Не влюбляй меня

      Все разъехались по своим новым квартирам, Раф получил, какую бы и хотел, что значило, что Лео запомнил его просьбы. На его счету лежали деньги с не малым количеством нулей, которые он растягивал на целый год, считая оплату квартиры, но даже так ему хватало и на покушать, и на погулять, и... Учёбу тоже оплачивал Лео. Неожиданно у него появились деньги, потом он ещё оплатил Майки курсы, чтобы он пошел работать бариста, так как ему скучно дома бывает. Раф жил со своей кошкой, так что ему было не так одиноко, ну и выходил гулять с Кейси, Ксевер как резко появился в его жизни, так и пропал, ну а он гулял с остальными и заходил часто к папам, но, всё-таки, скорее к Йоши. С Лео он на связь не выходил, как и все остальные, только за редким исключением и в "порядке очереди".       Холерика бесило его отношение. Как к каким-то клиентам. Он никогда не отвечал сразу. И сам никогда не писал. Будто он выпал из жизни. Хотя не будто, он просто-напросто исчез. Рафу было жалко младшего братишку, что не мог успокоиться и постоянно тревожился, Донни ему помогал, так что вскоре бедняга, вроде как, свыкся с этой ситуацией, но ему явно чего-то не хватало и он много скучал по брату, никто не мог его заменить, даже такого холодного и грубого, каким он снова стал, закрывшись ото всех, чтобы ему больше никто не сделал больно.       Когда-то давно Донателло говорил об этом: либо Лео будет давать каждому ранить себя и в конце концов морально погибнет, либо закроется ото всех ради своего блага, как и вышло. Виновник был известен всем, но Йоши ругал детей за это, оправдывая брата его болезнью. Все восклицали: "Ну он же не шизофреник!" — или нечто подобное, как бы намекая, что он контролирует себя и мог срываться не на Лео, а на, например, вещи вокруг. Но тот был непреклонен. В любом случае, сейчас уже ничего не сделать.       Годы шли, ребята общались не каждый день, но поддерживали связь, ясное дело. У Рафаэля с Донни остался последний год учёбы, пятый, он, как обычно, был оплачен, деньги на карту прилетели. Но не сказать, что это было так остро нужно. Дело было в том, что все трое уже работали и им деньги, которые присылал Лео, уже и не нужны были, но до него не допишешься теперь вообще. От автоответчика уже тошнит.       Рафаэль вообще, мягко говоря, забыл про него. Ну, не прям забыл. Думал, вспоминал, переживал в глубине души, но не считал нужным сорваться с места вдруг и попытаться наладить контакт. Это было предрешено. Что так случится. Что Лео от них закроется, что они будут жить вот так, как сейчас живут. Им всем уже было ни много, ни мало по двадцать три года.       Зимой, на каникулах, Рафаэль валялся дома на кровати, сложив голову на спину мурчащей кошке, и листал соцсети. Пока ему в новостной ленте не вылезло объявление о скором выступлении какого-то исполнителя под ником JVKE. Он думал проигнорировать, так как никогда не слышал о нём, но к посту прилагались песни этого парня, за одну из которых взгляд темперамента зацепился, как магнитом. Это было название песни, которую Лео ему пел. Неожиданный ком появился в горле. Он сглотнул его, и включил.       Да, это точно была она. Нельзя сказать, что она прям лучше того, как её исполнял Лео, он тоже хорошо её пел каждый раз. Хорошо пел...       Раф лежит в раздумьях, и ему приходит одна идея. Встав с кошки, одевается, поправляя на себе всё и выходит на улицу. Быстро добирается до квартиры, где жили другие братья, взлетает к ним скоро по лифту и стучаться в дверь. Майки открывает ему.       — О! — улыбается тот тепло, хотя глаза какие-то не как обычно. — Привет.       — Даров, — переступает порог задира, снимая одежду. — Спишь мало?       — Ау?       — Синяки под глазами, — махнул плечом брюнет, повесив одежду на вешалку. Конопатый трогает под глазами, будто бы сможет нащупать там синяки, но ничего не говорит, только улыбается, пока они приходят к общей комнате, а Дон стоит на открытой кухне и жарит картошку. — Чё как?       — Привет. Да нормально, — махнул ему Ди.       — Слушайте, может, это самое... В Японию слетаем?       Конопатый хлопает голубыми глазёнками в глупом непонимании и задает не менее глупый, как считал Рафаэль, вопрос:       — Зачем?       — В смысле "зачем"? К Лео, — пожал он плечами. Нет, конечно, может, звучит и странно, ведь он не хочет их видеть, и предложение Рафа довольно неожиданное, но не настолько же, чтобы переглядываться.       Младший брат буквально бледнеет. Он прикладывает сжатые пальцы к нижней губе и смотрит на Ди, спросив робко:       — Ты ему не сказал?..       — Я... — тот стыдливо и грустно трет шею, громко сглатывает. — Я попросил отца сказать. У меня силы не хватило, — Дон выходит к ним.       — О чём сказать? — пытается узнать бунтарь, смотря на обоих немного недовольно.       — Раф, Лео умер в сентябре, — глотая буквы, произносит Микеланджело, сжимая руку на груди.       Раф осматривается, после снова смотрит на них с бо́льшим недовольством.       — Ха-ха. Плохая шутка.       — Это не шутка, — словно оправдывается парень, разведя руками в стороны, пока его светлые короткие бровки дрожали и опускались. — Я бы не стал так шутить!       Раф перестаёт хмуриться и поднимает брови. Он переводит взгляд на рослого, что с горьким выражением лица отводит глаза и сжимает плечо Майки, даже стыдясь посмотреть в ответ.       Задира ещё сильнее поднимает брови и раскрывает глаза со ртом, но закрывает, чтобы взглотнуть ком.       — Как умер?.. — только и может выдавить из сухого горла.       — В больнице, — уже начинал хныкать светловолосый. — Мне позвонили оттуда и сказали, что он умер из-за... Из-за кароси. Он много работал, поэтому у него случился инсульт... Или инфаркт, я уже не помню, простите... Из-за стресса всё, работал много, работал и стрессовал, а ещё не доедал и не досыпал, и сердце, видимо, не выдержало и... — он начинает плакать, уже не в силах что-то сказать, но лишь тревожно потирает руки, смотря на гостя.       Раф метает стеклянные глаза из стороны в сторону, пытаясь подобрать слова. У него вообще в голове пусто. И не верится. Как умер? Не мог он умереть. Это ошибка. Он же был жив, он же деньги присылал недавно. Это Раф и сказал, на что Ди пояснил:       — Это осталось у него на счету, и остатки отправляются наследникам. А ещё, видимо, тот дом купили, и деньги с него тоже распределяются между нами.       — А... А какого черта вы меня даже на похороны не позвали тогда??       — Не было похорон, — смотрит младший в пол и вытирает глаза. — Он написал в завещании, чтобы его просто похоронили без всего такого. Мы даже его не видели. Когда мы прилетели, то уже всё прошло, нам лишь отдали кое-какие вещи, вот и всё.       Холерик сжимал кулаки, слушая это и косился вниз, пытаясь не расплакаться, хотя хотелось. Он смотрит в сторону.       — Какие вещи? — от сдержанных слёз его голос хрипит.       — Ам... Сейчас... — маленький вытирает слёзы и достаёт коробочку с полки, поставив её на журнальный стол. — Там были некоторые безделушки, но вот, всё, что было нельзя выкинуть, мы оставили до момента, когда ты придёшь.       — А вы не задавались вопросом, чё я не прихожу, и такой спокойный, м? — подходит брюнет к коробке.       — Ты в тот момент редко с нами говорил, поэтому мы думали, что тебе нужно побыть одному и не беспокоили. Прости, — извиняется за них двоих рослый.       