Крючок

Губы мгновенно пересыхают. — Я… Э… Антон… — мямлит Антон единственное, что может из себя выдавить. — Он со мной, — Арсений кладёт руку на голову Шастуна, приминая венок в его волосах. Его голос звучит так неожиданно низко и властно, что Антон и сам теряется. — Я его знаю, ему можно доверять, — вмешивается Оксана. Тоня прищуривается, но окончательно, кажется, её убеждает рука Серёжи на плече. Он говорит ей что-то негромко, но Шастун со своего места разобрать не может, что именно: то ли «норм мужик», то ли «Арса мужик». Она ничего не отвечает, лишь пожимает плечами и переводит равнодушный взгляд на Арсения. Тот с готовностью возрождает огонёк на своём пальце, позволяет ему перескочить на губы и осторожно передаёт дальше сидящему слева от него Зохану. Игра продолжается. Как только круг подходит к концу (огонёк успевает потухнуть ещё дважды, но оба раза секреты играющих ни о чём Антону не говорят), Шастун извиняется и торопливо покидает шатёр. Больше играть его не тянет. Он упирается ладонями в колени, пытаясь продышаться — кажется, застывшее в горле от ужаса сердце так и не вернулось обратно в грудь. Как он мог так облажаться? Без оружия, один среди тех, кто считает его врагом… Что было бы, если бы его заставили снять маску? Что было бы, если бы в нём узнали Охотника? Что было бы, не окажись рядом Арсения? Антон чувствует, как на спину осторожно ложится тёплая ладонь. — Ты в порядке? — в голосе Арсения ни капли былой властности и жёсткости, теперь только обеспокоенность и забота. — Перестрадал немного, — признаётся Антон с улыбкой и поднимает взгляд. — Хочешь отдохнуть, наверное? — Я бы посидел где-то, где народу поменьше, — кивает Шастун. — Так можно наверх подняться, — Арсений поднимает взгляд, указывая им на расположившиеся на ветках шатры. — Наверх? Туда? — брови Антона выгибаются удивлённой дугой. — А туда можно? Арсений усмехается: — А ты думал, тебя утром отправят пьяного по болотам блуждать? Пойдём. Он хлопает Антона по спине и направляется в сторону ближайшей лестницы из переплетающихся ветвей. Антон идёт следом. Конструкция не выглядит заслуживающей доверия, и Шастуну поначалу кажется, что она обречена проломиться, стоит поставить на неё ногу, но он оказывается не прав — вековые деревья крепко стоят, не шевельнув и веткой, пока они с Арсением поднимаются наверх. Обогнув пару шатров, Арсений находит тот, что спрятан чуть дальше, в глубине деревьев, и радуется, как ребёнок, когда тот оказывается не занят. Внутри довольно уютно — пол устелен коврами, поверх которых раскиданы подушки. Ещё бы сюда пару одеял и тот бочонок с пивом поднять, и в принципе можно тут жить. Антон опускается на ковёр и первым делом стягивает с ног сапоги, а затем наконец-то снимает венок и маску. Становится так хорошо, что он почти понимает Зохана, расчувствовавшегося от возможности быть собой и не скрывать этого. Антон откидывается на подушки и не сдерживает протяжный довольный стон. Арсений же усаживается у самого выхода, разглядывая огни поляны и продолжающих танцевать внизу празднующих. — Жалко, план провалился, — вздыхает он. — Может, расскажешь мне про этих своих подозреваемых уже? — предлагает Антон, глядя на то, как тоскливо вздымаются лопатки Арсения. — Не могу сказать, кто они, — мотает головой Попов. — Могу только сказать… наверное, я надеялся, что, если они придут, то ещё не всё потеряно, понимаешь? Ещё остаётся какая-то связь, какая-то надежда, ещё можно что-то объяснить… А так… А так, выходит, только зря тебя притащил. — Ничего не зря! — возмущается Антон. — Ты же говорил, что хочешь, чтобы я вас увидел, чтобы я вас понял — это же получилось. Я действительно… Он замолкает, не зная, что говорить дальше. Что он запутался? Что его привычный мир трещит по швам? Что всё, чему его учили с детства, оказалось ложью, и теперь нужно заново по кусочкам собирать мозаику из фактов, чтобы понять картину целиком? — Я, наверное, жалею теперь, что пошёл в Охотники, — тихо признаётся Антон. — Знаю, что всё не могло быть по-другому, и ещё, что если бы я не был тем, кто я есть, то не встретил бы тебя… Но меня последние недели не оставляет ощущение, что я не на той стороне. Понимаешь? Как будто что-то не то делаю. Арсений на секунду оборачивается, и Антон видит, что он улыбается: — Должен же в Ордене для разнообразия быть кто-то порядочный. — Да они… они нормальные ребята, Арс. Им просто мозги задурили. Учили с детства, что все нелюди опасны, что магия — это зло и разрушение. Если бы у них была возможность увидеть правду, я уверен… Антон снова запинается. В чём он