Крючок

Взять увольнение на воскресенье — это всегда та ещё морока, ведь желающих немало. Позов хочет с семьёй на ярмарку, Горох пообещал с кем-то из друзей отправиться на рыбалку, а Шевелев с Зайцем постоянно пытаются запросить увольнение вместе, чёрт знает, зачем, но если они просят воскресенье, то остальным можно уже и не пытаться отбить этот день. Записка от Арсения носит ультимативный характер, поэтому Антону кажется, что лучше с ней не спорить, а то снова придётся ждать весточки неведомо сколько. Приходится Максу пообещать две недели мыть пол в его смену, если они с Серёжей отступятся от воскресенья в этот раз, а Позову наплести, что у них с Ирой какая-то годовщина, и она не простит, если Антон не организует им милое свидание. Когда план срабатывает и Стас одобряет увольнение на воскресенье, Антон поначалу радуется, но чем ближе конец недели, тем больше он ощущает, как в животе поселяется странное, неприятное волнение. Не такое, как перед свиданием или важной новостью — такое, как будто предчувствуешь, что тебя хотят убить. Он бы хотел доверять, но поводов доверять ему не давали, поэтому прячет кортик под одеждой, несмотря на то, что в увольнение ему не положено ни оружие, ни мундир брать с собой. Не со столовым ножом же идти на эту загадочную встречу неизвестно куда? Выходя из городских ворот, Антон думает о том, как всё-таки верно Арсений выбрал для встречи воскресенье — народу на улицах столько, что затеряться проще простого, и вряд ли кто-то запомнит, когда и куда именно Антон направлялся, и вряд ли разглядит, с кем он встречался. Но среди пёстрой толпы внезапно мелькает знакомое лицо, и Шастун сконфуженно замирает, останавливаясь перед приветливо улыбающейся Ирой. — При… вет? — растерянно улыбается он, разглядывая её накрахмаленное платье и косы с вплетёнными лентами. — А ты чего тут? Улыбка мгновенно спадает с её лица, уступая место беспокойству. — Я думала, ты меня на свидание поведёшь. Чёрт побери, неужели Позов проболтался? Видимо, ему как-то нужно было объяснить отсутствие увольнения жене, а там уже и не отследишь, кто кому рассказал. — Я… эээ… — нужно срочно что-то придумать, пока она ничего не заподозрила, — поведу, конечно! Только вечером, пока мне нужно кое-что… э… подготовить! — А-а, — слегка разочарованно тянет Ира. — Я поэтому тебе ничего и не говорил! Хотел там… убедиться, что всё… ну, что всё сработает. — Понятно, — кивает Ира, растерянно гладя косу. — Но раз уж я пришла, мы могли бы вместе? Ну, сходить, куда тебе там надо? — Нет! — вырывается у Шастуна прежде, чем он успевает отрегулировать громкость и поспешность реакции. — В смысле… в смысле, это испортит сюрприз. Иди лучше пока домой, плети бусы или чем ты там занимаешься обычно… Во взгляде Иры мелькает холод, но она заставляет себя улыбнуться: — Тогда… до вечера? Антон кивает и тоже заставляет себя улыбнуться, хотя, глядя на удаляющуюся фигурку Иры в пышном платье, он испытывает это неприятное гложущее ощущение разочарования в самом себе. Но что делать, если у него и правда дела? Кстати, на которые нужно поторопиться, если он не хочет опоздать. Предместья наполнены суетой и копошением, как большой муравейник. Никому и в голову не приходит смотреть на Шастуна, когда он сворачивает к реке на тропинку, ведущую к прачечной. Идёт себе и идёт дылда, может, портки постирать хочет. Несмотря на то что он вышел пораньше, чтобы оценить обстановку и не попасть в засаду, подойдя к мосткам, на которых расположились прачки, Антон осознаёт, что Арсений уже на месте — стоит себе, смотрит на реку, приставив ладонь ко лбу козырьком. Арсений выглядит раздражающе беспечно в своей объёмной белой рубашке и широкополой соломенной шляпе. У него на плече внушительных размеров корзина для пикника, словно он решил максимально вжиться в образ воскресного отдыхающего, чтобы усыпить бдительность тех, кто, возможно, будет за ними следить. Или бдительность Антона. Шастун застаёт мгновение спокойствия, мгновение искренности, когда Арсений смотрит на воду и думает о чем-то своем, а ветер треплет его рубашку и заставляет колыхаться полы шляпы. Через секунду он поворачивает голову на