Лучшее применение флейте во время войны

      Вэй Усянь как раз таки был человеком, который бегал за другими, пытаясь наладить с ними отношения — по крайней мере, по словам Хуайсана. В течение следующих нескольких недель Минцзюэ не видел никаких доказательств этого. Вэй Усянь снова уединялся у себя или где он там прятался, и выходил оттуда с совершенно новым набором защитных талисманов, которые все кланы тут же массово поручали копировать младшим адептам, а старшие внимательно следили за ними, чтобы не было ошибок.       Затем он снова уединился, и Минцзюэ хотел было накричать на него, но не стал. Если Вэй Усянь не хочет… Разве не это было одним из первых, что сказал ему Минцзюэ? Если уж Вэй Усянь обиделся из-за ссоры, то так тому и быть.       Цзинь Гуаншань, к счастью, не воспринял новые талисманы как указание на то, что он должен снова обременять Чжэнчжоу своим присутствием, но многие из других самых бесполезных руководителей сект так и поступили. Зима затягивалась. Сичэнь снова стал проводить большую часть времени в разъездах, возвращаясь лишь для того, чтобы привести новых союзников. Настроение Минцзюэ ухудшилось, без Очищения и со слишком большим количеством дел это было не то, чем ему хотелось бы заниматься. Отсутствие секса тоже не помогало. На Новый год, когда Сичэнь вернулся на празднование и задержался на пару дней, чтобы принять участие в буйных гуляниях, Минцзюэ попытался предложить переночевать с ним, решив, что проще будет вернуться к человеку, который понимал, что случайный секс должен быть случайным — даже если кайф от него будет не таким сильным, как с Вэй Усянем. Его старый друг недоверчиво посмотрел на него, а затем вежливо, но очень твёрдо отказал ему. Минцзюэ задался вопросом, не пропустил ли он тот момент, когда у Сичэня завязались с кем-то отношения, но когда он попытался спросить, Сичэнь так же решительно перевел разговор на другую тему, и Минцзюэ, раздосадованный, ушёл ни с чем.       Были и другие, с кем он мог переспать, старшие ученики Не, которые были среди тех, кто научил его множеству приемов, но с лета (с тех пор, как стало широко известно, что глава ордена Не имел какие-то отношения со Старейшиной Илина) все они держались вежливо отстраненно. Позднее Минцзюэ понял, что виной тому — постоянные слухи, которые ходили по зимним кварталам. Ни один из них не был опасен для репутации Минцзюэ (никто не осмеливался предположить, что он находится под угрозой или зачарован), но, к его запоздалому ужасу, они все еще были очень активны. Неужели люди еще не устали от них?       — Он убил феникса и с тех пор скрывается. Конечно, все сплетничают, — сказал Хуайсан, выглядя странно недовольным. — Никто никогда не устанет сплетничать о Вэй-сюне.       — Да они же не убивали феникса.        — Если они оба молчат как покойники, то кто поверит в это? Даже если бы они это сделали… ну, может быть, если бы Лань-сюн сделал… Но Вэй-сюн всё время прячется у себя, и никто не может проверить, что он там делает. Столько риска для твоей репутации, а он ведет себя вот так! — он выглядел возмущенным, и Минцзюэ бросил на него недоверчивый взгляд, не в силах понять, то ли его раздражение вызвано тем, что он считает, что Вэй Усянь пользуется его репутацией, то ли тем, что он считает, что Вэй Усянь не пользуется.        — Он совсем не ценит тебя, — твердо сказал Хуайсан, обидевшись.        — Это просто секс, а-Сан.       Или это был просто секс… Чёрт, это, вероятно, означало, что когда, наконец, пойдут слухи, что они больше не спят вместе, Вэй Усянь окажется в еще более затруднительном положении. Что не будет хорошо для него, да и для Альянса, наверное, тоже. Репутация Минцзюэ могла выдержать удар от перепихона с некромантом лучше, чем репутация некроманта, не вызывающего доверия или, что ещё хуже, не достойного доверия. Но если он собирался быть настоящим грубияном в ответ на то, что Минцзюэ сказал некоторые истины, которые отчаянно нуждались в прояснении, то что еще мог сделать Минцзюэ? Если он не хотел больше заниматься сексом с Минцзюэ, то это было его собственное решение. Минцзюэ не следовало думать об этом, черт побери.       Хуайсан сморщил нос.       — Не хочу думать об этом в отношении тебя, — заявил он и унесся прочь.       Минцзюэ смотрел ему вслед, испытывая смешанные чувства. Хуайсан ошибался… Была по крайней мере одна вещь, которой Минцзюэ был обязан лично Вэй Усяню, помимо благодарности за его усилия в войне. Его новые защитные талисманы означали, что Минцзюэ не нужно было прятать младшего брата в безопасном месте. Хуайсан часто ставил его в тупик, но… он был братом Минцзюэ. Минцзюэ хотел, чтобы он был рядом, почти так же сильно, как в безопасности.       