уверен? Что они всё поймут и будут готовы отказаться от годами навязываемых убеждений и стереотипов, встретив одного хорошего нечеловека? Что они не станут оправдывать зверства короля, а признают, что настоящий монстр тут он? Ну да, люди же так любят признавать, что были не правы. Святая простота. Арсений отрывает взгляд от поляны и разворачивается к Антону полубоком. — То, что я смог заставить открыть глаза хотя бы тебя — это уже победа, — вздыхает он. — Не такая большая, как мне хотелось бы, но… Достойная. Антон. — А? — Антон садится на месте. — Несмотря на то что мы застряли посреди какого-то колоссального пиздеца, я… рад, что всё сложилось, как сложилось. Где-то на дне его глаз плещутся те самые голубоватые отблески лунного света, которые выдали в нём анар при первой их встрече. Сейчас они уже не кажутся пугающими, в них есть какое-то тепло, что-то родное и близкое — Мне кажется, по-другому быть и не могло, — соглашается Антон. — А ещё… а ещё мне кажется, что я начинаю в тебя влюбляться. Он заставляет себя сидеть неподвижно, разглядывая лицо Арсения, хотя внутри кипит раскалённая лава. Может, он бы даже смущённо выбежал из шатра, не находись они в нескольких метрах над землёй. Арсений кивает и закусывает губу, словно ему сейчас не в чувствах признаются, а передают информацию о расследовании, которую нужно обработать и обдумать, прежде чем реагировать. — Это прям очень не к месту, — признаётся он наконец. — Я надеялся, что из нас двоих хотя бы ты… хотя бы ты избежишь этой участи. Он бросает быстрый взгляд на Антона и принимается с завидным усердием рассматривать свои ботинки. — Я?! — возмущается Антон. — Кто из нас двоих древнее существо, умудрённое опытом веков? Арсений разводит руками: — Как видишь, это не помогло. Я бы очень хотел все эти мысли и чувства засунуть в долгий ящик и вернуться к ним, может, после того, как мы оба… — Умрём? Арсений молчит. Где-то снаружи шатра раздаётся смех и счастливые крики, пока внутри висит напряжённая тишина. Нет, он прав, конечно. Им не стоит отвлекаться на глупости, когда у них есть чёткая цель и стремительно истекающее время. Но разве не глупостью было бы отрицать это странное напряжение и бегать от него вместо того, чтобы признаться? — Слушай, я ничего не говорю, — вздыхает Антон, прерывая затянувшееся молчание. — Ты можешь это игнорировать, мне просто не хотелось… я не вижу смысла это скрывать. Рано или поздно мы бы всё равно это поняли, просто… Я с первого дня, как тебя встретил, не могу выкинуть тебя из головы. Делаю ради тебя какие-то глупости, рискую, жду возможности встретиться с тобой, даже когда ты меня бесишь. Всё не мог понять, почему. А вот. Арсений наклоняется ближе, опираясь на руку, и его лицо зависает в нескольких сантиметрах от лица Шастуна. Просто зависает — и ничего не предпринимает. — Чего? — хмурится Антон. — Ничего. Просто хочу тебя поцеловать, но ты меня несколько раз просил этого больше не делать. Щёки Антона мгновенно вспыхивают. — Ах ты, блядь, посмотрите на него! Сейчас ты об этом вспомнил? Сейчас?! Он выпрямляет руку, хватая Арсения за ворот рубашки, и притягивает к себе. С улицы несутся музыка и хохот. В ушах барабанит собственный пульс. — Беру свои слова обратно, — выдыхает Антон, наверняка зная, что его горячее дыхание сейчас щекочет губы Арсения. — Поцелуй меня. Арсений пожимает плечами. И целует. Нет, это определённо была не случайность тогда, во время игры. Антон снова чувствует эту непреодолимую тягу, он не смог бы остановиться, даже если бы сейчас их маленький домик на дереве начал бы рушиться. Шастун припадает к губам Арсения с такой жадностью, как будто это сосуд с водой, а он неделю блуждал по пустыне. И точно так же чувствует, как оживает с каждым мгновением. От каждого прикосновения по телу пробегают волны и разбиваются о кончики пальцев мягким покалыванием. Кожа под руками Арсения горит, тает, плавится. Плавится шея под его ладонью и немного ключица, когда пальцы съезжают ниже, под ворот. Плавится спина, когда его рука, то ли нечаянно, то ли специально, задирает широкую рубашку и оказывается на пояснице Антона. Шастун готов поклясться, что время перестаёт идти, но колотящееся в груди сердце отсчитывает свой странный ритм, толкая реальность вперёд. Антон снова соглашается прервать поцелуй, только когда понимает, что забыл дышать и у него начинает кружиться голова. Судя по тому, как цепляется за него Арсений, они в эту ловушку попали оба. — Я могу, если хочешь… — голос Арсения звучит низко и хрипло, заставляя что-то внутри Антона первобытно клокотать. — Я могу