Лучшее применение флейте во время войны

      Последствия для них могли быть очень плохими: в последнем бою все специалисты по защитным печатям погибли или были выведены из строя. Но, как оказалось, в последние несколько минут осадные щиты пали. Минцзюэ не знал, поступил ли Вэнь Жохань глупо и эгоистично, связав их с собственной силой, или же он убрал их с какой-то целью — возможно, чтобы направить больше энергии на противостояние. Как бы то ни было, Альянс Выстрела в Солнце наблюдал за происходящим, и, как только Минцзюэ послал сигнальную ракету, они обрушились на Безночный со всей силой, так что первым делом Минцзюэ пришлось отдать приказ о запрете на истребление всех мирных жителей во дворце.       — Они не солдаты, они были под контролем разума, — твердил он, тут же пожалев об этом заметив заинтересованный взгляд Цзинь Гуаншаня. Но дел было слишком много, и Минцзюэ уделял им слишком мало внимания, а Бася ревела у него в затылке, как бешеная тварь, и совсем скоро его ждало ещё большее горе.       Самое первое, что он сделал, прежде чем послать сигнал, — это вонзил Бася в каменную плиту и оставил её там. Он был совершенно уверен, что если бы попытался продолжать орудовать ею прямо сейчас, без защиты, которую давала цепь, то тут же схлопотал бы искажение ци. Но, разумеется, просто отбросив её, он не разорвал связь между ними. Это была временная мера, и он чувствовал, как её негодование давит на края его сознания, преодолевая все его ментальные барьеры.       По сравнению с большинством тех, кто отправился на это задание, он был вполне здоров. Сичэнь выжил, но его швырнуло о колонну, он получил перелом плеча, ключицы и сильное сотрясение мозга. Пока они сражались с Вэнь Жоханем, Цзян Ваньинь, Цзинь Цзысюань и остальные члены их команды вели бой в тронном зале Дворца Солнца. Минцзюэ не знал, с чем именно они сражались, — Цзян Ваньинь и Цзинь Цзысюань не были уверены, что им удалось понять, — но это было что-то, а не кто-то. Трон Солнца превратился в окалину, рассыпавшуюся по всему южному краю зала, а на оставшихся в живых была опаленная одежда. Восемь человек погибли, в том числе двое учеников Минцзюэ, еще несколько человек были тяжело ранены. У Цзян Ваньиня была сломана нога — настолько сильно, что ни один заклинатель не смог бы ходить без лечения, да еще и с торчащей под таким углом костью.       Команда Вэй Усяня и Лань Ванцзи была уничтожена, большинство из них попали под второй взрыв, разворотивший Знойный дворец. Их самих нашли на краю обломков: Вэй Усянь сидел, свесив голову, а Лань Ванцзи лежал у него на коленях. Спина Лань Ванцзи была разорвана в клочья, его лицо залито кровью. У него было сильное искажение ци, и он оставался в таком состоянии, находясь на грани жизни и смерти более полусуток, пока над ним работали врачи.       Врачей, которые могли бы оказать помощь Вэй Усяню, не существовало. К тому времени, как их нашли, его дыхание и пульс уже давно затихли, а кожа начала холодеть, по-настоящему, не только для духовных чувств. Обида, скопившаяся в его теле, была настолько сильна, что оставался лишь один вопрос: как он еще не восстал, но Минцзюэ знал на него ответ.       Он отомстил.       Минцзюэ взвалил на плечи еще одну потерю, которая слишком глубоко осела в его сердце, подавив всю радость от их победы. Он не мог дежурить ни у смертного одра Вэй Усяня, ни у постели Лань Ванцзи: обида, отравлявшая их тела, была так сильна, что Лань Сяоли, взглянув на него, запретила ему оставаться рядом, а сама скрылась в палате Лань Ванцзи, чтобы начать операцию. По распоряжению убитого горем Цзян Ваньиня несколько старших учеников Лань принялись исполнять Очищение для Вэй Усяня — восставший лютым мертвецом Старейшина Илина был последним, что кто-либо хотел, независимо от причин, — но пройдет несколько дней, прежде чем они смогут очистить его достаточно для погребения, если это вообще возможно.       Минцзюэ подумал, что если сейчас течение его ци исказится, если он будет рыдать кровавыми слезами, то это будет вполне уместно. Он знал о риске, они все знали о риске, но наибольшему риску должен был подвергнуться сам Минцзюэ, столкнувшись с Вэнь Жоханем лицом к лицу. Однако он был цел и невредим, если не считать синяков и нескольких сломанных ребер, а его единственная заметная травма — быстро затянувшаяся рана на бедре, тогда как его любимые были мертвы или близки к этому.       Единственное, что ему оставалось, — это долг перед кланом Не, а также перед Лань и Цзян. Город был взят, Цзинь Гуаншань приберет и все остальное, если никто не встанет у него на пути, и Сичэнь или Цзян Ваньинь не в силах его остановить. Хуайсан и Цзунхуэй держались по обе стороны от него, Хуайсан отвлекал внимание, а Цзунхуэй говорил спокойно и чётко, так что Минцзюэ оставалось только рычать, пока люди не замолкали и не слушали его.       Большую часть времени он не понимал, о чём говорит Цзунхуэй. Было трудно сосредоточиться.       Когда собрания закончились, он пошел и стал оплакивать своих погибших учеников: победивших мертвецов, последних жертв войны. К их телам присоединились несколько тел пленных Не, извлеченных из тюрем Дворца Огня. Их было слишком мало по сравнению с тем количеством, которое Минцзюэ потерял там, и ни один из них не был найден живым. Большинство пленников оказались Вэнь.       Этот день должен был стать днем триумфа, независимо от того, насколько он был омрачён горем. Но горе было лишь противовесом пульсирующему безумию Бася, пытавшемуся прорваться в его голову.       Ближе к полуночи к Минцзюэ явился младший ученик Цзян со срочным сообщением. Цзян Яньли, бдительно наблюдавшая за игрой Лань, заметила, что Вэй Усянь каким-то образом дышит, а когда она его проверила, то обнаружила и пульс.       