Предположительно, Цзян Ваньинь и Вэй Усянь чувствовали друг к другу то же самое (Минцзюэ знал, что Вэй Усянь чувствует то же самое к Цзян Ваньиню), потому что, когда Цзян Ваньинь через пару недель прилетел с Пристани Лотоса, опередив гораздо медленнее продвигающуюся армию новобранцев Юньмэна, Вэй Усянь потрудился хоть раз показаться на людях. После того, как все обменялись официальными поклонами (Сичэнь тоже вернулся, со своими новобранцами), братья из ордена Цзян даже обнялись в большом зале.        — Что ты с собой сделал? — спросил Цзян Ваньинь, когда они отстранились друг от друга. — Ты стал еще больше похож на упыря, чем когда я уходил!        — Я был занят! — Вэй Усянь ярко рассмеялся, его ухмылка была слишком широкой на лице, которое… Минцзюэ присмотрелся к нему. Да, его лицо выглядело тоньше, чем в прошлый раз, когда Минцзюэ внимательно рассматривал его. Скулы, которые тогда были острыми, теперь едва ли не прорывали кожу. Минцзюэ почувствовал, как его нутро сжалось от неприятного ощущения, но потом заставил себя не обращать на него внимания. Если Вэй Усянь хотел уморить себя голодом, то… нет, это была проблема Минцзюэ. И он ее игнорировал все это время. Проклятье.        — Вэни, чтоб убивать, бессмертные звери, чтоб разводить их, ты сам знаешь!        — Хмф. Лучше, чтоб ты сделал это таким надежным, как обещал. Цзецзе едет сюда — она наконец уговорила бабушку Юй присоединиться к кампании, и она едет с ними.       Это была хорошая новость — орден Мэйшань Юй, каким бы затворническим он ни был, производил образцовых заклинателей, но лицо Вэй Усяня застыло на мгновение, а затем он загорелся еще большим энтузиазмом, чем раньше.       — Шицзе! Ах, прошло столько времени. Безопасно ли ей в дороге? Всё ли у неё в порядке? Если она заболеет, может быть, Мэйшань будет безопаснее…        — Безопаснее? Ты же обещал, что твои массивы сделают это место безопасным!        — Мои печати в порядке, но мы находимся на фронте войны. Весной Вэнь снова нападут на нас.        — Или мы нападем на них. Я не боюсь, что мы сможем уберечь такую крепость от армии, — сказал Цзян Ваньинь, почтительно кивнув Минцзюэ, и Минцзюэ ответил ему подобающим кивком. Цзян Ваньинь снова повернулся к своему шисюну, сузив глаза. — Пока твои печати работают. Я доверяю тебе ее безопасность, ты же знаешь.       Выражение лица Вэй Усяня дрогнуло и смягчилось.       — Я никогда не позволю, чтобы шицзе пострадала.        — Хмф, — хмыкнул Цзян Ваньинь. — Я знаю это, идиот, иначе она бы сюда не поехала.       Он повернулся к Минцзюэ, затем, как положено, еще раз.       — Чифэн-цзунь, Юньмэн Цзян готовы возобновить кампанию в удвоенном составе.       Цзян Ваньинь должен был быть поистине чудотворцем, чтобы произвести на свет второго Вэй Усяня, но Минцзюэ, несмотря на внезапно нахлынувшие сомнения, оставил эту мысль при себе, как и другие свои опасения. Вэй Усянь очень любил Цзян Яньли — Хуайсан передавал множество сплетен о том, как его изгнали из Облачных Глубин за то, что он ударил Цзинь Цзысюаня, и, если подумать, это было сущей театральной драмой, если бы они все трое остались в одной крепости до конца зимы. Но прежде чем Минцзюэ начнет беспокоиться о политической головной боли, ему нужно было решить более срочный вопрос. Почему Вэй Усянь в этот момент вздрогнул? Неужели он не думал, что его любимая старшая сестра будет здесь в безопасности, несмотря на все его заверения?       Минцзюэ был уверен, что публичное противостояние с Вэй Усянем не принесет ему ничего хорошего, как бы ни хотелось ему этого. Вэй Усянь был слишком скользким и слишком хорошо защищался, и никто другой не понимал массивы так хорошо, как он — Хуайсан был близок к этому, но даже он признал, что, хотя он мог понять, как работают его печати, были периферийные элементы, причины включения которых он не знал.       — Они не ослабляют действие печати, но я не знаю, что он пытается с их помощью сделать, — сказал Хуайсан, а затем пожаловался: — Если бы он когда-нибудь вышел из своей комнаты, я мог бы спросить его!       Но можно ли доверять этим ответам?       Минцзюэ подождал, пока делегация Цзян удалится в свое крыло. Они прибыли достаточно поздно, поэтому банкет в их честь будет завтра, а не сегодня, а это означало, что с наступлением вечера он сможет найти дорогу в комнату Вэй Усяня — она и сейчас была изолирована, находилась в укромном уголке, поодаль от жилых помещений, — и Басёй снял с нее защиту.       