превратиться в женщину. — Нахуя? — шепчет Антон в ответ и немного отстраняется, чтобы насладиться растерянной реакцией. — Я не хочу женщину. Я хочу тебя. Арсений и правда кажется немного сбитым с толку: — Думал, тебе так привычнее. Антон не может сдержать улыбку: — А, ты думал, ты соблазняешь неопытного человеческого детёныша или что? Арс, мне жаль тебя разочаровывать, но я значительную часть своей взрослой жизни провёл в закрытой организации, окружённый исключительно мужчинами. Я не… Ты можешь не волноваться, я знаю, что происходит. — Так ты, выходит, сам успел насосать себе на приговор за мужеложство? — улыбается Арсений ему в губы. — Выходит, что так, — соглашается Шастун, прежде чем снова провалиться в ещё один головокружительный (в прямом смысле) поцелуй. В Арсения хочется вжаться, въесться, упасть в него, раствориться, но всё, что выходит — это беспомощно прижиматься к нему, оставляя на бледной коже красные следы от настойчивых пальцев. Антон обхватывает его руками и тянет за собой на пол. Вплетает пальцы в волосы, выгибается навстречу, подставляет шею под поцелуи. Почему-то верит, что Арсений не оставит следов там, где не нужно. Этому вредному, скрытному, раздражающему Арсению он бы сейчас свою жизнь доверил. Проворные ладони скользят под пояс, помогая избавиться от узких штанов, а рубашку Антон с себя стягивает сам, пусть и путается в широких рукавах на мгновение. Несмотря на то что они уже видели друг друга без одежды, этот момент кажется другим, особенным. Как будто всё, что было раньше, не считалось, как не считался тот глупый поцелуй в королевском саду. Арсений раздевается грациозно и медленно, и Антон не может выдержать этой пытки, торопливо стягивая с него рубашку и снова прижимая к себе. Горячая тяжесть чужого тела, мокрые дорожки поцелуев, уверенные ловкие ладони — всё это заставляет кровь Антона кипеть, он не может вспомнить, когда его в последний раз так сильно накрывало эмоциями. Он губами пересчитывает родинки на бледных плечах Арсения, впитывая его запах, вкус его кожи, стараясь запомнить каждый момент на будущее. Тело на каждое прикосновение отзывается сладким тянущим предвкушением, таким, которое терпеть невозможно, но вместе с тем хочется, чтобы оно не заканчивалось никогда. Арсений определёно знает, что делает — в его движениях сочетаются нежность и решительность, он прикладывает ровно столько силы, сколько нужно, чтобы высечь из Антона искры, выжать стоны. И Антон поддаётся с радостью, мычит в чужие губы, толкается бёдрами навстречу чужим рукам, откликается, отзывается на любое, даже самое маленькое изменение. Здесь определённо не обошлось без чёртовой магии, не может без неё между двумя людьми так искрить. Но Антон не хочет расследовать это нарушение прямо сейчас. Он хочет стонать и скулить, и задерживать дыхание. Хочет целовать так, чтобы губы болели и быть зацелованным так, чтобы кожа саднила. Хочет вцепиться, соединиться, раствориться. Он хочет, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. §§§ Но она заканчивается. Антон просыпается от того, что Арсений осторожно скребёт его по голой пятке. — Скоро рассвет. Нужно возвращаться. Антон мычит что-то неразборчивое даже для себя самого в ответ и шарит руками вокруг, пытаясь отыскать с таким трудом стянутые вчера штаны. Пока заторможенный мозг разогревается и начинает потихоньку ворочать мыслями, Шастун думает, что Арсений, конечно, прав, и им стоит вернуться до конца дежурства… но он всё равно был бы не против быть разбуженным поцелуями или хотя бы проснуться в чужих объятиях. То, как холоден сейчас Арсений, нервно выглядывающий из шатра на улицу, заставляет Антона сомневаться, не приснилось ли ему вообще всё произошедшее ночью. Шастун заставляет себя собраться, всовывает замёрзшие ноги обратно в ботинки и послушно надевает поданную Арсением маску — видимо, внизу, у костров, самые стойкие ещё продолжают праздновать и светить перед ними неприкрытым лицом всё ещё не лучшая идея. Антон спускается медленно и неуклюже, по пути пытаясь то размять затекшую от сна на твердом полу спину, то протереть отказывающиеся держаться открытыми глаза. В штабе его ждёт ещё несколько часов сна в мягкой кровати, но чтобы до неё добраться, нужно ещё поплутать по лесу. Благо, Арсений выглядит серьёзным, хоть и сонным, и остаётся только на него положиться. Когда они покидают пределы магического купола, Антон даже вскрикивает от неожиданности. Холодный утренний воздух забирается под рубашку, хлещет по щекам, кусает костяшки пальцев. Хорошо одно — обратно идти легче, заклинание будто