В ласковых объятьях тьмы

В одном граф Снейп не солгал ему: он в самом деле не собирался более его неволить. Напротив — стоило Гарри поутру спуститься в пустой тёмный холл замка, и за спиной его раздался негромкий голос: — Будьте осторожны в дороге. Гарри перепугался и обернулся. Граф стоял на лестнице, у самого её подножия, и стискивал тонкими длинными пальцами перила. — Вы пришли, — пробормотал Гарри с недоверием и нелепой радостью. — Вы… пришли проводить меня. — Разве я мог поступить иначе? — осведомился Снейп, вскидывая брови. — Гостеприимному хозяину полагается закрыть дверь за уходящими. Гарри вспыхнул — это прозвучало равнодушно, почти жестоко. Неужели граф Снейп вовсе не собирался по нему скучать? И отчего тогда сам Гарри тосковал по нему уже сейчас — отчаянно и невыносимо? О, как это было несправедливо! — Так, может, подойдёте ко мне? — спросил он с вызовом, едва справившись со странным чувством, точно совершает непоправимую ошибку. — Как полагается гостеприимному хозяину? Горькая ирония его слов не прошла мимо внимания графа — тот опасно прищурился, поджал губы, и на мгновение им будто бы овладел приступ ярости… Схлынувший, стоило Гарри встревоженно пошевелиться. — Как скажете, — практически сквозь зубы процедил граф. Преодолел разделявшее их расстояние. Замер напротив него — неподвижная высокая фигура, мраморно-белое лицо, безразличные глаза. Безразличные ли? Гарри заглянул в них — и отшатнулся от силы сдерживаемых чувств, что плескались на самом их дне. Мыслимо ли смотреть столь презрительно и держать столь гордый разворот плеч, когда в душе у тебя творится такое безумие? — Спасибо вам, — слабо прошептал он, не находя в себе сил отвести теперь взгляда от беснующихся в чёрных глазах пожаров. — За… всё. За вашу доброту, за… за этот прекрасный, хотя и жуткий бал. За волнующие прикосновения, чувственные усмешки и голодные поцелуи. За сладость укуса и нежность признаний. Граф Снейп склонил голову, молчаливо принимая его благодарность, а Гарри зацепился взглядом за тонкую линию его губ и лишь титаническим усилием воли заставил себя зажмуриться, чтобы стряхнуть наваждение: одно оно могло поколебать его решимость уйти. А уйти — Гарри знал это — было нужно. Но за то, что вы пообещали защищать меня, я вас благодарить не стану, ибо вы не сдержали слова. Отчего вы не защитили меня от той боли, что я испытываю сейчас?.. Снейп странно дёрнул головой и ещё — рукой, протянутой, словно бы он хотел прикоснуться к щеке Гарри. Гарри отпрянул — его напугала та жажда этого прикосновения, что вспыхнула в нём в этот миг, — но граф и без того не дотронулся бы до него: он отдёрнул пальцы столь резко, что движение вышло почти разъярённым, точно он сердился… На кого из них? Кого из них двоих он винил в этом расставании, которое — Гарри подспудно знал это — было болезненным для обоих? Не себя ли?.. Довольно. Нужно было убраться из этого замка. Сейчас же, немедленно, пока решимость не изменила ему. Иначе… Иначе он бы непременно остался. Скрипнула дверь, открывшаяся без их помощи. Молчаливый призыв уйти. Но вслух его не прозвучало — повисла пауза, в которой были сомнения и горечь, и, отчаянно желая продлить её хоть на краткий миг, Гарри выпалил: — А как же… как же наша договорённость? Сделка, по условиям которой моя невинность обещана вам. Лицо Снейпа исказила гримаса, которую Гарри не сумел расшифровать, но уже в следующую секунду на него вновь взирали два бесстрастных глаза, два чёрных пятна на невыразительной мраморной маске. — Быть может, в следующей жизни, — уклончиво произнёс граф. И Гарри лишь ценой невероятных усилий удержал на языке искреннее, глупое, совершенно лишнее сейчас «а что, если я хочу в этой?» О, Дьявол, ему в самом деле было пора — скорее, пока он не поддался искушению и не бросился в объятия Снейпа, обрекая себя на смерть! Но как было найти в себе силы на это?.. — До свиданья, граф, — сквозь зубы выдавил Гарри, и, хоть он ещё не сделал ни шага за порог, в нём поднялось вдруг мучительное, почти смертельное желание вернуться — желание, за которое впору было бы злиться на графа, а получалось лишь на себя самого. Взгляд, которым одарил его Снейп, был невыносимо долгим и пристальным; что-то крылось в самой его глубине, что-то, что Гарри, пожалуй, назвал бы горечью разлуки… но ещё — облегчением. Нет. Не может быть… — Прощайте, мистер Поттер, — бархатно произнёс граф и отступил назад, скрываясь во мраке замка. Скрипнула захлопнувшаяся дверь. Гарри бросился к ней, вскинул руку, намереваясь постучаться… и, неподвижно застыв на долгие секунды, медленно и неохотно опустил её. Это было глупо. Всё… всё, что он здесь творил и чувствовал, было глупостью — непростительной и нелепой, отравляющей его даже сейчас, когда всё, казалось бы, было кончено. Гарри сжал руку — ту самую, на которой красовался перстень Снейпов. И, глубоко вдохнув и выдохнув через рот, решительно зашагал прочь от замка по тихому — ни следа ещё недавно бушевавшей здесь снежной бури — зимнему лесу. В городе, знал он, его ждал старый друг магистра Дамблдора, Ксенофилиус Лавгуд; сумасшедший гений, как, смеясь, порой называл его Дамблдор… Его учитель. Его будущее. Его шанс продолжить жить так, будто не было этого мрачного замка — и владеющего им черноглазого Дьявола. Гарри собирался попытаться. Хотел этого — разве нет? Но… отчего так дрожали руки?

