Лучшее применение флейте во время войны

      Наутро Минцзюэ проснулся с головной болью, легкой тошнотой и не совсем понимая, где он находится. На мгновение в нем вспыхнули закаленный в боях инстинкт и старая паранойя: неужели его схватили?       Потом он вспомнил и застонал.       Пьянство, неуставщина — он намеревался назначить себе дополнительные занятия по строевой подготовке, просто чтобы пережить позор собственного двуличия.       И всё же. И всё же.       Он собирался дожить до сорока. Возможно. Если бы он выжил на войне.       От этой мысли он почувствовал себя невесомым.       — Гэгэ? — произнёс осторожный голос, и над ним появилось лицо Вэй Усяня.       — А-Сянь, — сказал Минцзюэ и сел, потирая лицо. Комната немного поплыла. Чёрт, неужели это похмелье? Почему же тогда люди с более слабым золотым ядром так часто пили? Если бы ему приходилось мириться с этим каждый раз, когда он выпивал, он мог бы серьёзно задуматься над тем знаменитым правилом Лань. Головную боль он мог игнорировать, но ощущение качки, когда он сидел в собственной постели сильно дезориентировало.       — Лань Чжань пошёл тренироваться, — сказал Вэй Усянь, подавая ему чашку чая. Минцзюэ сразу же осушил её. — Не Цзунхуэй заходил раньше и, э-э, сказал, что изменит твое расписание. Ах… ты помнишь, что произошло вчера?       — Я же не Лань, — сказал Минцзюэ, едва удерживаясь от желания скорчить гримасу, как, вероятно, сделал бы Вэй Усянь. Если бы он напился настолько, что потерял сознание, это было бы более серьёзной проблемой. Нет, он помнил все, что произошло прошлой ночью, с прискорбной ясностью. Включая ту часть, где он плакал на плече у Сичэня — хвала небесам, они были в палатке Сичэня, он сохранил достаточно здравого смысла, чтобы не вести себя так ужасно на публике, по крайней мере, — а потом появились Вэй Усянь и Лань Ванцзи, чтобы отвести его обратно в палатку, и…       Он больше никогда не будет пить с Дуань Юннянь. Гуев хер, что это был за алкоголь? Похоже, что это должно было быть чем-то вроде поучительной народной сказки. «Никогда не пей с кузнецом». Или, может быть, «Никогда не пей с женщиной, чьи руки шириной с голову».       Он посмотрел на Бася, застывшую в подставке, и задержал взгляд на ней. Тонкая цепочка всё ещё была обернута вокруг её крестовины.       — Ты действительно сделал это, — пробормотал он, ставя пустую чашку на приставной столик. — Поколения заклинателей Не губили себя, а тебе понадобилось меньше года.       — У меня была другая точка зрения, — сказал Вэй Усянь. Затем он ухмыльнулся, подбоченясь. — Но, да, я очень хорош в том, что я делаю, не так ли?       Минцзюэ поймал его за руку, притянул к себе и поцеловал. Не в качестве прелюдии к чему-либо. Только бы поцеловать его, вырвать у него дыхание — Минцзюэ оторвался от него, но прижал их лбы друг к другу, вдыхая один и тот же воздух.       — Спасибо, — сказал он.       Глаза Вэй Усяня потеплели, и он протянул ладонь к лицу Минцзюэ.       — Мне жаль, что мы не предупредили тебя.       — Как насчёт того, чтобы мы оба больше не давали глупых обещаний чьим-то братьям, а? — сказал Минцзюэ, досадливо поморщившись. — Хватит. Больше никаких извинений за это, а-Сянь, — Минцзюэ откинулся назад и потянулся. Он подумал, что его желудок, возможно, немного успокоился. — Кроме тех, которыми я обязан Сичэню и Цзунхуэю. На этот раз настала его очередь поморщиться.       — Я думаю, Цзэу-цзюнь достаточно счастлив, чтобы простить тебя, — жизнерадостно сказал Вэй Усянь. — Знаешь, я думаю, что теперь он мог бы даже одобрить меня?       Учитывая некоторые другие вещи, которые Минцзюэ вспомнил о прошлой ночи, особенно одну конкретную вещь, это было бы облегчением. Не то чтобы он думал, что Сичэнь встал бы на пути к чему-то, чего хотел Лань Ванцзи…       Он и не подозревал, что Вэй Усянь уделял ему достаточно внимания, чтобы заметить, что Сичэнь относится к нему неодобрительно. Сичэнь обычно держал подобные вещи в тайне, а Вэй Усянь не отличался внимательностью по отношению к большинству людей. Но тогда, вполне возможно, он просто предполагал, что все его не одобряют, пока не будет повода полагать иначе. Это не было ошибочным предположением.       — Значит, ты снова будешь заниматься со мной парным совершенствованием? — спросил Вэй Усянь. Он усмехался, но в его выражении было что-то нежное и полное надежды. — Мне этого не хватало. Не то чтобы Лань Чжань плох! Или секс с тобой в остальном не так уж хорош! Но я скучал по этому.       Минцзюэ задумался, не решаясь.       — Во мне всё ещё есть то, что уже передала мне Бася, а-Сянь, — это было не так уж и много по сравнению со всем тем, что Вэй Усянь уже вытянул из него, но…       — Ах! Лань Чжань придумал, как с этим справиться. Мы думаем. Хотя я думаю, что мой способ веселее, и теперь всё готово к работе…       — Что выяснил Ванцзи?       — Это что-то вроде… более глубокого очищения? Он ещё не смог как следует это испытать. Но мы выяснили, почему сабельная энергия такая едкая для тебя, и я думаю, что это самая важная часть, независимо от того, каким путем мы пойдем. — Вэй Усянь поднял руку с вытянутым указательным пальцем. — Энергия обиды, содержащаяся в ваших саблях, гневается на сами сабли — на то, что её удерживает! Поэтому она пытается атаковать. Клинки ваших сабель — стальные, а их дух специально натренирован, чтобы противостоять ей, но когда он переполняется, весь этот гнев все равно обращен на владельца — теперь уже человека. А человек не в состоянии это выдержать.       Минцзюэ нахмурился, не понимая, к чему он клонит.       — И?.. Энергия обиды пагубна.       Это было хорошо известно — или когда-то было…       — Не обязательно, — сказал Вэй Усянь, указывая на себя, что, по мнению Минцзюэ, едва ли было самым веским аргументом против, но Минцзюэ мог признать, что негативные последствия, которые испытал Вэй Усянь, сильно отличались от тех, с которыми сталкивались заклинатели Не.       — Тогда почему всё по-другому?       — Из-за того, как она попадает в саблю, — сказал Вэй Усянь, и в выражении его лица появилось грустное сочувствие. — Ваши сабли напрямую поглощают энергию обиды убитых ими тварей. Энергия обиды не похожа на мясо — в ней есть память. И поверь мне, большинству существ не нравится, когда их едят. Эти яо и гуай поглощаются непосредственно тем, что их убило, и они это знают — и, что ж, сабля есть сабля, она не собирается сначала говорить с ними и пытаться успокоить или отвлечь их. Поэтому их обида закипает и направляется конкретно на то, что их съело.       Минцзюэ обдумал это, нахмурившись. В этом был какой-то смысл, но…       — Ты воскресил мертвецов Чунъяна после того, как сам убил их всех.       — Я их поднял, а не ел.       — Но в другое время ты действительно втягиваешь в себя энергию.       — Конечно, но, во-первых, люди отличаются от гуай и яо. У них более сложные желания. Обыграв одну вещь, которую они ненавидят, можно заставить их забыть о другой, это работает, даже если у тебя есть только намек на осознанность. И я, ну, ты знаешь, — сказал он и немного неловко рассмеялся. — Я хорош в том, чтобы вводить в заблуждение, даже в своей собственной голове. От духа сабли такого не дождешься!       Минцзюэ прищурился, глядя на него.       — Ты делал это, когда забирал энергию обиды у меня раньше?       Вэй Усянь пожал плечами.       — В то время я не обращал на это особого внимания. Это было просто небольшое течение, я думаю, оно было смыто остальным, что у меня есть. Но я уверен, что смог бы. У меня же нет недостатка в опыте управления обидой.       Вероятно, это было правдой. Но более правдивым было то, что у него не было абсолютно никаких причин пытаться, если у Лань Ванцзи было что-то, что могло бы избавиться от этого, не передавая его.       Очевидно, прочитав это на его лице, Вэй Усянь вздохнул.       — Метод Лань Чжаня таков… мы не можем быть уверены, что это сработает. Хороших способов проверить все заранее не существует.       Минцзюэ пристально посмотрел на него.       — Ты имеешь в виду, что он отказывается испытывать это на тебе?       — …Да.       — Что имеет смысл, поскольку он прекрасно знает, что ты используешь энергию обиды, чтобы залечить раны.       Вэй Усянь поморщился.       — Ну, да.       Минцзюэ бросил на него многозначительный взгляд.       — Мне не нравится использовать непроверенные вещи на других людях.       Он был готов испытать своё изобретение на Хуайсане. Минцзюэ ещё долго смотрел на него, пока его хмурый взгляд не превратился в насупленный.       — О, прекрасно. Но… ну правда, Лань Чжань достаточно часто играл для тебя Очищение, ты не причинишь мне вреда небольшим двойным совершенствованием — просто позволь мне попробовать…       — Если я собираюсь причинить тебе боль, — сказал Минцзюэ, позволив намерению омрачить его голос, — я собираюсь сделать это очень обдуманно.       — О? — сказал Вэй Усянь, его глаза провокационно расширились, и Минцзюэ втянул его в новый поцелуй, более интенсивный, чем предыдущий, пожирающий.       Однако Минцзюэ не позволил этому продолжаться слишком долго, вместо этого отодвинулся, смягчил удар, несколько раз прикусил губу Вэй Усяня, прежде чем откинуться на спинку стула. Даже если он всё ещё испытывал легкое похмелье — хотя его золотое ядро, казалось, сейчас выводило из организма остатки алкоголя, — и даже если было уже далеко за полночь, когда он обычно вставал, утро ещё не наступило, и у него действительно были обязанности. Ему нужно было встать, одеться и поговорить с Цзунхуэем, а не тратить час, трахая Вэй Усяня до беспамятства.       — Сегодня вечером, — пообещал ему Минцзюэ, и Вэй Усянь заскулил, но тоже получил свое.       Им нужно было выиграть войну.       — Ваш брат планирует организовать прием, — сказал Цзунхуэй.       Минцзюэ потянулся за добавкой чая, борясь с гримасой. Когда-то давно он действительно любил вечеринки. Когда-то давно «приём» не означал автоматического присутствия Цзинь Гуаншаня. Могли бы они ограничить… нет, это было бы слишком очевидно. — Ему придётся подождать, пока мы не вернемся в Нечистую Юдоль.       — О, он и по этому поводу планирует прием, — сказал Цзунхуэй, сверкнув глазами.       — И все события перед ним. Кстати, Цзян-цзунчжу пригласил вас сегодня днём на чай.       Подождите, а что слышал Цзян Ваньинь? Как Цзян Ваньинь узнал об этом? От Вэй Усяня? Или… О, гуй. Охрана Вэй Усяня. Когда они с Ванцзи пришли забрать Минцзюэ из палатки Сичэня, палатка была распахнута, что привело бы к нарушению работы талисманов уединения, и… как громко Минцзюэ говорил?       Были вещи и похуже, о которых он мог говорить, которые могли бы нанести гораздо больший ущерб Не или Альянсу Выстрела в Солнце, но ни одна из них не волновала бы Цзян Ваньиня так сильно.       — Сколько там сплетен? — спросил он, смирившись.       Цзунхуэй пожал плечами.       — Насколько я знаю, ничего, и Хуайсан ничего не говорил.       Если бы об этом узнали только охранники Цзян и рассказали только Цзян Ваньиню… хм. В этом ему очень повезло. Или, возможно, Хуайсан что-то сделал.       Что ж, что касается дипломатии, то ему лучше пойти подготовленным, чтобы немного попрактиковаться. Проклятье.       — В моем расписании есть время?       — Я позаботился об этом, — глаза Цзунхуэя сверкнули. — Это не может быть слишком формально, если они спрашивают о вас напрямую, но я подготовил письма различным старейшинам, которые могли бы выступить от вашего имени. Я думаю, что и Не Сюжун, и Не Цзинфэй будут рады приехать, но, несмотря на то, что я обычно считаю Не Сюжун лучшим выбором, в данном случае она может быть слишком агрессивной. Цзян и Лань все еще восстанавливаются, и если вы не хотите разозлить своих молодых людей, то не стоит ставить их кланы в невыгодное положение.       