Вэй Усянь крепко держал Чэньцин в одной руке, когда тот вошёл.        — Ой, да неужели, — с иронией сказал Минцзюэ. — Ты не знал, что это я?        — Ты не постучался, — жестко ответил Вэй Усянь. Он покрутил Чэньцин вокруг пальца и засунул её обратно в рукав. — Может ли этот ничтожный человек что-то сделать для вас, Чифэн-цзунь?       «Ты действительно так сильно дуешься?» — Минцзюэ хотел спросить, но не стал. Вместо этого он оглядел комнату. Она была завалена бумагами — ничего необычного, но все это были не талисманы, а элементы печати… это была печать, созданная из крови. Вэй Усянь всё ещё работал над ними.       — Неужели защитные печати для крепости не завершены? — спросил Минцзюэ.       — Что?       — Ты сказал мне… ты заверил меня, что они будут работать, чтобы обнаружить любое другое подобное оружие…        — Так и есть! Но это не значит, что их нельзя улучшить! — Вэй Усянь провел свободной рукой по волосам, еще больше распушив их.       Если они нуждались в улучшении, значит, это было недостаточно хорошо.       — Я доверяю им безопасность Хуайсана. Если они недостаточно хороши для твоей шицзе…       — Ничто не достаточно хорошо для шицзе, — голос Вэй Усяня был надрывно резким. — Ничто не достаточно хорошо… она хочет прийти сюда… — Его голос стал тонким и напряжённым. — Как, чёрт возьми, я могу обеспечить её безопасность? Её золотое ядро, она не… она не может защитить себя.        — Хуайсан тоже не может, — прорычал Минцзюэ. — И никто не сможет защитить себя от такого взрыва…       — Да не в этом дело! Ты слишком зациклен на этом… ах, ну черт, конечно, зациклен. Никто не посмеет просто воткнуть нож в спину Не Хуайсана. Даже тот, кто хотел убить великого Чифэн-цзуня, не посмел бы напасть на него, не то что весь орден Не! — Его голос возвысился с одержимостью, граничащей с истерикой. — Я… Они наблюдают за мной, все они, все время. Ты думаешь, я их не вижу? Те, что постоянно кружат вокруг… Ха! По крайней мере, их легко заметить. Я могу отследить лояльность ордена, но это не поможет, когда это каждый, может быть любой из них…       Кровь Минцзюэ заледенела. С подобными параноидальными рассуждениями он был знаком не понаслышке. Но у Вэй Усяня не было золотого ядра. У него не могло начаться искажение ци.        — Были ли ещё попытки покушений? — спросил Минцзюэ, сохраняя ровный голос.       Вэй Усянь хмыкнул.       — Как будто они посмеют, после того, что я сделал с последним, — он усмехнулся, маниакально и невесело, его глаза были темнее безлунной ночи.       И этот ответ означал «да», потому что Вэй Усянь не был тем, кто казнил последнего шпиона, о котором знал Минцзюэ. И он никому не сказал? Да еб его мать…       — Но шицзе, шицзе… Они могут сделать с ней всё, что угодно… И я бы… И она… Они будут преследовать её, из-за меня… Я должен обеспечить ее безопасность, но как я это сделаю, когда это во всех направлениях? — он помотал головой и крутанулся, указывая на различные бумаги, разбросанные по полу. Другая его рука была прижата к животу, прямо над пустым нижним даньтянем. — Способ сообщить о преданности ордена, это я могу понять, но когда это не Вэнь, а просто кто-то, кто принадлежит нам, какой-то случайный засранец, пытающийся избавить мир от зла…        — Они не посмеют, — ответил Минцзюэ. Бася зазвенела в ножнах, уловив его оскорбленный гнев при одной только мысли об этом. — Опуститься так низко, чтобы предать союзника в военное время… Вэй Усянь, такими словами ты вредишь своим союзникам.       Даже черепаший сын Цзинь Гуаншань, каким он был, понимал, что они в одной лодке. Как бы ни боялись патриарха Илин, все знали, что он им нужен. Но. Но, подумал он, и от одной только возможности этого его зрение сузилось от ярости. Некоторые были бесконечно глупы. Впал ли Вэй Усянь в паранойю или здесь было что-то большее?        — Так думают некоторые из них. Нельзя предать того, у кого нет чести, — сказал Вэй Усянь, немного рассеянно. Он начал прохаживаться задрав голову к потолку, не обращая внимания на то, что наступает на свои бумаги. — Или бешеная собака. Неважно, где я нахожусь — там, здесь… Неважно, они всегда ждут. Но должен быть способ… Измерить намерение, обиду… Если бы я только мог, черт возьми, подумать нормально, это не может быть так сложно, никогда не бывает, все всегда проще, чем кажется…        — Дай ей охранников, дурак, — огрызнулся Минцзюэ, сдерживая свой нрав. — Тех, кому ты доверяешь — живых.       Вэй Усянь моргнул, выглядя немного ошарашенным. И чуток глупым. Он слегка покачнулся на ногах.        — Ей это не понравится… она будет волноваться, я не могу сказать ей, почему…        — А ей и не должно нравиться. Думаешь, Хуайсану нравится быть под наблюдением? Однако так и есть, особенно когда он находится за пределами территории Цинхэ Не. Не обязательно, чтобы за ней по пятам ходила пара амбалов. Идиот, поговори со своим главой ордена.       Вэй Усянь покачал головой, хотя и сказал:       — Да. Нет. Да, хорошо, но этого не… этого не достаточно, кто-то еще может попытаться, и Цзян Чэн… Он будет чертовски зол, а мы не можем себе этого позволить, это не… Я знаю, что нет, оно того не стоит. Даже Лань Чжань согласился со мной. Я думаю.       Он провёл рукой по лицу.        — Что ты имеешь в виду, Лань Ванцзи…        — Я имею в виду, что он не сбросил меня со своего меча, или что-то в этом роде, а он мог бы. Я думал, он сделает это, он был в ярости, но он не сделал этого, так что он, должно быть, согласился…        — Согласился на что?        — Что это не важно, — нетерпеливо сказал Вэй Усянь. — Мы не можем позволить себе междоусобицы, я знаю! Я позаботился об этом, все было в порядке, всё было хорошо, пока был только один, но теперь мы здесь, и шицзе будет здесь, и я не могу просто… ничего не подходит. Я не могу думать, — сказал он, и это прозвучало почти жалобно. Бесхитростно, откровенно.       Минцзюэ нужно было выяснить, что именно произошло, потому что это звучало чертовски похоже на то, что кто-то из Альянса Выстрела в Солнце пытался его убить, но удержать его на теме было невозможно.       — Тебе поможет, если мы трахнемся? — спросил Минцзюэ, потому что он не мог быть настолько бесхитростным, но мог быть прямолинейным, и, судя по сильным синякам под глазами Вэй Усяня, полноценный ночной сон, вероятно, помог бы. И это был… нет, это был его собственный проклятый выбор — отсутствовать несколько недель, сказал себе Минцзюэ, решительно подавляя любое чувство вины, которое пыталось подняться.       Это вызвало истерический смех Вэй Усяня.       — О, конечно, задуши меня своим членом — если я потеряю сознание, то смогу уснуть, верно? — он остановился, подняв руки над головой, и посмотрел на Минцзюэ. — Вообще-то… это сработает, не так ли? Я имею в виду, ты мог бы…       — Это может навредить тебе, — сказал Минцзюэ, встревоженный теперь по другой причине. В его затылке зародилось раздражение, которое он лелеял уже несколько недель. Пределы того, что Вэй Усянь позволил бы Минцзюэ сделать с ним были неизвестны им обоим.        — Всё равно всё болит, — сказал Вэй Усянь, отвлекаясь от бумаг. Он перестал вышагивать, теперь он приближался, почти медленно, словно хотел соблазнить его, но потерял для этого грацию. — Всё равно больно, это не… было бы по-другому, о, это было бы лучше, верно? Если бы все было по-другому.       Его руки сжимались и разжимались. Насколько тонкими стали его пальцы!        — Усянь…        — Пожалуйста? — спросил Вэй Усянь хриплым голосом — не столько от желания, сколько от отчаяния. — Не-цзунчжу, Не-гэгэ, пожалуйста, сделай так, чтобы все было по-другому, заставь их заткнуться…       Минцзюэ прижался к нему в поцелуе, чтобы заставить его замолчать; по позвоночнику пробежало тревожное чувство, и ему это очень не понравилось. Вэй Усянь прильнул к нему, прикусив язык, Минцзюэ зарычал и прикусил язык в ответ, не настолько сильно, чтобы пустить кровь, но достаточно, чтобы он застонал.        — Я могу заставить твою голову успокоиться, не причиняя тебе боли, — напомнил ему Минцзюэ, несмотря на странное возбуждение от этой идеи. В животе у него было неспокойно.        — Всё равно будет больно, — горячо возразил Вэй Усянь. Он словно зациклился на этой идее, не мигая смотрел на Минцзюэ. — Я так устал от того, что всегда болит одно и то же… никогда не было так плохо, как сейчас, — сказал он обвиняюще, как будто это предложение должно было иметь смысл. — Как, черт возьми, это может быть трудно для тебя? Просто засунь свой член мне в горло — ты же хотел этого…       Он хотел. Однако вместо этого он грубо раздвинул переднюю часть халата Вэй Усяня и потянулся рукой к соску, сжимая и безжалостно выкручивая его. Вэй Усянь потрясенно вскрикнул, его руки взлетели вверх и легли на плечи Минцзюэ, а когда Минцзюэ повернулся в другую сторону, он качнулся вперед и уперся лбом в плечо Минцзюэ. Минцзюэ пришлось обхватить Вэй Усяня другой рукой за талию, чтобы удержать его в вертикальном положении.        — Есть и другие способы причинить тебе боль, не причиняя вреда, — сказал Минцзюэ, напоминая об этом как себе, так и Вэй Усяню. Удушье — нет, не сейчас. Минцзюэ чувствовал себя слишком неуверенно, чтобы доверять себе и знать, когда остановиться, а на Вэй Усяня в этом вопросе полагаться было нельзя. — Если ты действительно хочешь боли.       Он доводил ситуацию до края — достаточно, чтобы понять, где этот край, но если бы он захотел утащить Вэй Усяня за него…        — Я хочу отвлечься, — пробормотал Вэй Усянь, уткнувшись ему в плечо. — Я хочу иметь возможность снова думать…        — Тогда иди сюда, — сказал Минцзюэ и повел его к грязной, неубранной постели, морща нос от смятых простыней. По крайней мере, на них, в отличие от пола, не было видно брызг крови. Он быстро раздел Вэй Усяня до нижних штанов, оставив его лежать на кровати в распахнутом халате, и забрался на него сверху. Он был худым — чертовски худым. Минцзюэ погладил его, погладил шрамы — клеймо над сердцем, зазубренную рану от меча несколькими дюймами ниже и гораздо более тонкий шрам на животе. Когда Минцзюэ впервые увидел его, он подумал, что это еще одна колотая рана. Зная то, что он знает сейчас, эта полоса тревожила его так же, как и многочисленные шрамы от человеческих укусов.        — Когда ты склеиваешь себя с помощью энергии обиды, — спросил Минцзюэ, вспомнив, как Вэй Усянь вправлял себе сломанные кости, — тебе больно?       Вэй Усянь уставился на него расширенными глазами.       — Я не знаю, — медленно произнес он и моргнул. — Я не могу вспомнить.       Чёрт. Это… Минцзюэ не знал, что с этим делать. Он покачал головой, затем взял яйца Вэй Усяня в одну руку. Он принялся медленно сжимать их.       — Это больно?       — Нн, — задохнулся Вэй Усянь, его веки сомкнулись.       Минцзюэ наклонился над ним и слегка потрепал его по щеке свободной рукой. «Открой глаза», — прорычал он, и Вэй Усянь повиновался, уставившись на него. Минцзюэ зажмурился еще сильнее. Невероятно, но он чувствовал, как тело Вэй Усяня расслабляется под ним, в то время как он должен был биться в агонии. Минцзюэ знал, что некоторые люди по-разному реагируют на боль во время секса, и он также знал, что Вэй Усянь был одним из них, но в такой степени — это выходило за рамки прежнего опыта Минцзюэ.       — Ответь мне.       — Больно, — сказал Вэй Усянь, а затем, слегка коверкая слова, добавил: — О-о-о, пожалуйста, не…        — Пожалуйста, не…? — спросил Минцзюэ, не переставая.        — Не останавливайся, — задыхался Вэй Усянь. — Я… ох, черт, я думаю… я думаю, с моей головой что-то не так…        — Ты не должен причинять себе боль, — сказал ему Минцзюэ с острым беспокойством, стучавшим в его сердце. — Ты не должен причинять себе вред, слышишь? Если тебе это понадобится, скажи мне, и я дам тебе это.       Вэй Усянь пьяно кивнул, и Минцзюэ отпустил его.       На его лице тут же появилось выражение предательства, пока Минцзюэ не щелкнул его, сильно, прямо у основания члена. Вэй Усянь вздрогнул всем телом, и Минцзюэ повторил, чуть выше. Затем ниже, достаточно низко, чтобы задеть его яйца, и Вэй Усянь вскрикнул и попытался сомкнуть ноги.       Но он также поднял руки над головой и соединил пальцы, содрогаясь. Возможно, они не занимались сексом уже несколько недель, но Минцзюэ хорошо его натренировал. Поэтому Минцзюэ просто сменил позицию, чтобы сжать ноги Вэй Усяня и развести их в стороны, а затем еще раз щелкнул его по яйцам и по члену в ритме, примерно равном частоте сердечных сокращений самого Минцзюэ. Вэй Усянь вздрогнул, поочередно напрягаясь и замирая, его кожа приобрела что-то похожее на здоровый румянец.       К некоторым видам боли, как знал Минцзюэ, со временем наступает привыкание; но постоянное повторное воздействие, особенно на такую чувствительную область, как гениталии, со временем только усиливалось. Как это ни странно для Минцзюэ, но нарастало не только это. Член Вэй Усяня медленно твердел, гораздо медленнее, чем если бы Минцзюэ погладил его, но это была действительно самая странная реакция на удар по яйцам, которую Минцзюэ когда-либо видел. Он не был уверен, что говорит о нем самом тот факт, что он тоже стал твердым, делая это, наблюдая, как Вэй Усянь дрожит под ним, но не от удовольствия, а…        — Ты можешь так кончить? — спрашивал Минцзюэ, не переставая. — Только от того, что я щёлкаю твои яйца?       Вэй Усянь с трудом поднял голову, наблюдая широкими, почти удивленными глазами за тем, что делал с ним Минцзюэ, вздрагивая в ожидании каждого движения, всё ещё с трудом закрывая ноги после каждого удара.       — Не знаю. Гэгэ-ах-гэгэ, пожалуйста, больно…       — Не хочешь попробовать?       