В ласковых объятьях тьмы

Спальня Снейпа — эта запретная и недостижимая доселе спальня — оказалась… совершенно не такой, какой Гарри успел навоображать её себе после того, как узнал секрет сущности графа. И в то же время… И в то же время — у него возникло странное и нелепое ощущение, что он уже бывал здесь раньше, хотя, разумеется, этого не было и быть не могло. Но откуда же взялось это чувство, что он видел эти тяжёлые бархатные портьеры, эту сдержанную, но со вкусом обставленную комнату и ещё — эту кровать поистине исполинских размеров с кроваво-красным балдахином? Она, кровать эта, привлекла его внимание с порога. — Знаете, а я ведь правда поверил в эти байки про гробы, — пробормотал Гарри со смущением и весельем одновременно. Снейп, повернувшийся в это мгновение лицом к нему, насмешливо вскинувший брови и немедленно заставивший его залиться краской, спокойно пояснил: — Некоторые из нас в самом деле ценят подобную… экстравагантность. Я же предпочитаю комфорт, мистер Поттер: спать в гробу крайне неудобно. Словом, не рекомендую. — Не то чтобы я собирался, — пробормотал Гарри, уши которого теперь пылали. Сделав вид, что увлечён убранством комнаты, он торопливо отвернулся от кровати и принялся осматривать всё остальное. — Не думал, что вы такой аскет, — прошептал он несколько мгновений спустя: смотреть здесь было не на что, за исключением книжного шкафа, комода и простого письменного стола со стулом. — Мне не нужно много, и я не поклонник бессмысленной роскоши, — ровно отозвался Снейп из-за его спины. Раздался скрип матраса, и Гарри обернулся: граф присел на краешек кровати и, заметив его взгляд, похлопал по тёмно-красному покрывалу рядом с собой. Гарри окончательно смешался. Было ли что-то предосудительное в этом жесте? — или это его воображение добавляло ситуации неловкости и интимности, которых в ней на самом деле не было… Боже, это сведёт его с ума. Не желая показывать графу Снейпу собственного смятения, он аккуратно уселся рядом с ним, благоразумно обозначив небольшую дистанцию между ними. — Итак, я вас слушаю, — сказал тот, глядя на него внимательно и без улыбки. Гарри облизнул пересохшие губы. Вопросов у него было много, так много, что и не выбрать, какой задать первым… его блуждающий по комнате взгляд упал на плотно задёрнутые портьеры, и он выпалил — по наитию, бездумно: — Губителен ли для вас солнечный свет? Снейп хмыкнул, как будто ждал какого-то другого вопроса. — Не совсем, — прошелестел он после паузы, осторожно, явно подбирая слова. — Солнечный свет делает нас… уязвимыми. — В каком смысле уязвимыми? — растерянно переспросил Гарри. Снейп не отвечал долгие минуты: он изучал лицо Гарри, точно пытался что-то в нём найти, а потом, словно очнувшись, передёрнул плечами и негромко пояснил: — Тьма — наша стихия, наша соратница, наша бессменная госпожа. Мы черпаем в ней силы и способности, она обостряет наши зрение, слух и обоняние. Днём мы лишены всего этого — а кто в здравом уме захочет лишаться столь весомых преимуществ? — А… — Гарри задумчиво прикусил нижнюю губу и немедленно вспыхнул, когда взгляд Снейпа остановился в аккурат в районе его рта. — А если вампир выйдет на солнечный свет?.. — То уж несомненно вспыхнет, будто спичка, и обернётся грудой угольков, — насмешливо ответил граф. Гарри уставился на него с опаской, а тот неожиданно вскочил на ноги и в два широких шага добрался до окна. Взялся за тяжёлые шторы, точно намеревался… — Не надо! — воскликнул Гарри, внутренне обмерев и едва не бросившись к нему, но было уже поздно: ворвавшиеся в комнату лучи закатного солнца легли на бескровное лицо графа Снейпа золотисто-алыми всполохами. И… граф не отшатнулся и не