Рафаэль смотрит в коробку, где достаёт первым делом несколько резинок для волос, которые гладит и осматривает со всех сторон. На каких-то еще остались его локоны, он снимает аккуратно один волос и осматривает уже неживую красоту. Сложив резинки рядом, достанет свитер, развернув его и так же осматривая, но аккуратно, будто он рассыплется. После подносит к лицу и нюхает. Далёкий, но знакомый запах бьёт в нос. Он чувствует его, хоть и подвыветрившийся, будто и не пахнет вовсе, но Раф его чувствует, где-то в ворсинках ещё летают частички его вкусного, родного запаха. Раф через силу от себя отрывает его, ещё осмотрев немного, и кладёт поверх резинок. Далее ему в руки попал полупустой шампунь. Он его открывает и тоже нюхает. И это был запах его волос. Теперь он был очень ощутим. Так больно ударил по мозгам, что даже до слёз. Задира нюхает несчастный запах дорогого японского шампуня, капая на бутылочку слезами. Убрав шампунь и его футболку, которую он носил под свитер, остаётся только одна вещь. Достав очень аккуратно, осматривает свою когда-то подаренную шкатулку. Она была вся пошарпанная, а рукоятка стертая от частого использования. Тем не менее, темперамент её завел. Мелодия немного испортилась, ведь внутри всё уже еле работало и скрипело, но, тем не менее, проигрывало эту несчастную музыку, которую Леонардо, судя по всему, заслушивал до дыр в те года.       Раф тихо плачет, держа в опущенных руках приоткрытую музыкальную шкалку, что заканчивала игру. Он не мог в это поверить. Он не мог умереть, вот так глупо, так рано! Это разбивало ему сердце и... Виноват ли он в этом? Можно было бы этого избежать, если бы Раф не забил? Не оправдывал бы все красные флажки желанием Лео остаться одному. Он же боялся одиночества, почему они все разом об этом забыли? Страшно представить, что было в его голове все эти четыре года, когда он даже на поздравления со своим днём рождения отвечал с задержкой на несколько дней. Один в этом огромном доме в постоянной работе, тишине. Естественно музыкальная шкатулка не замолкала, чтобы просто не дать ему сойти с ума. Но он мог ведь отвлечься и поговорить с ними! Почему он этого не делал? Что ему мешало?       Майки с Донни оказались рядом и обняли его, чтобы немного успокоить. Раф опускает голову и закрывает глаза ладонью, продолжая дрожать и икать, пока по лицу стекали слёзы и падали вниз, на пол, на его одежду.       — Стоп, — Дон вспоминает о чём-то. — Если тебе папа не сказал, значит, тебе не передали письмо.       — Письмо?       — Ах, точно, — тоже вспомнил Майки, приложил руку к щеке и помотал головой. — Нужно сходить к папам и спросить про это.       Раф оставляет шкатулку и сразу же уходит, пулей вылетает из квартиры и натягивает куртку, прыгая по лестнице. Кинув им бегло, что вернется, убегает из дома, чтобы как можно быстрее добраться до уже отцовского.       Оказавшись рядом с библиотекой, вытирает лицо и входит в подъезд, далее наверх, и ключом открывает дверь, попав в знакомую всем квартирку на втором этаже. Это услышал Йоши, что вышел из кухни, уже готовый поприветствовать одного из сыновей, но не успевает, потому что выражение лица Рафаэля говорило о том, что приветствия он слышать явно не желает. Он снимает обувь и подходит, с немым криком в глазах смотря на старшего:       — Почему ты мне не сказал? — снова слезливый голос подобрался к горлу. Отец сразу понимает, о чём речь, и опускает брови. — Почему именно я должен был узнать об этом случайно?! Пап?!       — Не кричи, я понимаю, что тебе больно и ты не понимаешь причины, — кладёт он руки ему на плечи.       — Да, я не понимаю! — начинает он плакать снова. — Почему я узнаю позже всех?! Я же... Ну что за глупость?!       — Тише, я понимаю... Я хотел тебе рассказать, правда, но я не мог. Ты ведь пришел не просто, чтобы спросить, а чтобы получить своё письмо?       Тот кивает, так что они приходят в комнату Хамато, откуда он берёт конверт и даёт сыну в руки.       — Леонардо в своём письме мне попросил тебе не говорить до последнего. Я не знаю, почему. Может, причина раскрыта в обращении к тебе. Он очень настоятельно просил скрыть от тебя это настолько, насколько это возможно. Прости, что ты узнаешь все вот так, спонтанно и... Это не на много отличается оттого, как мы все узнали.       — Вы узнали все вместе, а я, как изгой какой-то, спустя почти полгода... — с обидой комментирует бунтарь, но забирает письмо и держит его в руках крепко. — Агх...       — Рафаэль, мальчик мой, — отец бережливо вытирает ему лицо заметно состарившимися руками, — я уверен, у твоего брата была весомая причина так попросить. Прошу, не вини меня, что я тебе не сказал. Я очень хотел, правда. Но не мог переступить через его просьбу.       — Ладно... — шмыгает тот и икает разок. — Я пойду... Спасибо, пап.       — Звони в любой момент, если будет плохо.       Рафаэль возвращается к остальным, чтобы не переживать этот кошмар одному, так как то, что он прочитает, явно не заставит его улыбаться.       Его не трогают, дают в одиночестве сесть на диван, медленно открыть письмо и развернуть его. Оно было довольно длинным. А хотелось бы, чтобы оно не заканчивалось, чтобы можно было прочитать, что ещё мог он ему сказать, без разницы что, хоть что-нибудь своим голосом, своим слогом, хоть бы покричал на него, ну хоть что-нибудь, а это всё, что осталось. Эта бумажка, которая пропадёт, если случайно поджечь, намочить, потерять. И это то, что Лео хочет ему сказать в самом конце и больше он ничего ему не скажет. И это осознание снова доводило до слёз.       Собравшись с силами, темперамент наконец опускает намокшие глаза на строчки:       «27.07.202Х       Первым делом я сразу объясню, почему ты получил это письмо так поздно. Не знаю, насколько им удалось скрыть от тебя произошедшее, но, даже если и на день, то ты будешь недоволен.       Я чувствую, что я скоро умру. И я не хочу с этим что-то делать. Я не знаю, когда это случится и случится ли. Мне вообще кажется, что я давно умер, как только вытолкнул Майки с отцом из дома. А если я скоро умру, то это произойдет в тот момент, когда ты пойдешь на последний курс, а там сложно. Я просто не хотел подставлять тебя риску и портить твою учёбу, вот и всё, насколько это возможно, чтобы ты думал о себе, а не обо мне.       Да, причина глупая и тупая, но я считаю её весомой.       Мне жаль, что всё закончилось вот так. Правда, это ужасно и до слёз смешно и глупо. Прости, что ты помнишь меня девятнадцатилетним, но лучше ты запомнишь меня таким, чем увидишь, какой я сейчас. Надеюсь, никто не увидит.       Я уверен, что у тебя всё будет хорошо. Ты прекрасно справляешься без меня. Справлялся, справляешься и будешь справляться и дальше, потому что ты очень сильный. Когда мы дрались, в какие-то моменты я поддавался тебе. Но потом ты становился всё сильнее и изворотливее меня, так что мне пришлось стараться, чтобы не проиграть тебе, так что это очень хорошо показывает твою целеустремлённость и силу. Моральную и физическую. Пх, в общем, ты меня превзошёл в моем любимом деле, я всё не хотел этого признавать, но чего сейчас-то этого не сделать?       Спасибо, что поздравил меня с днём рождения и с новым годом, я всё читал. Спасибо, что звонил, хоть я и не отвечал. Но ты дольше всех сидел на гудках, пхпх, упёртый.       Я очень счастлив, что я тебя встретил, что ты меня так координально изменил и изменился сам, чтобы идти дальше, не цепляясь за меня. Я так не смог.       Да, наверное, я слукавил или... Думал, что думаю правильно или... Это уже не так важно. Даже поздно, наверное. Всё-таки, я никого так не любил, как тебя, и любил до конца жизни. Твоя шкатулка такая... Замечательная, напоминала мне тебя всё это время и она ни разу мне не надоела. Круто. Я рад, что ты смог показать мне, что такое полюбить и быть любимым в ответ, как приятно делать что-то ради кого-то, а не ради себя. Я работал все эти года, чтобы вы не думали обо мне и были в достатке, как я всегда и мечтал, чтобы ты не переживал, что не сможешь купить кофе в кофейне, а теперь ты можешь купить кофейную, пхаха. Удивительно, я ещё не разучился шутить. А вот твоих шуток я давно не слышал. Даже немного забыл их, но я помню, как мы сидели у тебя в комнате ещё в первый месяц нашего знакомства и ты травил свои шутки, а я смеялся, хотя это было так не смешно, но ты был так доволен, что я смеюсь, что я не хотел останавливаться. Ты выглядел очень счастливым, я это так хорошо запомнил.       