Антона и простреливает его пронзительно внимательным взглядом, прежде чем ехидно улыбнуться. — Добрый день, Арсений! — нарочито громко цедит Антон сквозь зубы, и слышит в ответ хриплый смех: — Что, хочешь убедиться, что тебя видели уходящим со мной и слышали моё имя? — без проблем догадывается его спутник и поворачивается к мосткам, на которых девушки полощут бельё. — Окс! Запомни, пожалуйста, что я, Арсений Сергеевич Попов, в полдень воскресенья направился в лес с Антоном… как бишь тебя там? — Андреевичем Шастуном. — …Андреевичем Шастуном. Невысокая светленькая девчушка с большими испуганными глазами поднимает взгляд от своего таза: — Чего? Ты зачем мне это говоришь? Арсений пожимает плечами: — Тут сударь, видимо, боится быть похищенным. Девушка переводит взгляд на Антона, оглядывая его с ног до головы, и фыркает: — Что-то он не подходит под типаж похищенных, — после чего снова возвращается к своей стирке, явно не проявляя интереса к слоняющимся без дела у прачечной мужчинам. Шастун ещё делает несколько шагов вперёд, прежде чем остановиться, озадаченно примостив руки на пояс: — Это чего такое? — он кивает на корзину. — Как чего? — изумляется такой недогадливости Арсений. — Мы идём на пикник! Ну вот ещё. Какой, к чёрту, пикник? Ему что, не с кем больше посидеть на траве, жуя нарезанные яблоки? Вон полный город сообщников: и Сергей, и Окс эта, и как будто кто-то из Ордена. Не дожидаясь реакции, Арсений разворачивается, направляясь к тропинке, убегающей за деревья. Антону только и остаётся, что торопливо семенить за ним, наблюдая, как колышутся поля широкой соломенной шляпы. — Это что, реальный пикник? — ворчит Шастун, уворачиваясь от лезущих в лицо веток. — Насколько позволяют обстоятельства, — пожимает плечами Арсений. — Прикрытие не хуже остальных. — Зачем нам вообще прикрытие? — возмущается Антон. — Мы могли бы просто уйти глубже в чащу леса, где нас никто не увидит. Арсений бросает на него короткий взгляд через плечо, не сбавляя скорости: — А ты бы спокойно позволил увести себя в чащу леса? Мне казалось, ты мне не доверяешь. — Туше, — вздыхает Антон, соглашаясь про себя, что на виду хоть у кого-то он действительно будет чувствовать себя спокойнее. Арсений выбирает для пикника миловидную поляну на склоне реки, и Антон делает мысленную пометку как-нибудь привести сюда Иру, ведь здесь действительно красиво. Россыпь весенних цветов уже пробивается среди робкой зелени, река журчит, высокие деревья создают приятную тень… и двое напряжённых мужчин обсуждают серию похищений. Антон опускается на заботливо расстеленный Арсением плед и наблюдает, как из корзинки для пикника появляются свежие пирожки, нарезанные дольки яблок, бутылка молока… и уже знакомый ему том с переписью нелюдей Иессариона. — Ты как-то не по-пикниковому выглядишь, — ворчит Арсений. — Нужно исправить. — Меня не предупреждали, что у мероприятия есть дресс-код, — фыркает Антон в ответ. — Это же не бал у какого-нибудь барона Воли. Арсений тем временем отвлекается на внезапное неуместное желание сделать букет — чем ещё объяснить то, что он методично собирает цветы вокруг себя, кидая их рядом с корзинкой? Сиреневая пролеска, белые звёздочки ветреницы, бодрая солнечно-жёлтая калужница и элегантный лиловый шафран покрывают плед. — Это чего? — растерянно интересуется Антон. — Наглядный материал. Арсений усаживается на колени и поднимает один из цветков за тонкую ножку: — Итак, это… Ирина Мягкова. Понятное дело, что это никакая не Ира, Ира давно пропала, а в руках Арсений держит нежно-розовую примулу. Но Антон не перебивает, надеясь уловить мысль, как только ему объяснят, что за карнавал цветов здесь намечается. Арсений продолжает, вертя цветок в пальцах: — Она пропала первой, в конце января. Последний раз её видели закрывающей пекарню и хватились только утром, когда она пекарню не открыла, да? Со стороны могло показаться, что она прекрасная кандидатура для похищения: ни высокого положения в обществе, ни мужа, ни детей. Только любимая собака, но и та — безобидная кроха, которая не смогла бы защитить хозяйку. Идеальная жертва, правильно? Антон задумчиво кивает. В руках Арсения