. Рыдай хоть в три ручья, мне фиолетово.       Лицо собеседника стоило видеть после услышанного. Его мир перевернулся раз, а теперь во второй. В нём снова что-то щёлкнуло, но пока не ясно что. Ему просто очень больно где-то в районе груди. В первый раз болела голова, а теперь сердце. Он глядел на оппонента совершенно опешившими мокрыми глазами, даже перестав моргать, пока из них беззвучно лились слёзы на снег и колени.       — Да, представляешь, не всё тебе достаётся, если ты этого хочешь. Смирись, — и удаляется.       Рафу хотелось его в ответ обидеть, в ответку проткнуть ножом, когда его подпустят максимально близко. Единственная разница была в том, что он не испытал никакого облегчения и удовлетворения. Он лишь посмотрел на то, как человек, к которому он всё ещё неровно дышит, разбивается на мелкие кусочки. Стоило оно того? Если бы он пошёл на встречу, всё могло быть хорошо. Хотя, он обещал себе больше на подобное не попадаться, так что сдержал слово. Ему было жалко Лео, очень жалко, искренне, он выглядел как потерянный в огромном мире котенок, в коробке, под дождем. Наверное, сейчас он ощущает себя максимально кинутым всеми на свете, а это именно то, чего он так боится. Холерик останавливается на момент, чтобы прервать звук снега под ногами и послушать звуки за будкой. Горько плачет, всё также не в силах остановиться. Кажется, плачет даже сильнее.       Может, вернуться?       Но он не возвращается, уходит домой, оставив последний шанс изменить всё прямо сейчас.       Леонардо весь сжался, задыхаясь от слез, ему хотелось упасть и не вставать больше никогда. Он возненавидел себя ещё сильнее после услышанного. У него нет теперь даже надежды на прощение, никакого прощения и веры для него не существует. Он не знал, что это настолько больно осознавать и чувствовать, сердце будто вот-вот взорвётся. А слёзы все текут и текут, а боль не угасает. Они текут бессмысленно, это не помогает, ничего больше не помогает и помогать не собирается.       Спустя двадцать минут на холоде, он поднимается и быстро находит спуск с лестницы. Прикрываясь шарфом и капюшоном, идёт в сторону дома, почти бежит, пока слёзы издевательски мылят ему весь взор. Он даже не помнит, как вошёл домой, он скидывает вещи чуть ли не на пол, руки уже ничего не держат тяжелее мобильника, и убегает в ванную, где садится на мягкий ковер на полу с подогревом и обнимает себя, пока сам весь дрожит, понимая, что от истерики. Но он так слаб сейчас, слаб и шокирован, что сломать нечего. Он только зарывается в свои волосы так крепко, словно хочет их оторвать, но сил нет.       Рафаэль возвращается домой. Хотел пойти в комнату, но его слегка останавливает отец, позвав:       — Ты не видел Леонардо? Он не придёт? Мне нужно было с ним кое о чём поговорить.       — Он ушёл домой, наверное, — нажал на ручку бунтарь. — Может, придет, а может, нет, не знаю, — после удаляется в комнату, присев на матрас, где берёт чужую резинку для волос из-под подушки и мнёт её в пальцах, как антистресс, оглаживая мягкими движениями.       Как-то теперь и не знает, как себя чувствовать. Вроде он этого хотел и сделал идеально, максимально обидев того, но, как уже было сказано, никакого удовольствия не произошло, как хотелось бы. Да, он выпустил свою обиду, теперь её почти не осталось, ведь виновник наказан. Но теперь тот, наверное, переживает те же ужасные чувства, что и Раф тогда? Или нет и это была очень хорошая актерская игра? Это было для него не ясно. Но в целом увидеть его истерику, услышать маты, которые тот ни разу не обронил за всё время, оценить не идеальный внешний вид дорого стоило.       Возможно, слишком дорогого, ведь бедный Лео уже двадцать минут торчит в ванной комнате, не в силах перестать бессмысленно рыдать. У него уже всё лицо и глаза горят от влаги, он не может спокойно вздохнуть. Как оказалось, у него началась паническая атака вместе с истерикой или по её причине. Парень чувствовал, как сходит с ума от страха и ненависти к своему существованию. Ему до ужаса плохо и одиноко.       Ответ Рафа довёл его до такого не потому, что там было что-то грубое, а потому, что он просто-напросто не ожидал всё это услышать. Лео был настолько уверен, что его искренние слезы и признание своих ошибок раздобрят его и изменят их отношения в лучшую сторону, что для него было полной неожиданностью узнать совершенное иное. Морально мальчик не был к такому готов.       Отсидев в ванне ещё двадцать минут панички, он поднимается, чтобы умыть лицо, и выходит наконец, но быстро прячется в своей комнате, где ложится на кровать, обняв подушку и спрятавшись в неё лицом. Звучало, как шутка, но снова хотелось плакать, хотя он это делал последние часа два. Так долго себя сдерживал, что теперь не может прекратить. Настолько отвратительно себя Лео давно не чувствовал. Благо бедняга засыпает из-за морального и вследствие физического истощения.       Майк, что услышал короткий разговор Йоши с Рафаэлем, обернулся к Донни. Они уже были у последнего в комнате.       — Я волнуюсь, — сложил младший руки на груди. — Я чувствую, что с Лео сейчас что-то не так.       — Пойдёшь домой? Там сейчас снег пошёл с ветром.       — Я не могу его оставить. Что-то случилось, не знаю даже, как тебе объяснить...       — Не нужно, я понимаю это чувство, у меня тоже есть похожее, — Дон поднимается со стула и подходит к парню, обняв его мягко за плечи. Тот обнимает его крепко в ответ и прижимается. — Если что-нибудь узнаешь, то расскажешь?       — Конечно, — улыбнулся он, задрав макушку. — Обязательно, солнышко, — конопатый тянется на носочках, сделав губы уточкой. Рослый улыбнулся уголками губ и склонился, поцеловав его в ответ. — Ладно, я пошёл.       Светловолосый добирается до дома на автобусе, который пришлось довольно-таки долго ждать из-за пурги. Тем не менее, наконец он оказывается дома, наткнувшись на небрежно оставленную одежду. Младший её вешает аккуратно, стряхнув грязь, направляется наверх, заглянув к брату, где застал его спящим на боку в комочке. Микеланджело тихонько подходит, убрав подушку в сторону, которую тот так крепко обнимал, спрятавшись в ней лицом. Братец был такой заплаканный и измученный, что пришедшему стало как-то неприятно внутри от непривычного вида. Младший гладит его по несчастному лицу, убрав с него растрёпанные нерасчёсанные волосы. Он укрывает Лео пледом, а сам ложится рядом вместо подушки, приобняв за голову, так как лёг выше. Старший его обнимает за спину, прижавшись во сне.       Тяжело было не догадаться, что их разговор явно не вышел с хорошим концом. Конопатый берёт аккуратно телефон из кармана и одной рукой пишет Донни об этом, заодно объяснив причину своих выводов исходя из состояния брата.       Ди тяжело вздыхает, понимая, что всё намного сложнее, чем показалось на первый взгляд. Судя по всему, этим двоим понадобится ещё больше времени, чем предполагалось.