толкает в спину, веля убираться подальше. Плохо только, что из-за этого теперь Арсению нет нужды вести его за руку и они идут раздельно, молча. Антон засовывает руки под мышки, чтобы ладони не мёрзли, и хмуро смотрит себе под ноги, переступая коряги. Утро начинается не очень романтично. Как и обещано, Арсений без труда находит припрятанный мешок с одеждой, и Антон, раздевшись, пулей ныряет в родной мундир, такой удобный и тёплый, не то что этот парус, притворяющийся рубашкой. Кортик приятной тяжестью ложится на бедро. Шастун больше не беззащитен. Всю обратную дорогу Антон пытается придумать, что сказать, чтобы разрушить неуютную тишину, но что бы он ни придумал, всё звучит глупо. А может, он просто боится услышать в ответ не то, что хотел бы. Когда впереди между деревьями начинает пробиваться светлеющее предрассветное небо над предместьями, Антон всё же набирается смелости, резко останавливается и дёргает Арсения за рукав на себя. Он так и не придумал, что сказать, поэтому ничего и не говорит, а просто целует его, обхватив лицо замёрзшими ладонями, пока у них есть такая возможность. Арсений на поцелуй вроде как отвечает и даже прикрывает глаза, но, стоит Антону ослабить хватку, отстраняется и негромко отвечает: — Прекрати. Тон у него такой нейтральный, что Антон никак не может понять это «прекрати» игривое или серьёзное, «прекрати, пока я не потерял голову» или «прекрати, пока нас не увидели». Поэтому он просто прекращает, как и сказано, и даже руки вверх поднимает примирительно: нет — так нет. — Я пойду, — Арсений кивает на пробивающуюся между деревьев тропинку. — А это… в Стаса обратно превращаться не будешь? — теряется Антон. Но Арсений мотает головой: — Слишком рискованно. До связи, — и оставляет Антона смотреть на то, как его спина исчезает между кустов. Стража на воротах успела смениться, поэтому особого интереса к Антону не проявляет, только лениво салютует. Зато оставленный в одиночестве на посту Горох ещё как проявляет интерес к тому, где Шастун шлялся всю ночь. — Рассказать не хочешь? — пыхтит он обиженно, видя приближающегося коллегу. — Нет, — пожимает плечами Антон. — И у Стаса можешь тоже не спрашивать, он ничего тебе не расскажет. Оставшееся время до конца караула Шастун проводит, считая секунды до того, как окажется в своей кровати. Когда их всё же сменяют, он несётся по коридорам как умалишённый и, раздевшись на ходу, ныряет под родное колючее одеяло, благодаря бога за то, что ему сейчас положен отсыпной. Он уверен, что сейчас отключится мгновенно, вымотанный новыми впечатлениями и бурной ночью… но сон не идёт. Вместо сладкого забытья в голову скребутся мысли об Арсении. А если быть точнее, то одна конкретная мысль: что это, чёрт побери, было?! Больше всего похоже на то, что он жалеет о проведённой вместе ночи. Но разве это не он сам потащил Антона играть в этот идиотский блуждающий огонёк? Разве не он сам предложил уединиться после этого в шатре вдалеке от всех? Разве не он ответил взаимностью на Антоново куцее признание? Или не ответил. Ребусом каким-то ответил, если честно. Может, Антон его неправильно понял? Может, с ним переспали из жалости, а теперь… что теперь? Не то чтобы Антон сам готов клясться в любви до гроба, он просто решил не тратить время, отрицая очевидное притяжение, вот и всё. Если для них обоих это было приключением на одну ночь, в этом же нет ничего такого. Тем более Антон обручён с другой, хоть и старается сейчас об этом не думать, чтобы не испытывать моральные терзания ещё и по этому поводу. Антон зажмуривается, накрываясь одеялом с головой. Наверное, Арсений и прав в своей холодности. Ничего особенного не произошло. Просто была эта странная настойка с неизвестным составом, после которой Антон был сам не свой и почему-то решил, что его неуёмный интерес к Арсению обязательно сигнализирует о влюблённости. Может, ни о чём таком он не сигнализирует. Родовспоможение. Ошибка в трактовке. Они хорошо провели время и не более, сейчас Антон проспится и на свежую голову поймёт, что ничего такого не чувствует. И всё будет как раньше. §§§ Но этого не случается. Первая мысль, которая простреливает бедовую голову Антона после того, как он разлепляет глаза: когда он увидит Арсения в следующий раз? Невозможность пойти к нему просто так, без повода, неприятно тянет где-то под солнечным сплетением и отдаёт в поясницу. Или, возможно, это из-за сна на твердом полу шатра без одеяла. Одно из двух. Антон нехотя выбирается из-под одеяла, идёт умываться и завтракать обедом. В трапезной его и настигает Стас — на этот раз