появляется следующий цветок, и он начинает обворачивать его ножку вокруг примулы, словно собирается плести венок: — Только вот вторая жертва оказалась на неё совсем не похожа. Регина Тодоренко, жена барона Топалова, вхожа в светское общество, обременена мужем и двумя детьми, но всё равно пропала у них из-под носа всего неделей позже. Арсений делает паузу, чтобы облизнуть пересохшие губы, а затем тянется за третьим цветком: — Далее пропала виконтесса Ида Галич, и здесь можно было бы подумать, что реальной целью нашего похитителя была знать, а на Ире он только тренировался. Но вот незадача: четвёртая пропавшая, — он подбирает ещё один цветок и вплетает его в венок, — Клавдия, совсем молоденькая девушка, торговавшая цветами на рынке. После неё стало понятно, что дела связаны, но связаны ли жертвы? Галич и Тодоренко знали друг друга, Мягкова и Высокова работали неподалёку, но знакомы ли они все между собой? Нет, ответ — нет, ты это и так знаешь, потому что следующей пропала Елена Темникова, приезжая преподавательница из Бревичской академии для девочек, и у неё связей в городе практически не было. С каждым названным именем Арсений вплетает в венок очередной цветок, и Антон чувствует, как щемит сердце от осознания, что это пока всего лишь половина. Их пропало так много. — Маша Миногарова, хозяйка швейной мастерской, пропала в конце февраля. И сразу за ней — Алла Михеева, актриса из городского театра. Обе светленькие — может, у похитителя есть типаж? И снова нет. — Ида и Елена брюнетки, — качает головой Антон. — Верно, — соглашается Арсений, не поднимая взгляда от венка. — Да и, помимо этого, жертв как будто не подвести под один типаж. Они все разного роста, телосложения и даже в возрасте разброс довольно сильный. Ни пожилых, ни детей среди похищенных нет, но всё же разница в возрасте между самой юной жертвой и самой взрослой — больше десяти лет. Последней жертвой до недавнего времени считалась Зоя Яровицына, хозяйка книжной лавки, но, увы, после неё пропала ещё Виктория Складчикова, дочь столяра, которая пела по праздникам на главной площади душещипательные песни о судьбах детей, чьи родители избрали преступный путь. И её в последний раз видели… — …у прачечной, у которой мы встретились сегодня, — мрачно завершает Антон. Арсений кивает, вплетая в венок последний цветок, а затем сгибает его и закрепляет стеблем, прежде чем водрузить на голову Антона. Видимо, это призвано придать Шастуну более подходящий для пикника вид, но настроение от этого более подходящим не становится. Венок ложится на его голову со всей тяжестью нераскрытых дел, назойливо царапая кожу стеблями. — Так мы, собственно, и оказались тут, — подводит итог Арсений, отряхивая ноги от осыпавшейся листвы. — В точке, где у нас есть девять пропавших женщин и ноль зацепок. — Ну и? — тянет Антон, потихоньку начинающий раздражаться, что ему пока что пересказывают информацию, которой он и так владеет. — Или, — подмигивает Арсений, — мы находились в этой точке, пока я не заметил одну интересную закономерность, и твоя книжечка, — он барабанит ногтями по обложке тома, — помогла мне её подтвердить. Видишь ли, одно занятное качество объединяет всех пропавших — все они были людьми. Антон поднимает брови так сильно, что лоб мгновенно начинает болеть: — И всё?! Это и есть его великое открытие? Та самая секретная информация, ради которой Антон рисковал головой? То, что похищенные были людьми, а не канарейками, гарпиями или низкорастущими кустарниками? — Нет, ты не понял, — вкрадчиво понижает тон Арсений. — Этот факт мог бы ничего не значить, имей мы на руках три или даже пять похищенных девушек. Но девять? Тебе это может казаться естественным, но я же знаю, как обстоят дела на самом деле, да? Не все нелюди зарегистрированы и не все знают, что в их родословной есть анар. Если бы все эти похищения были случайными, строились только на представившейся возможности, одна-две девушки точно оказались бы анар, а ещё двое-трое имели бы оборотня в прадедах или бабку-русалку. Но нет. Я проверил всеми доступными мне способами, и все пропавшие девушки — люди на сто процентов. Чувствуешь, да? Уже попахивает