Крючок

Антон так ждёт равноденствия, что уверен: дни будут тянуться медленно, как смола, так бывает всегда, когда ты чего-то хочешь слишком сильно. Но он ошибается — за тренировками, патрулями и проверками недели пролетают незаметно. Всё как будто по-прежнему, но вместе с тем, всё как-то неуловимо меняется. Шастун себя ловит на том, что подолгу всматривается в пробегающих под столом мышей или уличных котов, надеясь разглядеть у них голубые глаза. Ему не нужно встречаться с Арсением, если у того нет новой информации или идей, но почему-то хочется, чтобы очередная галка оказалась не просто галкой. Просто так. Иррационально. Почему-то кажется, что Арсений может появиться в любой момент и запустить один из своих хитроумно закрученных планов, где Антону придётся гоняться за огнями в лесу, расшифровывать послания в немногословных письмах и, возможно, даже шантажировать епископа. Но ничего из этого не происходит, даже когда день весеннего равноденствия наступает. Антон лениво закуривает, кидая взгляды по сторонам, но на вечерних улицах почти пусто: большая часть жителей уже разошлась по домам и готовится ко сну. — Шастун! Пойдём со мной, есть задание для тебя. Антон вздрагивает, поднимая взгляд от портсигара, и замирает, когда понимает, что с ним говорит невесть откуда появившийся Стас. У Стаса на плече висит сумка с чем-то тяжёлым, а ещё у Стаса светлые глаза: серо-голубые, а не карие, как обычно. Заболел, что ли? — А как же дежурство? Мне Серёжу одного оставить? — уточняет Шастун, оглядываясь на не менее смущённого Гороха за спиной. — Он справится, — отмахивается Стас и хмурится. — Пойдём, по пути расскажу. Антон послушно трогается с места и идёт следом, чувствуя, как в горле тяжело оседает ком тревоги. Как только они отходят достаточно далеко, чтобы убедиться, что их никто не слышит, он дёргает Стаса за руку и шипит: — Это была очень плохая идея, делать так при свидетелях. Что, если Горох потом начнёт спрашивать у Стаса, что это было? Лже-Шеминов кидает на него усталый и слегка раздражённый взгляд через плечо: — А что бы ты предпочёл? Снова отправиться проверять загадочные огни на болотах? — Ну не знаю, — пожимает плечами Антон. — Можно было заранее предупредить, записку передать, договориться… Арсений морщит свой непривычно большой нос: — Не хотел рисковать лишний раз. Всё больше людей видят нас вместе, начинают возникать вопросы. Даже когда я — не я. У Антона тоже возникают вопросы, причём не переставая, с самого момента, как Арсений появился в его жизни. Он, конечно, послушно переставляет ноги, следуя за Арсением по мощёной улице в сторону ворот, но молчать при этом не собирается: — Посмотрите на него, рисковать он не хотел! А ничего, что я в мундире? Сам же говорил, что тебе голову откусят, если узнают, что ты Охотника притащил! Но Арсений не выглядит обеспокоенным. — Всё под контролем, — он хлопает рукой по увесистой сумке на бедре. Антон сам не замечает, как перед ними вырастают Южные ворота, и стражники, встрепенувшись, салютуют командиру Ордена. Арсений-Стас в ответ коротко кивает и прикладывает палец к губам, словно намекая, что об этой встрече распространяться не стоит. Охрана с энтузиазмом кивает — конечно, само собой, рот на замок. Ишь, вот это влияние. Антон про себя отмечает, что за воротами Арсений не сворачивает на дорогу, которая привела бы к его дому, а значит, заходить на чай с травками они не планируют. Вместо этого они уверенно направляются к кромке леса, и Антон борется с желанием снова начать задавать вопросы. Куда они идут? Как далеко это место? Как там себя вести? Кто там будет? Хочется завалить Арсения вопросами, но то ли облик капитана так действует, то ли волнение предвкушения — Антон идёт молча, вслушиваясь в хруст веток под ногами. Когда они заходят в лес достаточно далеко, чтобы за деревьями перестали мерцать огни Млаштины, Арсений оглядывается по сторонам и словно бы распрямляет плечи, на глазах теряя все остатки черт Стаса. Он довольно втягивает воздух полной грудью и бросает Антону: — Раздевайся. — Что, решил всё же воспользоваться предложением про мужелож… ай! — Шастун не успевает договорить, потому