Лучшее применение флейте во время войны

      Утром Лань Ванцзи вышел пораньше, торжественно пообещав вернуться до того, как Минцзюэ придется уходить. Минцзюэ проработал весь завтрак, хмуро глядя на обычную стопку отчетов. В последнее время она увеличилась в размерах. Пьянство, драки — с тех пор как появился Цзинь Гуаншань со своим бродячим цирком, дисциплина резко упала. Минцзюэ сделал мысленную пометку поговорить с Цзунхуэем о расширении списка дежурств для обычных солдат. Если у них было слишком много свободного времени, то это была вина их командиров, что в конечном счете означало вину Минцзюэ.              Он отложил отчеты с разочарованным вздохом и расправил плечи. В процессе он поднял взгляд и увидел, что Вэй Усянь наблюдает за ним из-под полуприкрытых век.              — Ты совсем проснулся? — спросил его Минцзюэ.              Вэй Усянь моргнул, и его глаза открылись немного шире.       — В'сьма философский вопрос для такого раннего утра, гэгэ, — сказал он хриплым голосом. Он закашлялся и сел, морщась. — Ой.       — Иди, выпей чего-нибудь. И поешь. Если ты не будешь есть достаточно, то при следующем посещении целительница будет на тебя кричать, — сказал Минцзюэ.       — Она могла бы кричать и по другим причинам, — сказал Вэй Усянь, но встал с кровати, схватил одеяло, чтобы завернуться в него, и сел за стол.              За завтраком он, казалось, немного пришел в себя. Минцзюэ не был уверен, было ли это просто потому, что он вроде как смог кончить прошлой ночью, и поэтому не был так измотан затаенными желаниями своего тела, или это было из-за того, что они не разбудили его незавершенным минетом этим утром. В любом случае...       — Вчера ты был немного не в себе.       — Вчера было странно, — сказал Вэй Усянь после задумчивой паузы. — Я, э-э... — он слегка покраснел. Поскольку он был завернут только в одеяло, Минцзюэ мог видеть, что кожа на его груди тоже покраснела. Это красиво оттеняло следы от укусов, которые они ему оставили. — Извини, стало... трудно сосредоточиться.       — Тебе не за что извиняться, — сказал Минцзюэ. Затем он подумал о том, с кем разговаривает, и поправился: — Во всяком случае, не из-за этого. Не то чтобы это не было, по крайней мере частично, целью, хотя, признаюсь, я не ожидал, что это произойдет так... эффектно.       — Я стремлюсь достичь невозможного, — сказал Вэй Усянь, поджав губы, но не слишком язвительно. Минцзюэ выбрал маринованное яйцо и положил его в миску, затем добавил овощи и пододвинул к нему масло чили.       — Поешь.       — Я ем, я ем... Знаешь, я могу сказать, что я все еще проклят. — Надув губы, он взял свои палочки для еды. — Вы снова наложили проклятье на меня, гэгэ?       — Нет.       — В самом деле? Потому что, основываясь на том, что я помню о прошлой ночи, если я не очень ошибаюсь насчет того, как работает это проклятие, оно должно исчезнуть...              Минцзюэ фыркнул.       — Нет, это стандартное проклятие из порнороманов. Не надо спрашивать меня, где Ванцзи нашел инструкцию по его выполнению. Но ты не кончал прошлой ночью, во всяком случае, с точки зрения проклятия. Твое тело может думать по-другому. А возможно, и нет.       — Да, это... да, — сказал Вэй Усянь немного неопределенно. Он снова покраснел.              Лань Ванцзи вернулся в палатку, затем остановился, увидев, что Вэй Усянь встал и завтракает голышом.       — Вэй Ин, — сказал он, и в его голосе звучал смесь беспокойства и смущения.              Вообще-то, после того, как он засунул большую часть своей руки кому-то в задницу, нагота на совместном завтраке уже не должна была так шокировать, но Минцзюэ полагал, что Лань Ванцзи не так уж опытен в интимных отношениях, несмотря на то, как быстро они его втянули в это дело. Небрежность, с которой Вэй Усянь завернулся в одеяло, означал, что все следы прошлой ночи — и предыдущих дней — были прекрасно видны.              — Лань Чжань, — сказал Вэй Усянь, и... ну, похоже, он просто собирался провести весь день с красным лицом.       — Ты в порядке? — спросил Минцзюэ.       — Я в порядке.       — Хм, — сказал Лань Ванцзи, его глаза изучали лицо Вэй Усяня.       — Я просто... собираюсь одеться, — сказал Вэй Усянь, резко встав и бросив недоеденный завтрак.              Минцзюэ вздохнул и собрал воедино свои отчеты.              — Заставь его позавтракать, — сказал он Лань Ванцзи. — Обнимай его, пока его сознание не прояснится. Придумай, что ты будешь делать с проклятием.       — Я не нуждаюсь в присмотре, — возмущенно сказал Вэй Усянь, развернувшись, пока натягивал средний слой одеяний.       — Мы те, кто сделал это с тобой, — сказал Минцзюэ. — Ты думаешь, мы не должны брать на себя ответственность?       — Я могу сам за себя отвечать!       — Видишь, теперь я даже не могу сказать, понравилось ли тебе это. В тот момент... в тот момент Минцзюэ понял, что это так. Но это— хм.       — Понравилось — сказал Вэй Усянь, и да, он действительно собирался краснеть весь день. — Я... это просто... ах, сейчас я думаю об этом, это... странно, — закончил он немного запинаясь. Он искоса взглянул на них. — Вы не против?       — Мы вполне намеренно подтолкнули тебя к этому, — сухо сказал Минцзюэ.       — Вэй Ин, — сказал Лань Ванцзи мягким от беспокойства голосом и подошел к нему. Некоторое время они просто стояли рядом, изучая выражение лиц друг друга, а затем Лань Ванцзи протянул руку и поправил воротник халата, заставив его лечь ровно, после чего достал следующий слой и протянул его Вэй Усяню, чтобы тот надел его. Это заставило Вэй Усяня снова покраснеть, даже когда он повернулся, чтобы позвать на помощь Лань Ванцзи.              Минцзюэ покачал головой им двоим и ушел.              В то утро на тренировке к нему подошел Сичэнь, явно обеспокоенный.       — Что-то не так с Ванцзи? — спросил он, стараясь говорить достаточно тихо, чтобы его не услышали другие. — Лань Хэнсюй сказал мне, что он попросил поменяться с ним обязанностями на два дня, и сегодня утром он отпросился с тренировки, но очень расплывчато объяснил, почему...       — Молодые люди — идиоты, — сказал Минцзюэ, борясь с желанием закатить глаза. Не то чтобы он не вносил активного вклада в этот идиотизм, захваченный головокружением оттого, что Вэй Усянь так на него смотрел.              Лицо Сичэня сморщилось от беспокойства.              — Вы что, поссорились? Или... что-то с Вэй-гунцзы?       — Нет, ничего подобного. Просто... — Они были в осадном лагере и никуда не торопились. — Мы можем позволить себе дать им два выходных дня. Если это успокоит нервы Лань Ванцзи по поводу проделки Вэй Усяня с его ритуалом.              Сичэнь не выглядел менее обеспокоенным.              — С ними все в порядке, — сказал Минцзюэ, а затем ему пришлось кашлянуть, чтобы скрыть смех. — Спроси Ванцзи сам, может, он тебе скажет. Это была его идея.              Беспокойство переросло в раздражение.       — Минцзюэ-сюн.       — Они действительно в порядке, Сичэнь.              Это так. На самом деле, видимо, они вполне справились с обедом в другом месте; впервые за долгое время Минцзюэ вернулся в пустую палатку. О том, куда они ушли, он узнал только в середине дня, когда Цзунхуэй нашел его на тренировочной площадке. Минцзюэ не руководил тренировкой сам, а скорее наблюдал за тем, как это делает Не Юянь, и оценивал. В ближайшее время все внимание Минцзюэ будет сосредоточено на тренировках с их избранными бойцами, и это будет превалировать над общими учениями, как бы он не хотел присматривать за последними.              Поначалу он подумал, что Цзунхуэй появился по той же причине — ведь Не Юянь был немного младше, чем другие, которые в прошлом возглавляли роту, хотя, по его мнению, у него неплохо получалось. Но вместо этого Цзунхуэй сказал:       — Хуайсан, Вэй-гунцзы и Лан-эр-гунцзы захватили нашу кузницу.              Минцзюэ нахмурился.       — Дуань им позволили?       Семья Дуань испокон веков была выдающимися кузнецами в Цинхэ. Все они были на полголовы ниже среднего ученика, но компенсировали это вдвое большей шириной, и Минцзюэ поставил бы любого из них против самого сильного мечника из Лань в состязании по армрестлингу. Дуань Юннянь взяла с собой двух сыновей, чтобы они обеспечивали нужды клана Не в походе, и все трое были такими же крепкими, как и выглядели, а третьего сына, не менее широкого, но гораздо более взбалмошного, они оставили в Нечистой Юдоли. Вэй Усянь был вполне способен напугать уравновешенных заклинателей, когда ему этого хотелось — это просто означало, что тот, кого он преследовал, обладал здравым смыслом — но... с Хуайсаном? Гуй, чем они сейчас занимались?              — Дуань кажутся... воодушевленными, — сказал Цзунхуэй. — Я думаю, вы захотите посмотреть, что они делают.              О, отлично.              Кузница, установленная в лагере, была более совершенной версией передвижной кузницы, которую Дуань таскали с собой через провинции Хэнань, Шаньси и Шэньси. Поскольку это был осадный лагерь, они позаботились о том, чтобы возвести стены и привезти несколько специализированных инструментов, но это явно имело временный характер. Большая часть его представляла собой площадь под открытым небом, где аккуратными стопками было сложено снаряжение, ожидающее ремонта. Снаружи стояла охрана Хуайсана, которая, по-видимому, объединилась с коллегами Вэй Усяня из Цзян, чтобы следить за происходящим. Все они, казалось, почувствовали некоторое облегчение при появлении Минцзюэ. Учитывая, что он чувствовал, как Бася копошится в его сознании, шипя на все, что происходило в этом дворе, он не удивился. Но только когда он обошел стеллаж с обычными мечами, служивший стеной, и прошел мимо тонкой мерцающей энергии, обозначавшей печать безопасности, до него донесся жуткий свист.              