странновато. Антон вынужден признать, что то, что минуту назад казалось ему очевидным, сейчас действительно начинает выглядеть загадочно. — Думаешь, похититель может определять это? Арсений кивает: — Либо он использует такие же амулеты, как вы, либо у него есть… мм… чутьё на такие вещи. Я тут всё размышлял на досуге, ну, кто это может быть? Кто может похищать специально человеческих девушек? И пришёл в результате к двум возможным вариантам. — Так-так? — Антон наклоняется ближе. — Либо это, — палец Арсения упирается в одну из яблочных долек, лежащих перед ним на салфетке, — человек, который убеждён в превосходстве человеческой расы и собирает себе гарем из женщин детородного возраста, чтобы… ну… осчастливить их даром своего семени, скажем так. Это мерзкая теория, но по крайней мере, она позволяет допустить, что они живы… — Либо? — торопит его Антон. — Либо наоборот, — вздыхает Арсений. — Наш злоумышленник — это анар, который решил отомстить людям. Или его план не имеет ничего общего с местью, но он принципиально не хочет вредить сородичам. Антон вздыхает. Даже если эти теории прямо противоположны, хорошо иметь хоть какие-то варианты, позволяющие продвинуться в расследовании. Вопрос только в том, что Арсений собирается теперь с этой информацией делать — расследовать самостоятельно? — Теперь ты понимаешь, почему я не побежал со своими догадками к страже? — вздыхает Арсений. — Они бы сразу ухватились за второй вариант, и пошли бы репрессии против всех нелюдей и подозреваемых в пособничестве. — Ну прям уж репрессии! — фыркает Антон. — Ну да, были бы неудобства, проверки всякие, но законопослушным нелюдям-то бояться нечего. Арсений молчит, хмуро всматривается в лицо собеседника и качает головой: — Ты неплохой человек, Антон. Но даже у тебя мозги промыты пропагандой Влада. Мы живём в самом вольном из вольных городов, да? Разговор внезапно сворачивает в какое-то политическое русло, и Шастун удивлённо хлопает глазами, потому что в его окружении ругающих власть принято считать недалёкими дураками. — А что не так-то? — возмущается Антон. — Его Величество Влад I получил в свои руки разрушенный безалаберностью предшественников город и за двадцать лет поднял его на ноги! — Расскажи это тем, кто висит на площади у ратуши, — горько усмехается Арсений. — Ты и я живём в очень разных реальностях. Повисает неловкое молчание, и Антон им пользуется, чтобы запихнуть в рот один из аппетитно выглядящих пирожков, но выплёвывает его после первого же укуса. — Если ты хотел оскорбить меня, у тебя не получилось, потому что это пекла моя соседка, — ехидно замечает Арсений. — Нет, тут рис! — отплёвывается Антон. — Мне нельзя рис! Ничего личного. Он осторожно пристраивает надкушенный пирожок обратно на салфетку, как будто его кто-то собирается доедать, и берёт вместо него дольку яблока. Жевание позволяет занять себя чем-то, но не сильно сглаживает неловкость молчания. Они действительно живут в двух совершенно разных мирах, и проблемы друг друга им не понять. Арсений небось считает Антона зажравшимся придурком, который готов целовать задницу нынешней власти, потому что работает на неё. А сам Шастун всё не может отделаться от впечатления, что Арсений — опасный и скрытный интриган, только притворяющийся сердобольным гражданином. — Знаешь, — вдруг выдыхает Антон, дожёвывая яблоко. — Я никогда не думал, что обнаружу себя в какой-то момент с кем-то из нелюдей. Привык думать, что вы в основном чудовища — что неразумные, дикие, повинующиеся инстинктам, что разумные, опасные, неблагонадёжные лжецы. — Странно было бы, если бы у тебя были другие взгляды, — усмехается Арсений. — Ты же Охотник, в конце концов. — Не-е, это ещё до Ордена так получилось, — мотает головой Антон, выковыривая косточки из зубов. — У меня отца чудовища убили, когда я мелкий был. Потому в Орден и пошёл. Защищать чужих отцов. Арсений в ответ только поджимает губы и опускает взгляд, по его лицу видно, что внутри него борются противоречивые эмоции. — Ну давай, — усмехается Антон. — Скажи, что вы не все такие. — Но мы и правда не все такие, — пожимает плечами его собеседник. — Большинство из нас никому не