После того как ей удалось вызвать подкрепление, разгорелся нешуточный спор, в ходе которого Цзян Ваньинь от ярости сломал костыли, а Минцзюэ чуть не избил ученика Лань, который хотел применить ритуал очищения огнем, но главное, что спор был выигран: Лань продолжали играть. Главное, что Вэй Усянь продолжал дышать.       К тому времени, когда спор закончился, появились Лань Сяоли и Вэнь Цин: Лань Ванцзи пережил операцию. Врачи почти сразу же пришли к выводу, что покойницкий вид Вэй Усяня на самом деле был результатом избытка энергии обиды, из-за чего он во всех отношениях напоминал труп, но «напоминать труп» это не «умереть», это еще обратимо. Лань Сяоли приказала Минцзюэ покинуть комнату Вэй Усяня и строго-настрого запретила ему возвращаться, пока для него не будет исполнен час Очищения, и только если она или Вэнь Цин подтвердят, что уровень обиды в теле Вэй Усяня достаточно снизился. Остаток ночи Минцзюэ провел у постели Лань Ванцзи. Поскольку он был сильно ранен, лекари уложили Лань Ванцзи не на спину, а на живот, но Лань Сяоли заверила Минцзюэ, что, как только они закончили, состояние больного пошло на поправку.              Кроме врачей, проверявших их каждые полши, больше некому было нести бдение.             Сичэнь был слишком тяжело ранен, Лань Цижэнь находился в Облачных Глубинах, а их ближайший родственник погиб во время выполнения миссии. В уединении больничной палаты Минцзюэ взял руку Лань Ванцзи, поцеловал ее, потом его лоб и заверил, что Вэй Усянь жив, что он будет жить, и что Лань Ванцзи нужно держаться и поправляться.       Рано утром следующего дня Минцзюэ с полной серьезностью принял от Дуань Юннянь новую цепь для Бася.       — Она должна была прослужить гораздо дольше, — хмуро сказала она. — Возможно, придется поэкспериментировать с толщиной звеньев.       Минцзюэ вспомнил о почти твердых нитях энергии обиды, через которые прорвалась Бася, и о ночи среди дня.       — Думаю, это можно считать чрезвычайными обстоятельствами, Дуань-шифу.       На второй день стало легче: Бася была на своём месте, Вэй Усянь не мертв, а Лань Ванцзи не был на грани смерти. Однако это не означало, что всё прошло легко. Утром он отправился к Не Юйтан и Не Чаояню. Весь день их держали без сознания под воздействием лекарств, но лекари и несколько специалистов по проклятиям не смогли обнаружить никаких следов заклинания контроля сознания. Когда им наконец позволили очнуться, они оба были в здравом уме и глубоко опечалены — Не Чаоянь в большей степени.       — Я убил его, — сказал он, сложившись в земном поклоне. — Цзунчжу, я беру на себя ответственность.       — Ты его не убивал, — сказал Минцзюэ, чувствуя себя невозможно старым. — Не Чаоянь, сядь. Сядь, и я не буду обращаться к твоему затылку.       Он опустился на колени рядом с ним и взял его за руку, потянув вверх.       — Ты не убивал его, как и любой одержимый не несет ответственности за действия духа. Ты был саблей, а не рукой.       — Я не смог сопротивляться.       — Никто не смог, — это была ужасная проблема, с которой им придется столкнуться, если кто-нибудь найдет записи Вэнь Жоханя. — Неужели ты будешь подавать такой пример своей шимэй? Ты будешь ее винить тоже? Никто из вас не виноват. Не Шунъюань пал от руки Вэнь Жоханя, сражаясь на войне, — не позорь шиди тем, считая иначе.       Не Юйтан, по крайней мере, не пыталась объявить себя убийцей, но было видно, что она тоже глубоко переживает.       — Я никогда раньше не была одержима, — тихо сказала она. — Не знаю, что это было. Цзунчжу, это было… Простите меня.       — Ты не виновата, — твердо повторил Минцзюэ. — Мы найдем способ справиться с этой техникой.       Как именно, он не знал, но она была слишком потрясена, чтобы задавать ему вопросы.       Минцзюэ хотел, чтобы они оба покинули Безночный. Он совершенно не хотел, чтобы люди Цзинь Гуаншаня задавали им какие-либо назойливые вопросы. В итоге он распорядился, чтобы они вернулись в Цинхэ вместе с группой лекарей и несколькими другими людьми, которые были ранены настолько, что не скоро вернутся на службу, но еще могли путешествовать. Вместе с ними отправились бы и тела павших, которым предстояло скорейшее погребение. Цзинь Гуаншань, о чем Цзунхуэй дал знать Минцзюэ, вчера поднял шум по поводу могилы героев, но Цзунхуэй и Хуайсан с неожиданной поддержкой Цзинь Цзысюаня пресекли затею. Это хорошо. Его люди заслуживали лучшего, чем погребение на этой чертовой горе. Цзинь смогут воздвигнуть памятник позже, если захотят.       Во второй половине дня состоялось еще одно совещание, и Минцзюэ удалось уделить немного внимания словам, которые вылетали из уст Цзинь Гуаншаня. Оказалось, что вчера в основном спорили о том, чтобы отложить разделение Цишань и всех остальных трофеев до тех пор, пока главы кланов Цзян и Лань не смогут присутствовать. Особых возражений не последовало, в основном потому, что все они с трудом находили трофеи. О, Минцзюэ миновал немало мест в коридорах, где с помощью молотка и зубила выковыривали рубины или соскабливали золотую отделку, но никто не мог найти настоящие сокровищницы, где лежали реликвии ордена Вэнь, а также всех орденов, из которых они были похищены.       