что его перебивает прилетевшая в лицо сумка с одеждой. — Да шучу я, шучу! Он прислоняет колено к ближайшему дереву, ставит сумку сверху и откидывает клапан, заглядывая внутрь. Понятно, что в мундире появляться на шабаше нельзя, но что мог подготовить для него Арсений? Костюм из театра? Лохмотья бедняка? Или, может, что-то из своей одежды? Они как раз почти одного роста. Внутри обнаруживается широкая рубашка, словно Арсений не смог оценить требуемый размер одежды на глаз и схватил что-то, что налезет на кого угодно. Помимо рубашки Антон извлекает из сумки тускло поблёскивающие в лунном свете узкие кожаные штаны и не может побороть рвущийся наружу тяжёлый вздох. — Чего ещё? — фыркает Арсений. — Да как это… блядь, как это натянуть вообще? Я никогда не ходил в таком. — В этом и смысл, — Арсений стучит пальцем по черепушке. — Нарядить тебя так, чтобы никто не заподозрил, что это можешь быть ты. Какая-то толика здравого смысла в этом есть, но это не останавливает Шастуна от того, чтобы ворчать себе под нос всё время, пока он стягивает с себя мундир и пытается переоблачиться в это нелепое тряпьё. Он почти просит Арсения отвернуться, но вспоминает, что сам не отворачивался, когда роли были распределены наоборот. Несмотря на это, Арсений деликатно делает вид, что чрезвычайно заинтересован в узорах на коре ближайшего дерева, и не поворачивается к Шастуну, пока кряхтение последнего не становится совсем беспомощным. — Тебе… ну, помочь? — предлагает он и не отводит взгляд от дерева, пока не слышит утвердительное мычание. Антону приходится усесться на влажную холодную кочку и покорно вытянуть ногу, чтобы позволить Арсению помочь с натягиванием непокорной штанины. — Знаешь, — задумчиво тянет Шастун, — если бы мне кто-то месяц назад сказал, что это будет частью расследования… — Если бы мне кто-то месяц назад сказал… — бурчит Арсений в ответ, но до конца так и не договаривает. — Давай вторую. Шаст! Ногу, говорю, давай вторую. Посреди леса нет зеркал, но Антон почему-то и без них чувствует, что выглядит в новой одежде как-то по-особенному. — Ну я хотя бы не совсем по-уебански выгляжу? — уточняет он, разглядывая широкие рукава с кружевными узорами. — Нормально ты выглядишь, — успокаивает его Арсений. — Хорошо даже. — Да? Я как-то странно себя ощущаю, — Антон трясёт рукавом. — Как будто я это не я. Арсений коротко улыбается и пожимает плечами: — Но это же то, что нам и нужно. Представь, что ты это не ты. Расслабься, забудь обо всём на вечер, как Антон не смог бы. Считай, знаешь… считай, что это мой подарок тебе. На день рождения. — У меня через месяц день рождения только, — зачем-то информирует его Антон, но сразу спохватывается, что, наверное, со стороны это звучит неблагодарно. — Нет, спасибо всё равно, конечно. Я просто думал, ну… мы идём в засаде сидеть, а не расслабляться? Арсений ставит руки на бёдра и качает головой с укором: — Сидеть в засаде — самый простой способ выдать себя. Нет, нам нужно прям знаешь, слиться с толпой, пить, танцевать, веселиться — и тогда мы не вызовем ни у кого подозрений. Я тебе говорю, план — во. Тут Антон, конечно, не спорит, но сам не знает, почему. То ли аргументы логичные, то ли хочется всё-таки пить, танцевать и веселиться, ни о чем не думая, хотя бы один вечер. Перед тем как убрать одежду, Антон достаёт кортик и пытается спрятать его под широкой рубашкой, но Арсений предупредительно качает головой: — Никакого оружия на шабаше. Это правило. — Твоё? Или местное? Арсений не отвечает, только поджимает губы, вздыхает и качает головой: — Верни на место, пожалуйста. Антон покорно прячет кортик в складки мундира, хоть всё внутри него и велит возмущаться. Ага, он-то будет без оружия на этом празднестве, в то время как остальные будут вооружены магией. Стоит кому-то раскусить Шастуна — он труп: своими хилыми искорками он не сможет полноценно противостоять могущественным ведьмам. Но эти мысли Антон всё же оставляет при себе, предпочитая возвращать оказанное ему Арсением доверие. Помимо одежды, в сумке оказываются две маски — искусно сделанные лиса и кот вырезаны из дерева и обиты изнутри мягким бархатом. Шастун даже предположить