причиняло вреда, так же, как и люди. Ты разве не встречал сирот, чьих отцов убили бы люди? Значит ли это, что все люди — убийцы по своей натуре? Ауч. — Нет… Конечно… — тянет Антон, чувствуя, что попал в какую-то логическую ловушку. — Но ведь чисто статистически преступников среди нелюдей больше, это у вас в крови… Арсений закатывает глаза так сильно, что они, кажется, рискуют укатиться внутрь черепной коробки: — Возьми группу людей, запрети им селиться внутри городских стен, занимать высокие должности, открывать своё дело, контролируй их перемещение и размножение, вынуждай отчитываться о каждом шаге… и посмотрим, сколько из них выберут уйти в подполье. Иногда, знаешь, думается, раз уж от этой репутации не избавиться, можно хотя бы ей соответствовать и поднять немного деньжат. Обычные отговорки, сколько раз Антон их слышал. Запрет жить внутри городских стен давно снят, хоть многие из зарегистрированных нелюдей и предпочитают не покидать облюбованный район Млаштины. Пускаться во все тяжкие только потому, что мир к тебе несправедлив — решение слабака. Антон тоже не родился с золотой ложкой во рту, но вот нашёл же социальный лифт, который сделал из него уважаемого члена общества. Но вслух он это не говорит — если они с этим Арсением собираются ещё как-то вместе распутывать это запутанное дело, в их же интересах не лезть на рожон и постараться понять друг друга. — Говоришь, много вас? — тихо интересуется Шастун и барабанит пальцами по обложке книги. — Больше, чем тут? Арсений неопределённо качает головой, но затем всё же кивает утвердительно: — Регистрируются только те, кто не может скрывать своё происхождение, или те, кто спалился. Кентавры, некоторые оборотни там… Но те, кто может притвориться — притворяются. Скрываются всю жизнь. Боятся. — Мне кажется, ты сгущаешь краски, — признаётся Антон. У него, конечно, друзей среди нелюдей нет, но не может же быть так, что огромный пласт населения Иессариона страдает от притеснения и ничего не делает, чтобы исправить ситуацию? — Ты женат? — внезапно переводит тему Арсений. От самого вопроса Антон теряется, но ответ на него заготовлен давно: — У меня есть невеста, у нас с ней всё хорошо. Арсений кивает, словно какого-то такого ответа и ждал: — Ну смотри, если бы оказалось, что твоя невеста всё это время была, я не знаю, сиреной, ты бы всё ещё женился на ней? Хороший вопрос. Антон и на Ире-человеке пока не женился, Ира-сирена бы ситуацию сильно усложнила. — Нет, но… — Антон задумчиво чешет подбородок, — не потому, что она из нелюдей, а из-за того, что врала мне пять лет. — Даже если она твоя суженая? — приподнимает брови Арсений. Антон в ответ только морщится и закидывает в рот ещё одну дольку яблока. — Ой, да не верю я в эти сказки про суженых. Про связь там какую-то особенную… это всё для детей придумали. Арсений не может сдержать ехидную ухмылку: — Интересный ответ для человека, который вот-вот собирается жениться. — Ну не прям «вот-вот»… — ворчит Антон. — А ты-то сам нашёл свою суженую? По лицу Арсения пробегает какая-то сложная эмоция, которую Шастун расшифровать пока не может. Попов слегка сдвигает брови к переносице и тихо отвечает: — У меня там… чуть посложнее ситуация. Но я тебя уверяю, если бы я встретил того, кто мне уготован судьбой, мне было бы всё равно, анар это или человек. Всё равно ему, ишь! Разве это плохо, хотеть, чтобы у вас с женой были одинаковые ценности, одинаковое детство? Кто их знает, этих нелюдей, как их воспитывают и что им внушают. Арсению, вон, кто-то внушил недоверие к власти, хотя у Антона вот проблем с властью никогда не было. Зачем ей не доверять, если город явно процветает и жители счастливы? Войн нет, нищих мало, стража и Орден поддерживают порядок — разве это не лучший город, который можно себе представить? Самый вольный из вольных городов. — Ладно, мы отвлеклись от темы. С похищениями — что дальше? — мрачно уточняет Антон, гладя кончиками пальцев жёсткую кожу книги. — Что, я теперь у нас главный следователь? — усмехается Арсений. Но Шастун мотает головой: — Ну потому что, если бы решение было за мной, я бы сразу отсюда пошёл к своему капитану и всё ему