завопил, его тонкая кожа, под которой просматривалось всё до последней крошечной венки, не покраснела и не покрылась волдырями. Но в ней появилось вдруг странное сияние — холодное и благородное, какое бывает у первого зимнего снега. — Когда я сказал, что дневное время делает нас уязвимыми, я имел в виду не только нашу силу, — спокойно проговорил Снейп. — Оно обнажает нашу сущность, наше истинное «я». Оно показывает людям, кто мы такие и как сильно отличаемся от них. Он вдруг запнулся — едва уловимо, но резко, словно подавился вдохом, которого не совершал. Это Гарри, успевший всё же подняться с кровати и приблизиться к нему, осторожно, практически робко коснулся его ледяной щеки. — Вы весь блестите, — пробормотал он зачарованно. — Это так… — Ужасающе? — едко подсказал граф, в непроницаемом лице которого что-то дрогнуло. — Нет, — выдохнул Гарри одними непослушными губами, отчаянно желая и не решаясь опустить руку ниже, повторить ею резкую линию чужой челюсти. — Так красиво… завораживающе. — Мистер Поттер, — странным голосом выдавил Снейп, — вы… И — замолчал. Одно невыносимо долгое и сладкое мгновение они стояли вот так, не шевелясь и не прерывая зрительного контакта, и дрожащие пальцы Гарри продолжали прижиматься к чужой впалой щеке, а в глазах графа Снейпа плескалось что-то напряжённое, что-то почти беззащитное — Гарри никогда прежде не видел в них подобного выражения. И оно тоже… очаровывало. А затем на запястье его сомкнулась чужая хватка, и граф мягко, но настойчиво убрал его руку и повернулся к нему спиной, вновь зашторивая окно. Кожа его немедленно вернулась к прежнему своему мертвенно-бледному оттенку, и Гарри отпрянул: магия момента оказалась безнадёжно разрушена. — Что ещё вы хотели бы узнать у меня? — спросил граф Снейп со спокойствием, которого сам Гарри в себе отыскать в этот миг не сумел. — Я… — Гарри помедлил. — Даже не знаю. Дайте мне… — Может быть, — перебил его вновь обернувшийся граф, и в глазах его вспыхнуло нечто исступленное и резкое, точно ярость, — вы спросите, чем я занимаюсь, когда бодрствую? Выхожу ли я на охоту, как всякий ночной хищник? …но ярость эта была направлена не на Гарри — граф Снейп злился на самого себя. — Может быть, — повторил он, шагнув к Гарри, который теперь попятился: такой Снейп его пугал, — вы спросите, охочусь ли я на людей? Гарри отшатнулся и больно приложился лопаткой об резной столбик кровати. Видимо, приняв исказившую его лицо гримасу за что-то другое, граф Снейп странно дёрнулся, будто хотел прикоснуться к нему, но замер в одном шаге от Гарри. — Прошу простить меня за несдержанность, — напряжённо произнёс он. Но вопрос, уже озвученный вслух, повис между ними незримой — и всё же непреодолимой стеной. Гарри выпрямился, ещё морщась от дискомфорта в спине, открыл было рот… Хотел ли он знать ответ? Был ли он готов к этому ответу? — Я не стал бы вас об этом спрашивать, — наконец выдавил он. Чёрные брови Снейпа приподнялись в демонстрации вежливого недоумения. — Вот как? — бархатным тоном осведомился граф. — Отчего же? — Я… — Гарри сжал зубы. Две его стороны, два его «я» — то, что принадлежало миру чувств, и то, которым управлял голос разума, — спорили в нём в это самое мгновение, перекрикивая друг друга. И всё же одно из них победило. — Я… не думаю, что мне стоит знать, — наконец пробормотал он, глядя в сторону. — Что бы вы мне ни ответили, в какую бы истину ни посвятили, я восприму её с точки зрения человека и едва ли сумею поставить себя на ваше место. Я… я ведь не знаю, что это такое — быть вампиром. Какие инстинкты, желания и потребности вами управляют и как далеко способна вас завести жажда крови. Боюсь, если вы скажете