настоящий, кареглазый. Хлопает по плечу и опускается на скамейку рядом: — Тебе письмо передали, пока ты спал. Шастун сам себе не хочет в этом признаваться, но у него сердце заходится от этой новости радостной кадрилью. Зря он себе всякое надумал — очевидно, это Арсений придумал новый повод увидеться и сообщает о месте и времени встречи, хотя они толком разойтись ещё не успели. Стас кладёт на стол конверт и сам смотрит с интересом, словно считает, что заслуживает знать, что там. Антону больше всего на свете хочется этот конверт схватить, распотрошить и узнать, что внутри, но вместе с тем меньше всего хочется читать Стасу вслух свои любовные записки. Поэтому он медленно, словно нехотя, тянется к конверту и поддевает его зубчиком предварительно облизанной вилки. Открывает, осторожно извлекает кусок пергамента и пробегается взглядом по строчкам, чувствуя, как непроизвольно кривится лицо в гримасе разочарования. — Что? — пугается Шеминов. — Плохие новости? — А? Нет, это… друг детства женится, на свадьбу приглашает. — Так это же отлично! — подпрыгивает на месте от восторга Стас. — Свадьбы — это же замечательно! Антон вот это мнение не разделяет, его свадьбы почему-то угнетают. — Да чёт не знаю, — ворчит он. — Подарок надо искать, увольнение брать специально под это дело… — Про увольнение даже не волнуйся! — отмахивается капитан. — Считай, уже получил вне очереди! Когда свадьба? — Пос… лезавтр… вне очереди? Реально? — Ну такой повод! — кивает Стас. — Свадьбы это… ээх. Люблю свадьбы. Кто бы сомневался, сам женился и всех неженатых друзей уже пересватал — неужели просто, чтобы на свадьбах погулять? Антон предпочитает побыстрее доесть и ретироваться, пока они снова не скатились к обсуждению того, когда же Шеминовы погуляют и на его свадьбе. На этот вопрос у него ответа нет. Возможно, если бы он подарил мешочек с яринитом Ире, у него бы наконец-то хватило решимости назначить дату свадьбы или отменить её с концами. Но он до сих пор висит в этой противной неопределённости, потому что потратил магический артефакт на кое-что другое. Тем не менее поход на чужую свадьбу не худшее, что может с ним случиться. В каком-то смысле, это даже возможность. Повод. Оказывается, в дни, когда спектаклей нет, в театр можно беспрепятственно проникнуть и даже застать кусок репетиции, в ходе которой Арсений будет играть героя, который помогает юным девам мстить своим обидчикам. Когда режиссер объявляет перерыв, Арсений спрыгивает со сцены и трусит в конец зрительного зала, где Антон скромно приткнулся на краю дальней лавки, чтобы никого не смущать. — Ну? — спрашивает Попов вместо приветствия. Антон решает зайти с козырей: — Что ты думаешь насчёт свадьбы? — А… эм… — Арсений выглядит искренне растерянным. — Ты что, решил, что после прошлой ночи должен, как честный человек, на мне жениться? Не хочу тебя разочаровывать, но это не совсем то, как это работает. — Ага, мечтай, — фыркает Антон, стараясь не показывать, что его почему-то зацепил этот шуточный отказ. — На твою я тоже не пойду, — продолжает упираться Арсений. — Да я не же… не женюсь я пока ни на ком, — вздыхает Шастун. — Друг у меня женится, на свадьбу приглашает. — И? — Арсений выжидающе приподнимает бровь. Это уже начинает подбешивать. — Ну что «и»? Что «и»-то? Я тебя приглашаю со мной сходить. Ты мне показал ваш праздник, я тебе покажу наш, чтобы ты тоже понял там… ну, что люди тоже норм. Арсений прыскает от смеха: — Я что, по-твоему, на человеческих свадьбах никогда не был, что ли? Так, всё, это явно зашло не туда, куда Антон рассчитывал. Он думал, получится хороший повод сходить куда-то вместе, а вместо этого приходится Арсения уговаривать. Ему явно неинтересно — это очевидно. И он, небось, думает, что Антон теперь будет за ним бегать, как влюблённая девчонка, унижаться, выпрашивать внимание… Всё-таки правильно Антон думал перед тем, как уснуть — это всё, даже если не было ошибкой, ничего не значило и Арсений наверняка жалеет о своём приглашении, потому и ответное принимать не хочет. — Так, всё, забей, — отмахивается Антон, поднимаясь с лавки. — Не хочешь — не надо. — Антон. — Забудь, всё. — Антон, — на лице Арсения улыбка какая-то снисходительная, но всё равно тёплая. — Когда там эта твоя свадьба? §§§ С погодой везёт — мартовское солнце шпарит изо всех сил. Антон оттягивает тесный воротник праздничного дублета и нервно поправляет ковёр под мышкой. Несмотря на то, что жених его предупреждал о свадьбе заранее, он, конечно же, совершенно забыл о покупке подарка, и в результате пришлось искать что-то приличное на рынке в последний