Сегодня Цзян Ваньинь присутствовал на собрании. Он все еще был на костылях, и ему предстояло еще несколько дней, если не недель, — правда, увидев, в каком состоянии была его нога, пока до неё не добрались целители, Минцзюэ решил: ему повезло, что он ее не потерял. Его явно израненное состояние было, пожалуй, единственным, что спасло дискуссию от превращения в серию откровенных нападок на орден Цзян. Началось все с того, что Минцзюэ не без умысла высказался по поводу Печати, на что тот огрызнулся и зарычал, заявив, что она по праву принадлежит ордену Цзян; но в кои-то веки это был не единственное, что интересовало людей. Кто-то дал понять, что у Цзян под стражей находится куча высокопоставленных Вэнь. Минцзюэ старался вмешиваться по мере возможности, не перечить, но это оказался танец на лезвии ножа, и он боялся, что не справится, пока наконец не появился ученик Цзян с охапкой карт. Цзян Ваньинь бросил их перед собранием, которое накинулось на них.       Это были копии карт, созданных Дафань Вэнь, на которых четко обозначались места расположения хранилищ под тронным залом, но, к сожалению, не указывалось, как туда попасть.       — Этих лестниц больше не существует! — проворчал Яо-цзунчжу.       — Очевидно, Вэнь Жохань что-то с ними сделал, — раздраженно буркнул Минцзюэ. — Здесь работали мастера печатей.       Не то чтобы какой-то клан особенно сотрудничал с другими кланами, но искали многие; это превратилось в чертову охоту за сокровищами.       Цзинь Гуаншань с радостью принимал это на первый взгляд — несомненно, от имени ордена Цзинь сокровищницы искали многие эксперты. Учитывая, сколько учеников он мог себе позволить, у Цзинь было больше шансов выяснить, что случилось с этими хранилищами, раньше других. Имея преимущество в этой гонке, Цзинь Гуаншань решил продолжить спорить о проклятых людях. Поскольку Сичэнь все еще не мог самостоятельно встать на ноги, с разделом земли затянули, но Цзинь Гуаншань упорно выдвигал предложения по переселению мирных жителей как в городе, так и за его пределами. Это было едва ли не опаснее, чем доступ к хранилищам. Если ты контролируешь людей, значит, контролируешь и землю, и да, нужно было что-то делать, чтобы держать под контролем жителей Цишань, но Минцзюэ не верил, что Цзинь Гуаншань не извлечет слишком много выгоды из «временного» попечения. Цзинь уже взяли под свою опеку тех, кого они арестовали вчера.       К сожалению, управление городом не было чем-то таким, с чем они могли бы повременить. Возможно, если бы у них была существующая правительственная структура, на которую можно было бы положиться, но, похоже, Вэнь Жохань включил большинство гражданских управляющих в свою армию солдат с промытыми мозгами, и мало кто из них выжил в битве. Разумеется, за последние полтора дня не было обнаружено ни одного представителя администрации, оставшегося в живых. Население города было без главы, и если Альянс Выстрела в Солнце не установит эффективный контроль, это приведет к беспорядкам.       Помощь пришла от того, кого Минцзюэ ожидал меньше всего — хотя, оглядываясь назад, он должен был это предвидеть.       — Как, чёрт возьми, ты сюда попал? — рявкнул Минцзюэ.       Тихо рявкнул. Он не стал сразу доставать Бася и направлять ее в грудь Мэн Яо, потому что только что вошёл в больничную палату Сичэня, а Сичэнь спал, но, возможно, расстроился бы, проснувшись и увидев, что Минцзюэ собирается убить Мэн Яо. Он хотел этого, поскольку Сичэнь спал, а Мэн Яо сидел у его постели, но Мэн Яо приютил Сичэня после того, как сгорели Облачные Глубины, а затем шпионил для него. Если и был кто-то, кого Мэн Яо не предал бы, — как обидно оказаться в списке, куда входили и Цзинь Гуаншань, и Вэнь Жохань, — то это был он.       — Я хотел посмотреть, как он, — сказал Мэн Яо.       Он выглядел неважно. Он выглядел так, словно сам должен был лежать на больничной койке, что, вероятно, было правдой, учитывая, в каком состоянии он был в последний раз, когда Минцзюэ его видел. Однако по сравнению с тем временем он явно поправился настолько, что мог стоять и ходить. Очевидно, пребывание в Цишане пошло ему на пользу: он стал лучшим заклинателем… и более скрытным.       — Это не ответ.       — Вы не забрали талисманы Вэй-гунцзы, Не-цзунчжу.       О.       — Я не хотел, чтобы ты умер, — хрипловато сказал Минцзюэ, добавив сарказма.       Он махнул рукой встревоженному ученику Лань, который привел его сюда, а затем захлопнул дверь, активировав талисман уединения. Если Мэн Яо в этот момент снова решит предать его, то он никак не сможет одолеть Минцзюэ, не заманивая его поближе, и Минцзюэ усвоил этот урок. Он держался на расстоянии вытянутой руки.       —… И в эту комнату есть тайный ход.       Ну конечно же. Минцзюэ собирался порвать на ремни того, кто из Лань был ответственен за осмотр покоев, которые выделили Сичэню.       Ему не нравилось, что они перенесли лагерь и расположились во Дворце Солнца. Он полон секретов Вэнь, он казался слишком небезопасным — это было очевидно, но Цзинь Гуаншань пошел на это, и раненые все равно были здесь, так что к тому времени, когда Минцзюэ опомнился и осознал все недостатки, было уже слишком поздно. Если бы он вывел своих людей, то уступил бы контроль над городом Цзинь Гуаншаню. А если бы Цзунхуэй отказался их переселять, то город перешел бы под контроль Цзинь Гуаншаня.       Минцзюэ вздохнул.       — Почему ты здесь?       — А где же мне ещё быть? — Мэн Яо улыбнулся с горечью, которую Минцзюэ в последний раз видел на его лице, когда он стоял на коленях в грязи у Ланья. — Я не стяжал себе славы, Не-цзунчжу.       Ах.       Он помог им получить доступ в город, но даже к дружественным шпионам относились с подозрением. Война уже закончилась. Шансов на славу будет гораздо меньше. Конечно, в ближайшие годы, когда улягутся последствия войны, можно будет устраивать множество ночных охот, но не в этом заключалось лучшее применение способностей Мэн Яо — да и не в самой охоте. Организовать ее, сделать так, чтобы как можно больше людей вернулось живыми — да. Он был отличным стратегом, тактиком, лидером, воином, шпионом, но в жестокой схватке с кем-то вроде Сюань-У (а Минцзюэ оставалось лишь надеяться, что они не разбудили ничего подобного) он не станет тем, кто убьет чудовище и добьется славы.       