Лучшее применение флейте во время войны

      Цзян Ваньинь в конце концов вызвал Юй Минся, а Минцзюэ — Цзунхуэя. Пришло несколько донесений разведчиков, которые Минцзюэ прежде не читал, подтверждающих, что на этом участке границы на протяжении нескольких сотен ли у них всё чисто. Вчетвером они составили план передвижения войск, выяснив, кто останется, а кто может уйти. Это ещё не было полной стратегией — для этого им нужно было проконсультироваться с Юй-цзунчжу, которая была в постели, не говоря уже о Вэй Усяне, — но этого было достаточно, чтобы позволить Минцзюэ и Цзян Ваньиню подготовить предварительные приказы и привести всё в действие.       Однако, когда был отправлен последний пакет сообщений, Минцзюэ обнаружил, что беспокойно бродит по комнате. Проспав целую вторую половину дня, он совершенно не чувствовал себя сонным, несмотря на то, что сейчас были ранние, тёмные предутренние часы. Он был не единственным. Несколько учеников Не были на ногах, поскольку сами спали с обеда, и он поговорил с ними, оценивая текущие настроения среди людей. Многие поздравляли его со стратегией заманивания Вэнь, чтобы Старейшина Илина смог их уничтожить, так что слухи по-прежнему шли рука об руку с правдой, как и прежде. В общем, настроение было приподнятым, и все еще пошатывались от облегчения, но в Чунъяне почти не было спиртного. Кувшинов с вином-то было много, но Мэйшань Юй настойчиво предупреждали всех, что все сосуды были опорожнены и наполнены ядом в качестве подарка Вэнь. Юй-цзунчжу поручила нескольким старшим ученикам бдительно следить за погребами на случай, если у кого-нибудь появятся сумасбродные затеи, так что особого буйства не наблюдалось. Люди предпочитали игры в кости и более спокойные занятия. Довольно многие из этих занятий подразумевали секс, но в Чунъяне хотя бы было достаточно места для уединения.       Простая прогулка не избавила его от нервозности, поэтому он вышел в один из широких пустых дворов и сделал пробежку с саблей в руках — у него еще были планы на Вэй Усяня, и как бы Бася ни жаловалась ему, она могла подождать: дальнейшее сражение было неизбежно. Ее ворчание вскоре стихло, оставив его упиваться бездумным наслаждением от движения. В последние несколько недель у него не было времени тренироваться, за что безжалостно себя отругал, затем проделал основные стойки медленнее, а затем быстрее, пока его тело не почувствовало приятную усталость, а медитация движения не дала ему время продумать план другого рода.       Недостатком, конечно, было то, что теперь он снова был весь в поту. Не особо надеясь, он отправился расспросить учеников Юй, стоящих в ночном дозоре, о том, где можно помыться. К своему удивлению, он обнаружил, что на самом деле крепость Чунъян была прекрасно снабжена деревянными бадьями — нелепое изобилие роскоши, когда большинство людей спали в куче одеял на голом полу. Хотя, если подумать, многие из учеников, с которыми он разговаривал, выглядели гораздо чище, по сравнению с тем, когда он видел их в последний раз.       — О, бадьи — это не роскошь, Чифэн-цзунь, — сказала ученица Юй, которая проводила его к месту, где они были сложены вверх дном за одним из незадействованных зданий. — В них удобно переносить вещи. Или смешивать что-то.       Минцзюэ, поднимая одну из таких купален, поймал себя на том, что косится на неё. Не слишком деликатно он принюхался к стенкам бадьи.       — С тех пор все они использовались для стирки и купания, они уже хорошо вымыты, — сказала она беззаботно.       Тем не менее Минцзюэ вылил в бадью несколько ведер колодезной воды, прежде чем наполнить ее по-настоящему. Он поднял ее — она была достаточно большой, чтобы нести её было не очень удобно, даже если его сила позволяла ему без проблем выдерживать такой вес — и отнёс в отведённую ему комнату, затем прикрепил к бадье нагревательный талисман.       Немного смущало то, что это была столь большая ванна. Эта и все те другие бадьи тоже. С другой стороны, хотя воде потребовалась почти вечность, чтобы нагреться, как только это произошло, он смог набрать настоящую горячую ванну, в которой он мог сидеть. Такую, в которой он мог бы вымыть голову.       У него не было чистой одежды, в которую он мог бы переодеться потом, что было неприятно, но на тот момент быть чистым само по себе стало роскошью. Он достал запасной комплект белья, намылил его, затем прополоскал и повесил сушиться, так что, по крайней мере, он сможет воспользоваться им позже. Настоящая стирка… произойдет в какой-то момент сегодня, так как он и Цзунхуэй — в основном Цзунхуэй — привели в порядок список дежурных по лагерю, но на сушку все равно потребуется время. Его крошечный запас масла для волос был почти на дне флакона, но он отмерил ничтожное количество и заново заплел косы. Когда они снова были достаточно стянуты, а не болтались у основания, было гораздо приятнее. Затем он снова наполнил бадью и достал еще кое-какие принадлежности. Немного подумав, он бросил мокрое бельё обратно в мешочек цянькунь, а затем подхватил бадью и понёс всё в комнату, в которой оставил Вэй Усяня.       Теперь дверь охраняла пара заклинателей Цзян. Они явно не ожидали увидеть главу ордена Не, идущего на рассвете с огромной бадьей воды над головой, потому что младший из них вытаращился и никто из них не поклонился. Он приподнял бровь, глядя на них.       — Чифэн-цзунь, — сказала та, что постарше. Эта, решил Минцзюэ, была одолжена Цзян Ваньиню его бабушкой. Было что-то неясное в выражении её лица, когда она постучала в дверь. Не получив ответа, она открыла её и задумчиво придержала для него, пока он преодолевал дверной проем.       Внутри комнаты всё ещё было темно. Минцзюэ поставил ванну, прислонил к стене Бася, затем сотворил осветительный талисман, подпитывая его духовной энергией, чтобы он продолжал гореть, пока ему не удастся снова наполнить лампы и зажечь их. Он прикрепил нагревательный талисман на ванну, талисман уединения на дверь, а затем достал своё мокрое нижнее бельё и разложил его так, чтобы, как он надеялся, оно смогло высохнуть. Когда он снова посмотрел на Вэй Усяня, то увидел, что на этот раз его глаза были слегка приоткрыты.       — Доброе утро, — сказал Минцзюэ. — Я полагаю, у тебя нет талисмана, который заставит одежду сохнуть быстрее?       Вэй Усянь сонно моргнул и сказал хриплым голосом:       — Если ты не возражаешь насчёт вероятности, что она загорится.       Минцзюэ нахмурился. Конечно, это был всего лишь запасной комплект, но, учитывая, где они стояли… Но не похоже, чтобы это было слишком рискованно. Подготовка Юй-цзунчжу была превосходна, в этом его много раз убеждали. В конце концов, они ожидали, что здесь будет битва, а Вэнь нравился огонь.       Минцзюэ посмотрел на ванну. Он мог бы просто бросить одежду в воду, если бы она действительно загорелась.       — Я рискну, — решил он.       — М-м, — Вэй Усянь сел, не без некоторого усилия. Минцзюэ бросил ему флягу, и он жадно напился, затем посмотрел на себя в явном замешательстве.       — Твоя одежда здесь, — сказал Минцзюэ.       — Мне нужен кинжал.       Вэй Усянь нахмурился в замешательстве, а затем помотал головой.       По крайней мере, он сказал «мне», даже если он выглядел озадаченным этим. Минцзюэ подошёл к Бася и сделал неглубокий порез на собственном пальце. Вэй Усянь скорчил гримасу, когда он это сделал, и тогда Минцзюэ понял:       — Подожди минутку, тебе ведь ещё нужна бумага для талисманов.       Не было смысла в том, чтобы стирать одежду только для того, чтобы Вэй Усянь мог нарисовать кровавые талисманы прямо на ней. Сам он не носил с собой большого количества бумаги для талисманов — он не был Хуайсаном, — но у него было несколько запасных листов, и Вэй Усянь нацарапал что-то, похожее на пьяную закорючку.       Минцзюэ осторожно отряхнул влажную одежду, расположил её над бадьёй, а затем прикрепил талисман.       — Скорее всего, она не загорится, — весело сказал Вэй Усянь.       Так и случилось. Бумага для талисманов смялась и отвалилась. Минцзюэ едва успел подхватить ее, прежде чем она упала в воду, а от ткани поднялось облачко пара, когда вся влага в одежде внезапно испарилась. Минцзюэ остался с сухим бельём, от которого слабо пахло медью. Учитывая всё, через что он прошел за последние несколько недель, он не мог сказать, было ли это просто потому, что он плохо постирал, или это было как-то связано с кровью талисмана. В любом случае, это было всё ещё чище, чем его нынешний комплект, и было заманчиво немедленно раздеться и переодеться.       — Какова была вероятность того, что она загорится? — запоздало спросил он.       — Э-э-э… один шанс из четырёх?       Учитывая, что, рискнув, он получил сухую одежду, он не жалел, что не спросил об этом заранее, но, вероятно, следовало бы так сделать.       — У тебя есть что-нибудь, чтобы быстрее нагреть воду, что не приведёт к возгоранию бадьи?       — Не-гэгэ, тебе не терпится принять ванну? — спросил Вэй Усянь, смешно хлопая ресницами.       — Я уже искупался, — сообщил ему Минцзюэ. — Но я, кажется, помню, как угрожал искупать тебя, если ты не помоешься перед тем, как придёшь ко мне в постель.       Это вызвало усмешку.       — Ну, у меня нет козыря в рукаве, но дай нам минутку. Мне. Дай мне… Заткнись… — он провёл рукой по лицу, морщась от чего-то похожего на боль, а затем резко замер, выглядывая на Минцзюэ меж пальцев.       — Всё в порядке, — сказал ему Минцзюэ. Затем ему пришлось подавить собственную дрожь, потому что, хотя в некотором смысле это было правдой — с тобой всё нормально, я не собираюсь называть тебя сумасшедшим — в самом буквальном смысле это было очень неправильно. — Мёртвые, верно? Мы обсуждали это.        — Ах, — сказал Вэй Усянь с тихим выдохом. Он опустил руку. — Моя память действительно дерьмовая.       В некоторых вещах это, безусловно, было так.       — Я думал, ты собираешься сделать талисман, чтобы разогреть воду. Это займёт довольно много времени с обычным талисманом.       — О, точно, — сказал Вэй Усянь, глаза его загорелись интересом, он прикусил кончик большого пальца, прежде чем Минцзюэ смог остановить его, и потянулся за бумагой. Минцзюэ вздохнул и позволил ему это. Это заняло у него, наверное, всю ароматическую палочку, перемежаясь различными бормотаниями типа: «Всего несколько изменений…» и «Может быть, если мы… Я! Заткнись, заткнись» и «Так неэффективно, если это…». Готовое изделие было немного похоже на то, что Хуайсан смог бы изобразить когда ему было четыре года. Вэй Усянь передал его для осмотра с точно таким же выражением гордости на лице.       