рассказал. Но я так понимаю, такой сценарий тебя не устроит? Река плещется, листва шумит, яблоко во рту у Антона хрустит. Идеальный пикник, если бы не нужно было на нём принимать решения, от которых может зависеть чья-то жизнь. — Я не могу тебя остановить, если ты решишь поделиться этой теорией с Орденом, — вздыхает Арсений после короткой паузы. — Но я могу тебя, наверное… попросить? этого не делать. Мне почему-то показалось, вот знаешь, что из всех вас ты можешь понять, если тебе объяснить. — Понять что? — Каково это, быть другим. Скрываться всю жизнь. Терпеть несправедливое к себе отношение только потому, что кому-то не нравится, что ты таким родился. И если ты поймёшь это, то ты поймёшь и почему я не могу просто пойти и всё рассказать страже. Антон, я хотел бы тебе дать чёткий ответ, что делать дальше, но правда в том, что я не знаю. Я не знаю, что делать дальше, чтобы не сделать хуже. Эти слова окатывают Шастуна волной сожаления. В его жизни раньше таких дилемм не было, всё шло чётко по плану, он соблюдал правила и был уверен, что делает как лучше. Но стоило свернуть с проторенной дорожки, и вот он здесь: копает свою метафорическую яму в непонятно каком месте всё глубже и глубже в надежде… что? докопаться до истины? — Мы могли бы… потратить сегодняшний день, чтобы опросить некоторых нелюд… то есть, анар. Наверняка среди них… то есть, вас есть те, кто более лоялен к органам правопорядка и может рассказать, что… чего? Что ты на меня так смотришь? — Сегодняшний день? — фыркает Арсений. — Ты думаешь, у меня под тебя весь день зарезервирован? Антон закатывает глаза: — Ах простите, ваше занятейшество! Не хотел помешать вам сидеть на деревьях, учить охотничьи световые сигналы и варить смазку! Арсений в ответ одаривает его настолько красноречивым взглядом, что без слов становится ясно, что он думает о своём новом напарнике по расследованию: — Ты так себе мой день представляешь? Вообще-то, у меня работа есть, и не одна. У меня спектакль вечером, а потом на ночном рынке ещё стоять. — О как, — хмыкает Антон. — Ну не всем же за казённые деньги штаны просиживать, — щурится в ответ Арсений. — Чё это я просиживаю? — Антон возмущённо выпрямляется, стряхивая с себя остатки расслабленной позы. — Мы много чего делаем! Мы это… патрулируем и дежурим, и на сообщения о беспорядках реагируем, и ещё… — О, поверь мне, я прекрасно осведомлён о том, что вы делаете, — внезапно низким и вкрадчивым голосом отвечает Арсений, и после этого комментария наступает напряжённая пауза. Они начинают собираться, не сговариваясь: Антон притягивает к себе увесистый том со списком нелюдей, словно боясь, что иначе важный документ ему не вернут, пока Арсений сгружает оставшиеся несъеденными пирожки обратно в корзину. Назад к прачечной они идут в гнетущей тишине, пока у перекрёстка Арсений не вздыхает: — Ну. Пока так. Если возникнут какие-то идеи или появится новая информация, ты знаешь, где я живу. Антону остаётся только хмуро кивнуть и затем долго наблюдать, как колышутся широкие поля соломенной шляпы, пока фигурка удаляющегося Арсения становится всё меньше и меньше. §§§ Пытающийся казаться максимально неподозрительным Антон выглядит максимально подозрительно, когда прячет под мышкой здоровенный том, возвращаясь в штаб. Он прокручивает в голове всевозможные отговорки на случай, если его поймают, но, кажется, никому нет дела до того, что он пытается пронести внутрь какую-то книженцию. Оправившийся от ангины архивариус находится на своём месте, и Шастун принимает решение вести себя как ни в чём не бывало — уверенно проходит в архив, здоровается, протягивает книгу. — Я тут одалживал на пару дней. На удивление тактика работает — никто не интересуется, как это он так одолжил список из закрытого ящика и зачем ему вообще понадобилось выносить его из штаба. Поэтому, разобравшись с этой проблемой, Антон остаётся наедине со следующей — обещанным Ире свиданием. Кто его вообще тянул за язык? Почему нужно было что-то обещать? Теперь вот сиди выдумывай, как её развлечь и почему нельзя было сделать это утром, а обязательно нужно вечером. Ира и правда находится у себя дома, хмуро отматывает