не может, кто их сделал — неужели Арсений сам постарался? Или всё же потратился и заказал у кого-то из умельцев? — А я кто? — интересуется Антон, протягивая руку за маской. — Кот, конечно, — отвечает Арсений и улыбается так по-лисьи, что спорить кажется нелепым. Сумку с мундиром они не просто прячут под камень, но и присыпают мхом — получается так естественно, что Антон не уверен, что найдёт свою одежду на обратном пути, но Арсений уверяет, что всё будет в порядке. — По твоему запаху найду, — уточняет он, и что-то внутри Антона отзывается странной волной тепла, как будто эта ремарка ни разу не жуткая, а какая-то даже… милая? А ещё Антон лишний раз радуется, что успел достать из кармана и взять с собой мешочек с ароматными травами на случай, если Арсений не единственный анар, способный опознать его с помощью обоняния. Вряд ли саше полностью замаскирует запах Шастуна, но немного сбить с толку поможет. Они углубляются в лес, и с каждой минутой Антон всё больше чувствует, как под ногами опасно прогибаются мшистые кочки. Не хотелось бы завязнуть в болоте, так и не дойдя до места назначения. Арсений, вроде, знает, куда идёт, но Антону кажется, что он не поспевает. Он то и дело спотыкается, оступается, отстаёт, и Попову приходится перехватить его за руку, чтобы убедиться, что Антон по пути не укатится куда-нибудь с пригорка и не провалится в расселину. В прохладном и влажном воздухе болот рука Арсения кажется обжигающе горячей, и тепло от неё как будто перетекает в ладонь Антона, поднимается выше, оседает греющим огоньком где-то в груди. Сложно представить себе более неуместную ситуацию: Антон, оставив пост, переодевшись в чужую странную одежду, идёт ночью через лес на шабаш нелюдей… Почему тогда в груди так сладко колотится предвкушение чего-то хорошего? И почему происходящее ощущается так… правильно? Шастун первое время искренне пытается запоминать дорогу и прикидывать, куда они идут, но быстро оставляет эти попытки, поняв, что в ночном лесу каждое дерево похоже на предыдущее. Достаточно того, что Арсений, кажется, уверен в том, куда им надо идти, а Антон уверен в Арсении. Минут через двадцать уверенного марша по кочкам Антон понимает, что где-то вдалеке слышит музыку. — Маску надевай, — даёт отмашку Арсений и сам ныряет лицом в маску лисы. Шастун послушно прикладывает свою маску к лицу и выпускает руку Арсения, чтобы завязать крепящие ленты у затылка. Мир теперь обретает форму двух продолговатых отверстий, и Антон невольно останавливается, вертя головой и пытаясь привыкнуть к новому углу обзора. А когда хочет снова сделать шаг вперёд, понимает, что не может поднять ногу, словно она вросла в землю. — Давай, давай сюда, — Арсений снова перехватывает его ладонь и крепко сжимает в своей. — Эта область зачарована от харийн, ты один не пройдёшь. Ощущение странное — Антон как будто чувствует сопротивление ветра, но самого ветра нет, просто сложно идти. И всё же, когда Арсений снова берёт его за руку, его тянет вперёд какая-то неумолимая сила, словно он козлик на верёвочке, которого хозяин ведёт на пастбище. Музыка становится всё громче, к ней примешиваются голоса и смех, и вскоре Антон может различить уже отдельные огни, а не только целое огромное пятно света между деревьями. — Это оно? Арсений кивает и ускоряет темп. Он начинал уже казаться уставшим, а тут приободряется и словно получает второе дыхание, и Шастуну приходится за ним поспевать. Когда они подходят ближе, становится очевидно, что у пятна света какие-то неестественно чёткие границы, словно очерченные невидимым шатром. Арсений сжимает руку Антона покрепче, и оба они ныряют под этот незримый купол, оказываясь в зоне света. Сопротивление безветренного ветра мгновенно пропадает, и Антон только сейчас осознает, какое сильное давление пыталось развернуть его обратно. Но сейчас — сейчас его нет. Здесь, кажется, даже погода другая: вместо влажной мартовской прохлады, кусающей руки, их гладит почти по-летнему прогретый воздух. Звуки тоже меняются, становятся чище и резче, как будто Антон только что вынырнул из-под толщи воды. Он щурится от обилия источников света после тьмы леса и пытается