Минцзюэ не мог не отнестись к этому с некоторым сомнением.       — Он же не взорвёт бадью, верно?       — Конечно, нет! На самом деле это просто улучшенная версия. Талисман для сушки белья создан на совершенно другом основании, — настаивал Вэй Усянь, поэтому Минцзюэ прикрепил его к бортику бадьи с краткой мысленной молитвой.       После этого он остался сидеть на корточках рядом, изучая линии.              — Как ты заставляешь талисманы работать, рисуя их так неаккуратно?       Массивы Вэй Усяня отличались математической красотой. Талисманы, которые он часто делал для других людей, тоже были чрезвычайно изящными. Но когда он делал что-то для себя…       — Талисман заботится о том, куда направлять энергию. Материя — это всего лишь среда, она не обязана заполнять её целиком, — сказал Вэй Усянь, потянувшись, он зевнул, демонстрируя длинный обнаженный торс. Минцзюэ потребовалось мгновение, чтобы оценить зрелище и запомнить синяки. Он поставил ему новые вчера — те, что вокруг бёдер, были узнаваемы, как отпечатки пальцев, а те, что на плечах и шее — разумеется, следы укусов, но старые, которые у него уже были, выглядели намного лучше, и даже новые уже отдавали желтизной, что было быстрее, чем можно было ожидать от не-заклинателя. Минцзюэ не был уверен, помогло ли парное совершенствование и в этом тоже или это было то, с чем справился Вэй Усянь самостоятельно, так как он уже залечил рану на большом пальце.       — …Пока чернила примерно там, где они должны быть, точность не имеет большого значения, по крайней мере, если ты знаешь, для чего они нужны, — запоздало закончил Вэй Усянь. Он потёр лицо, затем снова зевнул.       Минцзюэ бросил на него быстрый взгляд. Он определённо выглядел более расслабленным, чем вчера — больше не похоже, что он собирал себя в кучку, борясь с невыносимой болью. Но и тогда ему удалось скрыть большую часть этого.       — Как ты себя чувствуешь?       Вэй Усянь моргнул, глядя на него. Затем он посмотрел на себя сверху вниз и рассмеялся.       — Намного лучше, чем раньше! Но, — он приложил руку к животу и преувеличенно надул губы, — Не-гэгэ, я голоден.       Минцзюэ закатил глаза, затем встал, выудил сверток с сухофруктами и орехами из одного из своих мешочков цянькунь и бросил ему. Глаза Вэй Усяня заблестели, когда он открыл его, и он сразу же отправил горсть в рот, жуя со скоростью белки.       — Не подавись, — сказал ему Минцзюэ, закатывая глаза, чтобы скрыть беспокойство — когда он в последний раз что-нибудь ел?       Они же дали ему достаточно припасов, чёрт возьми. Но, по крайней мере, теперь он выглядел заинтересованным в еде. Минцзюэ прихватил расческу и сел на койку рядом с ним.       — Так… Повернись…       Волосы Вэй Усяня, что неудивительно, были сбиты в колтун, но не настолько, чтобы их нельзя было спасти. После того, как он искупается, его нужно будет снова расчесать, но лучше сначала разобраться с самыми страшными узлами. Минцзюэ начал расчесывать его, морщась от того, насколько он был тощим, и подождал, пока Вэй Усянь съест достаточно, чтобы он замедлил пережевывание, прежде чем заговорить снова.       — У тебя всегда была такая плохая память?       Конечно, он был печально известен тем, что плохо запоминал имена, но Минцзюэ предположил, что это было потому, что он просто не удосуживался этого делать.       Он не мог видеть лицо Вэй Усяня в таком положении, но напряжение, пробежавшее по мышцам его спины, было настолько красноречивым, насколько это вообще возможно.       — Ах. Я, эм, возможно? На самом деле это не то, о чём мы… я… часто думаем, но она никогда не была великолепной. Это не… я не думаю, что стало хуже, всегда были вещи, которых я не помнил.       — Это связано с твоей проблемой с Лань Ванцзи?       — Дело не в том, что у нас какие-то проблемы с Лань Ванцзи, это у него проблемы с нами, — огрызнулся Вэй Усянь, защищаясь и хмурясь — и возвращаясь к множественному числу, что было красноречиво, хотя Минцзюэ не был уверен, о чём именно это говорит.       — Он всегда добровольно отправляется с тобой на миссии.       — Чтобы он мог присматривать за нами.       — Потому что он хочет, чтобы ты был в безопасности. Когда у тебя была пневмония, он отказывался отходить от твоей постели в течение четырёх дней и ночей.       — Он… правда?       Неужели он не заметил? Хотя, конечно, он был без сознания. Если бы Лань Ванцзи не… О, кого Минцзюэ обманывал, конечно же, Лань Ванцзи не сказал ему.       Минцзюэ заставил себя сделать вдох, глубокий и ровный, продолжая распутывать узлы в волосах Вэй Усяня. Пока что ему удалось привести в порядок примерно половину.       — Он отвёз тебя к Погребальным курганам, чтобы ты смог исцелиться. Я думаю, он настоял бы на том, чтобы остаться там с тобой, если бы ты не заставил его пообещать уйти. Если ты думаешь, что он ненавидит тебя за твой путь или что он будет настаивать на том, чтобы ты отказался от него ценой собственного здоровья, ты ошибаешься. Он совершенно ясно сказал, что ему всё равно, с каким количеством энергии обиды ты выйдешь наружу, пока ты жив.       — Это… когда это было? — спросил Вэй Усянь, пытаясь повернуться. Минцзюэ не позволил ему, подняв руку, чтобы заблокировать поворот его головы. Он не был вполне уверен, что хочет увидеть выражение глаз Вэй Усяня, чтобы убедиться, соответствует ли оно его голосу. Если бы Минцзюэ ошибался, возможно, это не имело бы такого большого значения, но…       — Сразу после того, как на тебя напали. Целители… не были оптимистичны. Ты предположил, что сможешь вылечить это, если мы привезём тебя к Погребальным курганам. Я бы сделал это, но ты очень настаивал, что я впаду в искажение ци и умру.       — Ты бы… — сказал Вэй Усянь, немного ошеломленный. — Ой.       — Лань Ванцзи настоял на том, чтобы отвезти тебя сам.       — О, — снова очень тихо сказал Вэй Усянь. — Значит, он не… он не ненавидит…       Он остановился. В его голосе было недоверчивое удивление, от которого у Минцзюэ что-то защемило в груди.       — Ровно наоборот, — сказал Минцзюэ, стараясь, чтобы его голос звучал достаточно сухо, чтобы больше ничего из его тона нельзя было понять.       — Ой. Мы… — Вэй Усянь сделал паузу. — Я ничего из этого не помню.       Ничего из этого? Это было тревожно, достаточно, чтобы полностью отвлечься от любого незначительного горя, которого Минцзюэ определенно не испытывал. С другой стороны — Вэй Усянь был очень тяжело ранен. Потеря памяти из-за травмы не была такой уж необычной вещью.       — Как ты думаешь, что тогда произошло?       — Ах, ну что ж, меня пырнули мечом? И… Затем… Я был на Погребальных курганах.       Он пожал одним плечом. Почти неслышно он добавил:       — Мы вроде как подумали, что, может быть, я сбежал. Или, ну… Кому-то удалось избавиться от нас. Хотя на самом деле это не имело смысла, учитывая все те одеяла.       Какими бы тихими ни были эти слова, он не смог скрыть прозвучавший в них стыд.       — Нет, — сказал Минцзюэ, роняя расческу и наклоняясь вперед, чтобы обнять его сзади. Его кожа была прохладной на ощупь — ну, конечно, так оно и было, он был не одет и больше не лежал под одеялом, а здания Чунъяна плохо отапливались. Минцзюэ нужно было закончить расчесывать его и бросить уже в ванну. Тем временем Минцзюэ отстранился, подхватил верхнюю одежду Вэнь и обернул её вокруг плеч Вэй Усяня, выправляя его волосы, чтобы Минцзюэ мог распутать последние узлы.       — Я думал, ты спишь, — тихо сказал Минцзюэ, стыд, который, как он думал, ему удалось прогнать, просачивался обратно. Между ним и случившимся ощущалась особая отстраненность. — Я думал, ты в безопасности. Я не думал… Он рассёк тебя мечом прямо в коридоре.       — Это была моя собственная вина. Такая простая ловушка, я должен был это предвидеть. Как будто я не использовал точно такой же трюк на паре сотен Вэнь.       Минцзюэ нахмурился. В показаниях Хэ Тинфэна говорилось, что, хотя он и ждал возможности, конкретно это столкновение было для него случайностью.       — Ловушка?       — Кто-то испортил защиту в моей комнате. Это разбудило меня, но я не мог понять, что они сделали — это выглядело как тройная защита, но я не был… мы не могли быть уверены. Итак, я ушёл — я даже не знаю, куда, как я думал, я направлялся, я просто подумал… Ах, да я не думал. Должно быть, я попал прямо в засаду. Я даже не видел, кто напал на меня.       Это… Минцзюэ наклонил голову вперед, пока его лоб не уперся в плечо Вэй Усяня. На этот раз объятие было больше для него самого.       — Это было не так, — сказал он. Он не мог скрыть хрипоты в своём голосе.       — Не-гэгэ?       — Охранный талисман, это не была ловушка. Я его повесил. Я должен был… Я хотел пойти поговорить с Сичэнем, но я ведь сломал твои чары, чтобы попасть внутрь, поэтому в спешке поставил самые сильные из тех, на что способен. Я думал, это защитит тебя.       — Ой, — вздохнул Вэй Усянь. Минцзюэ мог слышать слабую дрожь в его голосе, мог чувствовать, как слегка дрожала его лопатка. — Ого, я действительно не подумал, я должен же был понять, что это был ты.       Он, безусловно, был достаточно знаком с ци Минцзюэ. Но он проснулся один, с ощущением, что его меры безопасности нарушены, возможно, в панике, после того как его вытряхнули из его собственной головы…       — Это не твоя вина, — сказал Минцзюэ, заставив себя вздохнуть и выпрямиться. — Ты сказал мне, что на тебя покушаются, но я не воспринял это достаточно серьёзно.        — Это и не твоя вина, Не-гэгэ. Я сам за себя отвечаю.       Минцзюэ даже не знал, с чего начать. Не тогда, когда ещё так много всего нужно было сказать. Он остановился на:       — Это не значит, что ты не заслуживаешь помощи, когда просишь об этом.       — Ну что ж, — сказал Вэй Усянь через мгновение с ярким, ломким весельем. — Я думаю, именно тогда Цзян Чэн узнал о моём ядре, да?       Это была очевидная смена темы. Минцзюэ позволил ему это.       — Кан-дайфу обнаружил это. Хотя Цзян Ваньинь самостоятельно догадался насчёт пересадки.       — О, — сказал Вэй Усянь, сглатывая с отчётливым звуком. Минцзюэ потянулся назад, поднял полупустую флягу и положил её себе на колени. — Эм, тогда как много людей знают об этом?       — Это не общеизвестно, но ещё несколько в курсе, да.       По меньшей мере, двенадцать человек, в разной степени информированных — Минцзюэ не знал, кому ещё рассказал Цзян Ваньинь, но тот другой целитель не выглядел удивленным. Они могли бы сохранить это в тайне, но с каждым дополнительным человеком, который знал, всё меньше было шансов, что это останется тайной навсегда.       