Цзинь Гуаншань не желал замечать гениальности Мэн Яо, как и Минцзюэ не замечал тени этой гениальности. Теперь у него будет мало шансов совершить нечто настолько выдающееся, что всеобщее признание заставит отца признать его. Даже если его роль шпиона и диверсанта станет общеизвестной, Минцзюэ сомневался, что этого будет достаточно: двуличность, присущая такой роли, будет считаться еще одним признаком его происхождения, неизбежным, особенно если учесть, что он уже порвал с отцом. Минцзюэ не знал, заслужил ли Мэн Яо такое наказание. Он убил своего командира… Он сделал все, что мог…       «Но это уже не моя проблема», — напомнил себе Минцзюэ.       На нем были простые коричневые одежды с большим пятном крови спереди. Бело-красных цветов Вэнь нигде не было видно.       Он смотрел на Сичэня с выражением, которое показалось ему до боли знакомым. Вчера утром Сичэнь точно так же смотрел на Мэн Яо.       Ах, гуй.       — Ты был правой рукой Вэнь Жоханя, — сказал Минцзюэ.       Мэн Яо настороженно посмотрел на него.       — Мне нужно было подобраться к нему как можно ближе, чтобы быть эффективным шпионом, но я бы не стал преувеличивать, Не-цзунчжу.       — Ты вел дела с городской администрацией.       — Вэнь Жохань не позаботился о том, чтобы самому разбираться с ними.       — Ты знаешь, как управлять городом, — сказал Минцзюэ, переходя к делу. — В живых не осталось никого, кто обладал бы хоть какими-то полномочиями или опытом, а горожане — это вражеское мирное население. Ты мог бы помочь с этим.       То есть помочь Цзинь Гуаншаню. Его рот кисло скривился. У них не было выбора. У Цзинь были силы, и они хотели это сделать. Они не были бы добрыми надсмотрщиками, но это было бы лучше, чем бунт, а если нехватка продовольствия из-за отсутствия организации будет продолжаться, то именно к этому они и придут. В общем, они могли бы претендовать на более чем справедливую долю Цишаня, но он посмотрел на неподвижное лицо Сичэня. Остальным нужно было идти и восстанавливать свои дома, свои земли.       Мэн Яо устало рассмеялся.       — Ах, Не-цзунчжу. Я уже говорил вам, что вы отправите меня на смерть.       — Цзинь Цзысюань уже публично простил тебя от имени своего ордена.       Это не дало бы Мэн Яо второго шанса на вступление в клан его отца, но также было не пустяком.       — Цзинь Гуаншань не имеет права казнить тебя.       — Не имеет права? Зачем ему это право? Единственное, что ему нужно, — это власть.       Губы Минцзюэ сжались. Возможно. Цзинь Гуаншань сбросил его с лестницы Цзиньлинь Тая годы назад. Минцзюэ не стал бы связывать с ним незаслуженную смерть, но…       — Противоречие с публичными словами наследника приведет к потере лица орденом, учитывая, что ты оказался ценным союзником. — Шпионаж Мэн Яо не принес бы ему славы, но и этого было достаточно.       — Признание кого-то с моим происхождением заставит орден еще больше потерять лицо.       — Это смешно. Все знают, каков он на самом деле.       — Но важно то, что сказано. Важно, к кому прислушиваются. Как правило, занимаясь своими делишками, ему не нужно беспокоиться о том, что люди говорят. Если у него есть еще непризнанные дети, то почему это должно его волновать? Женщины, которые от него родили, знают свое место и больше не будут его беспокоить. Неужели вы не знаете, Не-цзунчжу? Вот почему лучше всего общаться с женщинами, которые не умеют читать — глупой женщине не приходят в голову умные идеи. С теми, кто считает себя умным, вы должны предпринять дополнительные шаги, чтобы гарантировать, что они не смогут причинить неприятностей. Даже если вы предпримете шаги, чтобы убедиться, что они не смогут беспокоить вас лично, в дальнейшем у вас останется слишком много проблем. Лучше искоренить это с корнем, в самом начале, чем оставить на потом! — К концу речи он просто выплёвывал слова.       Минцзюэ моргнул, осознав это.       — Ты уже говорил с ним.       — Я? Нет, — Мэн Яо рассмеялся. — Цзинь-гунцзы пытался представить меня ему. Я думаю, он, возможно, был таким же наивным, как и вы, — его глаза сверкнули. — Мой отец не знал, что я ждал снаружи, но я мог слышать его. Я знаю, что произойдет, если я появлюсь перед ним.       Цзинь Гуаншань не участвовал в кампании вместе с остальными; он не привык обновлять защиту конфиденциальности каждый раз, когда кто-то входил в комнату или выходил из нее. Он пересидел войну в Цзиньлин Тай, где каждая комната и коридор были под его контролем. Или… Может быть, он знал. Может быть, он просто хотел быть жестоким.       Минцзюэ заскрипел зубами, испытывая отвращение ко всему происходящему. Мэн Яо не заслуживал возвращения в Ланьлин Цзинь, но не по той причине, что была у Цзинь Гуаншаня: Цзинь Гуаншань был развратником и трусом, к тому же недальновидным. Честь была ему совершенно не свойственна.       — Если он потребует твоей казни, я этого не потерплю, — категорически заявил Минцзюэ. — Я слышал, что сказал Цзинь Цзысюань, как и три десятка других людей. Меньше половины из них всё ещё были живы, но все они были высокопоставленными заклинателями. Клан Цзинь не мог просто пойти против данного им слова.       — Если он потребует…? — спросил Мэн Яо. Затем он снова улыбнулся. — Ах. Теперь я понимаю. Не-цзунчжу, вы действительно думаете, что это совпадение, что не находят никого из городской администрации?       Это была резкая смена темы.       — Конечно, нет. Вэнь Жохань использовал их для…       Он запнулся. Мэн Яо покачал головой.       — Когда Вэнь Жоханю нужны были люди для экспериментов, он не бегал за ними сам. Он приказывал приводить к нему людей. Не-заклинатели ничем для него не отличались — он не утруждал себя выбором конкретных людей. Думаете, власть имущие вызывались добровольцами? Нет, они позволили другим попасть в эту ловушку. Теперь их не найти, потому что Цзинь Гуаншань убивал их последние полтора дня, — прямо сказал он. — Я удивлялся, почему он не делает этого публично и не называет это правосудием, но если уж вы пытаетесь работать с существующим порядком, то это вполне объяснимо.       Минцзюэ похолодел.       Коллаборационисты — трусы, которые скормили бы своих соседей чудовищу. Но они были мирными жителями. От них не требовалось защищаться от чудовищ. И война закончилась.       Она должна была закончиться. Однако Цзинь Гуаншань убивал людей без суда и следствия, даже не вспоминая об этом.       Минцзюэ отвернулся и стал прохаживаться, пытаясь все обдумать. Гнев кипел в нем — за обман, за мирных жителей, за Цзинь и их жертв. Он хотел пронестись по Дворцу Солнца, пока не доберется до Цзинь Гуаншаня, и потребовать от него ответов, но Мэн Яо, будь он проклят, был прав: Цзинь Гуаншань назовет это правосудием и приукрасит своими грязными словами, превратив в добродетель. Несомненно, мирные жители, зная о своих преступлениях, сопротивлялись заклинателям, посланным привести их сюда, несомненно, опасаясь их праведного суда. Война только-только закончилась, повсюду все еще царило смятение. «Мы не нашли ни одного живого», утверждали они, и, конечно, это было легко сказать, поубивав их всех…       И кто скажет, что они не заслужили этого, за то, что сделали? Но Цзинь Гуаншань приказал убить их не за это.       Мэн Яо может лгать, напомнил себе Минцзюэ. Вэнь Жохань был тираном. Возможно, он убил гражданских лидеров, потому что ему так захотелось. Возможно, Мэн Яо убил их, чтобы получить больше контроля над городом. Гуй, Мэн Яо был одним из них, только хуже: он напрямую служил Вэнь Жоханю. Возможно, чтобы шпионить за ним, но, тем не менее, он, несомненно, был одним из тех, кто приводил других Вэнь Жоханю для его экспериментов.       Конечно, все это Цзинь Гуаншань сказал бы, если бы ему рассказали эту историю.       «Не стоит его спрашивать. Надо просто остановить его».       Как?       Он мог присматривать за Мэн Яо. За Цзинь Гуаншанем он присматривать не мог. Мэн Яо был компетентным управляющим, и он мог быть на девяносто процентов уверен, что не предан Цзинь Гуаншаню. Ответ казался простым. Кроме того, он сможет бросить это прямо в лицо Цзинь Гуаншаню.       — Я хочу, чтобы ты отвечал за гражданских, — сказал Минцзюэ. — Я дам тебе охрану. Доверенных, таких, которых Цзинь Гуаншань не тронет.       Тех, кто знает, как не поддаться на слова, какими бы красивыми и смазанными они ни были. Минцзюэ позаботится об этом…       — Как только о твоей роли станет известно, преданные прежней власти могут захотеть убить тебя, чтобы отомстить за своего господина. Но ты знаешь город. Его жителей. Ты знаком с тем, как он устроен, знаешь его секреты, знаешь, как им руководить. Ты можешь сыграть эту роль. Если я предложу это публично, то ему придется публично возражать. А он не сможет сделать это эффективно, тем более что именно ты впустил нас в город.       — Не-цзунчжу, — недоверчиво сказал Мэн Яо.       — Или так, или пусть Цзинь Гуаншань поступает по-своему. Здесь, а потом в остальной провинции Цишань. И я готов поспорить, что первым делом он начнет экспериментировать с контролем Вэнь Жоханя над обычными мирными жителями, — губы Минцзюэ скривились в гримасе, но потом он посмотрел на Сичэня, и усталость от того, что его лучший друг настолько беспомощен, вытеснила часть гнева. — Он погубит нас всех, я не могу противостоять ему в одиночку. Сичэнь мог бы поспорить со мной о милосердии к мирным жителям, но…       Мэн Яо тоже посмотрел на Сичэня, и что-то в его глазах смягчилось.       — Цзэу-цзюнь слишком щедр… он будет отстаивать милосердие для всех.       — Только не так, как для тебя, — ворчал Минцзюэ. Он пристально посмотрел на Мэн Яо. — Докажешь ли ты его правоту?       Или ты действительно сын своего отца?       — Есть несколько человек, до которых Цзинь Гуаншань не добрался, — спустя мгновение сказал Мэн Яо. — Те, кто мог бы занять своё место. Вторые сыновья и дочери, ответвления от богатых купеческих семей и тому подобное. Несколько уважаемых старейшин, не имеющих особых официальных полномочий. Их можно будет убедить выйти из укрытия, но им тоже понадобится защита, — он поджал губы. — Цзинь-цзунчжу предложит ее предоставить.       — Орден Не уже пообещал защищать Мэн Яо и тех, кто находится под его властью. В знак признания его храбрости на войне. Предложение помощи от ордена Цзинь было бы ценным, но излишним.       — Ах, — сказал Мэн Яо, услышав то, что не было сказано. На его лице промелькнуло выражение сожаления, которое было быстро скрыто. Минцзюэ не обратил на это внимания.       Возможно, у Мэн Яо действительно проснулась совесть. Возможно, он просто так восхищался Сичэнем, что ради него стал стремиться стать лучше. Минцзюэ нехотя согласился с этим. Он попросит Мэн Яо выполнить это задание и даст ему возможность проявить себя — не перед отцом, а перед другими людьми, которые будут наблюдать за ним и ждать, что же на самом деле представляет из себя союзный шпион. Возможно, некоторые из представителей Лань будут наблюдать за происходящим с особым интересом, если по их главе можно судить об остальных. Если нет — какой-нибудь другой орден. Мэн Яо встанет на ноги, в этом Минцзюэ был уверен.              Но Минцзюэ никогда не позволит ему вернуться в Цинхэ Не.       