оглядеться вокруг так, чтобы не выглядеть ошарашенным. Получается с трудом, потому что такого Антону видеть ещё не доводилось. На широкой поляне посреди деревьев такой высоты, что, кажется, они макушками царапают небо, раскинулись пёстрые шатры, украшенные флагами и гирляндами. Их столько, что, кажется, земли им мало — и шатры поднимаются в воздух, облюбовав ветки деревьев, окружающих поляну. Антон всё пытается понять, как это возможно, и наконец может разглядеть, что ветви замысловато сплетаются в лестницы и террасы, позволяя всем желающим подняться так высоко от земли, что голова всенепременно закружится. Шастун слышал о таком только в сказках — мол, задолго до Иессариона в здешних лесах был тайный город дриад, что строили дома на деревьях, но… Это разве не легенды? Нет, кажется, не легенды. Кажется, он сейчас здесь, на месте разрушенного людьми поселения, рассматривает пёстрые фонари и вслушивается в гул десятков, сотен голосов. Люди (люди?) везде — лежат на земле, танцуют у костров, сидят на ветках. Вглядевшись в толпу, Шастун осознаёт, что правило про маски, должно быть, распространяется только на тех, кто принёс с собой на шабаш своё человеческое лицо. Потому что он не видит масок на заливающихся лающим смехом волколаках в соседнем шатре, не видит маски на прошмыгнувшем мимо получеловеке-полукрысе, не видит маски на огромной горящей золотым огнём птице, пристроившейся на ветке на другом конце поляны… Сердце колотится изнутри о грудину, пока в голове пробегают цепочкой все уроки Стаса. Видишь чудовище — атакуй. Видишь чудовище — зови подмогу. Видишь чудовище — доставай ракетницу и жми на спусковой крючок. Но Антон не видит чудовищ: волколаки о чём-то мирно болтают и не пожирают младенцев, человек-крыса с довольным урчанием вгрызается в хрустящую вертуту, мавки танцуют и хохочут. Нет никаких жертвоприношений, кровавых ритуалов и заговоров о том, как насолить харийн. Они просто… живут. Антон вынужден перестать оглядываться по сторонам, когда, словно из ниоткуда, перед ними с Арсением появляются две девушки в масках из переплетающихся веток. Одна из них снимает с предплечья венок, чтобы водрузить его на голову Антона, и тому приходится согнуться почти вдвое, чтобы она дотянулась. Вторая девушка протягивает гостям поднос со стопками, и Арсений безапелляционно приказывает: — Пей! Антон стопку берёт и подносит к лицу, забыв, что маска не даст по запаху понять, что ему предлагают. — Это палинка? — предполагает Антон. — Ага-ага, — Арсений отмахивается и сам выпивает залпом, немного сдвинув маску вверх. Пожав плечами, Шастун повторяет движение и тут же вздрагивает. Никакая это не палинка! Вместо мягкого фруктового аромата в нос бьёт запах трав, а горло обжигает, словно Антон проглотил острый перец целиком. Арсений подхватывает его под локоть очень вовремя — загадочный напиток бьёт в голову почти мгновенно. Обжигающий ком в горле растекается по телу приятным теплом, а думать становится немного тяжелее, чем обычно. — Отвратительно, — хрипит Антон, наблюдая за тем, как хихикают удаляющиеся девушки. — Где взять ещё? Арсений скользит пальцами по его локтю ниже, опускаясь на предплечье — не хватает, но указывает следовать за собой. — Кто там собирался в засаде сидеть и расследование расследовать? — негромко усмехается он, направляясь к противоположному краю поляны. — Кто там говорил мне расслабиться и получать удовольствие? — парирует Антон. Арсений идёт впереди, поэтому улыбку на его лице видно только по приподнявшимся и округлившимся щекам. — Я так говорил? — Я так услышал, — пожимает плечами Шастун. — И намерен во всём тебя слушаться сегодня. Возможно, даже буду петь песни. Внутри действительно бурлит какое-то странное веселье, и Антон начинает подозревать, что в приветственной стопке была не просто неизвестная ему крепкая настойка, а что-то, что он бы в другой ситуации пить отказался. Но это трезвый Антон отказался бы, его сейчас здесь нет. На смену заступил уже слегка нетрезвый Антон, которому искренне хочется вклиниться в хоровод мавок и танцевать, и хохотать вместе с ними. Но он держит себя в руках, делает под маской серьёзное лицо