день. А что, ковёр — это не худший вариант, очень даже прилично. Лучше, чем фартук или баран. Хотя не, барана тоже было бы круто подарить. Арсений является в указанное место идеально вовремя — гордо выпрямив спину, шагает среди толпы в каком-то щегольском узорчатом жилете, неся в руках чайник в виде гуся. Вот же ж… Лишь бы выпендриться. — Драсьте, — Антон щурится на солнце. — Это чего такое? — Ну что я, без подарка приду? — возмущается Арсений, поглаживая керамический бок гуся. — Где ты его откопал вообще? — то ли возмущается, то ли восхищается Шастун. Но Арсений сдаваться не намерен: — Тебе что-то не нравится? Хороший подарок! Оригинальный. Сиди, вон, со своим… — что у тебя там? — ковром и не вякай. Ага, понятно, пошёл в атаку в ответ. — А чем тебе мой ковер не нравится?! Отличный ковер, не полотенце там какое-то и не скатерть… Удовлетворённый тем, что удалось поддеть Антона, Арсений мгновенно теряет интерес к мерянью подарками. — На чью свадьбу мы идём? — деловито интересуется он. — А? — Кто жених, говорю? Этот друг твой. — А, это мой друг детства, да. Саша Ваш. — Какой наш Саша? — хлопает глазами Попов. — Да не наш, в смысле, не ваш, не чей-то, а фамилия у него такая: Ваш. А невеста у него эта… Юля, кажется. Да, хорош из Шастуна гость, еле имена молодых вспомнил. — Ладно, хорошо. Саша, Юля — запомнил, — кивает Арсений. — Можем уже идти? Ещё на подходе к нужному двору Антон понимает, что недооценил масштабы торжества. Пусть это и не шикарная свадьба знати, народу здесь столько, что в глазах рябит. Это повышает шансы на то, что никто не обратит ненужного внимания на них с Арсением, но вместе с тем снижает шансы на то, что все гости будут вести себя прилично и Антону удастся показать эту идиллическую картинку человеческого праздника своему спутнику. Пока Антон растерянно мотает головой у ворот, пытаясь понять, куда относить подарки, взгляд выхватывает из толпы пару знакомых фигур — к ним приближается чета Макаровых. — Охохо, Шаст, какие люди! — Илья протягивает руку, как будто предлагает её пожать, но в последний момент тянет Антона на себя и сжимает в крепких рёброхрустетельных объятиях. — Здорово, — хрипит в этих объятиях Шастун, тихонько радуясь, что ковёр — это не то, что можно сломать. Алёна кивает им в качестве приветствия и замирает встревоженным взглядом на Арсении. — Здорово, Арсюх, — продолжает Илья, отпустив Антона. Арсению вместо удушающего приветствия достаётся обычное рукопожатие с похлопыванием по спине. — Привет-привет, — отзывается он, осторожно уводя свой чайник из-под потенциального удара. Отпустив Попова, Макар задумчиво трёт бороду: — А чего, как это вы тут встретились? Я чёт не срастил, что Арс с Саньком знаком. — Я не… — начинает было Арсений, но Антон решает, что избавить его от объяснений — это его ответственность: — Он со мной пришёл, я его позвал. — О как! — прыскает Макар. — Интересно. Он же был твоим подозреваемым, не? Или ты его так сильно подозреваешь, что везде с собой таскаешь для верности? Антон чувствует, как мгновенно вспыхивают щёки. — Скорее для неверности, — смеётся в ответ Арсений, пихая Илью локтем, и Антону хочется провалиться под землю. — Я думала, ты с Ирой будешь, — внезапно подаёт голос Алёна. — Мы на неё рассчитывали, когда считали, сколько среди гостей незамужних девушек, чтобы цветы ловить… И прежде чем Антон успевает придумать, что соврать ей в ответ, Арсений мотает головой: — Да с Ирой он, конечно, я же так… Шучу просто. Пойду, кстати, это… узнаю, чего она там копается. Вы тут болтайте пока. Он, не спрашивая, вручает свой нелепый чайник Антону и хлопает его по плечу, возвращаясь куда-то за ворота. Алёна провожает его обеспокоенным взглядом, и Антон никак не может понять — то ли она Арсению не доверяет, то ли знает что-то, что заставляет её нервничать. Хотя, если Антон рассказал Илье про то, что Арсений не человек, что удивительного в том, что Илья поделился этой новостью с сестрой? — Послушай, — Макар понижает голос и наклоняется ниже. — Я тебе этого не говорил, но у людей реально начинают возникать вопросики. — Чего? — хмурится Шастун. — Каких людей? Какие вопросики? — И ваших, и наших, — загадочно отвечает Макар, ничего так и не проясняя. — Вас часто видят вместе. — Ну и пусть видят, — неожиданно для самого себя огрызается Антон. — Может, я у него мазь от спины беру. Или для потенции. — Да я и не сомневаюсь, что он положительно влияет на твою потенцию, — фыркает Макар. — Блин, Тох, я же как лучше хочу. Просто предупреждаю, что вам надо быть аккуратнее. Прям в разы аккуратнее. Он выпрямляется, кивает