мне, что напали на кого-то, я стану судить вас мерками людей; а это ведь, должно быть, совсем не то же самое… Он запнулся и замолчал — Снейп смотрел на него не мигая, и взгляд у него был таким… таким… Гарри и сам не знал, что крылось в этом взгляде. Смятение? Недоверие? Глухая бессильная нежность? — Вы совсем ничего мне на это не скажете? — нервно спросил Гарри, когда об повисшее меж ними молчание можно было уже порезаться. Граф улыбнулся — этой своей знакомой улыбкой очень древнего существа, в которой не было ни крупицы веселья. — Вы и не представляете себе, как вы необычны, мистер Поттер, — прошелестел он наконец. — Как вы… бесценны. Гарри вспыхнул и отвёл взгляд. Затем, чтобы занять себя хоть чем-то, вновь опустился на мягкое покрывало, и после короткого промедления граф сел на кровать рядом с ним. Ещё несколько минут они молчали, а затем Снейп неожиданно заговорил. — Моими жертвами становятся преимущественно животные, — в голосе его была странная отрешённость, точно он рассказывал не о себе. — Олени, лисицы… кролики. Полагаю, по меркам тех вампиров, о которых вы вычитали в тех нелепых книжках, я своего рода вегетарианец. Гарри не произносил ни слова и даже не дышал, боясь спугнуть его внезапную откровенность. — Впрочем, не стану лукавить и утверждать, что никогда не пробовал человеческой крови, — мрачно добавил Снейп. — Но уверяю вас: все, кто становился моими… гм-м… донорами, шли на это добровольно. — Добровольно! — шокированно воскликнул Гарри — и тут же шумно захлопнул рот под чужим тяжёлым взглядом. — Вас это так поражает? — усмехнулся граф. — О, мой милый мистер Поттер… что, средневековые выдумщики оказались щедры на россказни о том, как чудовищно болезненен и мучителен укус вампира? Гарри нервно кивнул. — Что лишний раз доказывает, что они никогда не встречались лицом к лицу с подобным существом, — спокойно прокомментировал это Снейп. — Знайте же, мой дорогой, что акт питья чужой крови священен… и может принести удовольствие обоим его участникам. — Уд-довольствие? — Гарри даже заикаться начал под гнётом чужих гипнотических глаз. — Самое изысканное и головокружительное удовольствие, что вы только в силах себе вообразить, — невозмутимо подтвердил граф. — Порой оно граничит с непристойным, с запретным. С порочным. В его голосе были мёд и шёлк, и Гарри захотелось прижаться к графу бедром и одновременно — отстраниться, сбежать от той необъяснимой власти над ним, что таил в себе этот чудовищно чувственный взгляд. — А тот мальчишка? — неожиданно вспомнил он. — Тот селянин, о котором говорил лорд Малфой? Которого его сын… его сын… он-то уж точно не испытал никакого удовольствия! Мысль была здравой и ещё — спасительной, и Гарри, к стыду своему, ощутил, что она оказалась единственным якорем, удержавшим его от соблазна приникнуть к худому и твёрдому телу графа Снейпа. Тот помрачнел, высокий лоб его прорезала морщина неудовольствия. — Вы смешиваете понятия и ситуации, мистер Поттер, — неожиданно холодно процедил граф. — Я говорил вам об укусе как искусстве, как ритуале, как ласке. То же, что позволил себе Драко… недопустимо и порицается в наших кругах. — Тогда почему он… — робко начал Гарри, но не сумел закончить фразу, напуганный убийственным выражением лица Снейпа. Тот странно дёрнул щекой, поджал губы и холодно уронил: — Драко — это самая большая ошибка Люциуса. Самая страшная и, боюсь, непоправимая. — Почему?.. — спросил Гарри одними губами. — Он был слишком юн, когда Люциус обратил его, — ровно произнёс Снейп, теперь смотревший в сторону. — Слишком юн — и чудовищно разбалован. Вообразите себе спесивого семнадцатилетнего мальчишку, считающего, что весь мир лежит у его