***

Магистр Лавгуд в самом деле оказался… эксцентричным. Когда Гарри добрался до города и спросил у симпатичной женщины средних лет, как может отыскать его, та расхохоталась и воскликнула: — О, мой дорогой, ты уж точно не пройдёшь мимо его дома! И оказалась права, ибо строение, в котором проживал магистр Лавгуд, домом назвать было… затруднительно. Скорее уж — буйством цветов и аляповатых клякс. Гарри невольно вспомнил про Безумного Шляпника и улыбнулся самому себе: ему почему-то показалось, что Ксенофилиус оценил бы сравнение. — Есть здесь кто-нибудь? — позвал он, решившись переступить порог причудливого дома и немедленно едва не угодив макушкой в подвешенное под потолком растение. — Магистр Лавгуд? Он оказался в совершенно круглом помещении, меньше всего напоминавшем холл или гостиную жилого дома — скорее уж… мастерскую. Повсюду книги, странные растения в горшках забавной формы, шарнирные куклы, фигурки из дерева… всё — будто бы неоконченное, брошенное на середине. Гарри взял одну из куколок, лежавших на колченогом столе у стены, и едва не заорал, уставившись в тряпичное личико, принадлежавшее… Ему самому?! Что за чёрт? Но ведь и правда… глаза — зелёные бусинки, волосы — ворох чёрных ниток, даже на лбу вышит дурацкий шрам — магистр Дамблдор говорил, Гарри заполучил его тогда же, когда погибли его родители… Какого дьявола… — А вот и ты! — внезапно воскликнули ему в самое ухо, и, рывком обернувшись, Гарри встретился взглядом с улыбающейся девушкой. И попятился. Не то чтобы она была какой-то там уродиной или производила жуткое впечатление! У девчонки были светлые волосы, вьющиеся крупными кудрями, живые голубые глаза, доброе лицо… а ещё — нелепая одежда, точно бы сшитая из кусочков нескольких вещей сразу, и… Боже правый. Редиски в ушах. Хотелось рассмеяться от абсурдности ситуации. Девица улыбнулась ещё шире и, очевидно, не замечая его замешательства, радостно прощебетала: — А мы ждали тебя только… дай-ка подумать… тринадцать дней назад — если бы ты сказал «нет». Никогда — если бы ты сказал «да». Гарри уставился на неё в смятении. Не обращая, впрочем, внимания на его откровенно изумлённый взгляд, девчонка протянула ему узкую ладонь: — Меня Луна зовут. Луна Лавгуд. А ты, должно быть, ищешь моего папу. — Э-э… да, — осторожно согласился Гарри, неуверенно пожав эту хрупкую девичью руку. — Хотел попроситься к нему в ученики. Он старый друг моего погибшего учителя, магистра Дамблдора, и… — А-а-а, Гарри, — неожиданно раздалось откуда-то из глубин дома, и в следующее мгновение перед ним вырос сам магистр Лавгуд. Такой же голубоглазый и светловолосый, как и его дочь; с таким же отсутствующим мечтательным взглядом; с такой же дружелюбной, но рассеянной улыбкой, с которой он затряс ладонь опешившего Гарри, приговаривая: — Очень, очень рад! Что же ты стоишь? Пойдём, пойдём! Луна, завари-ка нам чаю! Вот так Гарри и очутился на кухне Лавгудов — совершенно круглой, расписанной таким обилием цветов и животных, что в глазах у него немедленно зарябило, а голова разболелась… Каким же он был странным, этот Ксенофилиус Лавгуд! Назвав его сумасшедшим гением, магистр Дамблдор, несомненно, здорово смягчил реальное положение дел. Чай, впрочем, оказался вкусным, Лавгуды — дружелюбными, да и пойти Гарри больше было некуда, так что… был ли у него выбор? — Вы ведь возьмёте меня? — тихо спросил он многие минуты спустя, осторожно поглаживая кончиками пальцев пузатую чашку с отколотой ручкой. — В ученики? Магистр Лавгуд задумчиво крякнул и пробормотал: — Приютить-то я тебя приючу… а ученичество — дело долгое, многие годы отнимает, порой и целую жизнь. — Я к этому готов! — пылко воскликнул Гарри, но Ксенофилиус покачал головой: — Я не о том, мальчик мой. Не здесь твоё место. А впрочем… разве же это моё дело? Оставайся. Луна покажет тебе твою комнату, а с завтрашнего дня начнёшь помогать нам с магазинчиком. Может, и ума-разума