Когда Монстр перестаёт быть Чудовищем?

      Вернувшись в общежитие, Уэ́нсдей обнаружила, что Энид всё ещё отсутствовала в их комнате, и за что была искренне благодарна сложившемся обстоятельствам. Она действительно была не настроена выслушивать очередной поток нескончаемой радужной болтовни. Увидев выражение её лица, Вещь сразу же поспешил в самый дальний угол, предоставив той необходимое пространство.       Речь Хайда – произнесённая столь знакомым голосом и в то же время таким чужим – отдавалась эхом, грохотала в её черепе, словно старые кости. Что конкретно она догоняла? О чём он?       Уэ́нсдей бросилась на кровать и прикрыла глаза, прокручивая в памяти их недавний разговор. Его жестокие, озлобленные слова затуманивали разум, мешая прийти хоть к какому-то чёткому выводу. Она изо всех сил старалась не представлять, что наобещал там монстр, но, тем не менее, в сознании всплывали яркие образы: ножи, пламя, цепи и металлические прутья, кудри с золотым отливом и красно-карие глаза.       Уэ́нсдей громко застонала, тряся́ головой, как будто это могло избавить её от нежелательных мыслей. Тёмной версии удалось проникнуть в непроницаемый разум, и засесть так глубоко, как никому другому до этого. Впервые в жизни она поймала себя на том, что молит о видении, которое вытащило бы её из этого сумбурного потока всего и сразу.       Когда же Уэ́нсдей наконец удаётся заснуть, ситуация не становится лучше. Сны были размытым месивом, наполненным невнятными фразами и быстрыми, резкими уколами боли.       Проснувшись ещё более растерянной и расстроенной, чем до путешествия в царство Морфея, она отправилась на занятия, надеясь, что её более угрюмый внешний вид никого не сподвигнет задавать назойливые вопросы. Однако немногим позже, на тренировке по фехтованию, надеждам суждено было разбиться, когда Ксавье набрался смелости или глупости спросить, а не месячные ли у неё случайно. Уэ́нсдей чуть не проткнула его шпагой на месте. Он, возможно, даже мог бы истолковать это как своеобразный флирт с её стороны, если бы после она не сняла свою маску и не смерила наглеца убийственным взглядом.       В то время как Ксавье, казалось, понял намёк, Бьянка больше, чем когда-либо, стремилась бросить ей вызов. Ярость и гнев Уэ́нсдей, вызванные неспособностью понять, что творится в собственной голове, привели её к достаточно скорой победе, но не раньше, чем она болезненно приземлилась на левое запястье. — Постой, послушай, извини меня за мою грубость ранее, – крикнул Ксавье, обращаясь к Уэ́нсдей, когда та покидала спортивный зал, – но я действительно считаю, что тебе следует обратиться к медсестре. — Чтобы ты проводил меня туда, словно раненого щенка? Нет, благодарю, – ответила она более резким тоном, чем, вероятно, следовало бы.       Уэ́нсдей могла понять это по его обиженному выражению лица, однако терпению уже пришёл конец. А ещё она прекрасно знала, что случившееся не являлось чем-то таким, чего фальшивые извинения не смогли бы исправить немногим позже.       Быстро приняв ледяной душ, Уэ́нсдей переоделась и заплела волосы в две тугие косы, торопясь успеть на автобус до Джерико. Она не выдержала бы долгую прогулку по лесной чаще, не в этот раз. Телефон неподвижно лежал в кармане со вчерашнего дня; Уэ́нсдей никого не предупредила о своём утреннем визите, да и с ней никто не спешил связываться после… произошедшего инцидента.       