Он окинул развернувшуюся сцену одним долгим взглядом. Вэй Усянь, Дуань Юннянь и старший сын Дуань стояли вокруг грубого деревянного стола, который был расположен в середине сияющего бело-голубым светом ряда, достаточно большого, чтобы занять почти весь двор. Все остальное, включая две переносные кузницы, было придвинуто к стенам. На столе лежала сабля, и только с помощью Бася Минцзюэ смог определить, что она принадлежит Дуань Юннянь. Конечно, у всех Дуань были сабли — они были выдающимися кузнецами, и было бы странно, если бы их у них не было, — но они не очень-то ими пользовались.              Ее рука лежала на рукояти. Вэй Усянь сжимал рукоять клинка, кровь стекала с того места, где лезвие порезало его ладонь, и что-то насвистывал. Было трудно что-либо разглядеть за сиянием защитной решетки, но он казался почему-то темнее двух других, как будто тени цеплялись за него. Старший Дуань присел так, что сабля оказалась на уровне глаз, держа зажженный талисман двумя пальцами.              — Железо отлично справляется, а-нян, — взволнованно сказал он. Минцзюэ чуть не вздрогнул. Он и не думал, что Дуань Цзэминь знает, что такое волнение.              Хуайсан, Лань Ванцзи и младший Дуань стояли в стороне, в безопасности за пределами печати. Лань Ванцзи держал в руках модифицированный сенсорный компас, который Вэй Усянь достал в день того проклятого ритуала на вершине Четырех Братьев, и его глаза были закрыты. Дуань Цзэму был полностью сосредоточен на происходящем внутри печати. Хуайсан заметил появление Минцзюэ, но он не подпрыгнул в преувеличенном шоке и не выхватил свой веер, как обычно делал, когда Минцзюэ заставал его за чем-то, чего он не должен был делать. Вместо этого на его лице появилось выражение холодного удовлетворения.              — Что это? — спросил Минцзюэ, останавливаясь рядом с ними. При звуке его голоса Дуань Цзэму вскочил на ноги и поклонился. Лань Ванцзи не ответил, но через мгновение слегка повернул голову, что, по мнению Минцзюэ, означало подтверждение.       — Цзунчжу! Я думаю, они действительно сделали это, — серьезно сказал Дуань Цзэму, и его глаза заблестели, когда он поднялся из поклона. — Это работает!       — Что работает?       — Охранная цепь, — сказал Дуань Цзэму. Когда Минцзюэ просто поднял бровь, глядя на него, он уточнил: — Чтобы предотвратить передачу энергии дальше? Чтобы...       Он замолчал, выглядя немного испуганным.              — Дуань-сюн, позволь мне все объяснить, — сказал Хуайсан, такой же самодовольный, как и любая из кошек, которых он отгонял от своих птиц еще в Нечистой Юдоли.       — О, я жду объяснений, — сказал Минцзюэ, и в его голосе проскользнуло что-то вроде рычания.       — Это очень просто, — сказал Хуайсан, прямо глядя ему в глаза. — Вэй-сюн разработал способ предотвратить выплескивание энергии обиды, которая накапливается в сабле, на ее владельца. Как видишь, — он показал закрытым веером, — сейчас они проводят последние испытания.              Свист Вэй Усяня оборвался, а шипение Бася разом стихло, так как невидимое давление ослабло. Он отступил на шаг, посмотрел на свою руку и согнул пальцы.              — Я определенно чувствую себя прекрасно, — сказала Дуань Юннянь. — И могу подтвердить, что вмешательства в мою связь с Сузао не было.       — Не было никакого переполнения, — объявил Лань Ванцзи, открывая глаза. Его взгляд сразу же метнулся в сторону, туда, где стоял Минцзюэ.       — Хуайсан, — тихо сказал Минцзюэ. — Когда ты узнал об этом?              Вэй Усянь обернулся так быстро, что споткнулся, и ему пришлось опереться рукой о стол, чтобы не упасть.       — Гэгэ! — сказал он немного повышенным от удивления и, возможно, паники голосом. — Ах, я и не подозревал, что мы так долго тут провозились...              Он думал, что Минцзюэ будет на учениях, но все равно, подумал он, какая-то часть Минцзюэ была спокойной и склонной к размышлениям. Он хотел спрятаться — нет. Они бы не делали этого посреди лагеря Не, если бы хотели сохранить все в секрете. Но он хотел спрятать его достаточно долго, чтобы закончить все, что они здесь делали, а потом... что бы они сказали Минцзюэ, после учений? Всю историю целиком? Дуань никогда бы не солгали ему.              — Цзунчжу, — сказала Дуань Юннянь, кланяясь, на что Минцзюэ ответил сдержанным поклоном, отдавая должное ее возрасту и большому опыту. По праву она должна была бы считаться старейшиной Не, если бы согласилась принять такой титул, но кузнецы были очень странными людьми. — Мне невероятно радостно и волнительно сообщить, что это успех. После стольких лет... древний недостаток наших сабель был устранен. То, чего добился этот молодой человек, нельзя назвать иначе, как выдающимся.       Она поклонилась Вэй Усяню, который тут же сильно засмущался и поклонился еще глубже.              — Это не удалось бы сделать без вашего мастерства, шифу.       — Я все еще жду объяснения, что именно это такое, — сказал Минцзюэ. Слова Хуайсана грохотали у него в голове. Сказанное не ощущалось вероятным. Возможным. Реальным.              Брови Дуань Юннянь поднялись к линии роста волос, она бросила на Хуайсана удивленный взгляд.       — Цзунчжу, простите меня. Я думала, вам известно об этом.       — Я хотел, чтобы это было сюрпризом, — невозмутимо сказал Хуайсан. — Поскольку я был очень удивлен.              Каким-то образом голос Минцзюэ все еще звучал совершенно ровно. Ощущение было такое, будто он отделен от всего остального. Или, возможно, остальное его существо было отделено от голоса. Эх, но в этом не было никакого смысла.       — Дуань-шифу, несомненно, в дальнейшем мне захочется посмотреть на это поближе. Если вы меня извините, мне нужно поговорить с моим братом.       — Минцзюэ-гэгэ!              Минцзюэ отвернулся и крепко схватил Хуайсана под локоть, оттаскивая его в сторону. Он слышал позади себя голос Лань Ванцзи, вполголоса разговаривавшего с Вэй Усянем, и Дуань Юннянь, которая что-то говорила, но все это казалось совершенно неважным.              От кузнечного подворья до его шатра идти было не так уж и долго, но отчего-то казалось, что дорога заняла в десять раз больше времени, чем обычно. Солнце было слишком ярким. В глубине его головы Бася была одновременно и светла, и угрюма, она радовалась отсутствию энергии обиды поблизости и досадовала, что ей не довелось быть той, кто уничтожил прежний источник. Каждый раз, когда он использовал ее, он знал, что частичка энергии обиды будет просачиваться из ее металла в его тело, отравляя его. Очищение могло бы успокоить ее позже, но пока она была там... подобно кислоте, она разъедала. Самая глубокая связь, которую он когда—либо создавал, вторая половина его души, его самый могущественный защитник, клинок, которым он рубил своих врагов — и однажды она сразит и его тоже.              Но теперь...              Минцзюэ затолкал Хуайсана через створку палатки и задернул ее за собой. Стопка талисманов секретности, извлеченных из его рукава, служила дополнительной защитой — он не мог активировать восемь из них за один раз, как это делал Вэй Усянь, и ему пришлось сделать дополнительную паузу. Затем он уставился на Хуайсана.       — Объясни.              Хуайсан был так непоколебим перед ним, как только мог пожелать, чтобы его младший брат был на поле боя, на тренировочном дворе. В нем не было ни малейшего признака трепета или нерешительности, только ледяная уравновешенность.       — Ты вообще собирался рассказать мне о саблях? — спросил он тихим, как удар ножа в темноте, голосом. — Или ты позволил бы мне порхать вокруг тебя, как идиоту, пока ты не впал в искажение ци, и даже я не смог бы этого не заметить?       — Я бы тебе сказал.       — Тринадцать лет прошло с тех пор, как умер наш отец. Ты мог бы сказать мне об этом в любое время.       — Ты был ребенком.       — Тогда какого хрена ты хотел, чтобы я выбрал путь, который меня убил бы? — голос Хуайсана перешел в крик, его самообладание лопнуло.       — Это бы тебя не убило! Это не убьет тебя, если ты не...       — Не станешь сильным? Как ты?       — Так постигали самосовершенствование наши предки, наши почитаемые родовые техники...       — Совершить благородное самоубийство?! Я не идиот, да-гэ! Я знал, что наш путь сопряжен с более высоким риском искажения ци — это всем известно! Но дело совсем не в этом, это не просто риск, это тупик! Ты самый могущественный заклинатель Не, который когда-либо существовал, и ты никогда не достигнешь бессмертия, потому что смерть настигнет тебя раньше!       — У нас есть обязанности! — Минцзюэ закричал, подражая ему, ярость нарастала легко и неуклонно, когда все остальное казалось зыбким. — Перед нашей семьей, перед теми, кто был до нас, кто привел нас в этот мир и научил нас...       — ...как лучше покончить с собой? Развитие наших методов означает их улучшение, а не ухудшение! И ты просто сдался, ты даже сказал Вэй-сюну прекратить поиски!              Это было совсем не так...              — Идет война! — Минцзюэ вскинул руку, показывая в сторону, где за стенами палатки, за перевалом, неясно маячил Безночный. — Это важнее!       — Ты важен! — бушевал Хуайсан, по его лицу текли злые слезы. — Ты что, не понимаешь? Тебе не позволено убивать себя, я тебе не позволю!       — Хуайсан.       — Все это время ты ходил вокруг да около и говорил всем, что я твой наследник, а ты даже не доверил мне тот факт, что ты умираешь! Что ты делаешь это с собой! Я должен был узнать от Лань-сюна о слабости Не, как будто это не мой родной брат, а кто-то другой изо всех сил старается покончить с собой!       — Я не пытаюсь покончить с собой, какого хрена, Хуайсан...       — Тогда как мне это назвать? Каждый раз, когда ты идешь в бой, убиваешь кого-то, ты делаешь только хуже, не так ли? Ты уже перестал искать какой-либо другой путь — если бы ты не решил переспать с Вэй-сюном, ты бы когда-нибудь продолжил? Нет! Ты бы просто умер и оставил меня одного!       — Я пытался защитить тебя!       — Ты, блядь, не сможешь защитить меня, если будешь мертв!       — Что еще я должен был сделать?! — взревел Минцзюэ. — Наши родители были мертвы, Вэнь нападали на нас при каждом удобном случае, что, черт возьми, я должен был делать? Я должен был быть сильным! Я должен был защищать Цинхэ, я должен был сохранить сабли в их могилах — какая разница, если бы я сказал тебе?       — Я мог бы помочь!       — Ты ненавидишь тренировки с саблей! Я искал годами, и никогда не было никакого способа обойти это — ты ненавидишь все это, что ты вообще мог найти?       — Я не знаю! — закричал Хуайсан. — И ты тоже, потому что ты не доверял мне, ты предпочел бы умереть!              Минцзюэ уставился на него. Его голос сорвался.       — А-Сан... Ты был ребенком.       — Это было тогда. Сейчас я старше, чем ты был тогда. Я был старше уже много лет.              Это так. Так оно и было. Его умение владеть саблей теперь не могло сравниться с мастерством Минцзюэ в возрасте двенадцати лет, но Хуайсан помогал управлять их логистикой, по сути, он руководил их внутренней шпионской сетью, он решал все каверзные вопросы, на которые Минцзюэ не мог ответить сам. Он устраивал банкеты и развлечения и шутил со своими сверстниками-наследниками. Он заменял Минцзюэ, когда тот пропускал мероприятия или покидал их раньше времени, и поддерживал отношения с другими кланами. Но в мыслях Минцзюэ он все еще оставался тем слишком маленьким, слишком худым, слишком мягким ребенком. Какая-то часть его всегда будет такой.              «Да-гэ, что нам теперь делать?»              «Я не знаю» таков был ответ. Но Минцзюэ не смог его произнести.              Минцзюэ всего лишь хотел пощадить его как можно дольше.              — Я бы тебе сказал. Со временем.       — Да-гэ... «Со временем» было бы слишком поздно.              Ну да. В этом-то и был смысл. Всю свою сознательную жизнь он знал: было уже слишком поздно. Вот только... нет. Это было не так.              Хуайсан шагнул вперед, сокращая расстояние между ними, и заключил Минцзюэ в объятия. Минцзюэ бездумно сделал то же самое. Его младший брат — он все еще был маленьким, уже взрослым мужчиной, но макушка его головы не доставала Минцзюэ до подбородка. Минцзюэ пытался защитить его задолго до того, как умер их отец. Он пытался защитить его с тех пор, как узнал, что такое иметь младшего брата.              И он бы с треском провалился.              — Мне очень жаль, — сказал Минцзюэ.              Хуайсан фыркнул.       — Лучше бы так и было, — сказал он таким же хриплым голосом, как у Минцзюэ. — Ты что, не понимаешь? Я тоже не могу потерять тебя. И я не собираюсь этого делать.       — Нет, — сказал Минцзюэ, крепче обнимая его. — Нет, это не так.              Во всяком случае, не так, как сейчас. Война не давала определенности.              Он перевел дыхание, продержавшись еще мгновение, а затем отступил назад, разорвав объятия и вместо этого поставив Хуайсана на расстоянии вытянутой руки, продолжая держать руки на плечах Хуайсана.       — Что ты сделал? Ты сказал, что это был Усянь, но... Вот почему ты носил свою саблю, не так ли? Ты принимал... какое-то участие в этом.       — Да, — сказал Хуайсан. Он сделал вдох, чтобы успокоиться, и вздернул подбородок. — Ты не можешь злиться на него из-за этого.       — Я не буду.       — На самом деле, я не шучу. Лань-сюн уже накричал на меня, я не хочу, чтобы он делал это снова.       — Хуайсан, я сказал, что не буду.       — Что случилось?       — Хм. — Хуайсан оглядел палатку. — У вас здесь где-нибудь есть вино?       Он освободился от хватки Минцзюэ, чтобы заглянуть в многочисленные корзины и сундуки.              — Сейчас середина дня.       — И нам с тобой нужно выпить, — сказал Хуайсан, доставая кувшин с вином откуда-то, где его не должно было быть, что либо означало, что Цзунхуэй решил, что Минцзюэ нужно больше отдыхать, либо Вэй Усянь спрятал его там и забыл. — Давай, садись. Выпей со своим младшим братом, да-гэ.              