поднаберёшься, а? Да и библиотека у меня неплохая. Получше многих будет. Гарри непонимающе нахмурился: ему… отказывали? Но почему? И что это за загадочная формулировка про его место? Кто-то дотронулся до его запястья — Луна, блеснувшая этой своей загадочной отстранённой улыбкой и шепнувшая: — Не бери в голову. Папа тот ещё ворчун, но он тебя не обидит и не прогонит, покуда сам не захочешь уйти. — Куда же мне идти? — горько осведомился Гарри — и машинально погладил под столом тяжёлый фамильный перстень Снейпов: единственное напоминание о графе, что у него оставалось. Лавгуды переглянулись. Ксенофилиус свёл брови вместе, а Луна покачала головой, будто возражала ему в молчаливой перепалке. Гарри окончательно растерялся — и, чувствуя себя совершенно потерянным, прошептал: — Если вдруг я мешаю вам, то только скажите. Я не стану докучать, обещаю! И сразу же покину ваш дом, как только… Осёкся: прямо ему в переносицу уткнулся узловатый палец Ксенофилиуса. — А ну не говори глупостей! — сурово заявил магистр Лавгуд. — Покинет он… покинешь, уж в этом-то я не сомневаюсь, но не сейчас, мальчик мой, не сейчас. Ты выглядишь уставшим с дороги; ступай, Луна проводит тебя до комнаты. Гарри изумлённо уставился на него и открыл рот, собираясь задать вопрос, но тонкие девичьи пальчики уже сжали его плечо с неожиданной силой, потянули — вверх, за собой, и ему ничего не оставалось, кроме как последовать за лёгкой поступью Луны. — Вот здесь ты будешь жить! — радостно сообщила она, когда они очутились на втором этаже, и толкнула обшарпанную дверь. За дверью этой оказалась маленькая комнатка — скромная, но чистая и аккуратная, с зелёным покрывалом на кровати и зелёными же занавесками на окне. — Нравится? — улыбнулась Луна, заметив его взгляд. — Под твои глаза подбирали! — Как это — под мои глаза? — опешил Гарри, невольно вспомнив оставленную им в коридоре куколку. — Вы ведь меня не знаете совсем! Впервые в жизни видите! — Не знаем, конечно! — оживлённо заверила его Луна. — И видим впервые, это ты точно подметил! Гарри покачал головой — он начал подозревать, что столь высоко ценимый магистром Дамблдором Ксенофилиус Лавгуд, равно как и его юная дочь, совершенно безумен. Но кое-что не давало ему покоя много больше, чем этот пугающий факт… — Слушай, — начал Гарри неуверенно, кусая губы. — Что ма… твой отец имел в виду, когда сказал, что моё место не здесь? Улыбка Луны поблёкла и увяла, и она огляделась, будто и у стен здесь были уши — и уж точно с такими же серёжками-редисками. — Мне нельзя тебе об этом рассказывать, — прошептала она, впервые с их знакомства показавшись Гарри смущённой и напряжённой. — Папа говорит… говорит, это гневает богов. — Каких ещё богов? — опешил Гарри, но Луна лишь покачала головой и, глядя куда-то в сторону, пробормотала: — Ты не наш, понимаешь? Не нашему миру обещан. Это всё, что я могу тебе поведать. И выскочила за дверь раньше, чем Гарри успел задать ей хотя бы ещё один вопрос. Полный смятения и сомнений, он добрёл до кровати и тяжело опустился на неё, лишь теперь ощутив, как сильно его вымотала дорога до города. Гарри-то думал, что Лавгуды станут его второй семьёй, новым смыслом жизни, поводом забыть всё, что произошло в том замке… а они… Такие же странные и непонятные, как граф Снейп. И так же говорят загадками. Как он там, интересно, его граф? Скучает ли по нему? Или то облегчение, что Гарри заметил в его глазах, означало, что он наскучил Снейпу, что тот был счастлив от него отделаться, что радовался избавлению от ходячей зеленоглазой проблемы, которую то и дело приходилось спасать или успокаивать?.. Гарри поймал себя на том, что безотчётно ласкает пальцами практически исчезнувший след от укуса, рассердился на себя и убрал руку. Как же он был жалок! Нет уж, довольно! Пора было перевернуть эту страницу, забыть о прошлом… Но прошлое, не желавшее забываться, начало являться ему во снах.