Поездка до пункта назначения была короткой, что не могло не порадовать, так как в сложившейся ситуации у неё не было времени подумать, иными словами, не было возможности передумать. Не успела она опомниться, как уже оказалась перед знакомой, белой дверью и, повернув потертую позолоченную ручку, Уэ́нсдей вошла внутрь. — О мой б… блять, Уэ́нсдей, разве тебя стучаться не учили?! – воскликнул Тайлер, прикрывая полотенцем обнажённое тело. Она же, в свою очередь, быстро окинула взглядом ведро с водой, над которым поднимались клубы пара, и подумала про себя: «Даже общие душевые в «Невермор» будут по приятнее, чем это». — Хм, я никогда не была человеком, который стучит, – тут же безапелляционно отметила Уэ́нсдей, отворачиваясь, чтобы не смущать бедного парня ещё больше. – Продолжай, я не буду подглядывать. — Не сомневаюсь, – его голос звучал наполовину насмешливо и в то же время немного обеспокоенно.       Уэ́нсдей, стоявшая к нему спиной, отчётливо слышала, как он окунул что-то в воду, а затем отжал, что, по логике вещей, являлось мочалкой. Она молчала, прислушиваясь к повторяющимся звукам: погружение, выжимание, протирание кожи, опять и опять. Такая импровизированная "ванная" только лишь чрезвычайно замедляла процесс, и в какой-то момент, в очередной раз за сегодня, терпение лопнуло. — Что спровоцировало Хайда? – прямо спросила она, довольная тем фактом, что Тайлер в данный момент не способен видеть её лицо. – Я убеждена, что последнее сообщение перед моим приходом написал именно ты.       Поначалу единственным ответом на заданный вопрос был звук капель, ударяющихся о поверхность воды, однако Уэ́нсдей нашла в себе силы подождать ещё чуть-чуть. — Я не знаю, – в конце концов признался он.       Она же вновь услышала, как Тайлер опускает мочалку в ведро, но на этот раз оставляя ту там. — Всё случилось так быстро. Как будто Он понял, что ты вот-вот войдёшь, а затем я просто… ушёл. «Что же, это не так уж странно, – подумала Уэ́нсдей. – Говорят, что Хайды без хозяина непредсказуемые, нестабильные, даже чрезмерно переменчивы». — Одна загвоздка – ты не ушёл, – подметила она, – не полностью. Верно? — Да. Я мог слышать, – признался Тайлер, в его голосе можно было уловить нотку стыда, которая только подтверждали слова его Тёмной половины. – Мне жаль… прости за его… — Насмешки? Оскорбления? Кличку для домашнего питомца? – Уэ́нсдей сделала паузу лишь на миг, прежде чем добавить: — Обещания? — Я собираюсь утопиться в этом ведре, – в отчаянии пробормотал он.       На что ей даже пришлось сдержать улыбку от такого смелого заявления. — Дай знать, когда я смогу обернуться и посмотреть, как это произойдёт. — Ах, да. Уже можно, – серьёзно произнёс Тайлер. – Не волнуйся, я порядочный человек. — Я прощаю тебя за эту столь наглую ложь, – ухмыльнулась она.       Он застёгивал пуговицы на своей – которой уже по счёту, сколько их у него вообще – фланелевой рубашке. — Уэ́нсдей Аддамс, – произнёс Тайлер, саркастически шокированный. – Ты что флиртуешь со мной? — Нет, – солгала она сквозь зубы, и тут же дополнила отчасти правдой, – я демонстрирую свою привязанность только через пытки и попытки убийства.       Завершив свой категори́ческий ответ, Уэ́нсдей решила присесть на край стола, как и всегда делала до этого, но поморщилась, когда случайно перенесла часть веса на травмированное запястье.       Поначалу на юношеских губах красовалась игривая ухмылка, намекающая на то, что он всё же собирается парировать сказанные ею слова. Однако этого не произошло: Тайлер напряжённо и даже испуганно застыл при виде страдальческого выражения её лица. — Что не так? Что случилось? – он даже не осознавал, насколько тонов внезапно побледнел. — Ничего. Потеряла бдительность на фехтовании. Моя ошибка. – Испуганный взгляд напротив заставил Уэ́нсдей прищуриться. – Что? — Левое запястье? — Да, – подтвердила она, а её подозрения росли с каждой секундой. – Откуда ты…? — Когда это произошло? Часа два назад?       