Вэй Усянь ошеломленно уставился, вздрогнул от очередного толчка боли и уронил голову обратно на кровать.       — Хм, — сказал Минцзюэ и снова подполз к нему, наклонился и укусил его за ключицу, достаточно сильно, чтобы Вэй Усянь выгнулся дугой, а затем поднялся так, чтобы притянуть голову Вэй Усяня к себе. — Сделай меня твёрдым. Но не засовывай весь мой член себе в рот.       Вэй Усянь задрожал всем телом и выглядел разочарованным, но это быстро прошло, так как он сделал то, что ему сказали. Минцзюэ держался за его волосы, обнимая его голову, наслаждаясь тем, как Вэй Усянь осыпает поцелуями член Минцзюэ, облизывая его, засасывая головку в рот и проводя языком по щели, пока Минцзюэ не зарычал. Когда он воодушевился настолько, что забыл об оговорке, Минцзюэ оттащил его за волосы.        — Нет, — сказал он.        — Но… — попытался Вэй Усянь, и Минцзюэ потянулся вниз. Возможно, Вэй Усянь не осознавал этого, но когда Минцзюэ устроился рядом с ним на кровати, притянув его к себе, он обхватил тело Вэй Усяня. Это означало, что член и яйца Вэй Усяня были легко доступны ему, и теперь он снова взял последние в карающий захват, заставив Вэй Усяня содрогнуться, его глаза закатились, скрывшись под веками.        — Отродье, — пробормотал Минцзюэ и повернулся, чтобы раздвинуть ноги Вэй Усяня. Он не взял с собой смазки — это не совсем входило в его планы. Учитывая, что все его отношения с Вэй Усянем строились на сексе, это, конечно, было упущением, но Минцзюэ не собирался бежать обратно по коридорам крепости, чтобы раздобыть что-нибудь.       Вместо этого он засунул пальцы в рот Вэй Усяню, надавив на заднюю часть языка, вызывая рвотный рефлекс.       — Соси, — приказал он, и Вэй Усянь повиновался, как никогда не повиновался вне секса. Из-за того, что Минцзюэ сжал его челюсти, он не мог быть аккуратным, покрывая пальцы Минцзюэ слюной, и когда Минцзюэ убрал руку и грубо раскрыл его, этого, по мнению Минцзюэ, было достаточно.       Возможно, Вэй Усянь был не согласен, если судить по его крикам, но он не убрал руки, и Минцзюэ не остановился, пока не смог поместить в него три пальца. Минцзюэ поплевал на свою руку, растер слюну по члену, затем поднес головку ко входу Вэй Усяня и с силой вошел в него, шипя от жжения.       Затем, чтобы быть жестоким, он перевернул их так, что Вэй Усянь оказался сверху.        — Гэгэ, пожалуйста, — взмолился Вэй Усянь, трясясь от неожиданной смены положения.       Но это было не так, как в другие разы, когда Минцзюэ водружал его на себя. Минцзюэ протянул руку вниз, ухватился за яйца Вэй Усяня (крепко, может не так крепко, как раньше, но достаточно, чтобы причинить боль) и потянул вверх. С придушенным вздохом Вэй Усянь приподнялся, следуя за захватом. А потом, когда Минцзюэ потянул вниз, снова опустился, насаживаясь на член, и Минцзюэ дал волю собственной ци.       Глаза Вэй Усяня были широкими и невидящими. Минцзюэ держал его в равновесии не рукой на бедре, а одной рукой на яйцах, а другой крепко сжимал сосок, выкручивая и сжимая, даже позволяя себе вливать больше ци в тело молодого человека каждый раз, когда Вэй Усянь опускался обратно вниз. Это было такое странное равновесие, опьяняющее почти на расстоянии. Без надлежащей смазки Минцзюэ пришлось несколько раз сплюнуть на собственную руку, чтобы снова смазать член, так как жжение стало слишком сильным. Но даже тогда трение было намного сильнее, чем обычно, каждый толчок был на грани дискомфорта, но всё же каким-то мучительно прекрасным. Они качались вместе, как в вечности, и Минцзюэ не знал, сколько прошло времени, прежде чем член Вэй Усяня запульсировал и выплеснулся наружу, несмотря на то, что Минцзюэ крепко стиснул его яйца, и зияющая пустота внутри него тянула, тянула, тянула, и Минцзюэ кончил с криком следом за ним.       Минцзюэ перевернул их обоих на бок, не давая себе выскользнуть, и позволил Вэй Усяню прижаться к груди Минцзюэ, выгнуться в ней, пока Минцзюэ держал его. Вэй Усянь плакал, не всхлипывая, а просто давая слезам стекать по лицу в оцепенении, и бормотал что-то снова и снова, так невнятно, что прошло несколько минут, прежде чем он успокоился настолько, что стало ясно, что на самом деле он говорил раз за разом «спасибо». Минцзюэ гладил его, проводя руками по спине, по волосам — они нуждались в мытье и еще больше в расчесывании — и гладил по шее, успокаивая, пока его сбившееся дыхание не выровнялось, и Минцзюэ тоже почувствовал себя немного менее запутанным, более приземлённым.       