Ну, раз он так просит.              Они сидели бок о бок, прислонившись к ряду сундуков, которые Минцзюэ иногда использовал в качестве дополнительного стола, когда у него заканчивалось место для карт. Хуайсан снял крышку с кувшина и сделал большой глоток вина, одобрительно хмыкнув, прежде чем передать его другим. Это было хорошее вино — при всей головной боли, которую доставлял Минцзюэ странствующий цирк Цзинь Гуаншаня, по крайней мере, это было хорошо.              — Вэй-сюн и Лань-сюн уже работали над этим, — сказал Хуайсан, когда Минцзюэ передал банку обратно. — В тот раз, когда ты сказал мне пойти с ним напиться — когда я появился, у Вэй-сюна были все его записи по этому поводу, и я мельком взглянул.       — Ты можешь прочитать его записи?              Хуайсан скорчил гримасу.       — Там было кое-что, что он написал довольно разборчиво, я думаю, чтобы показать Лань-сюну. Этого было достаточно. Итак, я спросил, Лань-сюн ответил — он думал, что я уже знал. Он был очень удивлен, что я был не в курсе. — В этих словах прозвучал упрек, который Минцзюэ воспринял как должное. — Тогда... ну, тогда мне действительно нужно было напиться, что мы и сделали. Лань-сюн потерял сознание, выпив всего одну чашу вина, но мы с Вэй-сюном продолжали разговаривать. Он и Лань-сюн занимались разными частями — вам, кстати, нужно поговорить с Лань-сюном о его роли — так вот, Вэй-сюн сказал, что у него возникли трудности, потому что ему нужен испытуемый, и я предложил себя в качестве добровольца.              Минцзюэ ущипнул себя за переносицу двумя пальцами.              — Видишь, вот почему я заставил их поклясться ничего не говорить, — предупреждающе сказал Хуайсан. — Я знал, что ты не позволишь мне помочь. Я был лучшим из возможных подопытных, должен ли я был позволить кому-то другому занять мое место?              Да, так оно и было, он был младшим братом Минцзюэ. Блядство.       — Хорошо, хорошо, — сказал Минцзюэ, выхватив у него кувшин и сделав глоток.       — Я действительно был лучшим человеком, на ком можно было это протестировать. У меня есть полноценная сабля, выкованная для одного из членов семьи, но я почти никогда ею не пользуюсь, а золотое ядро у меня слабое, — сказал Хуайсан как ни в чем не бывало. — Ему было действительно легко заметить мельчайшие изменения во мне. И если что-нибудь случилось бы — что ж, немного дополнительной энергии обиды на самом деле мне совсем не повредит, по сравнению с кем-то намного более сильным, кто уже многое перенес. Итак, он налепил кучу печатей и талисманов на мою саблю, а потом мы отправились к одной из гор. Он свистнул нескольких гуев, чтобы я мог убить их, а сяо-ди мог поглотить энергию обиды, а затем он призвал несколько своих трупов, чтобы я мог убить их и разозлить сяо-ди еще больше.       — Вот почему вы убежали от охраны.       — Они бы проболтались, — Хуайсан, ничуть не раскаиваясь, пожал плечами. — Лань-сюн к тому времени проснулся, но он был очень пьян, так что... это было немного непросто, но все получилось. А потом, когда мы закончили, Вэй-сюн сказал мне приходить каждые пару дней на некоторое время, чтобы он мог следить за талисманами. — Он снова помрачнел. — Я так хотел убить его, когда он попытался покончить с собой. Что, черт возьми, с вами обоими не так...       — Он не пытался покончить с собой. Я тоже.              Хуайсан посмотрел на него, затем отобрал кувшин и отпил из него столько, что, наверное, практически опустошил его. После этого он вытер рот рукой, затем, немного неуклюже, встал на колени и снова открыл сундук, быстро найдя еще один кувшин. Интересно, сколько кувшинов с вином было спрятано в палатке Минцзюэ?              — Итак, — сказал Хуайсан немного неуверенно. — Вот что произошло. После этого Вэй-сюну не потребовалось много времени, чтобы решить большинство проблем, но затем нам пришлось придумать что-то еще, кроме бумажных талисманов. Вэй-сюн мог бы удерживать гуев на месте, чтобы я мог просто забить их до смерти, но не похоже, чтобы такое случилось в реальном бою. Ему пришла в голову действительно глупая идея выгравировать знаки на металле, — Минцзюэ поморщился, представив это, — и, в любом случае, это было довольно глупо, но Лань-сюн предложил ему сделать это связующим элементом, а потом он очень увлекся внешними поглотителями энергии и придумал цепи. Вот только он не мог сделать это сам — он может ковать металл, прямо в воздухе, если захочет, но, думаю, это всегда выходит с примесью энергии обиды, а нам нужно как раз другое. Поэтому я принес его наброски Дуань, и Дуань-шифу провела с ними эксперимент. — Он бросил на Минцзюэ обиженный взгляд. — Дуань-шифу была готова испытать их вчера, но Вэй-сюн вел себя очень странно, так что нам пришлось подождать до сегодняшнего дня.              