и следует за Арсением, украдкой рассматривая по пути веселящуюся толпу. Они ныряют в один из шатров, и Антон понятия не имеет, откуда его спутник знает, кого искать, если здесь все в масках, но Арсений каким-то чудом выдёргивает из толпы одну из девушек, похожую на тех, кто их приветствовал: её маска тоже сплетена из тонких веток, а по коже струятся небольшие побеги с молодой зелёной листвой. Дриада! Настоящая дриада! Арсений обменивается с ней парой слов, которые тонут в гомоне толпы, пока Антон стоит рядом и морщит лоб, пытаясь понять, почему девушка кажется ему знакомой. Есть что-то в её осанке, её по-детски огромных глазах и виднеющихся из-под короткой маски пухлых губах… — …спасибо, Окс! — чуть повышает голос Арсений и сдвигает маску, чтобы благодарно клюнуть девушку в щёку. Шастун растерянно хлопает глазами, пытаясь поспеть за собственными мыслями. Так значит, никакая Оксана не ведьма, а одна из хранительниц леса? Они разве не вымерли ещё несколько сотен лет назад? Или, выходит, научились скрываться и смешиваться с теми, кто пытался их истребить? Пока Арсений отвлекается на других гостей, Оксана, видимо, без труда узнаёт в его спутнике того, кто спас её от виселицы. — Эй! — она протягивает руку и дёргает Антона за рукав. — Я тебе должна за прошлый раз! Антона это почему-то пугает, и он трясёт головой, перекрикивая толпу: — Не! Ничего не надо, спасибо! Всё хорошо! Кажется, его слова звучат неубедительно, потому что Оксана продолжает: — Ты саше уже отдал половинке своей? — Руки не дошли, — мямлит Антон, боясь признаться, что ему и в голову не пришло подарить саше Ире. — Отлично, — улыбается Оксана, вынимая из уха одну из серёжек с маленьким еле светящимся кристаллом. — Вот, докинь туда, в травы, будет тебе счастье. Она вкладывает серёжку в ладонь Антона, пока тот придумывает, как бы повежливее отказаться. — Э-эм… Мне… не надо, мне не нужны никакие привороты, или что там она делает… — бубнит он не слишком уверенно. — Никаких приворотов! — смеётся Оксана. — Это яринит, смола священного дерева, он подталкивает людей к верным решениям. К тому, что ты бы и так сделал, но решимости не хватало! Прежде чем Шастун успевает придумать отмазку, чтобы не брать кристалл, Оксана загибает его пальцы и исчезает в галдящей толпе. Антону остаётся только убрать подарок внутрь болтающегося на поясе мешочка с травами, не стоять же с ним как идиот. Оглянувшись, он находит Арсения на другом конце шатра и растерянно машет рукой, привлекая к себе внимание. Арсений кивает своей собеседнице и быстро прощается с ней, возвращаясь к Шастуну. — Плохие новости, — картинно вздыхает он, — те, за кем я хотел понаблюдать, пока не здесь. Так что нам всё же придётся пить, танцевать и веселиться, пока они не явятся. — Ужасные новости, — соглашается Антон, кивая с максимально серьёзной миной. — И как мы только справимся? — Придётся очень хорошо постараться, — ухмыляется Арсений. На выходе из шатра они буквально налетают на того странного крысиного мужика, и, вместо того, чтобы извиниться или разозлиться, он почему-то кидается Арсению на шею. Антон растерянно делает шаг назад, наблюдая за тем, как мужчины радостно обнимаются и хлопают друг друга по спине. — Арс, дружище, прости, не смог ничего разузнать, — сокрушается крысолак, сжимая в розовых лапках ладони Арсения. — Да чего ты, Антох, всё в порядке, — мотает головой тот. — Не бери в голову. — Очень хотел бы вам помочь, честно! — тут он поворачивает голову на Шастуна, признавая его присутствие, но продолжает держать Арсения за руки. — Я бы хотел что-то сделать, информацию раздобыть, но ты же знаешь, у меня лап… руки связаны. — Да чего ты, Зохан, ты и так помог, — успокаивает его Арсений, видимо, разглядев в красных крысиных глазках блестящие слёзы. Смутно знакомое имя скребётся в череп Антона изнутри. Зохан — разве не так звали того белобрысого, с которым Арсений танцевал на рынке? Выходит, это он? Антон удивлён только одному — что не догадался раньше. Зохан с Арсением снова обнимаются, Антону это кажется неловким и затянутым, но, судя по коротким всхлипам, крысолаку это нужно. — Всё, всё, побегу, — он отстраняется