Минцзюэ уставился на него. Затем он сказал не без некоторого юмора:       — Я рад, что ты одобряешь это, Цзунхуэй. Но это немного преждевременно, тебе не кажется?       — При всем уважении, цзунчжу, это не так. С политической точки зрения это хороший ход. Цзинь выйдет из этой войны с очень небольшими потерями и полной казной. Мы — нет. Это обеспечит сильный альянс, которому они не смогут угрожать. И на личном уровне — вам было бы трудно добиться большего.       — Ты действительно одобряешь, — сказал Минцзюэ, приподняв бровь. Конечно, трудно найти человека, который бы не одобрял Второго Нефрита Лань — хотя, может быть, сейчас это и возможно, учитывая его недавние похождения, — но…       — Мои сомнения относительно Вэй-гунцзы всегда были связаны с его самосовершенствованием и репутацией, — сказал Цзунхуэй прямо и непримиримо. — Конечно, он молодой идиот, но и многие из нас были такими же. Его путь только что спас клан Не, и я должен был бы быть полным идиотом, чтобы считать его репутацию более важной. Он нравится вам. Вам нравятся они оба. И я видел, как они смотрели на вас, когда притащили сюда прошлой ночью.       Они оба. Хах.       — Я буду иметь это в виду, — сказал Минцзюэ.       Однако до этого предстояло ещё пережить остаток утра. Цзунхуэй освободил его от встреч, поэтому, потратив четверть ши на оформление документов, которыми он обычно занимался за завтраком — Цзунхуэй, благослови его боги, справился с остальным сам, — Минцзюэ решил, что вполне может показаться на той же тренировке, на которую отправился Лань Ванцзи.       — Ты должен прийти, — сказал Минцзюэ Вэй Усяню, когда он закончил зачесывать волосы назад. Когда Вэй Усянь что-то неопределенно промычал, Минцзюэ добавил: — Мы уже опаздываем, это займёт не больше часа. Если ты устанешь раньше, я не буду настаивать, чтобы ты оставался. Но эти люди должны будут уметь действовать рядом с тобой, если мы будем сражаться в ближнем бою, так что рано или поздно тебе придется прийти на одну из них.       Вэй Усянь вернулся в постель вздремнуть, пока Минцзюэ встречался с Цзунхуэем, так что в эти дни он должен быть таким же хорошо отдохнувшим, каким был всегда. Он всё ещё выглядел сомневающимся, когда вылез из постели и облачился в дневную одежду, которую протянул ему Минцзюэ. К тому времени, как они ушли, выражение его лица превратилось в слегка надменную маску. Минцзюэ задался вопросом, когда он в последний раз участвовал в какой-либо групповой практике. Был ли он хоть на одной с тех пор, как потерял ядро? Даже Минцзюэ был в курсе того, как он прошлым летом уклонился от руководства тренировками в рядах Цзян.       К счастью, Цзинь Цзысюня сегодня утром на мероприятии не было. Их позднее прибытие вызвало косые взгляды, но никто не собирался вызывать его на дуэль. Вэй Усянь держался в стороне, довольствуясь тем, что первое время прислонялся к столбу и наблюдал, скрестив руки на груди; а затем Минцзюэ поманил его и Лань Ванцзи к себе.       — У вас двоих уже был опыт сражения плечом к плечу. Я хочу, чтобы несколько из нас атаковали — вы можете продемонстрировать, как вы будете действовать друг с другом.       — Ты действительно хочешь, чтобы я что-нибудь сыграл? — спросил Вэй Усянь, лениво вертя Чэньцин в руках. Это заставило некоторых других беспокойно заерзать.       Нет лучшего времени, чем сейчас, чтобы они начали привыкать к этому.       — Ты можешь сделать что-нибудь несмертельное?       Вэй Усянь постучал концом флейты по подбородку.       — Оцепенение же не убьёт? — он пожал плечами. — Если только ты не хочешь, чтобы я пошел выкопать несколько трупов.       — Пока придерживайся того, что у тебя есть под рукой.       Из уважения к идее о том, что каждый здесь был могущественным самосовершенствующимся, они начали по двое. Это оказалось плохой идеей или, по крайней мере, совершенно бесполезной: Вэй Усянь провел десять секунд, прячась за спиной Лань Ванцзи, и после этого у него появилась небольшая армия бестелесных призраков, которые полностью окружили его живых противников, прижимая их друг к другу, пока Вэй Усянь резко не свистнул, чтобы отозвать их. Минцзюэ, оказавшийся одним из таких противников, скорчил гримасу, разжимая руки: призраки были достаточно холодны, чтобы мгновенно лишить плоть чувствительности, а сила Печати поддерживала их.       Вэй Усянь выглядел весьма самодовольным.       — Я видел, как ты вызывал призраков быстрее, чем сейчас, — заметил Минцзюэ, заметив настороженные выражения на лицах некоторых наблюдателей. Он пошевелил пальцами. Он мог бы попросить Бася разнести этих призраков на части, но было бы невежливо уничтожать их, когда они были призваны помочь в обучении и были готовы к сотрудничеству в этом деле… К тому же, он не думал, что сможет разнести всех призраков, не изнуряя себя, а Вэй Усянь, очевидно, не был истощен, только призвав их; если Минцзюэ сделает так, то Вэй Усянь сможет призвать еще. Более эффективное обращение с таким количеством людей потребовало бы от него более творческого подхода к своей технике, чтобы…       — Да, конечно, но так труднее заставить их вести себя прилично, — Вэй Усянь постучал Чэньцин по подбородку, прерывая эту мысль, прежде чем Минцзюэ успел сильно пожелать, чтобы они оба вызвались на настоящий поединок. Зная Вэй Усяня, он согласился бы — и если бы они сейчас сразились, либо он был бы не в хорошей форме, либо переусердствовал бы и замедлил свое восстановление. — Если их больше двух-трех, то для меня лучше не иметь союзников под боком.       Ну конечно. Минцзюэ сухо сказал:       — Давайте просто предположим, что вы собираетесь работать на расстоянии, и кто бы ни был рядом с вами, ему нужно будет защищать вас от близких угроз.       — Хорошо, хорошо, — уступил Вэй Усянь, и они провели следующие пару раундов, Вэй Усянь играл веселые, но обыденные песни, пригибаясь и уворачиваясь с дороги, в то время как различные комбинации бойцов по очереди защищали его. В самой миссии, конечно, эту роль должен был играть Лань Ванцзи, и Минцзюэ также хотел приставить к нему хотя бы одного из лучников Цзян Ваньиня, но это было не главное; смысл этих практик состоял в том, чтобы все привыкли друг к другу, и это касалось и Вэй Усяня.       