Упс.              — Покажешь мне? — спросил Минцзюэ.       — У меня нет ни одной из цепочек... Но, о, вот. — Хуайсан потянулся за ремешком, который удерживал его саблю на спине, умудрился поддеть её и высвободить. Он осторожно обнажил лезвие.              Она и в самом деле была облеплена талисманами — похоже, кто-то вооружился банкой клея и пачкой бумаги для талисманов. Только последние шесть дюймов металла были чистыми. Все иероглифы были написаны рукой Вэй Усяня, гораздо более аккуратной версией его обычных беспорядочных каракулей. Возможно, он думал, что с помощью самых грубых указаний сможет направить энергию туда, куда ему нужно, но он не стал рисковать.              Это было позорное состояние для сабли. Хуайсану пришлось бы потратить несколько часов на ее очистку. Это была чистая удача — хорошая или плохая, — что Минцзюэ не застукал его с клинком в таком состоянии. Отсутствие сабли было для Хуайсана главным поводом пропустить тренировку; если бы Минцзюэ не был так огорошен враждебностью Хуайсана, он бы не преминул воспользоваться тем, что младший брат впервые оказался с саблей, и если бы тот отказался обнажить клинок, Минцзюэ понял бы, что что-то... не так...              Глаза Минцзюэ сузились.              — Что бы ты собирался сказать, если бы тебе действительно пришлось обнажать саблю на публике, вот так?              Хуайсан встретил его взгляд так же твердо, как наковальня — молот.       — Ну, это было бы очень трудно объяснить. Если бы это случилось.              Все это время его не покидало ощущение, что он внезапно лишился привязанности брата так же стремительно, как закрывается дверь...              — Все это время ты просто притворялся? — возмущенно спросил Минцзюэ.       — О, нет. Я определенно был настолько зол. Но я могу играть в разные роли. — Он вздернул подбородок. — Я не буду извиняться за это.              Этот маленький ублюдок...              Даже гнев, обычно такой надежный, не стал для него опорой. Блять, он знал, каким манипулятором может быть Хуайсан, он просто...              Он никогда не думал, что купится на это.              Да разве стоит называть это «купился», если Хуайсан был в самом деле зол?              Хуайсан опустил взгляд и пробежался пальцами по тщательно написанным печатям.       — Вэй-сюну пришлось уменьшить свои узоры, чтобы они поместились на цепочке — они были настолько маленькими, что Дуань-шифу пришлось использовать духовную энергию, чтобы выгравировать их, вместо инструментов, но я полагаю, что они были настолько маленькими, что она могла просто использовать духовную энергию, и все было бы в порядке. Оказывается, чистое железо очень хорошо поглощает обиду, лучше, чем сталь, хотя они беспокоились о долговечности — из-за этого добавили кучу всяких элементов-радикалов... Цепь наматывается на рукоять или на крестовину, и когда обида поднимается по клинку, она перетекает в цепь, а не в тебя. Вэй-сюн сказал, что со временем она заполнится и станет менее эффективной, но тогда можно просто намотать новую цепочку. Мы можем это сделать, это не то же самое, что пытаться приобрести новую саблю.              Это означало бы, что в конечном итоге появилась бы куча железных цепей, наполненных энергией обиды, с которыми пришлось бы иметь дело, но... им уже пришлось иметь дело с самими саблями. Они тоже могли бы упрятать цепи в каменные замки, и если бы им не пришлось отбиваться от них собственным рассудком, тогда...              — Это могло бы... действительно сработать, — сказал Минцзюэ. Ссора с Хуайсаном была странно заземляющей, но сейчас снова появилось ощущение неловкости. Это было все равно что пропустить ступеньку в конце лестницы. Или... как тогда, на Небесных Столбах, он осознал, что вулкан, который находился перед ним, был лишь крошечным кусочком, а под ним таилось чудовище: нечто слишком огромное, чтобы осознать это, нечто, способное перевернуть весь мир.              Это перевернуло только его мир, а не мир всех остальных. И это вряд ли могло его убить. Совсем наоборот.              Перед ним тянулись десятилетия, неожиданные и непостижимые.              — Это действительно работает, — сказал Хуайсан. — Это то, чем мы занимались большую часть сегодняшнего дня, испытывая цепь. Ты слышал, как Дуань-шифу подтвердила это. Я же говорил тебе, да-гэ. Я не позволю тебе покончить с собой.       — Я и не пытался.       — Ну, теперь у тебя не получится.                                          