Прости, что ты меня больше не увидишь, и мы с тобой не поговорим, как бы это ни было тяжело принять. Я скучаю по тебе и люблю. Очень люблю. Потому, пожалуйста, я тебя прошу, просто продолжай жить, как и всегда. Я хочу знать и быть уверенным, что ты сможешь защитить остальных. Я оставил тебя за старшего. Если тебе будет не трудно, то постарайся сделать это для меня. Пожалуйста.       Я бы хотел много чего написать для тебя, честно, но в голову больше ничего не лезет.       30.07.202Х       Я оставлю некоторые вещи в коробке для тебя, хотя, наверное, туда скинут вообще всё попало и вряд ли она до тебя дойдет. Но если дойдет, то это будет хоть какое-то вещественное напоминание обо мне для тебя.       Немного интересно, ты всё ещё куришь? Я бы не хотел, чтобы ты курил, честно говоря, но альтернативы предложить не могу, так что... Если всё ещё берёшь сигареты, то, надеюсь, хотя бы не так часто.       По правде говоря, у меня очень болит тело. Голова, руки, ноги, сердце... Из-за того, что пишу сейчас, руки болят заметнее всего остального. Не знаю, с чем это связанно, но наверное с тем, что я умираю. И мне, наверное, не достаёт витаминов. Или... Я не знаю, без разницы.       Если ты сможешь меня простить за это, то прости меня. Если нет... Ну. Всё равно прости. Мне жаль, что ты узнаешь обо мне позже всех, наверное, ты чувствуешь себя немного даже кинутым из-за этого, но я не со зла, правда. Я из лучших побуждений. Хочу, чтобы ты это принял быстро. Ты же смог прожить без меня четыре года. И сможешь больше, ещё десятилетия. ( o˘◡˘o)       Если что-нибудь придумаю, то я допишу, если нет, то лучше попрощаться сейчас, наверное.       Буду надеяться, что ты обо мне окончально не забудешь и не будешь злиться. Наверное сложно принять, что меня нет, но от этого ничего во вселенной не изменилось, я думаю. Главное, чтобы ты помнил, что я был, и что со мной всё, что было, не было только плохим.       Sayounara.       Aishiteiru».       Сказать о том, что Раф буквально захлёбывался в собственный слезах, это ничего не сказать. Он переживал за сохранность листа, так что держал его на расстоянии, чтобы не намочить. На нём и без него были капли от слёз его автора, не хотелось усугублять. Отложив несчастный листок, который ходуном ходил в его руках, он продолжает плакать, склонившись в свои колени, и икает. Это все ужасно, так ужасно. Его сердце разрывается на куски, всё переворачивается и крутится, что его сейчас просто напросто стошнит. Он рыдал всё письмо и рыдает сейчас, после него. Ему было очень плохо понимать вновь, что это последнее, что у него осталось от Лео. Единственное, что его даже радовало, что в тот день, когда старший по пьяни полез к нему целоваться, объясняя это желанием оставить его поцелуи на лице бывшего парня, был последним, когда Раф с кем-то целовался. Они и правда до конца останутся на его лице. Даже сейчас, когда он об этом подумал, словно сквозь время эти приятные мягкие касания снова затеплились на его мокром горячем лице. Что-то мягкое, приятное, с любовью нежное проникало прямо в душу.       Майки, которому уже было тяжело слышать, как брат плачет навзрыд, присел рядом и обнял его, чтобы хоть немного сгладить ситуацию, хотя и он тоже снова плакал. Бунтарь лег на того, уткнувшись в руку, пока был захлестнут ужасной необратимой болью и горечью. А ещё скукой, виной, злобой к себе.       По итогу они предложили Рафу пожить с ними, так что в этот же день он перетащил свои вещи, в том числе кошку, что была рада видеть остальных двух, хотя Ди ее продолжал аккуратно сторониться. Дав ему место на разложенном диване, парни присели попить чая и успокоиться уже хоть немного, хотя слёзы подступали почти каждые пять минут из-за маячащей в мозгу мысли.       