Это не было чем-то, о чем Минцзюэ сильно беспокоился, пока Вэй Усяня не было, но теперь, когда он вернулся — было намного больше способов убить кого-то без ядра, чем убить заклинателя. Обычные яды, например. Ему нужно было, чтобы кто-то проверял его еду, если только у него не было талисмана, который мог бы это делать. Охрана была только началом на самом деле. Должно быть, он уже придумал какую-то защиту от дальних проклятий, иначе Вэнь наверняка уже достали бы его одним из них…       — Знаешь, я не лгал об этом, — сказал Вэй Усянь, поворачиваясь, чтобы посмотреть ему в лицо. На этот раз Минцзюэ позволил ему. — Когда я сказал, почему я это сделал. Цзян Чэн умирал. Он нуждался в этом больше, чем мы. Так что мы сделали это.       — Этот разговор тебе предстоит вести с Цзян Ваньинем, — сказал Минцзюэ и поморщился. — Но я удивлён, что какой-либо врач согласился бы попробовать такую штуку.       Вэй Усянь пожал плечами.       — Вэнь Цин не хотела этого. Нам пришлось изводить её несколько дней. Но… У неё тоже есть младший брат.       Что…       — Ах, чёрт.       Минцзюэ заставил себя отбросить эту мысль, вместо этого поднявшись, чтобы проверить температуру воды, от которой теперь слегка шёл пар, и обнаружил, что она горячая, но не обжигающая.       — Он вскипятит воду, если останется здесь? — спросил он, разглядывая новый талисман Вэй Усяня.       — …Да?       Верно. Минцзюэ снял его. Он оставил свой талиман активированным, поскольку ему не удалось бы довести такое большое количество воды до какой-либо действительно опасной температуры, затем начал снимать свою одежду.        — Я думал, ты сказал, что ванна для меня, — сказал Вэй Усянь, в его голосе слышалась обида.       — Я сказал, что искупаю тебя, если ты не сможешь сделать это сам, не так ли, шиди? — угрожающе сказал Минцзюэ и, полностью обнаженный, подошел и подхватил его на руки, заставив его взвизгнуть и задёргаться очень забавным образом, когда Минцзюэ залез и усадил их обоих в ванну.       Какой бы большой ни была бадья, её всё равно едва хватало для двух взрослых мужчин, особенно когда одним из этих мужчин был Минцзюэ. Единственным возможным способом вместить их обоих было усадить Вэй Усяня прямо на колени Минцзюэ, но, к счастью, никто из них не возражал против этого. Минцзюэ намылил мочалку и неторопливо провел ею по шее Вэй Усяня, вниз по ключицам и груди, по животу. Он потратил больше времени на мытье Вэй Усяня, чем на себя, больше, чем было необходимо для простой чистоты, заставляя его наклониться вперед, чтобы Минцзюэ мог добраться до его спины, затем опустился ниже, потирая между ног, по члену и вокруг яичек, более нежно, но очень, очень тщательно. Он снова провёл тканью по коже ниже, под мошонкой, затем потратил некоторое время, посвященное его ягодицам, пока Вэй Усянь не стал очень розовым, очень чистым и к тому же наполовину твёрдым, несмотря на высокую температуру воды. Минцзюэ тоже был таким от всех его извиваний у него на коленях.       — Терпение, шиди, — пробормотал Минцзюэ, обхватывая его рукой за грудь, когда он стал слишком трепыхаться и угрожал выплеснуть воду из ванны. Затем, милосердно, но настойчиво, Минцзюэ перешел к остальным частям тела, натирая его бедра и остальную часть ног. Он похлопал Вэй Усяня по колену и тот послушно скрестил ноги, чтобы Минцзюэ мог добраться до его голеней и ступней.       К тому времени, как он закончил мыться и ополаскивать волосы Вэй Усяня, тот снова расслабился. Когда он вышел из ванны, то сразу же споткнулся, так что Минцзюэ пришлось ловить его, чтобы он не завалился обратно, и Минцзюэ был уверен, что это не было притворством. Они высушились грубым одеялом, которое принес Минцзюэ, а затем Минцзюэ вернул его на койку, чтобы он расчесал волосы, на этот раз с маслом для волос. Это был последний запас Минцзюэ, но, эх, скоро он сможет достать ещё.       — Я собираюсь трахнуть тебя, — сказал Минцзюэ, сохраняя свой голос спокойным, — но сначала я хочу, чтобы ты кое-что обдумал.       — М-м, гэгэ?       — Я думаю, тебе следует попробовать парное совершенствование с Лань Ванцзи.       Плечи Вэй Усяня напряглись под руками Минцзюэ, вся эта работа по его расслаблению исчезла в одно мгновение.       — А… Ну… Эм, — его голос звучал одновременно удивленно и гораздо более бодро, чем минуту назад.       — Когда мы занимаемся парным совершенствованием, ты вытягиваешь из меня энергию обиды. Или я передаю её тебе, так или иначе. Я не уверен, чем отличается энергия обиды, которую собирают сабли Не, от твоей, но я знаю, что ходить с ней внутри нехорошо для меня… Я не думаю, что это хорошо и для тебя.       — Тебе не нужно беспокоиться об этом, — запротестовал Вэй Усянь, пытаясь повернуться. Минцзюэ положил руку ему на плечо, чтобы удержать его на месте, не прекращая ровных взмахов расчёской. — Не-гэгэ, с нами все в порядке, мы можем пообедать энергией обиды.       — Ты говоришь о себе во множественном числе.       — …Эм. Ну, это… совсем другое дело.       — Однако это то, с чем помогает парное совершенствование, не так ли? — спросил Минцзюэ, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче. Он абсолютно не мог позволить своему собственному трепету прорваться наружу; это был крайне важный разговор. — Оттеснить голоса мертвых, чтобы можно было определить, где кончаешься ты и начинаются они. Таким образом, ты можешь заставить их замолчать. Хм-м?       — Да, но… я… ты, ты подходишь, ты уже делаешь это, — сказал он, звуча смущённо.       — Я делаю это, а затем отдаю тебе часть разрушительной энергии, которая есть в моих меридианах. Я не думаю, что это делает тебе лучше. До того, как на тебя напали, казалось, что тебе постоянно становится хуже.       Вэй Усянь на мгновение замолчал.       — Возможно, это никак не связано между собой.       Верно… Но если от этого становилось только хуже, Минцзюэ не мог вынести мысли о том, что он позволяет этому случиться, позволяет Вэй Усяню вытянуть из него этот яд только для того, чтобы пострадать от последствий вместо него.       — Я пытался не допустить, чтобы это повторилось, но все же передал тебе энергию обиды. Сейчас все было бы хорошо — у неё вообще не было времени снова накопиться во мне, — но как только начнется еще одна битва… Я не хочу продолжать причинять тебе боль.       — О, — тихо сказал Вэй Усянь. Его спина теперь представляла собой жесткую напряжённую линию. — Я понимаю.       — Сичэнь сказал мне, что его брат влюблён в тебя.       — Он что?..       — После всего этого инцидента с… со всем тем… я склонен поверить в это. Я уверен, что если бы ты спросил его, он бы тут же признался.       — Лань Чжань! Лань Чжань слишком хороший человек, — голос Вэй Усяня был задумчивым, но слишком тихим. Он плохо это воспринимал. Чёрт возьми. — Он согласился бы на все, что помогло бы изгнать тьму из нас.       — Да, потому что он любит тебя, — терпеливо сказал Минцзюэ. Следующие слова были сложнее, слишком много его надежд было вложено в них. — В чём я не уверен, так это в том, насколько он спокойно отнесётся к моему участию.       Вэй Усянь замер. Затем он развернулся, двигаясь достаточно быстро, чтобы помешать Минцзюэ удержать его на месте. Его глаза были широко раскрыты.       — Что?       Он не выглядел… противником этой идеи.       Возможно, это было то, что лучше всего было сказать глаза в глаза. К сожалению, у Минцзюэ не было абсолютно никакого опыта во всем этом. Несмотря на все способы, которые он продумал в своей голове, как вести этот разговор, он всё же не был уверен, было ли его лицо горячим, когда он признался:       — Я эгоист. Я бы не хотел отказываться от тебя, даже если я больше не смогу помочь тебе таким образом. Я не… я не хочу терять тебя, ни в коем случае.       — Ты… — Вэй Усянь облизнул губы, быстрое движение его языка привлекло взгляд Минцзюэ к его рту; ему пришлось сосредоточиться, чтобы снова встретиться взглядом с Вэй Усянем. — Когда мы начали это. Ты сам сказал. Это было просто по-дружески.       Теперь Минцзюэ был уверен, что его лицо, должно быть, порозовело.       — Так оно и было в то время.       — О, — сказал Вэй Усянь, шок и радость распространились по его лицу таким образом, что исчезли бледность и мешки под глазами. — Я… гэгэ…       Он обвил руками шею Минцзюэ, потянулся, чтобы поцеловать его, и Минцзюэ наклонился ему навстречу, крепко целуя в ответ, облегчение и счастье слились в пьянящее облако эйфории.       Волосы Вэй Усяня были всё ещё расчёсаны только наполовину, но Минцзюэ обнаружил, что его собственное терпение испарилось — не из-за тёмной кислой нотки, которая появилась из-за того, что он вышел из себя, а из-за горячего нетерпения, которое было вызвано исключительно мужчиной, сидящим теперь верхом на его коленях. Он отбросил расческу, потеряв ее где-то на краю кровати, и нащупал другую баночку масла, которую раздобыл ранее. Конечно, это было не так хорошо, как смазка, которую они использовали в прошлом, но, с другой стороны, это было намного лучше, чем слюна, а обычное растительное масло еще никому не повредило. Эта мысль заставила его подумать о другом, и он фыркнул от смеха, случайно прервав их поцелуй.       — Что? — спросил Вэй Усянь, в его тоне снова появилась лёгкая неуверенность.       — Я, м-м, выудил это из кухонных запасов, — сказал Минцзюэ, протягивая банку. — Если это будет не тот вид масла, мы очень пожалеем об этом.       Масло было в керамической посуде, он не мог рассмотреть его цвет. Конечно, это стало бы очевидно по запаху, как только он бы открыл его, но если бы это был не тот вид, тогда оно оказалась бы бесполезно и они вернулись бы к плевкам.       Вэй Усянь обдумал это и поморщился, но затем его взгляд стал задумчивым.       — О? — сказал Минцзюэ, внезапно сам погрузившись в размышления. Будет ли это больно? Что ж… Это будет больно. Но если бы это было масло чили, предназначенное для употребления в пищу, то оно не могло быть невыносимым… не так ли? Должен был быть какой-то способ выяснить это. — Тебе бы это понравилось, шиди?       — Лучше попробуй сначала на мне, чтобы убедиться, что у тебя в банке то, что надо. Моя переносимость специй, вероятно, гораздо лучше, — сказал Вэй Усянь, наклоняясь, чтобы поцеловать его снова, что так сильно отвлекло его, что Минцзюэ неуклюже открыл банку и в итоге пролил значительное количество масла на их члены одновременно, заставив его выругаться, а Вэй Усяня залиться смехом.       