Когда он убедился, что Вэй Усянь спит, Минцзюэ зашевелился и натянул на них одеяло, хотя был еще ранний вечер, и даже Лань ещё не ложились спать. Он так и остался лежать, не обращая внимания на необходимость приводить себя в порядок и уставившись в потолок.       Его мысли были яснее, чем неделями раньше, и сквозь эту ясность невозможно было отрицать, насколько лучше он себя чувствует. Все раздражение, которое кипело в его голове, исчезло, вот так просто. В его внезапном отсутствии стало очевидно, что это было не просто раздражение. Это была обида.       Это была энергия обиды. А Вэй Усянь просто вытянул все это из него, словно промыл отравленную рану и осушил ее. Он не чувствовал себя так хорошо даже после десяти раундов Очищения.        — Чёрт, — пробормотал Минцзюэ и заставил себя встать и одеться, остановившись лишь для того, чтобы, уходя, наложить на дверь свой собственный оберег взамен сломанного.       Сичэнь был у себя. Он разговаривал с одной из старших учениц Лань, когда постучал Минцзюэ, но, увидев выражение лица друга, быстро отослал женщину и бросил в дверь талисман тишины. Минцзюэ узнал в нем творение Вэй Усяня.        — Кажется, я влип, — сказал Минцзюэ. Эта вновь обретенная ясность мысли, казалось, обнажила какой-то нерв внутри него. Он почувствовал дрожь, почти тошноту. — С Вэй Усянем.       Сичэнь закрыл глаза. Затем он снова открыл их и твёрдо сказал:       — Я не могу помочь тебе с этим.       Минцзюэ уставился на него, чувствуя себя так, словно ему под ребра вонзили нож. Сичэнь… Сичэнь сказал это? Его ближайший друг? Он не думал, что Сичэнь так сильно не любит Вэй Усяня. Если он откажет ему в помощи…        — Не смотри на меня так, — сказал Сичэнь, и в его голосе прозвучало отчаяние. — Минцзюэ-сюн! Это совершенно нечестно с твоей стороны просить меня о помощи, и ты должен знать это! Ты мой самый дорогой друг, но Ванцзи — мой брат. Я сидел и смотрел, как вы с Вэй-гунцзы делаете все, что хотите, потому что это действительно не мое дело. И не твоя вина, что Вэй-гунцзы продолжает дразнить Ванцзи, несмотря на ваши отношения, но я точно не могу давать тебе советы, как растоптать сердце моего бедного брата!       Это было меньше похоже на удар ножом и более напоминало удар дубиной по голове. Минцзюэ вытаращился на него. Затем он сказал: «Лань Ванцзи — что?»        — Я говорил тебе, что мой брат считает Вэй-гунцзы своим самым лучшим другом.        — «Лучший друг» не значит «влюблен в него»! — возмущенно сказал Минцзюэ.        — Ты же видел, как он отреагировал, когда узнал о ваших отношениях. Он мог просто умереть от разрыва сердца! Только не говори мне, что ты не… — Он посмотрел на лицо Минцзюэ, и выражение его лица изменилось на совершенно иное, чем у него самого. — Минцзюэ-сюн! Я думал, ты пытаешься быть добрым, ничего не говоря!       Минцзюэ вздрогнул, вспомнив, за что, по его мнению, Лань Ванцзи на него рассердился. Это было неправдой, но… теперь он мог обидеть Вэй Усяня. Нет, не так. Он определенно причинил ему боль. Он наслаждался тем, что причинял ему боль, что сейчас казалось странным и тревожащим. Но он также мог причинить ему гораздо больше боли, чем собирался.        — Дело не в том, черт возьми, Сичэнь, просто проверь мою ци, — он опустился в сидячее положение, вытянув запястье.       Они делали это уже много раз, каждый раз, когда Сичэнь играл для него, так что Сичэнь поймал его запястье почти автоматически. В меридианы Минцзюэ хлынул поток энергии, яркий всплеск — не обмен, как того требовало парное совершенствование, и даже не обычная передача ци, а прощупывание, которое, закончив, отступило обратно к Сичэню.       — Твои меридианы чисты, — ответил Сичэнь в замешательстве. — Они чище, чем после того, как я играл для тебя в последний раз.       Минцзюэ кивнул.       — Думаю, Вэй Усянь вытянул это из меня.       Брови Сичэня поднялись вверх.       — Не сказав тебе?       — Я даже не уверен, что он осознал, что делает это. Это происходит, когда мы занимаемся двойным культивированием, — Минцзюэ нахмурился. Действительно ли это было парное совершенствование, если все шло в одном направлении?       — Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то мог вытягивать ци из другого человека?       — Нет, — ответил Сичэнь, выглядя обеспокоенным. Он снова потянулся к запястью Минцзюэ, и Минцзюэ позволил ему это сделать, ощущая пульсацию, когда Сичэнь снова, уже более внимательно, проверил его. В животе забурлило, когда ци Сичэня стала циркулировать в нем более тщательно, но это было настолько безлично, что Минцзюэ заставил себя не обращать на это внимания. — Но я не удивлён, что именно Вэй-гунцзы смог это сделать.        — Я не уверен, что это причиняет ему боль.       В памяти всплыло лицо Вэй Усяня: дорожки слез на его щеках, когда он бормотал слова благодарности, уткнувшись в плечо Минцзюэ. Как будто Минцзюэ не понравилось причинять ему боль…       А ему понравилось. От воспоминания о том, как он наслаждался этим, совершенно не задумываясь в тот момент, у него сжалось нутро. Но он никогда не собирался причинять ему такую боль.        — Я бы не смог сказать, — ответил Сичэнь, внимательно изучая выражение лица Минцзюэ. — Он постоянно живет с энергией обиды в себе… от одного только количества, которое из него выбрасывается, когда выходит из себя, ты бы уже давно умер.        — Я как-то спрашивал его об этом. Энергия обиды едкая, я всегда так думал, но он сказал, что это просто энергия, которую он перемещает. — Минцзюэ взмахнул свободной рукой. — Но, может быть, моя энергия другая, может быть, путь Не как-то её изменяет. Сегодня он был другим.        — В каком смысле другим?        — Не в себе. Паранойя, бред — может быть, не совсем паранойя. Сичэнь, ты слышал что-нибудь о том, что кто-то из наших пытался его убить?        — Что? — Сичэнь резко сел. — Кто?        — Я не знаю, — ему действительно следовало разузнать об этом поподробнее, как бы Вэй Усянь ни был не в себе. Хотя, учитывая, как ужасно Вэй Усянь запоминал имена, шансы были пятьдесят на пятьдесят, что он действительно не знает. — Он сказал, что позаботился об этом, (что в устах Вэй Усяня почти наверняка означало, что он убил того, кто это был), но Лань Ванцзи знал об этом.       Почему Хуайсан не слышал об этом? Как могло случиться, что об этом не было никаких сплетен?        — Ванцзи ничего мне не говорил, — сказал Сичэнь и его черты заострились. — Когда это было?        — Наверное, когда я отправил их укреплять перевал Цзюйсянь. Это не могло произойти в Чжэнчжоу — там бы поднялся шум.        — Мне нужно поговорить с Ванцзи, — Сичэнь сделал паузу, очень недовольный открытием. — И я попрошу Лань Сяоли проверить Вэй-гунцзы, хотя кто знает, разрешит ли он ей это. Возможно, ты прав — он не может получить искажение ци, но это не значит, что энергия обиды не разрушает его разум.       Он снова отпустил запястье Минцзюэ. От потери контакта Минцзюэ почувствовал странный холод, что было просто смешно. Он был взрослым мужчиной. Ему не нужно было, чтобы кто-то держал его за руку.       Если Лань Ванцзи одобрил действия Вэй Усяня, то это говорило о правдивости слов Вэй Усяня о самозащите. Но почему он не сказал об этом брату? Если Лань Ванцзи действительно был влюблен в Вэй Усяня (при мысли о том, что Лань Ванцзи может быть в кого-то влюблен, мозг Минцзюэ вновь заискрил, но он заставил себя не думать об этом), то, возможно, его рассуждения уже были необъективны. Минцзюэ был достаточно взрослым, чтобы помнить слухи, ходившие насчет Цинхэн-цзюня и его жены.       Если Лань Ванцзи оказался скомпрометирован — но, ха, Минцзюэ следовало бы беспокоиться о себе. Кроме того, возможно, именно он скомпрометировал Вэй Усяня. Было ли это правдой? Он прикинул время: сегодня они впервые занимались сексом за несколько месяцев, с тех пор как Вэй Усянь в раздражении ушёл после ссоры из-за феникса, а до этого Минцзюэ отправил его укреплять перевал. Если это произошло из-за того, что он вытянул из Минцзюэ испорченную ци, разве признаки не должны были проявиться раньше? Если только ему не потребовалось время, чтобы отравиться, как и любому Не, а Вэй Усянь становился все более раздражительным уже несколько недель, прежде чем Минцзюэ отправил его удерживать перевал Цзюйсянь против Вэнь. Чёрт.       — Ты неспокоен, — сказал Сичэнь, хотя сам выглядел не менее взволнованным.       — Я мог серьёзно ранить его, — огрызнулся Минцзюэ. Эта мысль — другая мысль — ворочалась в его грудной клетке, заставляя его чувствовать, что он должен встать и пройтись. — …Я наслаждался этим.        — Ты не знал, что делаешь.       Сичэнь не знал и половины. Что бы он подумал о Минцзюэ, если бы знал? Если бы он…       В дверь Сичэня резко постучали. Минцзюэ отвлекся от своих мыслей — почему он не может сосредоточиться — и послал резкую вспышку энергии в талисман тишины, позволяя ему сгореть.        — Войдите! — позвал Сичэнь.        — Цзунчжу! — вскрикнула вошедшая адептка Лань, поклонившись с неприличной поспешностью. — Э, и Чифэн-цзунь.       Она поклонилась второй раз и подняла лицо, широко раскрыв глаза.       — Старейшина Илин только что убил кого-то.       «Вот дерьмо», — подумал Минцзюэ.