Естественно Рафаэль возжелал сходить на его могилу как можно быстрее, чтобы хоть немного успокоиться. Да и наверняка там давно никого не было. Но Майки его успокоил, что отцы туда прилетали чуть меньше месяца назад, так что могила точно ухожена.       Вскоре они собрались и втроем полетели в Японию, Микеланджело проводил их до нужного места. Кладбища у японцев, конечно, поражают. Раф оглядывал всю эту тьму надгробий, что были прям плотно-плотно друг к другу. Они прошли какое-то время по тонким дорожкам, где наконец остановились. Конопатый садится на корточки и поджигает палочки, Раф скидывает с верхушки снег. Видеть настолько родное имя на надгробной плите очень... Странное и больное чувство. Он просто смотрит на это, продолжая окончально осознавать.       — Самое грустное, — начал Майк, — что он умер и как караши, и как кодокуши.       — Первое я помню. А второе? — слегка оглянулся холерик на него.       — Это одинокая смерть, когда человек умирает один, а его тело находят позже. Мне сказали, что он умер в больнице, но нашёл его в доме без сознания один из глав филиала, — тяжело вздыхает тот и трёт под носиком.       — Может, впал в бессознательное состояние Лео дома, но смерть мозга зафиксировали уже в больнице.       — Не знаю, наверное, — вяло произносит тот, отведя глаза.       Дон смотрит на Рафаэля, после мягко берет партнёра за плечо и немного отходит вместе с ним через минут пять, чтобы не лишать его возможности увидеться с братом. Но логичнее позволить Рафу всё это принять сейчас без лишних глаз, тем более, он всё ещё явно в шоке и не понимает частично.       Темперамент садится на корточки, смотря на выгравированное имя, которое единственное было написано обычными привычными буковками, а фамилия была уже символами. Парень прикладывает ладонь к холодному камню и гладит так, словно трогает его самого. Раф не любитель говорить с могилами, так что лишь тяжело выдыхает с опущенной головой, вздыхая запах ароматных палочек со знакомым запахом. Это так всё тяжело принять. Он не был готов к такому, это произошло слишком рано, слишком неожиданно. Хотя, могли ли они это остановить? Конечно могли. Но не сделали. В первую очередь это он должен был опомниться. Но не сделал этого и теперь уже помогать некому. Как же это больно, словно тебя протыкают со всех сторон.       Холерик поднимает голову, снова посмотрев на знакомое имя, он в раздумьях смотрят на ладонь другой руки, целует её и прикладывает к камню. После поднимается и стоит ещё какое-то время. Не хочется уходить от него, здесь дышится проще, но зато ты чувствуешь свою вину сильнее обычного.       Взяв себя в руки, он ими трясёт слегка и выдыхает, чтобы унять слезы.       Плачь, не плачь, но мертвых не вернуть. Можешь винить себя сколько угодно и за что угодно, легче никому от этого не станет. Поэтому со временем и Раф смог отойти. Ему будет до конца жизни стыдно и больно за это, но его и Лео просил быть сильным, а значит, он будет. Но моментами он вспоминал о нём, думал, как бы с ним было хорошо. Нюхал его шампунь, одежду, трогал резинки и гладил уже сломанную шкатулку. А ещё время от времени зажигал свечки, которые Майки поджигал на могиле. Ему было так проще немного в душе.       Из-за этого они втроем снова начали плотно общаться, как раньше, часто сидели друг у друга в гостях и ходили по всяким делам, прогулкам и не только.       Вот и сейчас, пока Донни был занят, Рафаэль с Микеланджело отправились прогуляться по торговому центру, где и наткнулись на книжный магазин.       — О, я как раз хотел мангу купить, я быстренько, — шлёпает парень по плечу брата, а потом уходит к полкам с мангой.       Бунтарь бродит по книжному, смотрит на их название, некоторые даже берёт осмотреть и поржать с тупости идеи. Так и доходит до раздела психологии и философии, там уже смеяться было не над чем, всё серьёзно и относительно научно. Но вот его взгляд останавливается на тёмно-синей не самой тонкой книге, которая была по скидке. Взяв её в руки, как и всегда, замирает. Либо вселенная хочет над ним поиздеваться, либо, наоборот, это подарок судьбы.       