После этого Вэй Усянь отпросился, посмеявшись над тем, что им нужно придумать стратегию получше, чтобы добраться до него, и вернулся на свой пост. Минцзюэ мысленно отметил, как долго он продержался. Если они были здесь, чтобы посмотреть, на что они все способны, то это тоже относилось и к Вэй Усяню. Конечно, Минцзюэ знал, что в прошлом он сражался дольше, но если он всё ещё так легко уставал… Возможно, Минцзюэ следует поговорить с Лань Сяоли. Если Вэнь Цин не делает чего-то, что может помочь Вэй Усяню восстановить его выносливость…       Он представил, как пойдёт этот разговор, и ему пришлось скрыть гримасу. Черт возьми, вероятно, ему придется поговорить с Вэнь Цин.       Однако сегодня этого не произошло по той простой причине, что Цзян Ваньинь тоже был на утренней тренировке, и когда они закончили, он сразу же обратился к своему старшему ученику с грозным выражением лица и категоричным заявлением: «Ты возвращаешься в лагерь вместе со мной».       — Цзян Чэн! Но…       Цзян Ваньинь понизил голос, так что Минцзюэ не уловил следующей пары слов, но его голос вновь стал громким: «Приказ главы клана, так что не вздумай ослушаться!»       — Айя, Цзян Чэн, я не… — оборвал себя Вэй Усянь, на мгновение поймав взгляд Минцзюэ, а затем окинув взглядом всех остальных, не все из которых делали вид, что не обращают на происходящее внимания. — Хорошо, да, да, но у меня есть кое-какие вещи…       — Да я и не сомневаюсь, ты же столько там проторчал, — безжалостно сказал Цзян Ваньинь, схватил его за локоть и подтащил к Минцзюэ, которому коротко поклонился. — Не-цзунчжу. Мы откланиваемся. Клан Цзян с нетерпением ждет возможности принять вас сегодня днем.       — Цзян Чэн, что за… — прошипел Вэй Усянь, копируя его, и Минцзюэ поклонился в ответ.       — Я ценю ваше гостеприимство, Цзян-цзунчжу, — серьёзно сказал Минцзюэ.       «Гостеприимство» было, если быть строгим, возможно, также чрезмерно щедрым. Когда Минцзюэ приземлился в лагере Цзян, его сопроводили на чай в палатку Цзян Ваньиня. Цзян Ваньинь и Цзян Яньли были вдвоем, в то время как Вэй Усянь демонстративно отсутствовал. В итоге они остались втроем, и Минцзюэ пожалел, что не взял с собой Хуайсана, чтобы сравнять счёт.       Именно Цзян Яньли вела большую часть беседы: изящно начала с вежливого комментария о выборе чая, который можно пить в лагерях; похвалила усилия воинов во время войны; затем плавно перешла к упоминанию её шиди.       — Конечно, война была тяжелой для тех из вас, кто сражается, и мы все должны время от времени поддаваться легкомыслию, — сказала Цзян Яньли. — Но Вэй Усянь — мой младший брат, — она назвала его «диди», как будто он действительно был приемным, — и я глубоко забочусь о его счастье. Появились некоторые признаки… непристойности.       «Непристойность» — интересное слово для описания того, что кого-то сексуально прокляли, а затем затрахали до одури, подумал Минцзюэ, сохраняя спокойное выражение лица. Сплетни об их отношениях ходили уже несколько месяцев. Но, конечно, на самом деле она говорила вовсе не о проклятии — по крайней мере, он надеялся, что это не так. Нет, на такие случайные встречи между двумя (или тремя) мужчинами, которые были однополчанами, можно было не обращать внимания. Однако, когда в дело вступают клятвы…       — Я осознаю, что прошлой ночью вел себя неподобающим образом, о чем глубоко сожалею, — сказал Минцзюэ. — В мои намерения не входило, чтобы это плохо отразилось на вашем брате, и я приношу искренние извинения как ему, так и семье Цзян. Он поклонился им обоим поверх своего чая.       — А, — сказала Цзян Яньли. — Значит, это одно из сожалений Чифэн-цзуня?       В мозгу Минцзюэ громко зазвенел тревожный колокольчик.       — То чувство, которое я выразил, — нет. Но манера и момент, в которые я это выразил, были не теми, которые я бы выбрал, если бы я не был… охвачен эмоциями. И в стельку пьян.       — В последний раз, когда мы говорили об этом, вы сказали, что есть вопросы, которые не следует вам задавать, — сказал Цзян Ваньинь. Он нахмурился, как обычно. — Что, кроме войны, есть и другие проблемы, которые не позволят вам ответить на вопрос. Кажется, вы передумали, Не-цзунчжу.       — Я желаю счастья вашему брату точно так же. Когда мы разговаривали в последний раз, я подумал… что предлагать кому-либо из них определенные вещи было бы жестоко, когда любые обещания, которые я мог бы дать, по необходимости были бы ограничены. Но сегодня будущее гораздо масштабнее, чем вчера.       Цзян Яньли издала вежливый вопросительный звук, потягивая свой чай. Оба Цзян смотрели на него в ожидании.       Что касается тактики допроса, то она была невероятно легкой. Если бы Цзинь Гуаншань смотрел на него так, Минцзюэ просто переждал бы разговор или сменил тему, не заботясь о последствиях. Но в данном случае его поведение требовало большей вежливости, ведь вопросы задавали глава клана Вэй Усяня и его ненаглядная шицзе. Это что-то значило, причем во многих смыслах.       — Вэй Усянь оказал мне любезность, сохранив тайну Не, — сказал Минцзюэ. — Это связано с нашим самосовершенствованием. Возможно, вы знаете, что мы более склонны к искажению ци, чем большинство людей. По правде говоря, для сильных заклинателей Не такие отклонения неизбежны. Вчера Вэй Усянь… исправил это. — Он взял свою чашку и снова поклонился. — Техника для этого по праву принадлежит Цзян, но я бы попросил вас не наказывать его за то, что он поделился ею с Не.       Цзян Ваньинь скептически нахмурился.       — И что, вы вдруг увидели его достоинства и теперь можете предложить эту идею своим старейшинам?       — Нет. Я знаю, чего он стоит. Но вчера я ожидал, что умру в ближайшие несколько лет, и мне не хотелось оставлять после себя вдовца.       — Ох, — сказала Цзян Яньли, поднимая руку, чтобы прикрыть рот. Сидевший рядом с ней Цзян Ваньинь выглядел явно потрясенным.       — Независимо от того, когда могут быть официально обсуждены какие-либо личные договоренности или результаты этих обсуждений, я предлагаю помощь Не семье Цзян в восстановлении и формальный союз, который, я надеюсь, останется прочным для грядущих поколений. Мы в большом долгу перед вами. То, что я сказал вчера — я сожалею о манере и обстоятельствах, но я не сожалею о чувствах.       — В самом деле, — сказал Цзян Ваньинь, прищурив глаза. — К обоим?       — Я думал, они смогут позаботиться друг о друге, — сказал Минцзюэ. — После. Теперь… Я бы хотел остаться с ними, если они согласятся.       С опасениями Сичэня было одновременно и легче, и труднее справиться. Легче, потому что он был всего один и не настаивал на строгом соблюдении формальностей, как это делали Цзян. Сложнее, потому что он был лучшим другом Минцзюэ и знал намного больше о ситуации.       — Когда ты начинал это, твои проблемы были практическими, — сказал Сичэнь с обеспокоенным выражением лица. — Вэй-гунцзы нуждался в ком-то, с кем можно было бы заниматься двойным самосовершенствованием, и ты беспокоился, что твое самосовершенствование причинит ему вред. Однако теперь… это больше не проблема. Минцзюэ… Не-цзунчжу. Я бы не хотел, чтобы моего брата обрекли на односторонний брак.       — Я не совсем уверен, что я чувствую к Ванцзи, — признался Минцзюэ. — Эти вещи, кажется, подкрадываются ко мне незаметно, — в глазах Сичэня мелькнула искорка, говорившая о смехе, хотя он всё ещё был явно слишком взволнован, чтобы такая реакция отразилась на его лице. — Но я очень дорожу им и глубоко его уважаю. Я знаю, что они с Усянем чувствуют друг к другу. Я думаю… в конце концов, для нас это может быть то же самое. Но куда бы не развились наши отношения — разве недостаточно, если бы это был брак, построенный как на любви, так и на дружбе?       — Я только хочу, чтобы он был счастлив.       — Я хочу, чтобы они оба были счастливы. Я думал… Я думал, что к тому времени, когда все уладится после войны, могут пройти годы. К тому времени… Ну, ты знаешь, чего я ожидал. Я подумал, что с моей стороны не было бы эгоистично, если бы они были друг у друга после. Они могли бы пожениться… Неизвестно, как Усянь сможет приспособиться к постоянному пребыванию в Облачных Глубинах. Если только Цзян Ваньинь действительно не упрётся… А, гуй, да если бы это было так, может быть, Ванцзи уговорил бы разрешить посещать родной клан на полгода. Хотя я не уверен, что Ванцзи привык бы к Пристани Лотоса…       Конечно, скорее всего, им пришлось бы решать эту проблему задолго до этого. Вэй Усяню не нужно было бы заниматься двойным самосовершенствованием, чтобы выжить, но это, безусловно, улучшило его положение. Лань Ванцзи был достаточно быстрым летчиком, и ему, вероятно, могло сойти с рук посещение Юньмэна раз в неделю или две, хотя для этого пришлось бы вести долгие переговоры со старшими. Однако такие частые путешествия значительно сократили бы время пребывания; более длительные визиты одного к другому были бы лучше.       Эти вещи по-прежнему оставались препятствиями. Вот только… если у Лань Ванцзи было что-то, что могло бы очистить ци Минцзюэ от затянувшейся хвори, то и в эту часть картины он мог бы вписаться…       — Похоже, ты много думал об этом.       Не так много времени, как оно того заслуживало. Это были праздные мечты наяву. Тоскливая фантазия. Требования, предъявляемые к Не-цзунчжу, оставляли ему мало времени на подобные вещи, но… он думал об этом.       — Я хочу, чтобы они были счастливы. Я думал, они могли бы быть вместе. Ах, Сичэнь, мне очень жаль. Ты же знаешь, я не хочу забирать его у тебя.       — Дело не в этом.       — Я так не думаю, — сказал Сичэнь. Он перевел дыхание. — Цинхэ находится не так далеко от Гусу. По крайней мере, это не так далеко, как Юньмэн.       — Всё это ещё в будущем, — сказал Минцзюэ. — Идёт война — значит, будет восстановление. Я не настолько эгоистичен, чтобы не уметь ждать.       Теперь у него было на это время.                            Он остановился у палатки Лань Ванцзи после того, как распрощался с Сичэнем. Лань Ванцзи все еще был там, полностью одетый; судя по всему, он работал над песней на гуцине, хотя адептам Гусу Лань уже почти пора было ложиться спать.       — Ты пойдёшь повидаться с ним? — спросил Минцзюэ.       Лань Ванцзи кивнул с легким вопросительным видом.       — Прошу передать мои извинения за то, что устроил переполох, — мрачно сказал Минцзюэ.       Когда он покидал Цзян сегодня днём, Цзян Ваньинь, подчеркнуто вежливо и благопристойно проводил его к выходу, дав понять, что тайком увидеться с любовником не удастся. Это не помогло бы справиться со слухами, которые ходили вокруг Вэй Усяня, но… всё будущее внезапно перевернулось с ног на голову. Минцзюэ счел за лучшее пока подыграть ему. Если бы Цзян Ваньинь захотел немного поиздеваться прямо сейчас, Минцзюэ позволил бы ему и дал время остыть его гневу и ревности… и себе самому подумать.       Кроме того, статус главы клана обязывал быть там, где его ждали, и находиться рядом со своими людьми. Когда Вэй Усянь лежал без сознания на вершине горы, у Минцзюэ было оправдание для того, чтобы подняться в тамошний лагерь: они активно ожидали новых нападений, а его собственные люди были там и готовились сражаться. Уйти через горы в лагерь союзников только потому, что ему было одиноко, — недостаточное оправдание, но особенно когда они были в его постели каждую ночь на этой неделе.       Даже если ему нужно было поговорить с ними обоими.       Вот гуй.       — Ты это имел в виду, — сказал Лань Ванцзи, изучая его. — То, что ты сказал.       — Да, но я мог бы и не ляпнуть этого пьяным, — печально сказал Минцзюэ. Он посерьезнел под пристальным взглядом Лань Ванцзи. — Да, я имел в виду это, я… действительно намеревался поговорить с вами обоими об этом сегодня вечером.       — Хм, — сказал Лань Ванцзи. — Мы будем ждать.       Они прождали еще три дня, в течение которых Минцзюэ видел Вэй Усяня только на тренировках — Цзян Ваньинь таскал его с собой на все те, что проводились в северо-восточных лагерях. Вэй Усянь каждый раз уходил рано, но не так рано, как обычно. Если бы Минцзюэ не следил за ним, он мог бы и не заметить, что его слегка прищуренный взгляд говорит об истощении, но, по крайней мере, он заметно улучшился, что было очень хорошо, потому что Лань Сяоли была крайне раздражена тем, что она, похоже, считала оскорблением медицинских навыков Вэнь Цин.       — Это был уникальный способ нанесения себе увечий, и поэтому не известно, как от него избавиться. Пока не будет известно, что что-то работает, ничего не получится, Не-цзунчжу, — резко сказала она. — То, что Вэнь-дайфу сотворила одно чудо, сохранив ему жизнь, не означает, что она может просто сотворить другое чудо по первому требованию.       К сожалению, поговорить с самим Вэй Усянем было некогда: брат по клану всегда находился в пределах слышимости и часто хмурился, когда Минцзюэ или Лань Ванцзи подходили к нему, сколько бы раз Вэй Усянь ни бросал на него полный раздражения взгляд.       Минцзюэ действительно попытался увидеться с Вэй Усянем самостоятельно, на второй день. Но Цзян Ваньинь приставил к ним компаньона — одного из своих младших учеников, которому, в отличие от близнецов Юй, на самом деле было четырнадцать, и который явно испытывал благоговейный трепет и страх перед ними обоими. Вэй Усянь, по мнению Минцзюэ, с радостью обманул бы мальчишку и заставил бы его выполнить поручение, но Минцзюэ не позволил ему этого сделать, так как проникся жалостью к парнишке. Только представьте себе, что юнец вынужден сопровождать Чифэн-цзуня и Старейшину Илина!       Хотя, честно говоря, Цзян Ваньинь вел себя нелепо. Никаких официальных соглашений достигнуто не было. Ничего не изменилось. Но всё остальное — да.       Единственный раз, когда Минцзюэ видел Вэй Усяня, был на встрече, где они обсуждали медленно завершающиеся приготовления. Цзян отправился посмотреть на место, где подземный канал начинался от Цяньхэ, и Вэй Усянь подтвердил, что с сигнализацией там проблем не возникнет.       — Там есть несколько ограждений, чтобы рыба и животные не заплывали внутрь, и резервные, чтобы включить сигнализацию, если она выйдет из строя, но я могу обмануть их, — уверенно сказал он. — В основном он полагается на массив лабиринтов, чтобы держать людей подальше. Юй-цзунчжу этого бы не одобрила!       Это был один из самых мощных лабиринтов, о которых Минцзюэ когда-либо слышал — даже зная точный изгиб реки, разведчикам потребовалось три дня, чтобы найти его края, и для этого им пришлось привлечь духовных гончих — но Минцзюэ подозревал, что он был прав во всяком случае.       — Наши приготовления в Цзиньлинь Тай продвигаются хорошо, — объявил Цзинь Гуаншань, когда Цзяны завершили свой отчет. — Одно из зеркал было вынуто, и со следующим процесс пойдёт быстрее. Они будут здесь к концу следующей недели.       Так. Наконец-то у них появилось что-то похожее на точные даты.       Минцзюэ не удивился, когда той ночью в его палатке появились Вэй Усянь и Лань Ванцзи. Но он всё же должен был спросить:       — Ты снова ускользнул от своей охраны?       — Минцзюэ-гэгэ! Не задавай вопросов, на которые не хочешь получать ответы, — сказал Вэй Усянь, бросаясь в объятия Минцзюэ — Минцзюэ моргнул и поймал его, за что был вознагражден поцелуем, а затем Вэй Усянь прервался, схватил за руки его и Лань Ванцзи и потянул их к кровати.       — У меня не было секса три дня, я так долго не кончал, и это чертовски несправедливо. Так что либо это, либо убийство Цзян Чэна, и если бы я убил Цзян Чэна, то шицзе было бы грустно.       — Вэй Ин, — сказал Лань Ванцзи, слегка нахмурившись.       — Тебе не нужно было сдерживаться из-за меня, — сказал Минцзюэ, забавляясь. И, может быть, немного тронутый.       Лань Ванцзи колебался.       — Я не хотел оставлять Вэй Ина уязвимым.       Ой. Что ж, по крайней мере, в этом был какой-то смысл.       — Со мной всё было бы в порядке, — проворчал Вэй Усянь. — У меня есть охрана. Разве они не должны были останавливать меня от глупостей?       Это был аргумент, который Минцзюэ на самом деле не хотел повторять, не тогда, когда они вдвоем были здесь, перед ним. Во всяком случае, он сомневался, что Вэй Усянь имел это в виду — Вэй Усянь не любил быть уязвимым на публике. Учитывая, как сильно наличие охраны раздражало его, Минцзюэ не думал, что его охранники относятся к тем людям, против которых он не возражал.       Но…       — Кстати, о твоей охране, — многозначительно сказал Минцзюэ.       — Цзян Ваньиню было отправлено сообщение, — сказал Лань Ванцзи с оттенком нетерпения, принимая сидячее положение на кровати, все еще полностью одетый, за исключением ботинок.       — Мы здесь не для этого.       — Вэй Ин!       — Верно, верно, — сказал Вэй Ин, посерьезнев, и поджал под себя ноги, чтобы сесть таким же образом. — Ты собираешься драться на дуэли с Вэнь Жоханем.       — Дуэль подразумевает определенный уровень справедливости, который я не планировал предлагать, — сказал Минцзюэ. — Но, да, я буду драться с ним.       Это были бы они с Сичэнем, а Цзян Ваньинь и Цзинь Цзысюань поддержали бы их. По опыту Минцзюэ, четверо на одного — это примерно столько, сколько может работать вместе, прежде чем начать мешать друг другу, и даже тогда Минцзюэ предпочел бы ограничиться только напарником, если бы они могли достаточно хорошо контролировать поле боя. Лань Ванцзи было поручено защищать Вэй Усяня, который должен был следить за тем, чтобы остальные вэни не смогли объединиться против них.       