и вытирает свой трогательный крысиный нос. — Зови, если что. Я всегда на связи, друг. Всегда на связи. Арсений кивает, а Шастун наблюдает, как крысиный хвост волочится по траве, когда новый знакомый трусит по поляне. — Какое чувственное… прочувствованное… чувствительное? местечко у вас тут, — чешет голову Антон, озадаченно глядя тёзке вслед. — Посмотрел бы я на тебя, как бы ты расчувствовался, если бы мог быть собой всего одну ночь в году, — пожимает плечами Арсений. — Зохан в этой форме всегда немного не в себе. В прошлый раз настаивал, чтобы мы с ним менялись усами — я так и не понял, что он имел в виду. По-моему, просто хотел найти предлог целоваться. Антон удерживается от едкого комментария по поводу последней фразы, который почему-то рвётся наружу. Он что, ревнует? Кого, Арсения? И к кому, к какой-то крысе? Да ну, это несерьёзно. Никого Антон не ревнует. Просто… просто отмечает для себя, что у этих двоих явно что-то было, чтобы потом, если будут какие-то сомнения, держать это в уме. Блин, да какие сомнения? О чём он вообще? Ну ревнует и ревнует, что здесь такого. Зачем отпираться? Перед самим собой-то можно не отпираться. Арсений появился из ниоткуда и прочно, словно клин, вбил себя в жизнь Антона — глупо это отрицать, глупо уверять себя, что расстояние между ними не сокращается стремительно, что к Арсению не тянет с чудовищной силой, что его не хочется впечатлить, заставить себе доверять, заставить себя слушать… И почему этот человек производит такой эффект на Антона? Или это на всех распространяется? Голос Арсения вырывает Шастуна из потока собственных мыслей: — Так, что мы там собирались делать? Пить и танцевать? Буквально в соседнем шатре обнаруживаются бочонки с пивом, и Антон этому рад несказанно — подозрительным настойкам он не доверяет, а вот с родным бревичским светлым готов в обнимку провести хоть весь вечер. Довольно мыча в кружку, Антон выпивает первую порцию почти залпом и просит налить ещё. Пока кружку наполняют заново, он оборачивается и находит взглядом Арсения. Тот стоит у входа в шатёр и разговаривает с какой-то незнакомой Антону девочкой. Она краснеет, смущается и протягивает Арсению букетик подснежников, а тот взамен вытаскивает из кармана какую-то ленточку и отдаёт девочке. Поблагодарив его, она убегает. Антон дожидается своё пиво и вместе с кружкой выходит из шатра, кивает на удаляющуюся спину девочки: — А это чего было? — Традиция, — пожимает плечами Арсений. — Вон дерево, видишь? На него нужно повязать ленточку и загадать желание. — А ленточки ты, что ли, раздаёшь? — удивляется Антон, прихлёбывая из кружки. — Не, ленточку просишь у того, кто тебе нравится, в обмен на какой-то подарок, — Арсений приподнимает букетик подснежников повыше, словно показывая, что девочка ленточку заработала честно. — А что, сбываются желания-то? — интересуется Антон, разглядывая пестреющее лентами дерево вдалеке. — Да, вроде. — Я тогда тоже ленточку хочу, — решает Антон, вытирая усы от пивной пены. — Ты мне нравишься, давай ленточку. — Вот козёл, — с улыбкой щурится Арсений. — Давай ленточку ему… Давай подарок сначала, а то, ишь, мало того, что на день рождения мне ничего не подарил, ещё и ленточку бесплатно хочет. — А, ой. А у тебя день рождения? — теряется Антон, опуская кружку. — Блин. Да у меня нет ничего. А, а, стой, подожди! Он впихивает кружку в руки Арсения, предварительно уточняя, что это не подарок и её просто нужно подержать, и принимается отвязывать от штанов мешочек с травами. — Во-во, это саше! Чтобы одежда в шкафу приятно пахла! Ирис с этим… что там… розмарином? Арсений с подозрением нюхает мешочек и подсказывает: — Базилик тут. — А, да-да-да. Базилик. Можно… можно ленточку теперь? Арсений картинно закатывает глаза, но суёт руку в карман и достаёт оттуда короткую белую ленту: — Иди вяжи. Я подержу твоё пиво пока. Антон направляется к дереву, раздумывая о том, что бы ему загадать. На мелочи размениваться не хочется, а на крупные желания у дерева, наверное, не хватит сил. Можно было бы загадать найти похитителей или избежать виселицы, но не хочется загадывать желания, исполнения которых Антон может добиться своими