ног, что всё можно купить, что деньги и авторитет его отца оправдают всё. А теперь представьте, что мальчишке этому дарована сила, до которой он ещё не дорос; сила, которой он неспособен управлять; сила, которой он недостоин. — Но если ему в самом деле уже так много лет… — неуверенно начал Гарри, но Снейп перебил его, резко мотнув головой и кисло выплюнув: — Вы не понимаете, мой дорогой. То, кем мы являемся, — великий дар и ужаснейшее проклятие. Эта жажда… вечна и утихает лишь на краткие мгновения, чтобы после вернуться с новой силой. Тех, кто не сумел взять её под контроль, она подчиняет себе с поразительной лёгкостью. И я не пожелал бы вам столкнуться лицом к лицу с вампиром, не сумевшим стать господином собственной сущности. Гарри потрясённо покачал головой, не в силах отыскать подходящих слов. — Впрочем, у Драко ещё есть шанс решить эту проблему, — неохотно добавил Снейп. — Загвоздка в том, что он должен по-настоящему хотеть измениться. Я же пока не замечаю в его поведении ни намёка на раскаяние. И вдруг произнёс совершенно иным тоном, резко сменив тему: — Позвольте же и мне задать вам вопрос. — Какой? — Гарри отчего-то затаил дыхание: Снейп смотрел на него пристально, не моргая, и на самом дне его жутких чёрных глаз плескалось нечто невыносимое и невыразимое, нечто столь… — Вы не боитесь меня? — тихо спросил он. — Теперь, когда знаете, кто я такой? Гарри помедлил. Несколько мгновений он не решался заговорить, определяясь с ответом, которого до этой минуты не сумел бы дать даже самому себе. А потом коротко, но решительно покачал головой: — Нет. Я вас не боюсь. И ещё — выдохнул со странным чувством внутри, чем-то вроде беспокойства или волнения: — Я… понимаю, что должен бы. Что это опрометчиво и безрассудно — не видеть в вас угрозы, даже понимая расстановку сил. Но я… Как будто бы чувствую сердцем, что вы не причините мне вреда. — Мне льстит ваше доверие, — мягко произнёс граф, взяв его за руку, и Гарри сперва дёрнулся, а после — замер, почему-то не находя в себе ни сил, ни желания выдернуть пальцы из его хватки. — Обещаю не подвести его. Чужие губы — эти чувственные губы! — коснулись костяшек его пальцев в невыносимо откровенном и вместе с тем невинном поцелуе, а затем Снейп вложил в его безвольную ослабевшую ладонь что-то тяжёлое и отпустил его руку. — Наденьте это на бал, — негромко проурчал он. — Это — кольцо моих предков, одна из немногочисленных уцелевших реликвий давно ушедшего в небытие рода Снейпов. Оно убережёт вас от излишнего внимания со стороны моих… гостей. Несколько секунд Гарри зачарованно разглядывал массивный перстень с чёрным камнем, в глубине которого переливалась и плескалась настоящая крошечная тьма. — Спасибо, — прошептал он наконец, подняв голову и улыбнувшись графу, а тот странно вздрогнул, будто эта искренняя улыбка причинила ему боль. — А теперь ступайте в свою спальню, — бархатно прошелестел Снейп. — Вам следует немного отдохнуть и подкрепиться, а кроме того, облачиться в подходящее случаю одеяние. По традиции на этом балу принято появляться в красном и чёрном… Но я счёл, что тёмно-зелёный пойдёт вам куда больше. Оттенит и подчеркнёт ваши восхитительные глаза. Гарри, ощутивший, что его мягко, но настойчиво выпроваживают, кивнул и поднялся на ноги. — И вот ещё что, — догнал его тихий голос графа уже на пороге, когда Гарри собирался вот-вот повернуть дверную ручку. Он замер, не шевелясь и отчего-то не решаясь обернуться, всё в его груди странно сжалось, сладко и больно, а сердце глухо врезалось в рёбра… — Я никому не позволю обидеть вас, мистер Поттер, — голос графа звучал как прикосновение, как поцелуй, как клятва. — Никому. Даже самому себе.