сестре и, прежде чем Антон успевает что-то ответить, оставляет Шастуна наедине со своим недоумением, исчезая в толпе. Ну и вот как это понимать? Что это было? Угроза, дружеское предупреждение, недопонимание? Какие ещё ваши и наши? Явно не те Ваши, у которых сегодня свадьба, потому что они, вон, идут к Антону с явным намерением его поприветствовать. — О! Антоша, Ириша! Как хорошо, что вы дошли! — улыбается Саша, протягивая руку для приветствия. Шастун на автомате тянет руку в ответ, но сам оборачивается, пытаясь понять, откуда в этом предложении взялась Ира, и вздрагивает, когда понимает, что она и правда тут — появилась не пойми откуда, стоит за его спиной, улыбается. Подмигивает. Антон замирает, глядя в её непривычно светлые глаза. — Это… эм… Поздравляю, — мямлит Антон, оборачиваясь обратно. Он растерянно протягивает молодожёнам подарки и с удивлением наблюдает, как невеста с неподдельным восторгом хватает чайник: — Ой, спасибо! Какой хорошенький! Надо вам на свадьбу будет тоже что-то оригинальное подарить, раз вы такое любите! — смеётся она. — Кстати, как скоро нам её ждать? — подхватывает Саша. — А то уже сколько помолвлены, а свадьбу всё откладываете. — А мы и не торопимся никуда! Главное, что мы любим друг друга, — смеётся Ира в ответ, пока Антон всё ещё стоит с открытым ртом и пытается понять, как ему реагировать на происходящее. А она тем временем обвивает его шею руками, встаёт на цыпочки и прижимается губами к его губам под умилённые вздохи молодых. Наверное, справедливо будет сказать, что Антон так себя не чувствовал никогда, ни один поцелуй с настоящей Ирой не сбивал его с ног такой смесью нежности и желания, и трепета, и вины, и отвращения, и ужаса. Он, кажется, сейчас испытывает все возможные эмоции одновременно, но радоваться тут нечему. Всё ещё на месте то волшебное электричество, которое пробегало по телу, когда он целовал Арсения в прошлые разы, но сейчас, уставившись в лицо ненастоящей Иры широко раскрытыми глазами, Антон парализован страхом. — Хорошо вам провести время! — улыбается Саша, когда этот неловкий поцелуй заканчивается, подхватывает свою невесту под локоть и отправляется приветствовать следующих гостей. Антон свою невесту тоже хватает под локоть, только с намерением оттащить за летнюю кухню, туда, где их увидит меньше народу. — Ты что, ебанулся? — шипит Шастун. — Что ты здесь устроил? — А чего такого? — недоумевает «Ира». — Не делай так больше! — рычит Антон. — Почему? Этот вопрос ставит Антона в тупик. Ответ очевидный — потому что ему не понравилось. Но как это объяснить? В теории в идее целовать Арсения у всех на виду, пока люди вокруг считают, что он целует Иру, есть даже что-то возбуждающее, а на практике выходит как-то… слишком по-издевательски? Слишком неправильно? Слишком неудобно. Глядя на Ирино лицо, Антон не может больше отгонять от себя мысли о том, как ужасно он с ней поступает. Всё это время уворачивался от них, загонял их под ковёр, словно клубки пыли, а сейчас вот они, смотрят ему прямо в глаза, с вызовом. — У меня могут быть проблемы, — ворчит Антон после паузы. — Если кто-то потом спросит у Иры про свадьбу, на которой её видели, но на которой её не было. — Проблемы нужно решать по мере их поступления, — шепчет Ира практически ему в губы. — Фу, нет, прекрати, пожалуйста, — умоляет Антон. — Я так не могу, честно. Ты можешь, ну… Можешь оставаться в этой форме, но не лезь ко мне целоваться, я тебя прошу. Уголок губ Иры дёргается в такой не свойственной ей лисьей манере: — Хорошо. Хорошо, — она хлопает Антона по плечу и направляется обратно во двор, бросая на ходу через плечо. — Но тебе нужно очень хорошо подумать о том, почему это всё заставляет тебя так себя чувствовать. Подумать. Ха. Да Антон только и делает, что думает. Он бы даже заплатил за возможность не думать хотя бы какое-то время. Благо, человечество изобрело для этого прекрасный инструмент — алкоголь. И они находятся как раз там, где обитает этот прекрасный зверь. Пара стопок сливовицы, и Шастун уже меньше склонен к самокопанию и гораздо больше склонен к танцам, смешным тостам, глупым конкурсам и взрывному смеху. Люди вокруг счастливы, и Арсений, кажется, тоже прекрасно проводит время — смеётся, нахваливает хозяйкины сармале, выплясывает в хороводе с другими незамужними девушками и, конечно же, в конце вечера ловит букет невесты. Ну, конечно, а как могло быть иначе? Гости хлопают, Антон пытается обуздать лицо, чтобы выражение на нём было не слишком кислым, а Ира улыбается, машет букетом и смотрит на него своими искрящимися голубыми