К счастью, масло оказалось обычным, так что член Минцзюэ не загорелся; но когда он обхватил рукой оба члена, продвигаясь вверх и вниз, он подумал, что загореться могла бы остальная его часть. Вэй Усянь снова поцеловал его, застонав ему в рот, его руки блуждали по торсу Минцзюэ, исследуя с тем же наивным удивлением, которое он испытал в тот самый первый раз, хотя с тех пор они делали это так много раз. Потребовалось совсем немного времени, чтобы они оба стали твердыми, как железные прутья, и тогда Минцзюэ потянулся вниз и сдавил основание своего члена, в то время как Вэй Усяню он неистово дрочил до победного конца. Вэй Усянь скулил, вздрагивая всем телом, а Минцзюэ наклонился над ним, опираясь на одно предплечье, чтобы не опираться на него всем весом, и продолжал целовать его. Вэй Усянь вцепился в него и подцепил одной ногой задницу Минцзюэ, прижимая его лодыжкой к себе.       — Ну же, ну же, пожалуйста, гэгэ, — задыхался он во рту Минцзюэ, а тот ещё не успел пройти дальше одного пальца, но если он собирался просить вот так…       Вэй Усянь завыл, когда он вошел в него, используя быстрые толчки, которые довели его до предела всего за несколько вдохов. Он снова вскрикнул, когда Минцзюэ отстранился и обхватил руками шею. Минцзюэ дал ему время отдышаться, хотя бы потому, что Минцзюэ нужно было вылить побольше масла на его ладонь, а затем он обхватил рукой мягкий член Вэй Усяня, поглаживая вверх и вниз в такт с каждым толчком собственных бедер. С таким количеством масла — и, честно говоря, такими темпами им понадобится еще одна ванна — скольжение было без всякого трения, но Вэй Усянь всё равно всхлипывал.       — Гэгэ-ах! Гэгэ, гэгэ, это уже слишком, пожалуйста, это больно…       — Неужели? Но ты такой скользкий, — невинно сказал Минцзюэ. Так и было: возможно, у Минцзюэ не было много времени, чтобы раскрыть его пальцами, но он использовал много масла, гораздо больше, чем обычно, и при каждом толчке Вэй Усянь обдавал его плотным, тяжёлым жаром, но не было абсолютно никакого трения ни об него, ни об его ладонь. Это было просто давление, кожа на коже, и Минцзюэ начал выплескивать ци, почти не обращая внимания на восхитительные чувства от этого.       — Я… я да, но гэгэ, ты такой большой, мне больно, и я могу… — задыхался Вэй Усянь, а затем, казалось, потерял ход мыслей, когда Минцзюэ вывернул хватку так, что мог проводить большим пальцем по головке члена Вэй Усяня на вершине каждого толчка.       — Ты можешь? Что ты можешь сделать, а-Сянь?       — Всё, что угодно, — сказал он, произнося это как обещание, с ошеломлёнными глазами. — Что угодно, гэгэ, пожалуйста, пожалуйста, это слишком много, мне нужно…       — Всё в порядке, я дам это тебе, — сказал Минцзюэ и наклонился, чтобы сильно укусить его за ключицу. Все тело Вэй Усяня выгнулось дугой вперед, словно он пытался влиться под кожу Минцзюэ. Минцзюэ начал впускать в него ци, в результате чего его член за несколько секунд превратился из полумягкого в полностью твёрдый.       Задыхающийся и всхлипывающий звук, который в ответ на это издал Вэй Усянь, убедил Минцзюэ в том, что терпение, действительно, слишком переоценено как качество добродетельного мужа. Он выплеснул ци без дальнейших раздумий, едва обращая внимание на то, что делает, просто чувствуя, как сияющая энергия вытекает из него в высвобождении, которое пронесло его еще через полдюжины толчков и второе высвобождение Вэй Усяня, настолько быстрое после первого, что всего масла в мире не хватило бы, чтобы спасти его от чрезмерной чувствительности. Минцзюэ поглаживал его, рука механически двигалась сквозь золотой туман его собственного удовольствия, пока не вернулось сознание; а затем еще несколько раз, просто чтобы услышать его всхлипывания, наклоняясь, чтобы поцеловать и похитить из его рта протесты.       Наконец, он неохотно отпустил член Вэй Усяня и смягчил поцелуй, облизывая и покусывая его рот, пока тот не отстранился. В кои-то веки Вэй Усянь не был в полусне: но, с другой стороны, они никогда раньше не занимались сексом сразу после того, как он выспался как следует. Он смотрел на Минцзюэ тёплым затуманенным взглядом, и Минцзюэ невольно отметил, что глубокий кроваво-красный оттенок его глаз уже не так пугал.       — Хорошо? — спросил Минцзюэ.       — М-м, — удовлетворённо сказал Вэй Усянь, поворачиваясь, чтобы потереться щекой о ладонь Минцзюэ, как кот.       Большая часть уборки была выполнена с помощью той же простыни, что и накануне вечером, но потом они все равно приняли ванну, заполненную исходящей паром горячей водой. Вода и правда уже не была чистой, но…       — О, дай-ка мне, — сказал Вэй Усянь и достал талисман, который, на первый взгляд, превратил воду в отвратительное месиво, пока Минцзюэ не понял, что на самом деле он вывел все нечистоты на поверхность. Возможно, это было не так гигиенично, как просто набрать новой воды, но для этого пришлось бы одеться и выйти, поэтому вместо этого Минцзюэ, следуя указаниям Вэй Усяня, оторвал полоску от простыни, которую они уже испортили, и использовал её для очистки поверхности. Была ли это составная часть талисмана или нет, но грязь полностью прилипла к полотну; Минцзюэ свернул его и бросил обратно к остальному испачканному постельному белью, и вот так у них получилась ванна, наполненная чистой горячей водой с паром.       — Когда ты изобрел это? — он спросил.       Вэй Усянь небрежно пожал плечами.       — Есть вещи, которые ты спешно учишься делать, когда у тебя больше нет золотого ядра.       Минцзюэ был уверен, что любой другой человек просто выпил бы зараженную воду и умер, а не стал бы изобретать новый талисман, но это было просто холодное «а вдруг», о котором он не хотел думать, когда вместо этого он мог поднять Вэй Усяня и усадить их обоих обратно в ванну.       Они оставались там, довольные тем, что понежились и обнялись, достаточно долго, чтобы Вэй Усянь притих, а Минцзюэ подумал, что он, возможно, снова задремал. Но через несколько минут после этого он заговорил, его слова были взвешенными.       — Ах, я думаю. Это… это было бы нечестно по отношению к Лань Чжаню.       Части мозга Минцзюэ, которые также удовлетворённо дремали, в спешке проснулись.       — М? — спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально.       — Лань Чжань хороший человек. Если он действительно… влюблён в меня, — и вновь прозвучало то же самое недоверчивое удивление, как будто это был подарок, о котором он никогда не мечтал, — было бы нечестно по отношению к нему просить его заняться сексом только для того, чтобы… чтобы…       — Спасти твой рассудок? — спросил Минцзюэ настолько сухим голосом, насколько это было возможно.       — Не-гэгэ, всё не так уж плохо! В любом случае, это нечестно по отношению к нему — таким образом пользоваться его чувствами. Мы не должны этого делать. Мы можем придумать какой-нибудь другой способ решить проблему с энергией обиды — у меня было несколько идей, над которыми я работал, сейчас они все расплывчатые, но я знаю, что некоторые из них были многообещающими…       Тепло и нежность волной накатили на Минцзюэ так сильно, что он задрожал.       — Гэгэ? — спросил Вэй Усянь, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него снизу вверх.       И раздражение. Как мог такой умный человек, как Вэй Усянь, быть таким слепым идиотом?       …Ладно, Минцзюэ тоже сначала понадобилось, чтобы старшая сестра Вэй Усяня подержала зеркало, чтобы он мог понять, что делает сам.       Что бы сказала Цзян Яньли?       — А-Сянь, — терпеливо сказал он. — Когда я сказал тебе, что Лань Ванцзи не ненавидел тебя, что на самом деле он был готов пойти на многое, чтобы обеспечить твоё выживание, независимо от того, каков твой путь совершенствования, что ты почувствовал?       — Ну, облегчение? — сказал Вэй Усянь, превратив это в вопрос. — Счастье? Я не знаю, это действительно здорово, что он не… Мне это не нравилось, я думал, что он ненавидит меня, — он замолчал, голос становился все тише. — Но ты сказал, что он любит меня, и… ну, тогда, в основном, я волновался, что ты собираешься сказать мне, что не хочешь… То есть, не в тот момент, но я думал, что ты хочешь все прекратить.       Это было довольно приятно, даже если такое удовлетворение было совершенно непродуктивным чувством.       — И что теперь?       — Эм. Хорошо. Это здорово? Немного сбивает с толку. Я имею в виду, это Лань Чжань, я не понимаю, зачем ему… — Вэй Усянь оборвал себя. — Это Лань Чжань, — беспомощно повторил он.       Минцзюэ испытал сильное желание закатить глаза.       — Как ты думаешь, может быть, мог бы ты тоже быть влюблён в него? Немного?       — Что? Нет… Я… А ты? — Вэй Усянь частично повернулся, чтобы попытаться взглянуть на Минцзюэ, затем, очевидно, решил, что этого недостаточно, и полностью развернулся, так что он сидел на коленях Минцзюэ другой стороной, лицом к нему, его колени по обе стороны от бедер Минцзюэ. Для этого было достаточно места. — Но я — нет. То есть, ведь есть ты, и ты сказал… — Он снова остановился. — Хотя вообще-то ты этого не говорил. Его голос снова стал тише.       Было трудно сказать это, когда Вэй Усянь сидел у него на коленях, лицом к лицу. Он предвидел, как это будет трудно, но не дотянул до цели. И всё же…       — Да, я люблю тебя, — сказал он, и это было ужасно и прекрасно — наблюдать, как это отразилось на выражении лица Вэй Усяня, на его расширившихся глазах, на его приоткрытых губах. — Ты меня бесил и выводил из себя, но когда тебя не было… Я даже не понимал, почему я так злился, когда мы ссорились, я слишком сильно скучал по тебе. Я хотел, чтобы ты вернулся. Я хочу, чтобы ты остался.       Всю свою сознательную жизнь он и представить себе не мог, что скажет кому-нибудь такое. Теперь это не было менее эгоистично — они оба были на войне, но если Вэй Усянь и выживет, то Минцзюэ — нет, не надолго, учитывая, сколько крови обагрило клинок Бася. Но если бы он мог сделать это вот так, тогда это не было бы так эгоистично.       Он счёл необходимым откашляться.       — У меня было две матери, и мой отец любил их обеих, и все они одинаково любили друг друга. Для Не это не является чем-то из ряда вон выходящим. Я не знаю, получится ли это у нас с Лань Ванцзи… Я не знаю, захочет ли он, но я бы хотел попробовать. Ты и я, ты и он, и… не знаю, он довольно симпатичный, я бы не отказался от нас с ним, если ты хочешь посмотреть на это, — сказал он и рассмеялся, когда Вэй Усянь покраснел и прижался лицом к груди Минцзюэ.       — Я тоже тебя люблю, — пробормотал Вэй Усянь через минуту. Минцзюэ обхватил его руками и прижал к себе. Сердце его было переполнено от того счастья, что он каким-то невозможным образом получил.