силами. Он ещё раз оглядывается на Арсения, смотрит, как тот перекатывается с пятки на носок, осторожно придерживая кружку с пивом. На то, как порывы тёплого ветра задирают его воротник. На то, как свет костра танцует в его волосах. И повязывает свою ленточку на одну из веток. На обратном пути Антон надеется, что Арсений не спросит, что он загадал, а ещё надеется допить своё пиво, пока оно не успело нагреться. Надеется на последнее он совершенно зря, потому что эту кружку Арсений ему допить не даёт — дёргает за руку и тянет за собой танцевать в какой-то огромный хоровод. У Антона ноги путаются, он не знает движений и краснеет, теряется, пытается повторять за соседями. Слева от него какой-то сатир, его козлиные ноги выгибаются в таких местах, что Антону повторить просто не дано. А справа Арсений, и он танцует так ловко и грациозно, что, кажется, у Шастуна куда больше шансов сломать себе коленки и повторить за сатиром. Напряжение длится всего одну песню — уже ко второй Антону всё равно, он кружится, смеётся, хлопает в ладоши невпопад, наступает Арсению на ноги и снова смеётся. Он не чувствует вокруг ни капли враждебности — не знает тут никого, а ощущение такое, будто вокруг семья. Его принимают, подхватывают, подсказывают, поддерживают. Смеются вместе с ним, и Антон почему-то уверен, что плакать тоже будут вместе, если нужно будет, и он готов плакать со всеми тоже. Он никогда такого единения не чувствовал на праздниках дома. Может, виновата та странная настойка, или атмосфера этого места, или ощущение подступающей весны, но именно сейчас себя Антон чувствует живым. А ещё он чувствует себя на своём месте — особенно когда по телу разбегается тепло от горячей руки Арсения, сжимающей его ладонь. После нескольких песен голова так кружится, что Арсению приходится за плечи вывести Антона из круга и усадить на траву. Тот послушно сидит пару секунд, а затем падает на землю, чувствуя, как роса на мокрой траве проступает через тонкую рубашку. Венок вслед за хозяином тоже падает с головы на землю. — Ты давай полегче, а то, ишь, разошёлся, — ворчит Арсений, усаживаясь рядом. — Нормально себя чувствуешь? — Охуенно! — с готовностью отзывается Антон, пытаясь устаканить кружащиеся перед глазами поляну и звёзды. — Хочу ещё танцевать! — Да дай отдышаться, изверг, — смеётся Арсений. Антон подкладывает руку под голову, чтобы удобнее было на него смотреть. Отсветы костров пляшут на его волосах, очерчивают профиль, оседают на ресницах. Арсений задумчиво чешет щёку, а затем оборачивается на Антона, словно чувствует этот взгляд. — Арс, мне ка… — голос подводит и хрипит, Антону приходится прокашляться. Договорить он не успевает. Как назло, из кустов появляется тот самый сатир в кованой маске, который танцевал с Антоном бок о бок пару песен назад. — Вот ты где! — кряхтит он каким-то смутно знакомым голосом, направляясь к Арсению. — Там ребята собираются в блуждающий огонёк играть, будешь? — В блуждающий огонёк? — фыркает Арсений. — Серёг, тебе что, пятнадцать? Ах вот, почему у него голос такой знакомый! И гулька эта! И почему Антон в нём сразу не узнал того кузнеца? Он тут что, выходит, всех знает? А у Арсения, получается, кроме Антона людей в друзьях и нет? — Тоня собирается играть, — бурчит Серёжа, ковыряя дерн копытом. — Это мой шанс. — А я тебе там зачем? Со второй стороны сидеть? — Ой, ну тебя нахер, — отмахивается кузнец. — Тоже мне друг. Для моральной поддержки, блядь. Всё, уже не надо. — Да пойдём, пойдём, — смеётся Арсений, поднимаясь на ноги. — Да иди на хуй, — продолжает ворчать Серёжа, но при этом услужливо ждёт, пока Антон поднимется с земли и поднимет свой венок, чтобы они могли двинуться к одному из шатров. Шастун понятия не имеет, что такое этот блуждающий огонёк. Какая-то игра для детей, судя по реакции Арсения, но почему тогда Серёжа так рвётся в ней поучаствовать? Остаётся надеяться, что никаких нечеловеческих свойств в ней проявлять не нужно — Антон хоть и владеет достаточными зачатками магии, чтобы сойти за своего, в крысу не перекинется и копыта не отрастит. Серёжа заводит их в большой шатёр, где на траве вкруг устроилась пара дюжин людей. Сам