нитки для гобелена и не смотрит, когда Антон появляется на пороге. — А ты не хочешь, ну… пьесу сходить посмотреть? — неуверенно тянет Шастун. Ира поднимает на него удивлённый взгляд от своего рукоделия: — Ого, чего это ты? — Не хочешь, да? — расстраивается Антон. — Хочу, конечно, просто не думала, что ты театром интересуешься, — торопливо отвечает Ира, словно боясь, что он передумает. — Ну я подумал…надо же расширять кругозор, да? Да, именно так, всё во имя расширения кругозора и вовсе не для того, чтобы пошпионить за одной интересной личностью. Кому вообще придёт в голову тащить свою невесту на свидание в театр, где играет какой-то подозрительный тип, чтобы за ним понаблюдать? Точно не Антону. Он Иру ведёт на свидание в театр потому, что ей такое нравится, а он хочет, чтобы она была счастлива. Вот и вся причина. Ира действительно радуется и даже платье надевает зелёное с вышивкой, которое обычно бережёт для особых случаев. Они идут под руку по широким мощёным улицам, красивые, и молодые, и влюблённые. Всё так, как должно быть, и Антон знает, что должен быть счастлив. Только почему-то маленький червячок тревоги ест его изнутри, как будто что-то уже изменилось и мир больше не будет прежним, только Антон пока этого не знает. Театр занимает нишу между трактиром и Соборным садом, а чтобы сборище лавок не казалось стихийным, над сценой и зрителями натянут шатёр, защищающий от непогоды. Покупая билеты, Шастун осознаёт, что прогадал, назвав сегодняшнее мероприятие пьесой, афиши и зазывальщики трубят о том, что сегодня на сцене шоу импровизаций — у таких мероприятий сценария нет. Антон с трудом себе представляет, как из этого может выйти что-то серьёзное и оказывается прав — перед ним на сцене разворачивается какая-то нелепая история про коней, только коней играют люди. Арсений тоже здесь. Шастун почему-то ждал, что тот изменит свою внешность для роли, но никаких спецэффектов нет — ни костюмов, ни реквизита. Всё исключительно воображаемое. Как-то это странно, но зрители, вроде, довольны, и Ира тоже смеётся и совсем не обращает внимания на то, что Антон не сводит взгляда с одного из актёров. Чего он ждал? Что Арсений использует свои способности, чтобы перевоплотиться на сцене? Что станет очевидно, кто из коллег может быть его подельниками? Что он оговорится на сцене, случайно выдав местоположение похищенных девушек? Это же нелепо. Может, он просто хотел… увидеть Арсения с новой стороны? С той, которую ему ещё не показывали. Узнать, как он ведёт себя с другими, как выглядит, когда сосредоточенно обдумывает следующий поворот сюжета, как отзывается на реакцию зрителей на свои же шутки и реплики. Просто… узнать его лучше? Так, например, Антон узнаёт, что у Арсения есть свои поклонники, преимущественно — поклонницы. Они окружают его после спектакля, и каждая норовит сунуть в руки букет цветов. Ира тоже порывается подойти к сцене, чтобы поблагодарить актёров, но Антон останавливает её, пугаясь одной мысли, что Арсений его тут увидит. Из-за этого они торопливо покидают театр, и по лицу Иры можно понять, что она обеспокоена таким несоответствием настроения обстановке. Она явно рассчитывала на романтическую прогулку после представления, а вместо этого Антон торопливо тащит её за руку до дома, где смазанно целует в щёку и предпочитает ретироваться, пока не испортил Ире вечер ещё сильнее своим странным поведением. Ему-то оно как раз странным не кажется — Антон же знает, что он часть опасного расследования. Но со стороны он, должно быть, кажется каким-то дерганым невротиком или ещё хуже, мудаком, которому на Иру плевать. Ему, конечно, не плевать, просто он жалеет, что втянул её в это всё, пусть даже пока по касательной. Поэтому Шастун решает на сегодня любимую оставить в покое и безопасности. Он сам уже было направляется к штабу, когда его простреливает внезапным озарением: если он хотел подсмотреть за Арсением настоящим, он выбрал не то мероприятие. Почему-то из двух упомянутых работ он зацепился за театр, в то время как шансы узнать, какими тёмными делишками промышляет его новый знакомый, были куда выше там, куда он отправится позже. На ночном рынке.