глазами. Господи, и как он в это ввязался? И что теперь с этим всем делать? Чтобы перестать об этом думать, приходится снова обратиться к помощи сливовицы. Несмотря на праздничную атмосферу, они решают не засиживаться допоздна и прощаются с молодыми почти сразу после заката. Не хочется, чтобы кто-то начал обращать внимание, что Ирины глаза в темноте бликуют серебристо-голубым, отражая свет луны. Пару кварталов они проходят как есть, пока Арсений не находит безлюдный переулок, в котором может перекинуться обратно в привычную форму. — Мне так больше нравится, — признаётся Антон, с какой-то теплотой разглядывая его растрепанные волосы, пушистые ресницы и морщинки в уголках глаз — всё, что делает привычного ему Арсения собой. — Я заметил, — фыркает Арсений, притягивая его к себе за рукав. Идея целоваться в какой-то подворотне, куда в любой момент может свернуть или выглянуть из окна кто угодно, объективно очень плохая. Но Антона снова захватывает это непреодолимое притяжение, которое заставляет его откинуть любые попытки мыслить рационально и прижать Арсения к стене, обхватывая его лицо руками. Тем более, если Арсений снова отбросил напускную холодность и позволяет себя целовать, нужно этим шансом воспользоваться. У него губы тёплые и мягкие, всё ещё с привкусом медовухи с перцем, а ресницы щекочут Антоновы щёки. Хочется стоять так вечно, но каждая секунда — увеличивающийся риск, что их поймают. Поэтому приходится прекратить, заставить себя оторваться и ещё руки по швам убрать, чтобы не лезли куда не просят. — Арс, я нихуя не понимаю, — признаётся Антон, прервав поцелуй. — Ты нихуя не понимаешь? — усмехается Арсений. — Представь, каково мне. А каково ему? Антон понимает, что действительно был так занят своими проблемами, что не нашёл времени поставить себя на место Арсения. — Ты зачем разрешил себе в меня влюбляться, если собираешься жениться скоро? — в голосе Арсения будто смешиваются интонации матушки, которая ругает ребёнка за разбитую вазу, и искренняя боль. — Я… — начинает Антон, не зная, что будет говорить дальше. Он, возможно, надеется, что его перебьют, но его не перебивают, и в переулке повисает горькая тишина. — Я это не контролировал, — наконец вздыхает Антон. — Меня к тебе тянет с какой-то прям непостижимой силой. С самого дня, как мы встретились. Как будто, знаешь, у меня под кожей сидит крючок с леской, а у тебя удочка, и меня, ну… тянет. Да. Я так и сказал. Арсений прячет лицо в ладони и устало трёт глаза. — Ну и что я должен с этим всем делать, а? Шаст? Я научился быть честным с собой много тысячелетий назад, теперь тебе надо научиться быть честным. Хотя бы с собой. Хотя бы с ней. Эти слова жалят куда-то под рёбра, но вместе с тем Антон понимает, что не может от них просто отмахнуться. Ему нужно было быть честным давным-давно. Ещё до того, как появился Арсений, он же знал, что ничего не получится. Тянул время, уходил от ответа, пытался себя убедить, что любит Иру… Ради чего? Потому что она такая хорошая и была бы отличной женой и матерью? Но раз она такая хорошая, разве она не заслуживает кого-то, кто будет любить её искренне? Кого-то, кто не будет убегать от вопросов о свадьбе? Кого-то, кто не будет изменять ей в казармах от скуки? Кого-то, кто не будет ей врать. — Ты прав, Арс. Ты прав. Впервые за всё это время Антон чувствует решимость взять ситуацию в собственные руки. Пора. Давно пора. Они прощаются у перекрёстка, и пока Арсений отправляется к воротам, Антон уверенно шагает вовсе не к штабу. Пока у него хватает смелости, пока запал не прошёл — он должен ей всё рассказать. Он должен её отпустить. Поэтому он почти несётся к дому Иры, словно опасаясь, что может успеть передумать, снова испугаться. Останавливаться нельзя! Замедляться нельзя! Но замедлиться приходится, потому что уже на подходе к нужному дому Антон замечает непривычное оживление. Дверь Ириного дома открыта, на пороге беседуют несколько стражников, некоторые заходят в дом и выходят из него, а чуть поодаль пара их коллег пытается успокоить рыдающую женщину. Подойдя ближе, Антон понимает, что она знакома ему слишком хорошо — он был на её свадьбе и на крещении её детей, резал вместе с ней яблоки для совместного пикника и наблюдал её в штабе по меньшей мере несколько раз в неделю. Оно и не удивительно, для жены капитана и лучшей подруги его невесты. — Да… рина? — осторожно зовёт Шастун, чувствуя, как сердце замирает в груди. Девушка оборачивается, и из её груди вырывается новая череда всхлипов, между которыми можно различить слова: — Антон! Её похитили! Иру! Иру похитили!