Это была книга, о которой Леонардо рассказывал. И он её закончил? Как оказалось, книга поступила в продажу уже как год, а Раф её увидел только сейчас. Вылупившись на обложку, он осознает, что это семьсот страниц того, что написал Лео, его мысли, его слова. Он был рад, что сможет услышать голос любимого человека ещё чуть-чуть. Ему правда стало лучше от этого, хотелось скорее прочитать.       Он пошёл на кассу, где и встретился с Майки, что уже положил свою стопочку с мангой. Тот обернулся с улыбкой, взяв книжку из рук, чтобы пробить всё вместе. Когда им отдали покупки, то конопатый стал всё складывать в портфель на ходу, когда они уже удалились из магазина. Он смотрит на книгу, перед тем, как положить её вовнутрь, но не кладёт.       — Раф... — немного расстроенно комментирует он, взглянув на брата, что потер шею. — Тебе не будет плохо? Наверняка в конце будет много того, что тебя расстроит, учитывая, в каком состоянии он её дописывал.       — Я знаю, мне без разницы. Я просто хочу почитать то, что он пишет там, просто... Ты же знаешь.       — Я знаю, что тебе его не хватает, — кладёт он книгу в портфель и закрывает. — Ты не знаешь, что доход от покупок книг тоже идёт нам, да?       — Да?       — Точнее он идет папе, а он уже скинет нам, позже.       — Ясно. Мне всё равно. А ты не хочешь её прочитать?       — Я пока не готов, — признается младший.       — Уже год прошел.       — Я знаю, но я пока не хочу. Я боюсь прочитать, что он намекает на то, что это я виноват. Если бы я был настойчивее, если бы не поддался тревожности, он был бы жив.       — Значит, я должен бояться, что он обвиняет меня в том, что не стал его добиваться до последнего. Я уверен, что этого там не будет.       Они молча идут ещё какие-то минуты, когда уже вышли из второго центра и направлялись примерно в сторону дома.       — Ты себе так никого и не нашёл?       — Нет. И не найду, — отводит глаза бунтарь.       — Тебе же одиноко.       — Мне стыдно перед Лео, что я поступил, как мудак, я обещал ему, что буду только с ним, а по итогу обманул. Я не собираюсь повторять это уже сейчас. Я не хочу. Я его всё ещё люблю.       — Нужно двигаться дальше.       — Ты даже его книгу прочитать не в силах, о чём ты? Признай тот факт, что мы все себя в этом виним и с каких-то точек точно не сдвинемся никогда. Да и тебе важно, что б я с кем-то был?       — Это было важно Лео, — слегка прикрывает младший глазки. — В моем письме он просил меня проконтролировать, чтобы ты себе кого-нибудь нашёл и любил. Я не знаю, как это сделать, но он бы хотел, чтобы ты был счастлив без него.       — Пф, — темперамент супит брови. — Простой такой.       — Давай закроем тему, ладно?       Рафаэль смотрит на Микеланджело, что нервно сжимает лямки портфеля, ступая не так твердо. Кажется, младший брат до сих пор не отошёл, оно и ясно, он ведь был больше всех привязан к Леонардо, потому чувствует себя вот так. Тревожно, беспокойно, виновато. Раф гладит его плечо.       — Да, прости.       Раф так и не смог найти себе вторую половинку до конца жизни, она и не была ему нужна. Он любил Лео с первого дня, он любил его запах, его волосы, его глаза, его кожу и всё только лишь его. Не больше. Глупость, которую он сделал, была в некоторым смысле добивающей. И ему было очень стыдно за это. Если бы он засунул своё "желание заняться сексом" куда подальше и перетерпел, может, он был бы жив, они были бы уже давно вместе. Рафаэль не хотел ждать, но теперь ему даже ждать некого.       В целом, он был в порядке, но время от времени накрывало очень сильно, он просто плакал либо над книгой, либо над письмом, либо над чужой одеждой, обнимая её и вспоминая это всё снова и снова. Он даже немного говорил с братом вслух, но лишь чтобы унять тишину вокруг. Всё могло бы быть лучше, это можно было бы изменить. Но уже нельзя.