сатир опускается на землю около миловидной темноволосой дриады, а Антона Арсений тянет дальше, усаживая на противоположной стороне круга между собой и Оксаной. — Напоминаю правила, — голос дриады рядом с Серёжей льётся мягко, словно лесной ручей. — Запускаем блуждающий огонёк и передаём его по кругу. На ком гаснет, тот должен рассказать секрет или выполнить желание. Никаких исключений. Посмотрите в последний раз, кто с кем сидит, пересаживаться будет нельзя! На её последних словах Серёжа довольно улыбается и ёрзает на месте. И это все правила? Похоже на горячую картошку с какими-то магическими дополнениями. Действительно, детская игра какая-то. Тоня (а если Антон правильно расслышал, её так зовут) опускается на колени и зажигает на кончике пальца еле заметный оранжевый огонёк. Только вот после этого она подносит палец к губам и позволяет пламени перескочить на них. Осторожно наклоняется к Серёже, убрав длинные волосы за ухо, и передаёт ему огонёк невесомым поцелуем. Теперь свет пляшет на его губах, забавно отражаясь от краёв железной маски. Так вот в чём подвох. Они тут все просто нашли повод перецеловаться друг с другом! Антон нервно оборачивается вправо, откуда огонёк должен прийти к нему — Оксана приветливо улыбается и подмигивает. Когда огонёк доходит до его соседки, Шастун чувствует, как холодеют кончики пальцев, но из игры выходить не хочет, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание. В конце концов, Оксана, вон, замужем и что-то её благоверного рядом не видно. Это же просто игра. Это же просто игра. Он сдвигает маску вверх негнущимися пальцами. Развернувшись к Антону, Оксана чуть приподнимается, чтобы дотянуться до его губ. Он даже не чувствует поцелуя — огонёк словно перескакивает от одного носителя к другому, когда оба оказываются достаточно близко, и Антон сейчас безмерно благодарен соседке за то, что она не прижимается к нему губами, избавив от лишней неловкости. Пламя не обжигает, скорее просто щекочет, бегая по чувствительной коже. Антон осторожно, словно боится, что от одного неловкого движения огонёк потухнет, поворачивается налево и замирает, наткнувшись на внимательный взгляд голубых глаз. Просто игра, да. Антон подаётся вперёд, намереваясь провернуть тот же невинный трюк, что показала Оксана: поднести огонёк достаточно близко, чтобы он перепрыгнул сам. Без всех этих неловких прикосновений, без задержанного дыхания, без затянутых поцелуев, как было у некоторых участников в круге до него. Арсений тоже наклоняется, прикрывая глаза, и Антон видит, как оранжевые отблески бегают по его пушистым ресницам. Сейчас главное рассчитать расстояние и быть максимально осторожным… Но Антон не может. Его словно магнитом тянет вперёд, почти толкает в спину, и он сам не понимает, как его ладони оказываются на шее Арсения, когда он делает глубокий вдох и прижимается к его губам. На этот раз никакого травяного привкуса, губы Арсения сладкие, и терпкие, и мягкие, и гладкие, и нежные. С них словно искры слетают, только жалят Антона не в лицо, а в самое сердце, заполняют его изнутри, плавят, заставляют таять все границы и стены, которые Антон там себе понастроил. Арсений не сидит как истукан, он отвечает на поцелуй охотно, и Антон готов поспорить, что он чувствует сейчас то же самое — всепоглощающее тепло и нежность, и желание никогда не прекращать… Стоп. Они увлеклись. Антон понимает это, когда ему перестаёт хватать воздуха и приходится разорвать поцелуй, чтобы вдохнуть. Круг галдит не такими уж тихими перешёптываниями. Оранжевый огонёк больше не щекочет губы. — Погас! — радостно заключает Тоня. — Правда или желание? Антон только успевает стыдливо спрятать взгляд, чтобы не смотреть на Арсения, а тут уже с вопросами лезут. — Э-э… Правда? Как только это слово покидает его рот, хочется дать себе по губам. Пусть бы лучше ему загадали сделать что-то нелепое, чем сейчас спросят что-то, что может раскрыть его. Хотя зачем он паникует, это детская игра, тут и вопросы должны быть детские, навроде того, кто кому нравится. В глазах Тони блестит решимость: — Хорошо. Правда, — улыбается она. — Кто ты и как ты сюда пробрался, харийн?