Было неприятно отстаивать интересы Мэн Яо на публике. Цзинь Гуаншань, разумеется, был не в восторге, и, если он не мог публично потребовать казни Мэн Яо, то, похоже, все равно старался посеять вокруг него сомнения. Он сомневался в преданности Мэн Яо и его службе, спрашивал, почему тот не может привести их к сокровищницам Безночного, и почему гражданские, которых Мэн Яо хотел привести сейчас, не подняли головы раньше.       — Потому что они не хотят, чтобы их головы полетели с плеч, — ответил Минцзюэ, едва удержавшись от прямого обвинения. — Мы захватчики. А они мирные жители. Конечно, они напуганы!       Но авторитет Минцзюэ был достаточен, чтобы защитить Мэн Яо, и никто больше не хотел разбираться с городом самостоятельно — они предпочли бы занять себя поисками проклятых сокровищ. Поэтому стражникам Не было поручено найти гражданских лиц, отобранных Мэн Яо, что, в общем-то, поставило крест на планах Цзинь Гуаншаня контролировать город орденом Цзинь. Однако это не означало, что Цзинь Гуаншань сдался. В одночасье припасы, собранные в столь щедрых караванах, которые Цзинь Гуаншань привел с собой на осаду, испортились, пропали или их не смогли найти. По улицам, молниями носились сплетни, возбуждая недовольство и страх, что Альянс вот-вот сожжет город или заберет всех старше пятнадцати лет на каторгу в восточные шахты — а может, уведут и тех, кто моложе. Бандиты подстерегали крестьян в предрассветной темноте, когда те выходили на поля, которые пустовали во время осады.       Минцзюэ, вероятно, пропустил бы и половину замыслов, о которых Мэн Яо потрудился ему рассказать: его отвлекали куда более близкие заботы. Слухи о смерти Вэй Усяня, а затем и о его не-смерти, распространялись недолго.       — Люди злятся на Вэй-сюна за то, что он взорвал Знойный дворец. Они обвиняют его в том, что он погубил свою команду и ранил Лань-сюна, — сказал Хуайсан вечером.       — Они что? — прорычал Минцзюэ, приходя в ярость.       О, он понимал, к чему клонит Цзинь Гуаншань: Старейшина Илина был слишком опасен, как и его оружие. Очевидно, что его нужно отдать под контроль более сильного ордена, который сможет с ним справиться!       — Мне нужно знать, что случилось, дагэ. Очевидно, что он сделал это не нарочно, но…— Хуайсан прервался, когда Минцзюэ издал придушенный звук, на мгновение потеряв дар речи. — Дагэ?       — Кто… что… откуда, гуй побери, они взяли эту идею!       — …Ты сам сказал Цзинь Гуаншаню. — Хуайсан защищаясь раскрыл веер и посмотрел на Минцзюэ поверх него. — Пока вы сражались, никто ничего не знал — осадный щит стал непрозрачным, ничего не было видно.       Осадный щит стал непрозрачным?.. Свет был странным, это он мог вспомнить. Но что такого он должен был сказать Цзинь Гуаншаню, что привело к этому?       — Когда, гуй побери, я говорил что-то подобное Цзинь Гуаншаню?       — Эм… Это было как раз перед тем, как ты сказал ему, чтобы он шёл на хер.       Он… ах. Хм. Теперь, когда он подумал об этом, он… мог вспомнить это, да. Память была более размытой, чем следовало, затуманенной яростью, горем и чувством вины, но Цзинь Гуаншань был на высоте: в первый день он примчался, чтобы пригласить Минцзюэ на гребаный праздник, пытаясь звучать так, что он как-то ответственен за их успех — такой довольный, такой гордый. А Минцзюэ только и думал, что о том, как провалился план с зеркалами, из-за чего Вэй Усяню пришлось отравлять себя энергией обиды, чтобы пропустить всех через печать врат, и он умер от этого, а Лань Ванцзи умирал от тех ран. Случилось бы это, если бы Вэй Усянь не был отравлен? Вэй Усянь ни за что не позволил бы Лань Ванцзи пострадать, если бы мог это предотвратить. Если бы не Цзинь, они оба были бы живы и здоровы.       …Теперь же им обоим предстояло жить, и Минцзюэ долго и злобно от души матерился, осознавая, какой острый меч он вручил Цзинь Гуаншаню.       Он даже не мог вспомнить, что именно сказал. Блять.       — Люди всё равно бы догадались, цзунчжу, — сказал Цзунхуэй. — Тот взрыв был пропитан энергией обиды. Любой, кто проходит рядом с той стороной дворца, может это почувствовать.       — Это был не Усянь, — огрызнулся Минцзюэ. — Это был Вэнь Жохань.       Они оба удивленно посмотрели на него.       — Вэнь Жохань использовал демоническое заклинательство?       — Нет, это…— Минцзюэ нахмурился. — Это было то же самое, что он пытался сделать с нами на вершине Четырех Братьев, только быстрее. С близкого расстояния. Должно быть, он разрушил одно из заклинаний Усяня… а может, это призраки из Знойного дворца вырвались на свободу. В них там недостатка не было.       А может, Вэй Усянь потерял контроль над собой. Но если так, то это случилось после того, как Вэнь Жохань разнес Знойный дворец, а не до того. Или… взорвал его во второй раз. Он не знал, кто именно устроил первый взрыв. Но Лань и Цзинь все еще защищали Вэй Усяня в промежутке между ними, так что первый взрыв не мог уничтожить его команду.       Если же он потерял контроль…       Если бы ему не пришлось перерасходовать энергию обиды, чтобы провести их всех через печать, возможно, этого бы не случилось. Цзинь Гуаншаню все ещё стоит идти нахер.       Минцзюэ потер виски.       — Ты что-нибудь знаешь о том, почему зеркала не сработали?       — Цзинь-сюн считает, что его двоюродный брат, Цзинь Цзытянь, просто напортачил в заклинании, когда пытался восстановить связь со своей стороны. Цзинь-сюн может быть немного наивным в таких вещах…       Как Цзинь Цзысюань, выросший в змеиной яме Цзиньлинь Тая, мог быть более наивным в вопросах скрытой политики, чем Хуайсан, выросший в Нечистой Юдоли… Хуайсан, несомненно, был умнее. И, что еще более неоспоримо, гораздо пронырливее.       — …но, видимо, Цзинь Гуаншаня пришлось отговаривать от порки Цзинь Цзытяня за это. Они снова установили зеркала, и Цзинь Гуаншань заставил Цзинь Цзытяня пройти через них, чтобы проверить — он в порядке, так что… может быть. Трудно сказать — некомпетентность трудно опровергнуть, — вздохнул тот, кто лучше всех мог знать. Минцзюэ бросила на него кислый взгляд. — Ах, не смотри на меня, дагэ, это правда!       — Между Цзинь Цзытянем и наследником клана не меньше пятнадцати человек, — сказал Цзунхуэй. — Он ничего не выиграл бы от того, что погубил наследника, разве что кто-то еще использовал его.       Хуайсан пожал плечами.       — Предав нас тогда, никто из них ничего не выиграл бы, — пробормотал Минцзюэ, поднимаясь на ноги. Его конечности болели. — Если бы мы потерпели неудачу, это было бы на их совести, а так мы преуспели.       — Да, — согласился Хуайсан. — И теперь у Цзинь Гуаншаня есть чистое поле для преследования Вэй–сюна.       Минцзюэ прорычал:       — Не такое уж и чистое. Мне придется публично рассказать о сражении.       — Если будет хоть намек на то, что это мог быть он, пусть даже случайно, это не поможет, — сказал Цзунхуэй.       Хуайсан кивнул.       — Да. Отсутствие у него золотого ядра усугубляет ситуацию. Многие считают, что человеку без золотого ядра нельзя доверять такую силу. Если такой человек неправильно распорядится ею… этого можно только ожидать.       Минцзюэ ударил кулаком по стене, едва удержав контроль над собой, чтобы не разбить камень.       — Они и на это опираются?       Ну конечно. Семена были посеяны ещё до нападения, но теперь Цзинь Гуаншаню было выгодно, чтобы все эти слухи разрастались, становились все более истеричными и тревожными.       — Конечно. Но если это Вэнь Жохань взорвал Знойный дворец, то мы можем использовать это, — сказал Хуайсан. — Тебе просто нужно будет сделать свой рассказ очень сжатым. По существу. Не смотри на меня так — я не говорю, что ты должен лгать, дагэ, но им не нужно рассказывать то, что является лишь домыслами.       Цзинь Гуаншань ни за что не отказался бы так просто от получения Печати, но с этого можно было начать. Минцзюэ провел рукой по лицу, сожалея о своей неразумности. Если бы не было известно о его неразумном отношении к чему-то, Цзинь Гуаншань было бы легче подорвать все его слова.       — Не стоит казаться слишком отчаянным, пытаясь выложить все начистоту, — продолжал Хуайсан, складывая веер и постукивая им по подбородку. — Не тогда, когда все знают, что ты в этом замешан. Думаю… мы можем положиться на главу ордена Яо. Минцзюэ поперхнулся. Хуайсан улыбнулся.       Разговор с Цзян Ваньиньнем был просто необходим. Если уж на то пошло, Минцзюэ должен был дать понять, что Не окажет Цзян поддержку. Даже если Минцзюэ лично не занимался Вэй Усянем, и даже если бы клан Не не был в глубоком долгу перед Цзян за работу Вэй Усяня, в данный момент он мог рассматривать это как защитную инвестицию. Он не думал, что Цзян Ваньинь пропустил маневры Цзинь Гуаншаня, но Цзян Ваньинь был молод, возглавлял обескровленный и разорившийся орден, а Цзинь были очень богаты. Цзинь Гуаншань, будь он проклят, сегодня на каждом шагу предлагал ядовитую, провоцирующую симпатию.       Очевидно, Минцзюэ пропустил множество других недавних заговоров Цзинь Гуаншаня, но этот он уловил.       Вечером было уже не так поздно, и Минцзюэ решил не утруждать себя формальностями, а просто заглянуть к Цзян Ваньиню и узнать, свободен ли он. Оказалось, что ему повезло: Когда Минцзюэ ввели в комнату, Вэнь Цин уже была там, и выражение её лица приняло мрачные черты. Хм… Это объясняло появление четвёрки заклинателей Цзян, стоящих на страже.       — Не Минцзюэ, — почтительно произнес Цзян Ваньинь, но то, что он обратился к нему по имени, а не по титулу, означало… что-то. Минцзюэ не знал, что именно, но это казалось благоприятным. Цзян Ваньинь сидел на низком стуле, закинув ногу на ногу, но были и другие низкие стулья, и Вэнь Цин не стояла, а сидела на одном из них; после минутного раздумья Минцзюэ не стал поступать так же. Цзян Ваньинь слегка приподнял брови, а затем скорчил гримасу и сказал: — Я рад вас видеть. Я хотел… попросить вас о помощи.       В открытую? Цзян Ваньинь терпеть не мог этого делать.       — Я буду рад помочь союзникам Не во многих вопросах, — осторожно ответил Минцзюэ. Если это снова будет Вэнь Цин и ее семья…       Проклятье, она уже дважды спасала жизнь Вэй Усяню. Наверное, ему действительно придется ей помогать, — с досадой подумал Минцзюэ.       Но вместо этого она сказала:       — Нужно, чтобы Лань перестали играть для Вэй Усяня. Не думаю, что они меня послушают, а Лань-дайфу ограничена в том, о чём она может просить некоторых старших адептов Лань.       — Я не хочу просто приказывать им уйти. Они могут понадобиться нам позже, — с горечью сказал Цзян Ваньинь.       Зачем им прекращать игру? Если только…       — Уменьшение количества энергии обиды вредит ему? — резко спросил Минцзюэ.       — Пока нет, — ответила Вэнь Цин. — Сейчас она лишь немного выше своего обычного уровня. Они будут утверждать, что это ересь и губит его, но вы должны понимать: в какой-то мере она действительно отравляет его, но это лучше, чем альтернатива. Если полностью очистить его от энергии обиды, он, вероятно, развалится на части. В буквальном смысле. Мы с ним провели несколько очень осторожных экспериментов, и даже они дали тревожные результаты.       В душе Минцзюэ поселился мрачный холод, а вместе с ним и решимость.       — Значит, раны, которые он получил раньше, совсем не зажили.        — Ни одна. То, как он использует духовную энергию и обиду, он сравнил с огнем и льдом, и это неплохая метафора. Духовное исцеление дает тепло и топливо, позволяя телу исцеляться гораздо быстрее, чем обычно. То, что Вэй Усянь делает с энергией обиды, вовсе не исцеляет его, он просто использует ее для замораживания вещей в состоянии почти стазиса. Это все равно что взять разбитый горшок, собрать его осколки и держать так — он может показаться цельным, но все равно распадется, как только вы его отпустите. Клея нет.       Цзян Ваньинь прочистил горло.       — Вот почему он выглядел… Поэтому мы не могли понять, что он жив?       Даже когда его глаза стали чернее ночи, у Вэй Усяня был пульс; присутствие энергии обиды не остановило его сердце. Когда его положили на смертный одр, пульса не было. Но если бы существовала особая техника…       — Ну что ж, будем теоретизировать, — сказала Вэнь Цин. — Он, конечно, не мог воскресить себя — адепты Лань полностью опечатали комнату. А мертвый — он и есть мертвый: опытный врач может взять покойника, зашить раны, вылечить все недуги, но человек все равно останется мертвым. Может быть, нежить, если его что-то связывает, но жизненные функции не возобновятся, даже если некоторые призраки попытаются их симулировать. Жизненные функции Вэй Усянь существуют; скорее всего, они были просто подавлены на время.       Она и Лань Сяоли использовали гораздо более определенные выражения, когда рассказывали о том, что случилось, старшим адептам Лань. Минцзюэ резко обернулся, но возразить ничего не смог.       Она встретила его пристальный взгляд, не дрогнув.       — Неважно, что произошло в промежутке, ему не стоит пытаться повторить это. — Она посмотрела между ними, и в ее взгляде появилось то самое неодобрительное выражение, которое Минцзюэ годами получал от целителей, когда они считали, что ему следует больше медитировать и меньше упражняться с саблей. — Ему нужно перестать так легкомысленно относиться к травмам. Держать части себя в статичном состоянии вредно для него. Человеческое тело призвано обновляться и выводить токсины, и энергия обиды не может полностью компенсировать замедление всего этого. Но это долгосрочная проблема, а альтернатива — очень быстрая смерть, так что я вряд ли могу посоветовать ему не использовать такую технику.       — Понятно, — хмыкнул Минцзюэ. Значит, именно это имел в виду Вэй Усянь, когда говорил, что умрет молодым. Он спас Минцзюэ от ранней смерти, но не спас себя. Еще немного мне не повредит, чтоб его.       Меньше чем за год он нашел решение проблемы с путем совершенствования клана Не. Минцзюэ нужно было лишь дать ему достаточную мотивацию, чтобы он сделал то же самое для себя. Каким-то образом. Не заставляя его ничего делать…       От этого воспоминания по коже поползли мурашки, но он уже рефлекторно, почти не задумываясь, отбросил его в сторону. Это было неважно.       — Конечно, в этом вопросе Не вас поддерживает, — запоздало сказал Минцзюэ. — Дайте мне знать, когда понадобится на кого-нибудь наорать.       Брови Вэнь Цин взлетели вверх из-за его неформальности, но лишь на долю секунды, после чего она вернулась к своему нейтральному выражению лица.             — При нынешних темпах очищения я рекомендую им остановиться где-то до полуночи.       Минцзюэ кивнул им обоим и повернулся к Цзян Ваньиню.       — Мы сделаем это сразу после… Не Минцзюэ, вы хотели ещё о чём-то поговорить со мной? — спросил Цзян Ваньинь.       — Мгм. О том, о чем тебе следует знать.       Вэнь Цин поняла намёк и поднялась.       — Я вернусь к своим пациентам.       — Убедись, что ты остаешься под охраной, — сказал Цзян Ваньинь.       Она одарила его небольшой улыбкой, поклонилась им обоим и ушла. Цзян Ваньинь смотрел ей вслед, и в его взгляде было что-то тревожное.       — Цзинь создают проблемы, — сказал Цзян Ваньинь, как только за ней закрылась дверь и талисман уединения снова вспыхнул. Минцзюэ опустился на свое место. — Мне пришлось отправить Вэнь Нина обратно в лагерь. — Минцзюэ даже не знал, что Вэнь Нин был здесь, — Возникли… вопросы. Помехи. Я знаю, что они вам не нравятся, но…       — Я уже согласился поддержать тебя в этом, и я сдержу своё слово, — раздраженно ответил Минцзюэ.       — Я знаю, — огрызнулся Цзян Ваньинь. — Но я ценю вашу поддержку…       О. Минцзюэ наклонил голову с выражением признательности. Это было уже не так тяжело, как раньше, что в какой-то мере раздражало, но, по крайней мере, было хорошим предзнаменованием того, что он еще сможет приспособиться к миру. При условии, конечно, что им будет позволено жить в мире.       — Ты не ошибся в том, что Цзинь представляют проблему, — сказал он и изложил слухи, которые принесли ему Хуайсан и Цзунхуэй.       Цзян Ваньиню действительно нужно было найти кого-нибудь в своем ордене, кто мог бы делать такое же для него. По крайней мере, он не был тугодумом: он сразу понял, что Цзинь Гуаншань, должно быть, придержал слухи о золотом ядре Вэй Усяня и подавил их. Теперь, когда война была выиграна, они больше не были по одну сторону из-за необходимости, а это означало, что они больше не были по одну сторону вообще.       К концу разговора Цзян Ваньинь побелел от ярости, и Минцзюэ уже подумывал, не позвать ли Вэнь Цин обратно. Но Цзян Ваньинь просто выпил еще чаю, и Минцзюэ дал ему несколько минут, чтобы успокоиться. Через некоторое время он потянулся к рукаву и достал мешочек-цянькунь. Минцзюэ узнал на нем печати: он был сделан для хранения Печати. Но Бася не рычала в затылке Минцзюэ. Воздух не казался тяжелым. Цзян Ваньинь не чувствовал дискомфорта. Вероятно, Вэй Усянь в свое время усовершенствовал печати, прежде чем отдать цянькунь главе ордена. Или, возможно, в ней не было Печати…       Гуй, если они не знали, где находится Печать, если у Цзян Ваньиня её не было…       Цзян Ваньинь перевернул цянькунь, и на стол высыпалось множество мелких металлических осколков.       — Она сломана, — сказал он.