Уэ́нсдей пристальным взглядом изучала его бледность. — Приблизительно, – подтвердила она. – У тебя какой-то приступ или припадок, что-то в этом роде? — Уэ́нсдей, – медленно начал объяснять своё безумство Тайлер, – причина, по которой мне потребовалось так много времени, чтобы принять ванную, заключалась в том, что я не мог пошевелить запястьем с утра, как проснулся.       Как же она не любила совпадения и веру в них, да и сейчас для неё прозвучавшие было немного притянуто за уши. Вероятно, он смог считать недоверие на её лице, поэтому и поспешил добавить: — Послушай, мне приснился сон, где я с кем-то дрался, а потом, упав на землю, повредил левое запястье. Проснувшись от боли, увидел, что на часах было «9:51». – Тайлер посмотрел на неё, – Когда закончилась твоя тренировка? — В десять часов, – спокойно произнесла Уэ́нсдей, – но я ушла раньше из-за травмы.       Он уставился на неё глазами полными надежды, будто бы это должно было всё прояснить. — Не совсем понимаю, к чему ты клонишь, – в конце концов, заявляет она, хотя осознание постепенно подкрадывалось откуда-то сзади, а барабанный бой в голове громко требовал к себе внимания. — Ладно, хорошо. Я собираюсь загадать число от одного до ста. Потом досчитаю до трёх, и тогда мы одновременно назовём свои варианты, – на слегка изогнутые тёмные брови, искаженные некоторой степенью неверия, Тайлер взмолился, – Давай просто попробуем, пожалуйста.       Уэ́нсдей согласно кивнула. — Когда будешь готов, – она изо всех сил старалась быть равнодушной, но любопытство сжигало изнутри, а напряжение в голове сводило с ума. — Один, два, три. — Тринадцать, – произнесли они в унисон.       Уэ́нсдей отрицательно покачала головой. — Совпадение не более, – сказала она, не веря в собственные слова ни на йоту. — Окей, попробуем ещё раз. Теперь цвет, – Тайлер казался крайне решительно настроенным, чего Уэ́нсдей не могла не оценить, ловя себя на том, что поддакивает его настойчивости, будто была захвачена ею. – Раз, два, три. — Красный. – Ситуация повторилась.       Он уставился на неё, одновременно чувствуя себя довольным собой как победитель и встревоженным словно проигравший. — Видишь? — Ещё, – приказала она автоматически, – о чём… о каком месяце я думаю? – не давая ему времени на раздумья, – три, два, один. — Ноябрь, – заговорил Тайлер вместе с ней, и холодный страх пополз по девичьей спине, обнимая её своими длинными ледяными пальцами. — Время года? – в отчаянии не унималась Уэ́нсдей. – Три, два, один.       В который раз они оба произнесли одно и то же слово: — Зима, – отчего напряжение в комнате только усилилось. — Год? – спросил он. – Раз, два, три. — Тысяча девятьсот девяносто первый.       Парочка уставилась друг на друга, испуганные и в то же время невероятно заинтригованные происходящим безумием. — Какой день недели? – продолжал Тайлер. – Один, два, три.       Снова она услышала, как его голос сливается с её собственным, когда они сказали: «Среда».       И тут Уэ́нсдей решила что с неё достаточно. — Что это, чёрт возьми, такое? – огрызнулась она. — Понятия не имею, – Тайлер был сбит с толку не меньше. – Как будто между нами есть какая-то странная… некая связь.       И вдруг осознание обрушилось, словно лавина, сметающая всё на своём пути, или как одиночный выстрел прямо в лицо. — Тайлер, несколько дней тому назад, после того, как я пришла впервые, – Уэ́нсдей внимательно наблюдала за ним, чтобы оценить его реакцию. – Тебе приснился кошмар, что ты скован цепями в пещере и там была Гейтс?       Зрачки ореховых глаз расширились, сами глаза заблестели, и его грудная клетка начала значительно быстрее подниматься и опускаться. А вот её чёрное сердце упало в пятки. — Откуда ты…? — Потому что я тоже видела этот сон.       