Лань Ванцзи и Вэй Усянь обменялись взглядами, а затем Вэй Усянь сказал:       — Он знает приёмы, которые могут сломать саблю.       Минцзюэ не дрогнул.       — Цепь могла бы помочь защитить тебя, но… — Вэй Усянь замолчал и искоса взглянул на Лань Ванцзи, который сел прямее.       — Мы не хотим, чтобы ты вступал в бой с какими-либо слабостями.       В этом был смысл.       — А-Сянь сказал, что вы работаете над песней? — спросил Минцзюэ.       — Мгм.       — Ты уверен, что не хочешь просто заняться сексом? — Вэй Усянь состроил ему глазки.       — Это не «или-или». Сыграйте мне, а потом мы займёмся сексом.       — Это может быть болезненно, — сказал Лань Ванцзи. — И это может не совсем сработать. Были… проблемы.       Минцзюэ нахмурился.       — Вы это проверяли?       — На моей ноге, — признался Вэй Усянь, поежившись, когда Лань Ванцзи бросил на него косой взгляд, который с его стороны можно было расценить как сердитый.       — А-Сянь!       — Только моя нога! Моя нога никогда не была повреждена слишком сильно, всё было бы в порядке, несмотря ни на что, — он задумчиво нахмурился, что Минцзюэ воспринял как-то, что, очевидно, что-то в его ноге было не в порядке, однако энергия обиды не требовалась для соединения частей.       — Тебе больно сейчас? — возмутился Минцзюэ. Он шёл, не прихрамывая, но это мало что значило, когда дело касалось Вэй Усяня.       — А? Я в порядке, там, откуда это взялось, еще много обиды, небольшой дефицит не имеет значения, — сказал Вэй Усянь, отмахиваясь от этого, не отвечая. — Но… мы вытянем из тебя все это…       — Мне это не нужно, чтобы залечить сломанные кости или… что бы ты, черт возьми, ни сделал со своей ногой! — Минцзюэ сердито посмотрел на него и повернулся к Лань Ванцзи, который сидел с одним из своих несчастных каменных лиц. — Эта песня. Разве а-Сяню обязательно быть здесь?       — Я могу направить действие песни. Она не повлияет на него, — сказал Лань Ванцзи, а Вэй Усянь добавил немного угрюмо: — И наличие гармонии сделает всё мягче, так что я определенно должен быть здесь.       — Тогда мы сделаем это, — сказал Минцзюэ, и Вэй Усянь вздохнул, в то время как Лань Ванцзи серьёзно кивнул. На самом деле он тоже не выглядел воодушевлённым, несмотря на то, что это была его собственная песня. — Если это не сработает, вы можете прекратить играть.       — Мгм. — Лань Ванцзи колебался. — Ещё есть время…       Минцзюэ никогда раньше не разрабатывал заклинание, талисман или песню с нуля, но он знал достаточно об этом процессе, чтобы понимать, что если что-то нужно было исправить, то Лань Ванцзи требовалось все возможное время. Чёрт возьми, он пытался решить проблему, которой Не безуспешно занималась в течение многих лет — хотя он, возможно, подходил к этому под другим углом и с преимуществом возможности использовать весьма неортодоксальный подход Вэй Усяня, это не делало задачу менее монументальной. Действительно, если это не будет сделано к тому времени, когда все остальное будет готово — в этом случае Минцзюэ просто придется смириться с этим и смириться с этим; он не собирался откладывать в ожидании лекарства, которое могло никогда не появиться, и он также не собирался отравлять Вэй Усяня. Так что, если Лань Ванцзи считает, что есть польза в тестировании песни сейчас, то её следует протестировать сейчас.       — Мой способ все равно веселее, — пробормотал Вэй Усянь. — И мы знаем, что это работает…       — Мы попробуем эту песню, — твёрдо сказал Минцзюэ.       В ответ на его слова Лань Ванцзи окинул его еще одним испытующим взглядом, затем кивнул в ответ на выражение, которое увидел на лице Минцзюэ, и материализовал свой гуцинь. Поморщившись в знак признания проигранного спора, Вэй Усянь вытащил Чэньцин из своего рукава и сел настолько прямо, что почти подражал позе Лань Ванцзи, они оба сидели на кровати, скрестив ноги. Минцзюэ повторил их позы, положив руки на колени и выровняв дыхание, готовясь слушать их, и без дальнейших обсуждений они начали.       Музыка заиграла мягко, медленно, и, несмотря на опасения Вэй Усяня и Лань Ванцзи, внезапного приступа боли не последовало. Когда Ванцзи или Сичэнь исполняли для него Очищение, это не всегда было заметно, только если он недавно не был в бою, поэтому он не был уверен, почувствует ли он что-то. Реакция Вэй Усяня предполагала, что так и будет, но первые несколько минут казалось, что это ничего не изменилось.       Только когда темп произведения немного ускорился, он понял, что может что-то чувствовать — что его мышцы расслабились и ему приходится концентрироваться, чтобы не упасть. Более быстрый темп делал эффекты более выраженными, но вряд ли они были неприятными. По ощущениям это напоминало массаж всего тела, который начинался с подошв ног, затем медленно поднимался по ногам и все выше и выше по туловищу. Только вместо того, чтобы прижиматься к его коже, это каким-то образом оказалось… внутри него? Казалось, это накатывало волнами, каждая чуть глубже предыдущей, и Минцзюэ подумал, что это должно было вызывать дискомфорт. Каждая перебранная струна и каждая трель флейты ощущались как интимная ласка. Возможно, именно поэтому он не чувствовал себя неуютно.       Затем они снова ускорили ритм, и Минцзюэ с трудом сдержал вздох: мышцы, которые раньше расслаблялись, теперь ощущались так, словно эти двое положили на него свои руки. Приготовившись к боли, он не ожидал этого. Напряжение затопило его тело вместе с вихрем ощущений. Он чувствовал, как его гладят, повсюду, изнутри наружу, усиливаясь в безжалостном темпе, с нотами, которые глубоко проникали в него, играя на его коже внутри и снаружи. Это было не похоже на то, что его трахали — его не трахали, в нем ничего не было, но музыка была внутри него. Он стиснул зубы, впившись пальцами в колени, а потом понял и потребовал:       — Стоп-стоп.       Они сразу остановились, обеспокоенно глядя на него.       — Это влияет на тебя также, как на Вэй Ина, — сказал Лань Ванцзи, потянувшись к его запястью.       — Если это также на него подействовало, я не знаю, как вы могли делать что-то ещё, кроме как играть это друг другу последние три дня, — сказал Минцзюэ, пытаясь привести в порядок свои мысли, но не совсем преуспев. — Нет, если вы продолжите, я определенно кончу, а в таком случае я предпочел бы быть голым.       Они остановились.       — Что, правда? — спросил Вэй Усянь.       — Тебе это совсем не понравилось, — сказал ему Лань Ванцзи, словно желая что-то подтвердить.       — Не такая боль, нет. Но, — Вэй Усянь выглядел печальным, — ладно, возможно, ты был прав насчет того, что это повлияло бы на меня по-другому…       — О, да! — сказал Минцзюэ, вставая так, чтобы можно было снять одежду; к его удовольствию, они оба слезли с кровати, чтобы помочь ему в этом, но он не позволил им задерживаться, когда они могли бы пойти снять свою собственную. Вместо этого он лег на кровать и потребовал: — Вернись сюда.       Вэй Усянь рассмеялся над ним, затем принял сидячую позу рядом с ним, в то время как Лань Ванцзи сел у его изголовья. Они начали снова — медленно, очень медленно, и теперь, когда музыка немного подействовала на него, это действительно было похоже на ласку. Минцзюэ закрыл глаза, чтобы не видеть этого, но это только усилило ощущение.       — Ванцзи, как ты на это реагируешь? — спросил Минцзюэ, но в этот момент они как раз перешли на более быстрый темп, и он со стоном прервался.

***

      Сила, заключенная в их музыке, окутывала его и проходила сквозь него. Он не смог придумать ничего подходящего, что позволило бы ему объяснить происходящее. Это было похоже на прикосновения со всех сторон, в один и тот же момент, но с разной интенсивностью каждую секунду; если бы он трахал Вэй Усяня в рот, в то время как Лань Ванцзи трахал его сзади, и всё же один из них также каким-то образом обвивал языком его яйца и поглаживал по его бедра, прижимающиеся поцелуи к его животу и бокам, чувствительная кожа под ушами — даже это не могло сравниться со всеми этими головокружительными ощущениями. Каждая трель флейты Вэй Усяня была каскадной серией ласк всех самых интимных мест внутри него; каждый аккорд гуциня Лань Ванцзи был длинным, твёрдым ударом по тем же самым местам.       Они снова увеличили темп, и он обхватил рукой свой член, не решаясь пошевелиться, зная, что как только он это сделает, то действительно кончит, а им, возможно, ещё нужно продолжать. Это было… возможно, это было похоже на двойное совершенствование, если бы они оба изливали себя в него, и все же он мог чувствовать, что, скорее всего, было наоборот: они дразнили вспышками энергии, каждая из которых была как искра вокруг его нервов, и ему пришлось схватиться за основание своего собственный член, чтобы не кончить так, как ему не приходилось делать с тех пор, как ему исполнилось двадцать два и его член перестал подскакивать от мимолетного ветерка. С каждым рывком он чувствовал себя несравненно легче и в то же время еще более закрученным, стоящим на краю пропасти уже гораздо дольше, вопреки ожиданию, что он упадет. Его ци зашевелилась, не полностью по его собственной сознательной воле, ища освобождения, исхода.       Флейта умолкла, и он остался только с гуцинем, а затем музыка замедлилась, и между каждой взятой нотой проходил удар сердца или целая вечность. Как если бы кто-то положил руку на его член и держал ее там, только чтобы быстро подтянуться, а затем снова сделать мучительную паузу. За исключением того, что это была не просто рука на его члене, она была внутри него, пробегая по каждому мускулу, разогревая его кровь до предела. Они больше ничего у него не отнимали — они просто держали его здесь, удерживая все его тело на краю…       Он уже готов был сдаться и позволить себе дрочить — он уже не мог думать о том, как кончить, не мог думать о том, что будет, если это продолжится, когда его потребность в этом так велика. Но вместо этого чья-то рука поймала его руку, отдернула ее и переплела их пальцы вместе — Вэй Усянь, смутно осознал он. Затем Вэй Усянь положил руку на член Минцзюэ, что было несравненно лучше, и Минцзюэ выгнулся в его хватке, но Вэй Усянь просто двигался вместе с ним, не давая ему окончательно расслабиться, — но только не это, потому что затем Минцзюэ почувствовал давление, жар и кожу. Он вслепую схватился за Вэй Усяня, поймал его за бёдра, а потом толкнулся вверх, в него, и тут же кончил, ци хлынула из него, как лавина.       Этого было недостаточно. Лань Ванцзи всё ещё играл. Испытывая головокружение от ощущений и потребности, Минцзюэ схватил Вэй Усяня и перевернул их обоих, пока не оказался сверху, а затем стал вонзаться самозабвенно, в диком, головокружительном темпе. Он вообще не был уверен, что хоть раз смягчился. Все его нервы были взвинчены, и он не мог сфокусировать взгляд, уткнувшись лицом в плечо Вэй Усяня, даже когда тот зарылся в него, и он обнаружил, что прикусывает кожу только из-за необходимости иметь что-то во рту. Вся его сдержанность исчезла, и прошло совсем немного времени, прежде чем он снова кончил — а может быть, он кончал все это время, одним длинным, накатывающим оргазмом, вырывающимся из него в течение какого-то бесконечного мгновения времени.       Когда он пришел в себя, то все еще был внутри Вэй Усяня, его бёдра прижимались к нему вплотную. Он облизнул губы и почувствовал вкус крови. Кто-то гладил его по волосам. Он чувствовал себя расслабленным, студенистым, если не считать всех конечностей. Он чувствовал себя истощенным. Он думал, что мог бы счастливо проспать целый месяц.       Чьи-то руки мягко потянули его, заставляя откатиться в сторону. Он вытер рот, затуманенным взглядом глядя на Вэй Усяня. Он причинил ему боль?.. Но Вэй Усянь ухмылялся, и Минцзюэ снова закрыл глаза, пока они приводили его в порядок.       Прежде чем сон овладел им, ему показалось, что он услышал, как Вэй Усянь сказал:       — Итак, теперь я определённо не проклят…