К тому времени, как они поднялись с пола, они распили столько кувшинов вина, что их хватило бы на одну из вечеринок Цзинь Гуаншаня. За исключением того, что Минцзюэ и близко не выпил бы столько ни на одной из вечеринок Цзинь Гуаншаня. Когда он помогал Хуайсану подняться на ноги, они оба определенно немного пошатывались.              Возможно, ему следовало подождать и протрезветь, прежде чем идти к Дуань Юннянь. Вероятно, это было бы более уважительно. Но... у Минцзюэ кружилась голова не только от вина. Он хотел... ответов, чего-то, чего он не знал. У него уже были ответы. Он хотел большего. Описания и объяснения Хуайсана — они казались нереальными.              Было незадолго до ужина, но Дуань Юннянь все еще была у себя во дворе. Оба ее сына тоже были заняты: один работал над устранением вмятин на мечах, другой заливал расплавленное железо в глиняные формы. Минцзюэ стоял у входа во двор и с минуту наблюдал, странно очарованный светящимся вишнево-красным жидким металлом.              — Цзунчжу, — сказала Дуань Юннянь, подходя к нему. Они обменялись поклонами, но она осталась согнутой после того, как Минцзюэ выпрямился. — Я должна перед вами извиниться.       — Я должен искренне поблагодарить вас, — грубовато поправил Минцзюэ, дотрагиваясь до ее запястья, чтобы заставить подняться.              Она отказалсь.       — Я обсуждала секреты Не с посторонними людьми.       — Вэй Усянь и Лань Ванцзи уже знали.       — Они не знали всех техник кузнечного дела, о которых я говорила, — с несчастным видом сказала она.              Это было нелепо.       — Дуань-шифу, — сказал Минцзюэ и взял ее за обе руки. Для этого ему пришлось проделать почти комично длинный путь. — Вы спасли мне жизнь. С моей стороны было бы в высшей степени бесчестно обвинять вас в этом, даже если бы я захотел, а я не стану этого делать. Мой брат — интриган; что ж, пусть это послужит уроком нам обоим. В этот день... то, что он сделал, что вы все сделали... это момент славы, а не сожаления.              Она позволила ему поднять себя, а затем встала, пристально глядя на него. Он надеялся, что не произнес ничего невнятного. Он не думал, что был настолько пьян.              — Если это было шоком для меня, то для вас, цзунчжу, это должно быть еще большим шоком, — проницательно сказала она. — Пойдемте. Давайте выпьем чего-нибудь. Отметим.       — Я думаю, что я уже перебрал, — сказал Минцзюэ, что определенно означало, что так оно и было, потому что иначе он бы никогда в этом не признался.       — Ха! Тогда я выпью вашу долю.              В конце концов, она выпила не его долю, а огненное вино, которое откуда-то вытащила. Оно оказалось настолько крепким, что он счел разумным, когда женщина принялась настаивать на том, чтобы они не пили его вблизи горна. Вместо этого они прошли во вспомогательный двор, где в основном хранилось оборудование, но стол, за которым они сидели ранее, уже перенесли туда. Когда они оба погрузились в приятную алкогольную негу, Минцзюэ достал Бася и благоговейно положил ее на стол. Дуань-шифу достала цепочку и показала ему, разложив ее на ладонях, как подношение. Она была длинной и тонкой, и, как заметил Минцзюэ, когда увидел у Вэй Усяня ее предшественницу, иероглифы были настолько мелкими, что их почти невозможно было разглядеть.              — Это первая, — сказал она, тщательно выговаривая слова. — На сегодняшний день у нас есть две работающие. Я оставлю вторую в качестве образца и начну работать еще над несколькими — я знаю, что некоторые из наших людей в Цинхэ могли бы ими воспользоваться. Нужно обернуть её крест-накрест вокруг гарды, вот так.       Ее движения были торжественными и медлительными, почти церемониальными. В последнюю петлю она заправила часть цепочки, оставив свободными только полдюйма, когда затянула ее; цепочка была достаточно тонкой, чтобы выглядеть почти как шнур, и совсем не мешала захвату.       — Когда цепь начинает ржаветь, значит, она впитала в себя слишком много обиды, и надо её менять. Для Бася это, вероятно, будет происходить примерно раз в полгода.              Каждые шесть месяцев до конца его жизни.              Всю оставшуюся часть его, возможно, очень долгой жизни. Когда Бася похоронят, она будет торжествующе лежать на ложе из цепей.              Минцзюэ положил руку на рукоять Бася, а другую прижал к лезвию. Он чувствовал ее присутствие в своем сознании: успокаивающее, знакомое, такое же, как всегда. Исчезло ли какое-либо ощущение остроты? Если так и было, он не мог сказать. Возможно, это из-за алкоголя. Он убрал руки, быстро моргая, и налил им обоим еще по порции, подняв чашу.              — За кузнецов Цинхэ Не, — торжественно произнес он.       — За Старейшину Илина, — ответила она, и они оба выпили.