Всё, что они могли делать, это продолжать ошеломленно смотреть друг на друга. Уэ́нсдей изо всех сил пыталась отрицать правду, которую она уже чувствовала нутром. Истина, что отчаянно билась, словно в припадке, где-то внутри. — Вещи Лорел, – наконец сказал Тайлер. – Дневник, который ты нашла. Нам нужно его вернуть, может быть… возможно, там найдутся ответы. – Предложил он хоть какой-то вариант.       Уэ́нсдей отказывалась идти в оранжерею – даже мысленно – и, конечно же, не желала озвучивать этого вслух, чтобы слова не сделали возможные опасения реальными. Вот только… — Маловероятно, – она старалась изо всех сил, но речь Хайда кружила, как акула, вокруг необитаемого острова девичьего разума, парализуя её чувством тревоги: «Но ты начинаешь догонять, не так ли, куколка?» — Ты же сама прекрасно понимаешь, что это так. – Тайлер вцепился в решётку так крепко, так отчаянно, будто утопающий, нашедший спасательный круг. – В этом имеется смысл. – Его глаза были большими и полными желания, умоляющего её признать неоспоримый факт. – Ты та, кто убила Лорел, так что теперь я… получается, отныне ты моя… — Не смей, – прошептала Уэ́нсдей, однако было уже слишком поздно. — …хозяйка, – закончил он, а алые вспышки в ореховых очах не оставляли места для сомнений.       Уэ́нсдей ощущала себя так, будто бы совершила смелый шаг с обрыва и только после обнаружила, что под её ногами ничего нет, лишь тёмная, бездонная пропасть. Она не могла быть его… просто не могла. Верно подмечено, что он ей нравился, от этого было глупо отнекиваться. Она была им заинтригована, да, и однозначно испытывала влечение, но это… это… — Не злись, – произнёс Тайлер, будучи не менее пораженный всплывшем фактом, и взгляд червоточин вновь сфокусировался на нём. Он выглядел совершенно перепуганным, однако сейчас его тон звучал более решительно, чем когда-либо. – Уэ́нсдей, посмотри на меня. Дыши.       До этих слов она и не осознавала, что затаила дыхание.       Уэ́нсдей раздраженно выдохнула, а затем сделала глубокий вдох, хватая ртом воздух, повторяя процесс ещё несколько раз до тех пор, пока в голове не появится ясность и она не сможет здраво мыслить сквозь накатившую панику. Где-то в подсознании Уэ́нсдей отметила, что настойчивая барабанная дробь сменилась на низкий, успокаивающий гул, ещё больше помогающий снять напряжение. — Всё. Я в порядке, – сообщает она. Тайлер удовлетворённо кивает, испытывая облегчение, но по-прежнему заметно напряженный. – А как твои дела? – спросила Уэ́нсдей, нехарактерно для себя интересуясь благополучием другого человека. — Просто… Он рвётся наверх, – предупредил Тайлер сквозь стиснутые зубы. – Говорит, что ты собираешься уйти. Бросить. Мы тебе не нужны, – голос становится более глубоким, разъярённым и обвиняющим, глаза наливаются алым. – Видишь? Я же говорил тебе… — Тайлер, вернись, – строго приказывает она.       Тут же моргнув, он обращается назад, глядя на неё, раз, другой и вот оттенки красного постепенно исчезают. Всё его тело дрожит от усталости, как после долгой и безжалостной битвы. — Прости-и, – произносит Тайлер, даже его голос дрогнул на полуслове, и впервые в своей жизни Уэ́нсдей почувствовала порыв кого-то обнять. — Нет причин для извинений, – сказала она, придвигаясь ближе, – и, насколько мне позволено судить, я всё ещё здесь. – Её ладони невольно нашли его на прутьях решетки. – Я не оставлю тебя, вас, – прошептала она ему на ухо, когда юношеские руки обвились вокруг статного тела.       И в этот момент Уэ́нсдей обнаруживает, что их объятья искренни и взаимны; она держалась за него так, будто он был последней стабильной вещью, которая у неё осталась в этом мире.

Продолжение следует…